Текст книги "Путешествие внутрь страха"

Автор книги: Эрик Амблер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Ведет он себя, – заметил Грэхем, – попросту отвратительно. Вы разве не согласны?

– Мне не очень нравится сеньор Галлиндо, – уступил мистер Куветли. – Но ведь он испанец.

– При чем тут это? Испанцы славятся учтивостью.

– Простите. Я никогда не бывал в Испании. – Он посмотрел на часы: – Уже четверть пятого. Может, нам стоит ехать, как думаете? Я чудесно провел время.

Грэхем устало кивнул. Если Халлер хочет, чтобы мистера Куветли «прощупали», – пусть прощупывает сам. Грэхем же пришел к твердому убеждению, что мистер Куветли – обыкновенный зануда, чья речь звучит немного неестественно лишь потому, что ему приходится говорить на чужих языках.

Мистер Куветли настоял, что за кофе заплатит он и что дорогу назад в гавань он тоже оплатит сам. Без четверти пять они снова взошли на борт.

Час спустя Грэхем стоял на палубе и глядел, как лоцманский катер, пыхтя, удаляется к темнеющему берегу. Матис, облокотившийся о поручни в нескольких футах рядом, повернул голову:

– Ну вот! Еще два дня – и мы в Генуе. Вам понравилась сегодняшняя вылазка, месье?

– Да, спасибо. Было…

Но досказать, что же было на экскурсии, Грэхему не удалось. В нескольких ярдах от них из дверей салона вышел человек – и остановился, щурясь и моргая на садившееся в море солнце.

– Ах да, мы взяли еще одного пассажира, – объяснил Матис. – Он появился, пока вы ездили в Афины. По-моему, грек.

Грэхем не отвечал; он не мог ответить. Он точно знал, что человек, стоящий на палубе в золотистых лучах заходящего солнца, не грек. Знал, что под темно-серым плащом на нем надет мятый коричневый костюм с подложенными плечами, что под мягкой шляпой с высокой тульей, над бледным рыхлым лицом прячутся жидкие курчавые волосы.

И звали этого человека Банат.

Глава VI

Грэхем стоял без движения. По телу пробежала дрожь, словно от резкой вибрации под ногами. Откуда-то издалека доносился голос Матиса:

– Что с вами?

– Мне нехорошо, – откликнулся Грэхем. – Извините, пожалуйста.

Лицо Матиса озарилось сочувствием. «Он думает, что меня сейчас стошнит», – понял Грэхем. Ответа он ждать не стал: развернулся и, не глядя на человека перед входом в салон, прошел к двери на другом конце палубы.

Спустившись в каюту, запер за собой дверь; его трясло. Опустился на койку, постарался взять себя в руки. Нет повода для паники. Наверняка существует выход. Надо только подумать.

Банат как-то выяснил, что Грэхем на «Сестри-Леванте». Вряд ли это было трудно: достаточно навести справки в офисах судоходных и железнодорожных компаний. Потом Банат взял билет в Софию, вышел из поезда на греческой границе и приехал другим поездом через Салоники в Афины.

Грэхем достал из кармана телеграмму Копейкина и уставился на нее. «Все хорошо…» Глупцы! Безмозглые глупцы! Он с самого начала не доверял этой затее с кораблем. Надо было положиться на чутье и требовать, чтобы его отвели к британскому консулу. Если бы не тот самодовольный кретин Хаки… А теперь Грэхем как мышь в мышеловке. Во второй раз Банат не промахнется, нет. Он профессионал. На кону его репутация – не говоря уж о гонораре.

Грэхема охватило странное, смутно знакомое чувство. Оно было как-то связано с запахом антисептиков и свистом закипающего чайника.

Вдруг он вспомнил – и ужаснулся. Это произошло несколько лет назад. На полигоне испытывали экспериментальную четырнадцатидюймовую пушку. Что-то случилось с затворным механизмом, и на втором выстреле пушка взорвалась. Двоих убило на месте, третьего изувечило. Тот, третий, лежал на цементе большим кровавым комком. Только этот комок все время вопил – вопил, пока не прибыли санитары и врач не сделал укол. Звук был тонким и высоким. Как свист чайника. Врач сказал, что человек даже не приходил в сознание, хотя вопил не переставая. Прежде чем инженерам дали обследовать остатки пушки, цемент вымыли раствором лизола. Грэхем тогда не обедал. В полдень пошел дождь. Он…

Грэхем вдруг осознал, что бранится. Слова сыпались без перерыва: бессмысленный поток грязной ругани. Он встал с койки. Нельзя терять голову. Нужно что-то делать, и поскорее. Если бы только удалось сойти с корабля…

Он отворил дверь и вышел в коридор. Сперва надо увидеться с корабельным экономом.

Кабинет эконома располагался на той же палубе. Дверь была распахнута. Эконом – высокий итальянец средних лет – сидел перед пишущей машинкой, без пиджака, с окурком сигары во рту. Перед ним лежали стопкой копии коносаментов, и он перепечатывал с них данные на вставленный в машинку графленый лист.

Грэхем постучал; эконом поднял взгляд занятого человека, которого отрывают от дел.

– Signore?[38]38
  Синьор? (ит.)


[Закрыть]

– Вы говорите по-английски?

– No, signore.[39]39
  Нет, синьор (ит.).


[Закрыть]

– По-французски?

– Да. Что вам угодно?

– Мне надо срочно увидеться с капитаном.

– По какому поводу, месье?

– Мне крайне необходимо сию же минуту сойти на берег.

Эконом отложил сигару и повернулся на вращающемся стуле.

– Я не очень хорошо владею французским, – спокойно промолвил он. – Не могли бы вы повторить?

– Я хочу, чтобы меня высадили.

– Месье Грэхем, не так ли?

– Да.

– Сожалею, месье Грэхем. Вы опоздали. Лоцманский катер уже отплыл. Вам следовало…

– Знаю. Но мне совершенно необходимо. Нет, я не сошел с ума. Я понимаю, что при обычных обстоятельствах это невозможно. Обстоятельства чрезвычайные. Я заплачу за потерянное время и неудобства.

Эконом пришел в замешательство:

– Зачем? Вы больны?

– Нет. Я… – Грэхем запнулся. Ему хотелось откусить себе язык: доктора на пароходе не было, угрозы инфекции могло хватить. А теперь уже поздно. – Если вы мне устроите встречу с капитаном, я все ему объясню. Уверяю вас, у меня самые веские причины.

– Боюсь, это невозможно, – сухо проговорил эконом. – Вы не понимаете…

– Все, что я прошу, – отчаянно прервал его Грэхем, – отойти немного назад и вызвать катер. У меня есть деньги, я готов заплатить.

Эконом раздраженно улыбнулся:

– Корабль, месье, не такси. Мы возим груз, у нас график. Вы ничем не болеете, и…

– Я же сказал: у меня веские причины. Если вы только позволите увидеться с капитаном…

– Месье, спорить бесполезно. Я не сомневаюсь, что вы способны и готовы оплатить вызов лодки из гавани. Это, однако, не имеет значения. Вы утверждаете, что не больны, но у вас есть причины. Поскольку они могли прийти вам в голову только в последние десять минут – не обижайтесь, мне кажется, что ваши причины не очень важные. Лишь самые убедительные и достоверные причины, касающиеся вопросов жизни и смерти, могут заставить нас остановить судно ради удобства одного пассажира. Если вы мне такие представите – я, разумеется, немедленно доложу о них капитану. Если же нет – боюсь, вашим причинам придется подождать до Генуи.

– Я вас уверяю…

Эконом грустно улыбнулся:

– Не сомневаюсь в вашей честности, месье. К сожалению, нужно нечто большее, чем уверения.

– Отлично, – огрызнулся Грэхем. – Раз вы настаиваете на подробностях – я их дам. Я сейчас узнал, что с нами плывет человек, севший на пароход специально, чтобы меня убить.

Лицо эконома стало непроницаемым.

– В самом деле, месье?

– Да. Я… – Что-то во взгляде собеседника его остановило. – Вы, похоже, решили, что я то ли пьян, то ли сошел с ума.

– Вовсе нет, месье. – Между тем мысли эконома читались яснее ясного: он принял Грэхема за очередного чокнутого, с которыми порой сталкивался по работе. Такие люди раздражали, потому что тратили время эконома, но он держался с ними терпеливо. Злиться на чокнутых бесполезно. Кроме того, имея с ними дело, он всякий раз еще больше убеждался в собственном уме и здравомыслии – качествах, которые, не будь владельцы компании столь близоруки, давно выдвинули бы его в совет директоров. К тому же про этих чокнутых, вернувшись домой, можно порассказать приятелям. «Только представь, Беппо! Англичанин – с виду нормальный, а вот винтиков не хватает. Вбил себе в голову, что кто-то хочет его убить. Воображаешь? Это все от виски. Я ему говорю…» А пока с Грэхемом надо себя вести обходительно и тактично. – Вовсе нет, – повторил эконом.

Грэхем начал терять самообладание.

– Вам требовались причины. Я вам их излагаю.

– Внимательно слушаю, месье.

– Банат. «Ба-нат». Он румын. Он…

– Одну секунду, месье. – Эконом достал из ящика лист бумаги, с деланной тщательностью провел карандашом по списку имен и поднял глаза на Грэхема: – На борту нет никого с таким именем или национальностью, месье.

– Когда вы перебили, я как раз собирался сказать: он путешествует с фальшивым паспортом.

– И кто же он?..

– Тот пассажир, что сел на корабль сегодня днем.

Эконом снова сверился с бумагой:

– Каюта номер девять. Месье Мавродопулос, греческий коммерсант.

– Так у него написано в паспорте. А настоящее имя – Банат, и он румын.

Оставаться учтивым эконому стоило немалых усилий.

– Какие у вас доказательства, месье?

– Если свяжетесь по радио с полковником Хаки из турецкой полиции в Стамбуле, он подтвердит мои слова.

– Это итальянское судно, месье. Мы вышли из турецких вод и обращаться по таким вопросам можем только в итальянскую полицию. Да и в любом случае беспроводная связь у нас только для навигации – это все-таки не «Рекс» и не «Граф Савойи». Вам придется потерпеть до Генуи. Там полиция разберется с вашими обвинениями относительно фальшивого паспорта.

– Да мне плевать на его паспорт, – рассвирепел Грэхем. – Я вам говорю: этот человек намерен меня убить.

– И почему же?

– Ему заплатили, вот почему. Теперь понимаете?

Эконом поднялся на ноги. Он долго был терпеливым; настало время проявить твердость.

– Нет, месье. Не понимаю.

– Если не понимаете вы – дайте мне поговорить с капитаном.

– Нет никакой нужды, месье. Я понял достаточно. – Он посмотрел Грэхему в глаза. – С моей точки зрения, существует два благожелательных объяснения. Либо вы приняли месье Мавродопулоса за другого, либо вам приснился дурной сон. В первом случае рекомендую не повторять свои слова перед кем-либо еще; я человек рассудительный, но если услышит месье Мавродопулос – может счесть за оскорбление. Во втором – советую немного полежать у себя в каюте. И помните: никто вас на корабле не убьет. Здесь слишком много народу.

– Да как же вы не видите… – закричал Грэхем.

– Я вижу, – мрачно произнес эконом, – что существует и третье, менее благожелательное объяснение. Возможно, вы сочинили эту историю, потому что по каким-то другим, тайным, причинам хотите сойти на берег. Если так – сожалею. История ваша смехотворна. Как бы то ни было, пароход остановится в Генуе, не раньше. А сейчас извините, мне надо работать.

– Я требую отвести меня к капитану.

– Когда уйдете – закройте, пожалуйста, за собой дверь, – весело отозвался эконом.

Грэхем возвратился в каюту; от злости и страха мутило. Он закурил и попытался рассуждать трезво. Можно пойти прямиком к капитану. Секунды две Грэхем обдумывал эту идею. Если он… Да нет, выйдет одно бессмысленное унижение. Капитан – даже если удастся до него добраться и заставить слушать – наверняка примет рассказ с еще меньшим сочувствием. И у Грэхема все так же не будет доказательств. Даже если получится убедить капитана, что в словах Грэхема есть доля истины, что он не страдает паранойей, – ответ останется прежним: «Никто вас на корабле не убьет. Здесь слишком много народу».

Слишком много народу! Они не знают Баната. Человек, который вошел среди бела дня в дом к полицейскому чиновнику, выстрелил в него, в жену и спокойно вышел, так легко от своего не отступится. Пассажиры и раньше пропадали с кораблей посреди океана. Иногда тела выносило на сушу, иногда – нет. Иногда такие случаи получали объяснение, иногда – не получали. Что свяжет исчезновение английского инженера (который вел себя весьма странно) с греческим коммерсантом Мавродопулосом? Ничего. И даже если тело инженера выбросит на берег прежде, чем рыбы объедят его до неузнаваемости, даже если его найдут, если выяснят, что смерть наступила раньше, чем оно оказалось в воде, кто докажет, что в убийстве повинен Мавродопулос, если к тому времени от Мавродопулоса останется что-нибудь, кроме золы от паспорта? Никто.

Грэхем вспомнил телеграмму, которую отправил из Афин: «Приеду в понедельник». В понедельник… Он взглянул на незабинтованную руку и пошевелил пальцами. К понедельнику эти пальцы могут начать разлагаться – вместе со всем остальным, что звалось Грэхемом. Стефани огорчится, но скоро утешится. Она никогда не унывала и отличалась благоразумием. Денег у нее, правда, останется не много; ей придется продать дом. Надо было больше вкладывать в страховку. Если б он только знал. Впрочем, страховые компании потому и существуют, что люди не знают о таких вещах заранее. Теперь уже ничего поделать нельзя, только надеяться, что все кончится быстро и без боли.

Грэхем вздрогнул и снова разразился бранью. Потом резко осекся. Он должен придумать выход. Не только ради себя и Стефани. Требовалось выполнить работу. «Враги вашей страны хотят, чтобы, когда растает снег и пройдут дожди, морская мощь Турции осталась ровно такой, как сейчас. Ради этого они готовы на что угодно». На что угодно! За Банатом стоял немецкий агент в Софии, за агентом – Германия и нацисты. Да, надо придумать выход. Если другие англичане способны умереть за свою страну – он сможет для нее выжить. В голове опять зазвучал голос полковника Хаки: «У вас есть и преимущества перед солдатом. Вам нужно только защищаться. Не надо выходить на открытую позицию. Никто не назовет вас трусом, если вы сбежите».

Бежать некуда, но прочее оставалось в силе. Нет нужды подставляться под пулю. Он может не покидать каюты. Может принимать здесь пищу. Держать дверь на запоре. И защищаться он, если понадобится, тоже сможет. Да, черт возьми! У него есть револьвер Копейкина.

Револьвер лежал в чемодане, среди одежды. Грэхем достал его и взвесил в руке, благодаря судьбу, что не отказался от подарка.

Раньше огнестрельное оружие было для Грэхема набором математических выражений, составленным так, чтобы позволить человеку нажатием кнопки послать бронебойный снаряд за несколько миль точно в цель. Всего лишь устройство – как пылесос или резалка для бекона. Оно не имело национальности, не принадлежало ни к какому лагерю, не повергало в трепет и не значило ничего, кроме способности заказчика платить. Грэхема не интересовали ни те, кто будет стрелять из произведений его искусства, ни те, в кого станут стрелять (а благодаря неизменному интернационализму его компании это часто оказывались одни и те же люди). Ему, знавшему, как много разрушений может произвести даже один четырехдюймовый снаряд, они представлялись бесстрастными цифрами. То, что на самом деле они все-таки живые люди, не переставало удивлять Грэхема. Так истопник крематория не утруждает себя мыслями о величии смерти.

Но этот револьвер был другим. В нем ощущалось нечто личное, прямая связь с человеческим телом. Радиус поражения составлял, пожалуй, ярдов двадцать пять или меньше; значит, можно будет видеть лицо жертвы – и до выстрела, и после. Видеть и слышать предсмертные муки. С таким револьвером не станешь думать о чести и славе – только об одном: или ты убьешь, или тебя. В твоей собственной руке – жизнь и смерть: простая конструкция из пружин, рычагов, нескольких граммов пороха и свинца.

Грэхем ни разу в жизни не держал револьвер – и теперь внимательно рассматривал свое оружие. Над спусковой скобой – клеймо: надпись «Сделано в США» и название американской фирмы, выпускающей пишущие машинки. По обеим сторонам – два маленьких скользящих выступа: один – защелка предохранителя, другой, если его сдвинуть, открывал казенную часть, где виднелись шесть патронов. Револьвер был сработан на славу.

Грэхем вынул патроны и раза два, на пробу, нажал забинтованной рукой на спуск; нелегко, но удавалось. Он вставил патроны на место. Может, Банат и прирожденный убийца, но так же уязвим для пуль, как и любой другой. И он вынужден действовать первым. Что, если поглядеть на все с его точки зрения? Он потерпел неудачу в Стамбуле, ему пришлось догонять жертву. Он смог сесть с ней на один пароход, но многого ли добился? То, что Банат совершил, состоя в румынской «Железной гвардии», сейчас не годилось. Легко быть смелым, когда на твоей стороне банда головорезов и запуганный судья. Пассажиры действительно иногда исчезали посреди плавания, но это случалось на гигантских лайнерах, а не на грузовых судах водоизмещением в две тысячи тонн. Трудно убить кого-нибудь на таком небольшом корабле – и остаться непойманным.

Впрочем, это возможно – если ночью человек выйдет один на палубу. Тогда его можно заколоть и скинуть в море. Но сперва его нужно еще выманить. К тому же все равно оставался риск, что вас увидят с мостика. Или услышат: прежде чем скрыться под водой, жертва может громко закричать. А если перерезать горло прямо на палубе – прольется много крови. И это все при условии, что убийца отлично управляется с ножом; Банат – стрелок, ножом орудовать не привык. Проклятый эконом говорил правду: на корабле слишком много народу, чтобы убивать. Пока Грэхем осторожен – ему ничто не грозит. По-настоящему опасно станет в Генуе.

Там, очевидно, надлежит сразу отправиться к британскому консулу, рассказать обо всем и заручиться полицейской охраной до границы. Да, так он и поступит. У Грэхема неоценимое преимущество над врагом: Банату неизвестно, что его опознали. Он будет полагать, что жертва ничего не подозревает; станет выжидать в расчете исполнить задуманное между Генуей и французской границей. К тому времени, когда осознает ошибку, исправлять ее будет поздно. Единственное, о чем сейчас нужно позаботиться, – чтобы он не осознал ее слишком рано.

А что, если он заметил, как Грэхем поспешно удалился с палубы? При одной мысли кровь застыла в жилах. Но нет: Банат смотрел в другую сторону. И все-таки предположение показывало, каким надо быть осторожным. Ни в коем случае нельзя прятаться всю дорогу в каюте: это немедленно вызовет подозрения. Надо вести себя как обычно, но не подставляться. Всегда находиться рядом с кем-то из других пассажиров или в своей каюте за запертой дверью. Следует даже быть любезным с «месье Мавродопулосом».

Грэхем расстегнул пиджак и засунул револьвер в боковой карман брюк. Было неудобно, карман сильно топорщился. Тогда Грэхем вынул из нагрудного кармана бумажник и поместил револьвер туда; так тоже получилось неудобно и заметно. Пусть лучше остается в каюте: Банат не должен видеть, что Грэхем вооружен.

Положив револьвер в чемодан, Грэхем встал и собрался с духом. Сейчас он зайдет в салон и выпьет. Если Банат там – тем лучше. Алкоголь поможет справиться с напряжением. А напряжен Грэхем будет сильно: предстоит встретиться с тем, кто пробовал убить его однажды и попытается еще. Предстоит делать вид, будто никогда этого человека не видел и не слышал о нем. При одной мысли Грэхема затошнило.

Надо сохранять спокойствие. От того, насколько убедительно он сыграет роль, возможно, зависит его жизнь, а если долго раздумывать, естественным быть не получится. Лучше покончить с этим сразу.

Он зажег сигарету, открыл дверь и поднялся по трапу в салон.

Баната там не было. От облегчения Грэхем едва не рассмеялся. Хозе и Жозетта слушали Матиса; перед ними стояла выпивка.

– Так все и продолжается, – горячо говорил Матис. – Владельцам крупных правых газет выгодно, чтобы Франция тратилась на вооружение и чтобы простые люди слабо представляли, что творится за кулисами. Я рад возвратиться во Францию – это моя родина, но не заставляйте меня любить тех, кто прибрал ее к рукам. Нет уж!

Жена Матиса слушала с молчаливым неодобрением. Хозе откровенно зевал. Жозетта вежливо кивала, но при виде Грэхема на ее лице проступило облегчение.

– И где же пропадал наш англичанин? – сразу спросила она. – Мистер Куветли уже всем рассказал, как здорово вы провели время.

– Отдыхал в каюте после дневных волнений.

Матис, хоть и не очень довольный, что его прервали, все же добродушно сказал:

– Я боялся, что вам нездоровится, месье. Теперь лучше?

– Да, спасибо.

– Так вам нездоровилось? – спросила Жозетта.

– Просто утомился.

– Это все плохая вентиляция, – немедленно заявила мадам Матис. – У меня тоже, с тех пор как села на корабль, голова болит и кружится. Надо бы пожаловаться, но, – она указала на мужа, – если ему самому хорошо – значит, все идет как надо.

Матис улыбнулся:

– Вздор! У тебя морская болезнь, вот и тошнит.

– От кого меня тошнит – так это от тебя.

Хозе громко щелкнул языком, откинулся на стуле и прикрыл глаза, словно моля небеса избавить его от семейных ссор.

Грэхем заказал виски.

– Виски? – Хозе присвистнул и выпрямился на стуле. – Англичанин пьет виски! – объявил он. Затем, поджав губы, изобразил гримасу врожденного аристократического слабоумия и проговорил с манерным акцентом: – Глоточек виски мне, старина!

Ухмыльнувшись, он огляделся по сторонам, ища одобрения.

– Так он себе представляет англичан, – вставила Жозетта. – Хозе глупый.

– Не думаю, – возразил Грэхем. – Просто он не был в Англии. Очень многие из тех, кто не бывал в Испании, убеждены, что от всех испанцев пахнет чесноком.

Матис хохотнул.

Хозе приподнялся со стула:

– Вы что, оскорбить меня хотите?

– Нисколько. Всего лишь заметил, как распространены подобные заблуждения. А от вас, например, совсем чесноком не пахнет.

Хозе снова сел.

– Рад слышать, – многозначительно произнес он. – Если мне только покажется, что…

– Помолчи, – осадила его Жозетта. – Ты выставляешь себя на посмешище.

По счастью, в эту минуту появился сияющий мистер Куветли, и беседа перетекла в другое русло.

– Я пришел, – обратился мистер Куветли к Грэхему, – просить вас со мной выпить.

– Очень мило с вашей стороны. Но я уже сделал заказ. Может, это вы выпьете со мной?

– Вы сильно добры. Я, пожалуйста, буду вермут. – Он сел. – Вы повидали, что у нас новый пассажир?

– Да, месье Матис мне его показывал. – Грэхем взял у стюарда виски и заказал мистеру Куветли вермут.

– Греческий джентльмен, именем Мавродопулос. Он коммерсант.

– И чем же занимается? – Грэхем с облегчением убедился, что может обсуждать месье Мавродопулоса довольно спокойно. – Какие ведет дела?

– Мне все равно, – отозвалась Жозетта. – Я его только что видела. Уф-ф!

– А что с ним не так?

– Ей нравятся только простые и чистенькие, – мстительно проговорил Хозе. – А тот грек с виду грязный. Он бы и пах, пожалуй, грязно, но душится дешевым парфюмом. – Хозе послал воздушный поцелуй. – Nuit de Petits Gars! Numéro soixante-neuf! Cinq francs la bouteille.[40]40
  «Ночные проказы» для мальчиков! Номер шестьдесят девять! Пять франков за флакон (фр.).


[Закрыть]

Лицо мадам Матис застыло.

– Ты невыносим, Хозе, – сказала Жозетта. – К тому же твой собственный парфюм стоит всего пятьдесят франков за флакон. Не надо так больше – это непристойно. Мадам не привыкла к твоим шуточкам и может обидеться.

Но мадам Матис уже обиделась.

– Как вам не стыдно, – гневно промолвила она. – Такое и при одних мужчинах говорить неприлично, а с вами здесь дамы!

– Да, – поддержал Матис. – Мы не ханжи, но некоторые вещи лучше в порядочном обществе не произносить.

Ему, похоже, было приятно хоть раз в чем-то согласиться с женой. Та сперва даже растерялась. Супруги решили выжать из случая все, что могли.

– Месье Галлиндо должен извиниться, – сказала мадам Матис.

– Я настаиваю, чтобы вы извинились перед моей женой, – добавил Матис.

– Извиняться? За что? – Хозе недоуменно вытаращился на них.

– Он извинится, – откликнулась Жозетта и, повернувшись к Хозе, перешла на испанский: – Извинись, дурак скабрезный. Хочешь нарваться на неприятности? Разве не видишь, что он рисуется перед женой? Он тебя на клочки разорвет.

Хозе пожал плечами:

– Ладно. – Он высокомерно посмотрел на французов. – Я извиняюсь. Не понимаю за что, но извиняюсь.

– Моя жена принимает извинения, – сухо отозвался Матис. – Они не слишком учтивые, но мы их принимаем.

– Офицер говорит, – тактично вставил мистер Куветли, – что Мессину мы не увидим: темно будет.

Однако неуклюжая попытка сменить тему оказалась излишней: в эту секунду через дверь, ведущую на прогулочную палубу, вошел Банат.

Несколько мгновений он стоял, глядя на собравшихся: пальто распахнуто, в руке шляпа – как человек, зашедший укрыться от дождя в картинную галерею. От недостатка сна бледное лицо вытянулось, под маленькими, глубоко посаженными глазами залегли круги; толстые губы слегка кривились, будто его мучила мигрень.

Грэхем почувствовал, как сердце учащенно забилось где-то в горле. Перед ним стоял его убийца. Рука, сжимавшая шляпу, – та самая, что сделала выстрелы, оцарапавшие правую ладонь, которую Грэхем протянул сейчас за стаканом виски. Этот человек убивал когда-то всего за пять тысяч франков – не считая издержек.

От лица отхлынула кровь. Грэхем бросил на вошедшего только один быстрый взгляд, но весь его облик успел запечатлеться в уме – от пыльных коричневых туфель до нового галстука, засаленного мягкого воротника и глупого усталого лица. Грэхем отхлебнул виски и увидел, что мистер Куветли улыбается новому попутчику. Остальные смотрели безучастно.

Банат медленно зашагал к бару.

– Добрый вечер, месье, – поздоровался мистер Куветли.

– Добрый вечер. – Слова прозвучали еле слышно, словно любезность мистера Куветли была Банату противна и он с трудом заставил себя ее принять. Подойдя к бару, он что-то шепнул стюарду.

Когда он прошел мимо мадам Матис, та нахмурилась; потом Грэхем тоже уловил сильный аромат розового масла – и вспомнил, как полковник Хаки спрашивал, чем пахло в номере «Адлер палас» после покушения. Вот и разгадка. От этого человека разило духами. На всем, к чему он прикоснется, должен оставаться запах.

– Вы далеко едете, месье? – задал вопрос мистер Куветли.

Банат тяжело посмотрел на него:

– Нет. В Геную.

– Красивый город.

Банат, не ответив, отвернулся и взял выпивку. На Грэхема он ни разу не взглянул.

– По-моему, вы не искренне говорите, что всего лишь утомились, – строго заметила Жозетта. – На вас лица нет.

– Вы утомились? – спросил мистер Куветли по-французски. – Ах, тут я виноват. С древними памятниками так всегда: много приходится ходить пешком.

От Баната он, кажется, отступился как от безнадежного и не стоящего усилий.

– Нет, что вы. Мне понравилась наша прогулка.

– Это все вентиляция, – упрямо повторила мадам Матис.

– В самом деле душновато, – уступил ей муж. Он старательно говорил так, чтобы обращаться ко всем, кроме Хозе. – Хотя чего можно ожидать за такие скромные деньги?

– Скромные?! – воскликнул Хозе. – Ничего себе! По мне, так поездка обошлась недешево. Я не миллионер.

Матис побагровел.

– Есть и более дорогие способы доехать из Стамбула в Геную.

– Всегда для всего есть более дорогие способы, – парировал Хозе.

– Мой муж вечно преувеличивает, – поспешно вмешалась Жозетта.

– Путешествовать в наши дни затратно, – промолвил мистер Куветли. – Но…

Спор продолжился – скучный и бестолковый, поддерживаемый неприязнью между Хозе и Матисом. Грэхем слушал вполуха. Он знал, что рано или поздно Банат поглядит на него, – и хотел поймать этот взгляд. Не то чтоб он надеялся узнать что-нибудь, чего не знал раньше; и все же хотелось увидеть. Грэхем смотрел на Матиса, но краем глаза следил за Банатом. Тот поднес ко рту бокал бренди и сделал глоток; потом, опустив бокал, взглянул на Грэхема. Грэхем откинулся на спинку стула.

– …но сравните удобства, – говорил Матис. – На поезде у вас место в общем купе. Можно поспать – допустим. В Белграде приходится ждать вагонов из Бухареста, в Триесте – вагонов из Будапешта. Посреди ночи – проверки паспортов, днем – кошмарная еда. Шум, пыль, копоть. Не понимаю, как…

Грэхем допил виски. Банат наблюдал за ним – скрытно, как палач наблюдает за человеком, которого должен казнить на следующее утро: мысленно взвешивая его, измеряя шею, прикидывая длину веревки.

– Путешествовать в наши дни затратно, – снова произнес мистер Куветли.

Раздался гонг к ужину. Банат поставил стакан и вышел из салона; за ним последовали Матисы. Грэхем заметил, что Жозетта смотрит на него с любопытством, и поднялся на ноги. Из кухни доносился запах пищи. Итальянка с сыном зашли и сели за стол. При мысли о еде Грэхему стало дурно.

– Вы уверены, что хорошо себя чувствуете? – спросила Жозетта по дороге к обеденным столам. – Выглядите не очень.

– Вполне уверен. – Грэхем поискал, что бы добавить, и выложил первое, что пришло на ум: – Мадам Матис права: вентиляция здесь скверная. Может, прогуляемся после ужина?

Жозетта вскинула брови:

– Вот теперь я знаю, что вы и вправду нездоровы! Вы сделались вежливым. Но я согласна составить вам компанию.

Грэхем выдавил улыбку, подошел к столу и обменялся с двумя итальянцами сдержанными приветствиями. Только сев, он заметил, что рядом положили еще один прибор.

Первым побуждением было встать и выйти. То, что Банат на корабле, уже плохо, но есть с ним за одним столом будет просто невыносимо. Однако Грэхем остался за столом. Надо вести себя естественно. Нужно постараться думать о Банате как о месье Мавродопулосе, греческом коммерсанте, которого он раньше не встречал и о котором ничего не слышал. Нужно…

Появился Халлер и сел рядом.

– Добрый вечер, мистер Грэхем. Вам понравилось сегодня в Афинах?

– Да, спасибо. Мистера Куветли город изрядно впечатлил.

– Ах да, конечно. Вы исполняли обязанности гида. Полагаю, устали.

– Если честно, у меня не хватило духу. Я нанял машину, и экскурсоводом был шофер. Мистер Куветли бегло говорит по-гречески, так что все прошло к общему удовольствию.

– Знает греческий язык – и никогда не бывал в Афинах?

– Он родился в Смирне. Кроме этого, мне, к сожалению, ничего выяснить не удалось. Я лично считаю мистера Куветли обычным занудой.

– Очень жаль. Я так надеялся… Впрочем, тут уже ничего не поделаешь. Признаться, я потом жалел, что не отправился с вами. Вы, разумеется, осматривали Парфенон?

– Да.

Халлер сконфуженно улыбнулся:

– Когда доживешь до моих лет, часто вспоминаешь о приближающейся смерти. Сегодня днем я подумал, как бы мне хотелось увидеть Парфенон еще хоть раз. Вряд ли уже выдастся другой случай. Когда-то я часами простаивал в тени пропилеи, глядя на храм и стараясь понять тех, кто его возвел. Я тогда был молод и не знал, насколько тяжело западному человеку проникнуть в полную грез античную душу. Древние греки так далеки от нас. Бога превосходной формы сменил бог превосходящей силы – и как велико расстояние между ними. Идея рока, воплощенная в дорических колоннах, ничего не говорит детям Фауста. Для нас… – Он замолчал. – Извините меня. Я вижу, на корабле новый пассажир. Кажется, он будет сидеть с нами.

Грэхем заставил себя поднять глаза. Банат вошел в салон и стоял, устремив взгляд на столы. Стюард с тарелками супа, появившись у него за спиной, указал на место возле итальянки; Банат приблизился, огляделся и сел. Слабо улыбнувшись, он кивнул собравшимся.