Текст книги "Путешествие внутрь страха"

Автор книги: Эрик Амблер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

– Можно позвонить консулу из порта.

– Безусловно. Но сперва надо пройти через таможню. А потом ждать, когда консул приедет. Ждать, месье! Вы понимаете, что это значит? Предположим, вам удастся немедленно связаться по телефону с консулом и убедить его, что дело у вас срочное. Все равно придется ждать не меньше получаса. Позвольте вас заверить, что вероятность пережить эти полчаса для вас нисколько не уменьшится, если вы станете все время пить синильную кислоту. Убить человека, у которого ни оружия, ни охраны, всегда нетрудно. Среди портовых построек это будет легче легкого. Нет, я не думаю, что Мёллер блефует, когда говорит, что может вас убить.

– А как насчет его предложения? Кажется, он очень хочет, чтобы я согласился.

Мистер Куветли поскреб пальцем в затылке.

– Тут возможно несколько объяснений. К примеру, он собрался убить вас в любом случае – и хочет избавить себя от лишних сложностей. Нельзя отрицать, что прикончить вас по дороге к Санта-Маргерите куда легче, чем на побережье в Генуе.

– Приятная мысль.

– Полагаю, мысль верная. – Мистер Куветли нахмурился. – Видите ли, его предложение выглядит очень простым: вы заболеваете, они подделывают медицинское свидетельство, вы выздоравливаете, едете домой. Вуаля! Дело в шляпе. Но представьте, как все будет на практике. Вы англичанин, спешите вернуться в Англию. Как вы поступите в обычных обстоятельствах? Несомненно, сядете на поезд до Парижа. А как вам нужно поступать теперь? Оставаться по неким загадочным причинам в Генуе – достаточно долго, чтобы обнаружить у себя тиф. Затем не обращаться в больницу, как поступил бы на вашем месте каждый, а отправиться вместо этого в какую-то частную клинику возле Санта-Маргериты. Разве в Англии не сочтут ваше поведение странным? Думаю, сочтут. Далее, тиф – болезнь, о которой следует извещать власти. Тут их известить не получится, потому что тифом вы не болеете и долго скрывать это от медиков не выйдет. Предположим, ваши друзья узнают, что о вашем случае властям не докладывали. Это вполне возможно. Вы работник ценный; британского консула могут попросить провести расследование. И что тогда? Нет, я не верю, чтобы месье Мёллер так глупо рисковал. С какой стати? Легче вас просто убить.

– Он говорил, что не любит убийств, когда без них можно обойтись.

Мистер Куветли хохотнул:

– Он и вправду держит вас за дурака. Месье Мёллер не сообщил вам, как собирается поступить со мной?

– Нет.

– Ничего удивительного. Чтобы все шло так, как он вам описывал, со мной остается сделать только одно: прикончить. И даже после этого я создам ему трудности – полковник Хаки позаботится. Боюсь, месье Мёллер не слишком честен.

– Звучало у него очень убедительно. Он даже предложил мне, если захочу, взять с собой сеньору Галлиндо.

Мистер Куветли понимающе ухмыльнулся – сатир во фланелевой ночной рубашке.

– И вы передали это сеньоре Галлиндо?

Грэхем зарделся.

– Про Мёллера ей ничего не известно – только про Баната. Я, к сожалению, выдал себя прошлым вечером, когда Банат вошел в салон. Она спросила, в чем дело, и я ей рассказал. Я нуждался в ее помощи, – не слишком искренне добавил Грэхем оправдывающимся тоном. – Это она отвлекала Баната, пока я шарил в его каюте.

– Устроив, чтобы Хозе играл с ним в карты? О да. Думаю, если бы вы приняли предложение, Жозетту вам взять с собой все-таки не разрешили бы, объяснив, что возникли непредвиденные осложнения. А Хозе знает?

– Нет. Вряд ли она ему проболтается. Ей можно доверять. – Грэхем постарался, чтобы его слова прозвучали как можно небрежнее.

– Ни одной женщине доверять нельзя, – хмуро откликнулся мистер Куветли. – Впрочем, я вас не осуждаю. – Он облизнул верхнюю губу кончиком языка и еще раз ухмыльнулся. – Сеньора Галлиндо очень привлекательна.

Грэхем сдержал резкий ответ, рвавшийся с губ, и кратко сказал:

– Очень. Итак, мы пришли к выводу, что я умру, если приму предложение Мёллера, и умру, если откажусь. – Тут он утратил самообладание и выпалил по-английски: – Бога ради, Куветли! Думаете, мне приятно сидеть тут и слушать, как легко этим гадам будет меня убить? Что мне делать?

Мистер Куветли ободряюще похлопал его по колену:

– Дорогой друг, я все понимаю. Я только отметил, что обычным путем сойти на берег у вас не получится.

– Да как еще я могу сойти? Только став невидимкой.

– Я объясню, – услужливо ответил мистер Куветли. – Все просто. Видите ли, хотя наш корабль до девяти часов утра не приблизится к пристани, чтобы высадить пассажиров, он прибудет в Геную намного раньше – около четырех. Ночью услуги лоцмана стоят дорого, поэтому, хотя лоцмана мы возьмем, едва начнет светать, пароход до утра с места не сдвинется. Лоцманский катер…

– Если вы предлагаете мне отправиться на лоцманском катере – это невозможно.

– Для вас – да. Для меня – напротив. Я обладаю преимуществом; у меня есть документ, дающий право свободного пересечения границы. – Он похлопал по карману пиджака. – К восьми часам я буду в турецком консульстве. Мы примем меры, чтобы безопасно забрать вас с парохода и отвезти в аэропорт. Международные поезда ходят не так хорошо, как когда-то; поезд на Париж отправляется только в два часа дня. Лучше вам не ждать в Генуе так долго. Мы зафрахтуем самолет, и вы немедленно вылетите в Париж.

Сердце учащенно забилось; Грэхема охватило удивительное чувство легкости. Хотелось смеяться.

– По-моему, может сработать, – сдержанно произнес он.

– Сработает. Но нужно еще себя обезопасить. Если месье Мёллер заподозрит, что вы можете улизнуть, произойдет что-нибудь неприятное. Поэтому, пожалуйста, слушайте внимательно. – Мистер Куветли почесал грудь и поднял указательный палец. – Во-первых, вам надо завтра пойти к месье Мёллеру и сообщить, что вы согласны на его предложение отдохнуть в Санта-Маргерите.

– Как?!

– Это лучший способ его утихомирить. Удобный случай выберите на свое усмотрение. Я бы советовал подождать до вечера и дать ему время самому к вам обратиться. Если до вечера он с вами не заговорит – отправляйтесь к нему вы. Не старайтесь казаться чересчур бесхитростным, просто примите его условия. Потом идите к себе в каюту, запритесь и сидите там. Ни в коем случае не выходите до восьми часов утра: может быть опасно. А теперь мы переходим к самому важному. К восьми часам вы должны собрать вещи и приготовиться. Позовите стюарда, дайте ему на чай и велите отнести ваш багаж в таможенную постройку. Делайте все в точности так, как я скажу. Не покидайте корабль, пока я не приду и не объявлю вам, что приняты необходимые меры и можно спуститься на берег. Тут возникают трудности. Если вы останетесь в каюте, стюард вас заставит сойти с корабля вместе с прочими, включая месье Мёллера и Баната. То же случится, если выйдете на палубу. Этого допустить нельзя.

– Что же делать?

– Я вам как раз и объясняю. Вам надо будет выйти в коридор и, убедившись, что вас никто не видит, пробраться в ближайшую свободную каюту. Это номер четыре – каюта между вашей и моей. Идите туда и ждите. Вы будете в безопасности. Вы дали стюарду на чай; если он и вспомнит о вас снова – решит, что вы уже на суше. Если его спросят о вас – он не станет вас искать в свободных каютах. А вот месье Мёллер и Банат искать вас станут. Но сперва им придется подождать на берегу. К тому времени мы уже явимся и сможем действовать.

– Действовать?

Мистер Куветли мрачно улыбнулся:

– Против каждого их человека у нас будет двое. Вряд ли они попытаются нас остановить. Вам ясно, что надо делать?

– Вполне.

– Еще одна мелочь. Месье Мёллер спросит, открылся ли я вам. Вы, разумеется, ответите утвердительно. Он захочет знать, что я вам говорил. Вы скажете, что я вызвался сам сопровождать вас до Парижа, а когда вы настояли, что отправитесь к британскому консулу, – угрожал вам.

– Угрожали?

– Да. – Мистер Куветли продолжал улыбаться, но глаза его слегка сузились. – Если б вы вели себя со мной по-другому, мне бы, возможно, пришлось вам угрожать.

– Чем? – язвительно осведомился Грэхем. – Смертью? Как-то нелепо, не находите?

Мистер Куветли по-прежнему улыбался.

– Нет, месье Грэхем, не смертью. Обвинением, что вас подкупил вражеский агент с целью сорвать турецкие морские приготовления. Видите ли, для меня настолько же важно, чтобы вы без промедления вернулись в Англию, как для месье Мёллера – чтобы вы туда не вернулись.

Грэхем уставился на него:

– Понимаю. Вы намекаете, что угроза остается в силе – на случай если я все же позволю месье Мёллеру убедить себя. Так?

Он нарочно говорил сердито. Мистер Куветли выпрямился и с достоинством произнес:

– Я турок, месье Грэхем. И люблю свою страну. Я сражался вместе с Гази[44]44
  Гази (воин, сражающийся против неверных) – титул Ататюрка.


[Закрыть] за свободу Турции – и не позволю, чтобы один человек поставил наш общий труд под угрозу. Я готов отдать за Турцию жизнь. Так неужели удивительно, что я согласен пойти и на что-то менее неприятное?

Мистер Куветли был смешон в своем пафосе – и в то же время, как раз потому, что его слова настолько не соответствовали внешности, казался величественным. Грэхем обезоруженно улыбнулся:

– Ничуть не удивительно. Вам нечего беспокоиться: я поступлю так, как вы велели. А что, если он захочет узнать, когда именно мы встретились?

– Скажете правду. Вполне возможно, что вас заметили, когда вы шли ко мне. Можете соврать, будто я попросил вас зайти – оставил в вашей каюте записку. И помните: завтра никто не должен видеть, как мы разговариваем наедине. Лучше нам совсем не общаться. К тому же больше обсуждать нечего. Мы обо всем договорились. Осталось рассмотреть только один вопрос: сеньору Галлиндо.

– А что с ней?

– Вы посвятили ее в дело. Как она относится к происходящему?

– Сейчас думает, что все устроилось. – Он покраснел. – Я пообещал взять ее с собой в Париж.

– А потом?

– Она полагает, что я проведу там с ней какое-то время.

– Но вы, конечно, так поступать не собираетесь, – проронил мистер Куветли тоном учителя, которому достался нерадивый ученик.

Грэхем поколебался.

– Пожалуй, нет, – медленно ответил он. – Честно говоря, было просто приятно слушать, как она мечтает о нашем отдыхе в Париже. Когда готовишься к смерти…

– Но теперь, когда вы к смерти не готовитесь, все по-другому, да?

– Да.

Но вправду ли по-другому? Грэхем не был уверен.

Мистер Куветли погладил подбородок.

– Впрочем, не стоит ей сообщать, что вы передумали. Она может рассердиться, начать вести себя опрометчиво. Ничего ей не говорите. Если заведет речь о Париже, пусть все будет как раньше. Объясните ей, что у вас в городе кое-какие дела и что вы встретитесь с ней в поезде. Тогда она не станет искать вас перед тем, как сойдет на берег. Хорошо?

– Хорошо.

– Она красивая, – задумчиво промолвил мистер Куветли. – Жаль, что вам нельзя задерживаться. Хотя, вероятно, вы могли бы вернуться в Париж после того, как закончите работу. – Он улыбнулся: учитель, обещающий ученику конфету за примерное поведение.

– Наверное, мог бы. Что-нибудь еще?

Мистер Куветли лукаво посмотрел на Грэхема:

– Нет. Больше ничего. Разве что попрошу вас по-прежнему выглядеть так же растерянно, как и после отплытия из Пирея. Будет жаль, если месье Мёллер по вашему поведению о чем-нибудь догадается.

– По поведению? Ах да, конечно. – Грэхем встал и обнаружил, что колени слабеют. – Я часто думал: что чувствует приговоренный, когда ему сообщают о помиловании. Теперь знаю.

Мистер Куветли покровительственно улыбнулся:

– Вам хорошо теперь, да?

Грэхем покачал головой:

– Нет, мистер Куветли, не очень хорошо. Меня мутит, я устал и не могу отделаться от мысли, что где-то мы допустили ошибку.

– Ошибку? Никакой ошибки. Не тревожьтесь. Все пойдет как задумано. А сейчас идите спать, мой друг; утром вам станет лучше. Ошибку!

Мистер Куветли рассмеялся.

Глава X

Как и предсказывал мистер Куветли, утром Грэхему полегчало. Сидя на койке с чашкой кофе, он ощущал странную собранность и спокойствие. Он излечился и снова стал собой – свободным и умиротворенным. Зря он волновался. Следовало знать, что ничего с ним не случится. Война или нет – людей вроде Грэхема не убивают из пистолетов на улицах. Такого просто не бывает. Только незрелые умы Мёллеров и Банатов могут тешиться подобными иллюзиями. Все шло на лад и не обещало дурного. Даже рана начала заживать. Ночью повязка соскользнула, сорвав с руки присохшую кровавую корку; Грэхем сменил бинты на комок ваты и пару полосок клейкого пластыря, чувствуя, что перемена исполнена особого смысла. Теперь, даже вспоминая о вчерашних ужасах и невзгодах, он не впадал в уныние.

В первую очередь, конечно, надо обдумать, как вести себя с Мёллером. Возможно, тот, как и предполагал мистер Куветли, дождется вечера, прежде чем проверить, клюнул ли Грэхем на брошенную вчера приманку. Значит, придется, не выдавая себя, сидеть рядом с Мёллером и Банатом за обедом и за ужином. Испытание, разумеется, не из приятных. Может, лучше поговорить с Мёллером сразу? В конце концов, выйдет куда убедительнее, если жертва станет действовать первой. Или наоборот – неубедительно? Может, рыбе надо еще подергаться на крючке, когда Мёллер будет тянуть леску? Мистер Куветли полагал, что так. Хорошо, Грэхем выполнит его указания в точности. Как держаться за столом, можно обдумать позже, когда наступит время еды. Что же касается самой беседы с Мёллером, у Грэхема были мысли, как сыграть убедительнее. Нельзя во всем соглашаться с немцем. Грэхем с удивлением понял, что сильнее всего его заботит Жозетта.

Грэхем решил, что поступал с ней бесчестно – ведь она была по-своему добра к нему и вряд ли могла быть еще добрее. А если и не достала для него револьвер Хозе – это не оправдание: не стоило требовать, чтобы она шла ради Грэхема на кражу. Хозе, в конце концов, ее партнер. Теперь не удастся даже подарить ей сумочку с банкнотой в тысячу франков, если только не оставить для нее подарок в Париже – да и то неизвестно, остановится ли она в «Отель де Бельж». Пусть Жозетта и надеялась поживиться за его счет – она по крайней мере ясно дала это понять, и он молчаливо с ней согласился. Пытаясь разобраться в своих чувствах к Жозетте, Грэхем снова повторил себе, что поступал с ней бесчестно. Разобраться не удавалось; он сбился с толку.

До обеда Грэхем с Жозеттой не виделся, а когда встретил ее – она была вместе с Хозе.

Погода стояла скверная. Небо затянули тучи, дул ледяной северо-восточный ветер с крупинками снега. Почти все утро Грэхем провел в углу салона, читая старые выпуски «Иллюстрасьон», которые заметил вчера. Мистер Куветли глядел сквозь него. Грэхем ни с кем не разговаривал, кроме матери и сына Беронелли, которые отделались сдержанным «buon giorno»,[45]45
  Добрый день (ит.).


[Закрыть] и Матисов, холодно поклонившихся в ответ на его приветствие. Грэхем решил, что нужно извиниться, и постарался объяснить французам, что прошлым вечером держался грубо не нарочно – просто ему нездоровилось. Матисы приняли извинения несколько озадаченно; похоже, они предпочли бы молчаливую ссору. Особенно был смущен муж – казалось, он подозревал, что угодил в смешное положение. Вскоре супруги вышли пройтись по палубе. Через несколько минут Грэхем разглядел сквозь иллюминатор, как они гуляют снаружи с мистером Куветли. Кроме них, виднелась только армянка Мёллера, имевшая весьма жалкий вид; пароход сильно качало, и было ясно, что ее морская болезнь не просто выдумка «мужа». После двенадцати Грэхем взял в каюте пальто со шляпой и отправился подышать свежим воздухом, а затем выпить большой стакан виски с содовой.

По пути в салон Грэхем встретил Хозе и Жозетту. Хозе, выругавшись, остановился и схватился за свою мягкую шляпу, которую ветер попытался сорвать у него с головы.

Жозетта встретила взгляд Грэхема и многозначительно улыбнулась.

– Хозе опять зол. Вчера вечером играл в карты и проиграл тому маленькому греку, Мавродопулосу. Розовое масло одолело калифорнийский мак.

– Никакой он не грек, – кисло отозвался Хозе. – Акцент как у козла. И пахнет не лучше. Если он грек, я… – Он добавил, что тогда сделает.

– Зато хорошо играет в карты, mon cher caîd.[46]46
  Мой милый ловкач (фр.).


[Закрыть]

– Больно рано он вышел из игры. Не волнуйся, я с ним еще не закончил.

– Зато, может, он закончил с тобой?

– Должно быть, он очень умелый игрок, – вежливо вставил Грэхем.

Хозе неприязненно глянул на него:

– А вы-то что в этом соображаете?

– Ничего, – невозмутимо признал Грэхем. – Вполне допускаю, что на самом деле просто вы неумелый игрок.

– А сыграть не желаете ли?

– Пожалуй, нет. Карты на меня наводят скуку.

Хозе усмехнулся:

– Ну да! Есть занятия поинтересней, так? – Он громко причмокнул.

– Когда Хозе сердится, он не может вести себя прилично, – объяснила Жозетта. – Тут уж ничего не поделаешь. Совсем не заботится, что о нем подумают люди.

Хозе сложил губы в приторную улыбку и пропел высоким фальцетом:

– «Совсем не заботится, что о нем подумают люди». – Его лицо снова расслабилось. – А какого черта мне заботиться?

– Ты смешон, – сказала Жозетта.

– Если кому не нравится мое общество – пусть себе сидит в сортире и не высовывается, – сердито заявил Хозе.

– И то приятнее, – пробормотал Грэхем.

Жозетта захихикала. Хозе нахмурился:

– Не понял?

Грэхем не видел смысла разъяснять. Не ответив Хозе, он произнес по-английски:

– Я собирался выпить. Пойдете со мной?

Жозетта засомневалась.

– Хозе тоже угостите?

– А нужно?

– Отделаться от него не получится.

Хозе сверлил их подозрительным взглядом:

– Опасно меня оскорблять.

– Никто тебя не оскорбляет, глупый. Месье предлагает взять нам выпивку. Хочешь выпить?

Хозе рыгнул.

– Мне все равно, с кем пить, лишь бы убраться с этой вшивой палубы.

– Он такой воспитанный, – заметила Жозетта.

Когда они выпили, раздался гонг к обеду. Грэхем вскоре обнаружил, что правильно поступил, отложив вопрос о поведении с Мёллером: на звук гонга явился «профессор Халлер»; «Халлер» как ни в чем не бывало приветствовал Грэхема и почти тут же приступил к длинному докладу о проявлениях Ану, шумерского бога неба. Только один раз он показал, что в их отношениях с Грэхемом что-то изменилось. Вскоре после начала обеда вошел Банат и сел за стол. Мёллер прервался и посмотрел на него; Банат угрюмо поглядел в ответ. Мёллер нарочито повернулся к Грэхему и заметил:

– Месье Мавродопулос, кажется, чем-то расстроен. Словно узнал, что ему, возможно, не удастся сделать нечто очень для него желанное. Интересно, вправду ли он будет разочарован? Как вы думаете, мистер Грэхем?

Грэхем поднял глаза от тарелки и встретился с твердым взглядом бледно-голубых глаз; в них светился вопрос. Грэхем знал, что Банат тоже следит.

– Было бы приятно разочаровать месье Мавродопулоса, – медленно ответил Грэхем.

Мёллер улыбнулся, его взгляд потеплел.

– Согласен с вами. Погодите-ка, о чем я говорил? Ах да…

Вот и все; но Грэхем продолжил есть, зная, что по крайней мере одна из сегодняшних трудностей решена. Ему не придется обращаться к Мёллеру; тот сам начнет переговоры.

Мёллер, однако, не спешил. Полдень тянулся невыносимо медленно. Мистер Куветли предупреждал, что им не следует общаться; поэтому, когда Матис предложил партию в бридж, Грэхем отказался, сославшись на головную боль. Матис принял отказ несколько странно и неохотно; он словно хотел сказать что-то важное, но потом передумал. В его глазах читалась та же унылая озадаченность, что и утром. Но Грэхема это занимало всего несколько секунд; Матисы его не особенно интересовали.

Сразу после обеда Мёллер, Банат, Хозе и Жозетта ушли в свои каюты. Матисы и Куветли пригласили четвертым игроком синьору Беронелли; играть ей, похоже, нравилось. Сын, сидя рядом, ревниво следил за ней. Грэхем от безысходности снова занялся журналами. Ближе к пяти часам появились признаки, что игра подходит к концу; чтобы избежать разговора с мистером Куветли, Грэхем вышел на палубу.

Солнце, прятавшееся со вчерашнего дня, лило мягкий алый свет сквозь редкие облака над горизонтом. На востоке длинная низкая полоса побережья скрылась в синевато-серой дымке; замерцали огни города. Тучи быстро плыли по небу, как перед бурей. Пошел косой дождь. Грэхем отступил в глубь корабля и обнаружил рядом Матиса. Француз кивнул.

– Хорошая была игра? – спросил Грэхем.

– Неплохая. Мы с мадам Беронелли потерпели поражение. Играет она увлеченно, но не блестяще.

– Значит, не считая ее увлеченности, мое отсутствие за столом ничего не изменило.

Матис улыбнулся – немного нервно.

– Надеюсь, головная боль у вас прошла.

– Спасибо, мне гораздо лучше.

Дождь полил в полную силу; Матис, угрюмо глядя в сгущающиеся сумерки, сказал:

– Дрянная погода.

– Да.

Они помолчали, потом Матис внезапно произнес:

– Я боялся, что вы просто не хотите с нами играть. Если так – я не мог бы вас винить. Утром вы очень любезно извинились перед нами, но по-настоящему извиняться следовало мне.

Он не смотрел на Грэхема.

– Ну что вы… – начал было Грэхем, но Матис горько продолжал, обращаясь к летевшим за кораблем чайкам:

– Я порой забываю: что для одних – хорошо или плохо, для других – просто скучно. Из-за своей жены я слишком поверил в силу слов.

– Боюсь, я вас не понимаю.

Матис повернул голову и криво улыбнулся:

– Вам знакомо слово «encotillonná»?

– Нет.

– Encotillonná – это человек, во всем покорный жене.

– По-английски мы говорим «подкаблучник».

– Правда? – Его, очевидно, не заботило, как говорят по-английски. – Я расскажу вам кое-что смешное. Когда-то я был encotillonná. И еще каким! Вас это удивляет?

– Удивляет.

Матис явно строил из себя несчастливца; Грэхему стало любопытно.

– У моей жены раньше был вздорный характер. Наверно, он и сейчас такой – только теперь я его не замечаю. Но первые десять лет брака протекли ужасно. Я владел небольшим делом; торговля шла плохо, и я обанкротился – не по своей вине, хотя жена вечно винила меня. У вашей жены, месье, трудный характер?

– Нет. Очень хороший.

– Вам повезло. А я годами вел жалкую жизнь. И вдруг однажды кое-что для себя открыл. В нашем городке проводился митинг социалистов; я пошел на него. Сам я принадлежал к монархистам – как и все в нашем роду. Моя семья была небогатой, но владела дворянским титулом и хотела пользоваться им, не вызывая смешков у соседей. Я отправился на митинг из любопытства. Оратор попался отличный; он говорил про Брие и заинтересовал меня, потому что я сам был в Вердене. Через неделю, когда мы сидели с друзьями в кафе, я повторил услышанное. Жена посмеялась – но как-то необычно. Когда мы вернулись домой, тут-то я и сделал открытие. Оказалось, что моя жена – сноб и куда глупее, чем я полагал. Она заявила, что я унизил ее, пересказывая подобные вещи так, словно сам в них верю. Все ее друзья – почтенные люди. Нельзя мне с ними говорить как простому рабочему. Она плакала. Тогда я понял, что отныне свободен. У меня появилось оружие против нее. И я им пользовался. Как только она мне досаждала – становился социалистом. Читал самодовольным мелким торговцам, чьи жены были подругами моей, лекции об отмене наживы и уничтожении семьи. Я покупал книги и брошюры, чтобы придать своим доводам больше веса. И жена сделалась покорной. Стала готовить мои любимые блюда, лишь бы я ее не позорил. – Он помолчал.

– То есть на самом деле вы не верите во все, что говорили о Брие, банковском деле и капитализме? – спросил Грэхем.

Матис слабо улыбнулся:

– Вот это-то и смешно. На какое-то время я стал свободным, смог управлять женой и сильнее к ней привязался. Я тогда работал управляющим на большой фабрике. А потом случилось непредвиденное. Я обнаружил, что сам верю в то, о чем говорю. Прочитанные книги убедили меня, что я нашел правду. Я, монархист по воспитанию, превратился в социалиста. Хуже того: я стал мучеником во имя социализма. На фабрике была забастовка, и я, управляющий, поддержал бастовавших. Я, естественно, не принадлежал к профсоюзу рабочих. И поэтому меня уволили. Забавно вышло. – Он пожал плечами. – И вот я перед вами. Сделался мужчиной в своей семье, зато занудой в компании. Смешно ведь, правда?

Грэхем улыбнулся; он решил, что месье Матис ему нравится.

– Было бы смешно, если б вы и вправду стали занудой. Только я вас уверяю: я не слушал вас вчера вечером совсем не потому, что мне стало скучно.

– Вы очень добры, – с сомнением начал Матис, – но…

– Доброта здесь ни при чем. Понимаете, я работаю в оружейной компании, и потому для меня ваши разговоры весьма интересны. Кое в чем я с вами согласен.

Матис зарделся, выражение его лица изменилось. Грэхем впервые увидел, как постоянно сдвинутые брови Матиса разошлись; на губах заиграла легкая довольная улыбка.

– И в чем же вы согласны? – жадно спросил он.

И тут Грэхем понял: несмотря на все остальное, что с ним приключилось на «Сестри-Леванте», он обрел здесь по крайней мере одного друга.

Они все еще спорили, когда на палубе появилась Жозетта. Матис неохотно прервался и уделил ей внимание:

– Мадам?

Жозетта наморщила нос:

– О чем это вы здесь разговаривали? Наверно, про что-то важное – раз готовы беседовать об этом под дождем.

– Обсуждали политику.

– Нет-нет! – быстро возразил Матис. – Не политику, а экономику! Политика – только следствие, а мы говорили о причинах. Впрочем, вы правы: дождь зарядил скверный. Если вы меня извините – я пойду погляжу, как там жена. – Он подмигнул Грэхему. – Если она узнает, что я вел пропаганду – ночью не уснет.

Улыбнувшись и кивнув, Матис отошел. Жозетта проводила его взглядом:

– Он очень милый. И зачем только женился на такой женщине?

– Он к ней привязан.

– Как вы ко мне?

– Вероятно, не так. Может, зайдем в салон?

– Нет. Я вышла проветриться. На другой стороне будет не так мокро.

Они отправились к другому борту. Уже стемнело, на палубе зажегся свет. Жозетта взяла Грэхема за руку.

– Вы сознаете, что мы с вами сегодня не виделись по-настоящему? Нет! Конечно, не сознаете. Развлекаетесь себе беседами о политике и думать забыли, что я за вас тревожусь.

– Тревожитесь? О чем?

– О том человеке, который хочет вас убить, олух вы эдакий! Вы так и не сказали мне, что собираетесь делать в Генуе.

Грэхем пожал плечами:

– Я последовал вашему совету и выкинул это из головы.

– А к британскому консулу пойдете?

– Да. – Пришло время откровенно лгать. – Сразу отправлюсь прямо к нему. Потом мне нужно будет увидеться по делам с парой людей. Поезд отходит только в два часа пополудни – скорее всего успею. На поезде мы и встретимся.

Жозетта вздохнула:

– Вечно дела! Но мы же пообедаем вместе, да?

– Боюсь, не получится. Если увидимся днем – я скорее всего не успею на деловое свидание. Лучше нам встретиться в поезде.

Жозетта, повернув голову, быстро взглянула на него:

– Вы говорите, потому что так оно и есть? Не потому, что передумали?

– Жозетта, дорогая! – Грэхем открыл рот, чтобы вновь объяснить, как занят делами, но вовремя остановился. Чересчур горячо оправдываться не стоило.

Она сжала его руку:

– Я не хотела вас сердить, chéri. Просто желала быть уверенной. Если вам так удобней – встретимся на поезде. Мы выпьем вместе в Турине. Поезд приедет туда в четыре и остановится на полчаса, чтобы забрать вагоны из Милана. В Турине есть замечательные места. После корабля там будет чудесно.

– Великолепно. А Хозе?

– А Хозе как хочет. Пусть пьет один. После того как он грубо вел себя с вами утром, мне нет до него дела. Расскажите про письма, которые вы собирались написать. Вы их закончили?

– Закончу вечером.

– И потом – никакой работы?

– Потом – никакой работы. – Грэхем почувствовал, что больше лгать не может, и сказал: – Вы тут озябнете. Зайдем в салон?

Жозетта остановилась и отпустила его локоть, чтобы Грэхем поцеловал ее. Когда она прижалась к нему, он ощутил, что спина у нее напряжена. Оторвавшись от его губ, Жозетта со смехом произнесла:

– Я теперь постараюсь запомнить, что надо заказывать «виски с содовой», а не «виски-содовую». Это ведь очень важно, правда?

– Очень.

Жозетта сжала его руку:

– Вы такой милый. Вы очень мне нравитесь, chéri.

Они зашагали обратно к салону. Грэхем был рад, что свет на палубе тусклый.

Мёллера долго ждать не пришлось. Он имел привычку сразу после еды вставать и уходить к себе в каюту; за ужином, однако, первым из-за стола поднялся Банат – очевидно, по уговору. Монолог «Халлера» продолжался, пока за Банатом не последовали Беронелли. Когда немецкий агент заканчивал сравнительное описание шумеро-вавилонских богослужений и ритуалов некоторых земледельческих культов Месопотамии, в его голосе слышался триумф.

– Вы должны признать, мистер Грэхем, – добавил Мёллер, понизив голос, – что я превосходно выучил такой большой кусок. Безусловно, кое-где я ошибся и многое пропустил; пожалуй, автор не узнал бы свою книгу в моем пересказе. Но для непосвященного, полагаю, звучало весьма убедительно.

– Не стоило утруждаться. Вы могли бы говорить хоть по-китайски – Беронелли вас все равно не слушали.

Мёллер казался уязвленным.

– Я говорил не для Беронелли, а для собственного удовольствия. Как глупо считать, будто память в старости слабеет! Подумали бы вы, что мне шестьдесят шесть лет?

– Ваш возраст меня не интересует.

– Да-да, разумеется. Как насчет потолковать наедине? Предлагаю вместе прогуляться по палубе. Погода ненастная, но немного дождя нам не повредит.

– Мое пальто – вон там, на стуле.

– Тогда встретимся через несколько минут на верхней палубе.

Когда Мёллер поднялся на шлюпочную палубу, Грэхем ждал его возле верхней ступеньки трапа. Они укрылись от ветра за одной из спасательных шлюпок, и Мёллер сразу перешел к делу:

– Насколько я понимаю, вы виделись с мистером Куветли.

– Виделся, – мрачно ответил Грэхем.

– И как?

– Я решил последовать вашему совету.

– По предложению Куветли?

Грэхем понял, что будет не так просто, как он рассчитывал.

– По собственному почину. Куветли меня не впечатлил. Честно говоря, я удивлен. Трудно поверить, что турецкое правительство доверило подобную работу такому болвану.

– А почему вы считаете его болваном?

– Он, кажется, полагает, будто вы меня старались подкупить и я настроен принять деньги. Угрожал доложить обо мне британским властям. Когда я намекнул, что, возможно, моей жизни угрожает опасность, он, похоже, решил, будто я пытаюсь его обхитрить. Если это вы называете сообразительностью – мне вас жаль.

– Вероятно, он не привык иметь дело с английским чувством собственного достоинства, – ядовито отозвался Мёллер. – Когда вы с ним виделись?

– Вечером. Вскоре после нашего с вами разговора.

– Он упоминал меня по имени?

– Да. Предостерегал меня против вас.

– И что вы ему ответили?

– Сказал, что сообщу о его поведении полковнику Хаки. Его это, по-моему, не взволновало. Но если я раньше и ждал от Куветли защиты – теперь я ему не доверяю. Да и не вижу причин рисковать жизнью ради людей, которые обращаются со мной словно с преступником.