355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Эрих Нойманн » Происхождение и развитие сознания » Текст книги (страница 7)
Происхождение и развитие сознания
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 17:04

Текст книги "Происхождение и развитие сознания"


Автор книги: Эрих Нойманн


Жанры:

   

Философия

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)

     Европа и Кадм образуют один приток мифологической реки, который берет начало в Ливии (Ио) и достигает Греции через Финикию. Другой приток, также начинающийся в Ливии, ведет к Данаидам и Аргосу. Аргос, важная часть Критской культуры в Греции, ("вязан в легенде с Данаем, основателем культа Аполлона Ликейс-кого. Согласно Геродоту, [71]

его дочери, Данаиды, принесли в Грецию из Египта праздник Деметры – Тесмофорию. Тесмофория и ее мистерии – это празднество плодородия. Их центральной деталью была яма, представлявшая лоно Матери Земли. В эту яму-лоно бросали  подношения, а именно: сосновые шишки, фаллосы дерева-сына и живых свиней, являвшихся потомством беременной Матери Земли свиноматки. В яме кишели змеи, постоянные спутники Великой Матери. Они всегда ассоциировались с горгоновым лоном. Затем зловонные останки свиней поднимали наверх и, согласно вековым обрядам плодородия, торжественно разрывали на куски и разбрасывали по полям.

     Бахофен убедительно показал, что Данаиды в связи с тем, что они убивали женихов, навязанных им силой, относятся к сфере "эмансипированной" матери-девственницы. Лишь только Гиперменестра, вопреки их взаимному соглашению, не убила своего мужа, и с ней любовные взаимоотношения в мифологии становятся вопросом личного решения. Соответственно, она становится первой в ряду матерей таких героев, как Персей и Геракл. Эти герои ниспровергают отрицательную власть Великой Богини и основывают мужскую культуру. Они оба относятся к типу героев – сыновей богов-мужчин. В дальнейшем им оказывала помощь Афина. Миф о Персее – это миф о герое, победившем символ матриархального господства в образе Ливийской Горгоны, как позднее Тесей в случае с Минотавром.

     Так, в потомках Ио, хотя не только в этой ветви мифологии, конфликт между матриархальным и патриархальным миром представлен как эпическая история и персонализирован как семейная история в Греческих мифах о героях. Несомненно, научное исследование истории и религии сегодня было удовлетворено уменьшением количества этнологических группирований; но с психологической точки зрения, которую интересует развитие человеческого сознания, смена стадии Великой Матери и ее сына-любовника новой мифологической стадией является не случайным историческим, а неизбежным психологическим событием. Соотнести новую стадию-с определенной расой или национальной группой невозможно, как; это видно сегодня. Ибо бок о бок с преодолением архетипа матери, в греко-индо-германской культуре стоит его не менее полное соответствие в древнееврейско-семитской.

     Покорение архетипа матери занимает свое надлежащее место мифе о герое, и позднее мы это обсудим. Сейчас же мы должны более внимательно рассмотреть стадию Великой Матери и ее господства над сыном-любовником.

     Мифологическая и историческая связь между крито-эгейской областью и Грецией очевидна и в других фигурах греческого мифа. Страшная богиня Геката является матерью пожирающей людей Эмпусы и ламий, которые сосали кровь юношей и поедали их плоть; Но эта трехтелая, уроборическая Геката, владычица трех царств) неба, земли и подземного мира – является учителем искусства магии и разрушения Кирки и Медеи. Ей приписывают способность заколдовывать и превращать людей в животных и насылать безумие, дар, который присущ ей, как и всем богиням луны. В Элевсине мистерии Великой Матери праздновались женщинами довольно мирно, но в культе Диониса это происходило кровавым образом; а оргиастическое раздирание на части быка или козла с поеданием окровавленных кусков как символический акт оплодотворения простирается от Осириса к Дионису-Загрею и Орфею, Пентею и Актеону. Как гласит орфическое присловие: "Жертва должна быть разорвана на куски и съедена". [72]

     Мать

–богиня является владычицей диких зверей, выступает ли она как Таврополос, вступающая в схватку с быками и душащая змей, птиц и львов, на Крите и в Малой Азии, или как Кирка, которая порабощает людей, превращенных ею в животных.

     То, что поклонение Земле и Богине Смерти часто связано с болотистыми районами, Бахофен интерпретировал как символ существования во влажных условиях, в которых, уроборически говоря, живет дракон, пожирающий ее потомство сразу же, как только она производит его. Война, бичевание, кровавые подношения и охота являются лишь более мягкими формами поклонения ей.  Великая Мать такого типа не обнаруживается лишь в доисторические времена. Она господствует в элевсинских мистериях более позднего времени, и Эврипид еще знает Деметру как гневную богиню, разъезжающую в колеснице, запряженной львами, под аккомпанемент вакхических трещоток, барабанов, цимбал и флейт. Она достаточно мрачна, чтобы стоять очень близко к Азиатской Артемиде и Кибеле, а также к египетским богиням. В Спарте Артемида Ортия требовала человеческих жертвоприношений и порки мальчиков; человеческие жертвоприношения требовались также для Таврической Артемиды; а в честь Эфесской Артемиды женщины устраивали ночные танцы, во время которых вымазывали лица грязью.

     Никаким "варварским" богиням здесь не поклоняются с "чувственными" и "азиатскими" обычаями; все эти вещи являются просто глубоко залегающим пластом поклонения Великой Матери. Она богиня любви, обладающая властью над плодородием земли, людьми, скотом и урожаями; она также осуществляет контроль над всеми Рождениями и таким образом является в одно и то же время богиней судьбы, мудрости, смерти и подземного мира. Повсюду ее обряды безумны и оргиастичны; как владычица диких зверей она правит всеми существами мужского пола, которые в образе быка и льва поддерживают ее трон на высоте.

     Существует множество изображений этих богинь, демонстрирующих свои половые органы в ритуальном эксгибиционизме, [73]

как в Индии, так и в Ханаане, как, например, изображения Египетской Исиды или Деметры и Баубо греков. Обнаженная богиня, "томно лежащая на земле и отдавшаяся любви" – ранний вариант Великой Матери, но в уродливых женщинах-идолах времен неолита можно видеть еще более ранние ее варианты. Ее атрибутом является свинья, очень плодовитое животное; и на ней, или на корзине символ женщины, как и рог изобилия – богиня сидит, широко расставив ноги, даже в великой Элевсийской мистерии. [74]

     Свинья

в качестве примитивного знака Великой Матери встречается не только как символ плодородия, на очень ранней стадии ее можно встретить также в виде космической проекции:

     " Еретическое изображение небесной женщины в виде свиньи, в пасть которой заходят дети-звезды, подобно тому, как свинья поедает свое потомство, можно найти в очень раннем, в лингивистическом отношении, драматическом тексте, сохранившемся в ложной гробнице Сети 1 в храме Осириса в Абидосе". [75]

     Исида

, подобно Нут, как и Коче Когти (небесная дева), [76]

появляется как "белая свинья", [77]

а голова старого бога Сета интерпретируется как голова свиньи. [78]

В Трое Шлиманн нашел фигуру свиньи, усыпанную звездами, [79] очевидно

, представляющую небесную женщину как свинью, культ свиньи как матери-богини оставил после себя многочисленные следы.

     Наверное, самой примитивной и самой древней из связанных со свиньей ассоциаций является таковая с женскими половыми органами, которые даже на греческом и на латыни назывались "свинья", хотя эту ассоциацию можно проследить еще дальше, к примитивному названию раковины каури. [80]

     Образ

Исиды, сидящей с широко расставленными ногами на свинье, продолжает линию через Крит и Малую Азию к Греции. Говоря; о Крите, где свинья вскормила Царя Миноса, Фарнелл говорит:

      «Критяне считают это животное священным и не едят его мяса; а мужчины Пресса отправляют тайные обряды со свиньей, делая ее первым подношением жертвоприношения». [81]

     То

, что сирийцы Гиераноля во времена Луциана могли дискутировать о священности или несвященности свиньи, является просто признаком невежества и упадничества. Ее священность подтверждается не только барельефом матери-свиньи, обнаруженным в Библе [82]

и, вероятно, относящимся к культу Адониса, но даже в большей мере финикийским обычаем не употреблять в пищу свинину и приносить в жертву свиней в годовщину смерти Адониса. Фрезер [83]

продемонстрировал идентичность Аттиса, Адониса и Осириса и их отождествление со свиньей. Повсюду, где принятие в пищу свинины запрещено, а свинья считается нечистым животным, мы можем быть уверены в ее первоначально священном характере. Ассоциация свиней с плодородием и сексуальным символизмом сохранилась и по сегодняшний день там, где сексуальные вопросы все еще отрицательно описываются как "свинство".

     Керени привлек внимание к связи свиньи как "маточного животного" земли с Деметрой и Элевсином. [84]

     Однако

интерес автора исключительно к греческой мифологии не позволяет ему достаточно ясно выделить архетипический характер этого явления. Важно вспомнить, что, когда Элевсину разрешили чеканить свою собственную монету, в качестве символа мистерий была выбрана свинья. [85]

     Большой

праздник Афродиты в Аргосе, когда женщины наряжались мужчинами, а мужчины надевали фату, называлось "Истерия" в честь связанных с ним жертвоприношений свиней.

      «Во время празднований этих годовщин жрицы Афродиты доводили себя до состояния дикого исступления, и термин Истерия стал отождествляться с состоянием эмоционального расстройства, которое ассоциировалось с такими оргиями... Слово Истерия употреблялось в том же смысле, что и Афродизия, то есть как синоним праздников этой богини». [86]

     Мы

можем также упомянуть, что именно Афродита в ее первоначальной сущности Великой Матери насылает "Манию Афродизии". (афродизиак – средство усиливающее половое чувство)

     Это не только подчеркивает связь архетипа Великой Богини с сексуальностью и "истерией", но еще более важно то, что гермафродитное празднество с его взаимообменом полами и одеждой называлось "Гибристика". Отречение патриархальной Греции от гибридного, уроборического состояния выражено в этом названии, которое,  как предполагается, происходит от одного корня со словом гибрис(«разврат», «безобразие»).

     Таким образом, свинья символизирует женщину, плодоносное и восприимчивое лоно. Как "маточное животное" она относится к земле, зияющей яме, которая во время Тесмофории оплодотворяется через жертвоприношение свиньи.

     К символам пожирающей бездны мы должны отнести лоно в его угрожающем аспекте, сверхъестественные головы Горгоны и Медузы, женщину с бородой и фаллосом и паука, пожирающего мужчин. Открытое лоно является пожирающим символом уроборической матери, особенно когда оно связано с фаллическими символами. Скрежечущая пасть Медузы с кабаньими клыками совершенно отчетливо выдает эти черты, в то время как выступающий язык очевидно связан с фаллосом. Кусающее – то есть, кастрирующее – лоно представляется челюстями ада, а змеи, извивающиеся вокруг головы Медузы, являются не личностной составной частью – лобковыми волосками – а агрессивными фаллическими элементами, характеризующими пугающий аспект уроборического лона. 86а

     К этой группе символов можно отнести паука, не только потому, что самка пожирает самца после совокупления, но также потому, что он в целом символизирует женщину, которая расставляет сети на неосмотрительного мужчину.

     Этот опасный аспект значительно усиливается элементом плетения, как в случае Богинь Судьбы, вьющих нить жизни, или Норны, плетущей паутину мира, в которую попадает каждый мужчина, рожденный женщиной. И наконец мы приходим к покрывалу Майя, которое и мужчины и женщины считают "иллюзией", засасывающей пустотой, ящиком Пандоры.

     Повсюду, где пагубный характер Великой Матери превосходит ее положительную и созидательную сторону или равен ей, и везде, где ее разрушительная сторона – фаллический элемент – появляется вместе с ее плодородным лоном, на заднем плане все еще действует уроборос. Во всех этих случаях юношеская стадия Эго еще не пройдена, и Эго еще не отвоевало независимости от бессознательного.

Отношения между сыном-любовником и Великой Матерью

     В отношениях юного любовника к Великой Матери мы можем различить несколько стадий.

     Самая ранняя из них отмечена естественной покорностью судьбе,. силе матери или уробороса. На этой стадии страдания и горе остаются анонимными; юные, подобные цветам, боги растительности, обреченные на смерть, все еще слишком близки к стадии приносимого в жертву ребенка. Этой стадии свойственна благочестивая надежда природного создания на то, что он, подобно природе, возродится через Великую Мать, благодаря всей полноте ее милости, без всякого участия или заслуги с его стороны. Это стадия полного бессилия перед лицом уроборической матери и ошеломляющей силы судьбы, как мы до сих пор находим это в греческой трагедии и особенно в фигуре Эдипа. Мужественность и сознание пока еще не завоевали независимости, а уроборический инцест уступил место матриархальному инцесту юности. Смертельный экстаз полового инцеста симптоматичен для юношеского Эго, еще недостаточно сильного, чтобы противостоять силам, символизируемым Великой Матерью.

     Переход к следующей стадии осуществляется "борцами". Их страх перед Великой Матерью является первым признаком центре-версии, формирования "я" и стабильности Эго. Этот страх выражается в различных формах бегства и сопротивления. Первичным символом бегства, все еще выражающим полное превосходство Великой Матери, является самокастрация и самоубийство (Аттис, Эшмун, Бата и т. д.). Здесь позиция неповиновения, отказ любить все равно приводит именно к тому, чего хочет Ужасная Мать, а именно к жертве фаллоса, хотя эта жертва делается в отрицательном смысле. Юноши, которые в ужасе и безумии бегут от требований Великой Матери, в акте самокастрации выдают свою постоянную фиксацию на центральном символе культа Великой Матери, фаллосе; и они предподносят его ей, хотя и с возражениями сознания и протестом Эго.

     Неприязнь к Великой Матери, как выражение центроверсии, можно ясно видеть в образах Нарцисса, Пентея и Ипполита. Все трое противятся пламенной любви великих богинь и наказываются ими или их представителями. В случае Нарцисса, который отвергает любовь, а затем роковым образом влюбляется до безумия в свое собственное отражение, поворот к самому себе и прочь от всепоглощающего объекта с его настоятельными требованиями достаточно очевиден. Но выдвинуть эту акцентуацию и любовь к своему собственному телу на исключительно видное место – недостаточно. На этой стадии существенной и непременной чертой является стремление Эго-сознания, которое начинает осознавать себя, стремление всего самосознания, всего размышления видеть себя как в зеркале. Формирование "я" и осознание "я" начинаются по-настоящему, когда  человеческое сознание развивается в самосознание. Самоанализ характерен для пубертатной фазы человечества, так же, как и для пубертатного периода индивида. Это – необходимая стадия человеческого знания, и только тенденция к задержке на этой стадии имеет фатальные последствия. Разрыв фиксации на Великой Матери посредством интроспекции является символом не аутоэротизма, а центроверсии.

     Нимфы, которые тщетно преследуют Нарцисса своей любовью, являются просто олицетворением обольщающих сил, и сопротивление им равнозначно сопротивлению Великой Матери. Значение фрагментации архетипов для развития сознания мы рассмотрим в другом месте. В греческих мифах мы можем видеть, как происходит эта фрагментация. Ужасный аспект Великой Матери почти полностью подавляется, и за чарующим образом Афродиты можно уловить лишь его проблески. И сама Афродита уже больше не выступает в своем надличностном величии; она раскололась и воплотилась в образы нимф, сирен, водяных фей и дриад, или же она выступает как мать, мачеха или любимая, как Елена или Федра.

     Это не значит, что в истории религии этот процесс всегда является абсолютно четким. Нашей исходной точкой является архетип и его отношение к сознанию. Однако хронологически нимфы – то есть частичные аспекты архетипа – могут с такой же легкостью появиться до исторического поклонения архетипу матери, как и после. Структурно они остаются частичными аспектами архетипа и являются его психическими фрагментами, даже несмотря на то, что историк может указать на культ нимф, предшествующий культу Великой Матери. В коллективном бессознательном все архетипы одновременны и существуют бок о бок. Только лишь с развитием сознания мы приходим к определенной иерархии в рамках самого коллективного бессознательного. (См. Часть II)

     Нарцисс, обольщенный своим собственным отражением, в действительности является жертвой Афродиты, Великой Матери. Он уступает ее роковому закону. Система его Эго раздавливается исходящей от нее ужасной инстинктивной силой любви. То, что она заимствует его отражение, чтобы обольстить его, делает ее только еще более вероломной.

     Пентей – еще один из этих "борцов", которые не могут успешно осуществить героический акт освобождения. Хотя его усилия направлены против Диониса, судьба, определенная ему за его грехи, показывает, что его истинным врагом является Великая Мать. Тесная связь Диониса с оргиастическим поклонением Великой Материи с ее сыновьями-любовниками, Осирисом, Адонисом, Таммузом и т.д. хорошо известна. Мы не можем здесь останавливаться на двойственном образе Семелы, матери Диониса, но Бахофен говорит о взаимосвязи Диониса с Великой Матерью, и современные исследования подтверждают его точку зрения в этом:

      «Дионису поклонялись в Дельфах как младенцу или купидону в корзине для просеивания зерна. Его культ – это хтонический культ с богиней луны Семелой в качестве Матери Земли. Так как он родился во Фракии и обосновался в Малой Азии, где влился в культ Magna Mater, то возможно... что широко распространенный исконный культ, относящийся к первоначальной до-греческой культуре, продолжил в нем свое существование». [87]

     Героический

Царь Пентей, так гордящийся своим здравомыслием, пытается с помощью своей матери, ближайшей родственницы Диониса, противиться оргиям, но ими обоими овладевает дионисово безумие. Ему достается судьба всех жертв Великой Матери: охваченный безумием он облачается в женскую одежду и присоединяется к оргиям, после чего его мать в сумасшедшем бреду принимает его за льва и разрывает на куски. Затем она, торжествуя, уносит его окрававленную голову домой – напоминание о первоначальном акте кастрации, который сопровождал расчленение трупа. Таким образом его мать, вопреки велению ее сознательного разума, превращается в Великую Мать, в то время как ее сын, несмотря на сопротивление, оказываемое его Эго , становится ее сыном-любовником. Безумие, переодевание в женскую одежду, а затем превращение в животное, расчленение и кастрация – здесь вся архетипическая судьба; Пентей, прячась на верхушке сосны, становится Дионисом-Аттисом, а его мать – Magna Mater*.

     Образ Ипполита занимает место рядом с образами Пентея и Нарцисса. Из-за любви к Артемиде, из-за целомудрия и любви к самому себе, он, пренебрегая любовью своей мачехи Федры, пренебрегает Афродитой. По велению его отца и при участии бога Посейдона его постигла смерть, когда собственные кони волоком протащили его по земле.

     Мы не можем здесь остановиться на более глубоком конфликте, бушующем в Ипполите, между любовью к своей матери, царице Амазонок, и к своей мачехе, сестре Ариадны, этот конфликт объясняет его сопротивление Федре и его преданность Артемиде. Мы только представим краткий анализ мифа в том, что касается нашей темы. В связи со вторичной персонализацией миф, представленный Еврипидом в виде драмы, превратился в личностную судьбу с наложением деталей личного характера. Но все же он остался достаточно понятным, чтобы его можно было проследить обратно к его истокам.

     Отвергнутая Афродита и отвергнутая мачеха идут рука об руку. Они представляют влюбленную Великую Мать, которая преследует сына и убивает его, когда он оказывает сопротивление. Ипполит привязан к девственнице Артемиде – не к первоначальной матери-девственнице, а к Артемиде как к духовному образу, как к "подруге", которая напоминает Афину.

     Сам Ипполит находится на стадии решающего сопротивления Великой Матери. Он уже осознает себя молодым мужчиной, борющимся за самостоятельность и независимость. Это ясно видно из того, что он отвергает заигрывания Великой Матери и ее фаллическую, оргиастичную сексуальность. Однако его "целомудрие" означает намного большее, чем неприятие секса; оно выражает приход к сознанию "высшей" мужественности, в противоположность "низшей" фаллической разновидности. На субъективном уровне – это сознательное осознание "солнечной" мужественности. Бахофен противопоставляет ее "хтонической" мужественности. Эта высшая мужественность связана со светом, солнцем, взором и сознанием.

     Любовь Ипполита к Артемиде и к целомудрию природы отрицательно характеризуется его отцом как "добродетельная гордыня" и " самообожание ". [88]

     То

, что Ипполит относится к тому, что мы назвали бы юношеским обществом, находится в полном соответствии с этими характеристиками. Позднее мы остановимся на упрочении мужского принципа посредством мужской дружбы, а также на значении "духовной" сестры для развития мужского сознания. Однако в случае Ипполита неповиновение юноши заканчивается трагедией. В персоналистической интерпретации это означает, что Афродита отомстила за себя; клеветническим обвинениям отверженной им мачехи верит его отец Тесей; она убивает себя, а отец проклинает своего сына. Автоматически Посейдон должен выполнить данное Тесею обещание и удовлетворить его желание, убив Ипполита. Это довольно бессмысленная история происков Афродиты, ничуть не трагическая с нашей точки зрения, имеет совершенно иное содержание, если ее интерпретировать психологически.

     Ипполит так же не может сохранять свою позицию неповиновения, как Эдип не может выстоять против героического инцеста со своей матерью. Сила Великой Матери, безумие любви, насылаемое Афродитой, сильнее, чем сопротивление его сознательного Эго . Его волокут собственные лошади – то есть, он падает жертвой мира инстинктов, покорением которых он так гордился. Лошади – что достаточно характерно, представленные кобылами – исполняют беспощадную волю Афродиты. Когда знаешь, каким образом Великая Мать вершит свое мщение в мифах, то эта история предстает в соответствующем обрамлении. Самоувечье и самоубийство Аттиса, Эшмун и Баты; Нарцисс, умирающий от самовлюбленности; Актеон, подобно множеству других юношей, превращенный в зверя и разорванный на куски – все это по своей сути одно и то же. И будь то Антон, сгорающий в огне своей собственной страсти, или Дафнис, томящийся неутолимым желанием, потому что не любит девушку, посланную ему Афродитой; интерпретируем ли мы смерть Ипполита, которого понесли его собственные лошади, как безумие, любовь или возмездие – в любом случае центральным фактом является месть Великой Матери, подавление Эго скрытыми силами.

     Характерно также, что Посейдон, даже если лишь косвенно, является орудием в руках Афродиты, за очарованием которой скрывается Ужасная Мать. Именно Посейдон посылает из моря страшного быка, который до безумия пугает лошадей Ипполита, и те волокут своего хозяина к смерти. Снова мы встречаемся с фаллической фигурой Сотрясателя Земли и владыки пучины, компаньона Великой Матери. Афродита ищет возмездия, потому что Ипполит в растущей гордости Эго-сознания "презирает" ее и провозглашает ее "нижайшей среди божественных". [89]

     Мы

уже встречали такую ситуацию в нареканиях Гильгамеша по отношению к Иштар. Но в противоположность фигуре Ипполита – весьма отрицательного героя – Гильгамеш с его более сильно развитой мужественностью является настоящем героем. Поддерживаемый своим другом Энкиду, он ведет жизнь героя, совершенно независимую от Великой Матери, в то время как Ипполит остается бессознательно связанным с ней, хотя открыто не повинуется ей и отвергает ее своим сознательным разумом.

     Борющемуся за самосознание юноше теперь приходится иметь собственную судьбу, в той мере, в какой он является индивидом, и Для него Великая Мать становится неверной и несущей смерть. Она выбирает для своей любви одного юношу за другим, чтобы потом уничтожить. Таким образом, она становится "шлюхой". Священная проститутка – которой в действительности является Великая Мать как сосуд плодородия – приобретает отрицательный характер непостоянной шлюхи и разрушительницы. С этим начинается великая переоценка женского принципа, после чего его превращение в отрицательный принцип в патриархальных религиях Запада доводится до предела. Рост самосознания и укрепление мужественности отодвигают образ Великой Матери на задний план; патриархальное общество раскалывает его, и в сознании сохраняется только картина доброй Матери, ее ужасный аспект переносится в бессознательное. [90]

     В

результате этого разделения убийцей является уже не Великая Мать, а враждебное животное, например, вепрь или медведь, со стоящей рядом фигурой скорбящей доброй матери. Бахофен [91]

показал, что медведь является символом матери и подчеркнул его тождественность с Кибелой. Сегодня мы знаем, что медведь как символ матери относится к общей группе архетипов и встречается в равной мере как в Европе, так и в Азии. [92]

     Бахофен

также показал, что последующая замена медведя львом совпадает с вытеснением культа матери культом отца. [93]

     Этот

круг замыкается свидетельством Винклера о том, что в астрологии бог солнца располагается в созвездии Большой Медведицы, также называемым созвездием Вепря. [94]

     Так

как астрологические образы являются проекциями психических образов, то мы находим здесь те же связи, что и в мифологии. Таким образом, в дальнейшем развитии фигура Великой Матери расщепляется на отрицательную половину, представляемую в виде животного, и положительную половину, имеющую человеческую форму.

     Как Аттиса, так и критского Зевса убивает вепрь, что является вариацией темы кастрации, а также связано с запретом принятия в пищу свинины в культе Аттиса и с фигурой Великой Матери в образе свиньи. Отцовское значение вепря как мстителя, посланного ревнивым богом-отцом является более поздним. На этой стадии юного бога, обреченного на смерть, отец не играет никакой роли. На самом деле божественный юноша, не осознавая этого, является отцом самому себе, только в иной форме; другого прародителя отца, кроме самого сына, пока еще нет. Господство материнского уробороса характеризуется фактом, что "мужские" черты, позднее приписываемые отцу, все еще остаются интегральной частью уроборической сущности Великой Матери. Здесь можно упомянуть один единственный зуб сестер Грай и другие явно мужские элементы, связанные с Богинями Судьбы, колдуньями и ведьмами. Она это и свинья которая поросится, и кабан, который убивает, точно также, как борода и фаллос являются частями ее гермафродитной сущности.

     Появление убийцы мужского пола в цикле мифов о Великой Матери является эволюционным шагом вперед, ибо оно означает, что сын обрел большую степень независимости. В самом начале вепрь является частью уробороса, но в конце он становится частью самого сына. Тогда вепрь является эквивалентом самоуничтожения, представляемого мифом как самокастрация. Самец-убийца пока еще не имеет отцовского характера; он представляет собой только символ деструктивной склонности, которая в акте самопожертвования оборачивается против самой себя. Это раздвоение можно видеть в теме враждующих братьев-близнецов, архетипе разделения "я". Фрезер и Джеремиас [95]

оба вполне обосновано доказали, что герой и убивающий его зверь очень часто тождественны, хотя авторы не дают объяснения этому факту.

     Тема враждующих братьев-близнецов относится к символизму Великой Матери. Она появляется, когда мужчина приходит к самосознанию, разделив себя на два противоположных элемента, один – деструктивный, другой созидательный.

     Стадия борцов отмечает отделение сознательного Эго от бессознательного, но Эго еще недостаточно устойчиво, чтобы следовать дальше к разделению Первых Родителей и к победной борьбе героя. Как мы подчеркивали, центроверсия проявляется вначале отрицательно, под личиной страха, бегства, вызова и сопротивления. Эта отрицательная позиция Эго, однако, еще не направлена против объекта, Великой Матери, как в случае героя, а обращается против самого Эго, в самоуничтожении, самоувечьи и самоубийстве.

     В мифе о Нарциссе Эго, пытающееся побороть силу бессознательного посредством интроспекции, уступает губительной любви к самому себе. Его самоубийство утоплением символизирует растворение Эго-сознания , и то же самое повторяется в настоящее время в самоубийствах таких молодых людей, как Вейнингер и Сейдель. Книга Сейделя Bewusstsein als Verhangnisи работа Вейнингера несут на себе четкий отпечаток того, что они были написаны поклонниками Великой Матери. Они роковым образом очарованы ею, и Даже в предпринятом бесполезном сопротивлении свершают свою архетипную судьбу. 95а

     Архетипическая ситуация борющегося и сопротивляющегося любовника играет важную роль в психологии самоубийства у современных невротиков, архетипическими представителями которых являются мифологические борцы, а также имеет свое законное место в психологии пубертатного периода. Для этой ситуации характерны отрицание,  самопожертвование,   вселенская Скорбь обострившиеся этот период наклонности к самоубийству, а кроме того и очарование одновременно заманчивое и опасное – которое исходит от женщины. Конец. периода возмужания отмечается успешнай-борьбой героя, о чем свидетельствуют обряды инициации. Юноши, умирающие от" своих собственных рук в период полового созревания, представляют всех тех кто не выдержал опасностей этой борьбы, кто не может добиться своего и погибает в ходе испытаний инициации, которые проходят, как и всегда, только в бессознательном. Их самопожертвование и трагическое внутреннее раздвоение тем не менее, являются героическими. Борцов можно описать как  обреченных героев. Самец-убийца, стоящий за деструктивной тенденцией, все еще является инструментом Великой матери. хотя Эго не знает этого и вепрь, который убивает Адониса, является, так сказать, обретшим независимость клыком горгоны, но не смотря на  все это, Эго, хотя и убивает само себя, является более активным, более Независимым и индивидуальным, чем печальное  смирение меланхолического любовника.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю