Текст книги "Происхождение и развитие сознания"
Автор книги: Эрих Нойманн
Жанры:
Философия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)
[11]
Leisegang, The Mystery of the Serpent.
[12]
Множество примеров таких изображений было собрано в архивах Эра-нос, Аскона, Швейцария; копии архивов находятся в собственности Бол-лингена в Пью Йорке и в институте Варбург в Лондоне.
[13]
Kees, Der Gotterlaube im alien Aegypten,p.347.
[14]
Pistis Sophia,pp. 160-64, 166-68.
[15]
Kerenyi, Die Gotten Natur.
[16]
Cp. Newcomb и Reichard, Sandpaintings of the Navajo Shooting Chant,особенно илл. XIII.
[17]
См. его Зависть,один из пороков на фресках (около 1305) церкви Арена в Падуе: образ рогатой ведьмы с ушами летучей мыши, изо рта которой вылазит змея, заворачивающаяся обратно, чтобы укусить лицо.
[18]
Ciba-Zeitschrift, N. 31, рис. "Heil-Aberglaube der Zigeuner".
[19]
См. также рисунки в работах Юнга: Психология и алхимия.К., Ваклер, 1997 и «Парацельс как духовное явление». В кн. Юнг К. Г. Дух Меркурий. М.: Канон, 1996,"ее. 71-163.
[20]
См. также работы Юнга и его школы об особенностях изображения мандалы нормальными и больными людьми и детьми (рис.5) и т. д.
[21]
Richard Wilhelm, in Das Buck des Alien vom Sinn und Leben(немецкое издание Tao Teh Clung),p.90.
[22]
Юнг, Психологические аспекты архетипа матери.
[23]
choch-Bodmer, Die Spirale als Symbol und als S trukturelement des Le-bendigen,Leisegang, «Das Mysterium der Schlange».
[24]
Тексты Пирамид, заклинание 1248 Scthe, Pyramidentexte.
[25]
Книга Апопа, в Roeder, Urkunder zur Religion des alien Aegypten,p. 108.
[26]
Moret, The Nile and Egyptian Civilization,p.376.
[27]
Kees, Aegypten,p.ii.
[28]
Kces,Gotterglaube,p.312.
[29]
Shatapatha Brahmana,trans. Gedrier, Vedismus und Brahmanismus.
[30]
Book of Apopis,Roeder, op.cit., p.90.
[31]
Taittiriya Brahmana2.2.9.5, Gelder, op.cit., p.90.
[32]
Jung The Structure of the Psyche,p. 150
[33]
Briffault, t.Il, p.452.
[34]
Брихадаранъяка упанишада ,раздел Яджнявалкьи, III, 9, 9. [Цит. по: Упанишады в трех книгах. Книга 1. М.: Наука, 1992. – Прим. ред]
[35]
Evans-Went, The Tibetian Book of the Dead,p.96
[36]
Wunsche, Kleine Midraschim,t.III, p.213ff,
[37]
Horodezky, Rabbi Nachman van Brazlaw,p. 188.
[38]
"Analytical Psychology and Weltanschaung"p.376.
[39]
Bischoff. Die Elernente der Kabbalah,Vol.1, p.234.
[40]
Заклинание 273-74 из Erman, Literature of the Ancient Egyptians.
[41]
Айтарейя упанишада.I. 2.5-3.2. [Цит. по: Упанишады. В 3-х книгах. М.: Наука, 1992. Прим. ред.]
[42]
Тайттрийя упанишада.II. 2.1. [Цит. по: Упанишады. В 3-х книгах. М.: Наука, 1992. – Прим. ред.]
[43]
Мундака упанишада.I. 1,8. [Пит. по: Упанишады. В 3-х книгах. М.: Наука, 1992. – Прим. ред.]
[44]
VI .9.1 и далее.
[45]
Брихадаранъяка упанишада,раздел Мадху, I, 1, 1. [Цит. по: Упанишады в 3-х книгах.. М.: Наука, 1992. Прим. ред
[46]
Там лее, 1,2,5.
[47]
[См. Guenon, Man and His Becoming According to the Vedanta.Здесь обращается внимание на то (р.79, 2), что от латинского слова sapere(«отведывать, воспринимать, знать») в конце концов происходят две группы слов, а именно: «жизненные силы», salt, seve,«вкус», «вкусный» и т.д. – с одной стороны, и savoir,«мудрый, глубокомысленный» и т.д. – с другой, "согласно аналогии, существующей между ассимиляцией питательных веществ в организме и когнитивной ассимиляцией в умственной и интеллектуальной сфере – Прим. перев. ]
[47a]
а См. рис. 1 (фронтиспис). Бог-Творец Вишну, в образе ребенка, сосущего палец ноги, сочетает в себе жизненный цикл уробороса и его автономность.
[48]
Психоаналитическая интерпретация (Abraham, A Short Study of the Development of the Libido,Jones, Psychoanalysis of Christi ч nit if)
[49]
Платон, Тимей,33. Щит. по: Платон. Собрание сочинений в четырех томах.:М., Мысль, 1994, том 3, стр. 436. – Прим. ред]
[50]
Психология и алхимия,индекс «индивидуация».
[51]
Ср. с той ролью, которую играет круг в ранних рисунках детей (рис.5 .)
[52]
Albright, Archeology and the Religion of Israel,p.72
[53]
См. мою Des mystische Mensch.
II
ВЕЛИКАЯ МАТЬ
Эго под господством Уробороса
Когда Эго начинает избавляться от отождествления с уроборосом, и прерывается его связь с лоном, оно занимает по отношению к миру новую позицию. Взгляд индивида на мир меняется с каждой стадией его развития, а трансформация архетипов и символов, богов и мифов является одновременно и выражением, и инструментом этой перемены. Отделение от уробороса означает рождение и переход в низший мир реальности, полный опасностей и препятствий. Рождающееся Эго начинает осознавать существование таких свойств, как боль и удовольствие, а через них испытывать свои собственные боль и удовольствие. В результате мир становится двойственным. Бессознательная жизнь природы, которая является также и жизнью уробороса, сочетает в высшей степени бессмысленное разрушение с величайшей осознанностью инстинктивного созидания, так как полное смысла единство организма так же "естественно", как и пожирающий его рак. То же самое относится и к единству жизни внутри уробороса, который, подобно болоту, зачинает, порождает, а затем снова убивает в нескончаемом цикле. Мир, воспринимаемый пробуждающимся Эго человечества – это мир матриархата, описанный И. Я. Бахофеном, с его богинями материнства и судьбы. Злая, пожирающая мать и добрая мать, щедро дарящая свою любовь, – две стороны великой уроборической Матери Богини, властвующей на этой психической стадии.
Эта растущая двойственность порождает такую же двойственную позицию Эго по отношению к архетипу, во власти которого оно все еще находится.
Подавляющая сила бессознательного, то есть пожирающий, разрушающий аспект, в котором оно также может проявляться, предъявляется в образе злой матери или покрытой пятнами крови богини смерти, чумы, голода, потопа, силы инстинкта или наслажде-влекущего к разрушению. Но в образе доброй матери она изображает изобилие и достаток; дарительницу жизни и счастья, плодородную землю, рог изобилия плодотворного лона. Она выражает инстинктивное знание человечества о глубине и красоте мира, великодушии и милосердии Матери-Природы, которая изо дня в день выполняет обещание искупления и воскрешения, новой жизни и нового рождения (Рис.12, 13 и 18).
В сравнении с ней Эго – сознание, индивид – остается маленьким и бессильным. Оно ощущает себя крошечной, беззащитной пылинкой, окруженным и беспомощно-зависимым маленьким островком, плавающим по огромным просторам первобытного океана. На этой стадии сознание пока еще не отвоевало для себя никакой прочной опоры из потока бессознательного бытия. Для примитивного Эго все еще погружено в водную пучину, в водоворотах которой оно плещется из стороны в сторону без направления и без ощущения самостоятельности, беззащитное перед этим вихрем таинственного бытия, которое снова и снова заливает его как изнутри, так и снаружи.
Ощущения, возникающие в начале человеческой жизни, когда человек беззащитен перед темными силами мира и бессознательного, неизбежно оказываются ощущениями постоянной опасности. Жизнь в психическом космосе человека примитивной культуры – это жизнь, полная опасности и неопределенности. И демонизм внешнего мира, наполненного болезнями и смертью, засухами и землетрясениями, голодом и наводнениями, неизмеримо усиливается, когда в него привносится влияние того, что мы называем внутренним миром. От ужасов мира, которым управляет безрассудный случай, не освобождает никакое знание законов причинности. Мир становится еще более зловещим благодаря душам умерших, демонам и богам, ведьмам и колдунам. От всех этих созданий исходят невидимые влияния, и реальность этих, все пронизывающих эманации, проявляется в страхах, эмоциональных взрывах, оргиастических безумствах и психических эпидемиях; в сезонных вспышках похоти, кровожадных импульсах, видениях, снах и галлюцинациях. Чтобы понять страх человека примитивной культуры перед миром и его ощущение постоянной опасности, необходимо лишь вспомнить, как велик, даже сегодня, изначальный страх перед миром западного человека, даже несмотря на его сравнительно высоко развитое сознание.
Тот же ужас перед безымянными, тайными силами знаком и ребенку, не способному пока еще к сознательной ориентации и оценке происходящего. Он встречает каждое событие как опустошительное новшество и беззащитен перед всякими причудами природы и человека. В нем также живет этот первобытный страх перед внешним миром, искаженным миром внутренним и, вследствие проекции, таинственным, каким мы видим его в динамической и анимистической картине мира. Этот страх указывает на ту рассветную ситуацию, когда маленькое и слабое Эго-сознание сталкивается с космосом. ему приходится признать превосходство мира предметов и мира бессознательного. Поэтому для ребенка страх является нормальным явлением. Хотя по мере роста силы сознания этот страх проходит, в то же время он обеспечивает трансперсональный стимул такого роста. Существенные компоненты роста Эго и развития сознания, культуры, религии, искусства и науки исходят из желания преодолеть этот страх, придавая ему конкретное выражение. Поэтому совершенно неверно сводить его к личностным факторам или факторам окружающей среды и пытаться таким образом от него избавиться.
Вследствие дезориентации инфантильного Эго ощущения боли и наслаждения воспринимаются как слитые друг с другом или, во всяком случае, предмет восприятия окрашивается смешением их обоих. Единство противоположностей и возникающая в результате противоречивость отношения Эго ко всем объектам вызывает ощущение страха и бессилия. Мир уроборичен и господствует, независимо от того, воспринимается ли это господство как мир или как бессознательное, как внешнее окружение или как собственное тело. Господство уробороса во время младенческой фазы Эго-сознания – это то, что Бахофен описывает как время матриархата, и на этой психической стадии все еще появляются все те символы, которые он с ним связывает. Мы снова должны подчеркнуть, что под "стадией" подразумевается структурный слой, а не какая-нибудь историческая эпоха. В развитии индивида и, вероятно, также в становлении коллектива эти слои не располагаются один поверх другого в организованном порядке, а, как и в геологической стратификации земли, более ранние слои могут выдвинуться наверх, а более поздние – уйти вглубь.
Позже нам придется рассмотреть различия между мужским и женским развитием. Но одна вещь, какой бы парадоксальной она ни показалась, может быть сразу же определена как фундаментальный закон: даже у женщины сознание имеет мужской характер. Соотношения "сознание-свет-день" и "бессознательное-темнота-ночь" остаются верными независимо от пола и не меняются от того, что полярность душа-инстинкт организована в женщинах и мужчинах на различной основе. Сознание является мужским даже у женщин, точно также как бессознательное мужчин является женским. [1]
Матриархат
Бахофена соответствует той стадии, когда Эго-сознание не развито и все еще растворено в природе и мире. Поэтому уроборический принцип также выражен преимущественно в символах земли и растительности.
Как раз не земля имитирует женщину, а женщина подражает земле. Древние считали, что брак имеет сущность земли; вся терминология матримониального права заимствована из сельского хозяйства, [2]
—
говорит Бахофен, вспоминая высказывание Платона:
Не земля подражает женщине в том, что она беременеет и рожает, но женщина – земле. [3]
Эти
высказывания выражают признание приоритета надличностного и вторичную природу личного. Даже брак, регулирующий взаимодействия противоположных полов, происходит от земного принципа матриархата.
На этой стадии первостепенное значение имеет символизм пищи и органов, ассоциируемых с ней. Это объясняет, почему культуры Матери-Богини и их мифологии тесно связаны с плодородием и ростом и особенно с сельским хозяйством, а отсюда со сферой пищи, которая является материальной и телесной.
Стадия материнского уробороса характеризуется связью ребенка с матерью, которая предоставляет пропитание (Рис.12), но в то же самое время эта стадия является историческим периодом, в течение которого зависимость человека от земли и природы – наивысшая. С этими двумя аспектами связана зависимость Эго и сознания от бессознательного. Зависимость последовательности "ребенок-мужчина-эго-сознание" от последовательности "мать-земля-природа-бессознательное" иллюстрирует отношение личностного к трансперсональному и как одно опирается на другое.
На этой стадии развития правит образ Матери Богини с Божественным Младенцем (Рис.13). Она подчеркивает нуждающуюся и беспомощную сущность ребенка и защитную сторону матери. В образе козы мать вскармливает Критского мальчика Зевса и защищает его от пожирающего отца; Исида возвращает мальчика Гора к жизни, когда его кусает скорпион; и Мария защищает Иисуса, убегая от Ирода, точно также как Лето прячет своих божественно зачатых детей от гнева враждебной Богини. Младенец – это бог-спутник Великой Матери. Как ребенок и Кабир, зависимое от нее существо, он располагается рядом с ней и чуть ниже. Даже для молодого бога Великая Мать является судьбой. Тогда насколько же это истинное для младенца, сама сущность которого заключается в том, чтобы быть придатком ее тела.
Эта связь наиболее ярко выражается в "до-человеческих" символах, где Мать является морем, озером или рекой, а младенец – рыбой, плавающей в окружающей его воде. [4]
Маленький
Гор, сын Исиды, Гиацинт, Эрихтоний, Дионис, Меликерт, сын Ино, и бесчисленное множество других любимых детей – все они подвластны всесильной Матери Богини. Для них она все еще остается благодетельной родительницей и защитницей, молодой Матерью, Мадонной. Пока не существует никакого конфликта, ибо первоначальное нахождение младенца в материнском уроборосе является состоянием ничем не прерываемого взаимного блаженства. Зрелое Эго связывает эту инфантильную стадию с Мадонной, но младенческое Эго, которое еще не имеет центра сознания, все еще ощущает аморфный плероматический характер материнского уробороса.
Тем не менее этого ребенка ожидает тот же рок, что и следующего за ним влюбленного подростка: его убивают. Его жертвоприношение, смерть и воскрешение являются ритуальным центром всех культов жертвоприношения детей. Родившийся, чтобы умереть, умирающий, чтобы возродиться, ребенок соотносится с сезонной жизнью растительности. Критский младенец Зевс, вскормленный Великой Матерью в образе козы, коровы, собаки, свиньи, голубя или пчелы, [5]
рождается каждый год лишь для того, чтобы каждый год умереть. Но мальчик является также и светом, а следовательно, чем-то большим, чем просто растением:
Один миф, очень самобытный в своей примитивности, хотя и записанный в более поздние времена, повествует о том, что каждый год рождался ребенок, потому что каждый год из грота сиял свет, «когда при рождении Зевса текла кровь». [6]
Судьба
умирающего и приносимого в жертву ребенка, однако, не так трагична, как участь любящего подростка. Возвращаясь к смертоносной Матери, mater larumримлян, он находит убежище и покой, так как объятия Великой Матери охватывают ребенка как в жизни, так и в смерти [7]
. Тем не менее здесь необходимо привести некоторые критические наблюдения. Раздел в котором Кереньи обсуждает миф о Деметре и Коре, имеет важное значение для нашего будущего исследования женской психологии и ее отклонений от линии поэтапного развития и потому будет полностью обсуждаться ниже. Принятая нами методика рассмотрения какой-нибудь конкретной группы архетипов с эволюционной точки зрения является "биографической" именно в том самом смысле, который Кереньи отрицает (pp.35-38). Каждый архетип, без сомнения, ни к какому времени не относится и, следовательно, является вечным, подобно Богу, поэтому Божественный Младенец никогда не "становится" божественным юношей, ситуация, скорее, такова, что они оба существуют бок о бок безо всякой связи, как вечные идеи. Но, тем не менее, на самом деле боги "меняются"; они имеют свою судьбу, а, следовательно, и свою "биографию". Этот эволюционный аспект вечного рассматривается как один из множества других истинных и возможных аспектов, и мы обращаемся к стадии ребенка лишь как к стадии перехода от уробороса к юности, не вдаваясь в подробное описание ее независимого существования. В этом отношении работа Юнга и Кереньи значительно обогащает нашу тему.
В архетипе ребенка сознательное Эго пока еще не полностью отделено от бессознательного "я", и повсюду видны признаки его пребывания в уроборосе, изначальном божестве. Поэтому Юнг говорит о "гермафродитизме ребенка" и о "ребенке как о начале и конце". "Неуязвимость ребенка" выражает не только местонахождение непобедимого бога, то есть уроборос, но и непобедимую природу нового развития, которое в качестве света и сознания представляет собой ребенок. Все эти элементы относятся к вечности Божественного Ребенка.
Однако с его "оставлением" мы начинаем следить за исторической судьбой ребенка. Здесь подчеркиваются его обособленность, отличность и уникальность, а также начало того рокового противодействия Первым Родителям, которое определяет биографическое развитие ребенка и в то же самое время – духовный прогресс человечества.
В тот период, когда сознание начинает переходить в самосознание, то есть отличать и осознавать себя как отдельное индивидуальное Эго, материнский уроборос затмевает его, подобно темному и трагическому року. Теперь картина уробороса для Эго, в абсолютную противоположность первоначальному состоянию довольства, начинает искажаться чувствами конечности и смертности, бессилия и изоляции. Тогда как для слабого Эго-сознания состояние бодрствования вначале было просто изматывающим, а сон – блаженством, так что оно могло с восторгом сдаться уроборическому кровосмешению и вернуться в Великий Круг, то теперь, когда становятся более настойчивыми требования его собственного независимого существования, это возвращение становится все более и более трудным и свершается со все возрастающим отвращением. Для утреннего света зари зарождающегося сознания материнский уроборос становится темнотой и ночью. Ощущение неумолимости бега времени и проблема смерти становятся господствующим чувством в жизни. Бахофен описывает тех, кто рожден от матери, и кто осознает, что происходит лишь от матери и земли, как "печальных по своей природе", ибо увядание и неизбежность смерти являются одной стороной уробороса, в то время как вторая означает рождение и жизнь. Колесо мира, гудящий ткацкий станок времени, Богини Судьбы, колесо рождения и смерти – все эти символы выражают ту печаль, которая правит жизнью юного Эго.
В этой, третьей, фазе зародыш Эго уже достиг определенной степени самостоятельности. Эмбриональная и инфантильная стадии закончились, но, хотя подросток уже не противостоит уроборосу просто как дитя, он все еще не сбросил его сюзеренитет.
Развитие Эго идет рука об руку с ростом выразительности пластики окружающих Эго объектов. Материнский уроборос, бесформенный в смысле формы человеческой фигуры, теперь сменяет образ Великой Матери.
Уроборический характер Великой Матери виден повсюду, где она является объектом поклонения в образе гермафродита, как например, бородатая богиня на Кипре и в Карфагене. [8]
Женщина
с бородой или с фаллосом выдает свой уроборический характер отсутствием разграничения мужского и женского. И только позднее этот гибрид заменят определенные в половом отношении фигуры, а сейчас его смешанный, двойственный характер представляет самую раннюю стадию, откуда затем начнется разделение противоположностей.
Так, находящееся на ранней стадии развития сознание, постоянно ощущая свою связь и зависимость от породившей его матки, постепенно становится независимой системой; сознание становится самосознанием, а. размышляющее, осознающее себя Эго проявляется как Центр сознания. Что-то типа сознания существует даже до появления Эго ,так как мы можем наблюдать сознательные действия у ребенка появления Эго-сознания. Но стадия зародыша заканчивается тогда, когда Эго начинает воспринимать себя как нечто отдельное и отличное от бессознательного, и только тогда может сформироваться сознательная система, действующая совершенно независимо. Эта ранняя стадия взаимоотношений сознательного-бессознательного отражена в мифологии Матери Богини и ее связи с сыном-любовником. Такие персонажи, как Аттис, Адонис, Таммуз и Осирис Ближне-Восточных культур [9]
не просто рождены матерью; напротив, этот аспект полностью заслоняется тем, что они являются любовниками своей матери: их любят, убивают и хоронят, мать оплакивает их, а затем возрождает через себя. Фигура сына-любовника сменяет стадию зародыша и ребенка. Отделяя себя от бессознательного и вновь подтверждая свое мужское отличие, он чуть ли не становится участником материнского бессознательного; он является как ее сыном, так и любовником. Но пока он еще недостаточно силен, чтобы противостоять ей, он уступает ей, умирая, и прекращает свое существование. Мать-возлюбленная превращается в страшную Богиню Смерти. Она все еще играет с ним в кошки-мышки и затмевает даже его возрождение. Там, где его связывают с плодородием земли и растительностью, как бога, который умирает, чтобы возродиться снова, владычество Матери-Земли настолько же очевидно, насколько сомнительна его собственная независимость. Мужская основа пока еще не является отцовской тенденцией, уравновешивающей материнско-женскую основу; она все еще юна и является всего лишь началом независимого движения от места своего рождения и младенческой зависимости.
Суть подобных взаимоотношений обобщена Бахофеном:
Мать предшествует сыну. Женское – первично, в то время как мужская созидательность появляется лишь впоследствии в качестве вторичного явления. Вначале появляется женщина, а мужчина «рождается». Первичной исходной величиной является земля, основная материнская субстанция. Все видимые создания исходят из ее лона, и только впоследствии происходит разделение полов, только потом действительно появляется на свет мужская форма. Таким образом, мужское и женское не возникают одновременно; это – явления разного порядка... Женщина первична, мужчина – лишь то, что выходит из нее. Он является частью видимого, но постоянно меняющегося сотворенного мира; он существует только в тленной форме. Женщина живет как вечное, самодостаточное, неизменное; мужчина же, развиваясь, подвергается постоянному разложению. Таким образом, в сфере физического мужской принцип занимает второе место, подчиняясь женскому. В этом состоит прообраз и оправдание гинекократии; в этом – корень той вековечной концепции бессмертной матери, которая соединяется со смертным отцом. Она остается вечно неизменной, в то время как от мужчины до бесконечности множатся поколения. Всегда неизменная Великая Мать соединяется с каждым новым мужчиной.
Видимое создание, потомок Матери Земли, подчиняет себя идее Прародителя. / тонне, образ ежегодно увядающего и возрождающегося мира природы, становится «Папас», единственным родителем того, чем он является сам. То же самое и с Птутосом. Как сын Деметры, Плутос является видимым, сотворенным миром, который постоянно обновляется. Но как муж Пении, он является отцом и родителем мира. Он одновременно является богатством, рожденным из лона земли, и дарителем этого богатства; объектом и активной потенцией, создателем и созданием, причиной и следствием. Но первое земное проявление земной силы принимает форму сына. Существование сына свидетельствует об отце; о существовании и сущности мужской силы свидетельствует только сын. На этом основана подчиненность мужского принципа материнскому. Мужчина появляется как создание, а не как создатель; как следствие, а не как причина. В отношении матери верно обратное. Она существует прежде творения, возникает как причина, как первичная дарительница жизни, а не как следствие. Нет необходимости выводить ее из творения, она существует по своему собственному праву. Короче говоря, женщина в первую очередь – мать, а мужчина – сын.
Таким образом, мужчина появляется из женщины посредством чудесной метаморфозы природы, которая повторяется в рождении каждого ребенка мужского пола. Через сына мать трансформируется в отца. Однако козел является только атрибутом Афродиты, он подчиняется ей и предназначен для ее пользования. (Дочери-сыновья Энтории в поэме Эратосфена Эригона, цитируемой Плутархом, имеют такое же значение.) Когда из женского лона рождается мужчина, сама мать удивляется новому явлению. Ибо она узнает в образе своего сына подлинное отражение той оплодотворяющей силы, которой она обязана своим материнством. Ее взгляд с восхищением останавливается на членах его тела. Мужчина становится ее игрушкой, козел – се верховым животным, фаллос – ее постоянным спутником. Аттиса оставляет в тени мать Кибела, Вирбия затмевает Диана, Фаэтона – Афродита. Повсюду преимущество имеет материнский, женский, природный принцип; он заключает в свои объятия, как Деметра – cista, мужской принцип, который является вторичными существует только в тленной форме как постоянно изменчивый вторичный феномен. [11]
Молодые
мужчины, выбранные Матерью в качестве своих любовников, могут оплодотворить ее, они даже могут быть богами плодородия, но фактически они остаются всего лишь фаллическими супругами Великой Матери, трутнями, служащими пчелиной матке. Их убивают, как только они выполнят свой долг оплодотворения.
Поэтому эти юные боги-партнеры всегда появляются в форме карликов. Пигмеи, священные на Кипре, в Египте и в Финикии – территориях Великой Матери – имели тот же фаллический характер, что Диоскуры, Кабиры и Дактили, включая даже фигуру Гарпократа. Сопровождающая змея – и ее таинственная сущность – также является символом оплодотворяющего фаллоса. Именно по этому Великая Мать так часто связана со змеями. Не только в крито-микенской культуре и ее Греческих ответвлениях, но даже еще в Египте, Финикии и Вавилоне, а также в Библейской истории о Рае змея является спутником женщины.
При раскопках в Ура и Эрех в самом нижнем слое были обнаружены примитивные изображения очень древних культовых фигур Матери Богини с ребенком, где оба имеют змеиные головы. [12]
Уроборической
формой древнейшей Матери Богини является змея, владычица земли, глубин и подземного мира, вот почему ребенок, который все еще привязан к ней, является змеей, как и она сама. С течением времени обоим была придана человеческая форма, но сохранены змеиные головы. Затем линии развития расходятся. Полностью законченной антропоморфной фигуре, человеческой Мадонне с человеческим младенцем, предшествуют фигуры человеческой матери с ее спутником – змеей в виде ребенка или фаллоса, а также фигуры человеческого ребенка с большой змеей.
Уроборос как змея-кольцо, например, Вавилонская Тиамат или Змея Хаоса, или Левиафан, который, как океан, "опоясывает земли кольцом волн", [13]
позднее делится (или ее делят) надвое.
Когда Великая Мать принимает человеческую форму, мужская часть уробороса – змееподобный фаллос-демон – появляется рядом с ней как остаток первоначально двуполой сущности уробороса.
Характерно, что фаллические юноши, божества растительности, не являются только лишь богами плодородия; как нечто появившееся из земли, они представляют собой саму растительность. Их существование делает землю плодородной, но как только они достигают зрелости, то должны быть убиты, скошены и убраны в виде урожая. Великая Мать с пшеничным колосом, ее сыном-злаком, является архетипом, сила которого простирается вплоть до Элевсинских мистерий, Христианской Мадонны и пшеничной Гостии, когда поедается пшеничное тело сына. Юноши, принадлежащие Великой Матери, являются богами весны, которых необходимо убить, чтобы Великая Мать смогла оплакать и возродить их.
Все любовники Матерей Богинь имеют некоторые общие черты: все они юноши, красота и привлекательность которых так же поразительны, как и их нарциссизм. Они – нежные цветки, символически изображенные в мифах как анемоны, нарциссы, гиацинты или фиалки, которые наша явная мужская патриархальная ментальность более охотно связала бы с молодыми девушками. Единственное, что мы можем сказать об этих юношах, каковы бы ни были их имена, – это то, что они доставляли удовольствие любвеобильной богине своей физической красотой. Не считая этого, в противоположность героическим персонажам мифологии, они лишены силы и характера, им не достает индивидуальности и инициативы. Они во всех отношениях являются услужливыми юношами, нарциссическое самоочарование которых очевидно (Рис.14).
Культ фаллического плодородия, как и фаллические сексуальные оргии, повсюду являются типичными для Великой Матери. Праздники плодородия и ритуалы весны являются священными для юного фаллоса и его безудержной сексуальности. Или скорее, было бы лучше сформулировать это наоборот: фаллос молодого бога является священным для Великой Матери. Ибо первоначально ее заинтересовал совсем не юноша, а фаллос, обладателем которого он является. [14]
И
только позднее, в период вторичной персонализации, первоначальное таинство плодородия с его страшными обрядами кастрации сменяет тема любви. Вместо безличного и надличностного ритуала, всецело гарантирующего общине плодородие земли, появляются мифы, связанные с людьми. Только тогда появляются мифы о приключениях богов и богинь со смертными, и эта линия в конце концов завершается романтичной новеллой и любовной историей, которые больше подходят для психологии личности нашего времени.
Мрачный контраст между этими оргиастическими пирами, на которых центральную роль играли юноша и его фаллос, и последующей ритуальной кастрацией и убийством является архетипическим выражением зависимого положения юношеского Эго и господствующего влияния Великой Матери. Хотя это положение исторически и культурно обусловлено, его необходимо понимать с точки зрения психологической эволюции Эго. Отношения между сыном-любовником и Великой Матерью являются архетипическим состоянием, которое действенно даже сегодня, и его преодоление – непременное условие любого дальнейшего развития Эго-сознания.