Текст книги "Мир приключений 1985 г."

Автор книги: Еремей Парнов

Соавторы: Бенедикт Сарнов,Леонид Млечин,Виктор Суханов,Геннадий Цыферов,Андрей Яхонтов,Анатолий Стась,Николай Самвелян,Софья Митрохина,Александр Барков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 45 страниц)

Подкрепляя решимость привычным видением громоздящихся до неба, где незакатно сияли луна и солнце, скелетов, он не давал сознанию, скользящему у самых границ памяти, окончательно кануть в небытие. Образ грозного повелителя смерти удерживал его у края бездны. Пытаясь объять всю непомерную власть Ямы и сгибаясь под ее ношей, Норбу очищал душу от накипи желаний, как очищают тело от скверны и нечистот.

И тогда краеугольные основы мироздания, которые человеческий мозг воспринимает раздельно, соединились для него в неизреченную общность. Слились стихии и соответствующие им цвета, направления в пространстве и отвечающие за эти направления чувства и органы чувств человека, и знаки зодиака, и локопалы – хранители мира, и будды созерцания, излучающие этот призрачный мир.

Он летел в бездонную, непроглядную яму, смутно помня последним трепетом угасающей памяти, что это и есть шуньята, единственно сущая пустота.

XIX

На четвертые сутки объединенный отряд пересек пустыню и вышел к реке, слепо мечущейся в каменном хаосе. Над отуманенным ущельем, где терялся последний извив, дрожала сумрачная радуга. Горы, заслонившие половину Вселенной, поднимались прерывистыми уступами. Сразу за галечным мысом и лесистыми высотами на другом берегу темнели помеченные снежной клинописью хребты. Их самые дальние, бесплотные почти ярусы незаметно переходили в неправдоподобную, лишенную проблесков и теневых складок завесу. И только вершина, вознесенная над встающим где-то по ту сторону солнцем, слепила глаза мастерски отмеренным хрустальным сколом. Никем не покоренная вершина Сияма Тары.

Смит, ехавший впереди, направил лошадь вдоль берега. Остальные бездумно последовали за ним. Прожитые в долине дни наложили на людей неизгладимый отпечаток одиночества. Притупилось любопытство, почти исчезло желание говорить друг с другом, делиться впечатлениями, обсуждать планы. Ощутимое присутствие некой силы, сторожащей спрятанные в потаенной глубине образы и движения, порождало взаимную отчужденность. Но было и иное, прямо противоположное. Мысли, которые каждый таил в себе, нередко оказывались созвучными, и принятое кем-нибудь решение возникало как бы итогом общих раздумий, молчаливо согласованным выбором. Так, собственно, произошло и на сей раз, когда Смит, бегло окинув местность, повел караван в ущелье.

Невесомая водяная пыль приятно освежала лицо. Несмотря на высокую влажность, дышалось легко и как-то на удивление сладко. На губах чувствовалась то ли первозданная свежесть высокогорных проталин, то ли медвяная роса альпийских лугов. Шум бегущей воды, разбивающейся о глянцевитые валуны, и рокот гальки сливались в однообразную убаюкивающую мелодию. Сами собой закрывались глаза, уставшие от поляризованного света, завороженные радужным переливом над влажными скалами и дымкой редколесья.

Выхода из ущелья не было. Поток, растекаясь на просторе пенными прядями, безнадежно терялся во мраке пещер.

Один за другим всадники спешились, вручив поводья шерпу. Согнав навьюченных яков в кучу, Анг Темба раскупорил бамбуковую бутылку с чангом. Допив все до последней капли, он опустился на корточки и принялся чертить на земле знаки, защищающие от злых чар. Затем, повернувшись лицом к горам, пропел заклинания, надвинул шляпу на нос и почти демонстративно погрузился в дремоту. Разве он не предупреждал заранее, что не знает здешних дорог?

Скользнув взглядом по вертикальной стене, источенной кавернами и до блеска отшлифованной талыми водами, Валенти вынул бинокль и нацелил его на грот, затянутый почти сплошной сетью ползучих растений. Над сводом ясно виднелся высеченный и слегка оконтуренный охрой конь с лучезарным чандамани [31]31
  Чандамани – легендарный камень, исполняющий все желания.


[Закрыть]на высоком седле. Сам по себе символ счастья еще ничего не значил и едва ли служил дорожным указателем. Скорее всего, просто отмечал кому-то памятное место.

Валенти развернул сокровенный свиток и попытался сверить его с местностью. Стилизованная гора на танке и один из ручьев, исчезавших в недрах, могли бы подсказать верное направление. Трудность заключалась, однако, в том, что мандалу нельзя было с полной уверенностью сориентировать по странам света. Верх свитка мог указывать и на восток, и на юг, а цвет, отвечающий направлению, зачастую обманывал.

Пока профессор колдовал над свитком, Макдональд развернул рацию и настроился на нужную частоту. Приближалось время, когда включался неведомый источник, успевший снискать репутацию надежного ориентира.

– Не размять ли немного косточки? – блаженно сощурился Смит, увлекая Джой в сторону от реки. – Прелестное местечко! – Подхваченный волной неожиданного влечения, кивнул он на каменную россыпь с жалкими пучками травы. – И даже цветы есть!

Она молча пошла рядом, не разделяя преувеличенных восторгов спутника. Однако и в ней что-то неуловимо переменилось. Захотелось раскрыть душу, снять глубоко упрятанную растерянность откровенным признанием.

– Вам не надоело блуждать по горам и пустыням? – спросил Смит, вручая скромный букетик розовых первоцветов.

– Не то слово, Роберт! – бросила она в сердцах. – Будь моя воля, я давно бы вернулась назад. Но вы же видите, Томазо невменяем!

– Как я, как Чарли, как все мы, – невесело пошутил американец. – А что делать?

– Делать, конечно, нечего. – Джой раздраженно тряхнула головой. – Нужно обязательно разбить лбы о стену, в которую мы так кстати уперлись! – Поправив разметавшиеся волосы, она безнадежно махнула рукой. – Какая же я была дура!

– О чем вы, Джой? – Смит участливо коснулся ее плеча. Тонкий запах духов и нежданная острая нежность перехватили дыхание.

– Так… – Она вновь отчужденно замкнулась. – Пустяки, Роберт, не обращайте внимания.

– А мне-то казалось, что вы совершенно счастливы, – словно бы оправдываясь, прошептал он.

– Вы ошибались, – сухо заметила Джой, поворачивая назад, но внезапно замерла на месте. – Что это, Роберто? – прошептала она, указывая на небо.

Смит поднял голову. Там, в студеной, продутой дикими ветрами синеве, всходила неведомая планета, резанув глаза металлическим блеском. То зеркальный, то черный сплюснутый шарик косо прочертил небосвод и скрылся за нерушимой и вечной стенрй льда. Пораженный американец успел лишь увидеть, как пересеклись на шаре, образовав косой крест, колючие лучи еще невидимого солнца. [32]32
  По-видимому, именно это явление описал Н. К. Рерих в книге «Сердце Азии»: «И мы замечаем, на большой высоте что-то блестящее движется от севера к югу. Из палаток принесены три сильные бинокля. Мы наблюдаем объемистое сфероидальное тело, сверкающее на солнце, ясно видимое среди синего неба. Оно движется очень быстро. Затем мы замечаем, как оно меняет направление более к юго-западу и скрывается за снежной цепью Гумбольта. Весь лагерь следит за необычным явлением, и ламы шепчут: «Знак Шамбалы».


[Закрыть]

Макдональд, поймавший в этот момент вожделенную помеху, так и застыл на месте с поднятой головой и полуоткрытым от удивления ртом. Один только Валенти, сопоставлявший синий сектор дхяни-будды [33]33
  Дхяни-будда (санскр.) – будда созерцания.


[Закрыть]Акшобхии, ответственного за восточные пределы мироздания, с камнем чандамани на конском седле, ничего не заметил.

– Видели?! – воскликнул Смит, подбегая к компаньону.

Макдональд молча затряс головой.

– Что это… было? – прошептал он, замедленно обретая дар речи.

– Любите научную фантастику? – брезгливо ухмыльнулся Смит.

– Ну, люблю!

– Тогда вы все и так знаете.

– Неужели…

– Да, да, это самое! – нетерпеливо перебил Смит. – Космический корабль, автоматический зонд, аварийный буй – думайте что хотите.

– Вы тоже были свидетелями, джентльмены? – приблизился со свитком в руке Валенти, которому Джой успела поведать о происшествии. – Полагаете, летающая тарелочка? – Он насмешливо блеснул зубами.

– А вы? – хмуро спросил Смит.

– Лично мне, хоть я и не был счастливым очевидцем, более по душе иное объяснение.

– Какое же? – отчужденно полюбопытствовал Смит.

– Припомните-ка учение «Калачакры». – Профессор довольно потер руки. – Истинно сказано: «Знаками семи звезд отворятся врата…» Вот, извольте… – Он ловко развернул свиток. – Эта река, – показал лазуритовую жилку, тянущуюся среди зеленых горбов, – течет на юг…

– На юго-восток, – уточнил Макдональд.

– А вы откуда знаете? – изумился Валенти.

– Знаю, – мягко, но с той неподражаемой властной интонацией, которая обычно отбивает охоту к дальнейшим вопросам, констатировал Макдональд. – Мы пойдем туда, если, конечно, сумеем, – уверенно добавил он и, спохватившись, предупредительно улыбнулся. – Вы, кажется, что-то хотели сказать, профессор?

– Я? – Валенти сдвинул брови. – Ах да, в самом деле!.. – Мгновенно восстановив мысль, он прояснел взором. – Просто я хотел поздравить всех нас, джентльмены, с прибытием в Шамбалу. Ты слышишь, Джой? – Найдя взглядом жену, стоявшую у воды, тут же успокоился и забыл о ней.

– Куда? – недоверчиво прищурился Макдональд.

– В Шамбалу. В Беловодье. В Калану! Итак, джентльмены – это Калагия! Мы пришли в Шамбалу! Был явлен последний знак, еще раз поздравляю. Надеюсь, после всего, что с нами случилось, вы не станете сомневаться?

– Я лично не стану, – уныло поморщился Смит, поправляя очки.

– А я тем более, – ободряюще подмигнул ему Макдональд. – Благо вообще первый раз слышу о Шамбале.

– Честно говоря, я до последнего момента не верил, – признался Валенти. – Полагая, что Шамбала – это искаженное Чампа-ла, то есть перевал Майтреи, я считал ее своего рода метафорой.

– А ваша экспедиция? – напомнил Смит. – Стоило ли переться в такую даль ради метафоры?

– Должен же я был убедиться в своей правоте! – Валенти недоуменно развел руками. – Игра, поверьте, стоила свеч. Теперь я знаю, что Шамбала – это не только духовное возвышение, но и…

– Что? – с нескрываемой горечью прервал его Смит. – Что «и»?

– …некий комплекс феноменов, которые предстоит исследовать, – как ни в чем не бывало докончил Валенти.

– Браво, профессор! – Макдональд изобразил аплодисменты. – Я целиком на вашей стороне.

– Ничего себе феномены! Значит, все, что с нами случилось, было обманом чувств? – то ли с вызовом, то ли с обидой спросил Смит.

– А вы как думаете? – весело ушел от ответа профессор.

– Я так не думаю, но и за обратное поручиться не могу.

– Вполне разумно. Целиком солидарен.

– Если все обман, наваждение, – Смит, безнадежно махнул рукой, – то должны допустить, что и «последний знак», как вы поэтично выразились, мог нам просто привидеться. Или нет?

– Вы правы, мистер Смит, – выдержав долгую паузу, признал Валенти. – Недаром в двойственности проявляется иллюзорность мира, как учат толкователи «Махаяны». – Он коротко усмехнулся, давая понять, что шутит. – Собственно, и в лхасском монастыре Морулинг, и в Ташилхуньпо, где хранится труд Третьего панчен-ламы, [34]34
  Упомянутый манускрипт был впервые издан в Мюнхене в 1915 г. под заглавием «Путь в Шамбалу».


[Закрыть]давно пришли к тому, что есть две Шамбалы: небесная и земная…

– Простите, джентльмены, но мне бы хотелось знать более точно, в какой из них мы находимся. – Макдональд с улыбкой прервал ученый монолог. – Я еще жив или уже умер?

– Остроумно! – Валенти одобрительно похлопал австралийца по плечу. – Тогда по коням, друзья, и не будем строить скороспелых гипотез.

Необычайное явление встряхнуло воображение и развеяло на время гнет отчуждения. Отбросив опасения, люди готовы были вновь и вновь обсуждать увиденное. Хотелось верить, что во тьме, где каждый блуждал в одиночку, обозначился спасительный луч. Но только кратким и неуверенным было его обманчивое мерцание.

– Погодите, – встрепенулся внезапно Смит и показал глазами на Джой. Она тихо плакала, стоя возле резиновой лодки, неведомо как оказавшейся на пустом берегу.

– Не может быть! – невольно схватился за сердце профессор.

– Увы, – возразил американец. – К сожалению…

– Вы этогохотели, Бобби? – резко спросил Макдональд.

– Сомневаюсь, – отрицательно мотнул головой Смит.

– Значит, вы? – Повернувшись к итальянцу, Макдональд, как пистолет, нацелил указательный палец.

– Кажется, хотя точно не поручусь…

– Трехсекционная шестиместная лодка типа «Форель», – определил Смит. – Специально предназначенная для горных рек. – Вы видели прежде что-нибудь подобное?

– Да, – кивнул Валенти, машинально обкусывая ногти. – У меня была точно такая же, когда мы исследовали истоки Меконга.

– Развитое воображение, – оценил Макдональд.

– Остается испытать, какова она на плаву, – усмехнулся Смит. – Экипаж подан.

– Все-таки это ужасно! – всхлипнула Джой.

– Или прекрасно, – успокоительно попенял Валенти. – Как не стыдно, ай-ай, милочка!

– Я ни за что не сяду в эту лодку. – Джой нервно закурила. – Хватит с меня…

– Но почему? – огорчился Валенти.

– Так. – Смяв недокуренную сигарету, она присела на гладкий валун и принялась наблюдать за оживившимся с восходом движением по муравьиной тропе.

– Возможно, миссис Валенти будет удобнее остаться с Ангом? – попытался разрядить возникшую напряженность Смит. – Они смогут подобраться к пещерам по карнизу.

– Полагаете, лошади пройдут? – Внимательно оглядев в бинокль крутой склон со свежими следами обрушений, Макдональд недоверчиво покачал головой.

– Кто-то ведь забрался туда, чтобы высечь коня с чандамани! – деликатно возразил Смит. – Конечно, идти кружным путем много дольше, но мы их подождем.

– Если все равно придется ждать, то зачем разлучаться? – Макдональд одарил профессора сочувственной улыбкой. – Или резиновая галоша задела вас за живое?

– Вы правы, – подумав, согласился профессор. – Задела… Мне кажется, мы не должны уклоняться от подобного приглашения, если хотим что-то понять.

– И я так считаю, – горячо поддержал его Смит. – Это как обряд инициации, который необходимо пройти, чтобы получить доступ к тайнам.

– Или тест, – одобрительно кивнул Валенти.

– Обряд! Тест! Не можете ли вы изъясняться понятнее? – нарочито возмутился Макдональд. – Я не против такой игры, но, прежде чем ввязаться, предпочитаю усвоить правила и оценить степень риска.

– Боюсь, что это игра без правил, – со скрытой горечью заметил Смит.

– Почему? – не согласился итальянец. – У меня, скорее, создалось впечатление, что мы ведем диалог с неким компьютером, который пытается оценить нас по всем параметрам.

– И даже позволяет корректировать техническое задание на дисплее? – поддразнил Макдональд.

– И превосходно! – Валенти благодарно сложил ладони. – Это лишний раз доказывает, что перед нами не всезнающий бог. Онтоже учится, совершенствуется…

– А жаль! – процедил сквозь зубы Смит. – Я бы предпочел бога… Будду, Христа, даже Люцифера, но только чтоб кто-то был!

– Зачем вам это? – Валенти сочувственно взглянул на американца.

– Иначе все бессмысленно: мы, наши метания, вся эта дикая кутерьма, которую именуют жизнью.

– Ну и что? – по слогам отчеканил профессор. – Природе не присущи ни смысл, ни цель. Будьте благодарны за то, что именно вам выпал проблеск во мраке, и не бунтуйте против нерушимых законов бытия. Ведь вы редкий счастливец, Роберто, несмотря на все ваши горести.

– Я? Счастливец?! – возмутился американец.

– Ти-ти-ти! – осадил его профессор. – Вы, я, мистер Макдональд, моя жена. Во-первых, все мы могли вообще не родиться, а во-вторых, нам выпало счастье столкнуться с непостижимым. Будем же радоваться. Вы согласны со мной, мистер Макдональд?

– Допустим, хотя и точка зрения Бобби мне чем-то близка. Я бы тоже с радостью уверовал в Будду, если бы он был.

– Что касается Будды, я имею в виду Гаутаму, отшельника из рода Шакьев, то он действительно был и благополучно скончался в свой срок. Но едва ли вам подойдет его вера.

– Почему? – с вялым интересом осведомился Макдональд.

– Хотя бы потому, что не обещает личного бессмертия. Философский буддизм, к вашему сведению, куда безутешнее атеизма. Он отнимает у человека не только надежды на будущее, но даже эту единственно реальную жизнь. Согласно доктрине дхарм, мы лишь пузыри, случайно промелькнувшие в быстро текущих водах.

– Так оно и есть, – с полной убежденностью заявил Смит.

– Тогда против чего вы восстаете?

– Мне дано было осознать себя, Вселенную, тех, кто мне дорог, и я не могу смириться с беспощадным уничтожением всего… И вы не можете, Том, и вы, Чарли… Я не верю в спокойную мудрость. Даже звери не хотят умирать.

– Вот именно, звери! – многозначительно подчеркнул Валенти. – Будем же выше зверей, ибо нам дан высший разум… Я полагаю, мы возьмем с собой лишь самое необходимое?

– Если только эта посудина вообще способна плавать. – Макдональд небрежно дал понять, что присоединяется к большинству. – У меня тоже создалось впечатление, что еговсемогущество весьма ограниченно. Онспособен создать только то, что хорошо знает сам.

– Или то, что по-настоящему знаем мы? – уточнил Валенти.

– В том-то и загвоздка, что мыпо-настоящему не знаем почти ничего… Поэтому я предлагаю сперва хорошенько испытать галошу.

– Принято! – Валенти удовлетворенно взмахнул рукой. – Ты слышала наш разговор, дорогая? – наклонившись к жене, тихо спросил он по-итальянски.

– Слышала, – хмуро кивнула Джой, убирая былинку, перегородившую муравьиную трассу. – Только я хочу домой, Томазо. Ты не вправе удерживать меня против воли.

– Но я не могу отпустить тебя одну!

– А я и не поеду одна, Мы возвратимся вместе. Проводи меня хотя бы до перевала, а там поступай, как знаешь.

– Теперь? Когда до разгадки остался последний шаг?! Это жестоко, девочка!

– Жестоко доводить меня до умопомешательства! – крикнула она шепотом. – Как ты не понимаешь?

– Хорошо, – Валенти обреченно склонил голову. – Дай мне еще пять, от силы шесть дней, и мы вернемся.

– Ты хочешь обследовать пещеры?

– Там обязательно должен быть проход.

– И ты уйдешь, даже не попытавшись заглянуть? Не верю!

– Я дал слово и сдержу его. Только шесть дней, от силы неделя…

– Ведь все равно мы ничего не поймем, только еще больше запутаемся в кошмарах! – Она отвернулась, скрывая вновь переполнившиеся слезами глаза. – Это так жутко – ощущать себя муравьем!

– Муравьем? Почему муравьем, дорогая?

– А разве мы не муравьи для них, Томазо? Не подопытные букашки?

– Ты думаешь…

– Да, да! – она всхлипнула, сжав кулачки. – Ты сам знаешь, кто это…

– В том-то и дело, что не знаю. Могу лишь догадываться.

– Знаешь. – Джой указала на сверкающую под солнцем вершину. – Ты же видел их там.

– Положим, я-то как раз и не видел…

– Не надоело притворяться? – Она раздраженно повела плечом. – Нет, мой дорогой, ты прекрасно все понимаешь.

XX

Пороки конструкции и скрытые в материале дефекты обнаружились слишком поздно, когда ничего уже нельзя было изменить. Сначала не выдержало весло и, едва Макдональд попытался миновать скалу, на которую их неудержимо несло, алюминиевая лопасть, чиркнув о камень, отвалившись, пошла на дно. Некоторое время почти неуправляемая лодка сравнительно благополучно влеклась по течению, натыкаясь на валуны и царапая надувные борта о всевозможные шероховатости и острые кромки.

Когда же, получив рваную рану, суденышко накренилось и приняло сотню литров ледниковой воды, выяснилось, что резина не держит давления и драгоценный воздух невозвратимо улетучивается сквозь микроскопические поры.

– Вы имеете хоть малейшее представление о корде, о структуре эластомеров? – не удержался от упрека Макдональд, чувствуя, что безнадежно промок.

– А вы? – стуча зубами, огрызнулся Валенти.

– Черт бы побрал вашу выдумку! – Вконец продрогший австралиец налег грудью на приспущенный борт, отчего лодка качнулась в другую сторону и, заполоскав на стремнине днищем, вдруг легла набок. В мгновение ока люди и груз были смыты могучей струей. Их завертело в неистовом водокруте, ударило о скальный створ, где кипела нечистая пена, и понесло, понесло, то затягивая в бездонные омуты, то выталкивая на поверхность.

Первым очнулся Макдональд. Отодвигаясь от огня, порядком подкоптившего ему правый бок, он со стоном перевернулся. Едва понимая, что с ним, уставился на озаренный багровыми отсветами каменный свод, откуда срывались, падая в гулкую пустоту, тяжелые, как стальные шарики, капли. Затем он увидел костер и два распростертых тела поодаль, над которыми клубился пар. До рези в глазах пахло пометом летучих мышей. С трудом совладав с рвотной спазмой, австралиец подполз к лежавшему ничком Валенти и попытался его перевернуть. Истратив в бесплодных попытках остаток сил, оставил грузного итальянца в покое. Отлежавшись немного, он с радостью обнаружил, что избитое тело перестало болеть, дыхание восстановилось, а сердце обрело привычный ритм.

Вскоре он смог без особого труда встать и оглядеться. Оба его спутника были по-видимому живы, потому что, переменив положение, сумели самостоятельно отодвинуться от костра. Они либо пребывали в глубоком обмороке, либо беспамятство незаметно перешло в сон.

Часы, побывав в ледяной купели, стали, несмотря на гарантированную водонепроницаемость. В далеком проломе входа подрагивали чуть различимые звезды.

«Сколько же времени прошло?» – спросил себя Макдональд и по тому, как засосало под ложечкой, понял, что много. Уловив дразнящий аромат поджариваемого мяса, одолев мышиное зловоние, он нашел сложенный из закопченных камней грубый очаг, где томилась, истекая шипящим соком, здоровенная баранья нога. Немного поодаль доходило до нужной кондиции сакэ, разлитое, по японскому обычаю, в оловянные кувшины, а в глиняном горшке лоснился обильно политый оливковым маслом рис, перемешанный с мидиями.

Таким же ризотто, экзотическим блюдом из риса, Макдональду довелось однажды полакомиться в Фамагусте.

Припомнив дурацкую песенку Смита, он крепко задумался. Здоровый инстинкт подсказывал, что нужно как можно быстрее сматывать удочки.

«Если только не поздно. – Он с отстраненной проницательностью оценил положение. – И не было поздно вчера, позавчера и еще тогда, на римской вилле…»

Нудно царапнуло сожаление о контейнерах, оставленных на попечение шерпа, и почти сразу же болезненно затрепетала надежда.

Мысленно повторив параметры алмазной решетки, Макдональд сосредоточился на огранке и, как там, на вилле, зримо представил себе мерцающие груды, и голубые искры, и радужный нестерпимый муар.

Но ничего не произошло на сей раз. Они– теперь Макдональд думал во множественном числе – явно пресытились однообразной забавой.

Непрошеная, совершенно дикая мысль ожгла лицо перегретым паром.

« Пожелал, – просочились в душу слова, как болотная жижа сквозь щели прогнившего пола, – и продал душу, и больше нет дороги назад. Какая, однако, чепуха лезет в голову… Прочь глупости! Спокойно поесть, стараясь получить удовольствие, просушить на огне одежду и спать, спать…»

Пробудился он поздно, когда в кипящем солнечном жерле мелькали упоенные безграничной свободой стрижи, а порождения мрака – нетопыри, – сложив костлявые крылья, висели вниз головой в темных дырах.

Смит и Валенти уже поднялись и что-то нехотя ели у остывшего очага. Вчерашний всплеск оптимизма, когда так хотелось выговориться, до чего-то совместно дойти и ощущение общности кружило головы непривычным хмелем, испарился, оставив лишь сожаления об излишней откровенности, будто тягостное похмелье. Словно боясь неосторожно проговориться о чем-то бесконечно постыдном, люди спрятались под привычными масками и замкнулись в себе.

Дальний рассеянный ореол явно указывал на сквозной проход, но никто не проявлял вчерашней лихорадочной спешки, сменившейся внезапным оцепенением, заторможенностью души.

Туманные мечты, непроизвольные надежды, неконтролируемые разумом желания – все стало безмерно опасным. Привычная, протекающая как бы вне нашего «я» работа разума уподобилась слепому блужданию по минным полям. Каждую минуту мог произойти роковой взрыв. Опасность таилась в соседе, в себе самом, а больше всего – в откровенности, когда спадали оковы и усыпали невидимые сторожа.

– Как вы себя чувствуете, Чарли? – с великосветской предупредительностью осведомился Смит, заметив, что компаньон не спит.

– Благодарю вас, а вы?

– Отлично, Чарли, как всегда… Вы не голодны?

– Нет. – Все сразу припомнив, Макдональд решил, что не стоит тянуть с развязкой. – Я, знаете ли, решил выйти из игры, джентльмены. Поворачиваю назад.

– Возможно, вы и правы. – В голосе итальянца проскользнуло облегчение. – По-своему, разумеется. А вы, Роберто, не изменили решения?

– Я пойду с вами, Том.

– Тогда прошу вас, дружище, позаботьтесь о Джой! – Валенти порывисто наклонился к австралийцу, собиравшему разложенную на камнях одежду. – Если я… Если мы, – поправился он, – не возвратимся, скажем, через неделю, помогите ей, ради бога, вернуться в цивилизованный мир.

– Сделаю все, что смогу, профессор, – пообещал Макдональд. – Можете на меня положиться, хотя я уверен, что мы вскоре увидимся.

– Мы не увидимся, – как бы про себя, но достаточно громко промолвил Смит.

Очнувшись прежде других, он почти ощупью обследовал туннель и обнаружил площадку, откуда начинался не слишком удобный, но вполне приемлемый спуск в зеленую благоухающую долину. С высоты птичьего полета отчетливо были видны дикие мускатные рощи, фисташковые леса с чуткими оленями и необъятный луг, перерезанный извилистой лентой реки. А дальше, слепя радугой, шумели голубоватые водопады, и белые лотосы в заросших прудах счастливо трепетали под ветром, и капли, вспыхивая звездой, перекатывались в чашах восковых совершенных листьев. Прямо из вод, где жадно сновали пестрые рыбы и стрекозы, распластав слюдяные крылья, дремали на всплывших с рассветом кувшинках, поднимались изъеденные веками ступени. Бесконечная лестница с драконами вместо перил вела в гору, теряясь в зарослях буйно цветущей чампы.

Вдохнув прохладный, напитанный сумасшедшим благоуханием ветер, Смит упал на колени и, сложив ладони, как когда-то учила мать, пробормотал благодарственную молитву. Забытые с детства слова сами собой пробудились в мозгу и наполнились обновленным, неосознанным прежде смыслом.

Он уже знал, что там, на вершине, в непроницаемой тени старого баньяна, его ждут и взволнованно готовятся к скорой встрече. И лишь чувство долга заставило его вернуться в сырость и смрад пещеры, чтобы навсегда попрощаться со спутниками.

Проводив Макдональда, Смит и Валенти начали деловито собираться в дорогу. Оказавшись вскоре на площадке, профессор закрылся от солнца рукой. За мускатными рощами, за рекой с ее водопадами и лотосовыми старицами, за горой, накрытой одиноким баньяном, многоствольным, как лес, Валенти увидел пять заснеженных пиков.

Это была великая Канченджунга, [35]35
  Канченджунга – Канг-чен-цзод-мга, или Пять сокровищ великих снегов.


[Закрыть]и где-то там, у подошвы, окутанной клубами желто-зеленых паров, скрывался тайный вход в заповедную страну. Серебристо-серый титановый шар с неуловимым голубоватым отливом бесшумно скользил в завороженной тишине.

– Это сур, – с мимолетной улыбкой пояснил Валенти, направив бинокль на ядовитое облако. – Он охраняет Шамбалу.

– Вот как! – безучастно ответил Смит.

Еще совсем недавно одно лишь упоминание о таинственной стране ввергало его в лихорадку догадок, но теперь он и так знал все, что должен был знать, не испытывая потребности делиться с другими. Прежняя жизнь окончательно померкла, а вместе с нею умерло любопытство.

– Я уверен, что мы сумеем одолеть эту последнюю преграду! – Сдерживая радость, профессор с нарочитой медлительностью убрал бинокль.

– Да сопутствует вам удача, Том. – Смит ободряюще сомкнул пальцы кольцом. – Уверен, что все будет о'кей.

– Разве вы меня покидаете? – Валенти разом увял. – Но почему, Роберто?

– Так надо, мой добрый учитель. Мы расстанемся с вами вон у той лесенки… Видите? Она вся усыпана белым цветом.

– Я найду вас там на обратном пути? – с нажимом спросил Валенти, заглянув Смиту в глаза.

– Не знаю. – Американец отвел взгляд. – Попробуйте…

– Что ж, пойду один. Я должен узнать, что там, и я узнаю.

– Меня тоже постоянно подгоняло беспокойное чувство долга. Но теперь, Том, я окончательно понял, что никому ничего не должен. Даже себе самому.

– И не почувствовали себя беднее?

– Беднее? Вы шутите, Том! Я сделался нищим, обобранным до последней нитки!.. Но это подарило мне удивительную свободу.

– Тогда прощайте, дружище. Мне нечего вам больше сказать.

– Прощайте, синьор!

Они обнялись, постояли, приникнув друг к другу, с минуту и разошлись, ибо для каждого нашлась своя ниспадающая тропа.

XXI

Джой уже не хотела этих ночных встреч, с их надрывом и горькой, изнурительной нежностью, не достигавшей зенита. Но Гвидо всякий раз заставал ее врасплох, возникая в глухой предрассветный час, когда явь безнадежно отравлена свежей памятью сновидений. И она не находила в себе силы прогнать его.

Ощутив чужое присутствие, Джой с тихим стоном разлепила припухшие веки и включила фонарь. Гвидо сидел у изголовья, пристально разглядывая ее всю, еще не совсем проснувшуюся с розовой отметиной на виске и спутанными волосами.

Его тонкие пунцовые, как у девушки, губы были слегка раздвинуты в той неуловимо ироничной, чуточку грустной улыбке, которая так волновала когда-то Джой. Как всегда, на нем были белые вельветовые джинсы и черная, с закатанными до локтей рукавами, плохо выглаженная сорочка.

Таким он запомнился ей в их последний вечер на улице Кандотти. Можно было подумать, что с тех пор прошли не годы, а считанные часы… Натянув на себя плед, Джой краем глаза глянула на его смуглые, волосатые руки. Нет, он явно не страдал от холода и, невзирая на ночные заморозки, продолжал разгуливать налегке. Очевидно, делал это сознательно, чтобы лишний раз уязвить напоминанием.

Глупый… Разве сможет она позабыть о том, как зашаталась под ней земля? Как почернело, съежившись, небо и все наполнилось такой до тошноты безысходной болью, что даже на плач не хватало дыхания? Если бы разреветься тогда и поползти по полу, разбивая в смертной тоске костяшки сведенных судорогой пальцев. Если бы выорать ему прямо в лицо все то, что рвало ее на части! Но не получилось. Очень уж он был бледен, и жалко подрагивала пушистая родинка на его подлой щеке. Он ведь спешил поскорее закончить дело, волновался бедняжка…

Да залей она слезами фаянсовый умывальник или в кровь размажься по потолку и стенам, он все равно бы ушел от нее. Ничего нельзя было изменить ни тогда, ни потом. Едва он, давясь, покончил с каштанами, купленными на площади Испании, и забарабанил пальцами по клеенке стола, Джой уже знала, что ей предстоит услышать, и даже догадывалась, в каких словах. По какому же праву смеет он о чем-то напоминать, лезть с упреками, требованиями? И знала: смеет. И с замиранием ждала, чувствуя, как от пальцев на ногах поднимается наркотический холодок. Ей не было неприятно, скорее, наоборот, она испытывала отрадное забытье. Страдал один только мозг, проигрывая в который раз заезженную пластинку, а остальное, в чем еще держалась душа, онемело под местной анестезией.

При свете дня Джой отдавала себе отчет в том, что ее преследует наваждение, и здесь, в неизведанных дебрях, нет и не может быть никакого Гвидо. Успокаивая себя, она даже пыталась вообразить его таким, каким он стал, наверное, в действительности: слегка полысевшим, обрюзгшим, с округлым брюшком.

Но жизненная реальность видения, его полная осязаемость и достоверность были сильнее доводов рассудка. Тем более что в краткие минуты свиданий критическое начало как бы оставляло Джой, отступая в сумерки подсознания. И все же она решилась на небольшой опыт, украдкой испачкав белые джинсы губной помадой. Когда на другую ночь Гвидо явился с красной полоской на заднем кармане джинсов, простроченном узорным швом, она прекратила сопротивление. Признать себя сумасшедшей Джой, разумеется, не хотела. Против этого явно свидетельствовали как собственные ощущения, так и те странные происшествия, о которых она сумела кое-что узнать от других.