Текст книги "Мир приключений 1985 г."

Автор книги: Еремей Парнов

Соавторы: Бенедикт Сарнов,Леонид Млечин,Виктор Суханов,Геннадий Цыферов,Андрей Яхонтов,Анатолий Стась,Николай Самвелян,Софья Митрохина,Александр Барков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 45 страниц)

– Вы имеете в виду триаду? – нерешительно спросил Валенти.

– Какую? – поднял брови лама, не догадываясь, что итальянец, как обмишурившийся школяр, хочет вернуться к истокам.

– Ничто, нечто и связь.

– Дым и огонь, – с улыбкой подсказал лама.

– Выходит, что связанная с долиной тайна проистекает из неизвестности? – выплыл, наконец, на поверхность Валенти и жадно глотнул воздуха.

Лама внутренне огорчился. Запоздалый вывод был верен. Но примитивная формулировка лишала его смысла. Вернее, логической опоры, словно случайный ответ попугая.

– Говорят, вы принимали участие в диспутах по вопросам догматики? – участливо спросил высокопреподобный.

– Принимал. – Валенти учел ошибку. – Жемчуг исканий вечен, но жемчужины умирают от времени.

– Или болеют.

– Впитывая испарения хворого тела. – Валенти быстро развил подхваченную тему. – Но юная кровь способна омолодить их своим дыханием. Я не себя имею в виду. – Он смутился, вообразив почему-то, что лама может подумать о них с Джой. – Сама таинственность порой зависит от взгляда на тайну, от личного к ней отношения.

– Так, – безразлично подтвердил лама. Иноземный пандит оставался во многом варваром. Насильственно отделяя субъект от объекта, он поминутно примешивал свое частное к абстрактному общему. Жаль!

– Значит, я не посягну на святыню, дерзнув спуститься в долину?

– Ваш вывод не вытекает с неизбежностью из посылки, а вопрос уже содержит ответ.

– Какой же, высокопреподобный?

– Я не знаю. Спросите себя… Вы не боитесь?

– Чего?

– Страх проистекает из незнания, будь то обман или самообман. Истина и страх несовместимы. Так вы не боитесь?

– Есть бесстрашие неведения, – попытался перехватить инициативу Валенти.

– Имя ему глупость… Неужели вы считаете себя достаточно подготовленным для такого похода?

– Вы имеете в виду духовную сторону или материальную?

– О материальной после… Вы же отлично знаете, с какой целью монахи умерщвляют плоть. Это борьба, часто бесполезная, с ненасытной привязанностью человека к суетным прелестям, преодоление губительной власти желаний. Попытались вы хоть однажды придушить снедающую вас змею? Измерили бездну внутри себя? Поняли, на что способны, а что никогда, даже под угрозой смерти, не сможете сделать? Как же можно, не зная своих пределов, подвергнуться такому искусу?

– Вы правы, высокопреподобный, – помрачнел Валенти. – Хоть я и провел известное время в обители, но жил иными мыслями, чем другие братья. Я всегда испытывал разум и никогда – душу. Но в слабости моей моя же сила. Путь познания чист, а жажда приподнять завесу тайны, хоть и причиняет страдания, как всякая жажда, все же отлична от низменных устремлений. Поэтому, мне кажется, я выдержу искус.

Лама устало прикрыл глаза. Его темное сандаловое личико заострилось и чеканные черты обрели щемящую привлекательность. Чем можно было ответить на лепет младенца? Разве что искренностью. Чистоты помыслов достаточно, чтобы избрать благое воздержание от деяний, но ищущий мудрости должен подвергнуть жесточайшему испытанию дух. Да, бесстрашие от неведения – просто глупость. Пришлый садху сказал правду. Дни этого человека уже взвешены и сочтены. Так пусть же концы сомкнутся с началами.

– Когда вы хотите выступить? – с трудом поднимая пергаментные веки, спросил лама.

– Пусть люди немного передохнут и яки откормятся.

– Это разумно.

– Еще нам нужно возобновить запасы муки, риса и сушеного буйволиного мяса для погонщиков. Согласно королевскому предписанию, мне разрешено…

– Я знаю, – кивнул монах. – Но наши амбары опустели, и вам придется немного подождать, пока подойдут первые караваны.

– Будем надеяться, что они не промедлят… Там, за перевалом, есть люди? Деревни? Монастыри? – Валенти едва сдерживал азарт искателя.

– Считайте, что ничего этого нет. Так будет лучше для вас. Возьмите поэтому как можно больше еды. Дорог вы, конечно, не знаете совсем?

– Преподобный Норбу Римпоче любезно согласился сопровождать нас.

– Сопровождать или вести?

– Разве это не одно и то же?

– Когда вы поймете, в чем разница, будет уже слишком поздно… Что вы знаете о долине?

– Все, о чем говорится в трудах его святейшества Третьего панчен-ламы и в учении «Калачакры», возглашенном Адишей. Кроме того, я подробно проанализировал работы европейских путешественников, Николая Рериха в частности.

– Не знаю. – Лама медленно покачал головой. – Но не очень полагайтесь на людскую молву… И вот вам мой совет: если надеетесь встретить рай, готовьтесь к аду.

– Значит, вы не станете препятствовать? – не смея верить удаче, тихо спросил итальянец.

– Кто я, чтобы прервать цепь, где звено цепляется за звено? – с ощутимой горечью спросил лама. – И в каком месте следует разомкнуть кольца?

Невзирая на сухой воздух высокогорья, Валенти совершенно взмок от напряжения. Встреча с верховным и глубоко потрясла, и обрадовала его. Радость превозмогала усталость и начинающийся озноб, когда кожа то горит, как ошпаренная кипятком, то цепенеет от стужи.

Прощаясь с мудрецом, который не знал никаких языков, кроме родного, и даже не подозревал о действительных проблемах, раздирающих современное человечество, Валенти задержался взглядом на красочном свитке, где неистовый Данкан с насыщенными энергией, дыбом встающими волосами летел в золотом пламени и черном дыму. В нижней части иконы художник, наверное никогда не видевший моря, изобразил синие волны. Из недр водной стихии вырывались три огненных снопа и расплывались на фоне зеленых взгорий четко очерченными грибообразными шапками. О подводных атомных взрывах безвестный богомаз не мог знать ни при каких обстоятельствах, тем не менее струи рвущегося из пучины огня, оттененные яростной белизной раскаленного пара, выглядели столь натуралистично, что итальянец едва сдержал удивленный возглас. Поднятые клубами облачных шляпок, издевательски скалились, повитые лентой огня, алебастровые черепа. Мертвые кости холмом упирались в море пролитой крови, взбудораженное копытами скачущего козла. Казалось, что неистовый повелитель демонов готов слететь с окаймленного шелком свитка и, как всадник Апокалипсиса, пронестись над обреченной планетой. Но два ламы по бокам, в золотых плащах магов, упадающих гофрированными складками с плеч, удерживали духов уничтожения, загоняли их обратно в выбеленные скелеты. С их жезлов, как с токарного резца, завиваясь стружкой, стекала неистощимая сила, пронизывающая все и вся, движущая стихиями, зажигающая светила.

Луна и солнце, как того требовали строгие каноны тибетской живописи, отрешенно сияли в снежной голубизне над золотым шишаком божества.

«Самое позднее – конец восемнадцатого века, – безошибочно определил тренированный глаз знатока и коллекционера. – Что это – поразительное предвосхищение или чисто случайное попадание, когда чужое и неведомое обретает игрой случая знакомые черты?» – спрашивал себя Валенти.

Он спустился с холма потрясенным. Это была одна из тех волнующих загадок, которые не устает подбрасывать непостижимое по самой своей природе искусство.

Нгагван Римпоче, затворившись в библиотеке, попытался вернуть привычную уверенность и незамутненность духа. Проведя некоторое время в «лотосовом сидении», когда ступни скрещенных ног неподвижно покоятся на коленных чашечках, а дощечки ладоней касаются солнечного сплетения, он сумел остановить подхвативший его изнурительный бег и разобраться в беспокойной сумятице мыслей.

Выходило, что никого из гостей ни при каких обстоятельствах не следовало пускать в долину. Чем скорее оставят они Всепоглощающий свет и уберутся восвояси, тем лучше будет для всех живых существ, причастных к сохранению тайны. Другого средства возвратить покой и безопасность обитателям дзонга не существовало. Чужих людей, однако, собралось слишком много, не говоря уж о том, что один из них обладал королевской грамотой и влиятельными рекомендациями.

Верховный вырвал листок из тетрадки и набросал несколько строк, адресованных управителю соседнего дзонга, расположенного в пяти днях пути от Всепоглощающего света. Лама Надом Лапо, наделенный обширными полномочиями и располагавший внушительным отрядом в семнадцать солдат, мог разрешить все сомнения.

Запечатав послание, верховный вышел на монастырский двор, где шумели, поскрипывая стволами, хмурые лиственницы.

Ветер рвал флаги с шестов. Наползавшая с северо-запада белесая мгла предвещала затяжное ненастье. На дощатом помосте для кормления птиц стоял сгорбленный тучный монах – местный старожил – и пускал в воздушный поток вырезанных из красной бумаги лошадок.

Где-то далеко-далеко в горах они превращались в живых полнокровных коней, готовых выручить застигнутого непогодой путника.

Верховный лама миновал храм и, обогнув трапезную, возле которой топтались пришедшие за освященным можжевельником миряне, стал осторожно спускаться по вырубленным в скале ступенькам.

Крутая лестница привела его к отшельническим пещерам. Сухой холодный воздух подземелья успокаивающе коснулся разгоряченных висков. Стало темно, но верховный хорошо знал дорогу и не зажег масляную лампу. Всего пещер было четырнадцать, а отшельников осталось лишь двое. Что-то неумолимо менялось в жизни, и люди теряли охоту к обретению вечных истин.

В удаленном гроте, куда почти не достигали чахлые отблески дня, Нгагван различил смутные очертания человеческой фигуры. Обнаженный по пояс затворник сидел на вытертой леопардовой шкуре, вперив неподвижный взгляд в одному ему отверстую даль. Лама, возложив руки на голову грезящего, заставил растаять видения.

– Пойдешь сейчас, – сказал он, вручая послание, и, вновь коснувшись спутанных волос, повел обстоятельный рассказ о дорожных приметах.

Человек задышал глубоко и часто, словно принюхиваясь, и вдруг увидел сквозь непроницаемую толщу знакомую тропу, слюдяной щебень, каменные бедные пирамидки на перевалах и хрупкие снеговые мосты, повисшие над стонущей бездной. В раннем детстве отданный нищими родителями в монастырь, он был подвергнут придирчивому осмотру, определен на роль бегуна и после многих лет упорных тренировок овладел невероятным искусством горного скорохода – лунг-гом-па. Ныне ему ничего не стоило вскарабкаться на кручи, куда не забирались даже пугливые улары и одинокие козлы, перемахнуть через расселину, на обрывке лианы перелететь над рекой. Оберегаемый лунатической силой, скороход не знал страха, не ведал усталости и мог долго обходиться без пищи. Его единственной задачей было добежать до цели, не останавливаясь перед препятствиями, не теряя времени на отдых и сон. Лишь достигнув цели, он имел право умереть, подобно загнанной лошади, если на многодневный марафон было затрачено слишком много невосполнимых запасов энергии.

Методы подготовки бегунов хранились в строгой тайне. Выработанные еще в добуддийские времена при первых царях Тибета, знания совершенствовались на тантрических факультетах, передаваемые из поколения в поколение, как вечный огонь. Осколки первобытного знания были сохранены в уединенных обителях, заброшенных в гималайские дебри. Но сколько их было в маленьких феодальных владениях, зажатых между гигантами, сотрясаемыми неотвратимой поступью всеохватного, властно перекраивающего действительность века? Интуитивное, атавистическое забивалось в щели, отступало в ледяные пустыни или корчилось в истребительном пламени. Многоглавые, многорукие боги, принявшие, дабы победить зло, демонический облик, теряли былую мощь без веры и приношений в опустевших, продуваемых ветрами храмах.

Верховный лама Всепоглощающего света безуспешно искал младенцев, пригодных для лунг-гом-па, сберегая своего единственного скорохода на крайний случай. Но теперь, когда окончательно развеялись сомнения, настал черед выпустить последнего голубя в дальний и, возможно, безвозвратный полет. Старик не испытывал ни сожалений, присущих собственнику, готовому ради крайней нужды рискнуть драгоценной диковиной, ни простой человеческой жалости. Ведь судьба мальчика, обреченного, возможно, ради единого взлета на долгое прозябание в темноте, определилась задолго до того, как родители оставили его у монастырских ворот. О чем же печалиться, если у каждого существа свое особое предназначение? Овца дает шерсть, буйволиная матка – молоко, а пчелы откладывают в восковые ячейки целебный мед. Простую записку доверяют голубю, а секретное письмо, которое ни при каких обстоятельствах не должно попасть в чужие руки, – скороходу.

И когда старик снял свои сухие, лишенные веса и теплоты руки с головы юноши, тот уже, подобно почтовому голубю, запечатлел в себе мельчайшие подробности предстоящей дороги. Он безответно вышел на свет, который не ослепил его устремленного внутрь зрения, и скоро исчез за поворотом, ведущим к соседней пещере, где журчала вода, собираясь по системе лотков в квадратном проеме колодца. Там начинался подземный ход, ведущий за крепостные стены.

Провожая тающую в сумраке тень, Нгагван Римгюче почувствовал, как внезапно сжало, а затем медлительно и неохотно отпустило его затосковавшее сердце. Стремясь единственно к тому, чтобы удержать неизменным былое, оно уловило приближение расставания и затрепетало, как желтый лист на ветру. Ах это тусклое дуновение, гасящее огоньки! В нем слышится наждачный шорох песчинок на золотых ликах богов, грохот и шелест расписанных фресками стен, сползающих в удушливых клубах известки.

VIII

С помощью безотказного шерпа Макдональд заарендовал низкорослую соловую кобылку с длинной челкой и отправился разведать перевал.

– Зачем ты помогаешь ему? – упрекнул шерпа преподобный Норбу Римпоче. – Он дурной человек, у него черная аура, разве тебе не видно?

– Он подружился с моим саибом… – попытался оправдаться Анг Темба.

– Саиб творит свою карму, [19]19
  Карма – судьба.


[Закрыть]ты – свою, – предостерег садху. – Никому не дано переложить на чужие плечи ответственность за собственные поступки. Что сделано, то сделано. Будь осмотрительнее в другой раз.

Макдональд тем временем уже беззаботно покачивался в седле, делая от силы две мили в час. Веревочные стремена оказались коротковаты, и ехать с задранными коленями было не слишком удобно. Конечно, ничего не стоило нарастить веревку, но Макдональд примирился с неудобством: когда ноги царапают землю, раздражаешься еще больше.

Зато лошадка была чутка и послушна. Она покорно вступила в прыгающие по камням мутные от тающего снега ручьи. Когда ледяная вода обжимала непромокаемые голенища, всадник непроизвольно подбирал поводи пригибался к холке. Скользя на валунах и упорно борясь с течением, лошадь замирала, но затем самостоятельно находила кратчайший путь, выбиралась на сушу и продолжала трусить по гремящей гальке, под которой, изредка выплескивая наверх грязную пену, бежали талые воды. От подвесного моста, предназначенного только для пеших, если не для обезьян, пришлось сделать крюк. Отмеченные на карте броды вздулись и стали непреодолимыми. Вскипающий опасными гребешками нефритовый поток тащил вывороченные камни и острые, истонченные до невидимости льдины. Всюду виднелись следы пурги, бушевавшей в горах почти беспрерывно трое суток. Течение слизывало края осыпей, несло, громоздя на завалах, поломанные стволы и вывороченные корневища. Сверившись с планом, Макдональд решил спуститься по уже сухому руслу, поросшему мечевидными листьями темно-синего ириса. Последние лужи быстро высасывало неистовое горное солнце, и черный гравий, теряя слепящий глянец, на глазах подергивался тусклой пыльцой. Столь же мгновенно тускнели влажные, сходящиеся за спиной лунки следов.

Оловянная яркость неба, жара и монотонное покачивание усыпляли. Макдональд клевал носом, проваливаясь в омуты снов, накопленные причудливыми видениями, откуда вырывался с болезненно колотящимся сердцем, но, как ни странно, освеженный, готовый, пусть ненадолго, вновь следить за дорогой.

Автоматная очередь застала его врасплох, когда, отпустив поводья, он приник к жесткой, пропитанной терпким потом гриве. Вылетев из седла и вдавившись в крупнозернистый песок, Макдональд успел схватиться за стремя. Издав короткое ржание, перепуганное животное рванулось и потащило всадника за собой. Вновь откуда-то сбоку пророкотал автомат, обозначив грязевыми фонтанчиками роковую черту. Они взметнулись совсем рядом, ударив в лицо острыми брызгами.

Подобрав высоко стремя и загораживаясь лошадью, австралиец бочком пополз к ближайшему валуну. И тут же, прямо по верхушке камня, хлестнула еще одна короткая очередь. Унылым посвистом отозвались срикошетировавшие пули. Отступая к укрытию, Макдональд свободной рукой перехватил поводья и, рванув на себя, перекатился через голову. Кобылка вздыбилась и упала на бок прямо перед камнем, который тут же прерывисто полыхнул слюдяным крошевом. Ослепленный каменной пылью Макдональд на какое-то мгновение оказался без прикрытия. И если бы не лошадь, судорожно приподнявшаяся на разъезжающихся, нетвердых ногах, его бы прошило пулями.

Жмурясь от рези в глазах, задыхаясь, хватая неутоляющий воздух, Макдональд прижался спиной к валуну и слепо нашарил пистолет. Конечно, вальтер калибра 5,6 с абсолютно никчемным в сложившейся ситуации глушителем был, по сравнению с автоматом, не более чем игрушкой. Но если уверенный в своей безопасности убийца захочет выйти из-за укрытия и хладнокровно поставить последнюю точку, то его ожидает не совсем приятный сюрприз. Валун позволял организовать оборону. Главное – не дать обойти себя на дальней дистанции.

Когда выровнялось дыхание, Макдональд, плеснув из фляги, промыл глаза. Затем прополоскал горло и вдоволь напился. Теперь он готов был встретить неведомого врага лицом к лицу. Пряча оружие за спину, осторожно обогнул камень и, бросив мгновенный взгляд на галечную осыпь, откуда велся обстрел, нырнул назад. Все было спокойно. Потянулись секунды, отмеренные настороженными ударами сердца. Подстерегая малейшие изменения в нависших над головой скалах, Макдональд напряженно вслушивался в тишину за спиной. Решись противник пойти прямиком, его неизбежно выдаст шум ненароком потревоженного камня. Так прошло несколько невыносимых минут. Затаившийся недруг либо целиком положился на собственное терпение, либо – приходилось брать в расчет и такое – покинул поле боя. Судя по всему, он явно стремился сохранить лошадь. Высунувшись из-за укрытия сначала с одной, затем с другой стороны, Макдональд затаился и приготовился к долгому ожиданию. Он не смел размагничиваться. Первый и такой бесконечный час прошел в напряженном ожидании и полном бездействии. Если это была война нервов, то соперник подвернулся незаурядный и заслуживал высшего балла. Несколько своеобразная манера вести огонь, в сущности, не выявляла конечных намерений. Лошадь, которая вообще высоко ценилась в горах, могла пойти в придачу к главному призу, к его, Макдональда, голове. Австралиец отложил пистолет и достал из кармана содовую галету. Человек для того и приходит на землю, чтобы скрасить себе, кто как может, изнурительное ожидание развязки. Пожалев о притороченной к седлу сумке, где хранились жгуты сушеной буйволятины, Макдональд бросил в рот половинку галеты и запил водой. Опустившийся неподалеку пестрокрылый удод с веерным хохолком ловко подхватил крошку и упорхнул за камень. Переложив оружие в другую руку, Макдональд вытер вспотевшую ладонь. Сохраняя зоркую настороженность, он подумал, что спаренный глушитель, пожалуй, лучше свинтить. Коли придется стрелять, то пусть выстрел будет достаточно громким. Каждая вторая пуля в обойме была снабжена дополнительным зарядом и разрывалась, ударив в цель, как маленькая граната.

Вынув обойму, он вогнал патрон с оранжевым пояском на самый верх.

IX

Профессору Валенти, который мог бы, подобно ламе Норбу, занять одну из монашеских келий, великодушно позволили разбить палатку у подножия монастырского холма. Обнаружив на юго-западном склоне довольно просторную и защищенную от ветров нишу, супруги Валенти не замедлили натянуть стропы, которые на тибетский манер привязали к тяжелым камням. Так в дзонге Всепоглощающий свет возник второй очаг западной цивилизации.

Несмотря на то что с рассвета и до полудня профессор проводил с братьями по дхарме, продолжая углубленное исследование ламаистской обрядности, свои вечерние часы обитатели черного шатра охотно посвящали светским обязанностям.

Роберт Смит, арендовавший единственный в дзонге пустующий дом, сделался не только постоянным гостем итальянской четы, но и великодушным наставником Джой, пожелавшей освоить комбинационные богатства покера. Добродетель обычно вознаграждается хотя бы потому, что порок приятен уже сам по себе. По достоинству оценив доблесть, проявленную за карточным столом, равно как и мастерство исполнения итальянского гимна на корнет-а-пистоне, Томазо Валенти скрепя сердце дозволил Смиту сделать анатомический соскоб со своей несравненной Праджняпарамиты. Так, по существу ценой маленького кощунства, было достигнуто дружеское согласие в колонии, объединившей представителей трех континентов. Встречались почти ежедневно – либо в феодальной башне англосаксов, либо у итальянцев.

На сей раз Смит принес в палатку сенсационную новость.

– Я только что узнал, Том, – поспешил он поделиться услышанным, – что ваш приятель верховный лама довольно-таки коварная бестия.

– А в какой мере это касается нас?

– В самой паршивой. Короче, все наши планы летят к черту… Высокопреподобный, оказывается, тайно отправил курьера к губернатору, чтобы тот помог ему поскорее выпроводить нас куда-нибудь подальше. Ничего себе? Во всяком случае, моим надеждам попасть в Бутан теперь окончательно не суждено сбыться.

– И этому можно верить? – огорчилась Джой.

– Не знаю, но весь Всепоглощающий свет болтает только об этом.

– Даже так? – не сдержал иронической улыбки профессор.

– Представьте себе… К счастью, у моего друга Тигра что на уме, то и на языке, иначе бы мы пребывали в полном неведении.

Застелив клеенкой шкуру гималайского медведя, которую она удачно выменяла на мохеровое платье, Джой заправила сифон углекислотой.

– Компари? – предложила она, отвинчивая пробку.

– Да, спасибо, – кивнул Смит, разбавляя рубиновую жидкость водой. – Не знаю, как будет с гостями самого короля, но бродяге Чарли не видать долины, как своих ушей.

– Он еще не вернулся? – спросила Джой.

– Что-нибудь задержало, по всей видимости, – поправляя очки, пожал плечами Смит. – То-то обрадуется, когда возвратится! – В своем неподдельном огорчении американец был столь смешон и по-детски трогателен, что Джой даже захотелось на миг пригладить его торчащие вызывающе рыжие вихры.

– Что-нибудь можно сделать? – обернулась она к мужу.

– Не знаю, – задумчиво протянул Валенти. – Посмотрим, как будут развиваться события.

Прожив с монахами не один год, он так и не удостоверился с полной научной объективностью в их сверхъестественных способностях проникать в чужие мысли. Но в том, что гималайские ламы не умеют хранить свои собственные тайны, убеждался неоднократно. Сведениям, принесенным Тигром Снегов, безусловно, следовало верить. Отчаиваться, впрочем, не стоило. На Востоке любые запреты, равно как и разрешения, весьма относительны, поэтому все зависело от конкретных обстоятельств.

– Вы не хотите поговорить с этим бродячим святым? – поинтересовался Смит, придвигая профессору сифон. – Может быть, удастся узнать какие-нибудь подробности?

– И раскрыть, что нам все известно? – Валенти с сомнением пощипал ус. – Не преждевременно ли?

– Не хочешь ли чего-нибудь перекусить, Роберто? – Джой переместилась в дальний конец, где на деревянном, сбитом на скорую руку помосте сверкал хромом новехонький примус и громоздились разноцветные пирамиды консервных банок.

– Если только легонько.

– Для нас с вами я могу сделать омлет с превосходными древесными грибами, которые меня научила готовить одна местная дама. Подойдет?

– Вполне. А синьор профессор? – спросил Смит.

– То же, но без грибов.

– Как, и это нельзя?!

– Увы! – улыбнулся Валенти. – Подагра.

– Грибы, артишоки, спаржа, а также бобы, – дала подробное разъяснение Джой, – для нас табу.

– Сочувствую, – рассеянно кивнул Смит. – Однако вернемся к нашим проблемам… Я не могу позволить, чтобы меня вышвырнули отсюда, словно надравшегося щенка из приличного заведения. Слишком многое поставлено на карту.

– Я думаю, – многозначительно ухмыльнулся Валенти – Это ведь не шутка: технеций в старинной бронзе! Однако не станете же вы силой врываться в чужую страну?

– И это вы говорите мне, ветерану! – невесело пошутил Смит. – Разумеется, мне остается лишь утереть нос… Но, видит бог, я не сдвинусь с места. И если предстоит подохнуть от голода, то ответственность за это я заранее возлагаю на зловредного старикашку.

– Надеетесь, что президент введет в действие силы быстрого реагирования? – насмешливо прищурился Валенти.

– Очень может быть, – с полной серьезностью откликнулся Смит. – Но вам меня не расколоть. Так и знайте: в новом воплощении старик превратится в скунса.

– Если вы умрете голодной смертью? – на всякий случай уточнил Валенти.

– Да, если я отдам здесь концы, – подтвердил американец. – Пусть мне дадут взять пробы, и я немедленно смоюсь.

– Как бы вам самому не превратиться в жабу, – погрозил пальцем Валенти. – Никто не пойдет ради вас на святотатство, и вы знаете это не хуже меня. Весь комизм вашего положения в том, что высокопреподобный так и не понял и, наверное, никогда не поймет, что вам, собственно, нужно… Такие перлы, как масс-спектрометрия, технеций, качественный анализ и прочая заумная чушь, поверьте, ничего не говорят его сердцу. Моему, сознаюсь, тоже.

– Я отдаю себе отчет в том, что на меня смотрят, как на полного идиота! – признал Смит. – Даже Тигр подозревает, что я малость сбрендил… – Он покосился на подаренную ламой статуэтку, украшавшую, как положено, северную сторону палатки. – Но продать какой-нибудь пустячок, причем за хорошие деньги, они могут? Хотя бы несколько штук!

– Однако у вас аппетит!

– Вероятность успеха прямо пропорциональна числу проб, – погрустнел американец. – Азы методики любого эксперимента.

– Я понимаю, – сочувственно вздохнул Валенти.

– Может быть, в долине люди окажутся посговорчивее?

– Не уверен, что там вообще есть люди.

– А почему бы вам не взять меня с собой? – Смит загорелся внезапной надеждой. – Раз мне все равно нет дальше ходу, я бы с удовольствием натянул старику нос. Хотя бы из принципа!

– Насколько я понял, наше путешествие тоже находится под вопросом. Или нет?

– А зачем вам дожидаться, пока какой-то немытый тритон или трипон, не знаю точно, порвет ваши королевские грамоты? Что вам мешает выступить завтра, послезавтра, наконец?

– Многое, – отрицательно покачал головой Томазо Валенти. – Во-первых, еще не дополучено продовольствие, во-вторых, не подобрана вьючная амуниция… Но не это главное. Суть в том, что меня принимают здесь как друга, и я хочу остаться им при любых обстоятельствах.

– Даже если вас, грубо говоря, вытурят?

– Это их право, мистер Смит. Устраивает нас или же нет подобное положение, но это их право.

– Ничего не поделаешь. – Американец помрачнел. – Думаете, мне не понятны высокие чувства? Очень даже понятны… Восток, если ты однажды дал слабину, выворачивает тебя наизнанку. Вроде бы ничего не изменилось, а ты уже совсем другой человек…

Джой ловко разложила аппетитно нарезанный омлет по. одноразовым тарелочкам из фольги. Оранжевые желтки делали ноздреватую массу удивительно похожей на арбузную мякоть, а черные вкрапления грибов еще более увеличивали сходство.

– Я поставила на огонь воду, – предупредила она. – Кофе, Роберто?

– Если можно, чай. На этой чертовой высоте кофе почти не заваривается.

– Не беда. Я научилась приготовлять превосходный капучино. У нас еще остались сухие сливки.

– Вы упомянули о Востоке, Смит, – напомнил Валенти.

Смит выхватил бумажник и достал поляроидный снимок, на котором была запечатлена молодая привлекательная женщина с девочкой на руках. Обе были в одинаковых золотистых туниках с высоким стоячим воротом и смотрели прямо на зрителя. Взгляд удлиненных непроницаемых глаз казался испуганным и смущенным, словно снимок был сделан в самый неподходящий момент.

– Мне повезло. Я не только сумел благополучно демобилизоваться, но и кое-что вывез с собой в Штаты. Моя жена Лиен, – пояснил Смит. – Мы обвенчались в Сайгоне по католическому обряду, а Биверли родилась уже в Филадельфии.

– Божественное лицо! – восхитился Валенти. – Словно фарфоровое. Посмотри, Джой, какая изысканность черт.

– Настоящая принцесса! – одобрила синьора Валенти.

– Если уж вьетнамка красива, – нехорошо усмехнулся Смит, – то, как говорят, наповал. У нас многие женились на местных, не я один… Парни прямо-таки балдели.

– Их можно понять, – кивнул Валенти, – возвращая карточку. – Примите мои поздравления.

– Ничто не проходит бесследно, – отвечая на какие-то свои мысли, уронил Смит и спрятал бумажник. – В одном прелестном местечке, которое называется Встреча гор и вод, я набрел на разбомбленную пагоду, где нашел в груде обгорелого мусора обломок бронзовой статуи… Одним словом, это была моя судьба. Когда я впервые встретил Лиен в «Нефритовом дворце», где крутили кино для летчиков, то меня будто током ударило. Тот же дремотный тягучий взгляд из-под полуопущенных век, та же всепрощающая улыбка бодхисаттвы… – Резким взмахом руки Смит согнал с лица невидимую паутинку. – Удивительно, верно?

– Художникам свойственно брать за образец реальный, так сказать, прототип… – начал было профессор, но вдруг осекся, остановленный внезапной догадкой. – Простите меня, Роберт, но ваша жена…

– Да, – подтвердил коротким кивком Смит. – Они погибли при посадке в аэропорту Гонолулу.

– Бедненький мой! – Глаза Джой переполнились слезами.

– Все, хватит! – отрезал Смит. – Как говорили древние, мертвый в гробе мирно спи, жизнью пользуйся живущий… Так вы возьмете меня в свою команду, Том?

– Он еще спрашивает! – темпераментно жестикулируя, упрекнула итальянская синьора. – Мы просто счастливы будем, если вы пойдете с нами.

– Во всяком случае, я сделаю все, что от меня зависит, – несколько менее определенно пообещал Валенти.

Вернувшись уже в сумерках к себе в каменную башню, он застал там Макдональда. Собрав станок, австралиец собирался побриться при свете электрического фонарика.

– А мы ждали вас еще третьего дня, Чарли. – Смит крепко пожал протянутую руку. – Вас что-нибудь задержало?

– Лошадь, будь она проклята. – Макдональд выразительно кивнул на брошенное у входа седло. – Пока я искал подходящий брод, она, видимо не устояв на скользких камнях, полетела в воду. Течение жуткое, всюду водовороты, острые, как бритва, обломки скал… Представляете себе мое состояние?.. Бедную лошадь прибило к берегу в трех милях ниже. Чтобы хозяин не подумал худого, пришлось отрезать уши. – Он похлопал по нагрудному карману. – Есть, знаете ли, у наших фермеров такой странный обычай…