Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 1. Ларец Марии Медичи"

Автор книги: Еремей Парнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 33 страниц)

Глава 31
Подводный вулкан

В тот день с утра собирался дождь. Но грузные, набухшие облака никак не могли пролиться на тусклые, усыпанные палой листвой тротуары. Они только провисали все ниже, и было видно, как треплет ветер туманные их края.

Люсин зябко поежился, захлопнул форточку и включил настольную лампу.

– Исполнилась мечта идиота! – усмехнулся Березовский и небрежно похлопал по крышке легендарный ларец. – Вот он, наш двенадцатый стульчик. Остается узнать только, где зарыто когда-то хранившееся в нем сокровище… А, стариканчик? – Он скорчил комичную рожу и с нарочитой беспомощностью развел руками.

– Не скажу, что это очень меня волнует, – меланхолично заметил Люсин. – Хотя, конечно, мне бы больше понравилось, если бы сундук не оказался столь безнадежно пустым.

– Ты разочарован? – Березовский оседлал сундук, словно это был популярный снаряд, именуемый в спортзале козлом, и неуклюже перебрался на другую сторону.

Надо сказать, что ларец почти целиком заполнил тесный люсинский кабинетик Исцарапанный терниями веков и пропыленный всеми ветрами Европы, он уверенно стоял на четырех подшипниках между кожаным диванчиком и неказистым письменным столом об одной тумбе. Но были скучны и молчаливы грифоны по его углам. Сложив крылья и свесив змеиные шеи, тоскливо уставились они на казенный паркет.

Неужели здесь и закончится нескончаемый их перелет? Дым сражений и отблеск пожаров на синей стали кирас, зеленая вода лагуны, королевские лилии, черепа на зловещем бархате масонских запонов, подстриженные деревья и сказочные фонтаны Версаля, – неужели все это прошло навсегда, навсегда, как случайная рябь на воде?

– Ты разочарован? – переспросил Березовский.

– Нет, Юра, нет… Совсем не то. Не знаю, как тебе сказать…

– Я понимаю, – с готовностью кивнул Березовский.

– Нет, ты не понимаешь… То есть, быть может, и понимаешь, но, как бы это тебе сказать, немного не так… Я совсем не разочарован. Мы ведь с тобой и не надеялись что-нибудь найти в нем. Столько лет, Юра, столько сказочных лет… У одной старухи-то он, почитай, полвека почти простоял. Да и по всему было видно, что он давным-давно уже пуст. Может быть, с того самого дня, когда пали наконец стены Монсепора… Разве не так?

– Конечно, так, старик. Все верно. Но согласись все же, что была надежда найти хоть какие-нибудь следы, указание, что ли… А так ведь, что? Обрыв! Конец!.. Как жаль, как чертовски жаль! Приходится просыпаться после удивительного сна у разбитого, так сказать, корыта.

– Да. Это именно то… То самое ощущение! Ты хорошо уловил. Пора просыпаться. Но, дорогой, почему у разбитого корыта? Разве мы не нашли то, что искали?

– Ты-то, положим, нашел.

– Что ты имеешь в виду?

– Бочку с зацементированным трупом. Ведь у вас главное – это обнаружить труп. Разве не так?

– Отчасти, может, и так, – улыбнулся Люсин. – Правда, ты чересчур примитивно…

– Не в этом дело! – перебил его Березовский. – Я просто констатирую факт. Ты нашел все, что искал, и вполне этим удовлетворен. Верно?

– Опять же только отчасти, Юра. Смотря с какой точки зрения…

– С деловой! С чисто деловой. Теперь ты можешь написать исчерпывающую докладную, рапорт, закрыть дело… не знаю точно, как там это у вас называется?.. Можешь ведь? – упорствовал Березовский.

– Ну могу. Могу! – рассмеялся Люсин, глядя на красного, даже злого приятеля. – Что ты, собственно, хочешь доказать?

– Ничего, ровным счетом ничего! С меня вполне достаточно, что ты доволен. Рад, если мог тебе в чем-то помочь.

– Я по тебе вижу, как ты рад! В чем дело, Юр? Давай выкладывай.

– Что, отец? Что выкладывать-то, милай?

– Чем ты недоволен?

– Собой, только собой.

– Понимаю! Очень похвальная черта.

– Перестань издеваться!

– Я? Над тобой?

– Да, милок. Прояви великодушие. У тебя ведь удача…

– Ах вот в чем дело! У меня удача, а у тебя неудача? Так, что ли?

Березовский шумно вздохнул и улыбнулся вдруг виноватой, обезоруживающей улыбкой.

– Ты мне эти штучки брось. – Люсин сурово постучал пальцем о край стола. – Нечего тут юродствовать! У тебя, если хочешь знать, еще больше оснований для радости, чем у меня. Я бы на твоем месте ликовал.

– Да?

– Да! Разве ты не собрал богатейший материал?

– Так ведь надо еще, чтобы разрешили публикацию…

– Это не твоя забота. Можешь считать, что разрешение у тебя в кармане.

– Надо же еще и написать, – вздохнул Березовский. – Думаешь, просто? Каторжный труд, старик!

– Соболезную, но помочь не могу. Не хочешь – не пиши.

– Легко сказать… Как вспомню эту бочку, потоки мутной воды, тина зеленая, как волосы русалки, скользкие веточки рдеста… Очень впечатляет! Легко сказать – не пиши.

– Ты все еще недоволен?

– Почему недоволен? Доволен. Счастлив!.. У тебя дело к концу подошло, а мне еще только начать предстоит…

– О несчастный! Понимаю, понимаю! Как мне тебя жаль!

– Ладно! – Березовский хлопнул Люсина по плечу. – Хватит, действительно, дурака валять! Все, конечно, очень хорошо и распрекрасно. Дай Бог, чтоб всю жизнь было не хуже… Но мне почему-то грустно. Жаль расставаться… Чертовски жаль! По сути наше расследование только теперь и должно было бы начаться! Разве не так? Легендарный Грааль! Тайна катаров! Что мы узнали об этом? Ровно ничего. А сколько оборванных линий! Один цареубийственный кинжал чего стоит! Но мы никогда – вдумайся в это страшное слово! – никогда не узнаем, как все было на самом деле. Мы ничего не узнаем. Мелькнула золотая рыбка, и нет ее.

– Ты все еще думаешь, что это был кинжал, о котором писал Пушкин?

– Не сомневаюсь, старик. Последняя глава «Онегина» была им зашифрована. Это точно. На днях я читал, что наконец отыскали ключ к шифру. Мне хочется написать о декабристах, Володя, очень хочется.

– Но у нас же очень мало данных.

– Мало… Но именно в этот момент мы и прекращаем работу.

– Почему прекращаем? Закончено, собственно, только следствие по уголовному делу. И то еще не до конца. Но тебя-то это абсолютно не касается. Ищи себе на здоровье. Вот Андроников всю жизнь такими вещами занимается.

– Верно, всю жизнь… А если б ему в придачу весь ваш мощный аппарат…

– Вот ты о чем!.. Понимаю. Теперь понимаю… Только нереально все это. Жизнь есть жизнь, что там ни говори. Я бы рад тебе помочь и буду помогать, если представится такая возможность, только ты ведь и сам понимаешь… Понимаешь же?

– В том-то и дело! У вас совсем другая задача, и никто не позволит вам заниматься, если можно так выразиться, чистой наукой. Так?

– Кое в чем я тебе все же сумею помочь, Юр. Согласись, что мы и так сделали больше, чем это требовалось по чисто служебным соображениям. Верно?

– Разве что самую малость… Тут ведь такое дело. Про Грааль я уж и не говорю. Ради Грааля умереть и то, как говорится, мало. Вся история европейского рыцарства – это нескончаемые поиски Грааля. Круглый стол, двенадцать пэров и прочее. А к чему, собственно, стремились алхимики?! Да я уверен, что даже для современной науки, для всей этой физики, химии… Одним словом, что говорить… Но не будем про Грааль. И даже про кинжал. Ведь, кто знает, может, тут ничего такого и нег. Одна лишь легенда, красивый поэтический вымысел. Даже о красном алмазе я не заикнусь и не стану засорять твои мозги легендой о третьем глазе Шивы. Но аметистовый перстень – это же реальность! Он же у тебя в сейфе лежит! Кстати, почему их оказалось два?

– Думаю, по той же самой причине.

– Полагаешь, что тут та же история, что и с египетскими божками?

– Скорее всего… Мосье Свиньин предпочитал располагать на всякий случай дубликатом. Для верности. Кроме того, подлинники ведь и сами по себе немалые деньги стоят. Фигурка, которую он вручил Ванашному для передачи старухе, оказалась поддельной. Подлинник он для себя приберег.

– Но перстень…

– И перстень. Вдруг бы Дормидонтыч не согласился отдать его? Мог? Вот и заготовил дубликат. Не знаю только, как он собирался им распорядиться: то ли подменить украдкой хотел, то ли просто вез его старику в утешение… Но теперь это уж неважно.

– Непросто было выцарапать у Дормидонтыча перстенек? – подмигнул Березовский.

– А ты думал! – Люсин присвистнул. – Дормидонтыч дрался, как лев. Нипочем признаваться не хотел.

– И как же?

– Как всегда, – пожал плечами Люсин. – Куда против фактов денешься! И, надо сказать, Лев Минеевич нам здорово помог… Золотой человек. От него-то я и узнал, что настоящий перстень у Дормидонтыча. Когда же старуха поправилась и с ней уже можно было разговаривать на простом человеческом языке, а не с помощью детских буковок, и вторая линия подтвердилась. Здесь-то Ванашный не наврал. Дормидонтыч действительно опекал старуху, сужал круги вокруг сундучка… Да я тебе все это уже рассказывал.

– Рассказывал, – кивнул Березовский. – Мне просто нужно было лишний раз убедиться, что перстень все же один.

– Это-то и мне нужно было. Один перстень! И сундук тоже один.

– Да, но у меня на то своя причина.

– Ну?

– Я знаю, в чьих руках был этот перстень, старик.

– Так и я знаю! Мы же вместе с тобой проследили всю цепь от папы Иннокентия Третьего до наших дней?!

– Но в этой цепи есть много недостающих звеньев.

– Конечно! Особенно по части русской истории прошлого века.

– Вот-вот! В самое яблочко… Именно по части русской истории. Одним словом, я вчера – понимаешь, только вчера! – восполнил одно звено! Этот аметистик побывал в руках Дантеса.

– Что?!

– Уж будь уверен! Я заказал в Ленинской библиотеке снимки с документов. На той неделе будут готовы. Теперь можно не сомневаться, что Дантес и, особенно, его приемный папаша были иезуитами.

– Это неплохой улов, Юра. Верно?.. Поздравляю, от всей души поздравляю! Теперь ты не можешь сетовать, что наша совместная работа была полезной только для одного меня. Никак не можешь! И у тебя хорошо заловилось.

– Но мы же прекращаем ее! И в какой момент?

– Знаешь что? – Люсин потер лоб. – Надо будет написать докладную начальству… В самом деле, ты нам помог, и мы не можем, так сказать, отплатить тебе черной неблагодарностью… Думаю, что кое-что мы для тебя сделаем. Возможности все же есть.

– Это другой разговор, старик! Это мужской деловой разговор… Надо, понимаешь – во всяком случае, мне так кажется, – чтобы ты по-прежнему официально вел это дело, а я в качестве консультанта…

– Наверное, так не получится, Юр.

– Ты же не знаешь, что я хочу сказать…

– Все знаю, Юр, прекрасно знаю. Просто есть вещи, которые, увы… Одним словом, не мне тебе говорить… Уголовное дело кончено. Все! Баста!.. Исторические же изыскания в нашей стране волен вести любой гражданин, в том числе и писатель Березовский. Поскольку оный писатель оказал нашей фирме значительные услуги, мы будем по мере сил ему всячески помогать. Вот и все. Иначе никак нельзя.

– Спасибо и на этом.

– Это не так мало, Юр, уверяю тебя. Кроме того, не будем загадывать на будущее… У нас еще остается заключительный акт, и кто знает, какие неожиданные перспективы могут вдруг перед нами открыться.

– Ты все же хочешь открыть сундук по всем правилам? Согласно тамплиерскому и масонскому ритуалу?

– Конечно! А тебе разве не любопытно?

– Но ведь он и так не заперт и безобразно пуст.

– Зачем же вся эта кутерьма со слугами?

– Масонская тайна, всего лишь масонская тайна. Я не раз уж говорил: романтическая игра взрослых дядюшек. Не более. За всем этим ровно ничего не стоит.

– Но ведь слуги-то существуют. И взаимодействуют! Ты же сам видел, что произошло с жезлом, когда мы надавили на красный камень.

– Да, обмишурились мы с камнем, – вздохнул Березовский. – Я как увидел жезл, так сразу решил, что этот самый алмаз.

– И я так подумал.

– А оказалось, шпинель. [34]34
  Шпинель – красный драгоценный камень.


[Закрыть]

– Да.

– Когда его подменили, как ты думаешь? И где тигровый глаз?

– Как ты думаешь, Юра, – спросил Люсин, безучастно уставившись в окно, – когда было написано то стихотворение?

– Про семерых?

– Да.

– В конце прошлого века… Может быть, в начале девятисотых годов, но не позже.

– Но и не раньше?

– Нет.

– А что, если это всего лишь перевод, а само стихотворение было написано все же гораздо раньше?

– Когда, например?

– В то время, когда вся эта, как ты говоришь, масонская тайна была не пустой игрой. Что, если последние строки о наследнике Фебе только позднейшая приписка?

– Черт его знает, может быть, при Калиостро игра действительно имела какой-то тайный смысл. Но теперь сундук пуст. Против фактов никуда не денешься. Твое, между прочим, любимое выражение.

– И все же давай попробуем.

– Давай! – Березовский махнул рукой и с нарочитым безразличием зевнул.

– Тебе неинтересно? – Люсин исподлобья глянул на него и, отвернувшись, чтобы скрыть улыбку, вздохнул. – Впрочем, ты прав. Безнадежная затея. Даже пробовать не стоит… Сегодня же сдам все драгметаллы. – Он кивнул на сейф, размалеванный безобразной охрой. – Баба с воза – кобыле легче.

– Ради смеха, конечно, можно попробовать, – нерешительно заметил Березовский.

– Ради смеха?

– Надо же завершить игру… Пусть символически. Это, если хочешь, даже наша обязанность. Кстати, старик, ты не досказал про подвязку. Кто догадался, что узор представляет собой зашифрованную надпись?

– Кто догадался? – Люсин пожал плечами. – Ну прежде всего я сам… А ты разве не догадался?

– Нет, – покачал головой Березовский. – То есть я думал, конечно…

– Вот-вот, это я и имею в виду! Я тоже, как ты говоришь, думал. Логика-то, Юра, простая, примитивная логика. Раз подвязка причислена к слугам, значит, в ней что-то должно быть. Так мы с тобой и рассуждали?.. Или не так?

– Ну да! – обрадовался Березовский. – И поскольку этот шитый золотом ремешок с пряжкой никак не мог оказаться деталью системы «ключ – запор», то вполне естественно предположить, что он содержал какую-то информацию.

– Совершенно справедливо. Понятно теперь, кто догадался?

– Выходит, что это было ясно с самого начала?

– Именно! Проще пареной репы.

– Дешевый номер! Я тебя, слава Богу, знаю. Тебя послушать, так все вообще пареная репа, легко, просто и само собой разумеется. Поиски-то ведь были? Работа мысли? Умозаключения?

– Да, конечно, но на самом примитивном уровне. Просветили мы подвязку рентгеном, полюбовались на нее в инфракрасных и ультрафиолетовых лучах и отправили шифровальщикам.

– Почему?

– Да потому, что ничего не обнаружили! Вот и все… Не обнаружили, но вместе с тем были почти уверены, что информация есть. Где, спрашивается? Очевидно, в узоре, в котором в самых разных сочетаниях насчитывается двадцать восемь разнородных элементов… Никак, ты за мной записывать собираешься? – удивился Люсин, увидев, что Березовский достал истрепанный блокнот. – Сроду такого не было.

– Теперь будет.

– Выводит, что и я дожил наконец до заслуженной славы? Под каким же именем ты думаешь меня вывести?

– Видно будет, – буркнул Березовский. – Я еще не решил, буду ли вообще писать.

– Вот как? О-хо-хо! Какие мы гордые, какие значительные!

– А ты что думал? Сначала загоришься, набросишься, а начнешь работать, и тю-тю… Материал не вытанцовывается. Темка мелковата…

– Чего же ты тогда записываешь?

– Так, пустяки… Драгоценный местный колорит. Очень мне эти разнородные элементы понравились. Профессиональная деталь, старик. Такое на улице не валяется. Между прочим, ваши шифровальщики, видно, большие доки. Разгадать такую криптограмму, да еще на старопровансальском наречии, – это, доложу тебе, не всякий сможет! Высший пилотаж!

– Да, ребятишки свое дело знают, – небрежно кивнул Люсин. – Однако должен тебе сказать, что, не будь у нас уже разработанной ситуации, они бы еще до сих пор возились. Точно! Ведь до старопровансальского дошли, отталкиваясь, так сказать, от исторического фона Франции. Иначе пришлось бы действовать больше методом тыка.

– Наверное… Как ты думаешь, Генрих знал тайну ларца?

– Наваррский? Кое-что, должно быть, знал. Это же в конце концов, приданое его супруги. Впрочем, Аллах с ними! Давай лучше делом займемся… – Он встал из-за стола и, прижавшись к стене, обошел сундук. – Сейчас мы устроим смотр слугам, – сказал он, отпирая сейф. – Записывай.

– Начнем с системы «ключ – замок»! – предложил Березовский.

– Хорошо… Вся она тут. – Люсин осторожно вынул серебряный жезл с золотым мальтийским крестом и ободками из жемчуга и самоцветов. – Сокровище «золотой кладовой» Эрмитажа, инвентарный номер 71 014.

– Принято! Давай дальше.

– Далее следуют элементы информативной системы. – Люсин извлек из сейфа пакетик с подвязкой и бархатную подушечку с аметистовым кардинальским перстнем. – Их у нас всего два.

– Не хватает «звезды Флоренции», седьмой четки из тигрового глаза и красного алмазика, – уточнил Березовский.

– Но это не мешает нам открыть ларец, ибо система «ключ – замок» у нас представлена с исчерпывающей полнотой.

– Характерной для собраний Эрмитажа, – уточнил Березовский и почтительно склонил голову. – Дай сюда! – сказал он, протянув руку.

– Встань-ка, – скомандовал Люсин. – Вот так! – удовлетворенно сказал он, когда Березовский поднялся с сундука, на котором все это время сидел. – Как лицо материально ответственное вручаю вам вверенный мне на временное хранение жезл гроссмейстера Мальтийского ордена. – И он торжественно опустил литую серебряную болванку в раскрытые ладони Березовского.

– Премного благодарен, – кивнул Юра и большим пальцем правой руки с силой вдавил в ручку тусклую розово-красную шпинель.

Жезл тут же разломился пополам, как охотничье ружье.

Березовский разнял полые трубки и, поковыряв пальцем в отверстии, извлек оттуда черный эбеновый крестик с жемчужиной посередине, удивительно напоминающей розу. Впрочем, жемчуг был серый с прозеленью – мертвый.

– Крест и роза, – сказал он, становясь перед сундуком на колени.

– Погоди! – остановил его Люсин. – Успеешь открыть… Надо бы нам соблюсти все условия, Юра… Из уважения хотя бы…

– Что ты имеешь в виду? – удивился Березовский.

– «Ты положи игре конец и отыщи жену младую», – процитировал Люсин.

– Вот еще! Может, прикажешь дожидаться, пока наступит «ночь тихая и ночь святая»? Сочельника дождаться? Рождества? – Он выпрямился и отряхнул брюки.

– Нет. Этого я не сказал, – мягко улыбнулся Люсин. – Но жену младую, по-моему, пригласить стоит… Тем более, что она отвечает… требованиям инструкции.

– Кто? – удивился Березовский.

– Ты ее прекрасно знаешь. Слушай, Юр, позвони-ка ей ты, а то мне самому неудобно, право…

– Да кому это – ей?! Скажи наконец, кто она?

– Мария.

– Мария? – Березовский почему-то сконфузился.

– Ну да, Мария! – горячо зашептал Люсин. – Родилась седьмого января, значит, чистый Козерог, к тому же она врач, она Мария-медичка. Чего же больше?.. Кроме того, красивая, и… нам будет приятно ее видеть… Позвонишь?

– Да, конечно! – Юра смутился и в очевидном замешательстве положил на сундук крестик с жемчужной розой. – Но, видишь ли, мне даже в голову не приходило, что у тебя, что ты… И как это я сразу не сообразил?

– О чем это ты? – еще ничего не понимая, но уже предчувствуя что-то, спросил Люсин и с силой захлопнул стальную дверцу сейфа.

– Она уехала с Генкой отдыхать в Макопсе.

– Она?! С Генкой? С каким еще Генкой? С Бурминым?

– Ну да! Я ходил их позавчера провожать.

– Но ты же вроде говорил, что у них… Одним словом, у меня создалось впечатление, будто…

– Я и сам так думал, старик, – сразу понял его Березовский. – Очевидно, я ошибался… Или могли произойти изменения. Все же женщина… – Он удивленно выкатил глаза и развел руками.

– Да, – сказал Люсин, – женщина…

Ничего не случилось. Просто рушилась придуманная им любовь. Только и всего. Он ничего не сделал и понимал теперь, что и сделать-то не мог ничего. Он всего лишь думал о ней, смутно надеясь на что-то, ожидая с тревожной радостью чего-то такого, что обязательно случится само. Но оно не случилось. Вот и все. Он не пытался больше позвонить ей, откладывая это до какого-то особого дня, который так и не наступил. О чем он думал тогда? О тех нереальных днях, когда у него будет свободное время? Будет самая драгоценная из свобод – свобода думать только о том, что волнует тебя в данную минуту!.. Или о том событии он думал, которое естественным образом, почти без усилий с его стороны, почему-то обязательно свяжет его и ее? Ах, черт, все было не так, совсем не так! Просто не было времени, просто не думалось об этом всерьез, а было лишь одно настроение, одно ощущение, что нечто подобное должно обязательно случиться. И вся беда только в том, что оно крепло, это ощущение, это предчувствие… И опять ею мысли возвратились на круги своя.

Он все откладывал, а кристаллизация чувства шла своим чередом, хотя Мария решительно ничего не знала об этом. А если бы даже и знала? Ничего же не было у них и быть – теперь это очевидно – не могло. Только искра лишь пробежала. Короткое наваждение, подобное сну, не более. Остальное он просто придумал, взрастил в себе, откладывая встречу до лучших, но не наступивших дней. Что делать? Он моряк, он все еще моряк, привыкший по три месяца не видеть землю, женщин, привыкший помнить последнюю улыбку, последний взмах руки. За сто пять дней рейса мало ли что может придумать моряк… Его, быть может, уж и не помнят, а он считает дни, растит в себе ликующее чувство, которое вдруг переполнит его в ту первую секунду, когда сбежит он по трапу на асфальт и, перепрыгивая через колеи портовых кранов, заспешит к той самой загородке, за которой, вполне возможно, его никто, совсем никто не ждет. И что испытает он, одиноко бредя из порта в общагу? Разочарование? То ли это слово – разочарование?

– Ты чего? – тихо спросил Березовский.

– Да, между прочим!.. – вдруг рассмеялся, очень громко рассмеялся Люсин. – Я совсем забыл тебе рассказать про этого самого Феба! Если б ты знал, сколько пришлось с ним намучиться! И ты знаешь, кто этот «последний есть наследник Феб»?

– Кто? – Юра тут же отвел глаза и тоже с готовностью рассмеялся.

– Феб Аполлонович – покойный папаша Веры Фабиановны Чарской, урожденной Пуркуа. – Люсин все еще смеялся. – Забавно?

– Как же это? Она ведь Фабиановна?

– В этом-то и весь фокус, это, собственно, и сбило меня сперва с правильного курса. Чертова старуха! Видишь ли, отчество Фебовна показалось ей неблагозвучным, и она сменила его на Фабиановну через газету в двадцать восьмом году… Какова?

– Кокетка, старик, кокетка! – шутливо отмахнулся Березовский. – Не суди ее строго, очаровательная ведь женщина.

– Очаровательная? Знаешь, сколько она запросила за свой сундук?.. По ценам международного антикварного рынка! Понял? – Люсин перестал, наконец, смеяться и глубоко вздохнул. – Да, веселенькая история…

– И вы заплатите?

– Какой там! Придется вернуть ей ларчик… А жаль! Вещь впечатляющая, в музей просится… Ну да ладно, не будем тревожить нашу Марию-медичку… Ей не до нас. Открывай!

Березовский вновь опустился на колени и, отыскав под крышкой крестообразное отверстие, вставил в него эбеновый крестик с жемчужиной. Тут только он разглядел, что это вовсе и не крестик, а стилизованный альбигойский голубок.

Но мысль эта только мелькнула в его голове и рассеялась; он же, занятый совершенно другим, не задержался на ней и повернул два раза крохотный ключик с головкой из некогда розовой, теперь же зеленоватой и темной мертвой жемчужины.

– Погоди, – опять остановил его Люсин.

– Что еще?

– Так ты будешь писать роман или нет?

– Я же сказал тебе, что еще не решил!

– А ты решай, братец, решай поскорее. У тебя ведь конкурент есть. Как бы не опередил…

– Кто же это, интересно? Уж не ты ли?

– Нет, не я… Но писатель, можно сказать, мирового класса.

– Ты это серьезно?

– Вполне. Меня вчера шеф вызывал.

– По этому поводу? Врешь, старик! – Березовский опять поднялся и отряхнул колени. – По глазам вижу, что врешь.

– Чтоб мне моря никогда не видать! – Люсин кулаком ударил себя в грудь.

– Что-то ты больно веселый сегодня? – покачал головой Березовский. – Никогда тебя таким не видал. – И он опять пристально посмотрел на него, пытаясь понять причину неровного и столь непривычного настроения. Возможно, он о чем-то даже догадывался.

– Просто настроение хорошее, Юра. Более ничего… А насчет конкурента чистая правда. Я сам удивился. Чего-чего, а такого даже не предполагал! Понимаешь, Юр, к расследованию проявлял некоторый интерес один иностранный дипломат. Меня это сперва даже встревожило. Никак не мог понять, что ему нужно. Конечно, он по долгу службы обязан был справиться о ходе дела. Это так. Но, каюсь, я заподозрил тут нечто большее, чем служебный долг… И не ошибся. Хотя в то же время попал пальцем в небо. Как ты думаешь, кем оказался на самом деле этот дипломат?

– Шпионом?

– Нет. Писателем!

– Мирового класса, – ехидно поддакнул Березовский.

– В том-то и дело На днях, конечно, по соответствующим каналам, мы уведомили посольство о результатах расследования. И что ты думаешь? Этот консульский чиновник самолично пожаловал к нам и буквально на коленях стал умолять сообщить ему подробности.

– Из этого вы тут же заключили, что он писатель. – Березовский насмешливо хмыкнул. – Да… Нечего сказать! Одно слово: кри-ми-на-ли-сти-ка.

– Ты погоди иронизировать! Нам еще до его прихода это было известно. Он пишет под псевдонимом и выпустил уже шестнадцать книг: «Тайна голубой комнаты», «Агент 47», «Случай в Альпах», «Лисы пустыни», «Правда о Красной руке» и так далее.

– Детективщик?

– Точно. Прославленный автор детективных романов Кэтрин Лонг!

– Кэтрин? Это же женское имя?!

– Он взял себе женский псевдоним. Между нами, конечно, их посол терпеть не может детективов и, кажется, даже не подозревает, кого пригрел под своим крылышком.

– Черт возьми! Вот это история!

– Да. Так будешь писать?

– Конечно, буду. Я ведь просто так, дурака валял.

– То-то… Тем более, что мой можно сказать, тебе аванс выдал.

– Как так?

– Очень просто. На униженную просьбу того господина он ответил весьма дипломатично. «Видите ли, – сказал он, – мы, конечно, с удовольствием познакомим вас с обстоятельствами дела. Но несколько позднее. Во-первых, следствие еще не закончено, во-вторых, материалы его будут переданы судебным органам. Кроме того, я уже обещал показать их одному нашему писателю, весьма талантливому, весьма. Ведь вы сами понимаете, об этом много писалось в ваших газетах, и нужно дать наконец общественности правдивую информацию. А так, конечно, никаких препятствий вам чинить не будут». Вот так он примерно и сказал. Понятно, что и виду не подал, будто ему известно, кто есть на самом деле эта Кэтрин Лонг. Здорово?

– Да, старик! Должен тебе сказать…

– Как ты, наверное, догадываешься, бедняга, узнав о конкуренте, сразу же потерял к этому делу всякий интерес. Мне искренне жаль его: парень он, видимо, неплохой. Но, как говорят французы, се ля ви! Ну ничего, не обеднеет, у него, наверное, масса других сюжетов. К тому же ты напишешь о ларце лучше.

– А ты почем знаешь?

– Что я, Кэтрин Лонг не читал?.. Ну, давай теперь открывай! А то мы все тянем, тянем…

Березовский попытался еще раз повернуть ключик, но тот дошел до упора.

– Подыми крышку, – посоветовал Люсин.

Но крышка не подымалась. Сундук оказался запертым. Впервые, может быть, за сотни лет.

– Вынь ключ.

Березовский потянул к себе жемчужную розочку, и тяжелая крышка с мелодичным, как у музыкальной шкатулки, звуком откинулась, и днище чудесного ларца пошло вверх, боковые стенки наклонились, и весь он как бы вывернулся наизнанку.

Резные украшения оказались внутри, а нижняя доска вызывающе уставилась в потолок всеми четырьмя подшипниками.

– Что это? – хрипло спросил Березовский.

– Волшебный ящик, – сказал Люсин. – Как в цирке. Видел? – Он подошел к ларцу и незаметно для Березовского надавил какую-то скрытую пружину.

Доска с подшипниками тут же отъехала в сторону. Березовский заглянул внутрь, но там было все так же пусто.

– Ничего нет, – разочарованно сказал он.

– Ничего, – подтвердил Люсин. – Значит, ты все же надеялся?

Березовский кивнул, закусив губу.

– Тогда смотри! – Люсин боком пробрался мимо ларца к сейфу и торжественно распахнул его.

Все было так, как он задумал. За одним только исключением. Ларец Марии Медичи следовало открыть не Березовскому. Но об этом сейчас лучше было не думать. И Люсин продолжал парад, который не удался с первой же минуты.

– Вот! – сказал он, бережно вынимая из сейфа темный обоюдоострый кинжал с крестообразной ручкой. – Смотри!

Березовский, как лунатик, протянул руки и взял кинжал.

– «Aut Caesar, aut nihil», – чуть шевеля губами, прочел он полустертые и заплывшие буквы на рукоятке.

– «Или Цезарь, или ничто», – тут же откликнулся Люсин. – «Или быть первым, или ничем»… Девиз Брута!

– «Капитолийская волчица хранит завязку всей игры…» – Березовский присел на краешек раскрытого сундука, так и не подняв лица от лежащего на ладонях кинжала. – Неужели ему тысячи лет?

– Кто знает… – сказал Люсин. – Теперь смотри, что еще там было.

– Значит, ты открывал уже? – несколько запоздало спросил Березовский.

Люсин ничего не ответил и достал из сейфа почти черный от вековой патины, тяжелый серебряный пятиугольник.

– «Звезда Флоренции»! – тут же воскликнул Березовский. – Именно такой я ее и представлял себе… Значит, у нас есть все, кроме алмаза и четки?

– Все, Юра. Четка нам не нужна. Здесь тот же шифр, что и на подвязке. Погляди. – И он протянул Березовскому пятиугольник. – Тут объяснение и план того места, где, возможно, спрятано катарское сокровище. Все уже расшифровано. Возьми-ка у меня на столе подстрочный перевод..

 
Литое сердце пентаграммы [35]35
  Расшифрованная надпись дается здесь в стихотворном переложении Ю Березовского


[Закрыть]
Навеки в сердце унеси
Премудрость не на небеси —
 
 
Незримо воссияют грани,
Когда возвышенный смарагд
Рассеет вековечный мрак,
 
 
Стена падет перед глазами [36]36
  Расшифрованная надпись дается здесь в стихотворном переложении Ю Березовского


[Закрыть]
В седьмой найдешь ты указанье,
Как отыскать в скале Грааль
На том и кончится игра [37]37
  Буквальный перевод этой строфы звучит так: «Тогда и свершится предназначенное»


[Закрыть]
 

– Подведем итоги? – спросил Люсин.

– Да, старик… Только, знаешь, у меня что-то голова совсем не варит. Не знаю, на каком я свете.

– Выходит, сон все еще длится?

– Угу. И просыпаться не хочется… С чего начнем? Мысли разбегаются.

– А ты не торопись, – посоветовал Люсин. – Хочешь, я чаю попрошу?

– Нет… Потом, отец. – Березовский перевернул звезду и нежно обвел пальцем причудливые линии. – Ты думаешь, это план?

– А что еще?

– Все может быть, конечно… Но где находится это место?

– Ну ясно! – Люсин сделал вид, что упустил нечто важное. – Как я сразу не сообразил?! Ты же не знаешь еще, что было написано на подвязке!

– Не знаю, – покорно согласился утративший вдруг чувство юмора Березовский. – Покажи.

– Возьми сам. В той же папке.

Березовский, покопавшись в бумагах, нашел наконец листок с несколькими машинописными строчками. Это был третий, а может быть, и четвертый экземпляр.

– Торжествуешь? – Березовский понимающе хмыкнул. – Сам все единолично сотворил, а теперь выдаешь по капле?