Текст книги "Джимми Хиггинс"

Автор книги: Эптон Билл Синклер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

IV

Настал день прибытия в порт. Утром все надели спасательные пояса и заняли каждый свое место. Вдруг раздался крик, подхваченный хором испуганных голосов. Подбежав к борту, Джимми увидел на воде белый след, который стремительно, как резвая рыбка, приближался к пароходу. «Торпеда!» Все так и замерли. Вдали, откуда брал начало этот след, медленно передвигался перископ и слышалось мерное потрескивание. Вокруг, взлетая высокими брызгами, клокотала вода. Маленькие миноносцы, стреляя на ходу, бросились туда со своим смертоносным грузом глубинных бомб. Все это промелькнуло перед глазами Джимми в какой-нибудь миг, а в следующую секунду раздался адский грохот, и он упал оглушенный, а громадный кусок борта .с железными поручнями пролетел над ним и ударил позади в стену каюты.

На пароходе поднялась паника: пассажиры заметались, команда бросилась спускать спасательные лодки.

Джимми сел и огляделся. Первое, что он увидел, был его приятель ирмовец, лежавший в луже крови с пробитой головой.

Вдруг кто-то запел американский гимн. Джимми всегда ненавидел его, потому что он давал повод шовинистам и «патриотам» запугивать и оскорблять радикалов,– мол, те недостаточно проворно вскакивают на ноги при звуках национального гимна! Но сейчас его воздействие на людей было поистине замечательным. Пели все: и солдаты, и рабочие, и медицинские сестры, и женщины – шоферы санитарных машин. Люди преодолевали пением свой страх – «на войне как на войне!» И вот уже одни помогали команде спускать шлюпки, а другие перевязывали раненых и несли их по быстро накренявшимся палубам.

Огромный пароход тонул. Страшно было подумать, что это грандиозное сооружение, две недели служившее домом для нескольких тысяч! человек,, эта плавучая гостиница с постелями, с обеденными: залами и кухнями, где сейчас стоял сваренный на всех пассажирок завтрак, эти мощные моторы; и самый разнообразный груз – что только могло понадобиться солдату в бою и на отдыхе – все пойдет ко дну! Джимми Хиггинс десятки раз читал про потопление океанских судов но одно дело чтение, а совсем другое то, что пришлось пережить ему за несколько минут, когда, ухватившись за снасть, он в полуобмороке глядел, как летят за борт спасательные лодки и исчезают где-то внизу.

V

– Первые – женщины!

Но женщины отказывались прыгать, пока не будут спущены раненые, и произошла заминка. Джимми помог поднять своего приятеля ирмовца и спустить его на канатах в лодку. Теперь уже палубу задрало настолько, что ходить по ней было почти невозможно, нос все глубже зарывался в воду, а корма дыбилась в воздух. Пожалуй, только тогда и осознаешь, что за колоссальная махина океанский пароход, когда видишь, как он горой вздымается в небо, прежде чем пойти ко дну.

– Прыгайте в воду! – неслись голоса.

– Вас подберут спасательные лодки! Прыгайте и-плывите!Джимми метнулся к борту. Под ним в воде гребцы силились сдвинуть с места шлюпку, но мощные волны все время прибивали ее обратно к пароходу. Вдруг раздался дикий крик, и кто-то бросился в пространство между пароходом и шлюпкой. Со всех сторон прыгали в воду люди – теперь их было там уже столько, что Джимми не сразу нашел, куда прыгнуть. Потом, сообразив, вскарабкался на борт и бросился вниз.

Вода была, как лед. Джимми сразу захлестнуло волной; однако благодаря пробковому поясу он всплыл и стал жадно глотать воздух; но тут ударила другая волна, и он едва не задохнулся. Какой-то матрос, делавший отчаянные попытки выгрести из водоворота, едва не хватил его по голове веслом. Джимми удалось увильнуть и отплыть в сторону. Плавать-то он умел: пригодился старый опыт купанья в разных речках, даже в той, где он купался с кандидатом! Только в такую холодную он еще никогда не попадал! Разговаривая тогда с Мейснером, он даже не представлял себе, что такая вода бывает! Казалось, будто ледяные руки бьют тебя, выколачивая из тебя жизнь,—он боролся, напрягая все силы, как борются с удушьем.

Волны обрушивались на Джимми со всех сторон настоящим Ниагарским водопадом и тащили его под воду. «Конец!» – подумал он. В последний раз он всплыл на поверхность почти без дыхания. Громадный корпус парохода уже исчез. И снова Джимми забарахтался в водовороте среди опрокинутых лодок, плавающих весел, шезлонгов и обломков досок. Десятки людей отчаянно цеплялись за них.

Джимми готов уже был прекратить борьбу и погрузиться в пучину, как вдруг перед ним на волне выросла лодка с энергично гребущими матросами. Кто-то бросил ему конец каната, но он не поймал его – не хватило сил. Лодка нырнула вниз, чья-то рука протянулась к Джимми и втащила его за воротник через борт. Это была сильная, уверенная рука; Джимми доверчиво отдался ее власти и в ту же секунду потерял сознание.

VI

Открыв глаза, Джимми увидел, что находится в очень странном положении. Сперва ничего не соображая, он ощущал лишь сильнейшую боль во всем теле, точно

его ободрали на гигантской терке. И так как все его существо протестовало против такого обращения, то он напряг сознание и ухватился пальцами за какой-то предмет. Это оказались медные поручни. Он сердито отбивался от своих мучителей, а потом вдруг догадался, что мучают его именно эти поручни, да еще стена, да еще двое каких-то мужчин рядом с ним, привязанных, как и он, веревкой к поручням. И стена, и поручни, и оба мужчины, да и сам Джимми вели себя очень странно: они то падали куда-то в бездонную пропасть, то взлетали высоко вверх, словно собираясь навеки расстаться с подлунным миром; и вся огромная кривая взлета и падения была с математической точностью рассчитана до пяти с половиной секунд.

Вскоре Джимми обнаружил возле себя множество других людей, подвергавшихся точно таким же пыткам. Они напоминали туши, подвешенные в мясной лавке, хотя трудно вообразить мясную лавку, которая кренилась бы под углом в сорок пять градусов то в одну, то в другую сторону каждые пять с половиной секунд.

И туш в этой дьявольской мясной лавке становилось все больше. Спотыкаясь на ходу, двое военных моряков то и дело втаскивали кого-нибудь. Чтоб удержаться на ногах, они хватались за что попало: за перила, за людей и за Джимми тоже. Воспользовавшись секундой, когда пол приходил в горизонтальное положение, они устремлялись к какому-нибудь' незанятому местечку у поручней и, привязав куском каната свою жертву, спешили прочь. Один ряд был уже заполнен, а вскоре и второй у противоположной стены, но людей все тащили и тащили. Очевидно, здесь была столовая – посредине стоял стол, окруженный стульями; на стулья тоже сажали людей и привязывали их, а после, когда и там не хватило мест, их начали класть под стулья, привязывая к ножкам и вообще к чему попало. Некоторые удальцы возомнили, что могут обойтись без веревок, но после ухода матросов убеждались, что это куда хитрее, чем они думали: они падали со стульев и с грохотом катились по полу, нанося увечья себе и другим.

Не в первый раз приходилось Джимми преодолевать трудности! Поэтому к нему скоро вернулась сообразительность. Его лихорадило; изловчившись, он стащил с себя мокрую куртку, но остальное снять не решился, так как на стульях поблизости было привязано несколько дам.

Тем временем появились матросы с охапками одеял; они заставили Джимми стянуть с себя всю мокрую, заледеневшую одежду и закутаться в одеяло,– «да завернись поплотнее вокруг пояса, чтоб не разрезало пополам веревкой!» Затем пришел официант с кофейником – явно цирковой эквилибрист, потому что, как ни бросало корабль, он аккуратнейшим образом разлил горячий кофе в маленькие поильники с носиками и напоил людей.

После кофе Джимми почувствовал себя бодрее и смог приглядеться к своим соседям. Человек справа столько раз ударялся носом об стену, что кровь лилась у него ручьем, затекая в глаза, и он мотал головой, как слепой. Что касается соседа слева, то этот даже не старался ограждать от ушибов лицо или придерживать ноги, все время тыкавшиеся в живот Джимми, хотя тот и протестовал. Наконец, подошел офицер, приложился ухом к сердцу этого человека и сказал: «Мертвый!» Тогда при-, несли еще одну веревку и накрепко прикрутили покойника, чтоб он вел себя прилично.

Так Джимми провисел на поручнях несколько часов. «Скоро порт»,– успокаивали его, а пока поддерживали в нем силы горячим бульоном. Некоторые люди теряли сознание, но положить их было некуда. Тем, кого спасли в первую очередь, еще достались офицерские и матросские койки, остальным же пришлось сидеть на полу, уцепившись за поручни.

– Еще скажите спасибо, что такая погода,– заметил кто-то из матросов,– в бурю ход не быстрее, а забирает глубже!

Этой тонкости Джимми, однако, не понял.

Руки у него, бедняги, совсем онемели, и он уже потерял всякую надежду когда-нибудь ступить на твердую землю, как вдруг объявили, что виден порт, а значит, скоро конец пыткам. Действительно, качка постепенно утихала; и хотя суденышко все еще содрогалось от носа до кормы, Джимми понимал, что это стучат мощные моторы, и ему было уже не страшно – как-никак к машинам-то он, слава богу, привычен! Он отвязал себя от поручней и, повалившись на пол, тут же уснул. Не открыл он глаз и тогда, когда появились носилки и его вынесли на пристань, положили в санитарный автомобиль и помчали в госпиталь.

Глава XXI ДЖИММИ ХИГГИНС ПОПАДАЕТ В СВЕТСКОЕ ОБЩЕСТВО

I

Джимми очнулся и опять почувствовал интерес к жизни. Он лежал в постели, которая была самым настоящим образом неподвижна: не вздымалась рывками к потолку и не летела вниз, как стремительный лифт. Еще приятнее было увидеть на этой постели чистые простыни и склоненного над подушкой дивного ангела в белоснежном одеянии. Вам, читатель повести о Джимми Хиггинсе, возможно выпало счастье изведать кое-какие жизненные блага, поэтому не мешает вам объяснить, что никогда до сих пор Джимми вообще не лежал на простыне, да еще такой чистой, да еще укрытый второй простыней; и уж подавно не знал, как это спать в ночной рубашке; и ему даже не грезилось, что его будет поить бульоном с ложечки белый ангел в ореоле золотистых кудрей и со светлой улыбкой на устах. Этот ангел, эта сказочная фея предупреждала малейшее движение Джимми, и если отлучалась, то лишь для того, чтобы сделать что-нибудь для больного; все же остальное время сидела у его постели, развлекая Джимми болтовней и расспросами о его жизни. Она считала Джимми солдатом, а он – стыд и позор! – отнюдь не спешил признаться, что он всего-навсего рабочий по ремонту мотоциклов.

Джимми попал в военный госпиталь. Там можно было насмотреться и наслушаться всяких ужасов, но очень долго он вообще ничего не замечал – так ему было хорошо. Он полеживал себе, как сонный, ленивый кот, вкусно ел и пил, потом засыпал, а проснувшись, снова видел над собой солнечный, золотистый венчик. До сознания его даже не сразу дошло, что в палате все ночи напролет кашляет и задыхается человек, легкие которого изъедены удушливым газом.

Джимми спросил, что стало с его попутчиками по переезду. Оказалось, что погибло больше ста человек, в том числе несколько женщин. Златокудрая сестра принесла ему газету, в которой был напечатан список жертв. Среди них Джимми нашел Майка Агони, своего приятеля ирмовца с Дальнего Запада. И Питера Томса, матроса из Корнуэла,– в восьмой раз бедняга уже не спасся! В га-зете сообщалось, что подводная лодка, потопившая транспорт, была уничтожена на месте преступления глубинными бомбами с миноносца – море было усеяно ее обломками. И, как ни странно и ни ужасно, Джимми – пацифист и социалист – ощутил при этом огромное удовлетворение! Ему даже в голову не пришло, что на этой подводной лодке мог служить какой-нибудь немецкий товарищ – жалкий, несчастный, подневольный, как и он, интернационалист. «Нечего тут раздумывать,– сказал себе Джимми,– эти подлые морские хищники должны быть уничтожены, и баста!»

Прелестную сестру заинтересовал больной американец, и она готова была болтать с ним все свободное время. Она узнала от него о Лиззи и о малышах и о том, какой страшной смертью они погибли, узнала, что Джимми – социалист, и забрасывала его вопросами. Не слишком ли сурово он аудит об имущих классах? Не допускает ли он все-таки мысли, что кое-кто из капиталистов и сам бы рад познакомиться с более справедливой общественной системой? Молодая женщина произносила слово «капиталисты» с непривычным для Джимми ударением на втором слоге; он услышал от нее и другие незнакомые слова, например: «тарифная сетка», «торт». Последнее, впрочем, было легко разгадать: этот самый торт лежал на тарелочке – маленький круглый пирожок с клубникой, объедение, да и только!

II

Эта сестра была англичанка,– миноносец прибыл в британский порт. Если бы Джимми обладал тактом, то учел бы, что у англичан куча разных графов, герцогов, лордов и прочей знати и что они питают к этим особам сентиментальную приверженность. Но тактичность не является главной добродетелью социалистов; наоборот, Джимми даже хвастал, что ему плевать на такую ерунду, и, как всегда, высказываясь по тому или иному щекотливому вопросу, «рубил с плеча». И в разговоре с белой феей он не преминул заявить о своем глубочайшем презрении к аристократическим выродкам Старого Света, добавив: «Мы их всех прогоним в три шеи!» Напрасно фея протестовала, говоря, что среди них есть полезные люди или во всяком случае безвредные. Джимми решительно заявил, что все они – из одной шайки паразитов и кровопийц и надо их всех долой.

– Надеюсь, вы не собираетесь рубить им головы? – умоляюще посмотрела на него фея.– Право же, дайте им возможность исправиться!

– Ну это-то, конечно, можно,– согласился Джимми.– Я хочу сказать, что все люди должны трудиться – и графы и аристократы – все!

Когда фея выпорхнула, чтобы вылить «утку» Джимми Хиггинса, его сосед по койке, орудийный наводчик с американского миноносца, походивший благодаря своей забинтованной голове на индуса в тюрбане, посмотрел на Джимми усталым взглядом и процедил:

– Ты бы, парень, того, прекратил эти разговорчики!

– Это еще почему?—язвительно спросил Джимми, предугадывая схватку с милитаристом.

– А потому, что твоя милосердная сестрица сама принадлежит к знати!

– Рассказывай!—недоверчиво усмехнулся Джимми.

– Точно говорю тебе! Ее папаша – граф, не то Фокстерьерский, не то еще какой-то.

– Брось заливать! – рассердился Джимми: у этих солдат никогда не поймешь, насмехаются они или говорят всерьез.

– А ты спрашивал ее фамилию? – не унимался тот.

– Спрашивал. Она сказала: мисс Кленденинг.

– Ну так вот спроси ее, правда ли, что она графиня Беатрис Кленденинг,– посмотришь, что она тебе ответит.

Но у Джимми не хватило на это духу. Когда фея вернулась, неся чисто вымытую «утку», ее любимчик лежал совершенно тихо, но лицо у него так горело, что она подумала: «Наверно, пытался тут без меня самовольно вставать с постели!»

III

Впрочем, чудеса на этом не кончились. На другой день в палате поднялся возбужденный гул, санитары затеяли генеральную уборку, хотя никакой необходимости в этом не было. Принесли цветы, и каждая сестра приколола себе к поясу букетик. Джимми спросил, в чем дело. Графиня Беатрис взглянула на него с лукавой улыбкой.

– Мы ждем почетных гостей,– ответила она.– Но ведь такому классово-сознательному пролетарию, как вы, это должно быть безразлично.

Так он ничего и не узнал от нее, но когда она вышла куда-то, сосед-наводчик объяснил:

– Приедут король с королевой.

– Ладно уж, хватит тебе!—сказал Джимми в полной уверенности, что и это насмешка.

– Серьезно, приедут. Хотят познакомиться с пострадавшими от подводной лодки. Советую тебе забыть на сегодня твои социалистические штучки.

Тогда Джимми пристал к сестре, и она вынуждена была подтвердить: да, король и королева приезжают в госпиталь, чтобы оказать честь жертвам кораблекрушения. Но ему до этого, конечно, нет дела! Кстати, не желает ли он, чтоб его перенесли в изолятор, а то как бы этот визит не оскорбил его революционную душу? Или, может быть, наоборот, он предпочитает остаться и дать королю возможность произнести перед ним речь в защиту монархии?

– Где уж там у него время разговаривать с такими, как я!—усомнился Джимми.

– Как сказать? У него ведь, знаете ли, других-то дел нет, кроме разговоров!

Джимми воздержался от дальнейшей беседы на эту тему, чувствуя, что графиня Беатрис подсмеивается над ним, а он без привычки не знал, как принимать женские шутки. Где ему было учуять, что графиня Беатрис – суфражистка и из принципа насмехается над сильным полом! Джимми присмирел, стараясь подавить в себе недостойное социалиста волнение. Вот ведь какая чертовщина! Ему, маленькому, невзрачному рабочему, без роду и племени, выросшему на ферме среди бедных сирот, пробродяжничавшему чуть ли не полжизни, предстоит знакомство с английским королем! Джимми раз и навсегда усвоил презрительное отношение к монархиям. Королей он пренебрежительно называл королишками, показывая этим, что ему в высшей степени наплевать на них.

– Для меня они —нуль без палочки! – заявил он как-то графине Беатрис.

И вдруг – бац, такая новость: «королишка» прибывает в госпиталь! Что же ему, Джимми Хиггинсу, теперь делать? Черт его знает, как с ним разговаривать! Неужели называть его «ваше величество»? Джимми крепко сжал руки под одеялом: «Гад я буду, если это сделаю!» Он призывал на помощь весь свой революционный пыл, мысленно обращался к своим друзьям – Неистовому Биллу, Клубнике Каррену, Плосколицему Джо, Цыпленку Петерсону. Интересно, как бы они поступили в подобном случае? А как бы поступил кандидат? М-да, нечего говорить,—существенный пробел в его революционном образовании – нигде на собраниях социалистов не обсуждалось, как должен вести себя социалист, когда король жалует к нему с визитом!

При своем незлобивом характере Джимми готов был отвечать добром на добро. Но соответствует ли революционной этике вежливое обращение с королями? Разве не его долг – выказать чем-нибудь свое презрение к монарху? Ведь, может быть, его королевское величество еще никогда в жизни ни от кого не получал должного отпора! Чтож, в таком случае сегодня он его получит!

IV

В палату влетела страшно взволнованная сестра и шепотом сообщила: «Идут!» Все сестры стали полукругом, нервно потирая руки, а больные со своих коек уставились на двери, откуда должно было появиться волшебное видение.

Наконец, показался мужчина в военной форме, которого Джимми ни в коем случае не принял бы за короля, если бы не видел прежде его портрета в иллюстрированной газете. Он был небольшого роста, худощав, сутуловат, розовощек, как все англичане, и носил коротко подстриженную темную седеющую бородку. Рядом с ним шествовал начальник госпиталя, а позади – сердитого вида дама в черном, сопровождаемая двумя здешними врачами. Группу замыкало несколько офицеров.

Король и королева остановились на видном месте и оглядели ряды коек. Оба, приветливо улыбаясь, сделали общий поклон и произнесли:

– Здравствуйте!

Разумеется, все заулыбались им в ответ, а сестры отвесили реверанс и сказали хором:

– Здравствуйте, ваши величества.

Надеюсь, все больные чувствуют себя хорошо? – поинтересовался его величество. Врач поманил к себе старшую палатную сестру. Та подлетела к гостям, сияя и кланяясь:

– Мерси, все прекрасно себя чувствуют.

– Это очень, очень приятно,– ответствовали их величества.

Королева обвела взглядом комнату и, обнаружив тяжело раненного, сплошь в бинтах, подошла к нему, присела у изголовья и начала о чем-то расспрашивать, а король, выйдя на середину палаты, вдруг заметил графиню Беатрис.

От Джимми, следившего за королем, не ускользнуло, как он сразу расплылся в улыбке:

– Ах, это вы! Как поживаете?

Девушка подошла к нему с таким видом, словно для нее было самым привычным делом разговаривать с королями.

– Ну, как тут ваши пациенты? – осведомился его величество.

– Прекрасно, поправляются,– отвечала она, на что его величество заявил, что он очень рад, произнеся эти слова с таким воодушевлением, словно говорил их впервые, а не повторял только что сказанное. Он глядел на больных приветливыми, усталыми глазами; и тут графиня Беатрис чисто женским маневром заставила его обратить внимание на своего любимца: она знала, что король пожелает побеседовать с кем-нибудь из больных, и чуть заметным движением направила его в сторону Джимми.

– Как ваша фамилия? – обратился к нему король и, получив ответ, спросил: – Ну, Хиггинс, как вы себя чувствуете?

– Очень хорошо,– твердым голосом сказал Джимми.– Хочется встать, да вот сестра не пускает!

– Знаете, в былые времена тираном считался король, а теперь,– его величество улыбнулся молодой графине,– вот они, медики. Вы—солдат американской армии?

– Нет, я механик, мое дело – машины.

– Что ж, это война машин,– милостиво отозвался его величество.

– Я социалист! – выпалил Джимми.

– В самом деле?

– Ну да!

– Но вы, я вижу, не из тех социалистов, которые идут против своего отечества.

– Был долго против,– признался Джимми.– Я считал, что нам незачем ввязываться в эту войну. Но теперь я думаю иначе.

– Отрадно слышать,– сказал его величество.– Бесспорно, пережитые вами события немало способствовали перемене в ваших взглядах!

– Еще бы! Но только я по прежнему социалист, вы это учтите, мистер король.

– Учту обязательно,– сказал его величество, взглянув на графиню Беатрис. И тут между ними произошел мгновенный немой разговор, какой умеют вести лишь очень, очень утонченные люди,– разговор, совершенно непонятный для механиков-социалистов из Лисвилла, США. Взгляд короля говорил: «Действительно, презабавный экземпляр!» А она отвечала ему: «Я знала, что это доставит вам удовольствие!»

Что касается Джимми, то его мозг в эту минуту был всецело поглощен одной мыслью: как получше использовать эту необычайную возможность в целях пропаганды.

– После войны будут большие перемены,– сказал он и поспешил пояснить: – Я говорю про жизнь рабочих.

– Всех нас ожидают перемены,– возразил его величество,– это понимают даже глупцы.

Но Джимми не унимался:

– Рабочий должен получать за свой труд полностью! Знаете, мистер король, у нас в Америке люди всю жизнь работают по двенадцать часов в день, а не могут отложить даже самую малость себе на похороны. Говорят, у вас в Англии бывает и похуже!

– Да, у нас все еще существует ужасная нищета,– подтвердил его величество.– Придется подумать, как ее искоренить.

– Чего ж тут думать? Есть только один выход – социализм! – воскликнул Джимми.– Вот займитесь этим вопросом, тогда сами поймете. Первым делом надо покончить с эксплуатацией, добиться того, чтобы рабочий человек получал за свой труд сполна!

– Нет уж, согласитесь, что первым делом надо побить немцев.– Тут король выразительно глянул на графиню Беатрис и, обращаясь к ней, молвил: – Наши американские гости могут нас кое-чему научить! – Затем он снова перешел на немой разговор, давая ей понять, что считает не очень-то желательным увлечение пациентов в военных госпиталях социалистической пропагандой. Тогда графиня Беатрис переключила внимание его величества на соседа Джимми. Выяснив, что фамилия больного Дикий и что он родом с мыса Код, король сказал, что Англия чрезвычайно нуждается в опытных орудийных наводчиках и он весьма благодарен тем янки, которые приехали на помощь британскому флоту. Джимми прислушивался, чуточку ревнуя,– не в личном плане, нет, причина была другая: он считал, что социализм во много раз важнее, чем орудийная наводка.