Текст книги "Странствующий рыцарь (ЛП)"

Автор книги: Энтони Рейнольдс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Его взгляд обратился к матери, которая была погружена в беседу с Танбурком, высоким рыжеволосым рыцарем, одним из ее фаворитов.

Увидев, как леди Кэлисс нежно прикоснулась к руке Танбурка, Бертелис нахмурился, но быстро отвлекся от этого, когда по знаку гофмейстера в зал вошла целая армия слуг. Бертелис вежливо подвинулся, когда симпатичная служанка подошла, чтобы забрать его тарелку и склонилась над столом, демонстрируя при этом глубокий вырез своего платья.

– Сэр Бертелис, у вас сейчас слюна потечет, – поддразнил его кто-то, и, обернувшись, Бертелис увидел леди Элизабет Карлемон. Красивая молодая дворянка с очаровательным блеском в глазах сидела рядом с Каларом, который любил ее до обожания. Она была одета в великолепное платье из темно-пурпурного бархата, а на бледные плечи накинула сверкающую прозрачную шаль. Большая подвеска в форме звезды, висевшая на ее шее у самого декольте, приковывала взгляды. Калар просто сиял, сидя рядом с ней, несомненно, по крайней мере, частично, из-за этого декольте. «Она хорошая пара», подумал Бертелис. Он был уверен, что однажды они вступят в брак – об их любви было уже всем известно. Его брат был удивительно верен своей возлюбленной и даже отказывался развлекаться со служанками, заявляя, что Элизабет для него единственная.

Несомненно, она была прекрасной женщиной, но иногда Бертелис просто не понимал своего брата.

– Боюсь, вы правы, миледи, – ответил он, демонстративно вытирая подбородок. – Мои моральные устои не столь высоки, как у моего брата, меня легко соблазнить милым личиком и пышным бюстом. Не то что наш благородный Калар, он настоящий образец высокой нравственности.

– Надеюсь, что это так, – сказала Элизабет, обратив свои чарующие темные глаза к Калару и игриво улыбнувшись ему. Калар покраснел, отчего Элизабет и Бертелис рассмеялись.

– Брат, – обратился к нему Бертелис, жестом веля слуге налить еще вина. – Выпьем!

Оба брата подняли полные кубки.

– За славу и честь! – произнес Бертелис.

– За славу и честь! – поддержал тост Калар, и они снова чокнулись кубками.

– И за победы в постели и на поле боя! – добавил Бертелис, когда Калар начал пить. Старший брат, не удержавшись от смеха, фыркнул и поперхнулся, облившись красным вином.

Элизабет разразилась смехом, совершенно не подобающим леди.

Жена одного из рыцарей Лютьера с суровым выражением лица шикнула на нее, заметив, что лорд кастелян поднял кубок. Калар поднял руку, чтобы закрыть рот Элизабет, ибо казалось, что ее сейчас снова охватит приступ неудержимого смеха.

– За Бертелиса, – провозгласил тост кастелян. – Я убежден, что однажды он станет одним из лучших рыцарей Бастони.

Тост был встречен аплодисментами, и мелодичный смех Элизабет заставил Бертелиса улыбнуться. Лицо Лютьера оставалось серьезным.

– Бертелис, – сказал он. – Ты лучший сын, какого только может пожелать рыцарь. Возвращайся живым.

Гости не поняли, тост это или уже нет, и все еще держали свои кубки в руках.

– Честь и слава! – воскликнул Бертелис, подняв кубок. Эти слова повторили все присутствующие и, выпив, гости вернулись к своим разговорам. Краем глаза Бертелис заметил, что Элизабет больше не смеется, и что лицо его брата помрачнело.

Не обратив на это особого внимания, Бертелис снова чокнулся кубками с братом, и они снова вместе выпили, возникшее напряжение исчезало. Для развлечения гостей в зал пришли шуты, высокие жонглеры и скачущие карлики. Бертелис громко смеялся, глядя на их кувыркания и гримасы.

Кастелян Лютьер, попрощавшись с гостями, направился обратно в свои спальные покои в сопровождении супруги. Когда на этом официальная часть пира закончилась, началась настоящая попойка.

* * *

Гофмейстер Фолькар стоял неподвижно в полумраке арочного проема, его глаза сверкали злобой. Он отступил еще глубже в темноту, увидев, как в коридор свернула фигура в плаще с капюшоном и слабо светившим фонарем в руке. Эта фигура бесшумно двигалась по холодному коридору, время от времени настороженно оглядываясь. В этот момент свет фонаря упал на лицо под капюшоном, и Фолькар узнал царственные черты лица леди Кэлисс.

Леди проскользнула в дверь напротив арки, где прятался гофмейстер, и тихо закрыла дверь за собой. Фолькар старался не обращать внимания на болевшие от холода суставы. Ему недолго оставалось ждать.

Менее чем две минуты спустя после того, как по коридору прошла леди Кэлисс, появилась вторая фигура, с самоуверенной смелостью шагая по коридору. Пришелец даже не пытался скрываться, и Фолькар почувствовал, как его гнев вскипает при виде такой наглости.

Танбурк улыбнулся, остановившись перед дверью, в которую прошла леди Кэлисс, и тихо постучал. Через секунду он осторожно открыл дверь и проскользнул внутрь.

Фолькар переступил с ноги на ногу, кипя от ярости.

Он был бесконечно предан лорду Гарамону, и ему невыносимо было видеть, какой позор здесь навлекается на его господина.

Фолькар знал замок лучше, чем кто-либо еще, и глаза и уши гофмейстера видели и слышали все, что происходило в этих стенах.

Он один знал все тайные коридоры, лазы и проходы, пронизывавшие крепость, даже те, о которых не знал сам лорд кастелян и его сыновья.

Пришлось ждать не больше пяти минут, прежде чем дверь снова открылась, и леди Кэлисс выскользнула в коридор, натянув на голову капюшон. По крайней мере, ей хватило стыда прятать лицо. Спустя несколько минут после того, как она ушла, дверь опять открылась, и вышел Танбурк. Его лицо было покрасневшим и выражало разочарование и нетерпение. «Это хорошо», подумал Фолькар.

Значит, негодяю не удалось удовлетворить свою похоть. Тем лучше.

– Танбурк, – произнес гофмейстер, появившись из темноты. Со злорадным удовольствием Фолькар увидел, как рыцарь побледнел.

– Владычица милостивая! – выдохнул Танбурк, его глаза расширились от страха. – Я думал, ты призрак!

– Леди Кэлисс велела передать тебе кое-что, – сказал гофмейстер голосом мрачным, словно из могилы.

Танбурк невольно бросил взгляд в коридор, по которому ушла леди Кэлисс.

– Да? – протянул он с притворным равнодушием.

– Она хочет, чтобы ты знал: ей будет очень приятно, если мальчишка не вернется в Гарамон из этого похода. Ты знаешь, о ком я говорю.

Танбурк выпучил глаза, поняв, о чем говорит гофмейстер.

– Что? Она никогда не…

– Леди будет весьма признательна тому, кто выполнит эту задачу, и охотно подарит ему желаемое. Нужно всего лишь сделать эту мелочь, – заявил Фолькар, пристально глядя на рыжеволосого рыцаря.

– Это не мелочь… – начал Танбурк, но Фолькар прервал его:

– Таковы условия леди, – сказал гофмейстер. Он видел вожделение в глазах Танбурка, и знал, что рыцарь у него на крючке.

– Подумай об этом, – добавил Фолькар, прежде чем уйти.

* * *

Калар проснулся и застонал. Стук в дверь его комнаты не прекращался, и Калар повернулся, пытаясь не обращать на шум внимания. Казалось, будто кто-то снова и снова колотит молотком по его голове, а ощущение во рту было такое, словно какая-то мерзкая тварь заползла туда и сдохла, пока он спал. В дверь продолжали стучать, не давая покоя.

– Я проснулся! – закричал Калар. – Проваливайте!

Он облегченно закрыл глаза, услышав, как кто-то, кто бы он ни был, удаляется. Но вскоре стук возобновился дальше в коридоре. Калар догадался, что теперь стучат в дверь Бертелиса.

Со стоном он повернулся и сел на постели. Опустив ноги на пол, он увидел, что так и не снял свои высокие кожаные сапоги. Вся остальная одежда, которую он носил прошлым вечером, тоже была на нем. Он не помнил, как лег спать, хотя смутно припоминал, что ему помогали подняться по ступенькам в восточном крыле замка, где находились его покои. Снова застонав, Калар, пошатываясь, встал на ноги и подошел к окну. Налив холодной воды из кувшина в каменную чашу, стоявшую там, он умылся и с жадностью напился.

Выглянув из окна и моргая от яркого света, он увидел, что солнце уже высоко в небе. Калар красочно выругался, в выражениях, более подобающих грубому простолюдину, чем сыну лорда-кастеляна.

Сорвав рубашку со своего мускулистого тела, он натянул чистую выстиранную тунику.

Поклявшись больше никогда не напиваться, он открыл дверь и вышел в коридор. Там он увидел взволнованного слугу, стучавшего в дверь комнаты Бертелиса. Тяжело вздохнув, Калар нетвердым шагом подошел к двери. Слуга пытался что-то сказать, но Калар раздраженно отмахнулся, словно тот был надоедливым насекомым.

Без церемоний Калар толкнул дверь Бертелиса. Дверь застряла, наткнувшись на что-то на полу, и Калар посмотрел вниз. Это было женское платье из простой ткани с минимумом украшений. Толкнув дверь сильнее, Калар вошел в комнату. Душный воздух в полумраке комнаты был наполнен запахом пота, вина и секса.

Бертелис лежал голый на постели, держа в своих объятиях молодую женщину. Когда дверь открылась, женщина поспешно натянула на себя простыни, ее глаза были полны страха, как у кролика, застигнутого хищником.

– Вставай, – сказал Калар. – Уже поздно.

Бертелис моргнул, открыв и закрыв рот, словно туда попала какая-то гадость, и откинул голову на подушку, набитую гусиным пухом.

– Вставай, – повторил Калар более настойчиво. Бертелис вздохнул, встал и потянулся, и не думая прикрывать наготу.

– Убирайся, – сказал он девушке. Она непонимающе посмотрела на него, и он повторил: – Проваливай, говорю.

Девушка, завернувшись в простыню, собрала свою одежду, разбросанную по всей комнате, стараясь не встречаться взглядом с Каларом. Она выскользнула из комнаты и убежала по коридору.

– Кто это? – спросил Калар.

– Кто? – не понял Бертелис, делая большой глоток из кувшина с водой.

– Эта девушка?

– А… не знаю. Просто… – Бертелис махнул рукой. – Просто какая-то девчонка.

Калар фыркнул и покачал головой, сразу же пожалев об этом, когда перед глазами все поплыло.

– Ну и ночка была, – сказал Бертелис, быстро одеваясь.

– А я ничего и не помню, – ответил Калар.

Бертелис фыркнул.

– После речей, ужина и танцев, после того, как отец ушел, ты в основном хвастался, что изрубишь не меньше сотни орков, и пускал слюни на декольте леди Элизабет Карлемон.

Калар охнул и хлопнул себя по лбу. Воспоминания начали постепенно возвращаться к нему.

– О, Владычица… пожалуйста, скажи мне, что я не сделал ничего такого, от чего мне было бы стыдно перед ней.

– Ну, последнее, что я видел – как она и эта служанка Аннабель помогали тебе подняться в твою комнату. А что было потом, я не знаю, – Бертелис лукаво улыбнулся. Окунув голову в чашу с водой, он встряхнул волосами, рассыпая брызги по комнате. Его золотистые волосы, намокнув, казались темнее, и длинными прядями свисали на спину.

– Пойдем, нам лучше поспешить, – жизнерадостно сказал Бертелис, выходя в коридор. Калар был готов задушить брата. Почему-то Бертелису всегда удавалось избегать последствий чрезмерного употребления вина – возможно, поэтому он злоупотреблял вином так часто.

В солнечном свете, лившемся сквозь арочные окна, Бертелис посмотрел на брата с каким-то жалостливым выражением.

– Ты выглядишь вдвое хуже того, насколько я себя чувствую, – сказал он, Калар в ответ на это только снова вздохнул. – Пошли скорее надевать доспехи, отец с нас шкуру спустит, если мы заставим его ждать.

* * *

Рыцари Бастони верхом на своих боевых конях выстроились на поле перед величественными стенами замка Гарамон, их идеально начищенные доспехи сверкали, разноцветные знамена развевались на прохладном ветру. Каждый с гордостью демонстрировал свои геральдические цвета и герб, каждый держал шлем на сгибе левой руки, подняв копье вертикально вверх, а щит забросив за спину. Число рыцарей было выбрано так, чтобы их было больше, чем рыцарей лорда Сангасса, отправленных в помощь герцогу, и для защиты замка Гарамон оставалась лишь горстка рыцарей.

Позади рыцарей стояли сотни пеших ратников с большими щитами, одетых в красно-желтые табарды цветов лорда-кастеляна, и сжимавших алебарды в грязных кулаках. Рядом с ратниками стоял еще один отряд крестьян – лучники, тоже набранные на службу из простонародья, каждый из них был вооружен большим тисовым луком.

Полностью облаченные в доспехи, в длинных плащах геральдических цветов, сыновья Лютьера преклонили колени перед своим отцом и сеньором. Калар, все еще чувствуя тонкий аромат духов Элизабет, глубоко вздохнул. Несколько минут назад он очень нежно попрощался с ней, и был ошеломлен тем чувством любви, которое нахлынуло на него, когда он увидел слезы в ее печальных глазах.

– Я вернусь со славой, и тогда мы поженимся, – он понял, что говорил, даже не задумавшись, и его лицо покраснело. – Если, конечно, ты согласна, – добавил он.

Несмотря на слезы, Элизабет рассмеялась, ее бледные щеки расцветились нежно-розовым цветом. Сняв фиолетовый шелковый шарф, повязанный вокруг ее головы, она обвязала его вокруг стального наруча, защищавшего левую руку Калара. Калар молчал, наслаждаясь ощущением ее близости и ароматом ее духов.

– Береги себя, Калар, – сказала она.

Влюбленные обнялись. Потом – слишком скоро – Элизабет отстранилась. Отвернувшись, чтобы скрыть слезы, она бросилась в объятия своего отца, который стоял, широко улыбаясь Калару.

Калар смотрел, как она уходит, чувствуя себя удивительно счастливым, и в то же время ощущая мучительную грусть. Усилием воли он заставил свой разум вернуться к реальности.

Его сердце стучало от едва сдерживаемого радостного волнения, когда он преклонил колено перед своим отцом, хотя Калар чувствовал и некую смутную тревогу. С одной стороны, наконец-то ему представился шанс проявить себя на поле боя, и Калар был полностью уверен в своем воинском мастерстве – как уверен и в том, что его брат был не худшим бойцом. Но он не мог отрицать, что здоровье его отца ухудшалось с каждым днем, несмотря на то, что лорд Лютьер старался держаться перед своими придворными и вассалами. Калар знал, что даже просто стоять здесь в полных доспехах, провожая своих рыцарей, стоит его отцу много сил, и остаток дня лорд Лютьер проведет в постели, совершенно обессиленный. Мысленно Калар вознес молитву Владычице, надеясь по возвращении лицезреть отца живым, но его не покидало мучительное чувство, что они больше не увидятся.

Он отбросил эти мрачные мысли, склонив голову, чтобы принять благословение отца.

– Владычица, да сохранит твоя мудрость и забота этих благородных рыцарей. Даруй им силу и храбрость, дабы вернулись они с победой.

Осияй их твоим божественным светом, и, во имя твое, да очистят они земли Бордело от оскверняющего их зла, и да принесут славу Гарамону и Бастони. Владычица, благослови их, дабы они восславили имя твое с доблестью и достоинством. Честь – это всё. Отвага – это всё.

Двое коленопреклоненных рыцарей тихо повторили последние слова.

– Встаньте, сыны мои, – произнес Лютьер, и оба молодых рыцаря поднялись в полный рост, глядя на своего отца и лорда. Леди Кэлисс в вихре развевающихся шелков и аромата духов бросилась еще раз обнять своего сына. Калар смущенно остался стоять перед отцом.

Выражение лица лорда Лютьера было отстраненным.

– Ты будешь гордиться мной, – негромко сказал Калар.

– Твоя мать была из Бордело… – тихо произнес кастелян, словно не заметив слов сына.

Глаза Калара расширились от изумления. За долгие годы, прошедшие после смерти его матери, отец упоминал о ней, может быть, раза два, не больше. Словно осознав, что он говорил вслух, кастелян нахмурился, на его лице появилось обычное холодное выражение.

– Береги брата, – холодно сказал Лютьер.

Калар промолчал, склонив голову.

Лютьер обнял Бертелиса, а Калар вежливо поклонился мачехе, хотя леди Кэлисс, как всегда, проигнорировала его, отвернувшись и разговаривая со служанкой.

Оба молодых рыцаря, не скрывая радости, сели на своих могучих коней. Оруженосцы подали им копья и щиты. Калар чувствовал, как его охватывает радостное волнение в предвкушении войны. Они встали в ряды рыцарей, остановив коней рядом с суровым мастером фехтования Гюнтером, который собирался сопровождать братьев в их первом бою.

– Как ты себя чувствуешь? – тихо спросил Бертелис, покосившись в сторону брата.

– Как будто лошадь бьет меня копытом по голове, – ответил Калар, стойко продолжая улыбаться.

Бертелис понимающе усмехнулся.

Гофмейстер вынес на подушке древний меч лорда-кастеляна, и Лютьер дрожащими руками поднял оружие. Этот меч передавался по наследству каждому из правителей Гарамона и являлся бесценной фамильной реликвией – говорили, что его благословила поцелуем сама Владычица. Его ножны были инкрустированы золотыми спиральными узорами, а рукоять, сияющая голубой сталью, выполнена в виде геральдической лилии, символа Владычицы. Лорд-кастелян вынул меч из ножен, лязг извлекаемого клинка зазвенел над собравшимися рыцарями.

Высоко подняв сияющий словно волшебным светом меч, Лютьер на мгновение будто стал прежним могучим рыцарем, которым был когда-то, бесстрашным, полным силы и отваги.

– К победе! – воскликнул он, его голос был громким и сильным, как прежде.

Собравшиеся ответили ликующими возгласами. Воинство Гарамона высоко воздело копья в салюте своему лорду. Калар заметил взгляд Элизабет, ее глаза, полные слез, и поцеловал шелковый шарф, повязанный вокруг наручи. Она, заливаясь слезами, послала ему воздушный поцелуй. Потом взгляд Калара снова упал на отца, властного, холодного человека, которого он совсем не знал.

– Ты будешь гордиться мной, отец, – пообещал Калар. Повернув коня, он присоединился к колонне рыцарей, начавших свой поход на запад, к далекому морю и землям Бордело. Краснеющие от смущения дамы усыпали цветами путь рыцарей, великолепных в сияющих доспехах, крестьянские ребятишки и собаки бежали за ними. Вслед уезжающим рыцарям со стен замка Гарамон взревели трубы, и Калар, прежде чем пришпорить коня, бросил прощальный взгляд на замок, который был его домом эти два десятилетия. Бертелис радостно гикнул, и Калар рассмеялся, видя энтузиазм брата и чувствуя, как в груди растет восторг.

* * *

Клод, моргая, посмотрел на замок вдалеке и выезжающий оттуда отряд рыцарей, и почувствовал, как крыса, сидевшая на его грязной, покрытой бородавками шее, ерзает и дергается.

– Видишь их, красавица моя? – спросил он облезлую крысу. Та дернула носом, явно не слишком впечатленная.

Последние несколько дней Клод прятался в лесу, стараясь не попадаться никому на глаза. Издалека он видел безжизненные тела своих бывших товарищей, болтавшиеся на виселицах, поставленных вдоль дороги к замку – свидетельство правосудия бастонского лорда.

В животе Клода громко заурчало, и крестьянин с тоской подумал о жареной оленине, которой наслаждался четыре дня назад. Оленина была такой вкусной и нежной, что прямо таяла во рту. От одной только мысли о ней рот наполнился слюной, и Клод тыльной стороной руки вытер потекшую слюну с подбородка.

Он знал, что в лесу вокруг полно еды, но он не был охотником, и не обладал ни знаниями, ни средствами, чтобы поймать одного из тех прытких зайцев, которых он иногда замечал поблизости в сумерках и на рассвете. Днем он собрал под деревьями несколько грибов, молясь, чтобы они не оказались ядовитыми, но так и не набрался смелости съесть их.

Нет, искать пищу в лесу не для него. Он родился в семье пастухов, но мать выгнала его из дома за леность, и ему пришлось добывать пропитание воровством на окраинах деревень и городков, воруя все что получится, и когда получится. За эти годы он получил бессчетное число побоев от разозленных крестьян, но не жаловался. Лучше быть побитым, чем повешенным.

Его маленькие свиные глазки внимательно следили за уходящим войском. Клод знал, что к армии в походе пристанет множество прихлебателей, и там будет много еды для рыцарей и их ратников-крестьян. В животе снова заурчало, и Клод принял решение.

– Скоро у нас будет много еды, моя прелесть, – сказал он крысе, и, хромая, заковылял за уходящим войском.

ГЛАВА 4

Душевный подъем Калара в предвкушении славного боя вскоре сменился отупляющей скукой, вызванной монотонностью похода.

Калар знал, что не стоило ожидать чего-то иного, потому что Бордело находилось в сотнях миль к западу, но это никак не улучшало его скверное настроение.

Первый день похода действительно казался началом некоего великолепного приключения, и, как только похмелье прошло, Калар ощутил подъем духа. Солнце сияло, на руке Калара был повязан шарф, подаренный его возлюбленной, рядом был брат, и они ехали на войну в славной компании закаленных в боях рыцарей.

Земли Бретонии были небезопасны, ибо, несмотря на непреклонное усердие, с которым рыцари защищали свои владения, было хорошо известно, что в огромных лесах и высоких горах королевства обитают самые разнообразные чудовища. На путешественников охотились разбойники, и, хотя отсюда было далеко до проклятых земель Музильона, простолюдины по ночам запирали двери в страхе перед ужасами ночи. Но рыцари Гарамона не боялись. Лишь немногие враги могли быть настолько сильны, чтобы угрожать такому отряду.

Первая ночь в походе была прекрасной, рыцари ели, пили и веселились, рассказывая истории о своих подвигах в боях. Калар и Бертелис внимательно слушали, стараясь не упустить каждое слово ветеранов. Это была действительно славная ночь, не по сезону теплая и ясная, хотя осень была уже не ранняя, и братья, испытывая восхищение от того, что впервые оказались в военном лагере во время похода, были полны мечты о героизме и славе.

Даже на следующий день, когда небо покрылось тучами, и подул сильный холодный ветер, Калар все еще не терял душевного подъема. Только после полудня, когда начался дождь, хорошее настроение начало испаряться. Казалось в некотором роде правильным, что, когда войско вошло во владения Сангасса, погода испортилась. Рыцари Гарамона редко входили в эти земли с миром, и черные тучи в небе соответствовали мрачному настроению Калара.

Несколько поколений Гарамоны и Сангассы были злейшими врагами, и хотя прошло уже почти полвека с тех пор, как между этими двумя родами в последний раз лилась кровь, Калар чувствовал тревогу, проезжая их владения. Он знал, что его брат чувствует то же самое, как и все рыцари Гарамона, но проехать здесь было необходимо, ибо чтобы обойти владения Сангасса, потребовалось бы еще несколько сотен миль.

Отряд из Гарамона соединился с рыцарями и пехотинцами соседнего баронства Монкадас, двигавшимися к Бордело под сияющим белым знаменем, украшенным пылающим красным геральдическим мечом.

Барон Монкадас сам вел своих рыцарей. Это был коренастый широкоплечий воин с громовым голосом и огромной бородой. Калар раньше видел его несколько раз. Барон как-то даже собирался выдать свою некрасивую дочь замуж за одного из наследников Гарамона, и в прошлом году Калара несколько месяцев приводила в ужас мысль, что его отец примет это предложение. К счастью, этого так и не произошло, и дочь барона выдали за какого-то невезучего дворянина из северных провинций королевства.

По бретонскому обычаю рыцари Гарамона без возражений признали барона Монкадаса командующим в походе, так как он обладал самым высоким титулом из присутствующих дворян.

Барона Монкадаса сопровождал странный чужеземец, одетый по диковинной моде Империи, находившейся далеко за Серыми Горами, которые были границей между двумя великими государствами. Этот иностранец с высокими сапогами для верховой езды носил шелковые чулки, а странно раздутые рукава его кафтана были украшены причудливыми разрезами. Его тело защищала черная лакированная кираса, в центре которой красовалась золотая эмблема в виде кометы с двумя хвостами. Калар смутно помнил, что это эмблема вождя варваров Зигмара, основателя Империи, обожествленного потом своими последователями. Культ Зигмара был официальной религией Империи, и это казалось Калару непостижимым. Несомненно, Зигмар был великим воином, но не божеством, а лишь смертным человеком, и поклоняться ему как богу было просто глупо.

Голову имперца защищал черный лакированный шлем-салад, украшенный длинным красным пером. Ездил чужестранец на коне имперской породы, далеко не таком могучем и величественном, как чистокровные бретонские скакуны. Калару был любопытен этот странный человек и диковинная земля, откуда он явился, и когда барон представил имперца присутствующим рыцарям, Калар изумленно воззрился на него.

Имперский воин – ибо, несомненно, это был воин, несмотря на его причудливый и довольно-таки нелепый наряд – был еще молодым, возможно, лишь на пять лет старше Калара. Его щеки и подбородок были гладко выбриты, но на верхней губе его росли огромные усы, концы которых были натерты воском и тщательно закручены. С бретонской точки зрения это выглядело весьма комично, хотя имперец, очевидно, с большой серьезностью относился к своей внешности. Он был крайне аккуратен и педантичен, смахивая каждую пылинку, попавшую на одежду, и следя, чтобы каждый ремешок и каждая пряжка на его костюме были начищены до блеска и застегнуты правильно.

Его звали Дитер Вешлер, и Калару с первого раза не удалось произнести его имя правильно. Имперец поправил его, голос чужеземца показался Калару гортанным и отрывистым. Он говорил на бретонском языке лучше, чем ожидал Калар, хотя и со странным акцентом. Пожав чужеземцу руку, Калар убедился, что тот был силен.

Бертелис критически оглядел имперца и явно не был впечатлен.

Несомненно, Вешлер был богат, ибо его вычурные наряды были сшиты роскошно и из дорогих тканей, и он носил кольца и серьги из золота, но на взгляд бретонцев, он был больше похож на разбогатевшего низкородного торговца, чем на настоящего дворянина.

На его поясе висел меч, но другое его оружие заставило Бертелиса презрительно поморщиться. За плечом Дитер Вешлер носил длинноствольный мушкет, а за пояс его были заткнуты три пистолета.

В Бретонии оружие, убивающее на расстоянии, считалось оружием для трусов, и ни один рыцарь и не помыслил бы осквернить себя, используя в бою лук или арбалет – если только на охоте.

Использовать такое оружие на поле боя могли только простолюдины, ибо нет никакой славы в том, чтобы разить врага издалека. Оружием благородного воина были меч и копье, булава и моргенштерн. Лишь те, у кого не было рыцарской чести, доблести и самоуважения, могли сражаться таким оружием как лук.

Огнестрельное оружие было в Бретонии чем-то почти неслыханным, но Дитер с гордостью рассказал, что оно очень популярно в богатых провинциях Империи, явно не замечая, что рыцари слушают его без особого энтузиазма.

С изумлением Калар узнал, что Дитер является кровным родичем самого Императора, и таким образом, одним из знатнейших людей Империи. Калар заметил, что Бертелис тоже этим удивлен. Барон Монкадас сказал, что Дитер – его гость, и приехал в Бастонь, чтобы больше узнать о Бретонии и упрочить связи между двумя великими государствами. Сын барона, по его словам, сейчас был гостем в Империи, в далеком городе под названием Альтдорф, и был принят во дворце самого Императора.

– Не нравится он мне, – заявил Бертелис позже, когда братьев никто не слышал. – Должно быть, люди Империи слабы, если их дворяне одеваются как торговцы и носят оружие простолюдинов.

– Возможно, – уклончиво ответил Калар. – Хотя я бы побеседовал с ним еще, – добавил он, секунду помолчав.

Бертелис удивленно поднял бровь.

– Зачем?

Калар пожал плечами.

– Чтобы больше узнать о его стране, их обычаях, о том, как они живут.

Мне интересно.

Бертелис фыркнул, покачав головой.

* * *

Дождь стал лить еще сильнее, превращая дорогу в вязкое болото.

Вода затекала под доспехи Калара. Лошади с трудом брели по грязи сквозь ливень, пока наконец войску не было приказано остановиться.

Рыцари молча сидели на своих конях, пока крестьяне, увязая в грязи, ставили для них палатки и разжигали костры, чтобы приготовить пищу.

Сидя под холщовым тентом, Калар и Бертелис смотрели, как дождь льет с удвоенной силой. Вскоре в небесах послышались раскаты грома, и привязанные кони заржали в страхе. Перед молодыми рыцарями стоял стол с остатками их обеда. Калар задумчиво постукивал пальцами по кубку, глядя, как крестьяне суетятся под дождем, бегая по разным поручениям.

В небе ослепительно сверкнула молния, и спустя несколько секунд раздался удар грома, раскатившийся по окружавшему их мрачному пейзажу. Бертелис с унылым выражением лица смотрел на ливень.

Обглодав кость, он швырнул ее на улицу, в дождь, злясь, что пришлось задержаться по пути на войну.

Калар равнодушно смотрел, как двое крестьян кинулись по грязи к брошенной кости. Один из них был горбатый и заметно хромал, а второй был поменьше и похож на хорька.

– Ставлю золотую крону на мелкого, – сказал Бертелис.

– Ставка принята, – ответил Калар.

Горбатый был ближе, но на бегу он споткнулся и тяжело шлепнулся в грязь. Бертелис засмеялся и протянул руку за выигрышем, увидев, как меньший ростом крестьянин схватил кость.

– Подожди, – сказал Калар, наблюдая, как горбун поднялся с земли и бросился на соперника, свалив его в грязь. Бертелис расхохотался и криками стал подбадривать дерущихся крестьян, катавшихся по грязи.

Когда горбун залез на коротышку и начал лупить того кулаками по лицу, Бертелис разочарованно всплеснул руками. Наконец горбатый отошел от поверженного противника и подобрал кость.

– Эй, ты! – крикнул Бертелис, встав. Горбун застыл. – Да, ты! Иди сюда!

Горбун пугливо оглянулся, заталкивая кость в глубокий карман своей туники. Мгновение казалось, что сейчас крестьянин бросится бежать, но он явно трезво оценил свои шансы и поковылял к рыцарям.

Заметно хромая, горбун подошел к ним, натянув на лицо капюшон.

Позади его побитый соперник, шатаясь, поднялся на ноги и побрел прочь под дождем. Калар с изумлением увидел, что это была женщина, и покачал головой.

Горбун, опустив голову, остановился перед холщовым навесом, защищавшим рыцарей от дождя, – Да, мой лорд? – смиренно произнес крестьянин.

– Сними капюшон, – приказал Бертелис.

Весьма неохотно простолюдин исполнил приказ. Калар увидел, что крестьянин оказался уродливой скотиной с выпирающими челюстями и неровно расположенными глазами, и был весь заляпан грязью.

– Из-за тебя я потерял золотую крону, мужик, – угрожающе сказал Бертелис. Крестьянин со страхом поглядел на возвышавшегося над ним рыцаря, и снова опустил глаза.

– Простите, мой лорд, – промямлил он, явно не зная, о чем идет речь.

– Ну, и что ты будешь делать?

– Мм… – проблеял несчастный, нервно переступая с ноги на ногу. – Я… э…

Калар, прищурившись, посмотрел на крестьянина. Было в этом простолюдине что-то знакомое, но Калар не мог сказать, что именно.

– Я скажу тебе, что ты можешь сделать. Нам с братом нужно какое-нибудь развлечение, а ты по виду вполне сойдешь за шута. Пляши.