Текст книги "Империя Вечности"

Автор книги: Энтони О'Нил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Глава третья
ЛЕГЕНДАРНЫЕ ВРЕМЕНА В ИСТОРИИ

«Отель „У Морли“, Чаринг-Кросс Восьмое июня, 1854

Уважаемый сэр Гарднер!

Я решил написать вам, чтобы выразить свою искреннюю радость от нашей встречи в Хрустальном дворце две недели тому назад и поблагодарить за великодушие, за бескорыстно уделенное мне время. Если в ту минуту мое поведение показалось вам недостаточно вежливым, то смиренно прошу о прощении: моя одержимость национальными реликвиями нередко вступает в разлад с моей же природной учтивостью.

Далее, я должен признать свою вину за то, что сразу вас не узнал и тем более не сумел надлежащим образом принести извинения. Боюсь, я был чересчур потрясен, осознав собственный промах, и не нашел в себе сил раскаяться, как следовало.

Однако же, если это вас не обременит, осмелюсь спросить, нельзя ли нам договориться о новой встрече, чтобы обсудить наш общий интерес – методы современной археологии. Вот уже несколько месяцев я думаю начать книгу под рабочим названием „Закон клада“, в которой намерен изложить историю пиратского мышления, господствовавшего в археологии на протяжении последних десятилетий. Положа руку на сердце: теперь, несмотря на все опасения, мне стало совершенно ясно, что было бы крупной ошибкой упустить из виду тему Египта, в которой вы, без сомнения, наш самый главный эксперт. Мне кажется разумным начать с изучения египетской кампании Наполеона Бонапарта и связанных с ней исследований Вивана Денона.

Если вам будет угодно назначить удобное время и место, ваш покорный слуга был бы чрезвычайно благодарен. Со своей стороны я готов сделать все возможное, чтобы не обременить вас.

Искренне ваш,

Алекс Генри Ринд».

Ринда не отпускало ощущение совершающегося обмана. В то время как сэр Гарднер Уилкинсон, помимо всего прочего всемирно известный знаток в вопросе гармоничного использования цвета (в описываемое время он как раз писал об этом книгу), с гордостью демонстрировал ему сложенный зонт, собеседник, подстригший бороду, дабы придать себе более бесхитростный вид, постоянно боролся с чувством собственной неискренности; чтобы набраться решимости, ему приходилось то и дело воскрешать в памяти заговорщический шепот королевы Виктории.

– Когда я купил эту вещь в Кале – в ту пору мне стукнуло примерно столько же, сколько вам сейчас, – зонтик был ослепительно изумрудным. Потом я поднялся с ним на Везувий, и серные испарения придали ткани сапфирово-синий оттенок. В Египте я укрывался под ним от солнца; помет летучих мышей оставил хлорофилловые пятна. Потом было знойное лето в Дельфах: брызги от спелых фиг испестрили купол разводами цвета морской волны. А еще – как-то раз в Далмации я прислонил эту красоту к стенке таверны, и пегая собака выбелила ткань особо едкой мочой. В итоге получилось нечто совершенно замечательное… Вы, случаем, не страдаете предрассудками?

Ринд замялся с ответом.

– По-моему, все мы в какой-то степени ими страдаем.

Сэр Гарднер рассмеялся.

– Мудрый ответ. Вы даже не представляете себе, насколько мудрый. Просто я не хотел бы, чтобы мой рассказ помешал вам насладиться удивительным зрелищем.

С этими словами он эффектно раскрыл свой легендарный зонт. В полумраке уставленного книгами кабинета тот походил на редкий тропический цветок.

– Ну разве не чудо? – спросил сэр Гарднер, любовно вращая купол.

– Вы до сих пор им пользуетесь?

– Увы, в этом-то вся беда. Столько ливневых бурь, столько дней среди пекла – и все было в полном порядке, а вот теперь выясняется, что лондонский смог угрожает непоправимо погубить расцветку.

– А разве жара в Египте зонту не вредила?

– Совсем наоборот. Египетский воздух – исключительный консервант, и даже очень древние колонны в тех краях могут похвастать практически свежими фресками.

Шотландец кивнул.

– Еще одна причина оставить колонны на том же месте, где их возвели.

Сэр Гарднер осторожно закрыл зонт.

– Собираетесь упомянуть этот довод в вашей книге?

– Да, среди прочих.

– Что ж, это правильно… – Хозяин вдруг словно опомнился. – А впрочем, для разговора есть темы поважнее, чем диковины моего дома. – Он возвратил зонт в защитный футляр и поднял на гостя заблестевшие глаза. – Надеюсь, вы ничего не имеете против собак?

– В детстве я часто играл с терьерами.

– Так и думал. Знаете, мой пес очень тонко чувствует неприязнь и, если бы он уловил с вашей стороны хоть малейшую фальшь – давно уже зарычал бы.

– Вот видите.

Хозяин и гость забрали беспристрастного четвероногого судью из конуры на первом этаже и отправились в Риджентс-парк.

– Новый паша Египта проявил похвальную заинтересованность в сохранении руин, – произнес сэр Гарднер, спешащий за терьером, который рьяно натягивал поводок, – но все-таки книга вроде вашей никогда не помешает.

Ринд из последних сил поспевал за ними, рискуя повредить слабым легким.

– Буду счастлив, если она заставит одуматься хоть одного мародера.

– Сейчас, разумеется, все не так ужасно, как в былое время, когда гробницы преспокойно вскрывали при помощи пороха и таранов, а целые стены тайно вывозили за границу в деревянных ящиках. Я наблюдал подобное чуть ли не каждый день.

– Представляю, как разрывалось ваше сердце.

Сэр Гарднер пожал плечами.

– Ну, эти люди находили, что возразить.

– Да уж, они за словом в карман не лезут.

– Видите ли, тогдашний паша велел разбирать древние храмы на строительные блоки. Так вот, расхитители утверждали, что попросту спасают памятники от уничтожения, подобно тому как вы пытаетесь сохранить каменные пирамидки своей родины от строительства железных дорог.

Ринд покачал головой.

– В жизни минус на минус еще никогда не давал плюса.

– Вы правы, – одобрительно посмотрел на него сэр Гарднер. – Еще как правы. Однако признаюсь, моя собственная совесть начинала временами колебаться. Подозреваю, что ваш шотландский характер отличается куда большей несгибаемостью.

Тут молодому человеку полагалось почувствовать себя польщенным, но вместо этого он испугался, как бы не отойти далеко от темы, увлекшись своим любимым вопросом. И вдруг он услышал:

– В письме вы упомянули, что думаете начать с изучения наполеоновской экспедиции.

Ринд напрягся.

– Ну… это ведь он открыл дорогу в Египет всем мародерам.

– Да, но французы всего лишь вырезали надписи на колоннах, до настоящего разрушения дело не дошло. Можно сказать, что в эпоху римлян расхитители позволяли себе гораздо больше.

– По крайней мере в ту пору Египет был практически нетронут. – Внезапно молодого человека понесло еще дальше: – И потом, сама личность Наполеона… От его присутствия любая тайна становится еще притягательнее.

«Тайна?! – внутренне застонал он. – Я что, произнес это вслух?!»

Сэр Гарднер посмотрел на шотландца с любопытством.

– Что вам известно о похождениях Наполеона в Египте?

Ринд помолчал.

– А почему вы спросили?

– Хотел для начала установить границы ваших собственных познаний. Возможно, вы удивитесь малочисленности сохранившихся научных сведений об этой экспедиции.

Впервые молодой шотландец мог без обиды расписаться в собственном невежестве, ведь после памятного визита в Букингемский дворец мистер Гамильтон даже не пытался заниматься его дальнейшим образованием, объяснив свое нежелание «стратегическими причинами».

– Э-э-э… – начал Ринд. – Я слышал, что Наполеон выстроил свои войска перед пирамидами и воскликнул сакраментальное: «Солдаты! Помните, что с этих вершин на вас глядят сорок столетий!»

– Предположительно так и было. Что еще?

– Ну… – Ринд искренне напрягал память. – Он взобрался на вершину Великой пирамиды, потом случилось какое-то восстание, потом он побывал в Палестине… видел несколько мумий – и нашел Розеттский камень.

– Это все? – осведомился сэр Гарднер.

– В основном, да. Как я ответил урок?

– Могу заверить, что вы по крайней мере наполовину правы.

– Только наполовину? – Ринд заморгал. – А… что не так?

– Не важно. Вы когда-нибудь слышали о сэре Уильяме Гамильтоне?

Ринд едва не залился краской.

– Сэр Уильям Гамильтон? Из Британского музея?

Археолог усмехнулся.

– Нет, не У. Р. Гамильтон. Я думал, вам уже известно, что У. Р. вовсе не означает «рыцарь».

– А… ну да.

– Я имею в виду сэра Уильяма Гамильтона, прославленного метафизика, вашего земляка. Удивительный человек. У него любопытные взгляды относительно мифического восхождения Наполеона к вершине Великой пирамиды.

– Мифического? Так это неправда?

– О, разумеется, Наполеон предпринял одно или два путешествия к пирамидам, но нет ни единого документального подтверждения, чтобы он куда-то поднимался; с чего бы французским историкам умолчать о подобном подвиге? Похоже, вместо этого Наполеон стоял в стороне, наблюдая за тем, как его ученые спутники взбираются по гигантским строительным блокам, – ведь это было суровое, даже пугающее испытание для человека с его ростом.

– Да, но я уверен, – начал Ринд, – что видел иллюстрацию в одном фолианте, и там Бонапарт стоял на вершине…

– Разумеется: какой же художник устоит перед столь символичной картиной? Об этом-то и писал сэр Уильям. Если подавляющее большинство полагает, будто Наполеон поднимался на Великую пирамиду, то какая разница, есть ли здесь доля правды?

– По-моему, правду всегда нужно отделять от мифов.

– Верно. Однако, имея дело с Наполеоном, чья жизнь окружена легендами, кто скажет, где пролегает эта граница? Особенно если такая личность материализуется в Египте, то есть в колыбели мифов. Вдобавок даже у самого бескомпромиссного историка бывают ситуации, когда приходится уступать общественным предрассудкам. И потом, нам попросту не дано всего знать; существуют белые пятна, дерзкие предположения, неубедительные свидетельства, противоречивые истории, не заслуживающие доверия рассказы, наконец, пропаганда – вот где миф оказывается более ценен, живуч и плодотворен.

Ринд не совсем понимал, к чему эти речи, но продолжал волноваться, как бы его не раскусили.

– По-вашему, выходит, нет никакого смысла в исследованиях и во всем, что касается наполеоновской экспедиции, буквально ничего нельзя принимать на веру.

– О, мы можем принять на веру очень многое. Упрочив свое положение в Каире, Наполеон правил твердой рукой, если не сказать – жестоко. Его уважали и ненавидели. Он посылал ученых на самые легендарные исследования. Однако не прошло и года, как он внезапно решил вернуться. А вот все остальное, что происходило в промежутке, – с улыбкой прибавил сэр Гарднер, – овеяно мифами.

В парке он отпустил терьера с поводка и теперь наблюдал, как радостно тот носится между деревьями. Ринд был в задумчивом настроении, а его спутник неожиданно впал в философию.

– С другой стороны, – произнес он, – не подумайте, будто бы я намерен оспаривать место Наполеона в египетских анналах. С исторической точки зрения будет несправедливо его недооценивать. Ведь это было первое значительное столкновение между Западом и Востоком, если не считать Крестовых походов. Вы только вообразите! Отзвуки подобных встреч гремят в веках.

Расшалившийся пес тем временем вспугнул нескольких уток и загнал их в пруд.

– К тому же Наполеон сыграл решающую роль в зарождении археологии – этого тоже нельзя отрицать. Я просто предупреждаю вас: не поддавайтесь чарам этого человека. Будьте осторожны с легендой, иначе она захватит ваше воображение так, что вы и представить не можете. Согласитесь, не очень приятная перспектива для молодого археолога, которому еще столько нужно успеть.

– Непременно учту, – заверил шотландец, всерьез опасаясь, как бы его расследование не зашло в тупик, не успев начаться.

Неутомимый пес решил, что бедные утки достаточно напуганы, и принялся носиться по парку в поисках новой добычи.

– Как зовут этого малыша? – праздно полюбопытствовал Ринд.

Однако сэр Гарднер тянул с ответом; Ринду даже начало казаться, что тот не расслышал вопроса. Но вот наконец прозвучало смущенное:

– Наполеон.

Известный археолог покаянно улыбнулся.

По настоянию сэра Гарднера Ринд взялся читать в английском переводе «Voyages dans la Basse et la Haute Égypte» [30]30
  «Путешествия по Нижнему и Верхнему Египту» (фр.).


[Закрыть]Денона, знаменитый отчет художника о египетском походе, снабженный авторскими иллюстрациями.

До сих пор молодой шотландец немногое знал об этом человеке, разве что часто слышал в разговорах упоминание его влиятельного и отчего-то грозного имени. В Эдинбурге Ринд поборол искушение и не стал читать о приключениях Вивана Денона, отчасти потому, что не имел лишнего времени для подобных развлечений, но главным образом – не желая, по примеру автора, поддаваться таинственным чарам заморских стран. Даже теперь, уже с книгой в руках, он ловил себя на том, что намеренно пропускает абзацы, перелистывает целые страницы, пытаясь сохранить холодную и трезвую голову. Однако, несмотря на самые ревностные усилия, Ринд очень скоро увлекся. Такая уж это была история.

В октябре тысяча семьсот девяносто восьмого года Денон покинул Каир, нарядившись в оливковый фрак, вельветовый жилет, лаковые туфли и вызывающую фетровую шляпу. Девять месяцев спустя он вернулся в разодранном тюрбане, краденом пехотном мундире, оборванных шальварах из муслина и сандалиях, подбитых парусиной, – исхудалый, темный от загара, с лицом, испещренным шрамами, подозрительно похожими на следы оспы; в его запавших глазах темнела бездна пережитых столетий.

Якобы по собственной воле пустившись на поиски приключений (книга умалчивала о мистическом чертоге и необычных отклонениях от наполеоновского маршрута), он все это время странствовал бок о бок с воинами бесстрашной Двадцать первой полубригады под командованием генерала Луи Шарля Дезэ, преследуя остатки свирепых войск мамелюков до самого Верхнего – или Южного – Египта. Снова и снова враг отступал, будто бы растеряв последние силы, только для того чтобы перегруппироваться, набрать новых рекрутов и яростно броситься в бой с неверными. Придворный Денон, еще несколько месяцев тому назад утопавший в Париже в лучших перинах из утиного пуха, превратился в свидетеля ежедневных стычек: пехота против всадников, машущих кривыми турецкими саблями, мушкеты против изогнутых кинжалов и острых пик. Не раз и не два человек, составлявший ему компанию за завтраком, еще до обеда терял свои внутренности на глазах у автора книги. Но и возмездие было не менее ужасно. Стоило застрекотать карабину или даже блеснуть отобранной у противника сабле – и вот уже было готово пиршество для стервятников и шакалов.

«Война, ты ослепительно прекрасна в исторической дали, – писал Денон, – а вблизи отвратительна».

Чрезвычайные условия вдвойне осложняли любую научную работу. Слишком часто исследователь проводил в новом храме буквально считаные минуты – и тут же в спешке седлал своего осла под яростный бой барабанов. Нередко сами руины таили опасность, давая укрытие снайперам, гиенам и враждебно настроенным местным жителям. В роли мольберта могло выступать подставленное колено или верблюжий горб, а рисовальные принадлежности приходилось на ходу мастерить из обугленных щепок и оплавленных пуль. Кроме того, природа посылала одно суровое испытание за другим: песчаные самумы, испепеляющую жажду, носовые кровотечения, волдыри, глазные болезни, расстройства желудка. Люди и кони сплошь и рядом становились жертвами нестерпимого зноя, страдая безумным сердцебиением; их легкие больно сжимались, конечности сводило корчами, а мозг заполняла черная тьма – ужасная, мучительная кончина.

Тем не менее автор старался как мог. День за днем он осматривал пирамиды, монастыри, лабиринты и крепости. Решительно заходил в пещеры, лачуги, спускался в запечатанные подвалы и в петляющие подземные галереи. Ночевал в склепах, которые кишели жалящими насекомыми. Бывал и в тесных курятниках, и во дворцах на сотни комнат. Бесстрашно проникал в заброшенные селения и спотыкался о минареты, погребенные в песках. Дивился пирамидам Сахары, небесной планисфере Дендеры, карнакским колоннам, поющим колоссам Мемнона [31]31
  Колоссы Мемнона – гигантские статуи, которые располагаются на западном берегу Нила в Фивах, рядом с современным Луксором. Согласно историческим сведениям, один из колоссов был частично разрушен в результате землетрясения в 27 году до нашей эры. С тех пор в трудах греческих и римских авторов упоминается странный протяжный звук, который камень издавал на рассвете. Считалось, что так Мемнон приветствовал свою мать Аврору, богиню утренней зари. Услышать голос погибшего героя приезжали многие путешественники. Статуе приписывали способности оракула, а ее голос считался знаком благосклонности богов. После реставрации по приказу римского императора Септимия Севера статуя умолкла навсегда. Позже этому удивительному явлению нашли вполне прозаическое объяснение. По всей видимости, звук возникал от ветра, скользящего по трещинам монумента, либо от вибраций, происходящих под воздействием тепла на остывший камень.


[Закрыть]и божественному острову Филе, [32]32
  Храмовый комплекс на острове Филе (Филэ или Филы): храм Нектанеба I, павильон Трояна, храм Хатор и монументальный храм Исиды – один из немногих хорошо сохранившихся архитектурных сооружений времен Птолемеев.


[Закрыть]а посетив Луксор, зарисовал тот самый обелиск, что много лет спустя воздвигнется над погребальной процессией Наполеона в Париже.

– Представляю, как это должно быть потрясающе, – рассуждал сэр Гарднер у себя в гостиной, разбирая подходящие по цвету образцы, – увидеть все эти древности так, словно ты – один из первых зрителей.

Ринд оторвался от записи беглых заметок.

– Но вы же сами утверждали, что еще прежде в Египте бывало множество путешественников.

– Денон обладал особенно проницательным взором. Во многих смыслах это он открыл Египет для современности. После него храмы уже не те.

– Значит, Денон… Вы хотите сказать, его пристальный взгляд в каком-то смысле умалил загадку Египта?

– Денон и его восторженные последователи. Общими усилиями они лишили древние памятники былого величия, словно прошлись по ним ураганом, – это бесспорный факт.

– Получается, к тому времени, как вы попали в страну?..

– Храмы, чертоги, гробницы – слишком многие из них уже были изучены и измерены, зарисованы в мельчайших подробностях, воспроизведены в скульптуре, что, сами понимаете, заметно приуменьшило радость открытия. Оставалось одно – искать никому не известные склепы и чертоги.

Молодой собеседник увидел неплохую возможность – и не преминул ею воспользоваться.

– И сколько же вы нашли?

Знаменитый археолог пристально посмотрел на него поверх образцов.

– Сколько смог.

Ринд поспешил сделать вид, будто поглощен своими заметками.

Сэр Гарднер продолжал буравить его взглядом.

– Могу я спросить, как вам его «Путешествия»?

– Продвигаюсь… – ответил шотландец, силясь не выдать своего горячего интереса.

– И что вы думаете?

– По-моему, это просто… восхитительно.

– Разумеется, – оживился сэр Гарднер. – А знаете, что меня восхищает больше всего?

– Гравюры?

Археолог усмехнулся.

– Нет, хотя они тоже изумительны. Автора отличает глубина моральной ответственности за происходящее. Его занимает судьба страны, а не только древние руины. Денону хватает силы духа, хватает дерзости задаваться вопросами о том, каковы мотивы экспедиции. Он размышляет, не явились ли французы с тем, чтобы просто сменить мамелюков на троне, и чем вообще последние заслужили такую немилость. Причем все это – на страницах книги, посвященной главнокомандующему кампании.

Ринд кивнул.

– Да уж, редкая храбрость.

– И это при всей его осторожности.

– Скажите, а вы ни разу не встречались?

Сэр Гарднер отвел глаза.

– Ну, когда я впервые приезжал в Париж, старик еще держался молодцом… – Тут он умолк, отложил образцы и явно решил сменить тему: – А как вы смотрите на то, чтобы вместе отужинать?

Ринд невольно заартачился.

– Это слишком любезно с вашей стороны, сэр Гарднер, но я не могу, в самом деле…

– Пустяки, мой мальчик. Не желаю ничего слушать. По воскресеньям моя экономка готовит отменное жаркое под изумительной устричной подливкой. Увы, львиная доля в итоге перемещается в миску Наполеона.

Шотландец не сразу сообразил, что речь идет о собаке.

– Тогда тем более, я не собираюсь отнимать у бедняги…

– Вздор. Вы чересчур учтивы. А я так очень рад, что нашел возможность отплатить фортуне за гостеприимство сэра Уильяма Джелла. Вы ведь о нем слышали?

– Это антиквар?

– Да, и в свое время – знаменитейший. Когда я был примерно ваших лет, он пригласил меня к себе домой в Рим, а позже в Неаполь и помог досконально изучить историю Египта. Потом, будучи слишком болен, чтобы путешествовать, он послал меня в эту загадочную страну как своего заместителя. То были лучшие годы моей жизни. Увы, они миновали. Однако история порой повторяется, и довольно неожиданным образом.

Ринд не стал возражать, хотя, сказать по правде, неприятно удивился тому, что сэр Гарднер может питать в его отношении большие надежды. Молодой человек вовсе не собирался в Египет. Он преследовал одну лишь цель – раскопать неведомые секреты прославленного археолога, что бы они собой ни представляли, и разом отделаться от нелегкой шарады. Можно ли наслаждаться обществом словоохотливого и великодушного хозяина, можно ли вообще хоть чему-то радоваться, затаив в сердце подобные мысли?

По мере того как гостиная исподволь наполнялась волнующим ароматом жареной утки, Ринд увлеченно перечитывал «Путешествия», открывая для себя в записках художника необыкновенную человечность и обличительные мотивы.

«Можем ли мы ненавидеть этих людей? – писал Денон о жителях покоренных земель. – Имеем ли право умалять их достоинство, превращать в пленников? Разве не станут они для нас вечным укором, готовя богатые урожаи на могилах своих предков?»

Честно говоря, чем ближе молодой шотландец узнавал автора книги, тем ярче бросалось ему в глаза их несомненное сходство с радушным хозяином – сэром Гарднером. Оба прослыли знатоками учтивых манер и изящества в одежде. Оба чрезвычайно ценили хорошее общество и при этом по большей части вели уединенный образ жизни. Оба были одаренными художниками, дилетантами, снедаемыми страстью к подлинной красоте. Оба неутомимых путешественника снискали величайшую славу, написав знаменитые книги о Египте. В свою очередь, каждый был отмечен монаршей благосклонностью: Денон стал имперским бароном, а сэр Гарднер – королевским рыцарем. При этом, несмотря на все достижения и большую известность, оба черпали силы в неколебимой природной скромности.

Тем более искусственным и до странного приглаженным казалось Ринду само посвящение Наполеону на фронтисписе «Путешествий»: «Соединить величие вашего имени с величием египетских монументов – значит связать славные победы наших дней с легендарными временами в истории. Я всеми силами стремился к тому, чтобы сей труд оказался достоин героя, которому посвящается».

В конце концов читатель решил, что не имеет права сомневаться в чужой лояльности. Остаток дня он провел, все сильнее очаровываясь легендарными приключениями, покуда сэр Гарднер нагуливал аппетит в компании терьера по кличке Наполеон, к которому был привязан всей душой – пожалуй, не менее, чем Денон – к своему главнокомандующему.

– Так вы говорите, он часто упоминает Египет?

– А если когда и отвлекается, – рассказывал Ринд, – то с явной неохотой.

У. Р. Гамильтон понимающе кивнул.

– Да, эта страна умеет вскружить голову.

Разговор проходил в достопамятном, похожем на склеп кабинете. Гамильтон восседал за баррикадой письменного стола. Глядя, как остатки эфемерных волос тщетно силятся прикрыть скальп собеседника, шотландец невольно подумал о том, что в отличие от Денона этот старик выглядит полной противоположностью сэру Гарднеру Уилкинсону – скрытный, невзрачный с виду, к тому же лысеющий; да и морщины у него не от частых улыбок, а от привычки вечно хмуриться. Гамильтон постоянно таился в тени, тогда как знаменитого археолога влекло яркое солнце.

– А как насчет Наполеона? Или Денона? О них он когда-нибудь говорит?

– То и дело, – ответил Ринд. – Думаю, последний вызывает у сэра Гарднера особенно нежные чувства.

Гамильтон фыркнул.

– Боюсь, он не имел чести познакомиться лично с этим старым мошенником.

– А вот я не уверен.

Собеседник еле заметно подался вперед.

– Прошу прощения. Он утверждал обратное?

– Честно говоря, затрудняюсь ответить. Сэр Гарднер часто склонен изъясняться намеками.

– Вот уж воистину, досадная черта характера. Кстати, он, случаем, не упоминал сэра Уильяма Джелла?

– И с очень большой теплотой. Сэр Гарднер постоянно называет себя его учеником.

– Да, это правда. Так вот, учителя тоже бесила его манера двусмысленно изъясняться.

Где-то на улице Монтегю загремел экипаж. Ринд беспокойно поерзал в кресле.

– Не могу отделаться от подозрения, будто сэр Гарднер воспитывает меня точно так же, как Джелл воспитывал его самого.

– На это я и рассчитывал.

– И кажется, с дальним прицелом – отослать меня в Египет.

– Он так и сказал?

– А чем еще объяснить подобное воодушевление?

Гамильтон просиял.

– Отличная новость, юноша. Похоже, он в самом деле берет вас под крылышко.

– Но я же… Вы понимаете?

– Что такое?

– Я не могу в Египет. И думать об этом не хочу. Ни в коем случае.

Колючие брови Гамильтона сошлись на переносице.

– Что это, юноша, на вас нашло? На свете бывают места и поскучнее.

– Нет, ни за что, никогда не соглашусь. Поверьте, я серьезно.

– Даже в интересах нации?

Ринд вспомнил разговор с королевой Викторией и едва не дрогнул.

– Нет… нет и нет, – повторил он, помотав головой. – Серьезно…

Гамильтон хмыкнул.

– Ну и ладно. Уверен, что в этом не будет необходимости. Но ради стратегических соображений с вашей стороны будет куда полезнее не отказываться от этой идеи в присутствии сэра Гарднера. Надеюсь, вы понимаете?

– Понимаю.

– Если он поверит, что сможет уговорить вас участвовать в поездке, это повысит ваши шансы подобраться к его дневникам. Видите ли, в Египте сэр Гарднер записывал все до мельчайших подробностей и к тому же чертил бесценные схемы.

– По-моему, я их видел.

Гамильтон изумленно вскинул голову.

– Еще раз прошу прощения. Он вам их показывал?

– Не совсем. Но в кабинете сэра Гарднера длинными рядами стоят переплетенные журналы.

– Он пустил вас к себе в кабинет?

– Буквально на минутку. Я мало что разглядел.

– Но ведь сэр Гарднер ни единой душе не позволяет туда заходить, даже своей экономке. Вы это знали?

– Он запирает кабинет, когда выходит, и держит его всегда на замке.

– Надо же – получить доступ к чертогу, не менее таинственному, чем все чертоги Египта… – с восторженным видом произнес Гамильтон. – Думаю, вы себе даже не представляете, какой удостоились чести. Это самый верный знак. – Он помедлил. – Думаете, вы когда-нибудь сможете побывать там… в частном порядке?

Шотландец пожал плечами.

– Поживем – увидим. Хотя сэр Гарднер и впрямь заинтересован в том, чтобы я больше времени проводил за работой. Он даже, – прибавил молодой человек приглушенной скороговоркой, – предложил мне у него поселиться.

Гамильтон склонился вперед, приложив ладонь к уху:

– Как вы сказали, юноша?

– Я приглашен к нему в дом в качестве постоянно проживающего ученика. Под лестницей как раз пустует комната…

– Правда? Да это же неоценимая возможность!

– Но я еще не дал согласия.

– Должны дать!

Ринд покачал головой.

– Нет. Вы чересчур много просите.

– Но это ускорит открытие… Ее величество будет в полном восторге!

– Нет, в самом деле, вы не можете ожидать, чтобы я… ну…

– Знаете, если он оформит постоянное кураторство…

– Но… – Ринд запнулся и снова почувствовал, что поддается на уговоры. – Э-э-э… – выдавил он, думая о национальных реликвиях. – Ладно, я еще подумаю.

– Так-то лучше, юноша.

Молодой человек еще раз покосился на собеседника, увидел бескровную самодовольную ухмылку и узкие щели глаз и с трудом подавил в себе поднявшееся негодование. Если на то пошло, он был от природы скромен, однако терпеть не мог играть роль покорной овечки; гордился своими манерами и простодушием, но не желал становиться жертвой бессовестных манипуляций.

– Хочу заметить, – начал Ринд, собравшись с силами, – на данном этапе будет полезнее хотя бы немного просветить меня насчет предмета поисков.

– Что вы хотите сказать?

– В смысле… Понимаю, в неведении тоже есть свои преимущества, просто в определенный момент оно начнет представлять опасность.

Гамильтон хмыкнул.

– Вот как? Нашей борзой маловато запаха?

Ринд уловил в его словах насмешку.

– Это серьезно, – не сдавался он. – Я же могу пропустить какое-то косвенное доказательство и даже не знать этого. А то и что-нибудь посерьезнее. Да я могу пропустить… вообще все.

– Разумно. Прошу вас понять меня правильно. Пожалуй, на сегодняшний день легкий намек вам действительно не помешает. Можете для начала прочесть книгу Денона «Путешествия по Верхнему и Нижнему Египту». Я достану вам экземпляр…

– Уже прочитал. Два раза.

Гамильтон поморгал.

– Уже, говорите?

– По совету сэра Гарднера.

– Вот оно что. А он объяснил вам, зачем это нужно?

– Чтобы лучше ознакомиться с египетской кампанией.

– Может, он обратил ваше внимание на определенные отрывки?

– Да нет.

– И не предлагал поискать в книге что-то конкретное? Хоть что-нибудь?

– Ну если только…

– Если только?..

– Разве что человечность.

– Человечность? – Гамильтон поразмыслил, наморщив лоб. – Поразительно.

Некоторое время он сидел, задумавшись, с туманным взором.

Ринд беспомощно пожал плечами:

– А в этой книге что-то есть? Угадал?

В глазах Гамильтона не сразу появилось осмысленное выражение.

– Какой-нибудь секрет? – продолжал допытываться Ринд. – Или ключ, который нужно найти?

– Прочитайте еще раз. Или пять раз, если понадобится.

– Но вы должны мне сказать! В записках Денона скрыто что-нибудь важное?

Но Гамильтон уже отпрянул обратно в тень.

– Важнее всего, юноша, то, о чем автор умалчивает, – провещал он из глубокого полумрака, сгустившегося за письменным столом. – О чем он недоговаривает. Вот вам настоящая тайна.

Следующей ночью молодой человек внимательно перечитывал «Путешествия» при свечах, расположившись у себя в комнатушке под лестницей. Лишь теперь, вооружившись скептическим видением Гамильтона, он заметил осознанно – и даже изощренно – оставленные белые пятна. Не то чтобы в книге недоставало подробностей: напротив, она изобиловала сведениями о местных флоре, фауне и особенно архитектурных сооружениях, живописала битвы и лишения, выпадавшие на долю путешественника, и, кроме того, как указывал сэр Гарднер, содержала многочисленные отступления морального и философского характера. И все же стоило автору коснуться так называемых технических вопросов – точных дат, имен, приказов, побуждений и, в частности, разговоров с Наполеоном, – рассказ принимал весьма обтекаемые формы, сбивая исследователя с толку.

Ринд поднял глаза, утомленные мерцающим светом, и несколько раз крепко зажмурился. А вдруг у него разыгралось воображение и все это – просто влияние Гамильтона? Предваряя свои заметки, Денон и сам написал о том, что книга предназначалась для легкого чтения, а не для научных кабинетов. Это вполне объясняет некоторые пробелы, непоследовательность и даже противоречия в изложении: чего и ждать от воспоминаний, изложенных на пяти сотнях страниц и к тому же родившихся уже в уютной и безопасной обстановке Парижа?

Понемногу читателя одолела усталость, но и тогда, когда книга выскользнула из рук, он продолжал терзаться сомнениями. Очень легко было поверить в человечность Денона. И так же легко – в его скрытность. В любом случае, события египетской кампании Наполеона Бонапарта, со времени которых сменилось лишь два поколения, успели обрасти мифами, если не сказками, полными широких жестов, красивых поз и великих истин; казалось, им, словно клинописным табличкам, суждено было не одно столетие ожидать расшифровки.