Текст книги "Тайна смерти мисс Вейн (= Роджер Шерингэм и тайна мисс Вейн)"

Автор книги: Энтони Беркли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Наступило недолгое молчание.

– Слава богу, Маргарет, по-видимому, уже не касается вся эта история,сказал Энтони.

– Да, к слову о Маргарет. Я хочу, Энтони, чтобы все, о чем я тебе рассказал, ты расценил как нечто в высшей степени конфиденциальное. Для нее лучше пока ничего об этом не знать, во всяком случае, пока не придет ответ из Скотленд-Ярда. Иначе у нее могут возникнуть неоправданные надежды, да и в любом случае, я не хочу, чтобы это стало достоянием гласности. На ее вопросы ты можешь просто отвечать, что я все еще навожу справки. Договорились?

– Но я совершенно уверен, что Маргарет можно доверить...

– Но это не вопрос доверия,– перебил его Роджер тоном, не допускающим возражений.– Ты должен рассматривать эту информацию как мою частную собственность, пока я не сочту нужным сделать ее общеизвестной. Если я не смогу полагаться на твое умение держать язык за зубами, то я просто не буду ничего тебе рассказывать. Так как же мы поступим?

– Ну разумеется, если для тебя это так важно,– немного сварливо ответил Энтони.

– Да, очень важно,– жизнерадостно подытожил разговор Роджер,– а теперь выпей пивка!

Энтони встал.

– Нет, спасибо. Дело в том, что я... что мне сейчас надо уходить.

– Неужели эту девушку еще не тошнит при одном твоем виде, Энтони?откровенно удивился Роджер.– Единственное время, когда ты не слоняешься вокруг нее, так это во время еды.

– Да, но она сейчас совершенно одинока,– возразил обидчиво Энтони,– она совсем не видит тех двоих, только разве за обеденным столом. И если бы не я, то у нее никого не было бы, ни одной души в целом мире.

– Но тебе не приходило в голову полюбопытствовать: а может, она как раз предпочитает одиночество?

– Чудак ты и осел, и ничего не понимаешь.– Но Энтони был еще весьма терпим к столь явному непониманию ситуации.– Ну да ладно, привет! Надеюсь, увидимся попозже.

– Г-р-р-р-р...– проворчал вдогонку Роджер.

Однако Роджер тоже провел довольно интересный вечерок. Он три часа подряд наслаждался ничем не ограниченной возможностью наблюдать, как инспектор Морсби всячески пытается разузнать у него, чей отпечаток большого пальца сейчас на пути в Лондон. И Роджер, мягко, но решительно отбивая неустанные, но безуспешные атаки, получил немалое удовольствие.

Глава 18

Приготовления к аресту

На следующий день было воскресенье, и Роджер решил отдохнуть. Он никогда не приветствовал бездеятельность, но в ожидании скорого ответа из Скотленд-Ярда не находил себе подходящего дела. Воскресным утром он лежал на маленькой площадке, поросшей травой, в скалах, и лениво обсуждал с Маргарет и Энтони текущее дело и жизнь вообще. Днем он возлежал на травке уже в одиночестве с книгой в руках, в то время как Маргарет и Энтони где-то в другом месте обсуждали наедине прочие аспекты жизни. Инспектор, по-видимому, был занят каким-то личным делом и отсутствовал.

Вечером Роджер и Энтони явились на ужин к доктору Вэйну. Создавалось впечатление, что доктор особенно симпатизирует Роджеру. В своих симпатиях он зашел настолько далеко, что уже в шесть вечера запер лабораторию, и Роджер справедливо расценил это как самый грандиозный комплимент. Они провели приятный и спокойный вечер, и никто ни единым словом не упомянул ни о миссис Вэйн, ни о ее смерти, ни о результатах следствия.

– По сути дела,– признался Роджер Энтони на обратном пути в гостиницу,если бы я не знал, что в доме траур, я бы ни в жизнь не догадался, что хозяйка дома погибла насильственной смертью меньше недели назад.

Симпатию к нему доктора Роджер воспринял с интересом – настолько этот большой, громоздкий человек был искренен и предельно честен. Он не скрывал своих предпочтений, и Роджер был убежден, что доктор был бы столь же откровенен, если бы испытывал к нему чувство ненависти. Подытоживая свои раздумья во время довольно молчаливого возвращения домой, Роджер невольно пришел к выводу, что, как бы ни относился доктор к жене прежде, ко времени ее смерти он почти не сохранил к ней никаких нежных чувств. Точно таким же образом и в его отношении к мисс Уильямсон не было ничего, кроме довольно безличного чувства товарищества. "А это, надо полагать, весьма огорчительно для любой скромной девицы, которая старается привязать к себе мужчину так усердно, как эта леди",– думал Роджер.

Понедельник тоже оказался днем вынужденного отдыха, и поэтому Роджеру пришлось искать развлечений не только для себя, но и для Энтони. Маргарет, просочились сведения, обремененная домашними хлопотами, не могла вырваться из круга понедельничных забот ни на минуту. Роджер, предполагая, что, наверное, надо положительно оценить подобную тактику, вынужден был наблюдать, как не находящий себе места Энтони угрюмо бродит по дороге перед гостиницей, носками подбрасывая мелкие камешки.

Так продолжалось до одиннадцати часов утра, когда была доставлена вторая почта, но и с ней не пришел казенный конверт для инспектора Морсби. Тогда Роджер нанял двухместный экипаж и повез Энтони в Сэндси. Они вернулись в половине восьмого вечера (древний экипаж был не в ладах с проселочной дорогой), и оказалось, что инспектор Морсби ожидает их в гостиной.

– Привет, инспектор,– сразу же взял быка за рога Роджер,– есть ли какие новости?

Инспектор наградил его благосклонным взглядом.

– Да, сэр, поступили новости из Главного ведомства.

– Ну и что? Благоприятные?

– Благоприятные, сэр?– переспросил инспектор с невыносимой медлительностью.– Ну это зависит от того, что вы считаете благом. А как вы, джентльмены, насчет ужина? Я так проголодался, что съел бы сейчас быка. Забавно, однако в жару у меня всегда разыгрывается аппетит. Моя жена говорит...

– Инспектор,– довольно бесцеремонно перебил его Роджер.– Мне жаль вашу жену и детей. Очень жаль. Им, наверное, приходится много страдать. Вы, между прочим, кажется, упомянули, что пришли вести из Скотленд-Ярда?

– Да, сэр, пришли. Ну и что?

– Не хочу быть мышкой в вашей игре, инспектор Морсби,– с чувством собственного достоинства заявил Роджер,– так что передайте мне, пожалуйста, отзыв из Главного ведомства, пока я не сломал вам шею. Даже мышь способна превратиться, как вам известно, в...

– А я подумал, что мы переговорим обо всем после ужина,– возразил простодушно инспектор.

– Неужели? Тогда передумайте. Отзыв, пожалуйте отзыв, инспектор!

– Ваш кузен весьма нетерпеливый джентльмен, да?– обратился инспектор к Энтони, улыбаясь еще невыносимее.

– Да, но если его разозлить, он становится ужасно опасен. Мы, родственники, всегда поэтому потешаемся над ним.

– И что же, это хоть в какой-то степени идет ему на пользу?– спросил инспектор с искренним интересом.– Мой собственный опыт общения с такими нетерпеливцами наводит на мысль, что вы должны...

Роджер открыл дверь и крикнул вниз:

– Хозяин, погасите плиту. Мы будем ужинать не раньше полуночи.

– Сдаюсь, сэр,– поспешил заявить инспектор,– вот вам отзыв!

– Хозяин, зажгите плиту,– громогласно скомандовал Роджер,– и немедленно подавайте на стол.

Получить отзыв было пределом желаний Роджера. Лаконичный текст гласил:

Подтверждаем, что отпечаток правого большого пальца принадлежит Сэму Филду, он же Скользкий Сэм, он же Устрица, он же Небесный Следопыт, он же Герберт Питерс, он же Герберт Смит и так далее, и тому подобное. За ограбление с применением насилия был в заключении два года, с 1909 по 1911; за квартирную кражу со взломом три года, с 1913 по 1916; пять лет, с 1918 по 1923, за мошенничество и присвоение чужих денег. Разыскивается сейчас по трем сходным обвинениям. Невысок, на правой щеке темная родинка, голубые глаза, большой нос, неплохое образование, хорошо говорит, приятные манеры. Любит представляться юристом, священником, вообще человеком интеллигентной профессии.

– Слава богу!– воскликнул Роджер и передал отзыв Энтони.

– Я считаю, что вас это должно заинтересовать, сэр,– заметил инспектор.– Преподобный Сэмюел Медоуз и есть этот субъект. Если помните, мне сразу показалось, что я уже где-то видел лицо этого человека. Наверное, держал в руках его фотографию.

– Герберт Питере!– пробормотал отрывисто Роджер.– Знаете, внутренний голос подсказывал мне, что это, возможно, муж миссис Вэйн, но я не смел высказать свою догадку вслух. Слишком уж подобная удача казалась невероятной. Но, кажется, вы говорили, что о Герберте Питерсе у вас нет никаких сведений?

– Да, это наша недоработка,– благородно признал данный факт инспектор.

– Но теперь вы, надеюсь, не сомневаетесь, что это он и есть?– настаивал Роджер.

Однако инспектор вместо прямого ответа спросил:

– А чем он, по-вашему, руководствовался в своих действиях?

– Ну, он, очевидно, шантажировал миссис Вэйн. Для него это был подарок судьбы. Она вышла замуж за доктора, пока он мотал пятилетний срок, и, наверное, надеялась, что он потом не сможет ее найти. Да, для нашего дружка Питерса ее замужество было настоящим подарком.

– Но вы не ответили на мой вопрос, сэр,– мягко упрекнул Роджера инспектор.– Шантаж был бы предлогом убийства для нее, а не для него. Каков же был бы его мотив, чтобы ее устранить?

Роджер положил на тарелку маринованную луковицу.

– Ну, сказать что-либо определенное на сей счет невозможно, а? С вашего позволения, я мог бы назвать с полдюжины совершенно убедительных мотивов, но один из них мне кажется самым убедительным: она знала, что выдано три ордера на его арест уже после пятилетнего срока, так что на его шантаж она могла бы ответить угрозой выдать его полиции. Он понял, что это конец, и внезапно, в приступе паники, столкнул ее с обрыва. Как вам эта версия?

– Да, это правдоподобно,– согласился инспектор.

– Когда ты покончишь с картофелем, Энтони, то поведай, прекрасный мой кузенчик, а что ты думаешь обо всем этом?

– Ну мне кажется, тут все ясно. Мы знаем, что у него было несколько поводов к убийству. Например, он мог ее по-настоящему любить и ужасно ревновал к доктору. Он мог, например, прийти в ярость, когда она ему рассказывала о своем браке.

– Да, мысль хорошая,– согласился Роджер,– то есть никакого шантажа не было и в помине. Но миссис Вэйн испытывала страх. Это подтверждается словами Маргарет, что ее кузина за неделю или две до смерти кого-то очень боялась. Да, кстати, Энтони, теперь ты можешь передать Маргарет, что ей больше не надо рыться в бумагах миссис Вэйн.

– О чем вы это, сэр?– спросил инспектор.

И Роджер рассказал о своих попытках установить личность таинственного незнакомца с помощью Маргарет.

– И это без ведома официальных полицейских властей, а?– заметил инспектор.– Да уж ладно, репортеры всегда останутся репортерами.

– А официальные власти – властями. Так что же вы, один из официальных представителей этой власти, собираетесь предпринять? Конечно арестовать Медоуза?

– А в данном случае кто меня спрашивает,– с осторожностью осведомился инспектор,– репортер?

– Нет, и если вы не хотите огласки, тогда я сообщу в редакцию только, что "каждую минуту может произойти важное развитие событий". Хотите?

– Да, пока действуйте именно так, сэр, будьте настолько любезны. Понимаете, сегодня вечером я не пойду его арестовывать.

– Почему же не сегодня?

– Я после ужина зайду к местному судье и получу ордер, но арестую его завтра утром. Не надо никакой спешки, особенно в таком маленьком, уединенном месте. Так будет лучше. Очевидно, ваша с ним беседа в субботу не вызвала у него никаких опасений, иначе он бы уже скрылся, и я почти уверен, что он пока на месте.

– Но почему надо заходить к местному судье и получать от него ордер на арест?– полюбопытствовал Роджер.– Я считал, что для ареста подозреваемого в убийстве ордера не надо.

– Но я не собираюсь арестовывать его из-за подозрения в убийстве, сэр.

– Не собираетесь?– удивился Роджер.– Но почему же?

– По нескольким причинам,– не очень охотно стал объяснять инспектор.Во-первых, потому что, когда есть и другие причины, удобнее действовать не по обвинению в убийстве. С преступниками легче управляться, если вы не запугиваете их до смерти подобным обвинением сразу же. Мы обычно остаемся в выигрыше, если арест проходит в более спокойной обстановке. А главное, это дает нам выигрыш во времени, если мы еще не успели собрать исчерпывающие доказательства убийства.

– Понимаю. И узнаю много нового из области официальной криминологии.

– Да, у нас на все есть своя причина,– бодро сообщил инспектор,– такой уж мы каверзный народ.

– Действительно каверзный, и я сам очень серьезно подумаю, прежде чем совершу очередное убийство. Так вы полагаете, что сможете заставить Медоуза чистосердечно во всем признаться?

– Ну, мы умеем делать людей разговорчивыми,– туманно заметил инспектор.

Они снова немного помолчали.

– Ну что ж, мне надо уже уходить,– сказал Энтони и вышел.

Роджер с минуту созерцал закрывшуюся за кузеном дверь:

– Хорошо быть молодым,– сказал он со вздохом, обремененный своим древним тридцатишестилетним житейским опытом.

– Да, хорошо... но, боюсь, не в тех случаях, когда наступает внезапное и тяжкое прозрение,– с удивившей Роджера мрачностью вдруг заметил инспектор.

– Вы как будто стали пессимистом из-за своей профессиональной практики,– улыбнулся Роджер.

Инспектор задумался, а потом сказал:

– Да, возможно, но одно я знаю наверняка: в действительности все обстоит иначе, чем кажется на первый взгляд! И вот эту истину молодость никогда и ни за что не поймет.

– Долой разочарованность, свойственную среднему возрасту!– рассмеялся Роджер, явно не согласный с этим внезапным заявлением и серьезным тоном, которым оно было сделано. И собеседники, расположившись в креслах со всеми удобствами, начали обсуждать перипетии дела.

– Только одно все еще меня удивляет,– сказал немного погодя Роджер.Все сходится, все объяснимо, но где место в этой головоломке для башмаков миссис Рассел?

– А я все ждал и удивлялся, когда же вы о них вспомните,– поддакнул инспектор.

– Разумеется, этот парень мог найти способ завладеть ими – я сам это сумел. Ну, разумеется, он мог их купить и у старьевщика или найти на помойке, но зачем? И почему они оказались собственностью миссис Рассел?

– Я думаю, можно найти немало объяснений тому, каким образом на сцену появилась именно эта пара башмаков,– задумчиво ответил инспектор.– Вы считаете, что преступник желал оставить именно женские следы, если нельзя было этого избежать?

– Да. И то же самое можно сказать о пуговице от куртки. Если мы на место мисс Уильямсон поставим преподобного Сэмюела, то, полагаю, ваше объяснение насчет пуговицы и каким образом она оказалась в руке мертвой женщины можно признать верным, инспектор. Это кстати самое простое объяснение.

– Но в данном случае, если он хотел оставить женские следы,– возразил инспектор, явно предпочитавший решать за один раз по одной задаче,– то вопрос, кому принадлежали башмаки, теряет важность. И значение имеет лишь одно: это должны были быть женские башмаки, достаточно большого размера, чтобы он мог туда вбить нога, предварительно распоров башмаки по бокам. Вы тоже так думаете?

– Именно так.

– Ну в таком случае,– сказал инспектор с видом человека, окончательно решившего проблему,– надо иметь в виду, что существует немало способов завладеть башмаками.

– И это совершенно верно,– согласился Роджер.

Через несколько минут инспектор отправился на поиски местного судьи.

Вскоре после его ухода вернулся Энтони. По его словам, Маргарет неважно себя чувствовала, очевидно из-за приступа сенной лихорадки или начинающегося гриппа или еще чего-то такого, повергающего в депрессию, почему не могла остаться надолго и не согласилась, чтобы он проводил ее до самого дома. Оба с сожалением решили, что ей лучше лечь в постель. Однако он все-таки успел сообщить ей великую новость, кто есть на самом деле преподобный Сэм, и она просила передать Роджеру сердечные и прямо-таки восторженные поздравления.

– Ну, я не расстраиваюсь от того, что ты вернулся пораньше, Энтони, должен тебе сказать. Как ни восхитительно для меня мое собственное общество, все же оно начинает мне чуть-чуть приедаться. А кроме того, просто позор сидеть дома в такой вечер. Давай прогуляемся к морю и полюбуемся луной где-нибудь в скалах, а твой дядя Роджер расскажет тебе, какой он великий человек.

Прежде чем расстаться в тот вечер с инспектором, Роджер, пустив в ход угрозы относительно достоинств будущего репортажа, вырвал у него разрешение сопровождать его на следующее утро к мистеру Медоузу. Не очень доверяя прочности обещания, данного почти в экстремальных условиях, Роджер поднялся на следующее утро на час раньше обычного и стал гипнотизировать дверь в комнату инспектора. Ему вряд ли стоило так беспокоиться. Инспектор Морсби очень любил казаться несговорчивым, но совершенно не возражал против того, чтобы миллионы его сограждан, во время завтрака разворачивая газету, лицезрели его фотографии как героя истории, завершившейся арестом преступника, причем истории, изложенной со всеми подробностями "от нашего специального корреспондента", бывшего свидетелем этой сцены. Так что Роджер зря убавил свой утренний сон на целый час.

Они позавтракали и вместе вышли, предоставив Энтони полную возможность слоняться по гостинице или размышлять о красотах природы где-нибудь в уединенном местечке на скалах, если ему это больше нравится.

Дом, в котором преподобный Сэмюел Медоуз, он же Скользкий Сэм, он же Герберт Питере, он же "как его там зовут", снимал комнаты, находился в центре деревни. Инспектор и Роджер вскоре подошли ко входной двери, Роджер вне себя от предвкушения конца охоты, инспектор – неспешно повествуя о действительно интересных арестах, которые ему доводилось совершать. Дверь открыла полная женщина. Узнав Роджера, она улыбнулась.

– Да, он у себя в гостиной,– сказала она в ответ на вопрос, можно ли видеть постояльца.– Я отнесла туда поднос с завтраком чуть больше часа назад, но он еще не выходил. Очень спокойный джентльмен, преподобный Медоуз. Все больше дома сидит. Не часто выходит. Все домоседничает, как говорится. Лучшего постояльца и не найти. А предпоследний джентльмен, который у меня снимал...

– А можно к нему?– спросил Роджер.

– Ну конечно, сэр, можно,– был самый добродушный ответ.– Вы ведь уже знаете, как пройти? Помнится, вы у него уже были на днях. И скажите ему, что я через минуту спущусь за подносом и посудой, скажете, сэр? Вам тогда будет удобнее разговаривать. Я бы и раньше все убрала, да то одно, то другое, а время-то летит, не угонишься, сами знаете, правда?

– Да, время уже давно прошло,– машинально пробормотал Роджер, следуя за инспектором по узкому коридору. Все еще говоря сама с собой, пожилая женщина стала подниматься наверх.

Двое посетителей встали так, чтобы их не видно было с лестницы, и Роджер указал инспектору на дверь гостиной. Пренебрегая формальностями и не постучавшись, инспектор распахнул дверь и вошел, однако сразу так внезапно остановился у порога, что Роджер едва не наступил ему на пятки и уткнулся в его широкую спину.

– Здравствуйте!– негромко сказал инспектор.– Здравствуйте!

Роджер заглянул через его плечо. Сомневаться в том, что преподобный Сэмюел Медоуз находится в комнате, не приходилось: он сидел в кресле у окна с газетой "Курьер" на коленях, однако голова его упала на грудь, одна рука вяло повисла вдоль тела и вся поза была какая-то скрюченная и неестественная.

– Господи милосердный!– воскликнул испуганно Роджер.– Что это с ним?

Инспектор подошел поближе, наклонился, чтобы заглянуть в лицо священника и сунул руку за борт его сюртука. Затем он выпрямился, дернул себя за ус и еще раз внимательно оглядел неподвижную, съежившуюся фигуру.

– Что с ним, сэр?– повторил он медленно.– Он мертв, вот что с ним такое!

Глава 19

Конец негодяя

На мгновение воцарилась тишина.

– Мертв?– недоверчиво переспросил Роджер.– Вы говорите, он мертв?

– Как гвоздь в двери,– ответил бесстрастно инспектор,– только что еще не остыл, а что мертв – так это точно.

– Черт побери!– выругался Роджер.

Инспектор снова посмотрел на неподвижное тело в кресле и опять стал дергать себя за ус.

– И уже в преисподней,– добавил он. И это замечание – нечто вроде эпитафии Сэмюелу Медоузу – нельзя было назвать неуместным.

– Значит, теперь он ушел от суда людского,– сказал Роджер, затворив дверь и нерешительно приближаясь к телу.

– Да, действительно ушел,– согласился и с великим сожалением инспектор, и Роджер понял, что тот чувствует себя одураченным.

Некоторое время они смотрели на мертвого.

– Ну, так что же теперь делать?– спросил Роджер спустя минуту.

Инспектор, казалось, с трудом вынырнул из глубин своих размышлений.

– Делать?– переспросил он рассеянно.– Ну, во-первых, надо срочно вызвать врача. И так как вы здесь, сэр,– перешел он на более сухой и решительный тон,– я хотел бы, чтобы вы оказали мне любезность и привели его. По инструкции, я должен все время оставаться около тела и следить, чтобы никто ни до чего и прежде всего до тела не дотрагивался. Мне надо также переговорить с хозяйкой.

– Ну конечно же, я схожу за врачом, а по какой специальности?

– Ну, думаю, в этой небольшой деревне есть лишь один врач на все руки. Хозяйка скажет его имя и адрес. Еще рано, так что вы вполне можете застать его дома. А на обратном пути посмотрите, нет ли поблизости местного констебля (он живет совсем рядом), и пришлите его сюда. Я ни на секунду не могу и не хочу оставлять тело без присмотра, пока он не явится, и тогда у меня будет некоторая свобода действий.

– Понимаю,– сказал Роджер, открыв дверь.– Уже ухожу.

Они вместе вышли в коридор, и инспектор повелительным тоном позвал хозяйку. Она появилась наверху у лестницы, вытирая руки о половую тряпку.

– Мистер Медоуз заболел,– отрывисто сказал инспектор.– Как зовут ближайшего отсюда врача и где он живет?

– Заболел?– встревожилась полная женщина.– Вот странно! Бедный джентльмен! Но он хорошо выглядел, когда я принесла ему завтрак. Ничего серьезного, надеюсь? "Доброе утро, миссис Харпер,– сказал он, как обыкновенно.– Что у нас сегодня на завтрак?" И я...

Инспектор решительно пресек поток ее красноречия, получил необходимую информацию, и Роджер отправился за врачом, предоставив инспектору неприятную обязанность сообщить хозяйке о безвременной кончине ее постояльца. Странно размышлял Роджер по дороге,– хотя очень немногие пожелали бы преподобному Сэмюелу во всех его ипостасях и под всеми псевдонимами долгой и счастливой жизни, в Ладмуте о его смерти пожалеет много людей, имевших с ним какие-то отношения.

Врач жил на расстоянии полумили, и, переходя иногда на рысцу, Роджер преодолел его меньше чем за пять минут. Как предсказывал инспектор, доктор только еще готовился к обходу пациентов, и, едва закончив пробежку, Роджер сразу же с ним столкнулся. Задыхаясь, он объяснил причину своей стремительности, и доктор, высокий, угловатый мужчина с пенсне на остром носу, задав несколько неизбежных вопросов, быстро добавил кое-что необходимое в маленький кожаный саквояж. Они пешком отправились к дому полной женщины, потому что его автомобиль, извиняющимся тоном объяснил доктор, еще не был заправлен.

Несмотря на усиливающуюся жару, они шли быстро, но все же не так быстро, чтобы Роджер не успел бы ответить на различные вопросы, которые доктор мог бы ему задать, но тот не задал. Их путь пролегал мимо дома местного констебля. Доктор Юнг указал его Роджеру и подождал, пока тот не сообщил хозяину дома, что ему надлежит немедленно облачиться в форму, надеть шлем и, как можно скорее, последовать за ним и доктором. Когда до констебля дошел смысл сказанного, челюсть у него отвисла, а красное лицо выразило полнейшее изумление.

Дверь им открыла, на этот раз безгласная и побледневшая, хозяйка, и они торопливо прошли по коридору в гостиную. Кивнув в знак приветствия инспектору, доктор на мгновение остановился, чтобы опытным взглядом запечатлеть в памяти позу умершего во всех подробностях, затем приблизился для более пристального и внимательного осмотра, обратив особенное внимание на кожу и приподняв рукой голову покойника, чтобы лучше видеть его лицо.

– Не искажено,– пробормотал он себе под нос, но так, чтобы услышал инспектор.– Значит, судорог перед смертью не было.– Затем большим пальцем приподнял веко и внимательно вгляделся в мертвый глаз.– Зрачок не сужен,объявил он и стал методично рассматривать язык мертвеца.

Роджер наблюдал за этой мрачной процедурой с глубочайшим интересом. У него в голове уже сложилось оригинальное заключение о причине смерти Медоуза, и он с нетерпением ждал, когда врач подтвердит его выводы. В коридоре, громко и важно высморкавшись, о своем прибытии возвестил констебль.

Доктор выпрямился, поправил пенсне и обратился к инспектору:

– Это вы занимаетесь делом миссис Вэйн?– спросил он.– Вы ведь инспектор Морсби, да?

– Точно так, сэр,– экономно ответил инспектор сразу на оба вопроса.

– Да, я, разумеется, о вас слышал. Слухи быстро распространяются в таких местах, как наше, и врач узнает о них первым. Что ж, у меня такое впечатление, что вам, инспектор, придется заняться расследованием еще одного дела.

– Увы!– ответил инспектор.

– Вам о нем что-нибудь известно?– спросил доктор, небрежным жестом указывая на мертвое тело.

– Очень немного,– покривил душой инспектор,– хотя он находился у меня под наблюдением.

– Есть ли у вас причины подозревать самоубийство?– осведомился врач.

– Ну... причины ожидать его – не было, доктор,– осторожно отвечал инспектор.– Нет, определенно таких причин не было.

– Гм!– доктор снял пенсне и стал протирать стекла носовым платком.– Вы, как я понимаю, пришли сюда, чтобы его арестовать?

– Кто-то, по-видимому, кое о чем проговорился,– заметил инспектор и усмехнулся, глядя на виновато покрасневшего Роджера.

– То есть я хочу сказать,– уточнил доктор,– что между его смертью и вашим приходом может существовать связь.

– Так, значит, вы думаете, что он отравился?– спросил инспектор.

Доктор нахмурился:

– Я еще не могу сказать этого со всей определенностью, пока не осмотрел тело. Пока я не вижу признаков насильственной смерти. Надо бы перенести его на кровать. Вы мне поможете?

Вдвоем с инспектором они без труда перенесли щуплое тело наверх, в спальню, которую им указала полная хозяйка, снующая взад-вперед на лестничной площадке, словно жирная курица. Врач с помощью инспектора начал раздевать тело, а Роджер, почувствовав себя лишним, спустился в гостиную и там стал ожидать вердикта. На полу возле кресла, где раньше сидел покойник, лежала его трубка, несомненно выпавшая из уже ничего не чувствующей руки. Роджер из праздного любопытства хотел было ее поднять, но вовремя вспомнил, что нельзя ни к чему прикасаться. На это имеет право только полиция. Он уселся на неприветливого вида софу, набитую конским волосом, и стал усиленно размышлять.

От потрясения, вызванного внезапной смертью Медоуза, ему показалось, что все тщательно выстроенное им здание гипотезы убийства, в торжество которой он окончательно уверовал накануне вечером, бесповоротно рухнуло. Однако во время стремительного похода за врачом он снова успел возвести это стройное здание. Еще задолго до того, как было произнесено слово "самоубийство" Роджер пришел к убеждению, что именно это и случилось,лишнее подтверждение его теории, а вовсе не опровержение. Медоуз каким-то образом пронюхал, что вокруг его шеи затягивается петля, и в отчаянии избрал единственный путь, помогавший избежать виселицы. Но каким образом он обо всем узнал? И хотя Роджер был один, он слегка поежился от сознания вины.

Было бы преувеличением сказать, что он предательски злоупотребил доверием инспектора. Однако, не впадая в подобное преувеличение и выражаясь самым деликатным образом, необходимо было признать, что он допустил нескромность. В телефонном разговоре с главным редактором "Курьер" (этим великим человеком) он сказал больше, чем следовало и чем сообщалось в его официальном репортаже. Он фактически дал волю своему темпераментному красноречию и намекнул, будто "существенные перемены" произойдут исключительно вследствие действий "вашего специального корреспондента", его исключительного чутья и тех доказательств, что он раскопал, благодаря хитроумию и проницательности, далеко превосходящих эти качества его официального коллеги и соперника. Он намекнул также, что нашелся известный преступник, который в прошлом был связан с погибшей миссис Вэйн, и что этот преступник имел убедительные для него причины желать ей смерти, а поэтому будет арестован на следующее утро, хотя, возможно, и не по обвинению в убийстве. Все эти намеки были должным образом поданы в маленьком хвалебном врезе об успехах специального корреспондента к его же статье, опубликованной сегодня утром. Да, Роджер думал, что сообщает все эти сведения под строжайшим секретом, но он, конечно, переоценил чувство чести газетчика, когда оно противоречит коммерческим интересам его издания.

Роджер взглянул на статью в "Курьер", взятом им с колен мертвого Медоуза, и снова поежился. Прочитав этот маленький врез, Медоуз вряд ли мог усомниться в том, что его игра окончена. Кроме него, наверное, никто не мог понять, кого репортер имеет в виду, но для человека, связанного с делом, это было ясно как божий день. Роджер виновато предвкушал очень неприятные четверть часа, которые ему предстоит провести с инспектором. Как бы снисходительно ни отнесся он к подобной нескромности, с какой готовностью ни воспринял бы объяснения со стороны Роджера, подобный факт информации в газете может означать только конец даже тех скуподоверительных отношений, которых он добился путем всяческих уловок и уговоров.

И Роджер начал сочинять письмо главному редактору, в котором очень точно и без всяких эвфемизмов выражал свои чувства по отношению к этому великому человеку.

Он был еще на середине сего пламенного послания, когда в гостиную вошли инспектор и врач.

– Да,– сказал инспектор,– я обо всем договорюсь с коронером {судья, в обязанности которого входит выяснение причины смерти, происшедшей при необычных или сомнительных обстоятельствах.}, доктор. Завтра в десять утра будет вскрытие (мы не сумеем провести его раньше), но в одиннадцать вы уже сможете уйти.

– Боюсь, что наш коронер, мистер Симпсон, покажется вам довольно взбалмошным человеком,– сказал доктор с сомнением в голосе.– И преисполненным чувства собственного достоинства и большой значимости.

– О, я постараюсь не наступать ему на мозоли,– рассмеялся инспектор,– и еще могу сказать, что привык к взбалмошным коронерам, и обещаю, что он назначит вскрытие ровно в десять, после того как я с ним поговорю. А вы, в свою очередь, сразу же свяжетесь с тем человеком из Сэндси?