Текст книги "Вторая мировая война"

Автор книги: Энтони Бивор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 76 страниц) [доступный отрывок для чтения: 27 страниц]

В березовых рощах и ельниках, скрывавших автопарк немецких частей, палатки штабов и частей связи, а также боевые части вермахта, офицеры давали последние инструкции своим солдатам. Многие уверяли, что разгром Красной Армии займет всего три-четыре недели. «Сегодня рано утром, – писал солдат горнострелковой дивизии, – мы двинулись, благодарение Богу, против нашего смертельного врага – большевизма. У меня камень упал с души. В конце концов все неопределенности исчезли, и теперь все стало ясно. Я настроен очень оптимистично… Думаю, если мы сможем захватить всю землю и сырье до Урала, тогда Европа сможет прокормить себя, и война на море в этом случае может длиться столько, сколько выйдет, это уже будет неважно». Унтер-офицер связи в дивизии СС Das Reich был настроен еще более уверенно: «Я уверен, что разгром России займет не больше времени, чем разгром Франции, и уже в августе я наверняка смогу получить отпуск».

Около полуночи 21 июня 1941 г. первые немецкие подразделения начали выдвигаться на позиции для наступления, в то время как последние советские железнодорожные составы с грузами для рейха прогромыхали мимо них на пути в Германию. Колонны танков, видневшихся темными силуэтами, завели моторы, выбросив облака дыма. Артиллерийские полки сняли маскировочные сетки со своих орудий, чтобы выкатить орудия на огневые позиции, вблизи от которых находились тщательно замаскированные штабеля снарядных ящиков. Вдоль западного берега реки Буг на болотистый берег вытаскивали тяжелые резиновые лодки солдаты, говорившие шепотом, чтобы их не услышали пограничники за рекой. Напротив огромной крепости в Бресте на дорогах был насыпан песок, чтобы приглушить звук тысяч солдатских сапог. Наступило росистое ясное утро. Мысли солдат инстинктивно обратились к женам и детям, любимым и родителям, мирно спящим у себя дома в Германии и блаженно не ведающим о начале этой великой кампании.

Вечером 21 июня Сталин у себя в Кремле все больше нервничал. Заместитель наркома НКВД только что сообщил ему, что за предыдущий день произошло не менее «тридцати девяти вторжений немецких самолетов в воздушное пространство СССР». Когда ему сообщили о немецком перебежчике, бывшем коммунисте, который перешел границу, чтобы сообщить о надвигающемся вторжении, Сталин тут же приказал расстрелять его за ложные сведения. Все, на что он пошел в ответ на все более отчаянные просьбы своих генералов, так это приказал привести в боевую готовность зенитную артиллерию вокруг Москвы и отдал приказ командующим приграничных округов быть наготове, но не отвечать на огонь противника. Сталин цеплялся за последнюю надежду, что любая возможная атака будет не исполнением приказа Гитлера, а явится провокацией немецких генералов.

В тот вечер Сталин на своей даче, расположенной неподалеку от Москвы, пошел спать необычно рано. Жуков позвонил в 04.45 утра и настоял на том, чтобы его разбудили. Поступили донесения о налете немецкой авиации на советскую военно-морскую базу в Севастополе и целом ряде других нападений. Сталин долго молчал, только тяжело дышал в трубку, затем сказал Жукову, чтобы войска не отвечали огнем артиллерии. Он приказал собрать заседание Политбюро.

Когда в 05.45 утра члены Политбюро собрались в Кремле, Сталин все еще отказывался верить в то, что Гитлер знал что-либо об этих нападениях. Молотову приказали вызвать посла Шуленбурга, который по прибытии проинформировал Молотова о том, что СССР и Германия находятся в состояние войны. Шуленбург, после сделанных им предупреждений, был поражен тем, с каким изумлением было встречено это известие. Потрясенный Молотов вернулся на заседание Политбюро, чтобы сообщить эту новость Сталину. В помещении наступила тягостная тишина.

Ранним утром 22 июня 1941 г. вдоль всей границы Советского Союза от Балтийского до Черного моря десятки тысяч немецких офицеров смотрели на циферблаты своих часов, подсвечивая их затененными фонариками. Точно по расписанию они услышали гул приближающихся самолетов. Томящиеся в ожидании войска смотрели в ночное небо, где эскадрилья за эскадрильей люфтваффе проплывали по небу над их головами, направляясь на восток, где только начинала заниматься заря.

В 03.15 утра немецкого времени (на один час раньше московского) началась интенсивная артподготовка. В этот самый первый день советско-германской войны вермахт с легкостью прорвал первую линию обороны приграничных округов на всем протяжении фронта в 1800 км. Пограничники часто погибали прямо в нижнем белье, а их семьи погибли в казармах под огнем артиллерии. «На протяжении всего утра, – записано в журнале сообщений Верховного главного командования вермахта, – усиливается впечатление, что во всех секторах наступления достигнут эффект полной неожиданности». Штабы армий один за другим сообщали о том, что все мосты на их участке наступления захвачены неповрежденными. Всего через несколько часов после начала наступления передовые танковые части уже захватили советские военные склады.

Красная Армия оказалась абсолютно неподготовленной к немецкому наступлению. За несколько месяцев до вторжения советский лидер отдал приказ начать передислокацию советских войск с «линии Сталина», проходящей по старой советской границе, на передовую линию обороны, проходящую по новой границе, проложенной в соответствии с советско-германским пактом. За это недолгое время до начала войны мало что было сделано для того, чтобы подготовить новые позиции, несмотря на энергичные усилия Жукова. Меньше половины укрепрайонов имели тяжелую артиллерию. В артиллерийских полках не хватало тракторов, которые послали на уборку урожая. А советская авиация оказалась легкой добычей для упреждающих ударов люфтваффе, выставив все свои самолеты в ряд на шестидесяти шести аэродромах западных военных округов и не успев поднять почти ни одного из них в воздух. По разным данным, в первый день войны было уничтожено около 1800 советских истребителей и бомбардировщиков, абсолютное большинство – на земле. Люфтваффе потеряли всего 35 самолетов.

Даже после того, как немцы провели молниеносные кампании в Польше и Франции, советский план обороны предполагал, что у Красной Армии будет от десяти до пятнадцати дней на развертывание своих главных сил. Однако отказ Сталина реагировать на очевидную угрозу вторжения и беспощадность вермахта не дали Красной Армии даже одного дня. Диверсанты из 800-го полка особого назначения «Бранденбург» проникли на территорию Советского Союза еще до начала вторжения с целью захватить мосты и перерезать линии связи. На юге на территорию СССР были направлены украинские националисты, чтобы сеять панику и подстрекать к восстанию против советских хозяев. В результате советские командиры, оказавшись без связи, не имели никакого представления о том, что происходит вокруг, не могли передавать приказы и связываться со своим командованием.

Группа армий «Север» под командованием генерал-фельдмаршала Вильгельма фон Лееба наносила удар из Восточной Пруссии в направлении прибалтийских республик и далее на Ленинград. Их наступлению сильно помогли диверсанты из полка «Бранденбург», которые, переодевшись в советскую военную форму, 26 июня смогли захватить железнодорожно-автомобильные мосты через реку Двину. LVI танковый корпус под командованием генерал-лейтенанта фон Манштейна, наступавший со скоростью почти восемьдесят километров в день, мог бы за пять дней пройти полпути к своей конечной цели. Этот «стремительный рывок, – писал он позднее, – был воплощенной мечтой любого танкового командира».

В Белоруссии, к северу от Припятских болот, стремительно наступали войска Группы армий «Центр» под командованием генерал-фельдмаршала Федора фон Бока, которым вскоре удалось с помощью танковых групп Гудериана и генерал-полковника Германа Гота окружить советские армии в районе Минска. Единственным местом, где немецкая армия натолкнулась на отчаянное сопротивление частей Красной Армии, оказалась мощная Брестская крепость, расположенная на самой границе. Австрийская 45-я пехотная дивизия понесла более тяжелые потери, чем за всю французскую кампанию, когда ее штурмовые отряды пытались с помощью огнеметов, отравляющих газов и гранат выкурить из руин крепости ее стойких защитников. Оставшиеся в живых защитники крепости, страдая от недостатка воды, без всяких медикаментов, продолжали сражаться еще целых три недели, пока не обессилели от ран и не остались без боеприпасов. Но в 1945 г., по возвращении на Родину из немецких лагерей, невероятное мужество в 1941 г. не спасло их от лагерей ГУЛАГа. Сталин издал приказ, приравнивающий сдачу в плен к измене Родине.

Пограничники войск НКВД также оказывали отчаянное сопротивление там, где их не застали врасплох. Но часто офицеры Красной Армии, бросив своих солдат, бежали в панике. При отсутствии связи они были парализованы либо отсутствием инструкций от командования, либо абсолютно бессмысленными приказами перейти в контратаку, которая в сложившейся обстановке не имела никакого смысла. Чистки среди командного состава Красной Армии привели к тому, что офицеры, не имевшие должного опыта, командовали теперь дивизиями и армейскими корпусами, в то время как страх доносительства и арестов НКВД сковывал проявление любой инициативы. Даже самых смелых командиров Красной Армии буквально бросало в пот, когда к ним в штаб неожиданно вваливались офицеры с зелеными петлицами и околышами фуражек НКВД. Разница между советской системой управления войсками и системой Auftragstaktik, введенной в немецкой армии, при которой младшие офицеры самостоятельно принимали решения по выполнению поставленной задачи, была просто огромной.

Группа армий «Юг» под командованием генерал-фельдмаршала фон Рундштедта наступала на Украине. На помощь Рундштедту вскоре выступили две румынские армии, жаждущие вернуть Бессарабию в лоно Румынии. Маршал Ион Антонеску, диктатор и главнокомандующий румынских вооруженных сил, заверил Гитлера за десять дней до вторжения: «Конечно, я буду там с самого начала. Когда вопрос встает о войне против славян, вы всегда можете рассчитывать на Румынию».

Сталин, составив речь, в которой объявлялось о немецком вторжении в СССР, приказал Молотову зачитать ее по всесоюзному радио в двенадцать часов дня. Толпы людей на улицах стояли у репродукторов и слушали это обращение. Тяжелая речь наркома иностранных дел заканчивалась словами: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами». Несмотря на мало вдохновляющий тон Молотова, люди были в ярости от вероломного нападения на их Родину. У военкоматов возникли огромные очереди добровольцев. Однако тут же возникли и другие, менее организованные очереди, в которых люди в панике покупали консервы и продукты долгого хранения, снимали деньги в сберкассах.

В обществе также появилось чувство облегчения, потому что это нападение освободило Советский Союз от оков неестественного альянса с Германией. Молодой физик Андрей Сахаров во время налета люфтваффе на Москву, спустившись в бомбоубежище, встретил там свою тетю, которая приветствовала его словами: «Впервые за много лет я вновь ощущаю себя русской». Подобное ощущение облегчения царило и в Берлине: наконец-то мы воюем с «настоящим врагом».

Истребительные полки ВВС Красной Армии с малоопытными летчиками и устаревшими самолетами не имели ни единого шанса в борьбе с люфтваффе. Асы люфтваффе вскоре начали записывать на свой счет огромное количество побед в воздухе и стали называть эту странную воздушную войну «избиением младенцев». Их советские противники психологически ощущали свое поражение еще до боя с немецкими самолетами в небе и старались поначалу избегать встречи с ними. Но постепенно среди них нарастало страстное желание отомстить. Самые смелые, не имея других шансов сбить немецкие самолеты, просто таранили их, когда возникала такая возможность.

Писатель и военный корреспондент Василий Гроссман так описывает ожидание возвращения с задания истребителей на аэродроме неподалеку от Гомеля в Белоруссии. «И вот, наконец, после успешной атаки на немецкую колонну, истребители возвращаются и садятся. На самолете командира полка из радиатора торчат куски человеческой плоти. Так получилось, что ведомый истребитель попал в немецкий грузовик с боеприпасами, который взорвался в тот самый момент, когда самолет командира полка пролетал над ним. Командир напильником выковыривает это месиво из радиатора. Они вызывают полкового врача, который тщательно осмотрев кровавую массу, ставит свой вердикт «Арийское мясо!» Все смеются. Да, наступило безжалостное время – время стальных нервов!»

«Русские – серьезный противник, – писал в своем письме один немецкий солдат. – Мы почти не берем пленных, а просто убиваем их». На марше некоторые немецкие солдаты ради забавы стреляли наугад в толпу советских военнопленных. Советских военнопленных сгоняли в наспех устроенные лагеря, где оставляли умирать от голода под открытым небом. Некоторые немецкие офицеры были шокированы всем происходящим, но подавляющее большинство волновало только падение воинской дисциплины.

На советской стороне, за линией фронта, сотрудники НКВД массово расстреливали заключенных тюрем, расположенных недалеко от границы, чтобы они не смогли спастись в результате стремительного немецкого наступления. Так были убиты почти 10 тыс. польских заключенных. В одном только Львове НКВД расстреляло 4 тыс. человек. Тяжелый запах от разлагающихся на жаре трупов пронизывал весь город. Бойня, устроенная НКВД во Львове, подтолкнула украинских националистов начать партизанскую войну против советских оккупантов. В полном безумии от страха и ненависти сотрудники НКВД расстреляли 10 тыс. заключенных, арестованных годом ранее в Бессарабии и прибалтийских республиках. Других заключенных пешим маршем отправили на восток. Конвоиры НКВД расстреливали всех, кто не мог больше идти.

23 июня Сталин создал Ставку Верховного Главнокомандования, дав ей старое царское название. Несколькими днями позже он прибыл в наркомат обороны в сопровождении Берии и Молотова. Там они встретились с Тимошенко и Жуковым, которые тщетно пытались навести порядок на всем протяжении огромного советско-немецкого фронта. Только что пал Минск. Сталин внимательно изучил оперативные карты и прочитал несколько донесений. Он был явно потрясен, осознав, что ситуация намного хуже, чем он себе представлял. Он обругал Тимошенко и Жукова, которые не сдержались и ответили ему. «Ленин построил наше государство, – сказал Сталин, – а мы его просрали».

Советский лидер исчез на своей даче в Кунцево, оставив членов Политбюро в полном недоумении. Шли какие-то невнятные разговоры о том, что власть в стране должна перейти к Молотову, но в действительности все они боялись, очень боялись выступить против диктатора. 30 июня приняли решение создать Государственный Комитет Обороны (ГКО), который бы обладал абсолютной властью в стране. Затем отправились в Кунцево, чтобы встретиться со Сталиным. Он выглядел изможденным и настороженным, когда они вошли, очевидно, полагая, что его пришли арестовать. Сталин спросил, зачем они пришли. Когда они объяснили, что, по их мнению, именно он должен возглавить вновь созданный Государственный Комитет Обороны, он выдал свое удивление, но согласился занять эту должность. Существует гипотеза, что отъезд Сталина из Кремля был всего лишь уловкой в лучших традициях Ивана Грозного, чтобы дать возможность оппонентам внутри Политбюро проявить себя, а потом сокрушить их. Но все это остается не больше чем гипотезой.

Сталин вернулся в Кремль на следующий день, 1 июля. Через два дня он сам выступил по радио с обращением к советскому народу. Его инстинкты его не подвели. Он неожиданно обратился к своим слушателям следующим образом: «Товарищи, граждане, братья и сестры». Не один хозяин Кремля еще не обращался к людям так тепло, по-дружески. Он призвал их защищать Родину, применяя тактику выжженной земли и ведя тотальную войну. Он пробудил в памяти народа воспоминания об Отечественной войне 1812 г. против Наполеона. Сталин хорошо понимал, что советские люди скорее отдадут жизнь за свою страну, чем за коммунистическую идеологию. Зная, что патриотизм разгорается во время войны, Сталин понимал, что немецкое вторжение сможет пробудить в людях это чувство. Он не скрывал серьезности сложившейся ситуации, однако не признал своей вины в постигшей страну катастрофе. Сталин отдал приказ о создании народного ополчения. Эти народные батальоны плохо вооруженного пушечного мяса должны были стать на пути немецких танков и задержать их наступление ценой своей жизни.

Ужасные страдания гражданского населения, попавшего в жернова войны, не очень волновали Сталина. Беженцы, гнавшие перед собой колхозный скот, тщетно пытались двигаться на восток быстрее немецких танков. 26 июня писатель Александр Твардовский увидел из окна своего вагона, когда поезд остановился на небольшом полустанке в Украине, невероятную картину. «Я увидел поле, огромное поле, – писал он в своем дневнике, – но был ли это луг, пар, озимый или яровой клин – понять было невозможно: поле все было покрыто лежавшими, сидевшими, копошившимися на нем людьми с узелками, котомками, чемоданами, детишками, тележками. Я никогда не видел такого количества чемоданов, узлов, всевозможного городского домашнего скарба, наспех прихваченного людьми в дорогу. На этом поле располагалось, может быть, десять тысяч людей… Поле гудело… Поле поднялось, зашевелилось, тронулось к полотну дороги, к поезду, застучало в стены и окна вагонов, и казалось – оно в силах свалить состав с рельсов. Поезд тронулся».

Сотни, если не тысячи людей погибли под бомбами немецких самолетов в городах Белоруссии. Судьба тех, кто выжил, часто была не намного легче, когда они пытались бежать на восток. «После того, как начал гореть Минск, – писал один журналист, – слепые из дома инвалидов шли гуськом по шоссе, связанные друг с другом полотенцами». Уже было много сирот войны – детей, чьи родители погибли или потерялись в суматохе происходящего. Подозревая, что некоторых из них немцы могут использовать как шпионов, НКВД зачастую обходилось с ними без особого сострадания.

Пытаясь повторить свой поразительный успех во Франции, немецкие танковые части рвались вперед в идеальных погодных условиях лета, оставляя далеко позади пехотные дивизии, которым нужно было их догонять, насколько это было возможно. Время от времени, когда у передовых танковых подразделений заканчивались боеприпасы, бомбардировщики Хе-111 доставляли их, сбрасывая на парашютах. Линию наступления немецкой армии было легко проследить по горящим деревням, столбам пыли, поднятым гусеницами танков и бронетранспортеров и гулом сапог марширующей пехоты с ее артиллерией на конной тяге. Артиллеристы, едущие на орудийных лафетах, были покрыты с ног до головы серой пылью, что делало их похожими на статуэтки из терракоты, а их усердные лошади-тяжеловозы все время чихали от пыли. Более 600 тыс. лошадей, собранных по всей Европе, совсем как для Великой армии Наполеона в 1812 г., составляли основную часть транспорта вермахта в этой кампании. Снабжение продовольствием, боеприпасами и даже передвижение полевых госпиталей было основано на конной тяге. Если бы не огромное количество автотранспорта, который французская армия не уничтожила до заключения перемирия (что вызвало у Сталина острый приступ ярости), то механизация всей немецкой армии ограничилась бы исключительно четырьмя танковыми группами.

Два крупных соединения танковых войск Группы армий «Центр» уже смогли к этому моменту добиться первого крупного окружения советских войск. В Белостокский котел, западнее Минска, попали четыре советские армии в составе 417 тыс. человек. Третья танковая группа Гота, наступавшая с севера, и Вторая танковая группа Гудериана, наступавшая с юга, замкнули кольцо окружения 28 июня. Бомбардировщики Второго воздушного флота начали наносить удары по частям Красной Армии, попавшим в окружение.

Генерал Дмитрий Павлов, который был командиром танковых частей во время Гражданской войны в Испании, а теперь стал беспомощным командующим Западным фронтом, был заменен на своем посту маршалом Тимошенко (в РККА Фронт был неким эквивалентом немецкой Группы армий). Павлов вскоре был арестован вместе с рядом высших офицеров, находившихся под его командованием, а затем предан военному трибуналу и расстрелян. Некоторые из его офицеров в отчаянии покончили жизнь самоубийством, один из них выстрелил себе в висок на глазах у Никиты Хрущева, бывшего на тот момент первым секретарем ЦК КП(б) Украины.

На севере Группу армий фон Лееба жители прибалтийских республик встречали с распростертыми объятиями после всех советских притеснений и волны депортаций, прокатившейся всего за неделю до этого. Группы националистов нападали на отступающие части Красной Армии и захватывали города. 5-й мотострелковый полк НКВД был направлен в Ригу, чтобы восстановить в городе порядок, что означало жестокие репрессии против латышского населения. «Перед телами наших погибших товарищей личный состав полка поклялся безжалостно раздавить фашистских прихвостней, и в тот же день буржуазия Риги почувствовала наше возмездие на своей шкуре». Но они также вскоре были вынуждены покинуть город, отступая вдоль побережья Балтийского моря.

В Литве, к северу от Каунаса, советский механизированный корпус неожиданно контратаковал наступающие немецкие войска, введя в бой тяжелые танки КВ. Снаряды немецких танков просто отскакивали от брони КВ и с ними смогли справиться только 88-миллиметровые пушки, которые немцам пришлось срочно подтягивать к месту сражения. Части Северо-Западного фронта отступили в Эстонию, подвергаясь постоянным нападениям спонтанно возникавших отрядов националистов, чего не ожидали ни Красная Армия, ни немцы. Уже перед самым приходом немцев начались массовые погромы евреев, которых обвинили в сотрудничестве с большевиками.

Группе армий «Юг» генерал-фельдмаршала Рундштедта на этом этапе менее сопутствовала удача. Командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Кирпонос был предупрежден пограничниками о надвигающемся вторжении немцев. Кроме того, он располагал более крупными силами, поскольку Тимошенко и Жуков предполагали, что немцы именно здесь нанесут главный удар. Кирпонос получил приказ начать массированное контрнаступление силами пяти механизированных корпусов. Самым мощным из них, на вооружении которого находились тяжелые танки КВ и новейшие Т-34, командовал генерал-майор Андрей Власов. Однако Кирпоносу не удалось эффективно развернуть свои силы, поскольку он практически остался без связи с корпусами, которые к тому же были рассредоточены.

26 июня Первая танковая группа генерала кавалерии фон Клейста начала наступление на Ровно, имея конечной целью захват столицы Украины – города Киева. Кирпонос бросил в бой свои пять механизированных корпусов, но они смогли добиться лишь частичного успеха. Встретившись в бою с советскими танками Т-34 и тяжелыми танками КВ, немцы были потрясены тем, что эти советские машины намного превосходили любую немецкую технику, но из 14 тыс. советских танков «только 3800 были боеспособны» по состоянию на 22 июня. Подготовка в немецкой армии, тактика, радиосвязь и скорость реакции немецких танковых экипажей в основной своей массе значительно превосходили умения и возможности советских танкистов. К тому же у них была сильная поддержка авиации, в основном пикирующих бомбардировщиков. Главной опасностью, которая подстерегала немцев на этом этапе, была их слишком большая самоуверенность. Генерал-майор Константин Рокоссовский, бывший кавалерийский офицер, поляк по происхождению, который впоследствии стал одним из самых выдающихся военачальников Красной Армии, сумел заманить немецкую 13-ю танковую дивизию в артиллерийскую засаду, после того как все его устаревшие танки были уничтожены.

Столкнувшись с непрекращающейся паникой и массовым дезертирством, Кирпонос создал «заградительные отряды», чтобы заставить своих солдат драться. Дикие слухи сеяли панику и хаос точно так, как это было во Франции. Но советские контратаки, хотя и дорого стоившие Красной Армии и часто безуспешные, по крайней мере, смогли замедлить немецкое наступление. Никита Хрущев уже начал, по приказу Сталина, эвакуировать оборудование с украинских заводов и фабрик. Беспощадно проведенная в жизнь эвакуация позволила вывезти на Урал и дальше вглубь Советского Союза большую часть промышленности республики. Эвакуацию также провели в Белоруссии и в других районах страны, но в меньших масштабах. В общей сложности до конца года были эвакуированы 2593 завода и фабрики. Это позволило Советскому Союзу восстановить производство вооружений в районах, расположенных очень далеко от зоны действия немецкой авиации.

Политбюро в атмосфере глубокой секретности приняло решение отправить забальзамированное тело Ленина, а также золотой запас страны и сокровища Оружейной палаты из Москвы в Тюмень. Специальный поезд со всеми необходимыми химическими материалами и учеными, ответственными за сохранение тела, под охраной бойцов НКВД покинул Москву в начале июля.

3 июля генерал Гальдер записал в своем дневнике, что «вероятно, не будет преувеличением сказать, что русская кампания была выиграна всего за две недели». Однако он признал, что огромные пространства страны и продолжающееся сопротивление Красной Армии все же займет немецкие войска еще «на несколько недель». В Германии исследования настроений в обществе, проведенные СС, говорили о том, что немецкие граждане уже заключали пари на то, как быстро закончится война. Некоторые были даже убеждены в том, что их армия находится всего в сотне километров от Москвы, но Геббельс попытался охладить эти завышенные ожидания. Он не хотел, чтобы триумф победы был омрачен впечатлением, будто на победу в русской кампании ушло больше времени, чем планировалось.

Безмерность территории, на которую вторгся вермахт, подавляющая своими бескрайними горизонтами, начинала давить на немецкого «ландсера», как называли на солдатском жаргоне простого немецкого пехотинца. Тех из них, кто был родом из альпийских регионов, особенно подавляли необъятные просторы, казалось, бескрайнего океана земли. Немецкие фронтовые подразделения вскоре столкнулись с тем, что в отличие от Франции, попавшие в окружение советские солдаты продолжают оказывать сопротивление. Они могли неожиданно открыть огонь по немецким солдатам, прячась в огромных полях кукурузы, они нападали на движущиеся к фронту подкрепления и штабы. Всех таких красноармейцев, если удавалось их захватить живыми, расстреливали на месте как партизан.

Многие советские граждане также страдали от излишнего оптимизма. Некоторые говорили себе, что немецкий пролетариат вскоре восстанет против своих нацистских хозяев, поскольку те напали на «Родину всех угнетенных». Те, кто повесил у себя дома карты, чтобы отмечать на них успехи Красной Армии, вскоре были вынуждены снять их, поскольку становилось очевидно, насколько глубоко вермахт продвинулся на территорию Советского Союза.

Однако чрезвычайная самоуверенность немецкой армии вскоре пошла на убыль. Крупные сражения с окруженными советскими войсками становились все более тяжелыми, особенно это проявилось в районе Смоленска. Танковые соединения без труда осуществили широкие охватывающие маневры, но теперь у них явно не хватало сопровождающей пехоты, чтобы оборонять огромное кольцо окружения от атак как изнутри кольца, так и извне. Большое количество советских войск вырвалось из окружения еще до того, как на дрожащих от усталости, стертых до мозолей ногах, измученная тяжелым маршем по пятьдесят километров в день с полной боевой выкладкой, подошла немецкая пехота. А те красноармейцы, кто не смог вырваться из окружения, не сдавались. Они продолжали драться с отчаянной храбростью, пусть и под дулом пистолета комиссара или командира. Даже когда у них заканчивались патроны, они огромными волнами с криками «ура!» бросались вперед в надежде прорвать кольцо окружения. Некоторые шли в атаку, взявшись за руки, в то время как немецкие пулеметчики буквально скашивали их рядами, а пулеметы перегревались от беспрерывного огня. Стоны раненых не прекращались много часов после окончания боя, действуя на нервы немецким солдатам.

9 июля пал Витебск. Подобно Минску, Смоленску, а позднее Гомелю и Чернигову, это был сплошной ад из горящих деревянных домов, подожженных зажигательными бомбами люфтваффе. Пожары были настолько большими, что многие немецкие солдаты на своих машинах были вынуждены повернуть назад. Немцам понадобилось целых тридцать две дивизии, для того чтобы уничтожить попавших в Смоленский котел. Kesselschlacht, т.е. сражение в котле, не прекращалось до 11 августа. Красная Армия понесла 300 тыс. «безвозвратных потерь» убитыми и попавшими в плен вместе с 3200 танками и 3100 орудиями. Но контратаки с востока помогли более чем 100 тыс. советских солдат и офицеров вырваться из котла. Кроме того, случившаяся здесь заминка в наступлении впоследствии оказалась для немцев фатальной.

Писатель и военный корреспондент Василий Гроссман смог посетить в то тяжелое время военный госпиталь. «На маленькой полянке среди осинок около 900 раненых. Кровавое тряпье, обрезки мяса, стон, тихий вой, сотни мрачных, страдающих глаз. Молоденькая рыжая докторша потеряла голос, всю ночь оперировала, лицо у нее белое – вот-вот упадет». Она с улыбкой рассказала Гроссману, что только что прооперировала его друга, Иосифа Уткина. «Она улыбнулась: “Я его режу, а он стихи мне читает”. Голос едва слышный, помогает себе говорить руками. Несут новых, все мокрые от дождя и крови».

Несмотря на свое впечатляющее продвижение вперед, и на то, что немецкие солдаты уже повсюду устанавливали дорожные указатели, показывающие направление на Москву, немецкая армия на Восточном фронте неожиданно начала опасаться, что достигнуть победы в этом году ей все же не удастся. Три группы армий потеряли в общей сложности 213 тыс. человек. Эта цифра, возможно, и составляла всего одну десятую потерь, понесенных Красной Армией, но если война на истощение продолжалась бы еще долго, то вермахту стало бы трудно защищать свои слишком растянутые коммуникации и наносить удары по оставшимся советским войскам. Перспектива ведения военных действий еще и на протяжении русской зимы выглядела для многих немцев крайне удручающе. Немцам не удалось уничтожить Красную Армию в западной части Советского Союза, и теперь перед ними открывалась огромная евразийская территория. Линия фронта растянулась теперь с 1500 км до 2500 км.