Текст книги "Журавленко и мы"

Автор книги: Энна Аленник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Глава сороковая. Переписка

Ходом дел на заводе интересовались и болельщики в школе. Новости, которые узнавали Лёва с Маринкой, молниеносно передавались из класса в класс.

Как идёт постройка машины, нравилось всем болельщикам. Нравилось название «СТРОМЖ-1», и ребята быстро расшифровали, что это означает «Строительная машина Журавленко, – выпуск первый». Но никому из ребят не нравилось, что Розовенький до сих пор процветает. Ребята категорически заявили, что если он не помогает, а только мешает, – нечего ему быть начальником и пусть его поскорей турнут!

Они наседали на Лёву с Маринкой так, будто они были полномочными представителями завода.

«Розовенький» стало самым оскорбительным в школе прозвищем. Даже Лёвин с Маринкой одноклассник Лёня Грибов, терпевший, когда ему кричали: «Мухомор Поганкин!» – не мог вынести крика: «Ты как Розовенький!»

Так было в школе. А с Липялиным всё было без перемен. Об этом сообщали Шевелёв или Кудрявцев.

Оба они работали уже на заводе.

Прошёл апрель; растаял снег, поплыли льдины по Неве, унося с собою зимний холод, а всё ещё нельзя было отметить ничего нового. Зато приятной была новая весть с завода о том, что уже началась сборка башни.

У Лёвы с Маринкой началась горячая пора. Сдавали первые в жизни экзамены. Переходили из четвёртого класса в пятый.

Они опять часто вместе ходили, вместе занимались. Они не заметили, как пролетел май.

Впрочем, май всегда пролетает удивительно быстро и всмотреться в себя не дает.

Но один майский день Маринке очень хорошо запомнился. Тот день, когда она принесла домой ветку тополя с крохотными, клейкими, пахучими листьями. Мамы не было в комнате. Папа понюхал ветку и сказал:

– В воду её скорей!

Маринка посмотрела на единственную в доме высокую вазу, в которой стояли розовые цветы. От них пахло стеарином и пылью. Они были пышные и мёртвые.

Вопросительно поглядывая на папу, Маринка вынула весь букет из вазы и замерла…

Папа кивнул ей. Мол, ничего, смелее.

Маринка мигом налила в вазу воды и поставила живую ветку.

Когда вошла мама, она сразу заметила и начала:

– А букет где?! Дочка самовольничает, отец смотрит?

– Понюхай, – сказал папа.

– Ты только понюхай, – просила Маринка.

Мама поколебалась, помедлила, наконец милостиво понюхала клейкий молодой листок.

Понюхала ещё раз и даже закрыла глаза.

В школе начались летние каникулы, а ветка ещё жила и распускалась. Даже тогда, когда Маринка с Лёвой уезжали в пионерский лагерь под Лугу, ветка ещё жила, и у неё появилось много длинных светлых корней.

Из пионерского лагеря Кудрявцевы, Шевелёвы или Журавленко почти каждый день получали письма. Можно сказать, что это были не письма, а вопросники.

Отвечала за всех, большей частью, тётя Наташа.

Отвечала Маринке и мама, но она писала совсем не о том, про что спрашивали.

Одно письмо тёти Наташи Маринку и Лёву всполошило. В этом письме сообщалось, что машина готова. Её устанавливают на опытном участке и будут испытывать – делать пробные постройки. Сообщалось, что Журавленко, Кудрявцев и Шевелёв на опытном участке днюют и ночуют, и тётя Наташа ездит к ним по вечерам, возит продукты, а то забывают даже поесть.

Лёва немедленно написал ответ. Там было только одно: можно ли ему сейчас же приехать в Ленинград?

А Маринка написала – целых три: тёте Наташе, папе и Журавленко.

Она тоже просилась в Ленинград, хотела знать, кто будет управлять машиной, и жаловалась, что в лагере холодно. У неё даже ноги холодные, все в мурашках.

Довольно быстро пришли письма от тёти Наташи и от папы.

Оба велели не приезжать и сообщали, что ещё не известно, кто будет управлять машиной.

В папином письме была коротенькая, размашистая приписка. Она начиналась:

«Маринище-уродище!» – Маринка задержалась на этих словах, подумала, что, если так пишет, – наверно, не очень-то уродище… И прочитала дальше: «У тебя ноги холодные, в мурашках, а у нас горячие, весёлые, в бабочках. Мы просим тебя и Верящего жить спокойно. Самое интересное произойдёт при вас – в середине августа.

Иван Журавленко».

Глава сорок первая. «СТРОМЖ-1»

И вот – семнадцатое августа.

В конце самого длинного проспекта в Ленинграде обнесён забором большой пустырь.

На заборе сидит несметное число мальчишек.

Калитка в заборе хлопает и хлопает. Уже прошли Маринка, тётя Наташа, Лёва и Маринкина мама. Она надела своё лучшее, бледно-розовое платье, идёт с очень гордым видом и больше не говорит, «чтоб этот Журавленко провалился».

На отгороженном участке собралось много людей, и все они смотрят на середину пустыря.

Там стоит приземистая машина. Потом она вырастет, – это Лёва с Маринкой знают. Она похожа на танк с башней для стрелка. Сбоку – подъездная арка. Позади – что-то похожее на ракету. Впереди – двухметровый хобот с кирпичеукладчиком. А пониже – стеклянная кабина.

Лёва с Маринкой видят, как из кабины выходит Журавленко, загорелый, сосредоточенный, в светлом костюме, – и бегут к нему со всех ног. Хочется сказать ему что-то важное, особенное… Но где они, эти слова? Почему их в нужную минуту нет? Как назло, куда-то пропали!

Журавленко берёт Лёву с Маринкой за плечи:

– Сюда нельзя. Назад!

– А в кабину заглянуть? – просит Лёва.

Журавленко быстро отворяет дверцу:

– Только скорей.

В кабине Михаил Шевелёв. Значит, он будет управлять машиной.

Маринке неспокойно. Перед папой приборы, кнопки, рукоятки и ещё штурвал. С ума можно сойти! Ну как запомнить, за что когда браться?

А папа не спеша устраивается поудобнее, снимает пиджак, вешает его на спинку своего стула и загибает повыше манжеты рубахи.

Маринка смотрит на его руки, широкие, твёрдые, с едва заметными следами трещин, но такие медлительные на вид.

– И вы тут с папой будете? – оборачивается Маринка к Журавленко.

А он ушёл.

– Понадобится, – будет, – говорит Шевелёв. – Вы идите.

Ну как уйти? Вот уже Шевелёв нажимает одну из кнопок – перед ним ярко освещается стекло с планом будущего дома, и за планом просвечивает стрелка.

Лёва не может не спросить:

– Зачем она?

– Показывать на плане, где в данный момент идёт работа.

Лёва заметил ещё экран, как в телевизоре, и хочет узнать, – а он здесь для чего?

– Всё! – прекратил расспросы Шевелёв и закрыл кабину.

Остальное Маринка с Лёвой видели издали.

Видели, как диспетчер стройки Сергей Кудрявцев командовал шоферами, подвозившими под арку какую-то серую массу, видели, как Журавленко подал знак Шевелёву… И началось!

Зашумел мотор. Из «ракеты» со свистом выдвинулся ствол, быстро вращаясь, врезался в землю.

Вынутая земля понеслась по лентам транспортёров куда-то в сторону.

Приземистая машина двигалась и оставляла за собой серую полосу уже готового фундамента.

Лёва и многие другие присели на корточки – посмотреть, как серая масса раствора попадает в выемку. Но это происходило снизу, под машиной, и не было видно.

А машина уже дошла до угла, повернула, задвигалась вдоль будущей боковой стены… и вдруг вздрогнула.

И Лёва с Маринкой вздрогнули, вскочили, стали искать глазами Журавленко. Но сначала увидели Розовенького, и у них похолодело сердце.

Липялин суетился возле машины и ничего не делал. Рядом стояли члены приёмочной комиссии и директор завода.

Липялин размахивал руками и что-то объяснял. Он вёл себя, как самый главный, как судья на футбольном матче. А Журавленко стоял молча, смотрел в землю у выемки и ждал…

Ещё сильнее вздрогнул и застопорил ствол «ракеты». Впереди машины зажёгся глаз, послышался тревожный звуковой сигнал.

Лёва с Маринкой не знали, что в ту же секунду перед Михаилом Шевелёвым зажглась красная аварийная лампочка. Это означало: «Впереди преграда!» Не знали, что перед Шевелёвым на экране появилось изображение лежащего в земле бревна и что он быстро нажал одну из кнопок.

Тотчас перед стволом «ракеты» включился дробильный аппарат, раздробил бревно, и машина продолжала работу.

Маринка слышала, как несколько голосов сказали:

– Здо́рово!

Ей хотелось, чтобы это услышал Журавленко, чтобы он, такой загорелый, нарядный, постоял немного на одном месте, чтобы все на него смотрели! Ну куда он опять пропал? А Розовенький ходит победителем. Ещё подумают, что он всё это изобрёл.

Через минуту Маринка горестно заохала. Она увидела Журавленко, вынырнувшего откуда-то из-под «ракеты» в перемазанном новом светлом костюме…

А Лёва сразу заметил, что у Журавленко весёлое, счастливое лицо.

– Ну, мы не подкачали? – крикнул кто-то, наверно из рабочих завода, стоявших в толпе за Маринкой и Лёвой.

– Спасибо! Отлично! – опять перелетел через их головы ответ Журавленко.

А машина всё двигалась. И к полудню фундамент был уложен.

Так началась постройка дома.

Лёва, Маринка и многие ребята из их школы появлялись на строительной площадке каждый день. Они видели, как машина наращивает стены, как сама у оконных проёмов рубит кирпич. А когда дело доходит до междуэтажных перекрытий, – двухметровый хобот вытягивается метров на двадцать и превращается в подъёмный кран.

К концу двенадцатого дня на пустыре стоял пятиэтажный дом, облицованный зелёными плитками.

Михаил Шевелёв выключил приборы и вылез из кабины.

К нему подошёл Иван Журавленко. Глазами они сказали друг другу спасибо и молча посмотрели на стены.

Сергей Кудрявцев ещё хлопотал у своей арки, но оттуда им крикнул:

– Хорош! Говорил, доживём!

Подбежали Маринка с Лёвой.

– Залезайте в кабину, – сказал Журавленко, влез за ними и попросил Шевелёва:

– Поднимите нас в пятый.

Плавный подъём. И вот они уже распахнули окно и шагнули из кабины в одну из квартир. Небольшая светлая квартира из двух комнат. В кухне газовая плита. Ванна, душ.

Журавленко посмотрел вниз. Там стояли люди, внимательно оглядывая новый дом. Разные это люди. Там и Лёвина мама, и Маринкина мама. Там и деятельный Корсак, и «деятельный» Липялин. Он добродушно улыбался, а члены комиссии пожимали ему руку, благодарили за участие в выпуске прекрасной машины.

Значит, розовенький Липялин ещё процветает…

Много истрачено из-за него сил, много выстрадано, и всё-таки машиной Журавленко построен первый дом.

Журавленко стоит в новой квартире, где скоро поселятся люди, жившие в тесноте. Он уже думает о том, как сделать более совершенную машину.

А Липялин смотрит на Журавленко снизу и по его лицу угадывает, что уже задумывается новое, и уже прикидывает, как действовать, чтобы из-за этого нового не сесть в калошу…

Маринка чувствует себя именинницей. Она выискивает внизу своих одноклассников. Пусть теперь поймут, кто ей и Лёве Иван Григорьевич Журавленко. Ей только немножко обидно, что сам Журавленко на именинника мало похож. Она ещё не знает, что лучшие в жизни именины – это тот день, когда наконец-то хорошо сделано то, что очень хотелось сделать, а ты думаешь: «Нет, это ещё не всё». И в тебе уже шевельнулось новое, прогнало усталость и прибавило сил…

Лёва следит за Липялиным и чувствует, что никогда не даст таким в обиду Журавленко. Лёве кажется, что он придумает, как это сделать. Вот увидите!

А Журавленко говорит Шевелёву:

– Без вас я бы здесь не стоял сегодня.

– Да, – соглашается Шевелёв и, помедлив, добавляет: – Мне, как вам, не придумать. И Сергею тоже. И ещё многим. Но быть ниже вас – не хотим. Так как же нам сравняться с вами? Только одним – помогать вам как следует. Тогда с полным правом сможем сказать: Журавленко и мы.