Текст книги "Очарование первой любви"

Автор книги: Энн Уил (Вэйл)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Но теперь все кончено, и мы вместе, – сонно пробормотала Энни и крепче прижалась к нему.

– Как жаль, что ты так молода! – помолчав, заметил Ван.

– Дядя Барт говорит: «Молодость – это недостаток, который быстро проходит». Да и какая разница, сколько мне лет? Для меня важно только одно: теперь я могу не скрывать, что люблю тебя!

Утром Энни проснулась первой. Приподнявшись на локте, она с нежностью вглядывалась в лицо своего первого – и, как надеялась, единственного – возлюбленного. Все происшедшее ночью казалось ей чудом. Она ожидала боли, но Ван был так нежен, что едва ощутимая боль сразу же сменилась наслаждением. Как не похоже, думала она, на страшные истории о «первом разе», что рассказывали ей Джули и Френ! Только Ван, думала она, способен превратить девушку в женщину так, что для нее это переживание станет лучшим на свете.

В одном французском журнальчике Энни недавно прочла игривую заметку под названием «Как разбудить любимого». Пожалуй, сейчас самое время применить описанный метод на деле!

Ван проснулся не сразу. Сперва он улыбнулся во сне и тело его напряглось в ответ на нежные прикосновения Энни. Она дотронулась до него смелее – и Ван открыл глаза.

– Господи, я думал, что все это сон! Но нет, ты и вправду здесь, рядом со мной...

Он протянул к ней руки. Мгновение спустя Энни опрокинулась на кровать, а Ван прижал ее, целуя с такой страстью, словно ждал этого момента всю жизнь.

Новый год они отпраздновали вместе. Когда вернулись Джули и Френ, Ван не стал прятаться от них. Через несколько дней он сказал Энни, что нашел в Марэ недорогую квартирку на верхнем этаже.

– А как же Америка? – спросила Энни. – И твоя работа?

– А Интернет на что? – улыбнулся Ван.

Весь январь Энни ходила, улыбаясь, словно Чеширский кот. Коллеги подмигивали ей и понимающе кивали головами. Энни жила словно в раю – она знала, что после трудного рабочего дня дома ждет Ван, всегда готовый дарить ей любовь.

После страстных объятий они вместе готовили ужин или отправлялись в соседний ресторанчик; потом работали – каждый за своим компьютером, а потом снова отправлялись в постель...

Впрочем, Энни работала только для виду. Большую часть времени она сидела перед чистым экраном и думала о Ване, сидящем в соседней комнате. Вспоминала о прошлом, строила планы на будущее или просто предавалась необузданным фантазиям. И неизменно удивлялась собственному счастью.

Работа над книгой застопорилась, но Энни не признавалась в этом Вану – вдруг он решит, что на нее дурно влияет совместная жизнь!

Пока что Ван не заговаривал о женитьбе, но Энни это не беспокоило. Брак, думала она, необходим только ради детей, а детей она заводить не собиралась лет до тридцати. Сначала нужно разобраться с карьерой. А свадьбу можно отложить и на потом, когда оба они добьются всего, чего хотят, и смогут с чистой совестью заняться семьей.

На Энни не было ничего, если не считать узкого золотого браслета на правом запястье. Этот браслет подарил ей Ван на двадцатилетие: на внутренней стороне его были выгравированы инициалы влюбленных и дата их первой ночи. День рождения был в апреле, а сейчас на дворе стоял конец мая, и Энни с Ваном нежились в бледно-зеленом овальном джакузи, где хватило бы места на четверых или пятерых.

Они сняли номер на двоих в отеле неподалеку от замка Курсон, в тридцати пяти километрах от Парижа. В знаменитом замке происходил ежегодный европейский съезд садоводов. Энни должна была сделать о нем репортаж, а Ван поехал с ней, чтобы посмотреть на замок. Еще двадцать лет назад Курсон разрушался на глазах: у предыдущих хозяев не было денег на его содержание. Но новый владелец привел его в порядок и открыл в нем пятизвездочный отель. Теперь старинное здание не тянуло деньги у него из кармана, а, напротив, приносило доход.

Ван полулежал в джакузи, закрыв глаза; Энни догадалась, что он медитирует. Ван владел техникой аутотренинга. Обыкновенно он раз или два в день ложился на ковер, расслаблял все мускулы, очищал голову от назойливых мыслей... и минут через десять поднимался с пола бодрый и энергичный, как новорожденный младенец. Вне дома он медитировал, сидя в кресле. Он научил этому приему и Энни, и она обнаружила, что медитация удивительно освежает и взбадривает.

Она улыбнулась, с нежностью рассматривая мужественные линии его широких плеч и спокойное, отрешенное лицо. Пока что он пребывает в своем мире... но это продлится недолго.

Энни глубоко вдохнула и нырнула. В воде не было мыла; она открыла глаза и увидела Вана. В таком ракурсе он казался огромным и величественным, словно статуя Микеланджело.

Энни придвинулась к нему вплотную, скользнула руками по коленям и бедрам. Крепкие мускулы мгновенно напряглись, Ван вернулся к реальности.

Годы занятий подводным плаванием развили ее легкие: для Энни не составляло труда задержать дыхание на две минуты. Она прикоснулась губами к смуглой коже над пупком, затем начала подниматься все выше и выше. Ван задышал громко и учащенно; когда она достигла его груди, он обнял ее и прижал к себе так, чтобы она почувствовала ответную реакцию его тела.

Они слились в поцелуе – медленно и чувственно, как целуются искушенные любовники. Не прерывая поцелуя, Ван встал и поднял на ноги Энни. Затем, оторвавшись от ее губ, снял с вешалки огромное банное полотенце. Он помог Энни перебраться через бортик, накинул ей на плечи полотенце и потянулся за своим. Энни быстро вытерлась, затем другим полотенцем, поменьше, торопливо промокнула волосы и побежала в спальню. Ван – за ней.

Словно шаловливые дети, они с размаху бросились на королевских размеров ложе. Матрас прогнулся под их весом, и влюбленные скатились друг другу в объятия. В короткой борьбе за верховенство, как всегда, когда был не в настроении поддаваться, выиграл Ван...

Много, много позже Энни удовлетворенно вздохнула и открыла глаза. Как любила она эти мгновения после огненного взрыва! Вот они с Ваном лежат, обнявшись, тяжело дыша, словно спринтеры после финиша, а кровь в их жилах постепенно замедляет бешеный бег и сердца возвращаются к нормальному ритму. Какое счастье и покой ощущала она в эти мгновения! Раньше Энни думала, что такое возможно только в раю. Но, оказывается, полное и ничем не омраченное счастье возможно и на земле – правда, очень редко и недолго. Только несколько минут в день и только с тем, кого любишь. Энни не верила, что это ощущение доступно тем, кто занимается сексом просто по привычке или для развлечения, без участия души и сердца.

Она взглянула в его синие глаза и увидела там свое отражение.

– Я люблю тебя, – тихо сказала она.

Ван нежно поцеловал ее в лоб и отодвинулся, приподнявшись на локтях.

Энни повернулась на бок и свернулась клубочком. Ван обнял ее сзади, поцеловал в затылок, а затем положил руку ей на грудь – так осторожно и нежно, словно держал в ладони птенца.

Засыпая, Энни лениво размышляла о том, почему для многих людей любовь оборачивается драмой, а порой и трагедией. Колонки писем в женских журналах заполнены призывами о помощи от женщин, которые не могут найти общего языка со своими любимыми. «У нас с Ваном, – думала Энни, – таких проблем нет, мы не знаем запретных тем» и всегда понимаем друг друга с полуслова».

Энни была счастлива – и, наивная девочка, верила, что счастье продлится вечно.

Конфликты редко вспыхивают на пустом месте. Первая размолвка произошла еще в сентябре.

Ван – большой любитель неожиданных подарков и сюрпризов – решил отпраздновать свое тридцатилетие недельной поездкой в Нормандию. Но накануне отъезда коллега Энни, которая должна была освещать конференцию деловых женщин Франции, заболела, и Энни пришлось ее подменить.

Энни не возражала: она радовалась, что получила возможность показать свои способности, блестяще справившись со сложным заданием. Ван промолчал, но Энни почувствовала, что он расстроен.

Такие случаи повторялись. Ван с Энни начали ссориться. Впрочем, ссоры всегда заканчивались бурным примирением в постели.

«Проект Х» был наконец закончен, и фирма Вана в Америке начала презентацию «Киберпоиска» – первого Интернет-гида, доступного для простых пользователей. Компьютерные журналы разразились хвалебными статьями: теперь, писали они, даже ребенок может за пять минут найти в Интернете нужную информацию – и все благодаря Джованни Карлайлу! Презентация требовала присутствия изобретателя, и Ван улетел домой.

Через две недели он вернулся, измученный, но сияющий от счастья, и в тот же вечер предложил Энни выйти за него замуж. Девушка изумилась до глубины души, узнав, почему он так долго откладывал предложение.

– Ты ждал, пока разбогатеешь? – смеясь, воскликнула она. – Милый мой, да неужели ты думаешь, что деньги для меня имеют хоть какое-то значение? Я вышла бы за тебя, будь ты даже бездомным бродягой!

В ту ночь они любили друг друга до изнеможения, а потом заснули, не размыкая объятий.

Но при свете дня их будущее оказалось вовсе не таким простым и ясным, каким представлялось в сумраке ночи.

Ван собирался открыть дворец Оренго и поселиться там. И хотел, чтобы Энни жила с ним. Все время. А не только в те дни, что остаются от репортажей и командировок.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Они спорили несколько дней, но так ни до чего и не договорились.

На выходные они отправились в Оренго: Ван – взглянуть на дом, Энни – проведать Барта. В дороге оба сидели надувшись, глядя в окно, и почти не разговаривали друг с другом.

В субботу после полудня, пока Энни загорала на палубе, Барт сошел на берег и отправился в дом искать Вана.

– Слышал, у вас с Энни серьезные разногласия. Свое мнение по этому поводу она мне высказала. Теперь твоя очередь.

– Разве тебе интересно мое мнение? – спросил Ван.

– Знаешь, женщины порой видят только то, что хотят видеть. Да и мужчины тоже, если уж на то пошло. Так что я хочу выслушать обе стороны. Объясни мне, что, по-твоему, происходит, а потом и я выскажусь.

С веранды оба они видели «Месту морей», стоящую на якоре, и Энни на палубе. Она лежала на животе, подперев голову руками, и читала книгу.

– Знаю, Барт, – помолчав, заговорил Ван, – ты не одобряешь, что мы с Энни живем не расписываясь. Мне это тоже не нравится. Я люблю ее. И хочу на ней жениться. У меня есть дом и хватает денег на то, чтобы его отремонтировать и содержать в порядке. Единственная проблема – карьера Энни. Она прекрасно говорит по-французски и по-итальянски и, я уверен, с легкостью найдет себе работу в какой-нибудь местной газете. Но это ее не устраивает. Энни рвется к славе. Столичное издание с миллионным тиражом – на меньшее она не согласна.

Он помедлил, ожидая, что Барт вставит какое-нибудь замечание. Но старик молчал.

– Скажу честно, – продолжал Ван, – я не хочу жениться на деловой женщине. Многие мужчины вынуждены отправлять жену работать, потому что не могут прокормить семью в одиночку, но у нас, слава Богу, не тот случай. Я собираюсь восстановить Оренго во всем его былом величии. Это долгое и сложное дело, которым кто-то должен руководить. И мне хотелось бы доверить его Энни. У нее есть все, что для этого нужно: необходимые знания, вкус, умение ладить с людьми. Кроме того, она очень любит поместье. Вот настоящее дело, – продолжал Ван, разгорячившись, – не то что эти ее статейки, которые сегодня читаются взахлеб, а завтра летят в мусорную кучу!

– Но журналистика у нее в крови, – напомнил ему Барт. – Ее прадедушка издавал газету в маленьком английском городке – и, клянусь Богом, это была одна из лучших газет в тогдашней Англии! Дедушка работал в «Таймс». Отец начинал там же, потом перешел на телевидение...

Помолчав, он продолжал:

– Это сидит в генах. Думаешь, почему я не могу жить без моря? Да потому что дедушка с материнской стороны у меня был капитаном. Вряд ли кто-то из твоих предков занимался компьютерами, – улыбнулся он, – но, если ты пороешься в семейных архивах, думаю, найдешь там прадедушку-изобретателя или что-то в этом роде.

– Пожалуй, ты прав, – согласился Ван. – Но ведь желание иметь семью и детей тоже сидит в генах... по крайней мере у большинства людей. У Энни щедрое, любящее сердце, одной работы ей для счастья мало. И потом, журналистика сильно изменилась со времен ее дедушки. Сейчас это довольно грязное ремесло. Ты можешь представить себе, как Энни, размахивая фотоаппаратом и расталкивая своих коллег, спешит к месту катастрофы, чтобы сделать леденящий душу репортаж для какой-нибудь желтой газетенки?

– Да, у журналистики есть своя темная сторона, – сухо ответил Барт. – Но ни одна профессия – даже святая профессия врача – не свободна от грязи. Ты, Ван, не можешь решать за Энни, как ей строить свою жизнь. Пусть разберется во всем сама. Я понимаю, что ты чувствуешь, сынок, – добавил он. – Но прошли те времена, когда женщины во всем повиновались мужчинам. Даже тридцать лет назад... да, уже в то время женщина, которую я любил, отказалась в угоду мне ломать свою жизнь.

– Может быть, теперь она об этом жалеет.

– Да нет, не думаю. Со мной ее ждала очень нелегкая жизнь...

– Но я не предлагаю Энни трудной жизни! У нее будет все, что она захочет!

– В данный момент она хочет развиваться как творческая личность. А ты пытаешься привязать ее к своему поместью. Лучше потерпи и дай ей самой разобраться в том, что для нее важнее.

– И долго мне придется ждать? – поморщившись, поинтересовался Ван.

– Кто знает? Но одно я скажу тебе точно: не стоит идти под венец, если жених хочет одного, а невеста – совсем другого. Это верный путь к разводу.

Энни догадывалась: между мужчинами произошел, по определению дяди Барта, «разговор по душам». Но о чем шел разговор и чем кончился, ни Барт, ни Ван ей не рассказали, а она и не спрашивала.

К ее облегчению, после этого разговора Ван перестал на нее давить. И в последующие несколько месяцев не заговаривал ни о переезде в Оренго, ни о свадьбе. Видимо, он решил пока оставить все как есть.

Прошла зима. В марте Энни отправилась в командировку в Лион – собирать материал для статьи о семье одного из знаменитых «мануфактурных королей». Именно там Энни обнаружила, что у нее задерживаются месячные.

Прошло два дня – Энни забеспокоилась, а на третий день просто запаниковала. Разумеется, она понимала, что для задержки могут быть десятки причин, но в данном случае ни одна из них не подходила. У Энни не было проблем со здоровьем, и стрессов она не испытывала, по крайней мере не больше, чем любая журналистка. Оставалось одно объяснение: привычные средства предохранения ее подвели. Она беременна.

По дороге в Париж Энни не строчила в блокноте, как обычно. Она сидела, тупо уставившись в окно.

Энни хотела иметь детей, но только не сейчас, а когда сделает себе имя в журналистике. Лет через семь-восемь, не раньше.

Вана дома не было: он должен был вернуться из Штатов только вечером. Энни бесцельно бродила по квартире, всей душой желая, чтобы Ван поскорее приехал.

Позвонив в справочную, Энни выяснила, что самолет прибывает по расписанию. До возвращения Вана оставался целый час. Чтобы отвлечься, она включила телевизор. На экране, по иронии судьбы, героиня какой-то мыльной оперы со слезами на глазах объясняла, что беременна.

Наконец послышался звук открываемой двери. Энни выключила телевизор и бросилась в прихожую. Ван поставил чемодан, закрыл дверь и раскрыл ей объятия.

– Как твоя командировка?

– Все нормально. А твоя поездка?

Обычно, стоило им расстаться хотя бы на несколько дней, при встрече Энни, сияя от радости, бросалась к нему в объятия и выкладывала все, что случилось с ней за время разлуки. Но сейчас она молчала, вымученно улыбаясь. Такие новости, думалось ей, не стоит вываливать на человека, который еще и войти толком не успел.

Ван сам обнял ее и прижал к себе.

– Я скучал по тебе. Когда ты вернулась?

– Около пяти. Есть хочешь?

– Я поел в самолете. Сейчас хочу только принять душ и чего-нибудь выпить. – И он начал разбирать чемодан.

В ожидании Вана Энни придумала десяток способов сообщить ему сногсшибательную новость. И сейчас, открывая бутылку вина и ставя на стол оливки, пыталась представить себе его реакцию.

Наконец Ван вышел в гостиную. Он был в белом купальном халате и тапочках, в которых всегда ходил дома; пушистая ткань халата приятно контрастировала с гладкой смуглой кожей на груди.

Она налила Вану вина и поставила перед ним оливки. Но, когда Ван попытался усадить ее к себе на колени, Энни отстранилась и покачала головой:

– Лучше посижу здесь. Ван, нам надо поговорить.

– Звучит устрашающе. Что случилось? Ты залезла в долги? – Ван улыбался, полагая, очевидно, что Энни разволновалась из-за какой-нибудь ерунды.

– Я... кажется, я беременна.

Улыбка Вана померкла. После долгого молчания он задал следующий вопрос:

– Какая у тебя задержка?

– Четыре дня... но со мной никогда раньше такого не было! Обычно у меня все точно, день в день.

– Все когда-нибудь происходит в первый раз, – ответил Ван. – Ты не могла забеременеть. Это просто невозможно. Мы всегда были очень аккуратны. Подожди несколько дней, и все само собой разрешится.

Хоть Ван и говорил «мы», на самом деле ответственность за эту сторону их совместной жизни взял на себя именно он. Так было решено с самого начала. Когда Энни попробовала спорить, Ван ответил: «Не хочу, чтобы ты расстраивала себе здоровье всякой химией».

Тогда Энни была тронута его заботой. «Большинство мужчин, – думала она, – считают, что это дело женщины, но Ван не такой, как прочие. Он благородный и ответственный человек, ему можно доверять». Многие коллеги Энни, пожалуй, не одобрили бы ее, узнав, что в таком важном вопросе она полагается на мужчину, но они ведь не знали Вана так, как знала его она.

– А что, если... не разрешится? – спросила она полушепотом. – Что тогда?

– Ангел мой, никаких «что тогда». Ты не беременна. Этого не может быть. Но если бы ты вдруг забеременела, мы бы поженились и жили долго и счастливо.

При последних словах лицо его озарилось удивительно доброй и нежной улыбкой. Но сейчас эта улыбка вызвала у Энни прилив раздражения. Как он смеет улыбаться и шутить над... над ее бедой?

– Почему ты так уверен? Ни один метод не дает стопроцентной безопасности!

– И опасность всегда связана с человеческой безответственностью, – сухо ответил Ван.

– Да, конечно, а ты у нас сверхчеловек! – огрызнулась Энни – и тут же об этом пожалела.

Это была неправда. Ван не считал себя лучше прочих, хоть ему и было чем гордиться. Он никогда не презирал окружающих, даже тех, кто был, несомненно, глупее его. Энни много раз наблюдала, как он с вежливой улыбкой слушает разглагольствования какого-нибудь тупицы, которого мог бы разбить в пух и прах несколькими фразами. Но Ван никогда этого не делал. Не в его правилах было унижать других.

Да, напрасно она это сказала. Но сейчас Энни была так зла, что не могла заставить себя извиниться.

– Энни, – спокойно ответил Ван, словно не заметив ее выпада, – ты устала и встревожена. Я понимаю, как тяжело, когда не с кем поделиться своими страхами. Но сейчас тебе надо успокоиться. Расскажи мне о своей поездке. Понравился ли тебе Лион? Что за человек этот... как там его... о ком ты собираешься писать?

Обычно Энни с удовольствием рассказывала Вану о своей работе. Порой он делал короткие, но удивительно верные замечания, позволяющие ей взглянуть на будущую статью в новом свете. Но сегодня она не могла думать ни о чем, кроме одного: жизнь ее, еще недавно такая спокойная и налаженная, идет ко дну, словно суденышко, застигнутое бурей.

– Прекрати, Ван! – закричала она. Глаза ее метали молнии. – Мне через девять месяцев рожать, а ты делаешь вид, что ничего не случилось!

– Энни, не говори ерунды, – холодно ответил он. – Ты не можешь быть беременна. Успокойся и постарайся расслабиться. Может быть, ты слишком много работаешь в последнее время. Или на тебя так подействовала поездка. Цикл может нарушиться из-за тысячи причин. Если в ближайшие несколько дней проблема не разрешится сама собой, ты сходишь на обследование.

Энни понимала, что Ван рассуждает разумно. Но... Ему легко говорить! Ведь это не его карьере грозит гибель, не его жизнь летит кувырком! Что вообще мужчина может понимать в беременности? Секретарша в их редакции беременна – и это какой-то кошмар! Каждое утро ее тошнит. Однажды они столкнулась в дамской комнате – бедняжка Иветта была похожа на привидение!

Конечно, несколько недель утренней тошноты можно и перетерпеть. Но у Иветты совсем другая ситуация: ей уже двадцать восемь, она замужем и ребенок у нее желанный и запланированный. Она собирается родить двух детей подряд и не выходить на работу, пока младший не достигнет школьного возраста, а может быть, и дольше.

В отличие от Энни Иветта не делает карьеру. Она всю жизнь была секретаршей и на пенсию выйдет в той же должности. Заработка ее мужа вполне хватает на жизнь им обоим, хватит и детям. Она работает, можно сказать, для собственного удовольствия, да еще для того, чтобы немного повысить уровень жизни семьи.

А для Энни журналистика – дело жизни. И в ближайшие пять-десять лет она собирается неуклонно повышать свой профессиональный уровень и завоевывать известность, а вовсе не нянчиться с ребенком!

Ван допил вино и налил себе еще стакан.

– А теперь пойдем в постель, – проговорил он. – Я скучал по тебе.

В первый раз за всю их совместную жизнь это предложение вызвало у Энни гнев и отвращение. Не выдержав, она взорвалась:

– Ты все это подстроил! Я уверена, это не ошибка! Ты специально сделал мне ребенка!

Желание в его глазах погасло – словно выключился свет. Лицо затвердело, как на медали.

– И с какой же целью? – очень тихо и спокойно спросил он.

– Да это очевидно! – выпалила Энни. – Чтобы жениться на мне и увезти меня в Оренго, зачем же еще?

Ван поднялся с места. На скулах его под смуглой кожей заходили желваки. Он был по-настоящему разгневан, и впервые Энни стало страшно.

– Я буду спать в кабинете, – ровным голосом сказал он.

Энни проводила его взглядом. Ван не пожелал ей спокойной ночи, вообще не произнес больше ни слова. Молча прошел в кабинет, где стоял диван, и закрыл за собой дверь.

Даже не обернулся.

Всю ночь Энни проворочалась без сна, а утром обнаружила, что все тревоги были напрасны: она не беременна. Об этом следовало бы догадаться – ведь вчерашнее ее поведение было типичным: за сутки до менструации Энни всегда становилась тревожной и раздражительной. Хотя, конечно, это не оправдывало безобразных обвинений, брошенных в лицо Вану.

Она пошла к нему, чтобы извиниться, но его уже не было. Должно быть, он ушел очень рано.

Вечером Энни все-таки извинилась. Ван выслушал ее сбивчивые оправдания и вроде бы простил, но холодок между ними остался. В тот вечер они не завершили примирение в постели, как обычно, а в следующий раз занимались любовью по ее инициативе.

Энни чувствовала, что между ней и Ваном пролегла трещина – невидимая, но глубокая, может быть, неизгладимая. В порыве безрассудной ярости она разрушила существовавшее между ними доверие. Она понимала: единственный способ загладить вину – это согласиться на его предложение, дать ему то, чего он хочет больше всего на свете. Но сделать этого она не могла.

Прошло два месяца, и Энни с Ваном уже забыли о ссоре – по крайней мере так казалось.

Но вдруг грянул гром: Энни получила предложение поработать в известной лондонской газете. Она не ожидала такой удачи и, конечно, не собиралась от нее отказываться.

А Ван, услышав об этом, заявил:

– Хочешь в Лондон – поезжай. Только без меня.

– Но почему? Ты же сам говорил, что расстояние ничего не значит, если есть Интернет. Ты управляешь своей фирмой из Парижа, так почему бы не управлять ею из Лондона?

Ван не принадлежал к людям, которые чертыхаются на каждом шагу: крепкие выражения он употреблял крайне редко, лишь тогда, когда что-то выводило его из себя. Но сейчас он ответил:

– Да потому, черт побери, что мне это не нужно! Я хочу жить в Оренго. Ты прекрасно знаешь, что значит для меня этот дом. Если проклятая работа для тебя важнее меня – отлично! Попрощаемся и пойдем каждый своим путем.

– Это, знаешь ли, смахивает на шантаж! – в гневе выпалила Энни.

– Правильно, и шантажист ты. Если я тебя люблю, то должен жить так, как тебе нравится, что ли? Меня не устраивает такая жизнь, Энни. Ненавижу большие города, шум, людские толпы... у меня есть прекрасный дом на Лазурном берегу, и остаток жизни я собираюсь провести там. В идеале – с тобой, а не хочешь, обойдусь без твоего общества.

– Ну и убирайся! – рявкнула в ответ Энни. – Поищи себе другую домработницу! Я не собираюсь отказываться от удачи, о которой мечтала всю жизнь!

Ван едва не вспыхнул, но овладел собой.

– Может быть, со временем ты передумаешь, – хриплым от ярости голосом произнес он. – Твоя беда, Энни, в том, что ты хочешь получить все сразу. И карьеру, и мужчину. Но настоящего мужчину ты не получишь.

Прошло два месяца, и Энни снова встретилась с Ваном – на похоронах Барта. Старого моряка нашли в море у самого берега; вскрытие показало, что он умер от инфаркта, очевидно, в тот момент, когда поднимался на шхуну по трапу.

Кремация состоялась в Ницце. Затем с помощью Вана Энни вывела «Мечту морей» в открытое море и развеяла прах над волнами. Несколько вещей дяди она взяла с собой на память, остальное – в том числе и шхуну – продала.

Ван все время был рядом, поддерживал и утешал ее, но о прошлом не заговаривал и не делал попыток к примирению. Энни понимала, что он вычеркнул ее из своей жизни.

Несколько лет назад Энни искренне оплакивала графиню. Скорбь по дяде была куда сильнее. Но ни то, ни другое не могло сравниться с болью от потери лучшего друга и возлюбленного.

Несчастье сделало Энни чуткой к чужому горю. Порой в глазах какой-нибудь хорошо одетой дамы Энни замечала такую тоску, какую не часто встретишь во взгляде нищего или бродяги. Энни не знала, что случилось с этой женщиной, но догадывалась: незнакомка испытывает то же, что и она сама, жизнь представляется ей длинным темным туннелем без единого просвета, сердце сковано леденящим холодом, словно она заперта в морозильнике и никогда оттуда не выберется.

Пожалуй, с профессиональной точки зрения этот опыт стал для Энни благотворным. Теперь она понимала, что чувствуют люди, когда жизнь одним суровым ударом выбивает из них детские иллюзии.

Долгими бессонными ночами, ворочаясь в холодной постели, Энни спрашивала себя, правильно ли она поступила? Что, если бесценное сокровище она променяла на дешевку? День за днем она ждала звонка от Вана. «Где он сейчас? – размышляла она. – Что чувствует? Так же ли несчастен? Может быть, он наконец передумал?»

Сперва Энни надеялась, что время притупит боль. Но воспоминания становились все острее. Дня не проходило, чтобы Энни не вспоминала какое-нибудь замечание Вана или шутку, над которой они смеялись вместе. Ей пришлось отказаться от шоколада – сладкий вкус слишком живо напоминал об их первом поцелуе.

Уже три месяца Энни работала в Лондоне. Она снимала квартиру на двоих с Джилл Картер – обозревательницей из журнала мод. Именно брат Джилл, Джон, стал первым человеком, которому удалось хоть ненадолго отвлечь ее мысли от Вана.

Энни много слышала о Джоне; к тому же в спальне у Джилл висели семейные фотографии. Поэтому, когда однажды вечером послышался звонок в дверь, Энни, выглянув в глазок, сразу узнала стоящего на площадке человека.

– Здравствуйте! – сказал он, когда Энни открыла. – Вы, должно быть, Энни? А я Джон.

Как раз накануне Энни брала интервью у собаковода. Джон, высокий, стройный и светловолосый, дружелюбным взглядом карих глаз напомнил ей породистого спаниеля.

Оба они еще не ужинали, а потому отправились вместе в соседнюю пиццерию. За ужином говорил в основном Джон – рассказывал о своей работе. Он только что вернулся из Голландии, где по заданию своей садоводческой фирмы изучал условия разведения знаменитых голландских тюльпанов.

Энни слушала с удовольствием – ей всегда были интересны другие люди. Джон помог ей на несколько часов забыть о Ване, и Энни была благодарна ему за это.

«Киберпоиск» продолжал свое победное шествие по просторам виртуального мира. Ван в одночасье стал знаменитым и богатым. Но он не радовался своей победе. Без Энни триумф его был неполным, а жизнь – пресной и ничтожной.

Ван не сомневался, что она тоскует по нему. Не меньше, чем он по ней. Когда же наконец она передумает и вернется?

Связаться с ним Энни легко: она знает его электронный адрес. По нескольку раз в день, а порой и ночью Ван проверял свой почтовый ящик, надеясь найти там письмо от нее.

Обычно, садясь за работу, он забывал обо всем на свете, но теперь часто ловил себя на том, что сидит за компьютером, уставившись невидящим взглядом в монитор и думает о своей потерянной любви.

Три месяца спустя после похорон Барта в квартире Энни зазвонил телефон. Сняв трубку, Энни услышала голос Эмили Ланкастер.

– Привет, я в Лондоне, прилетела сегодня утром. У тебя найдется время поужинать вместе?

«Лучше отказаться», – подумала Энни, но вместо этого, неожиданно для самой себя, согласилась. Едва повесив трубку, Энни уже раскаивалась: вечер с Эмили вернет ее к воспоминаниям о прошлом, которые и так мучают ее.

Девушки встретились в клубе. Там не было никого, кроме них двоих да еще старичка, мирно дремавшего в кресле. Завидев Энни, Эмили отложила журнал и обняла ее так тепло, словно знала всю жизнь.

– Здесь ужасно старомодно, – говорила она по дороге к бару, – но отели я ненавижу. А здесь для меня всегда готов и стол и дом – я ведь прапраправнучка одного из основателей клуба. Мне даже выделяют номер с ванной – вот как меня уважают!

За аперитивом Эмили расспрашивала Энни о работе и рассказывала о Кренмире – поместье своих предков.

– Если захочешь отдохнуть от шумного города, мой дом всегда к твоим услугам. Слушай, а почему бы тебе не выбраться на выходные?

Сердце у Энни подпрыгнуло. «Что, если за этим приглашением стоит Ван? – подумалось ей вдруг. – Может быть, он сожалеет о разрыве и попросил Эмили устроить нам свидание?»

– Спасибо тебе большое, Эмили, – осторожно начала она, – но не уверена, что смогу. Понимаешь, у меня сейчас такой период, когда приходится ездить всюду, куда пошлют. Исчезну из Лондона хотя бы на два дня – и следующее задание дадут другому репортеру.

Несколько секунд Эмили задумчиво вглядывалась ей в лицо.

– Это одна из причин, по которым вы с Ваном разошлись? – спросила она наконец. – Ему не нравится, что ты работаешь?

Энни не знала, что ответить. Но ходить вокруг да около ей не хотелось.

– Это Ван попросил тебя со мной поговорить?

Эмили замотала головой.