Текст книги "Очарование первой любви"

Автор книги: Энн Уил (Вэйл)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

– О нет, прошу вас, не напоминайте мне о том, как летит время! Это мой муж, мы с ним тоже знали друг друга с детства, но соединили свои судьбы много лет спустя.

Гвидо галантно склонился над рукой Энни.

В библиотеку они вернулись парами: Ван под руку с матерью, Энни – с Гвидо. Итальянец вел с девушкой обычную светскую беседу. По-английски он говорил гораздо хуже Алиды, и круглое лицо его осветилось радостью, когда Энни призналась, что говорит по-итальянски. Должно быть, бедняге не улыбалось молчать весь день.

Последней появилась еще одна «белая ворона» в обществе американских богачей – Эмили Ланкастер.

К этому времени все Карлайлы собрались в холле, а дом был полон гостей. Разряженные в пух и прах, они пили шампанское, обменивались сплетнями и восхищенно ахали при виде горы свадебных подарков, выставленных в малой гостиной.

Энни вместе с Гвидо стояла недалеко от украшенной цветами лестницы, когда в дверном проеме возникла женщина с пышной гривой рыжих волос. Женщина уверенно двинулась к Карлайлам и стала пожимать им руки. Эдвард и Трисия приветствовали ее радостно, словно добрую знакомую, – слишком уж радостно, на взгляд Энни.

Одета незнакомка была просто и со вкусом – платье из джерси цвета зеленой листвы, несколько ниток жемчуга на шее... и струящийся по плечам водопад рыжих кудрей.

Пока она здоровалась с Карлайлами, из гостиной вышел Ван. Судя по улыбке, осветившей его лицо, он был очень рад встрече.

Они обнялись и расцеловались, как старые друзья. Надежды Энни таяли на глазах. Ван с Эмили выглядели идеальной парой: неудивительно, что слухи о них донеслись уже и до Италии!

Тяжело вздохнув, Энни повернулась к Гвидо и принялась, возможно с излишним оживлением, рассказывать ему о южных портах, где случалось останавливаться «Мечте морей».

Но Гвидо, истинный сын процветающего Милана, не питал особого интереса к бедному югу Италии. В ответ он начал рассказывать Энни о красотах Альпийских озер... и вдруг запнулся.

Энни обернулась – перед ней стоял Ван рука об руку с рыжеволосой Эмили.

– Эмили, разреши познакомить тебя с моей старинной подругой Энни Ховард и отчимом Гвидо Росси. Леди Эмили – англичанка, но большую часть жизни провела в Штатах, – добавил он специально для Гвидо.

Эмили дружелюбно улыбнулась Энни: ее милое личико, усеянное веснушками, излучало доброту и симпатию. Она могла бы понравиться Энни с первого взгляда, если бы... ах, если бы только...

Побеседовать им не удалось: громкий мелодичный звон возвестил, что церемония начинается. Гости поспешили занять места в большой гостиной, напоминающей средних размеров концертный зал.

В первом ряду сидели Эдвард и Трисия Карлайл, супруги Росси, родители жениха и еще несколько важных персон. Ван занял место во втором ряду, Энни и Эмили сели по обе стороны от него. Зазвучала приглушенная музыка. Нестройное жужжание голосов стало тише. Гости смолкли лишь тогда, когда в дверях показалась невеста в сопровождении двух подружек.

Эдвард, встав с места, предложил ей руку и ввел в зал. Жених уже ждал у алтаря. Вот священник произнес первые слова обряда – и церемония началась.

За столом все расселись в том же порядке, что и в зале. Ван сидел в торце стола, Эмили и Энни – по обе стороны от него, напротив друг друга. По другую сторону от Энни сидел какой-то пожилой джентльмен со своей женой, по левую руку от Эмили – похожая пара. Эти гости знали друг друга и немедленно затеяли оживленную беседу о гольфе и бридже. Троице не оставалось ничего другого, как беседовать друг с другом правда, на иные темы.

– Последний раз я была на свадьбе во Флориде, – говорила Эмили. Обратившись к Энни, она добавила: – В Америку я переехала в тринадцать лет. Мы с подругой жили на побережье, в прелестном пансионе под названием «Солнечный танец». Там был бассейн и множество всяких удобств, о которых мы в Англии и понятия не имели! Бассейн чистил молодой парень по имени Скип; я немедленно в него втрескалась и воображала, что буду любить его вечно. Но прошло несколько лет, и любовь как ветром сдуло. А потом в один прекрасный день Скип пригласил нас к себе на свадьбу.

– Ты считаешь, первая любовь всегда проходит? – спросил ее Ван.

– А как же иначе? Ведь идеалы взрослой женщины не похожи на мечты тринадцатилетней девчонки! Этот Скип был настоящий красавец – белокурый, белозубый, стройный, как Тарзан, плавал не хуже дельфина, и вообще просто душка. Но он был доволен своей жизнью и не стремился ни к чему большему. Вся жизнь его была расписана заранее: закончит школу, начнет помогать отцу, со временем унаследует семейное дело... И жена ему нужна была такая же – провинциальная девушка, интересы которой ограничиваются домашним хозяйством, воспитанием детей и пикниками по воскресеньям. Пойми меня правильно: я не презираю простых людей, но такая жизнь не для меня.

Потом Эмили перевела разговор на Энни: расспрашивала о ее работе и планах на будущее и с искренним интересом выслушивала ответы.

Энни уже знала, что Эмили останется на танцы. Как и некоторые другие гости, англичанка остановилась в кантри-клубе, который построил кто-то из предков Вана для многолюдных семейных сборов.

Мистер Карлайл за главным столом откашлялся и поднялся с места. Настало время поздравительной речи. Многие гости повернулись к нему.

Перечисляя собравшихся на свадьбу гостей, хозяин дома упомянул, что среди них «двое итальянцев, а также леди Эмили Ланкастер из Англии».

Взглянув на соседку, Энни догадалась, что Эмили не по душе это величание. Должно быть, она предпочитала, чтобы люди ценили ее за собственные заслуги, а не за деяния предков.

Энни перевела взгляд на невесту. Вопреки обычаю, Кейт была не в белом, а в светло-зеленом платье, украшенном веточками мимозы, и венок из такой же мимозы украшал голову. Энни слышала, что искусственные цветы невеста заказала в известном парижском магазине.

Невесту нельзя было назвать красавицей, но лицо ее озарялось внутренним теплом. А сегодня Кейт просто сияла от счастья.

Роберт поднялся, чтобы произнести ответный тост, и Кейт устремила на мужа влюбленный взгляд. Глядя на нее, Энни спрашивала себя, достало бы у нее мужества так же храбро, как когда-то Кейт, вести себя в подобных обстоятельствах – если бы Ван женился на другой? Например, на элегантной рыжеволосой девушке, что сидит напротив?

После речей и церемонии разрезания пирога все поднялись из-за стола. Невеста пошла наверх переодеться; одни из гостей перешли в зал, откуда уже были убраны кресла, другие решили полюбоваться садом.

Извинившись перед Ваном и Эмили, Энни поднялась к себе. Девушка подошла к окну и несколько минут смотрела вниз. Гости прогуливались по саду, некоторые уселись на скамью, опоясывающую огромный раскидистый вяз.

Из беседки, оплетенной плющом, показались Ван и Эмили. Судя по жестикуляции, Эмили рассказывала Вану что-то смешное – в самом деле, через несколько секунд он громко расхохотался, запрокинув голову. «Прекрасная пара», – мрачно подумала Энни. Действительно, Ван и Эмили отлично смотрелись вместе.

В четыре часа новобрачные уехали. Медовый месяц они проведут в Кейп-Коде на вилле у друзей. Распрощавшись с новобрачными, хозяева накрыли в саду чай и поставили на стол свадебный пирог.

На лестнице Энни поймал Гвидо и, подхватив под руку, принялся жаловаться, что устал от звучащего со всех сторон английского языка.

– В Италии свадьбы проходят гораздо эмоциональнее, – заметил он, лукаво блеснув глазами. – Когда жених уезжает, мать его обыкновенно падает в обморок, а все ее подруги в знак сочувствия рыдают в три ручья.

– Уверена, что вы преувеличиваете! – рассмеявшись, ответила Энни.

– Ну, разве что немножко. У меня на родине люди не стесняются ни смеяться, ни плакать. Мы выражаем свои чувства открыто. Кстати, а кто та рыжеволосая красавица, с которой так увлеченно беседует мой пасынок?

Энни объяснила, кто такая Эмили, прибавив:

– Кроме того, она специалист по компьютерам. Думаю, они с Ваном обсуждают развитие Интернета.

В этот момент к ним подошла синьора Росси и попросила мужа принести ей чаю.

– И поговори с кем-нибудь еще, саro (дорогой ( итал.)), а я пока поболтаю с Аннет с глазу на глаз.

Как только муж удалился, Алида заговорила:

– Гвидо не хотел сюда ехать. Он безумно ревнует меня к Эдварду. Глупо, конечно, но итальянцы все такие: страстные, вспыльчивые и ужасные собственники. И Джованни, когда женится, будет таким же. Среди своих родственников-американцев он ведет себя как они, но здесь... – и она положила руку на грудь, – здесь, внутри, он остается настоящим южанином с горячей кровью и пылкой душой. Но вы, думаю, знаете это лучше меня – вы ведь много лет с ним знакомы.

– Не уверена, что согласна с вами, – вежливо ответила Энни. – Мне Джованни всегда казался типичным американцем. Правда, в этом обществе он, как мне кажется, действительно чувствует себя чужим, но в нем силен дух Нового Света, дух отважного и настойчивого первопроходца.

– Может быть, вы и правы. Я не понимаю чем он занимается: компьютеры для меня остаются загадкой. Знаю только, что для него работа очень важна, но не так, как для Эдварда, который из-за работы пренебрегал женой и сыном. Для Эдварда карьера всегда стоит на первом месте. Знаю, американкам это даже нравится. Им от мужей нужны прежде всего деньги и положение в обществе. Ну а мне нужна любовь.

– Не стоит обобщать, – заметила Энни, подумав о Кейт, – среди американок встречаются по-настоящему любящие и самоотверженные женщины. Вы упомянули, что знаете Гвидо с детства. Что же разлучило вас на много лет?

– Мои родители смотрели на него косо, – пожав плечами, ответила Алида. – Отец Гвидо из простых и собственным трудом сколотил состояние. Мой отец тоже деревенский, зато мама никогда не могла забыть, что происходит из старинного графского рода. Она хотела, чтобы я вышла замуж за знатного человека. Узнав, что родословная Эдварда восходит к первым американским колонистам, мама начала сводить нас. Мне было всего восемнадцать, а ему – тридцать четыре; мне льстило, что за мной ухаживает взрослый мужчина, важный американский дипломат, а неуклюжий парнишка, которого я знала всю жизнь, рядом с ним сильно проигрывал... Лишь много лет спустя я поняла, какую совершила ошибку. Но тише... вот и Джованни.

– Мама, – обратился к ней Ван, – я отвезу Эмили в гостиницу. Она хочет отдохнуть перед танцами. А вы с Гвидо? Уедете или останетесь?

– Да, мне, пожалуй, тоже стоит передохнуть, ответила его мать. – Увидимся позже, Аннет.

Энни встала перед большим зеркалом в спальне и повернулась кругом, искоса наблюдая за своим отражением.

На танцы она надела бережно хранимое ею платье графини Теодоры. Волосы забрала наверх и вплела в них веточку искусственных цветов, купленных в том же магазине, что и мимозы Кейт. Драгоценностей на ней не было. Платье не требовало ожерелья, а прикалывать к старинному бархату брошь казалось Энни верхом варварства. Уши она проколола еще в шестнадцать лет в Испании, но обычно носила дешевые серьги, а к этому платью такие не подходили.

И вдруг раздался стук в дверь. Кто это? Может быть, миссис Карлайл?

– Войдите.

В спальню вошел Ван. Энни думала, что красивее, чем он сегодня утром, быть просто невозможно; но Ван в белом смокинге и черном галстуке превзошел все ее ожидания. Что-то стеснило ей грудь, и дыхание прервалось.

– Так и думал, что ты привезешь с собой это платье, – произнес он. – Посмотри, что я купил для тебя в Нью-Йорке. По-моему; они сюда подойдут.

Ван достал из кармана коробочку, обтянутую кожей, и открыл ее. В гнездах из синего бархата покоились два драгоценных камня, цветом и блеском напомнившие Энни море, в котором отражается солнце.

– Аквамарины! Какая красота!

– Примерь. Посмотрим, как они сочетаются с платьем.

Но руки у Энни дрожали от волнения, и она никак не могла вдеть серьги в уши.

– Позволь мне, – предложил Ван.

Умелыми руками он вдел серьги и застегнул крошечные золотые застежки. Камни засверкали при ярком электрическом свете; и Ван, отступив на шаг, любовался этой картиной.

– Прекрасно, – сказал он наконец. – Я собирался подарить их тебе на день рождения, но не мог больше ждать.

Энни взглянула на себя в зеркало, затем с сияющими от восторга глазами обернулась к Вану.

– Великолепный, потрясающий подарок! Но, послушай, они же, наверно, стоят целое состояние!

Ван едва заметно улыбнулся, и Энни сообразила, что ведет себя как ребенок. Вот Эмили никогда бы такого не сказала!

– Я часто любовалась аквамаринами в витринах ювелирных магазинов, – заговорила она светским тоном, надеясь исправить свою ошибку, – но никогда не думала, что получу возможность их носить. Спасибо тебе, Ван.

Упершись рукой ему в грудь, она встала на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку.

Дальше произошло нечто такое, о чем Энни и мечтать не могла.

Ван обнял ее за талию и инстинктивно наклонился – Энни видела, что так же он поступал, целуя мать или мачеху. Ван был так высок ростом, что ни одна женщина просто не могла дотянуться до его лица.

Она ощутила губами гладкую после бритья кожу, почувствовала легкий запах лосьона, свежий и горьковатый, словно ветер с моря.

Она уже готова была высвободиться из его объятий, как вдруг необъяснимый огонь вспыхнул между ними и Ван страстно прильнул к ее губам.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

– Прости, я не хотел этого делать...

Энни стояла зажмурившись; все мысли вылетели у нее из головы, уступив место чувствам и ощущениям. Но смущенное бормотание, так непохожее на привычный голос Вана, вернуло ее с неба на землю.

Распахнув отяжелевшие веки, она взглянула ему прямо в глаза. Смысл его слов доходил до нее медленно, словно пробиваясь сквозь вату.

– Но ты это сделал, – прошептала она наконец. – И мне понравилось.

– У тебя стерлась помада. Приведи себя в порядок и спускайся. Мы скоро уезжаем. Встретимся внизу.

Ван отстранил ее и поспешил прочь из спальни.

Спустившись в холл, Энни не нашла там никого, кроме мистера Карлайла.

По сравнению с предыдущим строгим платьем нынешний наряд Энни выглядел дерзким, даже вызывающим. Увидев ее, Эдвард весь как-то подобрался и сверкнул глазами, к большому удивлению девушки, которой казалось, что этому степенному джентльмену не хватает жизненной энергии, отличающей его сына.

Они поболтали несколько минут, пока к ним не присоединились остальные гости. В клуб отправились на трех машинах. Специально нанятый шофер вел первую, мистер Карлайл – вторую. В третьей за рулем сидел Ван, и Энни – рядом с ним.

По дороге Энни молчала. Ее переполняло счастье оттого, что все тревоги оказались ложными. Нет, Ван не любит Эмили! Ведь он не из тех людей, которых дядя Барт называет «бабниками», и никогда не стал бы целоваться просто для развлечения. Никогда в жизни ее не целовали с такой страстью!

При одном воспоминании о поцелуе Вана Энни охватывало жгучее желание пережить это еще раз. «Интересно, а он что чувствует? О чем он сейчас думает?» – спрашивала она себя, бросая украдкой взгляд на строгий профиль Вана, освещаемый фарами встречных машин.

Энни была наверху блаженства, и даже то, как Ван убежал от нее сразу после поцелуя, ее не смущало. Она понимала, что происшедшее и его застало врасплох, а на объяснения просто не было времени. Но во время танцев у них будет возможность ускользнуть в какой-нибудь укромный уголок и обсудить там внезапную перемену в их отношениях. И, конечно же, нацеловаться вволю!

Для нее-то во всем происшедшем ничего внезапного не было: уже много лет она только и мечтала о таких вот поцелуях Вана! Но сам он, возможно, только сегодня понял, что готов полюбить ее.

Ван, Энни и Эмили оказались, пожалуй, самыми молодыми гостями на вечеринке. Поэтому неудивительно, что оркестр играл в основном спокойную, медленную музыку.

Энни очень любила танцевать: в Париже она часто ходила на дискотеки и поражала сдержанного Тома своей способностью безоглядно отдаваться скачущим ритмам современной музыки.

Но сегодня ни наряд ее, ни настроение не подходили для дерганья. Энни хотелось, чтобы музыканты заиграли вальс, Ван протянул бы ей обе руки, а она с тихим счастливым вздохом прижалась бы головой к его плечу...

Вскоре после их приезда появилась и Эмили в черной облегающей кофточке и короткой золотистой юбке; на шее вместо привычной нитки жемчуга блестели янтарные бусы, и теплый свет их зажигал золотые искры в ее ореховых глазах.

– Энни, ты выглядишь фантастически! – воскликнула она. – Потрясающее платье! Где ты такое достала?

Польщенная Энни объяснила происхождение платья.

– Я непременно тебя в нем сфотографирую, – объявила Эмили, – и пошлю снимок Саммер. Она обожает красивую одежду. Подожди, схожу за фотоаппаратом.

Через несколько минут она появилась снова и потащила Энни в соседнюю комнату.

– И ты, Ван, иди с нами, – приказала она. – У меня в кабинете в Кренмире висят снимки всех моих друзей, только тебя не хватает! – Это библиотека и музыкальная комната, – объяснила она, распахивая дверь и включая свет. – Днем я пила здесь чай.

Оглядевшись, Энни увидела книжные стеллажи, рояль, мягкий диван и несколько удобных кресел вокруг низкого столика.

Сделав пару снимков на диване и у зеркала, Эмили приказала:

– А теперь встаньте вот так с двух сторон, обопритесь о рояль и наклонитесь друг к другу, только не заслоняйте вазу с цветами! Когда вы оба прославитесь, я сдеру с какого-нибудь бульварного журнальчика бешеные деньги за эту фотографию, – игриво добавила она.

– Лучше не надо, если не хочешь со мной поссориться, – серьезно предупредил ее Ван. – Я не собираюсь выставлять свою частную жизнь на всеобщее обозрение. Слава Богу, я не певец и не киноактер!

– Не волнуйся, дорогой, я шучу. Придвинься-ка поближе... так... ага, хорошо. Отлично! А теперь я хочу, чтобы Энни села на рояль и закинула ногу на ногу. Ван, подними ее, пожалуйста.

– Не надо! – запротестовала Энни. – Что, если я его сломаю?

– Чепуха, ты совсем легонькая! – отмела ее сомнения Эмили. – А снимок получится отличный!

Обхватив Энни за талию – крепче, чем несколько часов назад, – Ван посадил ее на крышку рояля и отступил.

– Откинься назад, скрести ноги и вообрази, что ты Марлен Дитрих, – скомандовала Эмили.

Энни сделала, как ей было велено; разрез на юбке распахнулся, обнажив стройные ноги в прозрачных колготках и туфельках с серебряными каблуками. Вспомнив о Марлен Дитрих, Энни послала Вану томный взгляд.

Она думала, Ван рассмеется, но он даже не улыбнулся. Зато Эмили сияла.

– Энни, ты прирожденная фотомодель! А теперь, Ван, снимай ее и пошли танцевать!

Энни могла бы соскользнуть на пол и без посторонней помощи, но предпочла подождать Вана – хотя бы для того, чтобы положить руки ему на плечи и нежно улыбнуться. В этот миг Эмили и сделала последний снимок, на котором Ван держал Энни на руках – так легко, без усилий, словно она до сих пор оставалась худенькой девятилетней девочкой.

– Спасибо. – Ван поставил ее на землю, но Энни не спешила убирать руки: его поцелуй придал ей смелости.

Но Ван молча отвернулся.

– Я могу отнести твой фотоаппарат в комнату, – обратился он к Эмили. – Дай мне ключ.

– Как мило с твоей стороны! – Эмили протянула ему камеру и ключ с кожаной гостиничной биркой. – Поднимешься по лестнице, а оттуда сразу направо.

– Скажи, – волнуясь, спросила Энни, – ты пришлешь мне снимки?

– Разумеется, вам обоим пришлю.

Приглашения на танец от Вана Энни дожидалась целый час. Она чувствовала, что он оттягивает этот долгожданный миг как только может. Наконец, потанцевав с матерью, с мачехой, с Эмили и еще несколькими дамами, Ван подошел к ней и с холодной вежливостью пригласил на вальс.

Оркестр заиграл незнакомую Энни мелодию; девушка скользнула в объятия Вана и прижалась к нему, уверенная, что не забудет этот вальс до конца жизни.

– Отличная вечеринка, – заметил он.

Эти слова Энни сегодня уже слышала, и не один раз. Так начинали разговор оба ее предыдущих партнера – немолодые мужчины, которых она знала только по именам. От Вана Энни такой реплики не ожидала.

– Ты так думаешь? – Она с любопытством взглянула на него.

– А ты нет? – поднял брови Ван.

– Я бы не назвала ее «отличной», – ответила Энни. – Это слишком затертое слово, оно ровно ничего не означает. Я бы назвала этот вечер восхитительным, ослепительным, потрясающим – лучшим за всю мою жизнь! И все из-за того, что случилось... еще до танцев, после того, как ты преподнес мне подарок.

– Вот об этом я и собираюсь с тобой поговорить... после танцев.

– А почему не сейчас?

– Потому, что, боюсь, тебе не понравится то, что я скажу, – ответил Ван. – Может быть, ты даже захочешь чем-нибудь в меня швырнуть. А я предпочитаю, чтобы это происходило не на публике.

– Я никогда еще ничего в тебя не швыряла! – заметила Энни, придвигаясь к нему ближе.

– Все когда-нибудь происходит в первый раз. – Он взял ее за локоть, мягко отстраняя от себя. – Энни, хватит изображать Марлен Дитрих. Роковая соблазнительница из тебя не получится – слишком неестественно держишься.

– Может быть, мне просто не хватает практики? Но беда в том, что я никого не хочу соблазнять... кроме тебя, Ван.

– Учитывая разницу в годах, роль соблазнителя в наших отношениях должен играть я. Но это амплуа не для меня.

– Хочешь, чтобы меня соблазнил кто-нибудь другой?

– Хочу, чтобы ты перестала болтать ерунду, – с раздражением ответил Ван.

– Почему же это ерунда? Мне уже многие давали понять, что не прочь уложить меня в постель. Не могу же я всю жизнь отказываться! Мне просто любопытно, в конце концов! Все это делают, а я чем хуже?

– Все пойдут топиться – ты тоже пойдешь? – Похоже, Ван начал терять терпение. – Ты не овца, чтобы бежать за стадом. Некоторые, знаешь, и наркотики употребляют. А ты чем хуже?

– Это совсем другое дело! Наркотики губят людям жизнь, а...

– Секс иногда тоже, – мрачно ответил Ван.

– Господи, Ван, ты рассуждаешь, словно какой-то старый ханжа! Я же не собираюсь прыгать в постель Бог знает с кем! Мне нужен человек, которого я знаю уже тысячу лет, которому доверяю, как себе... Если я тебя ничуточки не привлекаю, зачем же ты потратил целое состояние на эти серьги? И зачем поцеловал меня?

Ван бросил на нее тяжелый, сумрачный взгляд.

– Подарки я дарю тебе с одиннадцати лет, потому что люблю тебя... как сестру. А поцелуй... это была ошибка. Инстинктивный порыв, с которым я не смог справиться.

Должно быть, ее разочарование отразилось на лице, потому что Ван сморщился, словно от зубной боли.

– Боже мой, Энни, ты ведь изучала основы биологии! И много лет назад, в Испании, когда к тебе пристал тот мальчишка, я рассказал тебе кое-что о физиологии мужчин. То, что я тебе тогда говорил, относится не только к молодым парням. Я не женат, у меня нет подруги; неудивительно, что иногда я чувствую себя... на взводе, скажем так. Уверяю тебя, – продолжал он, хмурясь, – большинство присутствующих здесь мужчин, случись им оказаться рядом с тобой наедине, ощутили бы то же желание, что и я. Это рефлекс, понимаешь? Обычная реакция мужчины на хорошенькую женщину. Я оказался дураком и не сумел ее подавить. Вот и все.

Действительно, все было проще простого.

Только Энни не могла поверить этому банальному и прозаичному объяснению.

– Отлично, – заговорила она дрожащим голосом, хоть и понимала, что ведет себя непозволительно. – Ты «заводишь» меня, я «завожу» тебя. Так почему бы не сделать то, чего хотим мы оба?

На какое-то мгновение его раздражение превратилось в открытый гнев. Рот сжался в твердую линию, глаза вспыхнули. Будь это кто-то другой, Энни отступила бы на шаг. Но Вана она не боялась.

– Потому, – холодно заговорил он, мгновенно овладев собой, – что одного желания недостаточно. Люди, следующие только своим желаниям, мало чего достигают в жизни. Твое тело не игрушка, черт возьми, а секс не просто развлечение!

Должно быть, он почувствовал, что обидел ее; лицо его разгладилось, и голос немного смягчился...

– Поверь мне, Энни, секс без любви тягостен и для женщин, и для мужчин. А порой – чаще, чем хотелось бы, – он приносит несчастье. Я совершил ошибку и сожалею об этом. Но это ничего не меняет. Для нас с тобой сейчас самое главное – работа. Мне надо доделывать «Проект Х», тебе – писать книгу. На все остальное у нас попросту нет времени.

Ван говорил мягко, но Энни поняла, что это его последнее слово. Больше она ничего не добьется. Если продолжать спор, может стать только хуже.

Но Энни по-прежнему не верила Вану. Позже, уже в постели, ей пришла в голову ужасная мысль: может быть, он действительно был «на взводе», только желал не ее, а Эмили? А ее поцеловал просто потому, что она оказалась рядом?

Выглядело это не слишком правдоподобно, но ничего лучшего Энни придумать не могла. Да и не все ли равно, что стояло за этим унизительным отказом? Главное – что исполнение ее заветной мечты откладывается надолго... если не навсегда.

Остаток отпуска Энни пребывала в унынии. Ван старался не оставаться с ней наедине. Вместо того чтобы отвезти гостью в Нью-Йорк, он купил ей билет здесь, в Хартфорде. До аэропорта было всего-то минут двадцать езды, но Ван предусмотрительно взял с собой Эмили. Рыжеволосая девушка должна была уехать несколько дней спустя, и мысль о том, что может произойти между ней и Ваном за эти несколько дней, наполняла сердце Энни холодным отчаянием.

В том году Ван больше в Париж не приезжал. Не было его и в Оренго, когда Энни отправилась туда навестить Барта. А она-то так тщательно разрабатывала планы соблазнения! Увы, все оказалось напрасно: мудрый Ван избрал самую верную стратегию защиты: просто не показываться ей на глаза.

Его предсказания насчет книги оправдались сполна. Энни получила предложения от двух издательств сразу. Вскоре она заключила контракт, обзавелась, как настоящий писатель, агентом и личным редактором. Теперь на плечи Энни легла двойная нагрузка, и от дискотек и вечеринок пришлось отказаться. Но она все равно находила время для добрых дел: если выдавался свободный час или два, ходила в детскую больницу и развлекала детишек, которых по каким-либо причинам не навещали родители.

На Рождество Джули и Френ улетели домой. Энни не могла надолго отрываться от работы, поэтому уговорила Барта приехать к ней в Париж.

Ван писал ей время от времени; на Рождество он позвонил, рассказав, что проводит праздники с Кейт и ее мужем. У них все хорошо, Кейт ждет ребенка.

Одно утешение, грустно думала Энни. Когда она спросила, где встречает Рождество Эмили, Ван ответил: «с Джеймсом и Саммер, как всегда».

Когда короткий – слишком короткий, увы, разговор закончился, Энни поразмыслила и решила, что Вана с Эмили все же не связывает ничего, кроме дружбы. Иначе они постарались бы провести праздник вместе.

После Рождества Барт уехал, и все пошло по-старому. Погода стояла отвратительная, и Энни подхватила простуду. Несколько дней она просидела дома, чихая, кашляя и с тоской вспоминая о солнечном юге.

Едва Энни оправилась от болезни, как на нее обрушилось горе: умер один из ее маленьких подопечных. Доктора говорили, что этого следовало ожидать. Болезнь семилетнего Паскаля была неизлечима, и все, что они могли сделать, – это облегчить его страдания обезболивающими. Еще в младенчестве Паскаль потерял родителей; родственники, которые его воспитывали, ни разу даже не пришли к нему в больницу. Похоже, они были только рады избавиться от такой обузы. Во всем мире у малыша не было ни единой близкой души, кроме Энни. Она сидела у его кровати, сжимая исхудавшие ручки; в ее объятиях он испустил последний вздох.

В больнице Энни еще держалась; но, стоило переступить порог дома, слезы хлынули у нее из глаз. Она рухнула на кровать и разрыдалась, сама не зная, по Паскалю плачет или по себе.

Наконец слезы иссякли, и Энни уже решила встать и заняться чем-нибудь полезным, как вдруг послышался звонок в дверь. Энни промокнула глаза салфеткой и пошла открывать. Наверное, это приятель Френ, подумала она.

Но, взглянув в глазок, Энни замерла: это был Ван.

Она рванулась было в ванную умыться, но Ван зазвонил снова. Несколько секунд Энни металась по коридору, разрываясь между противоречивыми желаниями. Впустить его? Но, Боже, в каком она виде! С другой стороны, если не открывать, он подумает, что никого нет дома, и уйдет!

Наконец она откинула цепочку и распахнула дверь. Какая разница, как она выглядит? Ван здесь, все остальное неважно.

– Ты не предупредил, что приедешь, – хриплым от недавних рыданий голосом произнесла она.

Ван широко улыбнулся.

– Конечно. Это сюрприз! – Тут он заметил, что глаза у нее покраснели и опухли, а на щеках блестят дорожки слез. – Что случилось, Энни? Барт... что-то с ним?

– Нет, нет... у Барта все в порядке. По крайней мере было в порядке, когда мы расстались. Просто умер один мальчик... ты его не знаешь...

– Расскажи мне. – Поставив чемодан и портативный компьютер, с которым никогда не расставался, Ван обнял ее за плечи. В прикосновении его было столько нежности и заботы, что чувства вновь взяли верх над Энни.

– Как я рада, что ты приехал! – дрожащим голосом пробормотала она и, уткнувшись ему в грудь, зарыдала с новой силой.

А дальше... дальше случилось такое, чего Энни и представить себе не могла. Поначалу все шло как обычно. Ван утешал ее, дружески гладя по плечу, своим носовым платком утирал ей слезы, по-братски поцеловал в лоб, а потом... потом вдруг застонал и впился губами в ее губы точь-в-точь как в прошлый раз.

Все было прекрасно – в тысячу раз прекраснее, чем в ее самых дерзких мечтах. Она ответила на поцелуй. Его поцелуи становились все более страстными. Он прижимал ее к себе, и Энни таяла в его объятиях, по доброй воле подчиняясь ему. Затем он подхватил ее на руки и понес в гостиную, к дивану. Мгновение спустя они сидели в обнимку на диване и целовались с такой отчаянной страстью, словно одного дыхания для поддержания жизни стало недостаточно и выживание их теперь зависело только от поцелуев.

В какой-то момент Ван отпустил ее, но только затем, чтобы скинуть плащ. Потом снял и свитер: в квартире работало центральное отопление и было довольно жарко.

Не много времени прошло, прежде чем Ван начал расстегивать пуговки на шерстяной кофточке Энни. Теплая ладонь его легла ей на грудь, и Энни с радостным облегчением поняла: назад пути нет. Они перешли невидимую грань, и теперь Ван не остановится до тех пор, пока не исполнится ее заветное желание.

Эту ночь они провели в ее постели. Почти без сна.

В какой-то блаженный миг, когда голова Энни устало покоилась у него на плече, Ван сказал тихо:

– Я хотел подождать, пока ты станешь взрослее. Хотя бы до будущего года. Но ты плакала, я обнял тебя, чтобы утешить, а когда ощутил тебя в своих объятиях, когда поцеловал... просто не мог удержаться. Если бы ты знала, как трудно мне было притворяться «старшим братом»! А с того вечера... ну, ты помнишь, на свадьбе... стало совсем невыносимо. Я не забывал о тебе ни на миг. Это была какая-то пытка.