Текст книги "Очарование первой любви"

Anne Weale

THE IMPATIENT VIRGIN

OCR & Spellcheck: valentinna

Роман. Пер. с англ. Н. Холмогоровой

М.: ОАО Издательство «РАДУГА» 2000

ISBN 5-05-004995-4

Известной журналистке Энни Ховард предстоит взять интервью у компьютерного магната. Казалось бы, что тут особенного? Однако Энни в смятении: ведь Ван Карлайл, герой ее будущего очерка, пять лет назад был ее возлюбленным. Он предлагал ей руку и сердце, но Энни отвергла его дар, предпочтя семье карьеру. Влюбленные расстались врагами. Что принесет им новая встреча?

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Долгая холодная зима осталась позади, и жители Лондона, радуясь первому весеннему солнышку, толпой высыпали в Гайд-парк.

Энни и Джон быстрым шагом шли по аллее. Они были похожи – оба высокие, стройные, светловолосые; и вполне возможно, что встречные принимали их за брата и сестру.

Легкий теплый ветерок трепал Энни волосы, окрашивал румянцем по-зимнему бледное лицо.

Она щурилась на солнце, улыбалась своим мыслям, невпопад отвечала на случайные реплики Джона. Ей было легко и радостно – пока Джон вдруг не взял ее за руку, крепко сжав хрупкие пальцы в своей широкой ладони.

Интуиция подсказала Энни, что это не просто дружеский жест.

Она представляла себе этот миг совсем по-другому. Если Джон решится сделать предложение, думалось ей, то произойдет это в отдельном кабинете какого-нибудь тихого ресторана после романтичного ужина при свечах. Энни нравился Джон, нравилась его старомодная добропорядочность, надежность и тщательно скрываемая сентиментальность. Но до сих пор девушка не знала, что ответит, если он попросит ее руки.

А сейчас, кажется, этот миг наступил.

Они сошли с аллеи и побрели по первой весенней травке к озеру. Многолюдные пешеходные дорожки остались позади: Джон и Энни были одни. Вдруг он остановился, выпустил ее руку и, повернув к себе, сжал ее лицо в широких нежных ладонях.

Энни молча смотрела ему в глаза. Она хотела бы воскликнуть: «Нет, Джон, не сейчас! Я еще не готова...», но боялась обидеть юношу.

Он уже открыл рот, чтобы заговорить, но в этот миг в кармане ее красного шерстяного жакета пронзительно затрезвонил сотовый телефон.

Энни достала аппарат из кармана и нажала на кнопку «Ответ».

– Энни, это Грег. Значит, так: у меня для тебя срочное задание...

Звонил работодатель – редактор цветного приложения к воскресной газете. Поздороваться он, разумеется, не удосужился.

– Полетишь из Стенстеда. Британские авиалинии, рейс 910, бизнес-класс, 15 апреля, 11:20, пункт назначения – Ницца.

Ницца! Сказочный город на берегу залива Ангелов, что во Французской Ривьере... Стоило закрыть глаза – и перед мысленным взором Энни вставали сверкающие брызги фонтанов, широкие улицы, осененные резными кронами пальм, разноцветные клумбы, пухлые шарики мимозы – символ мягкого климата... И, конечно, море: то голубое, то синее, то изумрудно-зеленое, порой грозное, чаше всего – ласковое, но всегда бесконечно любимое...

Когда-то эти места были для Энни второй родиной. Но она уже много лет не бывала в Ницце и от души надеялась, что ей не придется туда возвращаться.

– Почему в Ниццу? – тупо спросила она.

– Потому что я договорился об интервью с Джованни Карлайлом! Он живет недалеко от Ниццы, по ту сторону итальянской границы. Возьмешь в аэропорту машину и за час доедешь.

Что-то больно сдавило грудь, и вдруг стало трудно дышать.

– Надеюсь, ты понимаешь, как тебе повезло? Только подумай: сам «король виртуального мира» впервые за десять лет согласился на интервью! Это твой шанс, Энни, смотри не упусти! – вдохновенно вещал в трубке Грег.

– Но почему... почему я? Я же ничего не понимаю в компьютерах!

– Нас интересует не компьютерный гений, а человек: его жизнь, его взгляды и вкусы. Я оставлю для тебя в редакции несколько вырезок из компьютерных журналов – проглядишь в самолете. Не робей, Энни! Второго такого случая не представится.

И, как всегда забыв попрощаться, Грег повесил трубку.

– Что такое стряслось? – спросил Джон, когда Энни убрала телефон и блокнот.

– Завтра я лечу в Ниццу... брать интервью у Джованни Карлайла.

Джон вздохнул с нескрываемым облегчением.

– Ну, это не займет много времени. К вечеру уже будешь дома. Я было испугался, что тебя хотят услать в какую-нибудь глушь месяца на два. – Он взял Энни под руку, и они пошли дальше. – А я где-то слышал, – говорил Джон на ходу, – что Карлайл дает интервью только специальным компьютерным изданиям и только на технические темы; почему он вдруг изменил отношение к журналистам?

– Понятия не имею, – зябко передернув плечами, отозвалась Энни.

– Могу тебе кое-что о нем рассказать, – заметил Джон.

– Ты? – Она удивленно подняла брови. – Что ты о нем знаешь?

Джон посвятил себя садоводству: он работал в организации под названием «Флора и фауна Интернэшнл», занимающейся парковым искусством.

– Карлайл живет в старинном палаццо Оренго, неподалеку от Вентимильи, – начал Джон. Весь берег оттуда до Канн занят великолепными садами и парками, разбитыми еще в те времена, когда на Ривьере отдыхала зимой вся европейская знать. Летом туда никто не ездит – слишком жарко... Оренго – легендарный парк эпохи короля Эдуарда. После смерти прежнего владельца он был запущен и пришел в упадок, но Карлайл восстановил усадьбу во всем ее былом величии. Однако полюбоваться трудами своих рук он не позволяет никому – даже членам Королевского общества садоводов. Один мой знакомый – он пишет для журнала «Сад» – уговаривал Карлайла и так и этак, чтобы тот позволил ему сделать репортаж о парке Оренго, ссылался на влиятельные знакомства. Ответ был один – отказ.

– Почему же он поддался на уговоры Грега? – вполголоса спросила Энни.

Джон видел, что предстоящая работа уже захватила его подругу: та, кажется, и забыла о разговоре, прерванном телефонным звонком. Энни посвящала себя работе целиком: карьера для нее всегда стояла на первом месте. Джон не протестовал, в каком-то смысле это ему даже нравилось. Энни, думал он, тоже не станет возражать против его командировок и не будет скучать в его отсутствие. Прежние его возлюбленные были в этом смысле менее сговорчивы.

– В Королевском обществе должно храниться немало материалов об усадьбе Оренго в период ее расцвета. Завтра у меня свободный день; могу, если хочешь, сходить туда и покопаться в архивах.

– Спасибо, Джон, – вымученно улыбнулась Энни, – но, думаю, пока не стоит. Подожди моего возвращения. Может ведь случиться, что «королю виртуального мира» не приглянется моя физиономия, и я вернусь ни с чем.

– Такое прелестное личико не может не приглянуться! – галантно ответил Джон.

Он судил пристрастно, как всякий влюбленный, но Энни Ховард была действительно очень хороша.

Лицо ее привлекало не классической правильностью черт, но выразительностью и одухотворенностью. Мужчины восхищались стройной фигуркой и длинными ногами Энни; женщины завидовали ее умению одеваться. Бог знает, где эта девушка научилась носить простенькие дешевые вещи так, что смотрелись они лучше, чем на иных дамах роскошные наряды от знаменитых модельеров. А открытая улыбка и прямой взгляд больших серых глаз, опушенных длинными ресницами, лучше всяких рекомендаций свидетельствовали о том, что природа одарила Энни не только миловидной внешностью, но и щедрой, благородной душой.

Уже несколько месяцев Джон мечтал жениться на этой девушке. Он понимал, что Энни не уверена в своих чувствах, и не хотел ее торопить. Наконец решился заговорить о своем давнем желании, но в этот момент раздался телефонный звонок.

Ладно, он долго ждал – подождет еще немного. Пусть Энни летит во Францию и встречается с компьютерным гением. Послезавтра она вернется... и они продолжат начатый разговор.

На следующее утро в десять минут седьмого такси несло сонную Энни по пустынным улицам Вест-Энда к станции «Ливерпуль-Стрит», откуда в половине восьмого отходил экспресс до Стенстеда, небольшого аэропорта в тридцати милях к северу от Лондона.

Добравшись до аэропорта, Энни прежде всего нашла кафе и заказала себе чашку кофе, чтобы взбодриться и прийти в себя после беспокойной ночи. Затем она собиралась просмотреть лежащие в сумке журнальные материалы о Джованни Карлайле и его знаменитом детище – программе «Киберпоиск», помогающей миллионам пользователей ориентироваться в неисчерпаемых ресурсах Интернета.

Мысли о Джованни не давали ей заснуть до полуночи, а когда Энни все же задремала, образ его проник и в сновидения. Все эти годы она думала, что прошлое осталось позади, но, как видно, ошибалась.

Говорят, время лечит все раны. Но боль в разбитом сердце сродни малярии: годами она дремлет, притаившись, и просыпается тогда, когда этого совсем не ждешь. Многие месяцы Энни и не вспоминала о Джованни, но сейчас одна мысль о том, что через несколько часов им предстоит встретиться, вгоняла ее в дрожь и заставляла сердце отчаянно колотиться в груди.

Надо было отказаться от задания, думала Энни. Сочинить какую-нибудь уважительную причину... Почему же она согласилась? Почему?

Чарлин Мур работала личным помощником Джованни Карлайла уже три года – с тех пор, как ее предшественница, тоже американка, вышла замуж за француза из Ментоны.

Сегодня утром, как обычно, Чарлин вышла из палаццо через боковую дверь и бодрым шагом спустилась по крутой лестнице, ведущей к бассейну.

Огромный бассейн помещался в глубине сада таким образом, чтобы купающиеся не были видны из окон. Мощный насос накачивал из близлежащего залива морскую воду. Каждое утро, до завтрака, мистер Карлайл переплывал бассейн туда и обратно пятьдесят раз.

Чарлин уже довольно долго прожила в Оренго, но личная жизнь босса оставалась для нее закрытой книгой. Ходили слухи, что в Ницце у него есть красивая любовница, но, если и так, Карлайл никогда не появлялся со своей подругой на людях.

Порой Чарлин становилось жаль хозяина. Ему, гению, красавцу и сказочному богачу, суждено провести жизнь в одиночестве. Он не доверяет женщинам, считая их, и не без оснований, ловкими охотницами за состоянием.

Чарлин вышла на террасу, окаймляющую бассейн. Босс был уже здесь: попивал кофе и просматривал газеты. Заметив приближение Чарлин, Джованни поднялся с места. Он всегда был безукоризненно вежлив, особенно со служащими.

– Доброе утро, Чарлин.

– Доброе утро, мистер Карлайл.

Босс указал ей на кресло под тентом.

– Надеюсь, вы хорошо провели выходные?

– Да, спасибо. – Чарлин достала блокнот и приготовилась записывать инструкции.

– Сегодня у нас гостья, – заговорил Карлайл. – Энни Ховард.

Имя молодой, подающей надежды журналистки не раз встречалось Чарлин в британской прессе. Но она понятия не имела, почему вдруг мистер Карлайл, изменив обычному правилу, вздумал пригласить акулу пера к себе в усадьбу.

– Приготовьте для нее комнату в башне. За ужином мисс Ховард должна сидеть напротив меня.

– Но тогда за столом окажется тринадцать человек! Конечно, вы не суеверны, но это не понравится гостям. Кроме того, женщин станет больше, чем мужчин.

– Кошмар! – саркастически усмехнулся он. – Хорошо, что-нибудь придумаем... Вот что, пригласите генерала Фостера. Думаю, он не откажется.

Чарлин сделала пометку в блокноте. Генерал Фостер, престарелый англичанин, жил в Ментоне – близлежащем курортном городке, с давних пор облюбованном приезжими англичанами.

– В какое время прилетает мисс Ховард? Вы, наверное, хотите, чтобы Карло встретил ее в аэропорту?

Босс сдвинул на нос солнечные очки, и в который раз Чарлин поразилась глубокой синеве его глаз, столь необычной при смуглой коже и темных волосах.

– Самолет прибывает в четыре. Посылать машину не нужно. Мисс Ховард – опытная путешественница, а в ее журнале, уверен, не поскупились на командировочные. Она прекрасно доберется сама.

Говорил он, как всегда, спокойно, но в глубине его глаз Чарлин заметила стальной отблеск, который появлялся лишь тогда, когда его что-то не на шутку злило. Может быть, он недоволен приездом мисс Ховард? Но зачем же в таком случае согласился на интервью? Многие известные журналисты искали встречи с Джованни Карлайлом, но он всем отказывал.

Почему же для Энни Ховард он сделал исключение?

Бизнес-классом вместе с Энни летели всего пятеро пассажиров. Она положила на соседнее свободное сиденье сумочку и папку с материалами, но открывать ее не спешила. Будь на месте Джованни любая другая знаменитость, Энни – прирожденной журналистке – не терпелось бы узнать о нем как можно больше и как можно скорее. Но изучение успехов Вана она решила отложить на потом.

Энни попыталась читать журнал, купленный в аэропорту, но через несколько минут поняла, что не понимает ни слова. Вздохнув, она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза; ее охватили воспоминания, и прежняя боль вновь пронзила сердце.

Энни от всей души надеялась, что для Вана та история осталась в прошлом. Но вдруг ее появление всколыхнет воспоминания и вновь разбудит в нем гнев? Еще не поздно отступить – вернуться из Ниццы прямо в Лондон. Но что будет с ее карьерой? Если Ван вышвырнет ее вон, Грег даже не особенно удивится; но если она трусливо покинет поле боя, даже не вступив в битву... Тогда путь на вершину будет для нее закрыт навеки.

За сорок минут до посадки Энни наконец взяла в руки папку с вырезками. С профессиональной быстротой она проглядела статьи из английской и американской прессы, мысленно отмечая важные детали. Некоторые материалы сопровождала фотография Вана – везде одна и та же, единственная, которую его агенты по связям с прессой предоставили журналистам: Ван сидел перед монитором во вращающемся кресле; судя по юношеской угловатости, снимок был сделан давным-давно.

Энни убрала вырезки и достала из сумочки конверт, запечатанный пять лет назад. Дрожащими пальцами она разорвала конверт и вытряхнула себе на колени пачку любительских фотографий.

За эти нечеткие, размытые снимки любой журнал заплатил бы бешеные деньги, но Энни не продала бы их ни за какие сокровища мира.

Но вот показалась Ницца, и Энни приникла к иллюминатору, сердце ее разрывалось от радости и тоски.

Когда-то морские воды, отражающие голубизну неба, были для нее родной стихией. Друзья шутя называли ее «русалкой без хвоста». В то время загорелая кожа ее была насквозь просолена морем, белокурые волосы выгорели от солнца, и Энни прятала их под широкополую шляпу...

Покончив с таможенными формальностями, Энни отошла в уголок и достала сотовый телефон.

Редактор был, как обычно, на месте и снял трубку сразу.

– Привет, дорогуша! Какие проблемы?

– Пока никаких, просто мне хотелось бы знать немного больше, чем ты соизволил сообщить вчера. Скажи, как тебе удалось уговорить Карлайла на интервью?

Наступило молчание.

– Хорошо, буду откровенен, – ответил наконец Грег. – Я его не уговаривал, он сам предложил дать интервью, но на определенных условиях.

– Каких же?

– Во-первых, он согласен говорить только с Энни Ховард. Очевидно, видел какие-то твои материалы, и они пришлись ему по вкусу.

– Вот как?! А еще?

– Потребовал письменного обязательства, что перед публикацией мы предъявим ему текст, он сможет внести в него любые исправления, а также наложить вето на публикацию, если результат его не удовлетворит.

– И ты согласился? – изумленно воскликнула Энни.

– А что мне оставалось? Не переживай, детка: я уверен, твоя статья ему понравится. Читатели в восторге от твоего стиля. Ты умеешь говорить правду так, чтобы никого не обидеть.

– Я бы на это не поставила, – спокойно ответила Энни, хотя внутри у нее все кипело.

– Но ведь он специально просил прислать тебя! – напомнил Грег.

– Может быть... ладно, позвоню позже.

Взяв напрокат автомашину, Энни неторопливо ехала по знаменитому Променад-дез-Англе, присматриваясь к городу и его обитателям. По тротуарам шли люди в ярких летних нарядах – одни выгуливали собак, другие бегали трусцой, третьи просто наслаждались теплом, свежим воздухом и солоноватым запахом моря. С гиканьем проносились подростки на скейтбордах, на дорогу падали кружевные тени пальм. Энни вдруг почувствовала, как скучала все эти годы по пестрому, шумному, суетливому миру Средиземноморья.

Когда-то этот мир был для нее родным...

ГЛАВА ВТОРАЯ

С тех пор, как «Мечта морей» бросила якорь в тихом заливе у подножия холма, на вершине которого возвышался величественный палаццо Оренго, Энни целыми днями пропадала в огромном запушенном парке.

Старик Лучо, служивший у герцогини садовником, рассказывал дяде Барту, капитану «Мечты», что парк занимает сорок пять гектаров. Так что скучать Энни не приходилось. Были у нее здесь свои излюбленные местечки, и самое любимое – беседка над морем, откуда открывался вид на берега двух стран – Французскую Ривьеру на западе и Итальянскую Ривьеру на востоке.

Крышу беседки поддерживали резные колонны розового мрамора, густо оплетенные плющом, в начале лета беседка утопала в бледном пурпуре цветов.

Однажды жарким летним полднем, пока дядя Барт дремал у себя в каюте, Энни сидела на перилах беседки и брала интервью у доньи Софии, королевы Испанской. Это была ее любимая игра: в мечтах Энни уже проинтервьюировала всех знаменитых женщин мира.

Энни никогда не задавалась вопросом о том, какую профессию выбрать. Журналистика была у нее в крови: ее дед издавал еженедельную газету, отец снимал острые политические репортажи и погиб во время командировки в Африку, а дядя сотрудничал в журналах, посвященных морскому делу.

Энни задавала вопросы вслух и сама же на них отвечала. Никто не слышал ее, кроме любопытных ящерок, сновавших вверх-вниз по колоннам.

– Скажите, ваше величество, чем бы вы хотели заниматься, если бы не были рождены принцессой?

Придумать ответ Энни не успела – сзади вдруг раздался незнакомый голос:

– Ты кто такая?

От неожиданности Энни едва не свалилась с перил.

У входа в беседку стоял незнакомый юноша в белой футболке, темно-синих джинсах и коричневых замшевых ботинках. Смуглый и черноволосый, как все соседские мальчишки, но ни у одного итальянца Энни не видела таких небесно-синих глаз.

– Я Энни Ховард. А ты кто?

– Ван Карлайл. Привет!

Энни соскользнула с нагретого солнцем камня. Парень подошел к ней и протянул руку.

– Извини, что напугал. Ты, должно быть, с той шхуны, что стоит в заливе? Лучо мне о тебе рассказывал.

– Ты – родственник Лучо?

– Нет, той старой леди, что живет в палаццо. Правнук.

– Я ее никогда не видела, – призналась Энни. – Лучо называет ее lа contessa. Она в самом деле графиня?

– Да, настоящая графиня, хоть родилась в Америке, как и я. Ей восемьдесят три года, и она почти не встает с постели.

– Ты американец? А говоришь как англичанин!

– Это оттого, что у нас с сестрой была няня-англичанка. Моя мама – итальянка, папа – американец, и уже девять лет я живу в Риме. А теперь расскажи о себе.

– Я сирота, – начала Энни. – Но вовсе не такая несчастная, как сиротки в книгах. Даже наоборот: если б родители были живы, я сидела бы дома. А мне гораздо больше нравится плавать на «Мечте морей» с дядей Бартом! – Она взглянула на часы. – Пора пить чай. Хочешь познакомиться с дядей Бартом? Он очень интересный человек. Весь мир повидал! А я – только Средиземное море.

– Никогда раньше не встречался с моряками. Лучо говорит, вы уже не в первый раз швартуетесь у нас в заливе?

– Мы бываем здесь каждый год. Стоянки в портах нам не по карману, – призналась Энни. – Поэтому останавливаемся в небольших бухтах. La contessaразрешила нам пользоваться пляжным домиком; там есть туалет и душ, а все остальное найдется у нас на яхте. В благодарность за гостеприимство мы помогаем Лучо в саду.

Собственно, помогала одна Энни, и толку от ее помощи было не слишком много, но об этом девочка тактично умолчала.

– И надолго вы здесь останавливаетесь? – спросил Ван.

– На две-три недели. А потом плывем на Корсику. А ты надолго приехал?

– На все каникулы. Я учусь в колледже в Штатах. А ты где учишься?

Они спустились с холма и пошли по широкой тропе к пляжу.

– Нигде, – ответила Энни. – дядя Барт занимается со мной по школьной программе. А потом я сдам экзамены экстерном. Я уже на два года опережаю своих сверстников, – гордо добавила она.

– А сколько тебе лет? – поинтересовался Ван. Он был высоким – совсем как дядя Барт и смотрел на нее сверху вниз.

– Девять лет и три месяца. А тебе?

Юноша улыбнулся.

– Почти девятнадцать. А что случилось с твоими родителями?

– Мой папа работал на телевидении. Он делал репортаж о войне в Африке, мятежники захватили их с оператором в заложники, а потом убили. Это было еще до моего рождения. Мама умерла два года спустя; я ее совсем не помню. Других родственников не было, и тогда дядя Барт меня удочерил. Первым делом он научил меня плавать – чтобы я не утонула, если вдруг свалюсь за борт. А ты умеешь плавать?

– Учился в школе, но не могу сказать, чтобы мне это нравилось. Я люблю компьютеры. Твой дядя научил тебя обращаться с компьютером?

Энни помотала головой.

– Без компьютерной грамотности в наше время далеко не уйдешь! – важно заметил Ван. – Если хочешь, могу дать тебе несколько уроков.

– И что же это за девочка? – с любопытством спросила старая графиня, приподнимаясь на подушках. Она лежала в огромной кровати под балдахином на резных столбиках. – Хорошенькая?

– Да нет, не сказал бы... Но очень смышленая. Ей всего девять, а рассуждает как тринадцатилетняя! Теодора, – обратился он к ней (графиня не разрешала называть себя бабушкой), – что, если я поплыву с ними до Корсики, а оттуда вернусь на пароме?

– Отличная мысль, – заметила графиня, с нежностью глядя, как правнук уплетает за обе щеки спагетти. – Нельзя же все свое время проводить за компьютером! Это и для здоровья вредно – по многу часов в день просиживать неподвижно, уставившись на экран.

Правнук улыбнулся ей в ответ. Этот тощий долговязый парнишка с каждым годом все больше напоминал графине ее давно умершего мужа Джованни – неотразимого итальянского аристократа, который много лет назад отправился в Нью-Йорк, чтобы найти себе богатую невесту и с помощью ее приданого вернуть родовому гнезду былую славу...

Прошло шестьдесят пять лет, и звезда Оренго закатилась вновь. Скоро, совсем скоро дворец потеряет хозяйку, и какие-нибудь предприимчивые дельцы, выкупив у наследников полуразрушенное здание, перестроят его под отель или пансион.

Такая судьба рано или поздно постигнет все старинные особняки. Мысль об этом разрывала графине сердце, но выхода она не видела.

Никто из ее американских родственников не интересовался дворцом. Разве что Ван; но он был слишком молод, чтобы спасти Оренго от печальной участи. Среди его американских предков были предприимчивые люди, сколотившие себе громадные состояния, но Ван, похоже, не унаследовал от них деловую хватку. Он умный мальчик, но не может сосредоточиться ни на чем, кроме своих компьютеров... Быть может, лет через двадцать он и добьется успеха. Но тогда будет слишком поздно...

Утром своего шестнадцатого дня рождения Энни готовила завтрак в камбузе, как вдруг услышала знакомый голос. Выбежав на палубу, она увидела Вана: тот стоял на берегу с рюкзаком на плече.

Сердце Энни подпрыгнуло от радости. Она и не подозревала, что Ван помнит о ее дне рождения, но он вспомнил, и его появление стало лучшим подарком на свете.

– Барт, присмотри за сковородкой, ладно? – крикнула она дяде. – Я спущу трап для Вана!

Через несколько секунд старая деревянная лесенка коснулась прибрежной гальки. Ван скинул башмаки и поднялся на борт.

За семь лет он изменился не меньше Энни. Долговязый паренек с костлявыми плечами и выпирающими ребрами превратился в зрелого мужчину, худощавого, но крепкого и отлично сложенного.

Отчасти за это следовало благодарить Барта. Старый моряк научил юношу лазить по мачтам и ставить паруса, посвятил в тайны водных лыж и виндсерфинга. Именно на шхуне Барта Ван каждый год по крайней мере на два месяца отрывался от книг и любимого компьютера, чтобы вволю надышаться морским воздухом.

– Привет, как жизнь? – поздоровался он.

– Отлично! Какой приятный сюрприз! Когда ты приехал?

– Вчера вечером. Было слишком поздно, чтобы идти к вам. Теодора сказала, что вчера ты была в палаццо, писала для нее письма.

– Да, из-за артрита она не может держать в руках ручку. Но, мне кажется, в последнее время она немного повеселела. Ты надолго приехал?

– Я пробуду здесь всего двое суток. В четверг мне надо вернуться в Париж.

– Стоило ли приезжать на такое короткое время?

– Есть причина... Привет, Барт, как живешь? – И он тепло улыбнулся старому моряку.

Поднявшись на борт и пожав руку дяде Барту, Ван снова повернулся к Энни:

– С днем рождения! – и, склонившись к ней, по-дружески расцеловал девушку в обе щеки. Энни почувствовала, что заливается краской. Она не привыкла к поцелуям. Дядя Барт любил ее, но редко позволял себе проявлять чувства. Иногда он трепал ее по голове или хлопал по плечу, когда она была маленькой, дул на ушибленное место, но не целовал никогда – даже на ночь.

Ван не заметил смущения Энни: он выгружал из рюкзака подарки.

– Это для капитана... – он протянул Барту бутылку виски, – а все остальное – для бравого боцмана.

И он протянул Энни добрый десяток аккуратных свертков, красиво перевязанных цветными ленточками. Некоторые бантики помялись в дороге, но Энни тут же разгладила их ловкими пальчиками.

Барт отправился вниз за стаканами, а Энни начала разворачивать свертки, осторожно развязывая ленты, чтобы не порвать великолепную оберточную бумагу.

Родственники Вана, которых Энни знала только по именам, прислали ей купальник, калькулятор, школьный рюкзачок, толстую, словно сигара, ручку, пояс с серебряной пряжкой и пару кассет для плеера, который Энни получила в подарок на тринадцатилетие. К каждому подарку прилагалась открытка с простеньким поздравлением вроде:

«Русалке Джованни от кузины Кейт с наилучшими пожеланиями».

За подарок, надписанный рукой Вана, Энни взялась в последнюю очередь. Судя по всему, под оберткой скрывалась какая-то толстая книга – например, антология американской поэзии. Ван знал, как Энни любит стихи.

– Обязательно дай мне адреса всех твоих родственников! Я напишу каждому и поблагодарю их.

– Можешь послать открытки. Купим их сегодня в Ницце.

– А зачем нам ехать в Ниццу?

– Подожди – узнаешь.

Он остановил на ней смеющийся взгляд, и у Энни вдруг перехватило дыхание, а в груди словно забили крыльями сотни крошечных бабочек.

Ван и раньше вызывал в девушке такое чувство, но сейчас смятение было сильнее и ощущалось острее, чем прежде.

Энни опустила глаза на открытку. Коротко и просто: «Энни от Джованни». И дата.

– Почему не «от Вана»? – спросила она.

– Потому что на самом деле меня зовут Джованни. Когда я прославлюсь и заработаю кучу денег, то для всего мира стану Джованни Карлайлом, а Ваном останусь только для семьи и друзей.

Ты ведь тоже будешь подписывать свои статьи не «Энни», а «Аннет Ховард».

– Мне больше нравится «Энни»... – Она вдруг замолкла. – Что это?

– Портативный компьютер, – объяснил Ван. – У тебя хорошая пишущая машинка, – улыбнулся он, – но ей место в музее. А это... – он похлопал компьютер по глянцевой крышке, – конечно, не Бог весть что, но для новичка в самый раз.

Отец Вана занимал важный пост в американском министерстве иностранных дел, а отчим владел в Милане несколькими предприятиями, связанными с индустрией высокой моды, бурно развивающейся в Италии, но Ван предпочитал не брать денег у родителей. Семья оплатила его образование, но жил он на свою зарплату программиста, и зарплата эта была не слишком велика.

– Смотри, – заговорил он, откидывая крышку и включая компьютер. Экран засветился матовым зеленоватым светом.

– Какая прелесть! – воскликнула Энни. – Но напрасно ты даришь мне такие дорогие подарки!

– Я купил его по дешевке у приятеля. Напомни привезти тебе руководство. Завтраком угостишь?

– Боже мой, яичница! – всплеснула руками Энни и бросилась в камбуз.

Потом они купались вдвоем. Море еще не прогрелось после зимы: на поверхности вода была теплая, словно парное молоко, но чуть глубже такая холодная, что дух захватывало.

Энни и Ван прыгнули в воду с палубы и поплыли наперегонки к знакомым невысоким скалам, торчавшим из воды, словно хребет какого-то древнего чудовища. Вместе они взобрались на скалы и легли, подставив загорелые тела яркому южному солнцу.

– Почему твоя кузина Кейт назвала меня «русалкой Джованни»? – спросила Энни, выжимая соленую воду из волос.

– Барт как-то раз назвал тебя «русалкой без хвоста». Мне это понравилось, я пересказал Кейт, а она, видно, запомнила.

Ван лежал, закинув руки за голову, и на его оливково-смуглой груди блестели капельки воды. При взгляде на него Энни вновь ощутила странный трепет. «Где это он успел так загореть?» – подумалось ей.

– Попутешествуешь с нами этим летом?

– Наверно, нет.

– Почему? – разочарованно протянула Энни. Ее неприятно поразило равнодушие Вана к этой теме.

– Времени не хватает. Я ведь уже не студент, и у меня нет каникул. Кончилась беззаботная юность, – полушутливо-полупечально заметил он. – Да и ты, Энни, скоро станешь взрослой. Наслаждайся бездельем, пока можешь.

– А я хочу поскорее вырасти, – мечтательно ответила Энни. – Знаешь, как надоедает из года в год плавать по одному и тому же маршруту, швартоваться в одних и тех же бухтах... Я хочу увидеть большие города – Лондон, Париж... Только немножко тревожусь за дядю Барта. Что он будет делать без меня? Кто будет его кормить? Сам-то он ничего, кроме яичницы и бутербродов, готовить не умеет.

Ван, приподнявшись, сел – на груди и на животе заиграли мощные, хорошо развитые мускулы. У Энни вдруг пересохло во рту.

– Может быть, не стоило дарить ему бутылку горячительного? – обеспокоенно спросил он. – Но я подумал, пусть лучше пьет хорошее шотландское виски, чем дешевое пойло местного разлива.

– Он много пьет от одиночества, – вздохнула Энни. – Конечно, у него есть я, но это все-таки не то, что настоящая семья. Я слышала, – продолжала она задумчиво, – что давным-давно, еще до моего рождения, он был влюблен. Но его девушка наотрез отказалась переселиться на шхуну, а Барт знал, что на суше жить не сможет. Море у него в крови. Представь себе, что тебе пришлось бы выбирать между любимой женщиной и делом всей жизни, – ужасно, правда? Для обоих ужасно.

– Должно быть, она не любила его по-настоящему, – сурово ответил Ван. – Еще каких-нибудь сорок лет назад жены ехали за мужьями в африканские джунгли, в Патагонию – и не жаловались!

– А может быть, просто понимала, что не выдержит. Я привыкла к жизни на море, потому что не знала другой, а для кого-то она неприемлема.

– И тебя не пугает мысль о жизни на суше? – поинтересовался Ван. – Уверена, что тебе понравятся большие города?