Текст книги "Блага земные"

Автор книги: Энн Тайлер

Соавторы: Майя Тугушева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Annotation

Роман «Блага земные» впервые знакомит советского читателя с творчеством талантливой американской писательницы Энн Тайлер. Занимательность сюжета, динамичность повествования, точность психологического рисунка, острота поставленных в романе проблем современного буржуазного общества – брак, семья, любовь, долг и мораль – вызывают живой интерес, делают книгу увлекательной и глубокой.

Энн Тайлер

Предисловие

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

notes

1

2

3

4

Аnnе Tуler

EARTHLY

POSSESSIONS

New York 1977

Энн Тайлер

БЛАГА ЗЕМНЫЕ

Роман

Перевод с английского

Москва

«Прогресс» 1980

Предисловие

Литературная судьба Энн Тайлер (род. в 1941 г.) сложилась благополучно. Ее заметили сразу, еще в 1964 г., когда вышел первый роман двадцатидвухлетней работницы библиотеки – «Если утро когда-нибудь настанет». Одна из рецензий констатировала появление «прекрасной книги», принадлежащей, по-видимому, «редкостно одаренному» писателю.

За первым романом последовали еще пять, и снова были хвалебные рецензии, в которых нередко повторялись эпитеты «магический», «волшебный», «колдовской». Не следует думать, конечно, что Энн Тайлер – приверженка «магического реализма», якобы возникшего в литературе США. Тайлер – реалист традиционный, она пишет просто, даже очень просто, о самых обыкновенных делах ничем не примечательных людей, но читать об атом интересно: простота и безыскусственность ее прозы слиты с большим изобразительным талантом – так живо, зримо воспринимает читатель все, о чем рассказывает писательница, будь то человек, пейзаж или мимолетное настроение.

Но у книг Энн Тайлер есть еще одно достоинство: они современны и позволяют судить о жизни сегодняшней Америки. Не той баснословно богатой, суетной, пораженной психозом ненасытного приобретательства, а – тихой, провинциальной, о которой все чаще вспоминают американские писатели: пример тому – известные в нашей стране романы Джона Гарднера.

Тайлер вошла в американскую литературу в 60-е годы на волне «молодежного романа» – так тогда называли произведения о молодом поколении Америки, создаваемые молодыми же писателями. Возникла эта литература не случайно: в начале 60-х годов часть американской молодежи выступила по признанию американских социологов и историков общества, носительницей «нового сознания». Она принципиально отвергала грубо-деляческий, эгоистический интерес и расчет, выступала против политической коррупции, расовой дискриминации, утеснения свободы и демократии и прежде всего войны во Вьетнаме. Перед молодым думающий американцем вставала насущная проблема: как сочетать кредо свободы с поддержкой диктаторского режима во Вьетнаме и стремлением силой оружия поставить чужой народ на колени, как жить в обществе, где не соблюдаются конституционные гарантии равенства и беспредельного развития способностей независимо от цвета кожи? Молодая Америка 60-х годов, и прежде всего ее студенчество, оказалась в эпицентре социальных расовых и политических бурь. Вопреки сложившейся традиции часть молодежи стала отрицать и «радости потребления», утверждать главенство нематериальных ценностей жизни: красоты природы, музыки, духовного общения, ответственности за происходящее. Все чаще и чаще молодежь помышляла о том, чтобы найти достойную цель жизни и идти к ней достойно, не обкрадывая себя и думая о других. Именно тогда вспомнили о девизе американских писателей-романтиков и провозгласили его своим идеалом: «скромная жизнь и высокие помыслы».

Уже в первом романе Энн Тайлер ненавязчиво, но вполне определенно заявила о своей причастности к этим проблемам. Правда, ее героя – Бена Джо Хокса – совсем не волнуют политика и общественные дела. Он студент, и его заботит учеба: так много надо узнать, так много проштудировать, чтобы вернуться в родной городок дипломированным юристом. Тем более что – семья у него большая: эксцентричная бабушка, одинокая мать (отец незадолго до смерти бросил ее) и пять сестер. Бен Джо чувствует ответственность за них. Ему постоянно кажется, что они утаивают свои неприятности из боязни его расстроить и письма присылают какие-то скучные: Сюзанна работает библиотекарем, ей наконец прибавили жалованье; подростки-близнецы Тесси и Лайза уже подумывают о губной помаде. Старшая сестра Дженнифер помышляет только о делах: у семьи есть маленькая лавка, она и дает средства к существованию. Однако все это мелкие будничные заботы. Они поглощают энергию, радость жизни, порой вселяют равнодушие и безучастность друг к другу. Но вот происходит событие – средняя сестра Джоан оставила мужа и с маленькой дочкой вернулась к матери. Джоан, наверное, нуждается в утешении. Бен Джо бросает занятия и едет домой, но приезд его только удивляет мать и сестер, и в утешении никто не нуждается – Джоан тоже. Она вполне весела и легко заводит флирт со старым знакомым. Потом приедет ее муж и увезет жену с дочкой домой, но Бен Джо этого уже не увидит. Разочарованный и непонятый, он вернется в Нью-Йорк, правда не один, а с девушкой Шейлой, которая давно в него влюблена. Сам Бен Джо ее не любит, но любовь и привязанность не должны пропадать втуне, думает он, возвращаясь в Нью-Йорк и глядя на спящую Шейлу. Они поженятся. Шейла может быть спокойна: на него, Бена Джо, можно положиться, ведь главное – не приобретать, а давать. Так герой Энн Тайлер начинает понимать смысл и назначение жизни, чего раньше не понимал и поэтому жил «как во сне», «как в тумане».

Следующие романы Энн Тайлер, написанные, за единственным исключением, уже в 70-е годы, в сущности, развивают ту же тему – необходимости гуманных связей между людьми. Критика отмечает все возрастающее мастерство писательницы, ее умение «развернуть характер». Все чаще в романах Энн Тайлер появляются странные люди, лишенные определенного, прочного места в мире. Их вечно манит неизведанная даль, желание отправиться странствовать по Америке. Так в творчество Э. Тайлер вошла другая традиционная тема – тема «дороги», тяги к природе, к простой, здоровой жизни, в которой нет места мелочным, корыстным интересам. Дорога была символом освобождения от зла и скверны уже у американских романтиков и позже: у Г. Мелвилла такой «дорогой» был океан, у М. Твена – Миссисипи, у Дж. Лондона – Клондайк и Юкон. Вновь проявилась эта традиция в американской литературе 50-х годов, например у Дж. Керуака, который живописал племя бродяг, только теперь они назывались уже не «хобо», как у Лондона, а «битниками».

Пускаются в странствие и герои романа Энн Тайлер «В поисках Калеба» (1976). Глубокий старик Дункан Пек, выходец из состоятельной, респектабельной семьи, отправляется вместе с сорокалетней внучкой Джюстиной на поиски брата Калеба, который в далекой молодости внезапно исчез из дому, отказавшись от обеспеченного существования. В конце концов Джюстина находит Калеба в доме для престарелых, куда его за ненадобностью сдала невестка. Сначала Джюстина очень внимательна к старику, пока у нее вдруг не возникает сомнение, а тот ли это Калеб, который когда-то неизвестно почему бросил дом, родных и пропал? Она без обиняков выкладывает ему свои подозрения и раскаивается потом, но уже поздно. Калеб, превыше всего ценящий свободу и независимость, еще раз, но уже старый и немощный, утверждает свое право жить так, как ему велит совесть – в непричастности ко всякого рода эгоистическим соображениям. Он снова возвращается в дом для престарелых, отказываясь от обеспеченности и комфорта. Но самое удивительное – то, что происходит затем с Джюстиной. В ней – с давних пор назревает протест против заповеданной мудрости отцов, почему в молодости она выбрала странную и не совсем респектабельную профессию: она «предсказательница судеб», а попросту говоря, гадалка на картах. Теперь она и ее муж оставляют ферму, уютный дом, раздают вещи и, следуя примеру Калеба, пускаются в странствие по дорогам Америки.

В романах Тайлер есть ключевое слово «escape», что значит «освободиться», «бежать», «вырваться», «исчезнуть», в частности из привычного мира и обязательств, которые он налагает на человека. Так дважды «уходит» Калеб. Так «бежит» Джюстина. О таком-же «исчезновении» и освобождении от всех и всяческих обязательств и уз мечтает Шарлотта Эмори главная героиня романа Энн Тайлер «Блага земные» (1977).

Шарлотта – «мадам фотограф». Она начала работать, когда заболел отец, и после его смерти содержала себя и мать, хотя и мечтала учиться в колледже. Ей все время приходится от чего-нибудь отказываться, она не знает, на что может рассчитывать, а на что не имеет права. Не знает даже, родная ли она дочь, своих родителей. Но если Шарлотта «ничья», то почему бы ей не уйти куда глаза глядят; как это было однажды в детстве, когда ее поманила незнакомка. И еще раз она пыталась «бежать», уже выйдя замуж за Сола Эмори. К разочарованию Шарлотты, он внезапно решил стать проповедником, но для нее это значило отказаться от надежд на «путешествие»), освобождение из «западни» будней и нелюбимой работы.

А кроме того, Шарлотта совсем не религиозна. Напротив, она считает, что религия не способна разрешить тяжкие проблемы бытия, уводит в сторону от их решения, примиряет с безысходностью и «предопределенностью» человеческих судеб. Сол Эмори добр, но своим прихожанам он дарит иллюзию вместо правды, внушая им, что все в конце концов зависит от воли божьей и в этом благо и утешение. Шарлотта считает иначе. Она стремится к истине, пусть даже совсем неутешительной. Шарлотта может быть честна до жестокости – с собой, мужем, умирающей матерью. Она смутно ощущает: надо везде и во всем оставаться честной, только тогда можно определить свое отношение к миру, найти в нем свое место, свое предназначение. А пока она тоже (как это было с Беном Джо) бродит в тумане, «спит» наяву. И странные вещи происходят с нею в этом сне. Поддавшись искушению, она изменяет мужу, а Сол страдает и молчит. Почему? Не только потому, что пассивен и во всем полагается на волю божью. Он понимает, что в безвольном следовании «кривой» импульса, сиюминутною желания – своеобразная философия человека, который привык жить, подчиняясь воле обстоятельств, не умея утвердить свою «линию» в жизни, и тем глубоко несчастен.

Заветное желание Шарлотты все-таки исполняется, она отправилась в путешествие, но в несколько необычных обстоятельствах – заложницей человека, решившего ограбить банк. Как ни странно, грабителю, Джейку Симмсу, удалось вместе с Шарлоттой сесть в автобус и уехать из городка Клариона; никто и не подумал остановить подозрительную пару, потому что они всем безразличны. Шарлотта не пытается позвать на помощь, это бессмысленно: «окружающие примут ее за сумасшедшую… притворятся глухими», да она и «не из тех, кто кричит». Ее охватывает чувство обреченности: ведь теперь бежать, «исчезнуть», освободиться совсем невозможно. Но постепенно безнадежность уходит, и Шарлотта довольно спокойно размышляет о своей прошлой жизни и над тем, что теперь предстоит. И вдруг приходит понимание: как ни странно это необычное путешествие, но это и есть избавление, о котором она так долго мечтала, «избавление от людей».

Внимательно разглядывает она своего похитителя. Между ними возникают доверительные отношения, насколько это возможно в подобной ситуации. Во всяком случае, Джейк Симмс рассказывает ей свою историю неудачника и изгоя, которого, как и самое Шарлотту, тяготит пребывание на одном месте: «Терпеть не могу спокойной жизни; сидишь в каком-нибудь доме, связан по рукам и ногам, жена, дети, золотые рыбки…» С удивлением замечает Шарлотта, как, в сущности, похожи она, супруга проповедника Эмори, и молодой человек, уже побывавший за решеткой. Но он вовсе не преступник, пытается убедить Джейк Шарлотту. Все его незаконные деяния происходят потому, что он «жертва импульса»: «Это все обстоятельства… События ускользают из-под моего контроля». Совсем как у Шарлотты, которая, став жертвой чужого «импульса», невольно задумывается о том, что эта «дорога» может завести весьма далеко…

А чужая машина, которую ему удалось угнать, поглощает километры. Оказывается, они едут во Флориду. Там в приюте для незамужних матерей пребывает подружка Джейка – Минди. Нет, Джейк не любит Минди, но он не мог допустить, чтобы его сын родился «в тюрьме». Необходимо добыть денег на дорогу. Но как? На работу его не берут. Значит, один путь – украсть. Вот тогда и возник отчаянный план ограбления и угона чужой машины. И все удалось, только на руках оказалась заложница. Впрочем, она симпатичная женщина и странно похожа на него, такая же неприкаянная, не может выносить тихой жизни с «золотыми рыбками». Он даже по-своему одобряет желание Шарлотты «путешествовать», «вырваться»: «По крайней мере ты избавилась наконец от своего чудовища мужа, от этой уродливой цветастой кушетки и дурацкой старомодной лампы с бисером (все это он успел рассмотреть на экране телевизора в закусочной, во время передачи из дома Шарлотты, потому что уже начались поиски пропавшей. – М. Т.). Нет, меня в такую клетку не засадишь. Радоваться надо, что вырвалась оттуда. Еще будешь благодарить меня». Но у Шарлотты, кроме «дурацкой лампы с бисером», мало что осталось. Дело в том, что ее тяготят не только люди, ее угнетают лишние вещи, и она раздает или выбрасывает, к удивлению и недовольству домашних, ковры, шторы, мебель. Такая уж она, эта Шарлотта Эмори, пополнившая собой галерею странных людей Энн Тайлер. Странных и, пожалуй, нетипичных для современной Америки, может подумать читатель. И ошибется. Нельзя не учитывать ту переоценку устоявшихся ценностей, которая началась в сознании американцев в 60-е годы, когда образу жизни отцов – «приобретателей» часть молодого поколения пыталась противопоставить отказ от материального благополучия и соблазнов обеспеченности. Здесь коренится духовная родословная героев Энн Тайлер. В образах Шарлотты и Джейка Симмса она зорко уловила современную модификацию национального литературного героя, «пионера», который мечтал когда-то о земле свободных, счастливых и равных. Но он также мечтал и о накоплении «земных благ» – необходимом условии успеха, как он полагал, – и эта мечта чем дальше, тем больше ассоциировалась в сознании его компатриотов с индивидуалистическим обогащением любыми средствами. Против этого «торгашеского духа», против власти вещи над человеком, его судьбой и свободой и восстают «неприкаянные» герои Энн Тайлер, у которых в американской действительности 60-х годов было немало прототипов.

Известно, что многие из американских «бунтарей» вернулись на исходе 60-х годов в лоно конформистского буржуазного существования. На первый взгляд, Шарлотта и Джейк тоже смиряются с общепринятым стереотипом жизни. Во всяком случае, так, очевидно, будет с Джейком, который женится на Минди, заведет собственный домик с пышными занавесками «присцилла», о которых мечтает его подружка, и не сумеет стать хозяином своей жизни и поступков. Вернется домой и Шарлотта. Но ее возвращение не то что у Джейка: Шарлотта сама обретет власть над «обстоятельствами», когда под дулом пистолета, непокорная чужой воле, неспешно уйдет от своего похитителя, а он будет растерянно смотреть ей вслед и не посмеет выстрелить. Такая, новая Шарлотта может вернуться домой. Ее путешествие закончилось. Оно удалось, ибо она нашла собственную «дорогу» в жизни, тот единственный путь, которым и надо следовать, чтобы в конце его сказать: выбор был правилен.

Перемена коснулась и Сола. Теперь он иногда умолкает посреди проповеди, как будто не в силах произнести слово примиренности и ложного утешения. Потом, ночью, лежа без сна, он спросит жену: «Может, нам стоит отправиться в путешествие?» Но Шарлотта ответит: «Не стоит… Мы путешествуем всю жизнь… Мы не можем остаться на одном месте, даже если бы и захотели». Все дело в том лишь, куда приведет «путешествие», эта бесконечная дорога самопознания.

Этим троим, в общем, повезло. И Шарлотта, и Сол, и Джейк всегда – знали, кто нельзя только «приобретать». Теперь они познали истину до конца: надо уметь «давать», то есть понимать другого и помогать ему, если он в этом нуждается. Для Джейка это значит понять, почему Минди хочет оставить ребенка, а не отдавать его чужим людям. Для Сола – понять желание Шарлотты освободиться от всего «лишнего», в том числе от иллюзий и пассивности, от сна, – несвободы души. Теперь сон рассеялся, сквозь «туман» проглянула правда жизнь, которую нужно мужественно принимать, потому что ведь легче жить не стало. Но и Шарлотта, и Сол обрели на пути самопознания истинное благо – желание жить в бедности, но в правде…

У Энн Тайлер уже прочная репутация талантливого, тонкого, вдумчивого художника, который, по выражению известного американского писателя Рейнолдса Прайса, воссоздает в своих романах «картину американской жизни, реалистическую… и печально-забавную, жизни, которую ведем все мы». Прайс точно подметил особенность реалистического письма Тайлер – обаяние затаенной грусти, с которой она рассказывает простые истории о не такой уж простой жизни современной «одноэтажной» Америки.

М. Тугушева

Глава 1

Семейная жизнь не удалась, и я решила уйти от мужа. Я пошла в банк взять денег на дорогу. В среду, дождливым мартовским днем. Улицы были почти пустынны, и в банке тоже всего несколько клиентов – ни одного знакомого лица.

Прежде я знала в Кларионе всех и вся, но потом открыли фабрику губной помады, и в город стал съезжаться незнакомый народ. Я была рада. Я прожила здесь всю жизнь, тридцать пять лет, целую вечность. Мне нравилось, что вокруг новые люди. Нравилось мне и в этом банке, где никто меня не знал и в очереди передо мной стоял незнакомец в строгом деловом костюме, а позади – кто-то в шуршащей нейлоновой куртке. Кассирша тоже незнакомая. Впрочем, может, это одна из дочерей Бенедикта, только уже взрослая. У нее совсем бенедиктовская манера говорить, то понижая, то повышая голос посредине слов.

– Какими купюрами будете получать, сэр? – спросила она стоящего передо мной человека.

– Пятерками и по одному доллару, – сказал он.

Кассирша отсчитала пачку пятидолларовых купюр, потом потянулась куда-то в сторону и достала несколько запечатанных коричневыми бумажными полосками пачек банкнотов по одному доллару. И тут из-за моей спины вынырнула нейлоновая куртка. Кто-то толкнул меня, кто-то споткнулся. Возникло замешательство. Нейлоновый рукав молниеносно перекинулся через мое плечо. Рука ухватила пачки денег. Я страшно разозлилась. Послушайте, собиралась я сказать, перестаньте хапать, я пришла сюда раньше вас. Но тут кассирша квакнула, и стоявший впереди человек повернулся ко мне, расстегивая пиджак. Полнеющий мужчина с надутым лицом, будто он с трудом сдерживает постоянное раздражение. Он пошарил у себя под пиджаком, вытащил какой-то похожий на обрубок предмет. Направил его в сторону нейлоновой куртки. Куртка была черная, по крайней мере рукав. Рукав резко отпрянул назад. Рука, не выпуская денег, обхватила меня за шею. Сперва мне это даже польстило. Я слегка отстранилась, чтобы дать место предмету, упиравшемуся в мое ребро. Почувствовала едва уловимый запах новых банкнотов.

– Если кто тронется с места, ей крышка, – сказала нейлоновая куртка.

Речь шла обо мне.

Мы пятились к выходу, его кеды скрипели на мраморном полу. Как при киносъемке, когда камера отъезжает назад, я увидела сначала несколько человек, а потом все больше и больше людей. Застывшие лица уставились на меня. Затем в кадр вошел мрачный, обшитый деревом зал Мэрилендского банка. Пятясь задом, мы выскочили за дверь.

– Беги, – скомандовал он.

Он схватил меня за рукав, и мы побежали по скользким мокрым тротуарам. Мимо человека с собакой, мимо одного из маленьких Эллиотов, мимо женщины с коляской. Казалось бы, сейчас они глянут на нас, но нет, ничуть не бывало. Я хотела было с разбега остановиться, попросить помощи у кого-нибудь, кто в силах меня защитить. Женщину с коляской – вот кого бы я выбрала. Но разве можно подвергать их такой опасности? Я же в карантине. Как тифозная… Я не остановилась.

Откровенно говоря, сначала я вообразила, что могу его перегнать, но он крепко держал меня за рукав и не отставал ни на шаг. Его ноги мерно, неторопливо шлепали по тротуару. А я уже задыхалась, висевшая на плече сумка колотила меня по бедру, в туфлях хлюпала вода, и, когда мы пробежали два квартала, в груди у меня будто с треском распрямилась какая-то острая пружина. Я замедлила шаг.

– Не останавливайся, – сказал он.

– Не могу больше.

Перед нами был продуктовый магазин Формэна, уютный магазинчик Формэна с грушами, обернутыми в папиросную бумагу. Я остановилась и повернулась к нему. Невероятно. Мысленно я представляла его себе типичным злодеем, а он, оказывается, самый обыкновенный, спокойный парень с шапкой жирных черных волос, под бледно-серыми глазами – темные круги. Его глаза были на одном уровне с моими. Для мужчины он был маловат ростом. Не выше меня и гораздо моложе. Я воспряла духом.

– Так вот, – сказала я, задыхаясь. – С меня, пожалуй, хватит.

В его пистолете что-то щелкнуло.

Мы побежали дальше.

По Эдмондс-стрит, мимо старого мистера Линтикума, которого невестка в любую погоду усаживала на ступеньках крыльца. Мистер Линтикум улыбался; впрочем, он давно перестал разговаривать с кем бы то ни было, так что на него – никакой надежды. По Трэпп-стрит, мимо кирпичного дома моей тетки с деревянными резными карнизами. Но тетка сейчас, наверное, сидит перед телевизором и смотрит программу «Дни нашей жизни». Резкий поворот налево – я и не знала, что есть такой переулок, – потом опять налево; пригнувшись, мы пробежали под высокими тонкими подпорками крыльца, где когда-то в детстве я вроде играла с девочкой не то Сис, не то Сисси, только я уже давным-давно не вспоминала о ней. Потом через посыпанную гравием дорогу к лесному складу – забыла, как он называется, – а оттуда еще по одному переулку. Здесь шел дождь, хотя всюду он уже перестал. Мы бежали как бы по коридору особой погоды. Я уже ничего не чувствовала, казалось, я бегу без движения, точно во сне.

Наконец он сказал:

– Прибыли.

Перед нами был черный ход низкого обшарпанного здания – перекошенные доски в море сорняков и коробок из-под хрустящего картофеля. Нет, мне это место совсем не по вкусу.

– Пошли к парадному, – сказал он.

– Но…

– Делай, что говорю.

Я споткнулась о банку из-под горчицы, такая громадная, хоть младенца в ней маринуй.

Представляете, как я удивилась, когда, выйдя к фасаду, обнаружила, что это всего-навсего закусочная Либби. Здесь же находились игровые автоматы и автобусная станция. Правда, нельзя сказать, что я бывала тут часто. Я не могла себе позволить питаться вне дома, не играла на автоматах и не путешествовала, но по крайней мере это было общественное место, и, глядишь, кто-нибудь из посетителей меня узнает. Я вошла в дверь, расправив плечо, высоко подняв голову. Внимательно оглядела комнату. Но здесь только и было народу что какой-то незнакомец, пивший у стойки кофе, да официантка, которую я тоже видела впервые.

– Когда отходит автобус? – спросил грабитель.

– Какой автобус?

– Ближайший.

Она взглянула на ручные часы, пристегнутые булавкой к фартуку на груди.

– Пять минут назад. Опаздывает, как всегда.

– Так вот, мне и ей – два билета до конечной остановки.

– И обратно?

– В один конец.

Она подошла к ящику, вытащила оттуда два рулона билетов и стала штемпелевать их резиновыми печатками, стоявшими возле кофеварки. Наверняка у нее не каждый день покупают билеты до конечной остановки на ближайший автобус любого маршрута. И наверняка она не каждый день встречает задыхающуюся, едва не падающую с ног от быстрого бега, растрепанную женщину в сопровождении незнакомца в черном (даже джинсы у него были черные, я только теперь разглядела, кеды и те черные – все, кроме режущей глаз неуместно белой рубашки). Казалось, она должна хотя бы взглянуть на нас! Но нет! Она так и не подняла глаз, и подбородок ее по-прежнему тонул в складках других подбородков, даже когда он положил деньги ей на ладонь. Она наверняка забыла о нашем существовании, едва мы закрыли за собой дверь.

Но успели мы дойти до обочины тротуара, как подкатил автобус, и не оставалось ни секунды, чтобы оглядеться вокруг в поисках знакомых. Хотя теперь я немного успокоилась. Непохоже, что он станет стрелять в меня при людях – даже при этих бездушных, бесчувственных пассажирах: половина спит с открытым ртом, какая-то старуха разговаривает сама с собой, солдат прижимает к уху транзистор. «Моя жизнь как дешевая распродажа», – пела Долли Партон. Из сумочки на коленях у старухи раздавалось мяуканье. Нет, еще не все потеряно. Я опустилась на мягкое сиденье, и вдруг мне стало легко, словно я чего-то ожидала, словно я и вправду отправлялась в путешествие. Грабитель сел рядом.

– Веди себя нормально, и все будет в порядке, – шепотом сказал он (оказывается, он тоже немного запыхался).

Его рука потянулась к моим коленям. Рука была квадратная, смуглая. Что ему надо? Я отпрянула, но его интересовала всего лишь моя сумка.

– Она мне понадобится, – сказал он.

Я сняла ремешок с плеча и отдала ему сумку, он небрежно опустил ее между колен. Я отвернулась. За окном была закусочная Либби, водитель автобуса шутил на крыльце с официанткой, ребенок опускал в почтовый ящик письмо. А что там с моими детьми, спохватятся ли они, где я?

– Мне надо сойти, – сказала я грабителю. Он заморгал. – У меня дети. Я не договорилась, кто присмотрит за ними после школы. Мне надо сойти.

– А мне что прикажешь делать? – сказал он. – Послушайте, мадам, если б все зависело только от меня, нас бы уже разделяли двадцать миль. Думаешь, я нарочно все это придумал? Откуда мне было знать, что какой-то болван вытащит пистолет? – Он скользнул взглядом по лицам спящих. – Теперь все, даже самые безмозглые, таскают с собой оружие. Если б не он, я бы и горя не знал, да и ты бы в целости и сохранности уже сидела дома с детишками. Таких типов, как этот, надо держать за решеткой.

– Но ведь мы на свободе. Вам же удалось удрать.

Мне было неловко: так откровенно, вслух говорить об этом – бестактно. Но он не обиделся.

– Поживем – увидим, – сказал он.

– Что увидим?

– Удастся ли им опознать меня. Если не удастся, ты мне не нужна. Я сразу же тебя отпущу. Договорились?

Неожиданно для себя он улыбнулся, зубы у него были мелкие, ровные, – поразительно белые. Густые черные ресницы скрывали выражение глаз. Ответной улыбки не последовало.

Водитель вошел в автобус. Он был до того грузный, что, когда опустился на сиденье, автобус даже слегка осел. Водитель захлопнул дверцу и завел мотор. Закусочная Либби исчезла, словно под водой. Исчез ребенок у почтового ящика. Потом промелькнули прачечная-автомат, скобяная лавка, пустырь и, наконец, аптека с механической куклой в витрине: Она то поднимала руку, чтобы натереть другую лосьоном для загара, то опускала ее, а потом снова поднимала; на лице куклы в пыльной стеклянной коробке застыла увядшая улыбка.

Глава 2

Я родилась здесь, в Кларионе, выросла в большом коричневом доме с башенками, что возле заправочной станции Перси. Мать моя была полная женщина, в свое время она преподавала в начальной школе. Ее девичье имя Лейси Дэбни.

Заметьте, я упоминаю о ее полноте прежде всего, На такую полноту нельзя не обратить внимания. Она определяла облик матери, струилась из него, заполняла собой любую комнату, в которую та входила. Мать была похожа на гриб: редкие белокурые волосы, розовое лицо, а шеи вовсе не было – просто челюсть книзу расширялась, расширялась и переходила в плечи. Круглый год она носила цветастые платья-рубашки без рукавов – зря она так одевалась. Ножки у нее были малюсенькие, таких крохотных ножек я у взрослых в жизни не видела, и была у нее тьма-тьмущая крохотных нарядных туфель.

Когда ей было за тридцать – а в ту пору она все еще оставалась незамужней учительницей и жила в доме своего покойного отца возле заправочной станции, – в школе появился заезжий фотограф по имени Мюррей Эймс, он должен был сфотографировать ее учеников. Сутулый, лысый, кроткий человек с усами, похожими на мягкую черную мышку. Что он нашел в ней? Может, ему понравились ее маленькие ножки, нарядные туфельки? Как бы там ни было, они поженились. Он перебрался в дом ее покойного отца и превратил библиотеку в фотостудию – Г-образная комната с отдельным входом и обращенным на улицу окном-эркером. Возле камина до сих пор стоит на штативе его старый громоздкий фотоаппарат и задник – синее-синее небо и обломок ионической колонны, – на фойе которого долгие годы позировало множество учеников.

Из школы ей пришлось уйти. Он не хотел, чтобы жена работала. Порой у него бывали приступы гнетущей черной меланхолии, которые до смерти пугали ее, она суетилась и все пыталась понять, в чем же она провинилась. Она сидела дома, поглощала ириски и мастерила разные разности: подушечки для булавок, покрышечки для коробок с салфетками, гигиенические пакеты, кукол для комода. Так продолжалось годами. И год от года она делалась все толще, ей все труднее становилось ходить. Она то и дело теряла равновесие и двигалась теперь осторожно, будто, несла полный кувшин с водой. Стала вялая, обзавелась несварением желудка, одышкой, начался климакс. Она была убеждена, что внутри растет опухоль, но идти к врачу не хотела и только принимала печеночные пилюльки Картера – излюбленное свое лекарство от всех недугов.

Однажды ночью она проснулась от спазмов в животе и решила, что опухоль, которую она представляла себе чем-то вроде перезрелого грейпфрута, прорвалась и ищет выхода. Вся постель была горячая и мокрая. Она разбудила мужа, тот с трудом влез в брюки и отвез ее в больницу. Через полчаса она родила девочку шести фунтов весом.

Все это я знаю от матери, она тысячу раз мне рассказывала. Я была ее единственной слушательницей. Так уж вышло, что она отдалилась от всех людей в городе – не было у нее никаких друзей… За своими тюлевыми занавесками она жила в полном одиночестве. Но я почему-то думаю, что некогда семья матери была очень общительна и в доме часто устраивали танцы и обеды (мой дед был как-то причастен к политике, имел какое-то отношение к губернатору). Сохранялись фотографии матери в розовом вечернем платье из тюля: похожая на огромную мальву, она исполняет роль хозяйки дома, уже после смерти бабушки. На всех фотографиях она улыбается, словно ужасно чему-то рада, а руки сложены на животе.