Текст книги "Город, который боролся"

Автор книги: Энн Маккефри

Соавторы: Стивен Майкл Стирлинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– В принципе я согласен, но, мне кажется, ему нужно время, чтобы привыкнуть к людям. Я возьму всю ответственность на себя.

– Что это значит?

– Я беру на себя всю ответственность за то, что с ним случится.

Чанна просияла:

– Правда?

– Да, правда.

– Хорошо, – сказала она. – Я запрошу информацию по делу об усыновлении, и мы дадим ход этому делу.

«Что?» Как только эта женщина открывает рот, я всегда кричу: «Что?» Я становлюсь похожим на обезумевшего попугая».

– Так, а что еще ты имел в виду, когда сказал, что возьмешь на себя всю ответственность за него?

– Ну, если что-нибудь пойдет не так, я отвечу за это. – «Клянусь, если бы у меня были волосы, я бы принялся рвать их. У мягкотелых тоже есть, в конце концов, свои преимущества. Но что же эта… эта… ведьма пытается со мной сделать?».

– Замечательно! Если он убьется или покалечится, ты спокойно отнесешься к этому досадному обстоятельству! Да. Как же это благородно с твоей стороны! – Чанна моментально прервала Симеона, едва он попытался пролепетать хоть слово в свое оправдание. – Знай же, что с этого момента я буду слушать каждое твое слово, даже когда ты не удосуживаешься поговорить со мной. Обещаю тебе, Симеон. Я постоянно буду апеллировать к тебе, даже если ты попытаешься заткнуть меня или надуть. Ты собираешься избавиться от него, дружище. Я не позволю.

– О чем ты говоришь? Это же не я довел его до подобной жизни. Я лишь хочу помочь ему. Проклятье, я же действительно ему помогаю. Только я не хочу давить на него, действуя слишком быстро. То, что ты видела его, возможно, означает: он уже готов выйти по своей воле. Я не хочу принуждать его. Ты опять проявляешь враждебность! Тебе так хочется верить в самое плохое, что сплетничают про меня, что каждый раз, общаясь с тобой, я чувствую себя так, словно все мои системы вышли из строя. Неужели я действительно похож на исчадие ада? Или, – он сменил тон с жалобного на язвительный, – ты наверняка самая кровожадная и невыносимая женщина, которую я встречал за свою жизнь.

– Ах, Симеон, – с трудом выговорила она, – ты и понятия не имеешь, какой я бываю невыносимой. Если захочешь это выяснить, просто разозли меня хорошенько.

Теперь мысль о ребенке постоянно преследовала Симеона. «Неужели это значит, что Чанна права? Уф!»

– Ты скоро станешь отцом, Симеон. Это значит – нести полную ответственность за ребенка и заботиться обо всех его нуждах. Мои поздравления: твой первенец – мальчик Если, конечно, твоим словам можно верить.

– Мне не позволят усыновить ребенка.

– Почему? Ты прошел всестороннюю проверку, эмоционально стабилен, имеешь ответственную работу. Ты даже, как мне кажется, трогательно заботишься о его чувствах. Ты считаешь, что за ребенком в таком возрасте, получившим моральную травму, выстроится очередь преуспевающих родителей, желающих усыновить его? Мне кажется, твои шансы очень велики.

Она радостно захлопала в ладоши и потерла руки.

– Так что… давай займемся этим вместе.

Мартьян эффектным жестом предоставил им меню и с поклоном удалился.

Чанна, потрясенная роскошью «Периметра», осматривалась вокруг расширившимися в полумраке глазами. В этом ресторане были даже настоящие восковые свечи, горящие на столах, – целое состояние для местных работяг или путешествующих по транспортным накладным.

«Нет большего удовольствия, чем тратить чужие деньги», – подумала она. Платил «Периметр» – нечто вроде жеста доброй воли, осуществленного исключительно по его инициативе. А она действительно считала логичным ознакомиться с одной из главных достопримечательностей станции, привлекавшей туда туристов.

Самый роскошный ресторан SSS-900 находился прямо под северным шлюзовым отсеком, а его внешняя стена состояла из прозрачного пластика площадью около ста метров. Снаружи вращались звезды, казавшиеся огромными, висели бледные арки туманностей и быстро мелькали яркие пятна – космические челноки и буксиры. Пол был выложен блестящим черным камнем и инкрустирован золотыми квадратами – в качестве побочного продукта станция SSS-900 производила целую уйму золота, – а столы из дерева, бывшего здесь настоящей драгоценностью, блестели под белоснежными льняными скатертями. Под негромкий звон столового серебра быстро передвигались официанты, а от еды, которую они разносили, исходили умопомрачительные запахи. Настоящий оркестр играл какую-то спокойную древнюю мелодию.

– Звезды и кометы – настоящее богатство для такой глухомани! – сказала Чанна. – Я слышала о «Периметре», но совсем не ожидала попасть сюда.

Пэтси ухмыльнулась:

– Да ты что! Торговая станция – не какой-нибудь занюханный городок шахтеров на астероиде. Хотя и совсем не то, что мечтал заполучить наш святой Симеон.

– Ладно, не… но дома я не могла позволить себе ничего подобного. Да и времени не было. После того как я закончила учиться и стала делать карьеру, я чаще всего работала на окраинах Галактики. И там было похуже, чем у Симеона.

Официанты налили воду в стаканы, положили салфетки им на колени, принесли теплые рогалики и тосты. «Все для вас: разве что зубы не почистили и педикюр не сделали», – подумала Чанна. Это даже немного раздражало. В большинстве ресторанчиков, куда она заходила, просто выбирали столик, а заказ доставлялся на самодвижущихся тележках. Страшно расточительно использовать для этого живую рабочую силу!

– Я бывала здесь только по приглашению станции, – шепотом призналась Пэтси, когда официанты на пару минут оставили их в покое. – Или когда мой поклонник действительно хотел произвести на меня впечатление. Но в компании женщины все гораздо проще – можно просто получить удовольствие от еды, и это никого не обидит.

– Если бы это удовольствие не было бесплатным, я бы тоже никогда не побывала здесь.

Они улыбнулись друг другу.

– Да, спасибо за приглашение, – поблагодарила Пэтси. – Я уж думала, что ты пойдешь с тем врачом, с которым проговорила вчера почти весь вечер.

– Пожалуйста, не надо: я настроилась хорошенько поужинать. Но, вспомнив о нем, не смогу проглотить ни кусочка. Ты слышала его анекдоты?

– Все до единого, – ответила Пэтси, мрачно кивая. – Значит, вы, мадам, поняли, что Чаундра – классный парень, но его юмор неудобоварим для любого желудка.

– К тому же мы с тобой любим одинаковую музыку. С тем, кто разделяет твои вкусы, всегда можно найти о чем поболтать.

И они углубились в эту тему, обсудив все – от фольклорных баллад Гераниума до земных композиторов восемнадцатого века, попутно подбирая музыкальные стили к каждому из менеджеров станции.

– Симеон? Тут и сомнений быть не может: откровенный хонки-тонк,[5]5
  Хонки-тонк – непритязательная фортепьянная музыка, исполняемая в основном в барах.


[Закрыть] – решительно заявила Чанна.

Пэтси рассмеялась.

– О, не спеши, Чанна, вот тут-то и сокрыты неизведанные глубины. Симеон далеко не так прост. Грубый хулиганский рок, как ты поняла, всего лишь видимость.

– Ладно. – Она опустила взгляд на меню. В нем возникали голограммы всех блюд, когда она проводила пальцем вниз по странице. – Я начну с грумонов в остром соусе. Бульон. Запеченный на гриле джамбук из мира Матушки Хаттон… Боже мой! Чего здесь только нет!.. Морковный салат. Рогалики с засахаренными фруктами на десерт с кофе Порт-Рояль. Кастильский бренди.

– Звучит воодушевляюще. Я тоже возьму джамбук, но… Гм. Вначале суп с зеленью. Вино?

– Я обычно не… – начала Чанна.

– Разрешите мне предложить? – У их столика появился Мартьян. «Действительно появился, – подумала Чанна, – словно возник из подпространства». – В качестве аперитива полбутылки Монраш девяносто седьмого года. Затем, со вторым блюдом – Осборг урожая восемьдесят пятого. Я открою бутылку сейчас, чтобы вино подышало.

– Да, конечно, – кивнула Чанна, вздохнув от предвкушаемого удовольствия. – Знаешь, я мечтала побывать в «Периметре» еще с тех пор, как мне сказали, что SSS-900 станет…

– Теперь S-900-C, мисс Хэп.

Чанна вспыхнула.

– …станет следующим местом моей работы.

Принесли первое блюдо. Розовые кольца грумонов дымились на горке желтого пряного риса, с одной стороны блюда стояла соусница. Чанна сделала глоток охлажденного вина с легким запахом фиалок, а затем зацепила кончик одного грумона вилкой с двумя зубцами.

– Я действительно сделала сегодня кучу дел, – пробормотала она для самоуспокоения. Потом открыла рот и…

Разбитую в пух и прах армию Конфедерации разбросало по лесам и прериям севернее Индианаполиса. Горящий город у нее в тылу закрывала дымовая завеса, высоко поднимавшаяся в небо. Дизельные установки хрюкали, как свиньи, а зарытые в землю и стреляющие прямой наводкой танки – часть из них была подбита во время боя – и двенадцатифутовые орудия расположились за сараями и горящими руинами фермерского дома. Девяностомиллиметровые стволы танковых орудий были развернуты в сторону колонн измотанных союзников, растягивающихся на фланге, там, где они пытались прорвать фронт. Подбитые боевые машины пехоты вставали на дыбы на своих гусеницах, а когда эти монстры взрывались под интенсивным артиллерийским огнем, воздух наполнял горький запах кордита.[6]6
  Кордит – бездымный порох.


[Закрыть] Ряды голубых хаотично смешивались, когда трассирующие снаряды и артиллерийский огонь заставляли гусеничную технику взрываться, превращаясь в горящие пурпурные шары. Танк северян был подбит, башня, кружась, как осенний лист, отлетела метров на сто.

За техникой следовали длинные колоны солдат в серой форме, наступавших с полуавтоматическими ружьями на изготовку. Там и сям виднелись офицеры с саблями, а «звезды и перекладины»[7]7
  Звёзды и перекладины – флаг конфедератов.


[Закрыть] развевались над зданием штаба.

– Пора! – скомандовал генерал Фицрой Ансон-Хью Бьюгард III в громоздкий микрофон, свисающий с его танкового шлема.

Танк командира располагался немного позади передних танков, на склоне холма, а генерал стоял, высунувшись из башни по пояс. Эта башня вращалась – сооружение из толстой брони неслышно двигалось на прочной опоре. Пушка палила, и ее вспышки, обжигая глаза, мешали генералу обозревать поле боя, точно так же, как и залпы орудий у него над головой. Внизу, на дороге, сгустки черной грязи в форме тополей то и дело вздымались к небу. Новый взрыв потряс землю, заставив тяжелую машину закрутиться, как детскую игрушку, на которую нечаянно наступили: ходовая часть танка командующего была выведена из строя самодвижущейся установкой северян.

Генерал кивнул.

– Теперь уже ничто не остановит нашего прорыва к озерам,[8]8
  Имеются в виду Великие американские озера.


[Закрыть] – сказал он. Ничто не могло помешать их соединению с британским гвардейским бронетанковым корпусом, продвигающимся на юго-запад из оккупированного Детройта, и разрезать союзные штаты на две части…

– Сдаюсь, – сказал Флориан Гаски, поднимая визуальное устройство своего игрового шлема. Он тяжело вздохнул и потянулся за пивной кружкой, а потом оглядел каюту, словно удивленный тем, что находится там, в одиночестве, наедине с Симеоном, часто моргая, чтобы выбросить из головы мысли о войне и мире, которых никогда не было. На лице с густыми бровями блестел пот, Гас усиленно разминал мышцы спины, пытаясь снять напряжение.

– Ты можешь доиграть до конца, – предложило изображение Симеона с экрана над столом.

– При такой ужасной позиции?! В этой партии ты разгромил меня уже дважды, играя и за южан, и за северян.

– Я могу дать фору, – предложил Симеон со значительно меньшим воодушевлением, как заметил Гас.

Поэтому он кивнул. В последний раз ему удалось разбить Симеона в игре «Поход Цезаря против Роммеля»,[9]9
  Роммель, Эрвин Йоханнес Эйген – фельдмаршал, военачальник Третьего рейха (1891–1944).


[Закрыть] выступая на стороне Карфагена, когда Симеон командовал копьеносцами Цезаря, выступавшими против бронетанковых войск. Но даже тогда Гас понес ощутимые потери.

– Где она? – поинтересовался Гас. Переспрашивать, о какой даме идет речь, было совсем не обязательно.

– Обедает в «Периметре».

Гас вытаращил глаза от удивления.

– В «Периметре»? Это же вся ее зарплата. – «Периметр» посещали только два вида гостей: богачи и космические бродяги, желающие за одну ночь спустить полугодовой заработок.

Симеон рассмеялся.

– Не придирайся: она почетный гость заведения. И Пэтси тоже с ней.

– Ну да, Пэтси она нравится, – прокомментировал Гас, и по его голосу было понятно, что он пытается вспомнить недостатки Пэтси, которые не замечал в прошлом. – А ты можешь подсмотреть за ними?

– Угу.

– Что они там делают?

– Болтают.

– Про нас?

– Не знаю. Я их не слушаю. А теперь они смеются.

– Наверняка они обсуждают нас, – мрачно констатировал Гас.

– Ну, Гас, давай вернемся к игре.

В голосе Симеона звучало откровенное раздражение. Гас потянулся за шлемом, но потом замер, и язвительная ухмылка исказила мужественные черты его лица.

– А не пришло ли время объявить учебную тревогу? – задумчиво спросил он.

– Мы же только что ее объявляли. Часа четыре назад, помнишь?

– Когда я служил на флоте, у нас могли объявлять тревоги и по шесть раз в день, – ответил Гас.

Он знал, что Симеону страшно хотелось служить на флоте. Но лишь немногие корабли командного состава управлялись «мозгом», а Симеон пока не заслужил подобной чести. В то же время он высоко ценил Гаса, бывшего артиллерийского офицера патрульного фрегата. Это было давно – Флориан Гаски провел не одно десятилетие, добиваясь должности главы службы безопасности в региональном филиале «Намакури-Син», крупной фирмы по производству двигателей, – но Симеон обладал редкостной склонностью к романтизации войны. «И настоящим талантом», – добавил Гас про себя, ничуть не преувеличивая способности «мозга».

– Я понимаю: это рановато, – убеждал Гас, – но лучше, чтобы интервалы были непредсказуемыми. Ведь мы делаем это не для собственного удовольствия.

– Ладно…

– Хотелось бы мне посмотреть на их лица.

– Поэтому ты это все и затеял…

Чана уставилась на воющие клаксоны. Такого звука – режущего уши, постоянно повторяющегося «ууууу-ууууу» – ей еще никогда не приходилось слышать. Элегантный менуэт движущихся между столами официантов сменился совсем не элегантным, но очень быстрым бегом к выходу, однако часть из них все же бросилась помогать гостям. Массивные плиты, с шипением поднявшись из пола, загородили внешнюю стену, зажглось яркое освещение.

– НАРУШЕНИЕ ГЕРМЕТИЧНОСТИ КОРПУСА! – раздался грубый мужской голос. – ОБЪЯВЛЯЕТСЯ ВСЕОБЩАЯ ТРЕВОГА. ПЕРСОНАЛУ ЗАНЯТЬ СВОИ МЕСТА. ОСТАЛЬНЫМ ПРОСЛЕДОВАТЬ В ОТСЕКИ-УКРЫТИЯ.

Пэтси вскочила, недовольно глядя на свою тарелку, к которой едва притронулась.

– Проклятье! Такое дерьмо, и уже во второй раз! – Она с отвращением бросила салфетку на пол. – Симеон устраивает эти тревоги, как мальчишка наступает на муравейник, чтобы посмотреть, как разбегутся его жители.

– Симеон! – закричала Чанна.

– Да! – шум клаксонов вокруг них теперь сопровождался тусклым светом аварийных огней в прозрачных круглых плафонах.

– Это настоящая тревога или просто проверка?

– Прости меня, о мое дорогое «тело», но ты не имеешь доступа к этой информации. – В голосе мозга слышалась самодовольная усмешка.

– Так ты думаешь, я убегу от самого вкусного блюда в своей жизни только потому, что ты решил повеселиться? Придумал бы что-нибудь получше. Сейчас же прекрати все это!

Как только рев клаксонов резко оборвался, все в недоумении остановились, бесцельно переминаясь с ноги на ногу.

– Дай отбой, Симеон. Не оставлять же их стоять здесь соляными столбами.

– Проверка бдительности, – объявил Симеон женским голосом, который всегда использовал в этих целях. – Все могут возвратиться на свои места. Тревога была учебной.

– Мы еще поговорим об этом попозже, – заверила его Чанна ледяным тоном. – Объявлять тревогу слишком часто опасно, безответственно и обычно не приводит ни к чему хорошему.

«Ах, черт возьми, – устало подумал Симеон, – зачем я послушал тебя, Гас? Едва ли тебе понравилось выражение их лиц: ничего себе муравьишки. Я просто уверен – не понравилось. Теперь остается только гадать, что можно сделать, чтобы на следующей неделе она не устроила мне проверку всех систем».

Пэтси медленно села, уставившись расширенными от удивления глазами на вспыхнувшее лицо Чанны.

– Ты случайно не вскружила ему голову, а? – удивленно спросила она.

Чанна ответила ей хладнокровным взглядом:

– И что заставило тебя сделать такие выводы?

Пэтси покачала головой.

– Просто пришла такая мысль.

Чанна вздохнула, печально улыбнувшись:

– Ладно, по правде говоря, может быть, все дело в этом назначении. Знаешь, мне всегда хотелось работать на планете. Мне нравится чувствовать ветер в волосах и капли дождя на лице. Я обожаю плескаться в океане и ощущать твердую землю под ногами. А последние два года я вопреки своей воле провела в центре кампании, требовавшей для меня особого назначения. – Она с интересом посмотрела на Пэтси: – Ты когда-нибудь бывала в Сенегале?

Пэтси кивнула и с удовольствием улыбнулась, предавшись воспоминаниям:

– Бывала – не то слово. Я провела там свой первый медовый месяц. Просто незабываемое место! Прекрасные пляжи, теплый океан, повсюду цветы, а какая еда! Я бы с удовольствием пожила там… некоторое время. – Она вздохнула. – Ну, продолжай.

– Как несложно догадаться, конкуренция была невероятной. Я была одним из двенадцати претендентов, в число которых входила и Ита Секанд, менеджер города Кельты, – с ней мне потом довелось работать. Боже мой! Я бы все отдала за то, чтобы продолжать работать с ней. Она так остроумна, очаровательна, мудра. Мне казалось, что я смогу многому у нее научиться. В конце концов нас должно было остаться только двое: я и кто-то еще.

Она покачала головой.

– Я так и не узнала, кто был вторым кандидатом, но чувствовала, что сделать выбор будет очень сложно. И тут неожиданно, протянув сверх положенного срока целых двенадцать лет, Рейдон решает, что ему немедленно пора уходить в отставку! Плод был уже почти у меня в руках, но его выхватили так быстро, что на нем едва не остались следы моих ногтей. «Ты рождена и воспитана на станции», – заявили мне. «Это необыкновенно важная и почетная должность», – заверяли меня все в один голос. Бр-р-р-р! Пока чиновники вещали все это, я не могла вставить ни единого слова.

Пэтси посмотрела на огорченное лицо Чанны.

– Естественно, это сплошное вранье. Но вместо того, чтобы еще больше накручивать себя, отнесись к этому как к повышению квалификации. А возможно, ты хоть столько переймешь и у Симеона. – Ухмыльнувшись, она вытянула руку, в которой между большим и указательным пальцем был зажат микрометр. – Ну, а может быть, это хорошо и для него. Да, я искренне считаю, – Пэтси положила руку на грудь, – что мы обязаны компенсировать все, что мог дать тебе Сенегал. Я хочу сказать: Сенегал никогда не забудет тот, кто там побывал, ведь так? А станция вполне могла оказаться просто огромным устаревшим заводом с не самыми подходящими людьми, занимающими ведущие посты. Тебе не надо учиться у Иты Секанд мудрости и остроумию, ты уже обладаешь ими. А нам надо, чтобы все здесь было в порядке, мисс Хэп, – я не шучу.

То красневшая, то бледневшая Чанна отпила глоток вина, чтобы скрыть свое смущение.

– Спасибо тебе. Ну и задачу ты передо мной поставила, – пробормотала она и сменила тему разговора: – Кто тот крупный приятный мужчина с седыми волосами, с которым ты говорила прошлым вечером? Я почему-то никогда не встречала его раньше.

– Флориан Гаски?

– Флориан?

– Мы зовем его Гас.[10]10
  Игра слов: Guz – сокращение от английского guzzle – попойка.


[Закрыть]

– О да, и я понимаю почему.

Пэтси почти по-детски улыбнулась.

– Он классный парень – отставной офицер Флота, великолепный навигатор. А какие у него истории… Я имею в виду, может рассказать такое… О да!

– Могу представить темы его разговоров, – заметила Чанна, ухмыльнувшись.

– Он совсем не такой, каким показался тебе с первого взгляда, – искренне заверила ее Пэтси. – Хоть я и люблю его подкалывать. Мне просто нравится слушать его рассказы. В детстве я мечтала заниматься тем, чем он занимается. Знаешь, вступить во Флот и бороздить Вселенную из конца в конец, как непобедимые герои голографических фильмов. – Она вздохнула. – Но теперь я живу здесь и занимаюсь только тем, что пасу одноклеточные водоросли.

– Пасешь одноклеточные водоросли? – изумленно переспросила Чанна. – Разве их надо пасти?

– Ну, ты поняла, что я хотела сказать. Вместо того чтобы участвовать в приключениях, я наблюдаю за этими цистернами с бурлящей массой. Можешь представить, как меня это вдохновляет. – Она вздохнула. – Иногда мне хочется, чтобы здесь произошла настоящая катастрофа. Что-то из ряда вон выходящее.

Чанна серьезно посмотрела на нее.

– Поосторожнее со своими желаниями, – сказала она. – Иногда они сбываются.

Чанна что-то напевала, страшно фальшивя, когда заполняла документы на усыновление, и при этом выглядела необыкновенно довольной и спокойной. Эти звуки страшно раздражали Симеона. По правде говоря, он мог «покинуть» этот район, отключив свои чувства, что и сделал. Но настойчиво возвращался сюда вновь и вновь, словно блуждал по замкнутому кругу, доходя до белого каления, а потом заходил снова, чтобы проверить, не изменилось ли хоть что-то.

Наконец он сказал:

– Кажется, ты счастлива. – «Счастливая Хэп[11]11
  Игра слов: фамилия героини – Hap; happy (англ.) – «счастлива».


[Закрыть]. Могу поспорить: это страшно выведет ее из себя».

– Я люблю заполнять бланки, – ответила она. – И чем они сложнее, тем лучше.

«Это можно как-то использовать, – подумал Симеон. – Когда ты решила стать «телом» для «мозга», Вселенная потеряла великого налогового инспектора».

– Заполнить все, что касается нас, – не проблема, – сказала она. – Вся твоя жизнь умещается в нескольких файлах. Но мне надо как можно быстрее поговорить с ребенком.

– Я могу сделать это, – настороженно сказал он. «К тому же могу и заполнить эти проклятые бланки в два раза быстрее тебя и без этого невыносимого шума».

Повернувшись, она посмотрела на колонну с его изображением.

– Симеон… мне кажется, мы должны вести себя как можно деликатнее. – Она замолчала, беспомощно разведя руками. – Мне придется… нам придется отвести его на медосмотр. Нам с помощью голографии сетчатки и генетического анализа придется доказывать, что он вообще существует. Ты хорошо знаешь нашу бюрократию: нет файла – нет и человека. Нам нужно предоставить комиссии его ответы на все вопросы. Поэтому ему придется поскорее появиться и переселиться из инженерных отсеков в реальный мир, – поспешила закончить она.

– Хорошо, я переговорю с ним.

– Симеон, – нерешительно спросила она, – а почему бы тебе не представить нас друг другу? Я хочу сказать, мы можем вместе обсудить проблему усыновления. Я могу оставаться где-нибудь поблизости, вне поля его зрения, пока он сам не захочет встретиться со мной.

«Она становится сговорчивой, – решил он. – Но меня это почему-то не обнадеживает». Симеон мысленно пригладил несуществующие волосы и ответил нейтральным тоном:

– Конечно, какие могут быть возражения?

Чанна слушала их разговор издали, сидя у открытого люка.

– Ты хочешь усыновить меня? – недоверчиво спросил детский голос. Но в нем слышалась и надежда.

– Да, – ответил Симеон, с удивлением обнаруживший, что теперь и его самого привлекает эта идея.

Голова Джоата неожиданно появилась в поле зрения Симеона словно из пустоты.

– Ты не сможешь этого сделать. Тебе не позволят усыновить ребенка. Ты не настоящий.

Симеон был попросту ошеломлен.

– Почему ты считаешь, что я не настоящий?

Теперь удивление отразилось на лице Джоата, и это было ужасно смешно.

– Конечно же, я не против твоего наполеоновского плана, но кто позволит компьютеру усыновить ребенка?

– А почему тебе пришло в голову, что я простой компьютер?

Чанна закусила кожу на руке. «Этот мальчишка не стесняется в выражениях, – подумала она. – Бедняга Симеон, такой удар по его самолюбию…» Сглотнув слюну, она с трудом подавила подступающий к горлу смех. Ее не должны были слышать. Подобная реакция была, мягко говоря, совсем неуместной.

– Ты сам сказал мне, – заявил Джоат, и в его голосе прозвучало раздражение. – Ты же говорил: «Я станция». Это значит, что ты машина. Мне доводилось слышать о системах направленной голосовой связи.

Обоим наблюдавшим за ребенком показалось, что его голос звучал ровно, но на лице явно было написано беспокойство: неужели этот компьютер окончательно потерял разум?

«И он наверняка думает, что это будет очень интересно – управляющий станцией компьютер ломается, – раздраженно подумал Симеон. – Ох уж эти дети!»

Оба, не отрывавшие от Джоата взгляда, заметили, что, хотя тот прекрасно контролирует свой голос, выражение лица выдает его истинные чувства. Симеону даже стало интересно, а сможет ли он сам проявлять такую же двуличность в присутствии наблюдателей: он только выиграет от этого на экране. И дело не в том, что он, Симеон, выглядел на экране непривлекательным. Совсем наоборот, в чем Джоат вскоре сможет убедиться.

– Джоат, мне кажется, настало время изменить твои представления обо мне. Тут, поблизости, ждет еще кое-кто, с кем бы я хотел тебя познакомить. Она играет роль моих мышц, является моим мобильным партнером. – «В настоящее время», – мысленно поправил себя Симеон.

Выражение лица Джоата моментально стало недоверчивым.

– Я не хочу ни с кем знакомиться, – недовольно пробормотал паренек, подозрительно осматриваясь вокруг. – Она, ты сказал? – Новая пауза. – Нет, я не хочу ни с кем знакомиться.

– Но мы уже в некотором роде знакомы друг с другом, – воскликнула Чанна.

Джоат моментально исчез.

– Он ушел, – сказал Симеон.

– Нет, – возразила Чанна. – Он тут, поблизости. Джоат? Симеон – действительно настоящий человек, такой же, как и мы с тобой. Но он связан со станцией таким образом, что станция является продолжением его тела. Я с удовольствием расскажу тебе об этом.

Никакого ответа: только она ощутила почти физическое, исходящее из узкого прохода поблизости желание услышать, что будет дальше.

– Значит, так, – начала она, – ученые создали специальные механизмы, чтобы позволить тем, кто обладает физическими недостатками, вести нормальный образ жизни. Вначале ограничивались протезированием органов речи, конечностей или управлением мышцами. Потом стали помещать все тело в капсулу, хотя многие до сих пор думают, что там находится лишь мозг; отсюда и название – «мозг». Хотя эта выдумка очень популярна, подобная жестокость никогда не допускалась. Симеон весь в капсуле: тело, мозг и… – Она замешкалась, но потом решила, что ее личное мнение ни в коей мере не должно отразиться на рассказе. – И сердце. Симеон – реальный человек с органическим телом, но, кроме того, еще и станция, только ему не надо ходить по ней – он обладает сенсорными устройствами, которые собирают для него информацию, и он контролирует все области деятельности станции со своего места в центре.

– Где… – Джоат тоже замолчал, пытаясь осмыслить услышанное. – Он? Он действительно живой, да?

– У меня точно такое же тело, как и у тебя, – ответил Симеон, давно привыкший объяснять, что представляют собой капсульники, но желающий подчеркнуть, что он тоже человек. Он заметил, что его голос стал ниже и звучал как баритон. «Ну, а почему бы и нет?»

– Ох!

– Вместо того чтобы отдавать приказы подчиненным, – продолжала Чанна, – скажем, проверить систему жизнеобеспечения или шлюз № 40 или объявить тревогу, он может сам сделать это быстрее и эффективнее, чем мобильный персонал.

– К тому же я не нуждаюсь во сне, поэтому ко мне можно обращаться в любое время. – Симеон не смог удержаться от того, чтобы не вставить свое слово.

– Ты никогда не спишь? – Джоат был просто потрясен или восхищен этим.

– Мне не нужен отдых, но я люблю расслабляться и даже имею собственное хобби…

– Не надо сейчас об этом, Симеон, хотя… – Судя по голосу, Чанна улыбалась. – Я согласна, что это делает тебя похожим на остальных людей.

– Ты был человеком… я хочу сказать… ты действительно жил, как и все мы?

– Я человек, а не мутант или гуманоид, Джоат, – убедительно повторил Симеон. – Но во время моего рождения что-то произошло, и я никогда бы не смог ходить или разговаривать, да и прожил бы очень недолго, если бы людей не научились помещать в капсулы. Обычно капсульниками становятся новорожденные. Психологически мы легче адаптируемся к подобной ситуации, чем дети постарше. Я надеюсь прожить долгую жизнь и принести много пользы.

– Да уж, он иногда даже чересчур человечен, – язвительно вставила Чанна.

Симеону не слишком понравилась эта реплика, но, по крайней мере, Чанна все говорила по делу.

– И ты управляешь этим городом?

– Да, с помощью компьютеров, имея доступ ко всем системам крупной многофункциональной космической станции, как и к периферийным контрольным системам, отвечающим за стыковку и отлет кораблей.

– А мне казалось, что «мозг» может управлять только кораблем, – сказал Джоат после долгого молчания.

– Ну, некоторые из нас занимаются именно этим, да, конечно, – покровительственно ответил Симеон, – но меня специально отобрали и подготовили для этой работы. – Он проигнорировал не слишком деликатное фырканье Чанны, напомнившей, что он начинал свою карьеру со значительно менее престижного поста. – Теперь ты понял, что я действительно человек?

– Несложно было догадаться, – послышался ответ Джоата. – Ты находишься в этой коробке с тех пор, как родился?

– Я не мог находиться ни в одном другом месте, – гордо ответил Симеон, заставив свой голос прозвучать так искренне, как не удалось бы ни одному другому капсульнику.

Следующая пауза была немного дольше.

– Значит, все, что я слышал, – неправда? – предположил Джоат.

– Это зависит от того, что тебе рассказывали, – ответила Чанна, наслушавшаяся в академии россказней о многочисленных зверствах, которых наверняка попросту не было.

– Что детей-сирот запирают в такие коробки?

– Ничего подобного! – хором воскликнули Чанна с Симеоном.

– Это совсем не так, – уверенно сказала Чанна. – Хотя эту глупость часто используют, чтобы пугать детей. Программа попросту не рассчитана на здоровое тело. Начнем с невероятно высоких затрат на медицинское обслуживание и обучение. Как и на полноценное обслуживание человека в капсуле. Но это лучше, чем лишать здравый ум права на жизнь лишь потому, что его тело не может нормально функционировать. Как ты думаешь?

Ответом на этот вопрос было молчание.

– А не слышал ли ты ко всему прочему, что мозги берут у бездомных или безработных? Нет, это тоже строжайше запрещено.

– Вы уверены?

– Абсолютно! – хором ответили Симеон с Чанной.

– А я обязана это знать, – продолжала Чанна. – Мне пришлось провести в академии целых четыре года, чтобы научиться общаться с капсульниками.

И это, понял Симеон, было еще одним камешком в его огород. Почему бы ей просто не оставить его в покое? Но в одном он был уверен: невежество Джоата заставило Симеона еще сильнее захотеть усыновить мальчика, чтобы он забыл обо всех этих ужасах.

– И не важно, о каком флоте тебе рассказывали, нигде в Центральных мирах людей не делают рабами, – с чувством сказала Чанна. – От одной мысли об этом у меня вся спина покрывается мурашками.