Текст книги "Второе лето Союза «Волшебные штаны»"

Лене не удалось повеселиться в Штанах. В первый день она положила их на кипу писем от Костаса и забыла дома. На следующий день Лена одела Штаны на работу, получила выговор от миссис Дафферс и со вздохом сняла их. Лена повесила Штаны на спинку стула в примерочной, и какой-то паршивый покупатель захотел их купить.

Ее сердце все еще бешено колотилось от страха, что она чуть не лишилась Волшебных Штанов, когда вошла Эффи. Время близилось к закрытию, а Лена еще не развесила на места вещи из примерочных.

– Угадай, кто сегодня звонил? – спросила Эффи.

– Кто?

Лена ненавидела Эффины игры в угадайку, особенно когда была усталой и не в духе.

– Угадай!

Эффи вышла вслед за Леной из раздевалки.

– Нет!

Эффи сделала кислую мину:

– Хорошо. Хо-ро-шо. – Она закатила глаза. – Бабушка. Я с ней говорила.

– Неужели? – Лена перестала разбирать одежду и выпрямилась. – Как она? Как дедуля?

– Прекрасно. Оказывается, недавно они отпраздновали годовщину свадьбы в нашем ресторанчике. Там была вся деревня.

– О-ох!

Лена тут же представила Фиру, Калдеру, террасу ресторана, который принадлежал их бабушке и дедушке. А вспомнив о гавани, она вспомнила о Костасе. А подумав о Костасе, она ощутила тупую боль в затылке.

Лена откашлялась и снова с рвением принялась за работу.

– А как Доунасы? – равнодушно спросила она.

– Хорошо.

– Правда?

Лене не хотелось напрямую спрашивать о Костасе.

– Ну да. Бабушка сказала, что Костас привел на праздник девушку из Аммоуди.

Лене пришлось приложить нечеловеческие усилия, чтобы не зареветь.

Эффи нахмурилась:

– Ленни, что с тобой?

– А что со мной?

– Да ты посмотри на себя! – Эффи ткнула пальцем в зеркало, в котором отражалось несчастное лицо Лены. – Вообще-то это ты его бросила!

– Знаю. – Лена со злостью пнула зеркало. – А при чем здесь это? – Чтобы не расплакаться, Лене пришлось прикидываться дурочкой.

– Как при чем? Если ты так дергаешься, то зачем его бросила? – спросила Эффи, как всегда не дав сбить себя с толку.

– Я дергаюсь? С чего ты взяла? – Лена начала разбирать блузки и штаны по размерам.

Эффи покачала головой так, будто Лена была тяжело больна.

– Если тебя это утешит, бабушке не понравилась новая подружка Костаса. Цитирую: «Эта девица и в подметки не годится нашей Лене».

Лена сделала вид, что ей все равно.

– Теперь легче? – спросила Эффи.

Лена пожала плечами.

– Ну вот, а я ей сказала: «Бабуля, наверное, эта девушка не бросит его без всякой причины».

Лена швырнула одежду на пол.

– Забудь об этом, – произнесла она по слогам. – И учти, на работу я тебя подвозить не буду.

– Ленни! Ты же обещала, – взмолилась Эффи. – И вообще, чего ты злишься? Я думала, тебе все равно.

Эффи выходила победителем из любой ситуации. Из любой.

– Мне все равно, – эхом отозвалась Лена.

– Ну, тогда отвези меня на работу.

У Эффи была гениальная способность превращать одолжения в обязательства.

Небо вдруг потемнело, словно наступила ночь. Бережно прижимая к себе Штаны, Лена вышла из магазина. Обильные струи теплого дождя стекали по ее волосам. Эффи побежала к машине, а Лена шла медленно, спрятав Штаны под рубашкой. Она любила дождь.

«Ветвь Оливы» находилась недалеко от магазина. Эффи пулей влетела в ресторан, а Лена поехала дальше. Дождь не утихал, и дворники сносило ветром. Лена любила ездить неспешно, с сознанием того, что никуда не надо торопиться. Приятно, когда можно не думать: «Фары, тормоза, поворот». Она ехала, и мысли сменяли одна другую.

Рядом с дорогой Лена увидела почтовый ящик, куда опускала письма – до того как ей стало все равно. Или до того как она притворилась, что ей все равно.

Лена все еще прижимала к себе Штаны. Штаны были на ней, когда они поцеловались с Костасом. Лена глубоко вздохнула. Может быть, Штаны еще хранят ЕГО частичку. Может быть.

То, что этим дождливым вечером у нее были Штаны, но не было Костаса, наполняло сердце болью потери. Вот так. У Костаса есть другая девушка. А у Лены есть вредная сестра и работа продавщицей бежевого барахла.

Что же теперь делать?!

Сначала Бриджит показалось, что она вообще не узнает Берджес. Но, побродив по городу, она кое-что вспомнила. Во-первых, автомат с орехами недалеко от компьютерного магазина. Даже в шесть лет Бриджит понимала, что как-то глупо набивать автомат для жвачки орехами. Тем не менее он никуда не делся. У Бриджит было подозрение, что орехам столько же лет, сколько ей. Во-вторых, черная пушка времен Гражданской войны на лужайке рядом со зданием суда. Рядом с пушкой громоздилась куча ядер. Бриджит вспомнила, как, дурачась, засовывала голову в дуло и веселила Перри.

Еще она вспомнила, как залезала на высокую стену на берегу реки, а бабушка кричала, чтобы она немедленно спустилась. Бриджит была настоящей маленькой обезьянкой. Она лазала по деревьям лучше всех, даже лучше мальчишек и старших ребят. Тогда она была легкой и подвижной, не то, что сейчас.

Бриджит брела, доверившись своим ногам, которые, казалось, знали, куда идти. За Торговой улицей начиналась деревня, где перед каждым домом цвели гортензии – огромные лиловые шары.

За методистской церковью простиралось зеленое поле, окруженное огромными вековыми дубами. У Бриджит перехватило дыхание – вдалеке она увидела футбольные ворота.

Бриджит присела на скамейку и закрыла глаза. Она вспомнила каждодневные пробежки, вспомнила мяч и еще много всего, например, как дедушка учил ее и Перри бить по мячу, когда им было года четыре. Перри терпеть этого не мог и все время отлынивал, а Бриджит обожала. Она держала руки за спиной, чтобы не забыть о том, что футбол – это игра ногами.

Она вспомнила, как обгоняла дедушку и как он гордился ею. Он кричал: «Ребята, это будущая чемпионка!», хотя на поле никого не было.

Когда Би исполнилось пять лет, дедушка отдал ее в футбольную лигу графства Лаймстон, не обращая внимания на возмущенные крики родителей. Бриджит упросила бабушку постричь ее под мальчика, и мама заплакала, когда они увиделись в конце лета. Благодаря Бриджит «Берджеские Золотые Пчелы» выигрывали два сезона подряд, и родители смирились.

Боже, а ведь она тысячу лет не вспоминала о своих товарищах! Когда-то это было для нее очень важно – особенно то, что ее прозвище совпадало с названием команды. «Она самая трудолюбивая Пчелка! Она Пчела, быстрая как стрела!» – кричал дедушка с трибуны, думая, что это очень остроумно. Папа никогда не любил спорт, а дедушка был настоящим фанатом.

Знал ли отец, когда умер дедушка?

Би задумалась. Что-то странное произошло с ее памятью. В одиннадцать лет, когда все это случилось, мозг как будто произвел чистку. Все, что произошло до того момента, Бриджит либо забыла, либо помнила очень смутно. Через несколько месяцев после смерти мамы Би отвели к психиатру, и тот сказал, что у нее в голове, где-то там, где живет память, образовался шрам. Би всегда было страшно представить себе это.

Она сидела, положив свою голову с невидимым шрамом на спинку скамейки, как вдруг услышала шаги, и крики, и самый сладостный на свете звук – удар мяча. Она открыла глаза: по полю шли парни, человек пятнадцать или двадцать – все ее возраста или, возможно, немного старше.

Когда один из мальчиков проходил мимо, Бриджит, не удержавшись, окликнула его:

– Ты из команды?

Он остановился:

– Да, «Берджеские Бычки».

– А летняя лига еще есть?

– Конечно.

Он держал футбольный мяч. Бриджит не прикасалась к мячу уже девять месяцев и сейчас смотрела на него с вожделением.

– Вы тренируетесь?

– Во вторник и в четверг по вечерам, – ответил он с напевным алабамским выговором. Люди здесь явно произносили больше звуков.

Она всегда любила этот акцент. Ей нравилось обнаруживать эту тягучесть в собственной речи где-то в середине августа. Потом Би возвращалась на север, и подруги хихикали над ее произношением, но к октябрю все становилось как прежде.

Парень уже несколько раз оглянулся, потому что на поле началась тренировка. Он был вежливым, но хотел поскорее уйти.

– А вы играете по субботам? – спросила она наконец.

– Да. Все лето. Мне пора.

– Спасибо, – сказала Бриджит парню в спину, потому что он уже шел к своим друзьям.

Би забывала иногда, что сильно изменилась и потому мир вокруг нее стал другим. Стоило бы ей год назад встряхнуть волосами, и этот мальчик был бы счастлив рассказать ей все, что угодно. Он бы начал выпендриваться, размахивать руками, чтобы друзья увидели и позавидовали – ведь он разговаривает с такой классной девчонкой!

Лет с тринадцати и до шестнадцати к Бриджит клеилось столько парней, что она их всех и не помнила. Она не была красивой, не то что Лена Прекрасная, но мальчики шарахались от красоты ее подруги, а стройной, общительной и необычной Бриджит не давали прохода. Ну и, конечно, ее волосы, роскошные волосы цвета спелого банана.

Она наблюдала за игрой, а когда началась общая свалка, подошла ближе. Появились девочки – возможно, подружки кого-то из этих парней. Разглядывая игроков, Бриджит с удивлением узнавала бывших друзей. Вратаря, например, она хорошо помнила. Как же его звали? Кори Какой-то там. И рыжий защитник. Он выглядел и играл почти так же, как в семь лет. Би была уверена, что знает еще одного из них, и вдруг… НИЧЕГО СЕБЕ! Бриджит прижала руки к груди. Имя выпрыгнуло из недр ее памяти: Билли Клайн. О, БОЖЕ МОЙ! Он был лучшим игроком в команде после нее, а еще они дружили. Теперь Бриджит все вспомнила. У нее дома даже валялась пара его писем.

Невероятно!

Бриджит подумала, как он вырос и каким стал симпатичным. Он был гибким и сильным – ее любимый тип. Его волосы потемнели и теперь слегка курчавились, но лицо осталось прежним. Бриджит когда-то очень нравилось это лицо.

Она смотрела на него, и ее сердце бешено колотилось. Дом Билли стоял у реки. Они часами собирали вместе камушки, надеясь, что найдут наконечник древнего копья и продадут за большие деньги в Индейский музей в центре города.

Билли бросил мяч с другого конца поля, и она еле увернулась. Билли посмотрел в ее сторону, но как бы сквозь нее.

Би не испугалась того, что он ее узнает, потому что ее нельзя было узнать. Тоненькая, светловолосая, радостная девочка превратилась в упитанную и печальную брюнетку. Она стала другой.

Как ни странно, Би впервые почувствовала, что ей нравится инкогнито находиться в своем прошлом.

Тибби сидела с компанией ребят из киношколы – все в черном, в тяжелых ботинках и с кучей всякой украшательской дребедени, блестевшей на солнце. Они позвали ее пообедать до начала семинара, и Тибби знала почему. У нее тоже был проколот нос. Ее это бесило так же сильно, как и то, что некоторые сторонились ее по этой же причине.

Девочка, которую звали Кати, жаловалась на свою соседку по комнате, пока Тибби медленно жевала какой-то мерзкий салат. Ее рукав, наверное, был бы вкуснее. Она жевала и кивала, кивала и жевала и вдруг подумала, как это здорово, что друзья появились у нее сразу же, когда она родилась. Приобретать их она совсем не умела.

Через несколько минут Тибби поднялась в класс вместе со всеми. Она села так, что рядом – и с одной, и с другой стороны – были пустые места. Во-первых, не хотелось зависеть от этой компании, во-вторых, она ждала Алекса.

Ее сердце забилось, когда Алекс вошел вместе с Каурой и они сели по бокам от нее. Какое счастье, что в классе оставалось только два свободных места.

Учитель, мистер Расселл, разложил бумаги.

– Ну, хорошо, ребята. – Он вытянул руки. – Как вы уже знаете, каждому из вас предстоит сделать собственный проект. Так вот, на моих занятиях надо не слушать, а делать.

Алекс что-то записал в блокнот. Тибби украдкой заглянула. «Урок деланья», – прочитала она.

Он что, издевается? Алекс взглянул на Тибби. Да, издевается.

– На съемки фильма вам предоставляется почти целый семестр. Вы не будете сидеть в классе, вы должны очень много работать.

Теперь Алекс рисовал мистера Расселла – с крохотной головой и большущими руками. Получилось довольно забавно. Знал ли Алекс, что Тибби подглядывает? А может, он против?

– Самое главное, – продолжал мистер Расселл, – отразить в фильме кусочек своей жизни и тех людей, которые важны для вас. Можете снять художественный или документальный фильм. Как хотите.

Тибби знала, чего она хочет. Она вспомнила о своем друге – о Бейли. О том, как в последний месяц своей двенадцатилетней жизни девочка сидела в залитой солнцем спальне Тибби. У Тибби защипало в глазах. Она посмотрела налево.

«Как хотите», – вывел Алекс каллиграфическим почерком под портретом мистера Расселла.

Тибби потерла глаза. Нет, это неудачная идея. Ее невозможно осуществить. Не стоит даже думать об этом.

Урок прошел как в тумане. Она забыла про Алекса, его записи, ничего не видела и не слышала, пока вдруг не сообразила, что он что-то спрашивает у нее.

– Пойдем пить кофе? – спрашивал он.

Каура смотрела на нее вопросительно.

– Ой…

Когда до Тибби дошел смысл вопроса, она поняла, что это приглашение ей ужасно приятно.

– Прямо сейчас?

– Ну да!

Каура, очевидно, уже все решила.

– Или у тебя еще занятия?

Тибби помотала головой. Есть ли у нее занятия? Какое это имеет значение! Она поднялась и перекинула сумку через плечо.

Они сели в дальнем углу студенческого кафе. Алекс и Каура были из Нью-Йорка, что и следовало ожидать. Еще оказалось, что комната Кауры рядом с комнатой Тибби. Каура почему-то очень интересовалась Ванессой.

– Ты у нее была?

Тибби была занята только Алексом. Кауре это явно не нравилось.

– Эй, была или нет?

– Нет, – ответила Тибби.

– У нее полно игрушек и чучел животных. Честное слово, эта девчонка – пси-и-их.

Тибби кивнула. Наверное, Каура права, но ей гораздо интереснее было слушать рассказ Алекса о его кинопроекте.

– Сплошной нигилизм. Ну, типа Кафки, но с вариациями на тему, – объяснял он.

Тибби с готовностью засмеялась, хотя не знала, что такое нигилизм и что написал Кафка. Кажется, он был писателем?

Алекс улыбнулся:

– Скажем, Кафка встречает молодого Шварцнеггера, и все происходит в «Пицца Хат».

«Он еще и умный», – подумала Тибби, а вслух спросила:

– Ты считаешь, это имеет отношение к твоей жизни?

Алекс пожал плечами и снисходительно улыбнулся.

– Кто его знает, – сказал он безразлично.

– А ты уже придумала, что будешь делать? – спросила Каура.

Тибби прогнала мысль о своей первой мысли. Она посмотрела на кроссовки Алекса. Она хотела, чтобы Алекс улыбнулся ей так же, как на уроке у Бэгли, а значит, надо снимать смешное кино.

Тибби вспомнила все забавные кадры, которые наснимала за лето, например, как мама носилась по кухне, а к ее волосам на затылке приклеилась соска Ники. Юмор, конечно, пещерный, но ведь смешно.

– Я, наверное, сниму комедию… о своей маме.

Кармен очень хотелось, чтобы путь к Морганам был раза в два длиннее, тогда она могла бы еще поныть. Но Лена явно спешила.

– Я понимаю, – мягко, с подчеркнутым спокойствием говорила Лена, въезжая во двор большого белого дома. – Но ведь твоя мама уже тысячу лет не ходила на свидание. Для нее это важно.

Лена взглянула на грустную Кармен:

– Возможно, если бы это была моя мама, я бы чувствовала то же, что и ты.

Кармен посмотрела на нее с сомнением:

– Нет. Не то же.

Лена пожала плечами:

– Не думаю, что моя мама целовалась с кем-нибудь, кроме папы. Мне трудно это себе представить… Но если бы и так…

– Ты бы отнеслась к ней по-человечески, – перебила Кармен.

– Никто не относится по-человечески к своей маме.

– Ты!

– Нет, только не я.

– Ленни, ты раздражаешься, бесишься, но никогда не злишься.

– Раздражаться и беситься – ничуть не лучше, чем злиться, – возразила Лена.

Блестящая красная дверь открылась. В проеме появился Джисс Морган. Он радостно махал им рукой.

– Мне пора, – сказала Кармен. – Можешь меня забрать? А я подвезу тебя завтра.

– Если ты будешь меня подвозить, я опять опоздаю, – улыбнулась Лена.

– Не опоздаешь. Правда. Я встану пораньше. Обещаю.

Кармен всегда обещала приехать вовремя, но никогда не выполняла обещание.

– Ну, ладно. – Каждый раз Лена давала ей последний шанс. Это была их маленькая игра.

– Приветик, Джисс, – сказала Кармен, взбегая по ступенькам. Она схватила его в охапку и понесла в дом. Джиссу было четыре года, и он любил смотреть на прохожих. Еще он любил орать всякие глупости, свесившись из окна своей спальни. Кармен сразу направилась на кухню, где миссис Морган соскребала с пола рисовые хлопья, держа под мышкой младшего сына Джо.

Кармен давно перестала давать детям рисовые хлопья именно потому, что они отчищались с пола хуже, чем любые другие. Странно, что миссис Морган не замечала такой простой вещи. Мокрые, растоптанные рисовые хлопья стали для нее тяжким наказанием.

– Всем привет, – сказала Кармен. Она протянула руки к Джо, но тот прижался к маме. Джо ничего не имел против Кармен, но только тогда, когда мамы не было рядом.

– Привет, Кармен. Как дела? – Миссис Морган вынула из холодильника какую-то замороженную гадость и швырнула в мусорное ведро. – Я уезжаю по делам, вернусь в полдень. Можешь звонить на мобильный, если что.

Покорившись неизбежности разлуки, Джо косился на Кармен из-за маминого плеча. Кармен вспомнила слова Лены: «Никто не относится к своей маме по-человечески». Джо относился к маме по-человечески. Он ее обожал. Относилась ли Кармен к маме по-человечески, когда была совсем маленькой? Наверное, такое возможно только в раннем детстве или в зрелом возрасте.

Она с трудом забрала разъяренного, отпихивающегося Джо у миссис Морган.

Как только Кармен посадила малыша на пол, Джо стащил с ноги носок с симпатичным рифленым рисуночком сбоку и принялся его жевать.

– Нет, Джо. Не ешь носок.

Джисс наблюдал за машинами через стеклянную дверь.

– Эй, Джисс. Ну и что ты там видишь?

Джисс не ответил. Кармен считала правильным то, что дети не отвечают на бессмысленные вопросы взрослых.

– Хочу писать, – сказал он наконец.

Кармен подхватила Джо и повела Джисса наверх.

Джисс почему-то любил туалет на втором этаже. Она решила, что заодно поменяет памперс Джо. Кармен открыла верхний ящик шкафа и, как всегда, восхитилась огромной коллекцией носков – идеально подобранных, нежных цветов. Ей казалось, что такая образованная женщина, как миссис Морган, не должна тратить столько времени на приобретение носков. А может, она не заканчивала университет? Может, ее по ошибке взяли на работу?

Кармен вспомнила, как когда-то давно, еще в их старом доме, мама сидела на кухне и вилкой царапала подошвы ее выходных туфель, чтобы Кармен не поскользнулась на паркете в доме Лены.

Кармен спустилась вниз и позвонила маме на работу.

– Привет, – сказала она, когда мама взяла трубку. В общем-то, она больше ничего не хотела сказать.

– Малышка, я рада, что ты позвонила, – ответила Кристина. И после долгой паузы добавила: – Я сегодня ужинаю с Дэвидом. Ничего? В холодильнике есть лазанья.

Казалось, она оторвала маму от очень важного дела. Не от поисков степлера, а от чего-то действительно очень серьезного.

– Что, опять? – Кармен замолчала, надеясь, что мама станет сама собой и эта нарочитая деловитость исчезнет.

– Я вернусь не поздно, – заверила мама. – Просто на этой неделе так получилось.

– Ну, хорошо. – Кармен старалась говорить спокойно. – Пока.

Еще пару дней назад Кармен пришла бы в восторг от того, что остается одна в квартире. Но не сейчас.

Она проверила свой автоответчик. Одно сообщение было от Пола – ответ на ее звонок, другое от Портера – пресловутый знак вежливости после свидания. Если парень звонит в течение трех дней после встречи, ты ему нравишься, если через неделю – значит, другого варианта у него нет, если совсем не звонит… Ну, с этим все ясно.

Портер позвонил через два дня. Час назад это было бы для нее ужасно важно.

Тибби!

Посылаю тебе Штаны. Если честно, я не совершила в них ничего героического. На меня наорала начальница, а потом какая-то старушенция чуть было их не купила. Надеюсь, у тебя все будет по-другому.

Не знаю, что там тебе наговорила Кармен, но мне дела нет до Костаса и его девушки. Не забывай, что это я его бросила!

Повеселись в Штанах. Я по тебе скучаю. Позвони мне сегодня вечером, если, конечно, не будешь где-нибудь выпендриваться со своими новыми выпендрежными друзьями.

Люблю, Лена

Обычно видна лишь та часть дороги, что освещена фарами. Но так можно ехать очень долго.

Е. Л. Доктороу

*