Текст книги "Любовь в отсутствие любви"

Автор книги: Эндрю Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Глава 3

Рут Джолли одиноко маялась возле тронного зала. Она торчит тут уже больше часа. Мимо снуют группки экскурсантов, на разных языках вопрошая: «Сколько, ну сколько же весит этот канделябр?» Сначала ей было просто скучно, потом она начала дергаться (когда же он наконец появится? А вдруг что-то случилось? Что-то непоправимое…). Ну где же его носит?! Рут верноподданно несла вахту у места назначенной встречи. А вдруг Саймон ждет ее у входа во дворец? Но… тогда он бы заметил ее в окне с улицы.

Подошел служитель музея и попросил ее отойти от окна. Не понимая ни слова по-французски, она только пожала плечами в ответ. В ней поднималось тихое бешенство. Мало того, что любовник куда-то запропал, так еще и эти французы лопочут на какой-то тарабарщине. Могли бы и английский выучить.

Подумать только, еще час назад все было просто восхитительно! Прежде их торопливые свидания с Саймоном, который доводился ей ни кем иным как боссом, надо было держать в тайне. Слишком много любопытных глаз было в Данстейбле. Даже в Лондоне приходилось постоянно оглядываться по сторонам. Пару раз они встречались в квартирке у Саймона на Бейзуотер-роуд, но он при этом держался очень скованно. И только здесь не сводило лопатки от буравящих спину нескромных взглядов.

Узнав, что Саймон решил ее взять в Париж, Рут сначала опешила. Но возражать, понятное дело, не стала. Роскошный, по ее понятиям, отель принял их сдержанно. Делать вид, что они женаты, было глупо, поскольку пришлось показывать паспорта, поэтому они просто сняли номер, зарегистрировавшись как мисс Джолли и мистер Лонгворт. Слава Франции, смотрящей на вопросы морали сквозь пальцы! Двое суток они наслаждались друг другом, изредка прерываясь, чтобы перекусить и набраться сил. Рут и прежде бывала в Париже, но относилась к этому городу как к чему-то искусственному, он казался ей огромной декорацией к спектаклю. Но то было прежде.

В стоимость тура входили отель, билеты, какие-то проездные талоны, чтоб попасть в центр города, и одна экскурсия в Версаль или Фонтенбло – на выбор. В Версале Рут уже была, поэтому они решили поехать в Фонтенбло. Поездка оказалась утомительной, но это такие пустяки по сравнению с возможностью оказаться вдвоем с любимым – держаться за руки, целовать его, не боясь косых взглядов!.. Но стоило им перешагнуть порог Наполеоновского зала, как Саймон переменился в лице и начал хватать ртом воздух.

Когда он трагическим шепотом сообщил, что они нарвались на подружек его жены, Рут сначала перепугалась, но к испугу тут же примешалось некоторое облегчение. Наконец-то любовь, которую они скрывают уже семь (волшебных!) недель, перестанет быть тайной! Рут приободрилась. Наконец-то прекратятся ложь и недомолвки!

Но реакция Саймона ее поразила. Дрожа как осиновый лист, он еле слышно пролепетал что-то невнятное, мол, может, они нас не заметили. Бред какой-то! А если заметили? В конце концов, как-нибудь выкрутится. Скажет, что Рут – представитель шведской торговой палаты.

«Стой тут, никуда не уходи Я вернусь через десять минут», – пообещал он и помчался за этими тетками, которые неожиданно куда-то исчезли. Десять минут! Уже час прошел. Они могут опоздать на автобус, который отвезет их обратно в Париж.

На непослушных ногах Рут побрела к стоянке, поминутно озираясь по сторонам, – а вдруг Саймон ждет ее где-нибудь здесь. Увы! Она изо всех сил сдерживала слезы, но когда заурчал двигатель и стало ясно, что придется возвращаться в город одной, они полились ручьем.

Черт ее дернул влюбиться в женатого мужчину! Теперь-то ясно, что она проглотила крючок вместе с наживкой. Будучи неглупой и рассудительной особой, Рут придерживалась строгих правил во всем, что касалось отношений с противоположным полом. Ей всю жизнь претили двойственные отношения. Но когда мистер Лонгворт пригласил ее пообедать и признался в любви, она потеряла голову. В свои двадцать шесть она предпочитала мужчин старше себя. Прошлая влюбленность закончилась несколько месяцев назад. У Саймона она к тому историческому моменту проработала несколько недель.

Сейчас, сидя в автобусе и размышляя над тем, что случилось, Рут чувствовала себя обманутой и опозоренной. Ее бросили. Как надоевшую игрушку. А какие слова говорил! Мол, она спасла его, мол, его семейная жизнь не удалась, они с женой никогда не любили друг друга, спят в разных комнатах, и жена еле снисходит до разговоров с ним. А стоило увидеть подружек той, которая ничего для него не значила, как сразу спал с лица и начал мычать, как калека безъязыкий. И… помчался за ними. И бросил Рут.

Перестав плакать, она задумалась о своих дальнейших действиях: то ли переночевать в отеле, то ли собрать вещи и улететь первым же рейсом домой. Праздник любви – увы! – закончился, не успев толком начаться.

Рут долго плутала, прежде чем добралась до гостиницы, хоть та и находилась в самом центре города. Она не очень хорошо ориентировалась, ведь пока Саймон был рядом, ей ни к чему было запоминать дорогу от автобусной остановки. Она то и дело беспомощно сверялась с картой, несколько раз сворачивала не в ту сторону. Рут продрогла, устала, ей было немножко страшно и хотелось плакать. Она никогда не бывала за границей в одиночку и теперь чувствовала себя неуютно. Прохожие, не обращая на нее внимания, торопились по своим делам. В обычном состоянии они могли показаться Рут вполне милыми, но сейчас ей казалось, что все показывают на нее пальцем и смеются.

Она толкнула стеклянную гостиничную дверь, вошла и попросила у портье ключи от номера.

– Но месье только что поднялся наверх.

Рут не поверила своим ушам. Поднимаясь в лифте, она лихорадочно соображала, что делать. Она настолько смирилась с мыслью, что ее бросили, что сейчас пребывала в полной растерянности.

Дверь оказалась заперта. Она неуверенно постучала.

– Извини, дорогая, – с широкой улыбкой он появился на пороге. – Ну, наконец-то, я тебя совсем заждался! Я так и знал, что ты доберешься. Ты же у меня умненькая девочка.

Умненькая девочка? Что за пошлости?

– Я прождала тебя больше часа.

– Знала бы ты, как я влип.

– А я? А обо мне ты подумал? – У нее градом хлынули слезы из глаз.

– Вот только, Бога ради, не надо этого, ладно? Я же сказал тебе, эти дамы – лучшие подруги моей жены.

Саймон, как и все мужчины, не выносил женских слез.

– Ты не… тебе не надо было… бросать меня, – пролепетала Рут.

– Ну успокойся, пожалуйста. Ты же все понимаешь. Представляешь, какой кошмар начнется, если все раскроется…

– И какой же?

– Не прикидывайся дурочкой…

– Нет, Саймон, я не дурочка… Кошмар не в том, что все раскроется. Кошмар в том, что ты меня не любишь. И все твои слова – ложь. Как ты мог бросить меня в Фонтенбло?

У него округлились глаза.

– И нечего на меня так смотреть.

– Рут!

– Я только и слышу, что о твоей проклятой жене. А что, собственно, такого страшного случится, если она все узнает? Она же фригидна! Нет? Она же даже не разговаривает с тобой, я уж не говорю, что вы спите в разных комнатах, во всяком случае, ты так утверждаешь. Никто тебя за язык не тянул!

– Ну, хватит, хватит…

– Или ты действуешь по принципу: «Мое слово, хочу – даю, хочу – беру обратно»?

– Да нет же!

Она хлопнула дверью ванной комнаты. Саймон умыло присел на краешек кровати. Больше всего ему хотелось оказаться дома, подальше от Рут с ее дурацкими обвинениями. По правде говоря, он уже некоторое время назад начал подумывать, как бы половчей отвязаться от этой недалекой дурочки.

Вот было бы здорово, если бы изобрели такой способ расставания, при котором ни одной из сторон не было мучительно больно и обидно. Сам Саймон, как ни старался, расставаться не умел. Должен существовать какой-то защитный механизм для человеческих особей. Ведь чтобы не захирел род человеческий, Природа должна заботиться о том, чтобы способные к оплодотворению мужчины могли наполнять своим семенем как можно больше женщин, в то время как роль женщины – рожать и воспитывать потомство. Но – увы! – эта теория имела свои слабые места. В жизни получалось так, что чем чаще женщина ложится в постель с одним и тем же мужчиной, тем сильнее она к нему привязывается и начинает строить планы на будущее, в котором другим женщинам места не предусмотрено. Ну ладно, это можно понять, когда речь идет о наиболее достойных экземплярах, но, черт подери, мы же не в каменном веке живем! Природа наделила женщин искусством всевозможных уловок и ухищрений для того, чтобы удержать возле себя мужчину! Почему мужчина вынужден барахтаться в них, увязая как муха в варенье? А все его попытки выполнить свое предназначение, как в этой истории с Рут Джолли, истолковываются превратно. Их отношения – лишь случайный штрих в стройной картине его жизни, где на первом плане семья и работа. До Саймона только сейчас дошло, какую глупость он совершил, затеяв эту поездку в Париж. Но Рут так радовалась, совсем как ребенок, которому пообещали большую конфету. Похоже, она решила, что ей Природой уготовано быть возле Саймона. Но если Природе простительно не вникать в какие-то тонкости, то мозги отдельно взятой особи вольно или невольно переваривают все, даже когда они надежно упрятаны под густыми белокурыми локонами, припудрены и подкрашены.

Только не подумайте, что Саймон был таким уж прожженным циником. Вовсе нет. Но в глубине души он был на стороне Природы. С одной стороны, нет ничего плохого в том, чтобы прожить всю жизнь с одним человеком до глубокой старости. Саймон не то чтобы был убежденно моногамен, но считал естественным испытывать нежность к одному сексуальному партнеру, хотеть от него детей, вить гнездо, в общем, вести спокойную, размеренную жизнь. Он прекрасно понимал, что ему несказанно повезло с Ричелдис, которая во всех отношениях была идеальной спутницей жизни. Но в то же время неведомая сила толкала его искать удовольствий на стороне. В поисках некоего идеала он растоптал нечто большее, чем отношения с женой. Приходилось признать, что с Рич ему было откровенно скучно. Отмахнуться от этого факта было невозможно. Но гораздо страшнее, что в какой-то момент Саймон вдруг понял, что разучился чувствовать. Он напоминал себе человека, у которого нёбо настолько огрубело от алкоголя и табака, что он перестал ощущать вкус хорошего вина. Мимолетные любовницы сменяли одна другую, оставляя после себя горечь разочарования и неудовлетворенности. Саймон стал бояться, что утратил способность любить.

Каждый раз ему казалось, что наконец-то он нашел свою Единственную Любовь. Эта романтическая игра в прятки с самим собой служила как бы оправданием его измен. Пусть он больше не любит Ричелдис, но ведь он любит Икс, Игрек или Зет… К сожалению, все его любови быстро прискучивали ему, и каждый раз все заканчивалось скандалом. Как сегодня.

Увы! Опыт ничему не учил этого романтика-переростка. Не вышло с одной – так вон их сколько ходит! Конечно, грустно сознавать, что ни одна женщина не могла завладеть его сердцем так, как, например, его дети. Начинаешь казаться себе духовным импотентом, моральным уродом. Или Ее вообще не существует? Тогда и расстраиваться нечего. А вдруг… А вдруг все же… Она есть?! Неужели Она пройдет мимо? Та, которая все понимает, Та, с которой он хотел бы прожить всю жизнь.

Шестое чувство и некоторый опыт подсказывали, что та, которая только что мышкой выглянула из ванной с покрасневшими заплаканными глазами, шмыгающим носом, тщетно пытающаяся придать лицу независимый вид, – вовсе не Та. «И лицо у нее какое-то глуповатое», – с презрением подумал он.

– Прости, – тихо произнесла она.

Только этого не хватало, она еще и извиняется!

– Я так испугалась… Я, наверно, вела себя, как дура.

– Есть немного.

Она легонько шлепнула его по руке. Он машинально привлек ее к себе.

– Так эти тетки нас видели? – спросила она часом позже, когда они без сил откинулись на подушках.

– Не знаю.

– Тогда думаю, что нет.

– Не уверен. – Саймон страдальчески вздохнул, явно не желая развивать эту тему.

– Ты самый лучший любовник на свете. Ты такой нежный, ты всегда знаешь, как сделать мне хорошо. Ты все знаешь.

Он подавил зевок.

– Дай сигарету, пожалуйста.

Когда она потянулась к тумбочке возле кровати, он не удержался и слегка куснул ее за руку.

– Эти дамы, они из Данстейбла? Невероятное совпадение! Оказаться в Фонтенбло в один день с нами…

– Одна живет в Лондоне, а другая… – он прикурил сигарету и резко выдохнул дым, – другая в Париже.

– Ты серьезно? А что она тут делает?

– Ничего.

– Ну правда…

– Нет, она действительно ничего не делает. Есть такое занятие – ничего не делать. Вот ты секретарь, я директор, а Моника ничего не делает. Когда-то они вместе с моей женой снимали квартиру. И с тех пор дружат.

– Ты любишь ее, да? – Шаловливый пальчик Рут вернул его к действительности.

Врать не хотелось. Нарушать установившееся было хрупкое равновесие – тоже. Он молча курил.

– Так вы давно знакомы?

– Двадцать лет.

– Чуть больше, чем я живу на свете.

– Моника, она всегда была не от мира сего. Линда ненадолго сбегала замуж… Бр-р. Даже вспоминать не хочется. А Моника… по ней сразу было видно, что семейная жизнь не для нее.

– Как это? Она что, калека? – Иной причины не выйти замуж Рут не представляла. Найти себе спутника жизни, с ее точки зрения, было главной целью в жизни женщины. Не услышав ответа, она, замирая от собственной храбрости, шепотом спросила: – Или лесбиянка? Ой… я ничего такого в виду не имела.

– Бог ее знает. Самое забавное, что все то время, что они жили на Оукмор-роуд, Моника увлекалась одним из авторов, с которым работала. Старый профессор Эллисон. Мы хихикали, а потом он умер и оставил ей все, что у него было. Лет пятнадцать назад. С тех пор она живет в Париже.

– Грязный старикашка!

– Не знаю – и никогда не знал, так это или нет. Моника никогда не распространялась на эту тему. Но одно несомненно – ее увлечение стариком было взаимным.

– И когда она стала… бросила работу?

– Она уволилась из издательства и переехала в Париж. Вот и все. И, похоже, ни разу не пожалела об этом.

– И никогда не…

– Может, все-таки пойдем поедим?

Они нашли чудный ресторанчик возле гостиницы и… Вспышка раздражения прошла, к Рут вернулось хорошее настроение, такой она ему всегда нравилась. Он почувствовал, что в нем вспыхнуло желание. Видать, не судьба ему сейчас произнести прощальные слова. Впрочем, оно и к лучшему. Зачем портить человеку последний вечер в Париже, к чему лишние слезы?.. Об этом можно сказать и в самолете, если она сама раньше не догадается.

Рука об руку, они вернулись в гостиницу. В каком-то унылом оцепенении снова занялись любовью. Еще по сигарете, привычное нежное воркование – и она уснула в его объятиях. К нему сон не шел. Он думал о Ричелдис, о ее добром, открытом, чувственном лице. Иногда в полусне он представлял ее голову рядом на подушке, буквально слышал, как они обсуждают какие-то домашние проблемы, говорят о детях… Для его нынешней подружки подобный разговор звучал бы абсолютной бессмыслицей. Он подумал о Маркусе и понял, что больше всего хотел бы сейчас очутиться в Сэндиленде, помогая Ричелдис ухаживать за ним. Он подумал с запоздалым раскаянием обо всем вранье, которое ему предстоит нести по поводу этой поездки «на конференцию». И еще он подумал со смешанным чувством жалости, презрения и изумления – поскольку мысли о добродетели всегда вызывали в нем ощущение чуда – о том, с каким выражением бесконечного доверия на лице его жена будет выслушивать всю эту чушь.

Как бежит время! Как далеко в прошлом остались дни молодости и те три девчонки на Оукмор-роуд! Смешная малышка Моника.

«И никогда не…» Это пошловатое замечание Рут неотвязно засело у него в голове. Никому никогда и в голову не приходило подумать о Монике в таких выражениях. И не потому, что она была непривлекательна (он-то как раз всегда считал ее очень хорошенькой), а потому, что казалось, ей никто не нужен. Она не нуждалась в утешении.

Ему вспомнилось вчерашнее поведение Моники. Белинде было явно все равно, поедет он с ними или нет. Но почему Моника была столь настойчива? Он почувствовал себя заинтригованным. Вряд ли она могла знать про Рут. «Или они, – вдруг мелькнула у него безумная мысль, – они специально поехали за нами в Фонтенбло? И эта встреча была не случайной?» Ему стало совсем не по себе. Белинда по дороге не замолкала ни на минутку. Перебирала старых знакомых – можно подумать, он обязан их всех помнить. То и дело слышалось: «А ты видел Жерара и Алекс?» – «Нет, уже лет пятнадцать как нет». – «Дорогой мой, надо чаще встречаться – Жерар отрастил бороду. Это что-то!» Моника то и дело вклинивалась со своими колкостями: «Когда вы последний раз ездили отдыхать с Ричелдис?» или – и не раз: «Саймон, ты в самом деле приехал один?»

Он пытался их убедить, что следующее утро у него забито деловыми встречами. Но Моника выудила из него, что его самолет улетает около трех часов дня из аэропорта «Де Голль». «Как раз успеем посидеть за ланчем, – заявила она. – Никаких „нет“, возражения не принимаются».

Казалось бы, нет ничего страшного в том, что старинные подружки жены хотят посидеть с ним и поболтать, но он чувствовал, что попался, что вокруг его шеи угрожающе стягивается петля.

Утром, когда Рут проснулась, Саймон понял, что у него язык не повернется рассказать ей о назначенной встрече. В пол-одиннадцатого ему пора было выходить. Увы, она совершенно иначе представляла, как должен пройти обед. Было бы куда спокойней, если бы она улетела одна.

– Не хочешь ли ты сказать, что будешь обедать с ними? – запричитала она.

– Я и сам понимаю, что не надо было, но они меня вынудили.

– «Вынудили»! Скажите, пожалуйста, а почему нельзя было сказать, что ты занят? Ты, вообще-то, приехал сюда по делам. У тебя, может быть, назначен деловой завтрак.

– Не вышло.

– Ты предлагаешь мне добираться в аэропорт самой?

– Зато тебе не придется меня дожидаться… – Он набрал полную грудь воздуха и решил, что настал подходящий момент. – Рут, знаешь, наверно, нам…

Зазвонил телефон. Они в страхе переглянулись. Кто может сюда звонить? Они даже еды в номер не заказывали.

– Слушаю, – он поднял трубку.

– Попросите, пожалуйста, мадемуазель Джолли, мсье, – ответила трубка голосом портье.

На ее лице застыло напряженное изумление. Он недоуменно пожал плечами.

– Алло?

Молчание.

– Алло.

После недолгой паузы она повесила трубку.

– Тишина, – испуганно пролепетала она. – Но никто не знает, что я здесь!

– Может, ты кому-то говорила? – резко бросил он.

– Саймон, опомнись, я не могла об этом никому говорить. Маме сказала, что на несколько дней еду в Лондон.

– Может, кто-то слышал, что ты заказывала билеты?

– Кто? Откуда? Я взяла их через транспортного агента в Лондоне, как ты и велел.

– Но кто-то ведь должен знать, иначе сюда бы не звонили. Позвоню-ка я портье.

Он присел на краешек постели и набрал номер. Она машинально провела рукой по его спине.

– Перестань! – Он передернул плечами. – Нет, нет… Алло. Это номер двести семь. Да, верно, Лонгворт. Нам только что кто-то позвонил, но разговор прервался. Да, телефонный звонок. Я хотел узнать, кто… Нет, Лонгворт… Да. – Он повернулся к Рут и прошептал: – У них там какой-то кретин сидит…

– Попробуй спросить по-французски.

– Алло… Рут, помолчи… Encore une fois. Oui, c’est monsieur Longworth. [20]20
  Повторяю. С вами говорит Лонгворт.


[Закрыть]

Рут неловко хихикнула.

– Нам только что позвонили… Да… К сожалению, связь прервалась, понимаете? Черт! Почему здесь никто не говорит по-английски? Да… Нас прервали. Да. Вот именно. Интересно, кто же это звонил?..

– …Кто позвонил вам, месье?

– Вот именно.

– Невозможно сказать, месье, сожалею.

– Скажите хотя бы, голос был мужской или женский?..

– Мужской или женский, месье?

– Да-да.

– Думаю, женский, мсье.

– Спасибо… – Он положил трубку на рычаг и повернулся к Рут. – Это кто-то из твоих ухажеров. Так и знал, что проболтаешься.

Глава 4

Когда прошло первое смятение, леди Мейсон почувствовала угрызения совести. Смех смехом, но они все-таки перегнули палку. Она весь вечер прокручивала в голове сложившуюся ситуацию и пришла к выводу, что Моника вела себя возмутительно. Пусть сама и выкручивается. Поразмыслив, Белинда заявила, что участвовать в завтрашнем ланче отказывается. Ей совершенно не улыбается выслушивать оправдания неверного супруга, покаянные речи и прочую белиберду. Лишнее знание ни к чему. Она предпочитает остаться в неведении касательно причин, по которым он оказался в Париже.

– Ну и влип мужик, – проронила она за завтраком, откусив кусок горячего тоста.

– Ты его еще пожалей! – Моника зло выплюнула вишневую косточку. – Странные у тебя представления о том, что такое хорошо и что такое плохо. Лично мне его ничуть не жаль. Его поведение отвратительно.

Вчера они часа полтора провели, мучительно соображая, как относиться к случившемуся в Фонтенбло. Кстати, а куда делась его белобрысая спутница? На ее месте они послали бы его куда подальше и вернулись в Англию. И тут Монику потянуло на подвиги. Ей втемяшилось непременно разузнать все про спутницу Саймона.

Белинда чуть не поперхнулась от изумления. Вот уж чего она не предполагала в Монике, так это талантов сыщика. Правда, расследование оказалось делом трех минут.

– Сама посуди, – начала излагать свои соображения мисс Каннингем, – Саймон занятой человек. Жена, дети, работа. У него просто нет времени искать любовниц.

– У мужчин всегда находится на это время.

– И тем не менее, круг поисков у таких, как он, несколько сужен. Это явно не няня Маркуса.

– Миссис Тербот около шестидесяти. Да, Господи, он мог найти ее где угодно. Таких девочек пруд пруди – открой «Evening Standard» – там на каждой странице телефоны.

– Но таких не берут с собой за границу. Голову даю на отсечение, она его секретарша.

– Его новую секретаршу зовут мисс Мэрри. Это мне Ричелдис сказала. И никакая она не Мэрри. [21]21
  Игра слов, построенная на буквальном переводе фамилии: Джолли (jolly) и Мэрри (merry) – в английском языке синонимы, означающие «веселый, радостный».


[Закрыть]Вечно ноет по любому поводу. То у нее нет мячей для гольфа, то подавайте ей оплаченные обеды… В общем, не секретарша, а тридцать три несчастья. Одна морока и никакой пользы.

– Мэрри так Мэрри. Чем мы, собственно, рискуем?

– С тех пор как семь месяцев назад от него ушла прежняя секретарша Магги, ему ни разу не удалось найти ничего приличного. Можешь поверить Ричелдис, она весьма ревностно за этим следит.

Моника уже набирала номер. Это же надо быть таким идиотом, чтобы проболтаться, где он остановился! Искорки торжества озаряли тонкие черты лица нашей парижанки. Звонким от волнения голосом она спросила, не остановился ли у них un home d’affaires [22]22
  Предприниматель из Лондона (фр.).


[Закрыть]по фамилии Лонгворт.

– С помощницей, ее зовут мадемуазель Джолли? – уточнил портье.

– По-моему, Мэрри, но, может, вы правы… Действительно, Джолли, – Моника показала Белинде язык. Та напряженно вслушивалась в незнакомую речь, не понимая ни слова. – Да, если можно, попросите ее к телефону.

Белинда поморщилась. Вся эта затея отдавала весьма неприятным душком. Слишком уж рьяно Моника взялась за разоблачение неверного супруга. Неужели за эти годы она превратилась в законченную ханжу?

После завтрака Белинда решила сходить на очередную выставку. Моника со снисходительной усмешкой наблюдала за сборами подруги. Для своих лет та выглядела прекрасно: яркая, стильная, с платиновой гривой, замысловато стянутой на макушке, и бронзовой от загара кожей. Разве что ищущий взгляд выдавал ее одиночество, правда, она прятала его за огромными солнцезащитными очками. И с поросячье-розовой помадой и алым платьем от Харви Николса Белинда явно переборщила – они больше подошли бы молоденькой девушке.

В распоряжении Моники было полтора часа. Этого как раз должно было хватить, чтобы повторить русские числительные. Эти их склонения проще вызубрить, чем понять! Вроде бы одинаковые понятия выражаются совершенно по-разному. Пока Моника вникала в эти лингвистические тонкости, у нее разболелась голова. Она прилежно попыталась составить какую-нибудь фразу, но получилась несусветная абракадабра. «Компания из пяти человек отправилась на прогулку, у каждого в карманах лежали пятаки и пятерки…» Бред! Какие, к черту, пятерки, какие пять человек? Их же было только четверо: она, Белинда, Ричелдис и Саймон. А как смешно у них произносится слово «businessman»! Что это за «ме-е»? Блеянье какое-то! Почему они всегда смягчают согласные? «Бизьнисьмен», тоже мне!

Фыркнув, Моника отложила учебник и подошла к зеркалу. Придирчиво вгляделась в свое отражение. Волнистые каштановые волосы. Алебастровая кожа без единого прыщика. Ни одной морщинки. Безупречные зубы. Глаза блестят, кожа дышит свежестью. Губы, не знающие помады. Ей стало неловко перед самой собой, что она ни с того ни с сего так озаботилась своей внешностью. Подумаешь, важность какая, Саймон придет… Нет, она явно лукавила. Это свидание представляло для нее огромную важность. Ярко-зеленые глаза двойника в зеркале смотрели с пониманием. Моника любила его, своего двойника. И ни капельки не стыдилась этого. Она предпочитала пастельные, нежные краски. Бледно-розовые губы, мраморные щеки. А вот глаза… глаза могут быть и поярче. И чего она так всполошилась? Ей ли беспокоиться о том, как она выглядит? Впрочем, успокоила она себя, это лишь желание убедиться, все ли в порядке. Теперь можно продолжить «зарядку для мозгов», то есть зубодробительные русские склонения. «Мы сражались с пятьюстами солдатами, мы говорим о пятистах солдатах, мы говорим об одном бизнесмене, мы думаем об одном бизнесмене… Всю ночь, не смыкая глаз, я думала об одном бизнесмене…»

Назначенное время приближалось. Когда раздался звонок в дверь, она бросила последний взгляд на зеркало и подумала, что строгий твидовый костюм-двойка очень кстати.

– Моника!

Он переминался с ноги на ногу на пороге с букетом фрезий, не решаясь поцеловать ее. Фрезии были явно куплены в соседнем магазинчике на углу. Моника пошла на кухню, чтобы поставить цветы в воду и заодно предоставить гостю возможность осмотреться. Тот преувеличенно бодро восторгался видом из окна.

Все приготовленные слова мигом вылетели у нее из головы… Совершенно непонятно, о чем говорить. Любое неосторожное слово могло выйти боком – для бедняжки Ричелдис, само собой. Может, действительно сделать вид, что ничего не было? Сходить куда-нибудь пообедать, поболтать – поддразнивая, подшучивая, как это было последние двадцать лет. Честно говоря, Монике самой уже не очень хотелось касаться скользкой темы. А уж как Белинда обрадуется, что шашни Саймона оказались обойдены молчанием! Ради себя самой? Ради Ричелдис? Ради них всех?

– Пошли посидим где-нибудь? Как ты насчет «Дё Маго» [23]23
  Deux Magots (досл. «Две макаки» – фр.) – знаменитое кафе на площади Сен-Жермен.


[Закрыть]– тебе вроде там понравилось, – Моника вошла в комнату с вазой в руках. – Там очень мило, Саймон. Помнишь, как на Оукмор-роуд ты приволок Ричелдис хризантемы?

– Н-нет, не помню.

– Ты тогда впервые пригласил ее пообедать. Вы пошли в кипрский «Кебаб-Хаус», мне еще очень название экзотическое понравилось, хотя я представления не имела, что такое кебаб.

Саймон выглядел исключительно импозантно. Костюм сидит как влитой, ботинки сверкают, ослепительную белизну воротничка рубашки подчеркивает узкая темно-синяя полоска галстука. Густая седая шевелюра идеально уложена, приоткрывая красивый лоб. Вот только вид у него какой-то беззащитный.

– Знаешь, я не держу в доме выпивки, – извинилась Моника. – Тут в двух шагах есть небольшой ресторанчик.

– Да я могу и обойтись, – неуверенно ответил он.

Саймон не сводил с Моники глаз, пытаясь понять, что ей известно. Ей почудился упрек в его взгляде, и она внезапно разозлилась. Она на мгновение забыла и про Белинду, и про Ричелдис. Забыла, что решила быть снисходительной к Саймону. Она никак не могла понять, что выражает его взгляд: то ли непоколебимую уверенность, что она ничем не может ему навредить, то ли молчаливую мольбу хранить его тайну.

– А почему же мисс Джолли не пришла? – небрежно поинтересовалась она. – Или у нее другие планы?

– Не понимаю, о чем ты.

– Брось прикидываться.

Он отвернулся и вышел в сад. Он хотел разозлиться, очень разозлиться. Но вместо этого чувствовал только огромную тоску. Его глаза увлажнились. Вот приготовила судьба подарочек, столкнула его с подружками жены. Ричелдис еще могла бы простить. А эти так и пышут праведным гневом… Тоже мне, Армия Спасения нашлась! Черт бы их побрал! Жена наверняка уже давно подозревала, что на примерного семьянина он не тянет. А вот Моника в своей романтической (или косной?) оторванности от мира сего могла доставить массу неприятностей.

– Знаешь, Моника, мне кажется, тут нечего обсуждать. Было бы лучше, если бы… Не сочти за грубость, но… не лезла бы ты не в свое дело, а?

– Пошли все-таки куда-нибудь выпьем, – невозмутимо предложила она в третий раз. В голосе прозвучали повелительные нотки.

Он обреченно поплелся за ней по раскаленному асфальту знакомых улочек.

Оказалось, столик был заказан заранее. Официант встретил их почтительным поклоном. Не спрашивая Саймона, что он будет пить, Моника попросила принести два больших виски и меню.

– Похоже, тебя здесь знают, – удивился он.

Сюда они дошли в полном молчании. Честно говоря, Моника не ожидала, что он согласится пойти с ней, вместо того чтобы послать ее к черту за то, что лезет не в свое дело, и уйти. Хотя… Вряд ли он рискнул бы идти на открытую конфронтацию, когда у нее такие карты на руках, – просто не решился бы. Только непонятно, как ей эти карты разыгрывать. А вдруг ее обвинения беспочвенны? Она почувствовала укол совести.

– Все тайное когда-нибудь становится явным. Мы с Белиндой все знаем. Теперь ведь ничего по-старому уже не будет, просто не сможет быть.

– Ты о чем?

– Я так понимаю, Ричелдис не в курсе, что ты в Париже с мисс Джолли.

У него оставался последний шанс. Повлажневшие карие глаза пересеклись с зелеными. Можно было блефануть… Сказать, что он приехал по делу, что Ричелдис знала, что он едет с секретаршей. Но… а ну как Моника заявится в гости и что-нибудь ляпнет? Тогда пиши пропало.

– Давай договоримся, – с напускным равнодушием начал он, отхлебнув виски, – что ничего не было. Зачем расстраивать людей?

– Все равно кто-нибудь да расстроится.

– Что ты имеешь в виду?

– Как ты не понимаешь? Двадцать лет вы с Ричелдис были для меня образцом, совершенством, идеальной парой. У Белинды жизнь не сложилась. У меня…

– Давай не будем выжимать из меня слезу, ладно?

– Я так и не решилась завести семью. Хотя, глядя на вас, понимала, что семейная жизнь – это вовсе не обязательно ссоры и разборки.

– Фантазерка! Странно слышать, что ты живешь тенью чужих жизней. Извини, я не хотел тебя обидеть…

– Тем не менее, тебе это удалось. А разве Ричелдис не разделяет моих, как ты выразился, фантазий?