Текст книги "Охота"
Автор книги: Эндрю Фукуда
Жанр:
Героическая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
– А потом, вчера, нам прислали эти металлические ящики, – вступает в разговор Бен, – пять, по одному на каждого. Но с ними было письмо, где говорилось, что их нельзя открывать до дальнейших инструкций. Так что Сисси запретила нам к ним прикасаться.
Я смотрю на Сисси.
– Не знаю, зачем они, – произносит она. – А ты?
Я опускаю глаза.
– Понятия не имею.
К счастью, вмешивается Бен:
– В любом случае, у нас есть все это оружие. Мы учились им пользоваться – копьями, топорами и кинжалами. У Сисси получается лучше всего. У нас даже кончились мишени.
– Пока ты не появился.
Мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, что это сказал гепер по имени Эпаф.
– Собственно говоря, зачем ты пришел? – Его лицо выражает неприкрытую враждебность. Эти геперы – как раскрытые книги, у них на лицах отражается все, что они думают.
– Он пришел за водой, – говорит Сисси, прежде чем я успеваю что-то ответить, – оставь его в покое, ладно?
Эпаф обходит группу и останавливается прямо передо мной. Вблизи он кажется еще более тощим и жилистым.
– Прежде чем мы поделимся с ним едой, прежде чем начнем таскать его по деревне, будто он просто милый щеночек, ему следует ответить на кое-какие вопросы.
Все молчат.
– Например, как он сумел так долго прожить там. Как сумел выжить среди них. И что конкретно он делает здесь. Да, он должен кое-что нам рассказать.
Я перевожу взгляд на геперку.
– Что оно от меня хочет? – спрашиваю я, указывая на Эпафа.
Она смотрит на меня цепким взглядом.
– Что ты сказал?
– Что оно от меня хочет? Почему…
Геперка идет ко мне и останавливается где-то в ярде. Прежде чем я успеваю понять, что происходит, ее рука молниеносно взмывает и бьет меня по щеке.
– Эй…
– Не смей.
– Чего не сметь? – Я ощупываю щеку. Крови нет, но унижение причиняет больше боли, чем любая рана.
– Не называй его «оно». Вон то дерево – оно. Солнце – оно. Строение – оно. Но не называй нас так, ты нас оскорбляешь. В чем дело? С чего ты решил, что ты настолько выше и сильнее нас? Если ты думаешь, что мы все просто вещи, можешь идти отсюда и больше никогда не возвращаться. Кроме того, если ты так думаешь, к тебе это тоже относится.
– Справедливо, – отвечаю я, чувствуя, что щека все еще горит. – Приношу извинения.
Но сам продолжаю думать, что между мной и ними есть огромная разница. Они необразованные дикари. Я другой. Я сделал себя сам, я выжил, я цивилизован, у меня есть образование. Мы с ними только выглядим одинаково. Но раз уж я нуждаюсь в них, чтобы выжить, придется им подыграть.
– Я не думал, что говорю, не хотел никого обидеть. Прости меня, Сисси. Прости меня, Эпаф.
Она продолжает смотреть на меня, как будто мои извинения ее не касаются.
– В тебе так много от них.
Напряжение нарастает, другие геперы тоже начинают смотреть на меня с подозрением.
По счастью, маленький Бен разряжает обстановку.
– Пойдем, я покажу тебе свои любимые фрукты. – Он подбегает ко мне, хватает за руку и тащит к близстоящему дереву.
– Бен, не… – кричит Эпаф нам вслед, но мы уже далеко.
– Давай, – говорит Бен, подпрыгивая, чтобы сорвать красный плод с нижней ветки. – На этом дереве самые лучшие яблоки. На южном дереве тоже растут яблоки, но они не такие вкусные, как эти. Я люблю их.
Так странно. Он вот так просто сказал «люблю». И притом о каком-то фрукте.
Прежде чем я успеваю отдать себе в этом отчет, тяжелое спелое яблоко оказывается у меня в руке. Бен уже вгрызается в то, которое сорвал для себя. Я тоже вонзаю зубы в плод, мой рот наполняется соком. За спиной слышатся шаги. Остальные нас нагнали. Может быть, дело в том, с какой детской радостью я наслаждаюсь яблоком, но они выглядят не так враждебно. За исключением Эпафа, разумеется. Он продолжает злобно смотреть на меня.
– Разве это не самые лучшие фрукты? Подожди, тебе еще надо попробовать бананы…
Сисси мягко кладет руку на плечо Бену. Он тут же успокаивается и смотрит на нее. Она кивает и оборачивается ко мне с тем же самым выражением лица, с которым сейчас смотрела на Бена, – ее взгляд мягок, но в нем виден приказ.
– Откровенно говоря, мы хотели бы это знать. Знать, почему ты здесь. Расскажи.
Я начинаю говорить не сразу.
– Я расскажу вам. – Мой голос почему-то дрожит. – Я расскажу. Только можно мы зайдем внутрь?
– Говори здесь, – огрызается Эпаф. – Тут тоже неплохо, так что…
– Хорошо, зайдем, – отвечает Сисси. Замечает, что Эпаф хочет вмешаться, и быстро продолжает: – Должно быть, солнечный свет тебе неприятен. Ты к нему не привык.
Она идет к ближайшей хижине, не давая себе труда обернуться и проверить, следуют ли за ней остальные.
Один за другим, они тоже трогаются с места. Последним захожу в глиняную хижину я.
Я рассказываю им почти правду. Разумеется, это не то же самое, что правда, но я утешаю себя тем, что не столько лгу, сколько умалчиваю. И все-таки, как говорил мой учитель во втором классе, полуправда – это то же самое, что и ложь. Однако мне она дается неплохо – разумеется, ведь вся моя жизнь состоит из лжи. Легко обманывать, когда твоя собственная личность целиком сделана из обмана.
Нас много, лгу я. Во всех частях общества, во всех слоях полно геперов. Мы повсюду, как снежинки в метель. И, как снежинки в ночную бурю, мы невидимы. Нас объединяет жизнь в тайне, необходимость притворяться нормальными, обычными членами общества. Мы тщательно бреемся, носим искусственные клыки, стараемся сохранять непроницаемое выражение лица. У нас нет подпольных обществ, только маленькие сети из трех-пяти семей. Наша жизнь опасна, но она не лишена радостей и удовольствия.
Например?
Например, радость семейной жизни, продолжаю лгать я, свобода, которой мы пользуемся под защитой наших домов, когда с рассветом закрываются ставни. Любимая еда, любимые песни, смех и – иногда, только когда в этом возникает необходимость, – слезы. Сохранение традиций, книги и легенды, переходящие из поколения в поколение. Кроме того, очень редко, но все же проводятся тайные собрания, на которых мы при свете дня встречаемся с другими семьями геперов, пока остальной город спит во тьме за ставнями и ничего не подозревает. Когда мы вырастаем, нас ждет восторг влюбленности и наши собственные семьи.
Почему ты здесь?
Меня недавно взяли на работу в Институте.
Ты занял место Ученого.
Да, я занял место Ученого, поселился в его доме и продолжаю его исследования. Он очень много работал, мне понадобится несколько месяцев, чтобы во все вникнуть.
То есть ты о нем знаешь.
Разумеется.
Что он был гепером.
Пауза. Да, разумеется.
Куда он делся? Он просто исчез и ничего не сказал нам.
Что? Что ты сказала?
Куда он делся?
Можно мне еще немного воды?
Куда он делся? Он говорил, что выведет нас отсюда, в страну, текущую молоком и медом, где светит солнце и растут фруктовые деревья. Это будет наша новая родина, новое начало.
Вы об этом мечтаете? О том, чтобы выбраться отсюда?
Конечно. Мы постоянно думаем об этом. Мы провели тут всю жизнь. В тюрьме из стекла, пустыни, клыков и когтей. Ученый говорил, что выведет нас отсюда. Но никогда не говорил как или куда. Ты знаешь куда?
Да.
И куда же?
Я показываю в сторону гор на востоке. Туда. За те горы. Туда, откуда мы пришли. Там тысячи таких, как мы. И эта земля течет молоком и медом, там светит солнце и растут фруктовые деревья.
Но как? Это слишком далеко. Нам не добраться живыми.
Я киваю. Жажда, голод.
Они отрицательно мотают головами. Нет: нас догонят и убьют, прежде чем мы успеем пройти хотя бы половину пути.
Разумеется. Разумеется.
Так как же нам выбраться?
Я отвечаю, не глядя на них. Ученый. Он поможет вам выбраться.
Сисси оживленно кивает. Да, так он и говорил. Что он уведет нас отсюда. Что мы должны ему всегда доверять. Он говорил, чтобы даже когда нам будет казаться, что надежды нет, мы не сдавались, что он поможет нам. А потом, однажды, он исчез. Нам было тяжело, мы почти перестали надеяться. А теперь ты. Ты появился ниоткуда. Ты же можешь нам помочь, верно?
Дайте мне время, дайте время. Ученый оставил после себя кучу бумаг, в которых мне надо разобраться.
Ну что же, времени у нас полно.
Я вздрагиваю и просыпаюсь. Понимание того, где я, приходит только через несколько секунд. Я все еще в деревне геперов, все еще в глиняной хижине. Я лежу на полу, моя голова на каком-то мягком мешке. Солнце проникает сквозь усеянный отверстиями потолок и покрывает пол ковром из солнечных зайчиков.
Все они сидят рядом полукругом. Некоторые в полудреме откинулись на стену.
– Он проснулся! – восклицает Бен.
Я вскакиваю на ноги, сердце бьется как бешеное. Я никогда не просыпался в толпе народу. В обычной жизни я был бы уже мертв. Но они смотрят на меня так, будто это кажется им забавным. Я сажусь обратно.
Сисси отправляет Джейкоба за водой, Дэвида – проверить, не прислали ли через Пуповину хлеб, а Бена – набрать фруктов и овощей. Все трое уходят. Остаются только самые старшие: Сисси и Эпаф. Почему-то это не кажется мне случайностью.
– Надолго я отключился?
– На два часа. Ты сидел, говорил – и тут повалился на пол и уснул, – отвечает Сисси.
– И захрапел, – ухмыляется Эпаф.
Судя по положению солнца, сейчас около полудня.
– Я обычно сплю в это время. А последняя пара дней выдалась очень нелегкой. Простите, что вот так свалился, но я действительно вымотан.
– Я хотел разбудить тебя пинком, – произносит Эпаф, – но она решила позволить тебе поспать.
– Спасибо, – бормочу я. Голос звучит хрипло – горло у меня совершенно пересохло. – И за подушку тоже.
– Ты выглядел так, будто тебе нужно поспать. На, возьми. – Сисси протягивает мне кувшин с водой. – Судя по твоему голосу, вода тебе тоже не помешает.
Я благодарно киваю. Вода течет по моему иссохшему горлу. Я как бездонный сосуд: сколько бы ни пил, мне все мало.
– Спасибо. – Я протягиваю кувшин обратно.
На стенах висят яркие рисунки, изображающие радугу и легендарное море. Справа от меня книжная полка, заполненная старыми книгами и керамическими статуэтками.
– Как вы научились читать?
Эпаф опускает глаза.
– От родителей, – отвечает Сисси.
Я смотрю на нее.
– У некоторых из нас тут были оба родителя, у остальных только отец или мать. Мы не братья и сестры, если тебе интересно. За исключением Бена и меня. Мы брат и сестра по матери.
– И сколько было родителей?
– Восемь. Они научили нас всему. Читать и писать, рисовать, растить овощи. Рассказали нам древние легенды. Научили нас быть физически сильными, бегать на дальние расстояния, плавать. Они не хотели, чтобы мы стали ленивыми и жирными и проводили время в ожидании ежедневной кормежки. Каждый день они устраивали «школу». Ты знаешь, что такое «школа»?
Я киваю.
– Родители заставляли нас учиться быстро. Как будто боялись, что у них мало времени. Как будто думали, что однажды их не станет.
– А что с ними случилось?
– Однажды их не стало, – отвечает Эпаф, и в его голосе слышится гнев.
Сисси продолжает, тише:
– Примерно десять лет назад. Им дали карты с дорогой к фруктовому саду. Разумеется, мы заподозрили неладное, но нам уже несколько недель не давали ни овощей, ни фруктов. У нас появились болезненные нарывы на губах и во рту. В качестве предосторожности родители заставили нас остаться здесь. Они ушли, как только рассвело. И так и не вернулись.
– Вы сами, наверное, были совсем маленькими.
Она отвечает не сразу.
– Бену было всего несколько недель. Он едва выжил. И тогда нас было больше, чем пять. Нас было девять.
– А где остальные четверо?
Она качает головой, опустив глаза.
– Понимаешь, за всеми присматривали только мы с Эпафом. А нам было по семь лет. Когда Ученый появился, он нам очень помог. Не только тем, что добывал нам дополнительную еду, книги, одеяла, лекарства, когда кто-то из нас заболевал. Он нас поддерживал, рассказывал такие истории, что нам становилось легче. Поэтому мы так тяжело пережили его исчезновение. – Она смотрит на меня. – А теперь ты говоришь, что он каким-то образом отведет нас к горам на востоке? К стране, которая течет молоком и медом, где светит солнце и растут фруктовые деревья?
Я киваю.
– Ты лжешь, – говорит Эпаф. – Об Ученом. И о том, что в горах есть цивилизация геперов. За этими горами ничего нет.
– Я не лгу.
– Лжешь. Думаешь, можешь сделать непроницаемое лицо и обмануть нас? Может быть, младших и можешь, но не нас. И уж точно не меня.
– Расскажи нам, что ты знаешь, Джин, – мягко говорит Сисси, глядя на меня своими искренними карими глазами. Так странно слышать, как меня называют этим именем. В отражающемся от пола солнечном свете ее глаза кажутся светлее, чем раньше. – Откуда ты узнал о цивилизации геперов по ту сторону гор?
– Из дневника Ученого. Он сделал несколько записей об этом. У него были причины думать, что там, за горами, живет целая цивилизация таких, как мы. Сотни, тысячи таких, как мы. – Ложь с легкостью соскальзывает с моего языка.
– Как он это узнал?
– Не знаю. Но кажется, он в это верил.
– Ты лжешь! – перебивает меня Эпаф. – Если там так много таких, как мы, почему мы до сих пор никого не встречали? Почему они не делали вылазок сюда?
– А ты бы стал на их месте? – спрашиваю я. – Зная то, что ты знаешь, ты бы пришел сюда, к ним?
Он не отвечает.
– Разумно, – произносит Сисси. – Любая колония геперов по ту сторону гор была бы в безопасности. Им – даже при их скорости – понадобилось бы не меньше восемнадцати часов, чтобы только добраться до гор. Они никак не смогли бы успеть до рассвета. И там негде укрыться – солнце ничего бы от них не оставило. Да, расстояние – это идеальная защита.
– Ты же не веришь ему, правда? – недоверчиво спрашивает Эпаф. – Мы же о нем ничего не знаем. Он появляется ниоткуда с таким видом, будто знает все на свете.
– Эпаф, – мягко говорит она, положив руку ему на плечо. Это все, что ей нужно сделать. Раздражение тут же слетает с него. – Мы знаем достаточно. Джин действительно такой же, как мы, это невозможно отрицать. Мы видели, как он ходит по солнцу, как ест наши фрукты, спит… Он ведет себя точно так же, как мы. Ты видел, как он краснеет. Это нельзя подделать. И еще мы знаем, что бы ты сам ни думал по этому поводу, что он выжил. Он научился жить среди них. Он жил среди них долгие годы. Ценно иметь такого сторонника.
– Но как мы поймем, что он может дать нам? Он может быть одним из нас, но это не значит, что он на нашей стороне! Я согласен, он сумел выжить. Но он хорошо знает, как выжить ему, а не нам.
Вместо того чтобы спорить, Сисси смотрит на меня. В ее глазах читаются усталость и подозрение. Она знает. Знает, что я о чем-то умолчал. Но не представляет всей правды. Иначе она бы никогда не сказала этих слов:
– Думаю, мы можем ему доверять. У него хорошее сердце.
– Ты простишь, если меня сейчас стошнит?
– Эпаф, – снова произносит она, на этот раз не так терпеливо. – Джин принес нам больше информации, чем мы смогли собрать за много лет. За несколько минут он рассказал нам столько, сколько мы вряд ли узнали бы за всю жизнь. Это о чем-то говорит.
– Бесполезной информации, – бросает Эпаф. – Даже если он сказал правду об этой колонии в горах, это бесполезно. Нам туда никак не добраться, мы даже близко подойти не сможем. Для нас горы в двух неделях пути. Нас догонят и убьют через несколько часов. Даже если мы выйдем, как только Купол откроется на рассвете и у нас будет фора в восемь часов, то едва зайдет солнце, они побегут за нами через Пустоши и догонят нас через пару часов. Нет, эта информация хуже, чем просто бесполезна, – она опасна. Она вбивает в голову глупые мысли, прекрасные мечты, и некоторые из нас могут попытаться воплотить их в жизнь. Подумай о Дэвиде и Джейкобе. Эти двое родились не для того, чтобы жить в клетке. Они хотели выбраться наружу с тех самых пор, как родились. Думаешь, ты сможешь их удержать, если им захочется уйти?
Слушая Эпафа, Сисси делает с нижней губой что-то странное. Я никогда ничего подобного не видел и сейчас не могу отвести глаз. Она запускает верхние зубы (без клыков они выглядят так странно) в свою полную нижнюю губу, прикусывая ее так, что та белеет. Некоторое время ничего не говорит. Только заслышав приближающиеся шаги, она обращается ко мне:
– Можно тебя кое о чем попросить? Не говори больше обо всем этом при остальных.
– Разумеется, – отвечаю я, и в этот момент заходят Дэвид и Джейкоб с хлебом и фруктами.
Я ем досыта и пью вволю. Разговор принял характер легкой беседы, младшие геперы особенно рады появлению нового собеседника. Они рассказывают мне о своей жизни, о сменяющихся сезонах, о своем сложном отношении к Куполу: как воздух под ним останавливается и в жаркие летние ночи быстро становится затхлым, но и как он задерживает тепло и защищает их от холодного дождя и снега зимой. Зимними ночами они любят смотреть, как снежинки падают с неба и тают, превращаясь в струйки воды, едва коснувшись поверхности Купола. Иногда, когда особенно холодно, они разводят костер, достаточно маленький, чтобы дым мог просачиваться сквозь поры наверху Купола. В такие ночи, собравшись у костра и глядя на то, как снег падает вокруг, не в состоянии проникнуть внутрь, они могут представить, что нормальная жизнь – только внутри Купола, а огромный мир снаружи утонул в страхе и клонится к упадку.
Позже они оставляют меня в одиночестве, и я могу наконец вымыться. Более того, они дают мне полотенце, что-то под названием «мыло» и обещание не подглядывать. На этот раз, раздеваясь у пруда, я стесняюсь во много раз больше, чем вчера, когда снимал с себя трусы прямо перед Сисси. Я морщусь при этом воспоминании.
Раздевшись, я забираюсь в пруд и принимаюсь скрести себя. «Мыло», если потереть им кожу, превращается в маленькие пузырьки. Само оно не имеет запаха, но мне сказали, что оно хорошо смывает запах пота. Именно то, что мне нужно. Время от времени я бросаю взгляд на хижину, в которой собрались все они. Двери и окна, как мне и обещали, закрыты. Я прислушиваюсь, пытаясь уловить смех, но все тихо.
Опустив голову под воду, чтобы как следует вымыть волосы, я слышу что-то необычное. Сначала мне кажется, дело в движении воды, но когда я выныриваю, звук, вместо того чтобы смолкнуть, становится яснее. Из глиняной хижины доносится мелодия, которую выводят несколько голосов.
Жутковатый, но при этом красивый звук. Я завороженно стою и слушаю, с моих волос капает, и вокруг капель на водной глади пруда расходятся круги. Я выхожу на берег и хватаю одежду, одновременно пытаясь вытереться.
Они не сразу замечают меня, я заглядываю в дверь, чувствуя, как на поспешно натянутую одежду с волос стекает вода. Они уселись в круг, Бен и Джейкоб сидят лицом ко мне, их глаза закрыты. Этот звук будит во мне воспоминания о матери. О том, как она сидела на краю моего матраца и гладила меня по волосам. Ее лицо едва можно было различить в полумраке. Я лучше помню ее голос, чем лицо. В нем не было этой горечи и этого отчаяния, которое позже заставило отца опустить плечи.
Меня все еще никто не замечает. Я отхожу от двери и сажусь снаружи, так, чтобы меня не видели, но оставляю дверь приоткрытой, чтобы слышать их. Прижавшись спиной к шершавой стене глиняной хижины, я расслабляюсь и чувствую, как их голоса окутывают меня. Точно так же, как лучи вечернего солнца. Все вокруг кажется мягким и теплым, как будто весь мир стал мягкой сдобой.
Песня заканчивается, и я слышу короткий спор о том, что петь следующим. Пять предложений – наверное, у них в репертуаре дюжины песен, – и они наконец соглашаются спеть песню под названием «Там высоко». Сначала слышен только голос Сисси, преодолевающий все изгибы мелодии:
Нагретая солнцем земля под ногами
Трепещет птицей, стремится прочь,
Пульсирует в сердце, пурпурное знамя,
Пока тепло не поглотит ночь.
В припеве к ней присоединяются другие голоса, они звучат в идеальной гармонии. Они поют легко и чисто. Очевидно, они пели ее сотни раз. В тюрьме из пустыни и стекла у них, вероятно, не так уж много других занятий, помимо пения. Пение дает им то, чего им так не хватает: надежду, иллюзию, что они уносятся куда-то далеко.
Лети же над облаками,
Мое пурпурное знамя,
Там, высоко над нами.
Песня иногда кажется диковатой, но в ней определенно что-то есть. Сначала я просто тихонько бормочу слова. Потом, почти не думая, начинаю проталкивать воздух сквозь гортань, и получается звук. Но это не так просто, сначала я издаю только карканье.
Затем что-то происходит, как будто рассасывается застрявший в горле комок слизи, и в одной строчке я попадаю в ноты. На некоторое, пусть и очень короткое время я полностью погружаюсь в музыку и позволяю ей нести себя, как будто я воздушный змей, поймавший ласковый ветер.
Песня заканчивается, и изнутри доносится смех. Вскоре они все с Беном во главе выходят из хижины.
– Кажется, я слышал, как тут кашляет и задыхается больная собака, – говорит Джейкоб, в его глазах скачут веселые искорки.
– Не собака, нет, – с улыбкой возражает Дэвид, – скорее слон.
– Стадо слонов, – вступает в разговор Бен. Он так возбужден, что подпрыгивает на месте. Теперь все они смеются, на волосах играет солнце, подчеркивая искорки света в глазах.
– Ну что ты, это действительно смешно, признай это, – говорит Сисси. Она поворачивается ко мне, и я вижу на ее лице неприкрытые эмоции, которым она с легкостью отдается. Улыбаются ее глаза, ее губы, ее нос, ее скулы, ее лоб, и эта улыбка словно проливается в мир, наполняя его светом, как солнце. Она звонко смеется, прикрывая в восторге глаза.
В этот момент и во мне просыпается что-то, что я считал давно потерянным. Смех прорывается наружу помимо моей воли; утробный и хриплый от того, что им давно не пользовались, он пробивает себе дорогу сквозь сведенные судорогой голосовые связки. И мое лицо – не знаю, как это по-другому описать – раскалывается, как скорлупа сваренного вкрутую яйца. Улыбка искривляет мой рот, продолжает расти. Я чувствую, как кусочки маски спадают с моего лица, словно облупившаяся краска со стены. Я смеюсь громче.
– Что это было? – спрашивает Джейкоб. – Как будто горилла пернула.
Они смеются еще громче, и к их смеху присоединяется мой – утробный, хриплый, но такой же свободный и беспечный.
* * *
Я ухожу из Купола не потому, что мне этого хочется, а потому, что должен. Не то чтобы Купол вот-вот закроется – нет, после вчерашнего я не собираюсь рисковать, и у меня есть еще как минимум пятнадцать минут. Мне надо возвращаться, чтобы как следует поспать. Как следует проспать эти два оставшихся часа, во всяком случае. Последние несколько ночей мне пришлось нелегко, и существует серьезная опасность даже не того, что я усну на балу, а того, что потеряю бдительность перед всеми этими гостями: зевну, нахмурюсь, кашляну. Нельзя расслабляться в такой важный момент. Надо продержаться еще пару ночей. Как только я смогу провернуть свой номер со сломанной ногой, я буду дома и на свободе.
После еды и воды дорога до библиотеки кажется короче, чем обычно. То, что раньше было серьезным маршрутом, превратилось в небольшую прогулку. Даже с учетом веса трех полных бутылок, я прохожу половину пути, прежде чем…
А это еще что?
Вдалеке появляется движущаяся точка. Прямо перед зданием Института. Не точка, скорее расплывчатое пятно. Кто-то бежит. Ко мне.
Я застываю на месте. Спрятаться негде. Нет никаких валунов, за которыми можно укрыться, никакой ложбинки, в которую можно нырнуть. Должно быть, это животное, заблудившееся в Пустоши. Но почти невозможно увидеть дикого зверя так близко – они выучились не подходить к жилью.
«Лошадь», – говорю я себе. Должно быть, это лошадь сбежала из конюшни. И тут вспоминаю, что мне говорил сопровождающий: в Институте не держат лошадей из страха, что геперы могут воспользоваться ими для побега. В редких случаях, вроде этого бала, когда гости прибывают верхом и в экипажах, лошадей надежно запирают.
Точка приближается, и я понимаю, что это не лошадь и не дикое животное.
Не думаю, что меня заметили. Пока. Я быстро падаю ниц, стукаясь подбородком о твердую, покрытую коркой землю пустыни.
Это, должно быть, один из охотников проверяет выданное ему снаряжение: солнцезащитный плащ или крем. Судя по капюшону вокруг головы – плащ.
Тут я понимаю его намерения.
Геперы. Он бежит к геперам, надеясь добраться до них прежде, чем они окажутся под защитой Купола, и сейчас, когда солнце светит уже не так сильно и Купол через несколько минут закроется, у него есть шанс.
Тут дверь Института с силой распахивается, и кто-то выбегает оттуда, как лошадь на скачках. Он движется с чудовищной скоростью. Так, что его почти не видно. И движется к деревне геперов. Или ко мне. Я лежу прямо у него на пути.
Фигура в плаще бежит изо всех сил – я вижу, как она раскачивает локтями и с какой силой ее ноги ударяются о землю. Но вторая фигура, только что появившаяся, бежит куда быстрее. Она уже успела покрыть половину расстояния между ними. Секунд через десять, не больше, они оказываются так близко от меня, что я могу их разглядеть.
В плаще Пепельный Июнь – ее острый подбородок, который невозможно не узнать, виден в тени капюшона. С ней что-то не так. Но мое внимание тут же переходит к другой фигуре, почти поравнявшейся с ней. Это Мясо. Он выглядит странно и пугающе. Все его тело покрыто толстым слоем солнцезащитного крема – жирный, отливающий желтизной крем кажется украшением на торте. Он совершенно обнажен – для скорости? – если не считать черных очков, плотно прилегающих к глазам.
Я вскакиваю, роняю бутылки с водой и бегу со всех ног. Не к библиотеке – она слишком далеко, – к Куполу. Я притворюсь, что присоединился к охоте, что бегу вместе со стаей. Только так мне удастся объяснить, как я оказался снаружи. Да, у меня нет ни плаща, ни крема, но я надеюсь, что всем будет не до того.
Кажется, получилось. Пепельный Июнь пробегает мимо меня, тяжело дыша. Плащ не работает, солнце добралось до нее. Спустя несколько секунд мимо проносится Мясо, исходящий от него запах крема едва не сбивает с ног. Никто не произносит ни слова. Сейчас мы соперники. В Охоте побеждает сильнейший, а не самый дружелюбный.
Тут солнце выходит из-за тучи, и его лучи падают на Пустошь, играя в дымке над ней. Но для Пепельного Июня и Мяса это не дымка, это душ из кислоты. Пепельный Июнь падает на колени и остается лежать бесформенной кучей одежды. Мясо начинает спотыкаться. В закатном свете крем на его теле отливает жутковатой желтизной. Но он не останавливается.
Я бегу за ним. Теперь я чувствую не только запах крема. Пахнет горящей плотью. От крема нет никакой пользы, солнце проникает сквозь него. Мясо слабеет, я нагоняю его, он не сумеет добраться до Купола. Я оглядываюсь. Пепельный Июнь превратилась в кучу одежды, плащ оказался бесполезным.
На солнце наползает новая туча. Мясо возвращается в форму. Пепельный Июнь остается лежать без движения.
В деревне геперов все замерло. Я достаточно близко, чтобы видеть, что все двери и окна закрыты. Сисси выскакивает из хижины, поспешно завязывая вокруг тонкой талии пояс с кинжалами. Из хижины к ней тянутся руки, пытаясь ее удержать, не пустить, но она отталкивает их и бежит навстречу Мясу и мне. На лице у нее застыло выражение, в котором смешиваются решимость и страх, в руках сверкают кинжалы, пульсируя в такт с ее бешено бьющимся сердцем.
Ее появление возвращает Мясу силы. Он с еще большей скоростью несется к деревне. Даже в таком состоянии он должен понимать, что скоро возврата не будет. Сейчас он еще может вернуться в безопасность Института, пусть не невредимым, но по крайней мере живым. Однако если он продолжит бежать, все кончено.
С самоубийственной решимостью Мясо дергает головой назад, продолжая нестись к деревне, и шипит сквозь клыки. Он идет к геперам. Будь что будет, но он идет к ним. Плевать на солнце, он ворвется в деревню, сломает окна и двери, растерзает геперов в клочки, вонзит зубы в их мягкие податливые шеи, пусть даже солнце жжет его кожу и плавит ее, словно воск, пусть его глазные яблоки взорвутся и зальют расплывающееся лицо стеклянистым соком. Не важно, что лучи в конце концов победят, что он превратится в лужицу гноя – если он умрет, держа в руках гепера, с кровью гепера на губах. Какая смерть, пусть ее и не назовешь мирной.
Сисси тоже бежит к нам. Теперь никто не собирается отступать. Не замедляя бега, она яростным движением кидает кинжал влево. Он плывет над равниной, оборачиваясь вокруг своей оси и сверкая на солнце. Мне снова кажется, будто она промахнулась на целую милю, но кинжал описывает широкую дугу и сворачивает к нам. Он еще летит, а Сисси, продолжая бежать, кидает следующий, на этот раз в другом направлении, вправо. Через секунду он исчезает из вида, как и первый. Но я слышу их, жужжание вращающегося металла, которое становится все громче и вот-вот настигнет Мясо с обеих сторон.
Спустя секунду метательные кинжалы сталкиваются в воздухе прямо передо мной. Я слышу металлический звук, когда лезвие врезается в лезвие, и вижу веер искр. Сисси метнула их с поразительной точностью, вместе траектории образуют идеальный круг. Но точность оказалась все-таки недостаточно поразительной. Она не попала, куда собиралась – в голову Мяса. Вместо того чтобы вонзиться ему в виски, кинжалы врезались друг в друга и упали на землю в трех ярдах за ним. Она недооценила его скорость, его жажду.
Если Мясо даже и заметил что-то, бега он не замедлил. Он рвется вперед еще сильнее, еще быстрее. Но солнце все-таки нельзя игнорировать. Он дышит с трудом и, несмотря на все усилия, бежит медленнее. Я догоняю его.
Вновь раздается жужжание: Сисси метнула еще один кинжал. Не могу понять, где он – слева или справа, могу только слышать, как он летит, рассекая воздух, все ближе и ближе ко мне.
Кинжал врезается Мясу в бедро. На этот раз Сисси метнула его по прямой. Но вместо того чтобы замедлить Мясо, удар, кажется, придает ему сил. Несмотря на хромоту, он с прежней скоростью большими скачками несется к деревне. Ему осталось секунд десять.
Но Сисси еще не закончила. Она продолжает бежать к нам и держит в руках последний кинжал, стискивая тупую сторону лезвия. Плавным движением ее рука взлетает от талии вверх, пересекает по диагонали грудь, ладонью книзу, запястье дергается вверх быстрым жестом крупье, сдающего карты. Это идеальный бросок, движение, придающее кинжалу скорость и точность. Он летит прямо к нам. Я пригибаюсь.
Излишняя предосторожность. Кинжал попадает в Мясо и вонзается ему в середину груди. Из-за солнца, размягчившего ткани, его тело не слишком сопротивляется: кинжал исчезает в нем, как ложка в супе. На ничтожную долю секунды он останавливается, но потом издает пронзительный крик и с новыми силами устремляется к Сисси, не обращая внимания на оставшийся в теле кинжал.