Текст книги "Охота"

Автор книги: Эндрю Фукуда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Не сводя с нее глаз, я обхожу ее по широкой дуге и иду к пруду. Он больше похож на плавательный бассейн – идеально круглый и огороженный металлическим бортиком. Прежде чем успеваю понять, что делаю, я уже стою на коленях и опускаю сложенные ладони в воду. Когда вода льется мне в горло, такое чувство, будто небесная прохлада тушит адское пламя. Я снова опускаю руки, готовясь залить себе в рот еще порцию, и тут решаю, что мне некого стесняться. Опускаю голову в воду, жадно глотая благословенную прохладную влагу, вода доходит мне до ушей.

Затем поднимаю голову, чтобы вдохнуть. Геперка не двинулась с места, но на ее лице написано еще большее недоумение. Однако она перестала быть опасной. Пока по крайней мере. Я опять опускаю голову в пруд, и мои сухие, жесткие волосы впитывают ее, как солома. Кожу на шее сначала пронзает судорога, но тут же раскрываются все поры, и я наслаждаюсь прикосновением воды.

Когда я снова отрываюсь от воды, чтобы вдохнуть, она успела подойти к пруду. Сидит на корточках, положив ладони на колени, как обезьяна. Она все еще сжимает кинжал, привязанный к бедру, но теперь с меньшей решимостью.

Действие воды оказывается почти мгновенным. Мой мозг начинает работать. Из моей головы словно достают всю вату, и она становится более похожей на хорошо смазанную машину. Я начинаю сознавать происходящее. Закат, к примеру, как быстро он уступает место ночи. Очень скоро – вот-вот – Купол поднимется из земли.

Я снимаю белье и прыгаю в пруд.

Неожиданный укол холода заставляет воздух покинуть мои легкие. Но у меня нет времени прохлаждаться. Я погружаюсь в воду целиком, вздрагивая от ледяной жидкости, окружающей меня. Вода даже в приглушенном свете гаснущего заката кажется необыкновенно прозрачной.

Стоять тут можно. Дно идет под небольшим уклоном, оно гладкое и металлическое на ощупь. Я не теряю времени и тщательно отскребаю себя от грязи – все укромные местечки на теле. Не жалею, скребу докрасна, пальцами, как железным скребком, царапаю скальп, пытаясь вымыть голову.

И тут я это чувствую. Вибрация, отдающаяся в дне пруда, слабая поначалу, но быстро усиливающаяся.

Геперка поднимается на ноги, она смотрит на границу деревни, а потом вновь на меня. Я понимаю. Купол начинает подниматься. Мне нужно торопиться.

Я выбегаю из пруда, разбрызгивая воду, выпрыгиваю на берег и бегу со всех ног.

Вибрация превратилась в гул, от которого дрожит земля. Раздается громкий щелчок, и гул сменяется оглушительным ревом. Стеклянная стена поднимается из земли, окружая меня.

Она поднимается быстрее, чем я думал. Намного быстрее. Вот она достает мне до икр, а через секунду – до колен. Я бегу к стене, одним прыжком преодолеваю последние несколько ярдов. Мои руки оказываются на кромке стекла, находят, за что ухватиться. Я пытаюсь найти опору для ног, но гладкая стена продолжает расти и становится скользкой от стекающей с меня воды. Я почти падаю. А если я сейчас упаду, то больше не смогу взобраться и окажусь в ловушке.

Я закрываю глаза, испускаю безмолвный крик и тянусь к дальнему краю кромки толстого стекла. Моя рука нащупывает его. Теперь проще. Я подтягиваюсь, перекатываюсь через верх и приземляюсь на другой стороне Купола. Снаружи.

Это не очень удачное падение. Я приземляюсь на бок, и на секунду у меня темнеет в глазах. Стена уже вдвое выше моего роста и продолжает подниматься.

Геперка стоит у пруда. Она поднимает мои трусы и пристально рассматривает. Ее нос морщится – то есть ее кожа собирается, образуя складки – с некоторым отвращением. Это отвращение, но к нему примешивается что-то еще. Смех? Нет, слишком сильно. Намек на улыбку, едва заметный, виднеется на ее губах. Как будто у этой улыбки недостаточно сил, чтобы как следует себя проявить.

Она надевает трусы на один из своих метательных кинжалов. Быстрый взгляд в мою сторону, взмах рукой. Кинжал плывет по воздуху, трусы развеваются, как флаг, над закрывающимся Куполом. И подстреленной дичью приземляются в нескольких ярдах от меня.

Купол неожиданно бесшумно смыкается.

Я снимаю трусы с кинжала. От них воняет. На самом деле теперь, вымывшись, я понимаю, что они прямо-таки смердят. И тут я делаю что-то, чего раньше никогда не делал, – морщу нос. Только попробовать, как это. Гримаса кажется вымученной и чуждой, как будто что-то извне стягивает мою кожу.

Геперка подходит к стеклянной стене. Я не могу толком ее разглядеть, темнеющее небо бросает блики на стекло, но подхожу ближе, пока мы не оказываемся в нескольких ярдах друг от друга, разделенные только Куполом. Она стоит совсем близко к нему, ее дыхание оставляет следы на стекле. Маленький кружок тумана исчезает так же быстро, как появляется.

Ее лицо не выражает страха – только гнев и любопытство. И что-то еще. Я заглядываю ей в глаза и вместо пластикового блеска, к которому привык, вижу кое-что другое. В них пляшут искорки, как снежинки в стеклянном шаре.

Я разворачиваюсь и ухожу. По дороге поднимаю одежду и быстро надеваю ее. Наконец бросаю последний взгляд на Купол. Геперка не двинулась с места, она стоит и смотрит мне вслед.

Две ночи до Охоты

– Случившееся прошлой ночью на «Знакомстве», – говорит Директор, – можно назвать довольно кровавым происшествием.

Мы вновь сидим в лекционном зале после короткого и невеселого завтрака. Тощий и Алые Губы беспокойно ерзали за отдельным столом, все остальные держались от них подальше. Судя по виду, за день им не удалось сомкнуть глаз. Странная тишина висела надо всем: над столом, стульями, тарелками с окровавленной едой; она напоминала облачко испарений над сосудом с кислотой. Обеденный зал казался более пустым, чем обычно – наших сопровождающих не было. Мы все отчасти ждали, что во время завтрака Тощего и Алые Губы уведут. Но никто не пришел. Кажется, Алые Губы и Тощий несколько успокоились. По крайней мере, когда мы после завтрака шли в лекционный зал, они держались не так нервно.

Мне тоже легче, но по другой причине: я больше не пахну. Во всяком случае, не настолько, чтобы привлечь внимание. Быстрое мытье в пруду, видимо, помогло. По крайней мере никому больше не мешает мой запах. Или, может быть, после вчерашнего все стали менее чувствительны к нему. Как бы то ни было, я от этого только выигрываю.

Директор говорит, неподвижно стоя за кафедрой. Внутри у него кипит гнев, но он хорошо прячет его за своими отточенными как скальпель словами. Он не поднимает брови, не дергает головой. Он говорит со скучающими интонациями человека, читающего эпитафию незнакомцу, как будто не обвиняет никого в имевшем место серьезнейшем нарушении правил. Его голос звучит плавно: он словно слегка поигрывает острым как бритва клинком.

– Полагаю, вы неплохо провели время. Но последствия… Ваши действия имели определенные последствия. – Он даже не смотрит в сторону Алых Губ и Тощего, которые особенно прямо застыли в своих креслах. – В нашем обществе правила предельно ясны. Поймать и убить гепера – тяжкое преступление, караемое высшей мерой наказания. Убей – и ты умрешь. Тем не менее вчерашнее убийство не было – в техническом смысле – противозаконным. Оно являлось частью подготовки к объявленной Дворцом Охоте на геперов. Как таковое оно подпадает под законы, относящиеся к Охоте.

Алые Губы и Тощий слегка расслабляются.

– Но последствия все-таки имели место. Гепер, каким бы старым и истощенным он ни был, убит. Его больше нет. Годы научных исследований остались без результатов. Его смерть не должна остаться безнаказанной. Преступление против гепера – это преступление против Дворца. Таким образом, оно не должно остаться без последствий. Наказание должно быть приведено в исполнение.

Алые Губы и Тощий вновь застывают.

– Разумеется, – продолжает Директор, окидывая взглядом зал и останавливаясь на них, – с вами ничего нельзя поделать.

Они склоняют головы набок.

– Мы слишком много в вас вложили, – поясняет Директор, – искать вам замену, когда до Охоты осталось всего ничего, – это шаг, на который мы не можем пойти. – Он умолкает, глядя на пустые места в заднем ряду. – Но кто-то все-таки должен быть наказан. Чтобы никому не пришло в голову, что правительство утратило хватку. Тяжкое преступление требует смертной казни. Или двух. Или трех. Или семи.

Его следующие слова остры как бритва:

– Думаю, вы заметили отсутствие сопровождающих.

Двусмысленное заявление. Но нет. По спине у меня пробегает холодок. Он молча переходит к другой кафедре, стеклянной.

– Итак, покончив с неприятными моментами, я хотел бы сообщить вам приятные новости. Дворец поручил нам провести бал. На нем будут присутствовать сотни гостей: высокопоставленные чиновники, влиятельные фигуры, их жены и любовницы. Нас предупредили довольно поздно, но мы сможем выделить на это время завтра. Раньше Институту приходилось проводить в своих стенах множество балов, так что подготовка не займет много времени. Нужно только смахнуть пыль. Мы будем готовы. И вы тоже. Мы отменяем все мероприятия по подготовке. В конце концов, зачем нужна эта подготовка, если вам требуется всего лишь догнать их и съесть. – Он приподнимает рукав, как змея, сбрасывающая кожу, и легонько почесывает костлявое запястье.

– Еще кое-что. Бал будет освещать пресса. Мы хотим, чтобы вы все выглядели как можно лучше. Через пару часов прибудут портные, чтобы снять с вас мерки. Они будут возиться с вами остаток ночи. – Он проводит рукой по залитым гелем волосам. – На следующую за банкетом ночь начнется Охота. Все гости останутся здесь до ее начала. Так что вас будут провожать сотни зрителей и пресса. Должно быть, это будет весьма запоминающееся событие.

Он смотрит на нас и принимается почесывать запястье.

– Ну что вы так окаменели? Вы бы видели свои глупые перепуганные лица. Я знаю, о чем вы думаете: вы боитесь, что сотни гостей тоже кинутся вслед за геперами. Не беспокойтесь. Это здание в ночь Охоты будет заперто за три часа до заката. Полностью запечатано. Никто не сможет выйти наружу, кроме охотников.

Не говоря больше ни слова, Директор, по своему обыкновению, растворяется среди теней, и на его месте появляется Платьице. Это происходит с такой регулярностью, что я уже начинаю думать, не представляют ли они одну личность. Если бы их телосложение не было таким разным – он худой, она весьма упитанная, – я бы задумался об этом куда более серьезно.

После ухода Директора напряжение спадает. Платьице обладает гораздо меньшим присутствием, и обычно ей настолько нечего сказать, что мы не сразу понимаем, что на этот раз она говорит что-то важное:

– …потому мне поручили рассказать вам кое-какие тонкости относительно предстоящей Охоты. На рассвете ночи перед Охотой геперам сообщат, что Купол поврежден – один из фотоэлементов отказал, и существует вероятность того, что на закате он не поднимется. В качестве меры безопасности все они должны немедленно перейти во временное убежище, обозначенное на карте, которой мы их снабдим. Путь туда должен занять восемь часов – чтобы они не мешкали, если хотят добраться туда до заката. Временное убежище обеспечит их водой, питьем и хорошими запорами. Они должны будут вернуться спустя неделю. Вопросы?

Физкультурник поднимает руку:

– Не понимаю. Если они доберутся туда до заката, то окажутся в безопасности до того, как мы выйдем отсюда. Это должна быть Охота, а не осада.

Судя по подергивающимся головам, Физкультурник задал вопрос, который мучает всех.

Платьице не выглядит смущенной и медленно почесывает запястье.

– Вы сегодня немного возбуждены, не можете сосредоточиться? Вы забыли о легковерности геперов. Они поверят во все, что мы им скажем. В конце концов, мы их приручили, мы знаем, как на них надавить. – Ее лицо неожиданно становится строгим. – Нет никакого убежища. Никакого здания, никаких ставен, никаких стен, ни единого кирпича. Геперы будут полностью в вашей власти.

За этим следует такое громкое причмокивание, что не слышно дальнейших слов.

– …запас оружия, – завершает Платьице фразу.

Физкультурник снова поднимает руку:

– Что вы имеете в виду под «запасом оружия»?

Платьице самодовольно почесывает запястье. Она отвечает не сразу, зная, что мы внимательно слушаем.

– Эта Охота значительно отличается от предыдущих. Мы решили вооружить геперов. Это, вне всякого сомнения, замедлит Охоту, сделает ее сложнее и позволит вам насладиться ею как следует. Выше ставки, больше удовольствие.

– Вооружить их? Каким оружием? – интересуется Мясо. В его вопросе больше любопытства, чем тревоги.

На большом экране нам показывают копье и кинжал. Я узнаю в них те, которые носит – и которые кидала в меня – та самка.

– Поначалу мы надеялись, что геперы сумеют научиться обращаться с кинжалами и копьями. Они выучились, но недостаток физической силы делает это оружие в их руках не опаснее зубочисток. К счастью, впрочем, наши сотрудники сумели сконструировать более серьезное оружие. Кое-что, что может действительно ранить. И возможно, покалечить.

Почесывание запястий, начавшееся, когда нам показали копье с кинжалом, неожиданно прекращается.

– Какое оружие? – осторожно спрашивает Мясо.

Платьице поворачивается к нему, и в ее взгляде не остается ничего от женщины в цветастом наряде.

– Вот это, – шепчет она, и на экране появляется другое изображение.

Это выглядит как прямоугольная чашка, закрытая стеклом, из-под которого выглядывают три лампы. Поверхность оружия покрыта зеркальным металлом. На другом его конце видна большая хромированная кнопка.

– Это трехламповый излучатель. Он способен испускать убийственные вспышки света. Нажмите на расположенную сзади кнопку – и получите луч света – не ртутного, что вы, – длящийся до двух секунд. Луч будет довольно сильным, интенсивностью около девяноста пяти люмен, и при первом контакте причинит глубокий и болезненный ожог. Если задержать его на секунду, он вызовет рвоту и потерю сознания. Если вы посмотрите прямо на луч, то ослепнете. Возможно, навсегда.

За этим следует такая тишина, что, как в поговорке, можно услышать, как падает волосок со шкуры гепера.

– Это самая низкая мощность.

Молчание.

– А сколько у него установок мощности? – интересуется Мясо.

Платьице делает театральную паузу и произносит:

– Пять. На самой высокой мощности один выстрел может прожечь в вас дыру – он впятеро сильнее полуденного солнца.

Плавно, как столб дыма, поднимается рука Пепельного Июня.

– Сколько?

Вопрос кажется неопределенным, но Платьице понимает, о чем речь.

– Пять. Каждый гепер получит по излучателю. Каждый излучатель имеет три заряда. Дальность действия – около тридцати футов. – Она поджимает губы, как будто пытаясь высосать застрявшие между зубами кусочки.

В зале очень, очень тихо.

– Зачем? – снова спрашивает Мясо.

Этот вопрос также неоднозначен, но Платьице снова с легкостью понимает, что он имеет в виду.

– Мы делаем это для вас, дорогуша. Чтобы эта Охота действительно осталась в памяти, чтобы ее азарт превзошел все, что было раньше.

Никто не двигается и, кажется, не дышит. Шевелится только ее платье, колышется вокруг объемистого тела, вышитые подсолнухи и папоротники взлетают с каждым его движением.

– Строго говоря, мы не только хотим увеличить способность геперов противостоять охотникам, но и усилить конкуренцию между охотниками. – Она говорит механическим тоном, будто читает заранее выученный текст. – Это, вне всякого сомнения, сделает Охоту намного более интересной, а победу в ней – более сладкой.

– Как вы собираетесь ее усиливать? – интересуется Пепельный Июнь, глядя на остальных; она говорит тихо, ее голос едва слышен в просторном зале. – В смысле, конкуренцию между нами?

– Чуть позже мы раздадим всем вам кое-какое снаряжение. Ничего такого, что действительно может помочь убить гепера, но это сделает погоню интереснее. Снаряжение разработано так, чтобы дать вам преимущество над другими охотниками. Вероятно. Это только прототипы, так что мы не можем с полной уверенностью сказать, что оно обладает заявленными свойствами.

– Что это за снаряжение? – Пресс заинтересованно наклоняется вперед.

– Ну, некоторые из вас получат обувь, которая благодаря особым свойствам подошвы позволит бежать быстрее. По нашим оценкам, ваша скорость увеличится примерно на десять процентов. Другим достанется солнцезащитный плащ или солнцезащитный крем. Если правильно ими воспользоваться, они могут обезопасить вас от ранних рассветных или поздних закатных лучей. Мы так думаем, во всяком случае. Вы сможете отправиться минут на десять раньше, чем остальные, – вечность в такой гонке, как эта. Некоторым дадут шприц с адреналином. Вы поняли идею. Вещи, которые могут дать вам небольшое преимущество над остальными. Но позвольте мне еще раз подчеркнуть: все эти вещи не были опробованы. Пользуйтесь ими и полагайтесь на них на свой страх и риск.

– Я надеялась на что-то вроде защитного костюма. Против излучателей, – замечает Алые Губы.

– Я бы не беспокоился по поводу излучателей, – произносит Тощий прежде, чем Платьице успевает раскрыть рот. – Они ведь животные. Они даже не сумеют разобраться, как ими пользоваться.

– Можете верить в это, если вам так нравится, – холодно отвечает Платьице. – Если вы думаете, что это даст вам преимущество над другими охотниками, пожалуйста, думайте так. Остальные только рады будут воспользоваться вашим невежеством.

– Не надо со мной так разговаривать…

– Забавно, правда. Я как раз хотела попросить кого-нибудь выступить добровольцем. Спасибо, что вызвались.

– Добровольцем? Для чего?

– Верно, давайте, идите сюда, на сцену. – Платьице снимает с пояса очки и надевает их. – Я бы просила вас всех надеть очки. Кроме вас, – продолжает она, глядя на Тощего.

Тощий медленно поднимается на ноги, его руки помимо воли тянутся к мочкам ушей. Он останавливает себя.

– В чем дело? Что происходит?

– Ничего, через что не пришлось пройти вашим сопровождающим.

– В чем дело? Я не собираюсь никуда идти, – говорит Тощий, садясь обратно.

– Это не проблема, – отзывается Платьице, доставая излучатель. – Кажется, я только что сказала, что дальность действия этой штуки – тридцать футов.

Тощий прижимается к спинке кресла. Он загнан в угол, ему некуда бежать.

– Считайте, что вам повезло. Я поставила его на минимальную мощность. Но, думаю, этого достаточно, чтобы вас впечатлить.

– Подождите! – Голова Тощего дергается вперед, потом в сторону. – Директор сказал, что наказание уже приведено в исполнение. Сопровождающие. Больше нечего…

– Разве что продемонстрировать, как вам повезло не оказаться на их месте. Впрочем, это будет очень облегченная демонстрация, если сравнивать с тем, что выпало на их долю. Вы выживете.

Она нажимает кнопку, раздается щелчок. Острый, яркий луч вырывается из излучателя. Ослепленные вспышкой, мы все прикрываем глаза руками. Все, кроме меня, разумеется. Я вижу, как луч попадает Тощему прямо в грудь. Он пытается заслониться руками, но из его груди идет черный дым. Он падает на пол, как от удара молота, и корчится от боли. Его рот широко раскрыт, но не слышно ни звука. Он перекатывается на бок, и его распухший сухой язык свешивается наружу, изо рта вытекает струйка желтой рвоты.

Платьице отпускает кнопку.

– О, прекратите истерику, – произносит она, проплывая мимо него к выходу.

Нас выводят из зала и ведут на очередную экскурсию по Институту, показывая очередные пустые комнаты и лаборатории. После вчерашней встречи с живым гепером их зубы и анатомические схемы не вызывают никакого интереса. Единственное более или менее интересное место в экскурсии – это кухня. Там к нам присоединяется отпущенный врачами Тощий, он выглядит еще более мрачным, чем обычно. Повара готовят ужин, вырезая огромные куски из коровьей туши. Вся группа собирается вокруг главного разделочного стола, привлеченная запахом и видом окровавленного мяса. Вся, за исключением Пепельного Июня, отошедшей к другому столу, где работает помощник повара. Я следую за ней.

– Это, – говорю я, истекая слюной при виде жареной картошки и макарон, – совершенно отвратительно.

Помощник повара – маленького роста, с черными блестящими глазами – не обращает на меня внимания. Он накладывает еду в большой пластиковый контейнер, затем открывает дверь печи рядом с собой, кидает туда контейнер и с шумом захлопывает ее.

– Еда для геперов, – бормочет он, нажимая на кнопку и отходя прочь.

Я быстро осматриваюсь, чтобы убедиться, что на меня не смотрит никто, кроме Пепельного Июня, и заглядываю в печь. Это не печь. Контейнер исчез, уехал неизвестно куда по темному тоннелю с конвейерной лентой.

К нам приближаются шаги, они звучат по-военному. Это один из сотрудников, лицо у него серьезное, губы плотно сжаты.

– Требуется ваше присутствие, – рявкает он, указывая заостренным подбородком на Пепельный Июнь. – Немедленно.

– В чем дело? – спрашивает она.

Он не обращает внимания на ее вопрос и поворачивается ко мне.

– Ваше тоже. Пройдемте со мной.

Разворачивается на каблуках и направляется к выходу.

Что-то не так. Я чувствую это, когда мы выходим на улицу и идем по вымощенной кирпичом дорожке к библиотеке. Наш проводник не просто торопится, в его походке чувствуется страх. Страх заставляет его идти так быстро. Никто не произносит ни слова.

Входя в библиотеку, я ощущаю себя так, будто иду в логово льва.

Внутри я чувствую тела. Много, где-то две дюжины сотрудников Института и охранников стоят в фойе. Все они в очках. Все напряженно держатся чуть в стороне, ожидая приказов.

«Делай так, чтобы глаза у тебя не бегали».

Никто не двигается. Я жду, пока мои глаза привыкнут к темноте. Здесь холодно.

Ничего хорошего меня не ждет. Единственное, что дает хоть какую-то надежду, – они еще не знают. Не знают, что я гепер. Иначе я бы здесь не стоял. Они бы бросились на меня в ту же секунду, как я вошел.

Я слышу голос прежде, чем вижу его источник.

– Полагаю, вас удовлетворили предоставленные удобства? – ровным тоном произносит Директор. Он стоит в центре комнаты, рядом со столом. Правую сторону его лица освещает ртутная лампа, левая окутана тьмой. Его тонкая словно бритва фигура как будто перерезает невидимую нить. Когда он заговаривает, мне кажется, что даже книги на полках отшатываются от него.

– Да, все чудесно. Спасибо.

Он поднимает голову, как будто наблюдая за взлетевшей птичьей стаей.

– Мы беспокоились из-за зажимов для сна. У нас не было времени подогнать их по вашему размеру. Примите наши извинения.

– Тем не менее они мне подошли.

– Неужели?

– Да.

Он бросает на меня взгляд, который выглядит скучающим, но под ним скрывается холодный интерес. Без предупреждения его ноги неожиданно отрываются от пола, и он прыгает к потолку. Его тело переворачивается в воздухе, и спустя долю секунды зажимы для сна защелкиваются на его ступнях. Те самые зажимы для сна, которыми я никогда не пользовался. Он медленно покачивается вниз головой, как маятник старинных часов. Несмотря на позу, он все еще холодно смотрит мне в глаза.

– Забавно, насколько по-другому выглядит мир из этого положения. Все становится с ног на голову. Вы никогда об этом не задумывались?

– Пожалуй, – отвечаю я.

– Так можно по-другому посмотреть на вещи. Вот почему я сейчас вишу вниз головой и смотрю на вас.

– Сэр?

– Я пытаюсь увидеть вас в другом свете. Пытаюсь понять, что в вас особенного. Почему Дворец выделяет вас из прочих и обращается с вами по-королевски. Потому что лично я не замечаю в вас ничего примечательного. – Он прикрывает глаза, позволяя себе насладиться мгновением темноты.

– По-королевски, сэр?

– Притворяетесь дурачком? Понимаю.

Я молчу.

– Оглянитесь вокруг, – шепчет он, – посмотрите на эту огромную библиотеку, которая вся в вашем распоряжении. Она даже больше, чем мои покои! И вы говорите мне, что с вами обращаются не по-королевски. – Он выпрыгивает из зажимов и приземляется в неприятной близости от меня, на расстоянии вытянутой руки.

Я подавляю желание отойти.

– Знаете, несколько минут назад я получил новый приказ из Дворца. Касательно вас. Опять. – Он умолкает, его глаза нехорошо блестят. – Не так уж много вещей происходило в моей жизни, которых я не мог бы понять. Но такое внимание Дворца к кому-то настолько незначительному, как вы… Что ж, откровенно говоря, я сбит с толку.

– Признаюсь, я не совсем понимаю, о чем вы. Новый приказ, сэр?

– Пожалуйста, без признаний. – Он подходит к ближайшему столу, поглаживает спинку стула и садится. Только сейчас я замечаю два дипломата. На столе. Их крышки отражают свет ртутных ламп. Они стоят, как и все остальные в этой комнате, внимательно ожидая указаний. Но выгладят зловеще.

– Если есть что-то, что я ненавижу, так это когда меня держат в неведении. В этом чувствуется определенное неуважение. И Дворец в течение последних нескольких недель делает это постоянно. Со мной. Странные указания каждый день попадают мне на стол, не сопровождаясь никакими объяснениями и не поддаваясь разумному пониманию. В последнюю минуту они вносят изменения в подготовку к Охоте. К счастью, мой блестящий интеллект позволяет мне найти закономерность во всех этих безумных приказах. Кроме тех, что касаются вас, – заканчивает он с кривой ухмылкой.

Справа от меня замерла Пепельный Июнь. Ее руки опущены, лицо скрыто в тени.

– Я собрал кое-какую информацию о вас. Судя по всему, вы весьма выделяетесь своим интеллектом в школе и вовсе не кажетесь таким тупицей, каким притворяетесь здесь. Говорят, у вас неплохие мозги. Учеба дается вам без труда, несмотря на то, что ваши оценки только чуть выше среднего. Как же там было? А, что вы «не используете в полной мере ресурсы своего необыкновенного интеллекта». Во всяком случае, так говорится в данных, которые мне удалось собрать. – Он задумчиво умолкает. – Может ли это быть причиной того внимания, которое вам достается? Ваш так называемый интеллект? – Он смотрит на меня сверху вниз с неприкрытым отвращением человека, положению которого что-то угрожает. – Скажите мне, в чем, как вы думаете, смысл этой Охоты?

Он проверяет меня. Оценивает опасность.

– В охоте на…

– Только не надо говорить «в охоте на геперов». Потому что ее смысл никогда не заключался ни в охоте, ни в геперах, ни в охоте на геперов. Так что не используйте эти слова ни вместе, ни по отдельности.

– Дело в Правителе, – отвечаю я, неожиданно осмелев.

Он смотрит мне в глаза, но на этот раз без угрозы.

– А мальчик, возможно, и впрямь кое-что понимает. Объясните свой ответ, если угодно.

Я обдумываю это.

– Я бы предпочел промолчать.

Он дергает головой.

– Я бы предпочел, чтобы вы не молчали.

Не сразу, но я все же продолжаю, самым ровным голосом, на который способен:

– Правитель знает, что его популярность в последнее время несколько упала. Это несправедливо, поскольку он действительно способный и современный лидер – лучший, какого знала наша страна за всю свою славную историю. Но наш Правитель заинтересован не столько в собственной популярности, сколько в счастье своего народа. И ничто иное не приносит столько радости и ощущения единства, как Охота. Именно поэтому он своей умелой рукой планирует и проводит Охоты. Разумеется, чистейшее совпадение, что – как показывает история – ничто не поднимает рейтинг лучше Охоты на геперов.

– Именно, – шепчет Директор, прикрывая глаза в экстазе. – Надо же. Чудо-мальчик все-таки сумел меня удивить. – Он чешет запястье. – Но это был простой вопрос. Так, разминка.

Он слегка встряхивает головой, смотрит мне в глаза, и лицо его становится жестче.

– Объясните мне… все это, – говорит он, и его руки взлетают в изящном балетном жесте. – Объясните, зачем понадобилась эта подготовка? В конце концов, кому надо тренироваться, чтобы поймать и съесть гепера? Зачем нужны эти идиотские лекции, мастер-классы, тренировки? И к чему все эти празднества? К чему устраивать этот громкий бал? К чему все эти журналисты и фотографы, которые сейчас наводняют Институт? И зачем, ради всего святого, нам понадобилось вооружать геперов излучателями?

– Я не знаю. Прошу прощения.

– Не извиняйтесь, – говорит он. И ждет.

– Я не знаю.

– Не такой уж и умник, как выясняется. Верно? – Его верхняя губа растягивается в оскале, обнажая клыки. – Вы такой же, как и все тут, все тупицы-сотрудники, которым требуется все разжевывать. И это должен делать я. Безмозглые. Не соображающие. Пустоголовые. – Он запрокидывает голову, не отрывая от меня злого взгляда. – Головы у вас всех пустые, как этот Институт, – горько произносит он. И повторяет уже тише: – Как этот Институт.

Он поворачивается спиной ко мне и смотрит в окно. Когда он говорит, опустошенность в его голосе поражает меня.

– Так было не всегда. Когда-то коридоры гудели от шагов, аудитории наполняли блестящие молодые умы, в лабораториях кипела работа – лучшие ученые проводили там эксперименты. А загоны для геперов! Они были битком набиты геперами, от самых юных до стариков. Наша программа по разведению – моя программа по разведению – должна была вот-вот заработать в полную силу. Это место переполняла энергия, стены буквально искрились ею. У нас была цель, признание, восхищение, уважение, нам даже завидовали. У нас было все. – Он замолкает и застывает на месте, его грудная клетка неподвижна, будто он перестал дышать. – У нас было все, кроме способности себя контролировать.

Он поворачивается к охране и сотрудникам, которые вытянулись вокруг нас, пригвождая каждого ледяным взглядом к стене, как мотылька к картонке.

– Пока однажды у нас не закончились геперы, – продолжает он, разворачиваясь ко мне. – Это будет последняя Охота. Правитель это знает. Но он не хочет резать курицу, которая так долго несла ему золотые яйца. Потому он выдумал способ пользоваться плодами этой Охоты следующие годы. Возможно, даже всегда.

Пепельный Июнь справа от меня не двигается с места. От нее не исходит ни звука.

– Книга. Документальное описание этой Охоты. Публика всегда до безумия интересовалась Охотой. Наши добрые граждане, истекающие слюной над каждой деталью, будут поддерживать продажи книги на высоком уровне десятилетиями. И эта книга не будет сухим плодом труда журналиста. Нет, напротив – гениальный ход! – это будут воспоминания победителя. Победителя этой Охоты.

Он проводит по щеке пальцами вверх-вниз, вверх-вниз.

– Теперь понимаете полную картину? Понимаете, зачем нам понадобился период подготовки? Бал? Толпы репортеров?

Я понимаю. Теперь все это обретает смысл.

– Это все для книги, – шепчу я, – чтобы растянуть Охоту, превратить ее в событие длиной в неделю, чтобы обеспечить материал для книги. Чтобы сделать ее более увлекательной. Чтобы повысить ставки. Чем более захватывающим окажется опыт, тем слаще будет победа.