Текст книги "Охота"

Автор книги: Эндрю Фукуда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Я изучаю его – его скованную, выдающую проблемы с суставами и возраст походку, – и неожиданно до меня доходит, почему он так мрачен. Он понимает, что у него нет шансов. Он не сможет конкурировать с молодыми охотниками. К тому времени, когда он доберется до геперов, на его долю не останется даже костей. Эта Охота для него – сплошная пытка: подобраться так близко и при этом оставаться так далеко. Ничего удивительного, что он в таком настроении. Он как голодный, пришедший на пир и знающий, что ему не достанется даже крошек.

– Тут происходит намного больше, чем кажется, – говорит он, по-прежнему склонившись над стеклянной тарелкой.

Я не знаю, что сказать, а потому жду продолжения. Но он умолкает и присоединяется к остальным. Я остаюсь в одиночестве.

После лабораторий на третьем этаже мы поднимаемся на четвертый. Его проходим довольно быстро – там нет ничего, кроме пустых аудиторий, в которых стулья подняты на столы. В дальнем конце – лекционный зал. Мы заглядываем в дверь. Затхлый воздух пахнет пылью. Никому не приходит в голову туда зайти, и мы двигаемся дальше.

В конце концов мы попадаем на последний этаж – пятый. Весь он занят центром управления. Это шумное и оживленное место – разительно отличающееся от вымерших нижних этажей. Очевидно, что это центр всего Института. Повсюду мерцают экраны мониторов. Сотрудники с папками в руках снуют между столами и компьютерными терминалами. Все они мужчины, одеты в темно-синие однобортные пиджаки с заостренными лацканами и двумя разрезами сзади, узкие, подогнанные по фигуре. Пуговицы на пиджаках излучают тусклый ртутный свет. Наше появление не остается незамеченным, и некоторые украдкой кидают на нас любопытные взгляды. В конце концов, мы Охотники. Мы те, кому повезет попробовать плоть и кровь геперов.

Вместо бетона стены центра управления представляют собой огромные окна от пола до потолка, дающие практически полный обзор окружающих земель. Отсюда кажется, что мы висим в воздухе над залитой лунным светом равниной.

Наша группа направляется к окнам, выходящим на восток. Купол. Они хотят посмотреть на купол.

Издалека он кажется маленьким, как разрезанный надвое мраморный шарик, слегка поблескивающий в свете звезд.

– Там не на что смотреть, – произносит один из сопровождающих. – По ночам они только спят.

– Они не выходят наружу?

– Ночью – почти никогда.

– Им не нравятся звезды?

– Мы. Им не нравится, что на них смотрим мы. Мы молча стоим у окна.

– Такое чувство, что они знают, что мы здесь, – шепчет один из охотников.

– Уверен, они сейчас пялятся на нас. Из окон этих хижин.

– Они просто спят, – повторяет сопровождающий. Мы все напрягаем глаза, стараясь различить хоть какое-то движение. Но все спокойно.

– Я слышал, что Купол открывается на рассвете. Сопровождающие переглядываются, не зная, можно ли ответить.

– Да, – отвечает один из них. – Он управляется фотоэлементами. Купол поднимается из земли за два часа до заката и опускается через час после рассвета.

– То есть вручную открыть Купол нельзя? – интересуется Пепельный Июнь. – Отсюда? Есть какая-нибудь кнопка или рычаг?

– Нет. Все управляется автоматикой. – Ему хочется сказать что-то еще, но он прикусывает язык.

– У вас есть бинокли?

– Да. Но там не на что смотреть. Все геперы спят. Все настолько увлечены разглядыванием Купола, что Пепельный Июнь отходит от группы незамеченной. Никем, кроме меня.

Я слежу за ней краем глаза, поворачивая голову, когда она совсем пропадает из поля зрения.

Она подбирается к дальнему концу зала, где стену занимают три ряда мониторов, подключенных к камерам безопасности. Под мониторами сидит сотрудник, его голова слегка двигается из стороны в сторону: он следит за изображением. Пепельный Июнь подбирается к мужчине все ближе, пока прядь ее волос не щекочет ему лоб.

Он быстро оборачивается. Она чешет запястье, извиняется, чешет запястье сильнее, чтобы вся ситуация выглядела ничего не значащей случайностью. Он поворачивается на стуле лицом к ней и встает на ноги. Судя по всему, сотрудник совсем юн и неопытен, и ему требуется несколько секунд, чтобы понять, кто перед ним. Молодая девушка. Очень красивая молодая девушка. Этот парень, чей мир состоит из бесконечного наблюдения за мониторами, сбит с толку неожиданным появлением живой плоти. Пепельный Июнь еще почесывает запястье, пытаясь его успокоить. Спустя мгновение он сам принимается чесать запястье – сначала нерешительно, потом быстрее и увереннее. Его глаза фокусируются и загораются.

Она что-то говорит, но я слишком далеко, чтобы расслышать. Он отвечает, становясь, наконец, более энергичным, и показывает ей на мониторы. Она задает еще вопрос, разворачиваясь к мониторам и пододвигаясь ближе к нему. Он это замечает, и когда отвечает, голова его с энтузиазмом подергивается.

Вне всякого сомнения, она неплохо освоила искусство флирта. И она что-то задумала.

Пепельный Июнь поднимает изящную длинную руку и указывает на один из мониторов. Рука плавно возносится, как восклицательный знак в конце заявления: «Я прекрасна». Эта рука всегда имела на меня какое-то странное воздействие, особенно летом, когда Пепельный Июнь носила блузки с коротким рукавом, и я, сидя позади нее, мог наслаждаться зрелищем ее ничем не прикрытых совершенных рук. Они не слишком тонкие и не слишком толстые – идеальной формы, говорящей одновременно о силе и изяществе. Даже легкие веснушки, покрывающие их и становящиеся ярче у того места, где плоть прячется под рукавом, кажутся скорее соблазнительной чертой, чем изъяном.

Я медленно двигаюсь ближе к Пепельному Июню и встаю за небольшой колонной. Выглянув из-за колонны, замечаю, что она придвинулась еще ближе к охраннику. Над ними тускло светят мониторы, показывая изображение с камер безопасности. Как минимум половина из них направлена на Купол.

– Неужели они работают все время?

– Двадцать четыре часа, семь ночей в неделю, – гордо отвечает он.

– И неужели перед ними всегда кто-нибудь сидит?

– Ну, раньше у нас тут круглосуточно сидел служащий, но потом… потом политика изменилась.

– Изменилась?

Он долго молчит.

– Да ладно вам, мне можете сказать, – настаивает Пепельный Июнь.

– Только никому не рассказывайте, – шепотом предупреждает ее служащий.

– Ладно. Это будет наш с вами секрет.

– Некоторых сотрудников настолько захватывало наблюдение за геперами, что они…

– Да?

– Они теряли разум, сходили с ума от желания и бежали к деревне геперов.

– Но над ней же Купол.

– Нет, вы не поняли, они выбегали туда днем.

– Что?

– Срывались и бежали прямо из этого кресла. Вот они сидят и смотрят в монитор – а вот уже несутся по лестнице и выбегают из ворот.

– Несмотря на солнце?

– Они будто забывали об этом. Или это для них больше не имело значения. – На секунду он умолкает. – Поэтому пришлось изменить порядок. Во-первых, пришлось прекратить запись – нелегальными копиями иногда торговали из-под полы на улице. И во-вторых, перед рассветом все отсюда уходят.

– То есть днем за центром никто не следит.

– Не только никто не следит, но и – вот, присмотритесь – на окнах нет ставен. Их сняли. Так что теперь днем сюда светит солнце. Лучшая охранная система. Никто не заходит сюда после рассвета. Никто.

Следует пауза, и я уже думаю, что разговор окончен, когда Пепельный Июнь неожиданно произносит:

– А что это за большая синяя кнопка? Овальная, вон там.

– Мне на самом деле не положено об этом говорить.

– Да бросьте, я никому не скажу.

Молчание.

– Я никому не скажу и о том, что вы мне рассказали. Я же понимаю, что вас могут за это уволить, – настаивает Пепельный Июнь, и в ее голосе появляются угрожающие нотки.

– Это кнопка запирания дверей, – наконец отвечает он.

– То есть?

– Она запирает здание, все входы, все окна. Если ее нажать, никто не сможет покинуть здание, пока кто-нибудь не нажмет кнопку еще один раз.

Его голос тонет в шуме, производимом приближающейся группой. Они наконец отошли от окна и сейчас, переговариваясь, идут через зал к мониторам. Я незаметно сливаюсь с толпой. Думаю, никто не заметил моего отсутствия.

К тому времени, когда они подходят к мониторам, сотрудник успевает вернуться в кресло, и его голова, следуя за взглядом, вновь двигается из стороны в сторону и покачивается вверх и вниз. Кто-то из сопровождающих монотонно рассказывает об устройстве и назначении камер и о том, что отсюда можно наблюдать за каждым уголком Института. Его никто не слушает, все не сводят глаз с мониторов, показывающих Купол. Они все еще пытаются высмотреть геперов.

За исключением меня. Я наблюдаю за Пепельным Июнем.

Она опять ускользнула от группы и бесцельно ходит поблизости. Или делает вид, что бесцельно. Что-то в ней – возможно, то, как она наклоняется, чтобы заглянуть в бумаги на рабочих столах, или присматривается к панели управления, усеянной кнопками и выключателями, – наводит на мысли о собранности и цели. Она старается не привлекать внимания, но в ее случае это почти невозможно. Она охотница, она девушка, она красива. Ее присутствие словно обдает жаром. Вскоре на нее глядят все сотрудники поблизости. Наконец она сама это замечает и сдается. Присоединяется к нам у мониторов и молча смотрит, слегка запрокинув голову. Не шевелится, и по ней невозможно ничего понять.

Я стою сзади и не могу оторвать взгляда от ее волос, водопадом спадающих по плечам: в темноте они тускло блестят. Она что-то задумала, что-то, связанное с центром управления, – я не могу избавиться от этого чувства. Она ищет информацию. Не знаю, в чем дело, но в одном я уверен: она играет в игру, о которой пока не подозревают остальные охотники.

Обедаем мы этой ночью поздно; уже после полуночи нас ведут в большой зал на первом этаже и усаживают за круглый стол. Никто из сопровождающих не остается с нами, они отходят к своему собственному столу где-то у темных стен зала. Без их молчаливого присутствия охотники чувствуют себя естественнее, мы расслабляемся, становимся разговорчивее. За обедом я впервые могу нормально познакомиться с остальными.

Сначала мы говорим в основном о еде. Нам предлагают такие виды мяса, о которых мы раньше только читали, но никогда не пробовали. Пустынный заяц, суриката, гиена, кенгуровая крыса. Свежая дичь из Пустошей. По крайней мере так нам говорят. В качестве главного блюда нам подают кое-что особенное: гепарда. Мясо, которое обычно едят только высокопоставленные чиновники на свадьбах. Гепарда трудно поймать: не из-за скорости – даже самый медленный из нас может его обогнать, – а из-за того, что они очень редки.

Каждое блюдо, разумеется, подают влажным и кровавым. Мы обмениваемся замечаниями по поводу текстуры мяса, и все согласны с тем, что его вкус намного превосходит синтетику, которую мы вынуждены есть обычно. Кровь стекает по нашим подбородкам, собираясь в специальные чаши на столах. Мы выпьем эту густую смесь из крови разных животных в конце обеда.

На столе нет того, в чем я сейчас отчаянно нуждаюсь: воды. Прошла целая ночь с тех пор, как я в последний раз пил дома, и я начинаю чувствовать обезвоживание. Язык – сухой и распухший – напоминает комок ваты, зачем-то оказавшийся у меня во рту. Последний час у меня слегка кружится голова. Моя чаша для крови постепенно наполняется. Я выпью все: кровь достаточно жидкая, и в ней есть вода. Так сказать.

– Слышал, тебя запихнули в библиотеку, – говорит мой сосед, мужчина лет сорока, крепкий, с широкими плечами. Он президент ОЗГОЛ (Общества по защите и гуманному обращению с лошадьми). Его внушительный живот не умещается под столом. Про себя я называю его Мясо.

– Ага, – отвечаю я, – хреново, приходится идти туда под открытым небом. Вы, ребята, наверное целый день тут развлекаетесь, пока я сижу там и скучаю в одиночестве.

– Меня бы комендантский час на рассвете просто бесил бы, – говорит Мясо с набитым ртом. – Вот так взять, бросить все и всех и уйти. И сидеть там весь День в одиночестве посреди пустыни и солнечного света.

– Тебе достались все эти книги, – произносит Пепельный Июнь, сидящая по другую руку от меня. – На что ты жалуешься? Можешь там изучить какие-то охотничьи техники и опередить нас.

Я замечаю, что тощий пожилой человек, с которым мы говорили в библиотеке, незаметно почесывает запястье. Затем заталкивает в рот кусок печени гиены. Его я прозвал Тощим.

– Я слышала, – вступает в разговор еще одна охотница, – что эта библиотека принадлежала какому-то ученому, который строил дикие теории насчет геперов. – Женщина, лет тридцати пяти – опасный возраст, когда физическая крепость сочетается с опытом и умом, – сидит напротив меня. Она говорит, не поднимая глаз от тарелки. У нее черные как смоль волосы, зачесанные назад, чтобы подчеркнуть бледный заостренный подбородок. Чувственные полные губы, алые от крови, как свежая рана. Когда она говорит, рот у нее раскрывается так, будто она не считает необходимым использовать для этого обе половины лица. Ленивый оскал. Я называю ее Алые Губы.

– Откуда вы это слышали? – спрашиваю я.

Алые Губы поднимает взгляд от кровавой тарелки и пристально смотрит на меня.

– О чем, о библиотеке? Я расспрашивала о вас, – отвечает она, по ее голосу ничего невозможно понять. – И о том, почему вас поместили там. Мой сопровождающий много знает. Он довольно болтлив, если задать ему правильный вопрос. Сказал, чтобы мы вас не слишком жалели – вам достался роскошный вид.

– Тот же, что и у вас. Только на отшибе.

– Но ты-то ближе! – восклицает Мясо, и кровь брызжет у него изо рта. Кусок полупережеванной кроличьей плоти вылетает и приземляется рядом с тарелкой женщины. Прежде чем Мясо успевает шевельнуться, она хватает кусочек и сует его в рот. Он бросает на нее злобный взгляд и вновь поворачивается ко мне. – Но ты ближе к Куполу. К геперам.

В этот момент все головы поворачиваются в мою сторону.

Я быстро откусываю большой кусок мяса, медленно пережевываю его, пытаясь выиграть время, и принимаюсь быстро чесать запястье.

– Да, меня от них отделяет всего-то миля освещенной солнцем пустыни. А ночью бронированный стеклянный купол. Все равно что оказаться на другой планете.

– Это место проклято, – говорит Алые Губы. – В смысле, библиотека. Со временем оно сводит с ума. Дело в расстоянии. Быть так завораживающе близко к ним. Так близко, что чуешь их запах. И не иметь ни малейшей возможности до них добраться. Каждый, кто там жил, рано или поздно поддавался. Обычно рано.

– Я слышал, это и произошло с Ученым, – замечает Мясо, – несколько месяцев назад он не смог противостоять желанию. Вышел на закате и пошел прямо к Куполу. И стоял там, прижавшись лицом к стеклу, как ребенок у витрины магазина игрушек. Он попросту забыл о времени и… привет, солнышко! – Он пожимает плечами. – Так по крайней мере думают. Никто не видел, как это произошло. Они нашли его одежду на полпути между библиотекой и Куполом.

– Судя по тому, что я слышала, невелика потеря, – фыркает Алые Губы. – Он был абсолютно бесполезен. Они заглянули в материалы его исследований после того, как он исчез. Все тетради и дневники были заполнены абсолютной чушью.

Приносят десерт – мороженое. Это одно из немногих блюд, которые не заставляют меня делать вид, что мне хочется есть. Я жадно глотаю его, останавливаясь, только когда мой лоб пронзает острая боль. Остальные охотники продолжают набивать рот, включая двоих слева от меня.

Им чуть больше двадцати, они студенты колледжа. Он учится на факультете физкультуры, она еще не выбрала специальность. У обоих, мягко говоря, неплохая физическая подготовка. У него под одеждой ходят ходуном мускулы, хоть он и не выставляет их напоказ. Она, напротив, носит довольно смелые наряды, демонстрирующие всем мышцы ее пресса. Кроме того, они хороши собой: у обоих мраморно-белая сияющая кожа, прямые носы и выдающиеся скулы. И Физкультурник, и Пресс ходят легкой походкой, свидетельствующей о силе и ловкости. Но оба совершенно безмозглы.

Это очевидно: они фавориты Охоты. Один из них станет победителем, а второй получит оставшихся геперов. Неудивительно, что Тощий не слишком рад.

Платьице появляется словно из ниоткуда, и ее пронзительный голос эхом отдается в зале, как звон разбитой тарелки.

– Ну что, вы довольны обедом? – спрашивает она. По всей видимости, сама она довольна: с ее подбородка все еще стекает кровь.

– Пора продолжить нашу экскурсию. На самом деле мы шли так быстро, что успели почти все запланированное на ночь. Нет, нет, правда, вам следует слегка притормозить. На такой безумной скорости вы ничего не запомните.

Тощий кидает на меня взгляд, как будто хочет сказать: «Ну что? Разве я тебе не говорил? Это все только для того, чтобы бессмысленно потянуть время».

– Итак, – продолжает Платьице, – единственное, что осталось в расписании, это визит к Куполу. Тут вам действительно повезло. Нет, конечно, мы вряд ли увидим хоть одного гепера, они спят по ночам, но их запах там очень силен. Всю жизнь бы там стояла, правда.

Вокруг стола раздаются щелчки шейных позвонков.

– Ну так что? Пойдем?

Мы все поднимаемся, дожидаемся своих сопровождающих и отправляемся в путь.

По быстрым шагам, по тому, как на лестнице мы перескакиваем через ступеньки, по силе, с которой распахиваются двери здания, по возбужденному выражению даже на лице Тощего, по легким подергиваниям голов я понимаю, что всех сводит с ума голод.

Как будто по какому-то соглашению, все молчат. Единственный звук – наши шаги, сначала по мраморным полам, а потом – чуть тише – по вымощенной кирпичом дорожке. Даже когда мы проходим мимо библиотеки, никто не произносит ни слова. Только Тощий с интересом заглядывает внутрь, а потом переводит взгляд на меня, как будто интересуясь, почему она досталась именно мне. Когда кирпичная дорожка заканчивается и мы ступаем на каменистую землю Пустошей, кажется, что никто не смеет даже дышать, настолько все лишились дара речи.

– К этому нельзя привыкнуть, – наконец произносит один из сопровождающих. Мы ускоряем шаг.

Я беспокоюсь, что возбуждение заставит всех перейти на бег. На самом деле сейчас им легко будет сорваться с места. Если это произойдет, я выдам себя. Я не умею бегать, по крайней мере не так, как все остальные. Мне с ними не сравниться ни в скорости, ни в выносливости. Я все еще помню, как в первом классе мои одноклассники проносились мимо меня, а я медленно ковылял, как будто в бассейне с ртутью. «Всегда падай, – говорил отец, – всегда делай вид, что споткнулся и растянул лодыжку. Тогда сможешь отсидеться».

– Эй, – говорю я, обращаясь одновременно ко всем и ни к кому конкретно, – мы же никак не сможем попасть внутрь?

– Нет, – отвечает мой сопровождающий.

– Наверное, мы даже не увидим ни одного гепера, верно?

– Нет, в это время они все спят.

– То есть мы увидим только то же, что и сейчас, но ближе?

– Что?

– Ну, только хижины, пруд и веревки для белья. И все. Так?

– Ага.

– Скучно, – осмеливаюсь сказать я.

Вся группа принимает это за чистую монету, и их возбуждение несколько спадает. Они идут медленнее.

Через пятнадцать минут мы приближаемся к Куполу. Его размер захватывает нас врасплох: он возвышается над нами и закрывает больше земли, чем я думал. Алые Губы начинает подергивать головой. Пресс напрягается в предвкушении. Физкультурник, идущий рядом со мной, запрокидывает голову и принюхивается.

– Я чувствую их запах. Я чувствую запах геперов! – кричит Тощий, и его хриплый голос разрывает тишину. Остальные вскидывают головы, их шейные позвонки щелкают, носы жадно втягивают воздух.

Где-то в пятидесяти ярдах они все теряют над собой контроль и срываются на бег. Я бегу за ними, стараясь двигаться как можно быстрее. Их невозможно разглядеть – они превратились в скопление размытых пятен, ноги поднимаются и опускаются, руки летают вперед-назад. В их движениях нет ни изящества, ни порядка, это беспорядочная мешанина прыжков и бросков.

Когда мне удается их догнать, они уже прижались к стеклу и слишком поглощены тем, что скрывает Купол, чтобы заметить мое опоздание. Внутри около десяти глиняных хижин. Они равномерно распределены по деревне, половина возвышается поблизости от пруда. Пруд выглядит очень интересно. Во-первых, из-за самого факта его существования посреди пустыни, а во-вторых, из-за идеально круглой формы. Разумеется, он искусственного происхождения.

Рядом с технологическими чудесами вроде пруда и Купола глиняные хижины кажутся доисторическими жилищами. Неровные, выщербленные стены. В них проделаны маленькие оконца без рам. Фундаментом каждой хижине служат два круга из грубо пригнанных прямоугольных камней.

– Ничего не вижу, – говорит Мясо.

– Да в любом случае все они спят, – отзывается кто-то из сопровождающих.

– Принюхайтесь, я чувствую их запах. Сильнее, чем обычно, – замечает мой сопровождающий.

– Ненамного, – отвечает ему его товарищ на другом конце группы.

– Намного, – настаивает мой сопровождающий, – сегодня намного сильнее пахнет. Наверное, они тут много бегали и потели днем. – Он хмурится и поворачивается в мою сторону. – Очень сильный запах сегодня. Странно.

Я силой стараюсь держать себя в руках. Пахнет от меня. Я знаю, но не могу шевельнуться или сделать что-то, что привлечет ко мне внимание. Поэтому пытаюсь его отвлечь.

Вопросом.

– Пруд глубокий? – интересуюсь я.

– Не знаю. Думаю, утонуть в нем можно. Впрочем, ни один гепер еще не утонул, эти твари плавают как рыбы.

– Не может быть, чтобы он тут сам появился.

– Посмотрите на гения, – произносит Тощий и сплевывает в песок.

– А стекло Купола пористое? – спрашивает Пресс. До этого она не произносила ни слова, так что я даже не сразу понимаю, что этот милый голосок принадлежит ей. – Я чувствую запах геперов. Настолько лучше искусственных имитаций, которые продают в магазинах.

– Кажется, в последние несколько минут он усилился, – вторит ей Физкультурник.

– Должно быть, действительно пористое. Я действительно чувствую их запах! – восклицает Пресс.

– Я так не думаю, но сегодня в воздухе прямо стоит их запах, – задумчиво произносит мой сопровождающий. – Солнце село уже много часов назад. Почти восемь. Не должно было остаться такого запаха. – Он сильнее втягивает воздух. Медленно поворачивается в мою сторону, и его ноздри раздуваются, напоминая расширившиеся от удивления глаза.

Я отхожу от группы.

– Обойду Купол, посмотрю, может, с другой стороны увижу что-нибудь интересное.

К счастью, ко мне никто не присоединяется. На другой стороне, под защитой глиняных хижин, я плюю на ладони и протираю подмышки. Отвратительная процедура, но единственная альтернатива – быть растерзанным на тысячу кусочков.

Когда я возвращаюсь, они уже готовы идти обратно.

– Запах пропал, – говорит Тощий с выражением смертника, – и смотреть не на что, все геперы спят.

Мы с неохотой отправляемся в обратный путь, приволакивая ноги. Все молчат. Я плетусь сзади, с подветренной стороны.

– Звезды сегодня, – произносит кто-то.

Это Пепельный Июнь, она обернулась и смотрит на меня.

– Слишком светло на мой вкус, – отвечаю я.

Она двусмысленно чешет запястье, поднимая взгляд к небу.

– Эти геперы – совсем как животные в зоопарке, – продолжает она, – все время спят.

– Сопровождающие говорят, что они от природы боязливы.

– Глупые животные, – резко бросает она, – им же хуже.

– В каком смысле?

Она, к моему удивлению, замедляет шаг, пока мы не оказываемся с ней рядом.

– Сам подумай, – поясняет она, – чем больше добыча знает об охотнике, тем больше у нее стратегических преимуществ. Если бы они не спали сейчас, то знали бы, сколько нас, сколько мужчин и женщин, наш возраст…

– Это если они знают об Охоте.

– Должны знать. Им же дали оружие.

– Это еще ничего не значит. Кроме того, это «стратегическое преимущество» им все равно ничем не поможет. Что бы они ни делали, Охота закончится спустя максимум два часа.

– Спустя час, если это будет зависеть от меня, – шепчет она. Очевидно, она хочет, чтобы это услышал только я. Я украдкой бросаю на нее взгляд. С тех пор, как мы приехали сюда, она вела себя скромнее, не привлекала всеобщее внимание, не выглядела такой звездой, как в школе, – старалась казаться незаметной. Разумеется, она все равно притягивала взгляды благодаря своей привлекательности, но не демонстрировала ее так неприкрыто.

Из Пустошей дует ветер, бросая пряди волос на ее бледное лицо. В ее глазах, холодных в свете луны и звезд, видно беспокойство. Неожиданно она наклоняется завязать шнурок. Я тоже останавливаюсь. Она возится долго, развязывая и завязывая шнурки и на втором ботинке.

Когда Пепельный Июнь наконец поднимается, группа успевает уйти далеко вперед.

– Знаешь, я так рада, что ты здесь, – тихо произносит она. – Хорошо, когда с тобой… друг.

Тишину какое-то время нарушает только звук пустынного ветра.

– Думаю, нам нужно объединиться, – предлагает она, – мне кажется, мы можем друг другу помочь.

– Я лучше всего работаю в одиночку.

Помолчав, она спрашивает:

– Ты много читал о прошлой Охоте?

– Ну, как все.

Я лгу: я избегал книг и статей, избегал любого упоминания об Охоте.

– Я много читала о ней. Намного больше, чем все остальные. Фанатично, можно сказать. Много лет я была буквально одержима этой мыслью. Я читала книги, подписывалась на журналы, прочесывала библиотеки в поисках каждого клочка информации. Даже слушала радиоинтервью с победителями прошлых Охот, несмотря на то, что они в основном хвастливые идиоты. В любом случае, все то, что ты узнаешь в следующие несколько ночей, я уже знаю. Много лет как.

– Приятно слышать, – отвечаю я, не до конца понимая, к чему она клонит. Но это правда: она состоит во всех посвященных геперам школьных обществах и клубах.

– Слушай, это известный факт. Большая часть охотников уже это знает, но ты, судя по всему, и не догадываешься, так что давай я тебе объясню. Все дело в союзах. Победителем обычно становится тот, кто сумел заключить самый удачный союз. Всегда. Так было на прошлой Охоте. И на всех Охотах до нее. Если ты сумеешь собрать хорошую команду, ты выиграешь. Все просто.

– Тогда почему бы тебе не объединиться с кем-то из других охотников? Все знают, что главное в Охоте – грубая сила и физическая подготовка. А в этой области я не конкурент другим. Посмотри на студентов колледжа, они выглядят очень внушительно. Даже у старика больше шансов, чем у меня: чего ему не достает в силе, он компенсирует хитростью и опытом. А женщина? Кажется, она знает, что делать. У нее есть и ум, и ловкость. Вместе с ней вы можете выиграть.

– Это вопрос доверия. Ты единственный, кому я могу доверять.

– Тогда поверь мне, со мной ты проиграешь.

– Ты не хочешь даже попытаться?

– Разумеется, хочу. Я хочу добраться до этих геперов не меньше, чем все остальные. Но я реалист.

– Послушай, – произносит она, положив руку мне на грудь и не позволяя идти дальше, – ты можешь пойти один, и тогда у тебя действительно не будет ни малейшего шанса. Или мы можем объединиться, и вместе у нас будет шанс. Но если ты собираешься действовать без плана, то окажешься с пустыми руками.

Она права, но не совсем в том смысле, в котором думает. Я лучше, чем кто-либо, знаю, что мне нужен план. Без него я не просто проиграю Охоту, я лишусь жизни. Если я не разработаю какую-то стратегию, на Охоте станет ясно, кто я такой.

У меня есть план, и он довольно прост: выжить. И все. Следующие несколько ночей не привлекать к себе внимания. А потом, перед Охотой, имитировать травму. Сломанную ногу. На самом деле мне придется не просто имитировать – мне придется действительно сломать ногу. Я устрою истерику по поводу того, как мне не везет, что я вот так вылетел из Охоты. Я примусь драться со служащими, когда охотники отправятся в Пустоши, а я останусь лежать в постели, закованный в гипс. Так что все верно, она права, мне нужен план. И он у меня уже есть. Однако в него не входит союз с ней.

– Слушай… я понимаю. Но одному мне всегда лучше.

В ее глазах что-то мелькает, как будто она вот-вот сломается.

– Почему ты так со мной поступаешь?

– Что?

– Почему ты меня отталкиваешь? Все эти годы.

– О чем ты? Мы с тобой даже толком не знакомы.

– Интересно, почему же? – говорит она и ускоряет шаг, чтобы догнать остальных.

Ветер развевает ее волосы.

Несмотря на все доводы рассудка, я сам иду быстрее, чтобы поравняться с ней.

– Погоди. Послушай.

Она поворачивается взглянуть на меня, но не останавливается.

– Ты права. Нам надо поговорить.

– Хорошо, – соглашается она, подумав. – Но не здесь. Слишком много глаз и ушей. Давай остановимся у библиотеки.

Наши сопровождающие не слишком рады такому решению.

– Отклонения от протокола не разрешаются, – произносят они почти в один голос. Мы не обращаем на это внимания и, когда вся группа проходит мимо библиотеки, отрываемся от нее и заходим внутрь. Сопровождающие раздраженно следуют за нами. Они знают, что не могут остановить нас.

Мы проходим через фойе и останавливаемся у стола библиотекаря. Сопровождающие стоят рядом. Мы смотрим друг на друга.

– Ну, – наконец произношу я, обращаясь к Пепельному Июню, – не совсем удобная ситуация, верно?

Она слегка склоняет голову набок, и ее глаза, кажется, блестят сильнее, чем обычно.

– Почему бы тебе не показать мне библиотеку? – спрашивает она и зло смотрит на сопровождающих. – Мне одной.

Затем идет дальше, мимо читательских столов, разглядывая мебель и детали интерьера.

– Так вот что из себя представляет этот сказочный курорт, о котором я столько слышала, – говорит она, остановившись на старом коврике с цветочным узором посреди главной комнаты.

– Интересное превращение, – замечаю я. – Несколько часов назад все называли это место ужасной камерой-одиночкой, а теперь оно превратилось в курорт? Нет, серьезно, я предпочел бы жить в главном здании, – вру я, идя к ней. К счастью, сопровождающие остаются на месте.

– Поверь мне, вряд ли. Постоянные перепалки, жалобы, мелочность, слежка друг за другом – и это только среди сотрудников. Очень неприятно. Я бы сама предпочла оказаться подальше от всего этого. И от вопросов.

– Вопросов?

– О тебе. Люди не могут понять, почему тебя поселили сюда, почему с тобой обращаются как с важной персоной. А поскольку они в курсе, что мы из одной школы, и думают, что я хорошо тебя знаю, то не дают мне покоя вопросами – честно говоря, просто допрашивают – о тебе. Какой ты, что я знаю о твоем прошлом, способный ты или нет и так далее. До тошноты.

– И что ты им отвечаешь?

Пепельный Июнь смотрит на меня, сначала серьезно, потом ее взгляд смягчается. Она подходит к окнам от пола до потолка – самому дальнему от сопровождающих месту библиотеки. Я следую за ней, и мы стоим рядом у окна. Только мы вдвоем, окутанные лунным светом. Ничто не стесняет нашего дыхания. Такое чувство, что воздух здесь свежее.