Текст книги "Дневник чайного мастера"
Автор книги: Эмми Итяранта
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
– Откуда же мне знать?! – Санья развела руками. – Может, у них не было времени на это? Может, надо было спасать людей? Может…
Тут ее прервал крик с улицы. Я поднялась, чтобы посмотреть: один из солдат – такой коротышка в очках – размахивал руками, подзывая остальных. Не было слышно, что он сказал остальным, но, обменявшись парой фраз, все трое направились к чайному домику. Из окошка кухни домика было не разглядеть, и через мгновение они скрылись из вида.
– Что там такое? – встрепенулась Санья.
– Не знаю, – ответила я испуганно.
А вдруг солдаты обнаружили что-то? Но ведь ни в доме, ни в чайном домике, ни даже в саду не было ничего такого, что могло представить для них интерес!
Меня словно окатило ледяной водой. Пожалуй, сейчас я впервые поняла, как мало мама с отцом рассказывали мне. А вдруг в чайном домике нашлась карта с указанием места источника? А вдруг отец сделал запись о нем в дневнике чайного мастера – пухлой книге с желтоватыми страницами, испещренной четким отцовым почерком, – иногда он дает ее мне подержать? Или что-нибудь содержалось в аккуратно расставленных в стеклянных шкафах гостиной книгах, где предыдущими поколениями чайных мастеров подробно описывался весь ход чайной церемонии? Я не знала. Мое воображение рисовало тысячу возможных вариантов, и все они имели плохой конец.
– Ты можешь не ходить туда, если не хочешь, – сказала я. – Скорей всего, пустяки.
Все же мы пошли вместе по перерытой лужайке, обходя ямы и кучи земли. Идти по вывороченным комьям было неудобно, даже как-то непривычно. Однако сад камней не пострадал, правда, на песке отпечатались следы солдатских сапог, и чайные кусты рядом с дорожкой зеленели как ни в чем не бывало.
Перед чайным домиком на краю огромной ямы, вырытой прямо посреди лужайки, я увидела своих родителей. Они не смотрели друг на друга, но казались в тот момент одним целым; они были похожи на каменные колонны или на сросшиеся стволы деревьев – такие я видела в Мертвом лесу много лет назад. Командор Таро и солдаты застыли на противоположном краю ямы. Я остановилась в двух шагах от родителей, Санья встала рядом со мной, точнее, я ее не видела, но ощущала ее присутствие.
Яма была настолько глубокая, что вечернее солнце не доставало до дна, однако это не мешало разглядеть на дне каменную кладку, явно сделанную руками человека, а еще ниже поблескивала вода, словно слеза в глазу земли. Я попыталась прочитать хоть что-нибудь на лицах родителей, и тогда уже второй раз за короткое время они показались мне совсем чужими. Я не знала всего того, что знали они, и не знала, сколько они мне успели рассказать.
Солдат зачерпнул из ямы мутной воды специальной емкостью на телескопической трубе и подал Таро, тот приподнял сетку, окунул палец в воду и облизнул его.
– Кажется, на ваших землях имеется пригодная для питья вода, – медленно произнес он и пристально посмотрел на отца. – Могу предположить, что вы не знали о ее наличии?
– Если бы я знал, то разве скрыл бы это от вас? – ответил он, не отводя глаз.
– Вы и ваша семья, мастер Кайтио, свободны. Не сомневайтесь, мы будем держать вас в курсе всех последующих действий.
Отец медленно повернулся, собираясь уйти, затем посмотрел на маму, на меня, и тут его лицо переменилось: отец двинулся к Таро прямо по краю ямы. Солдаты попытались ему помешать, но командор жестом приказал им оставаться на месте. Отец подошел к Таро, и так они стояли напротив друг друга, между землей и небом, рядом с разгромленным чайным домиком, – лощеный офицер в синей форме и мой отец с проблесками седины в волосах, одетый в простое льняное одеяние чайного мастера.
– Послушайте, Таро, – сказал отец, – вы верите, что можно владеть всем, что ваша власть простирается повсюду, но есть вещи, которые заковать невозможно! Я еще буду танцевать на вашей могиле. И если не мое тело, то моя душа, освобожденная из телесной клетки, обязательно совершит это.
Таро немного повернул голову и, не отводя взгляда, произнес:
– Я вам так скажу, Кайтио, мы осмотрели здесь все во дворе, и теперь настал черед вашего дома. Рядовые Лиухала и Канто, проводите мастера Кайтио и его семью обратно и приступайте к обыску. Приказываю искать под каждым гвоздем!
Солдаты шагнули к отцу – он не шелохнулся. Мне показалось, что отец вот-вот ударит Таро, но он, посмотрев командору пристально в глаза, повернулся и пошел к дому. Солдаты не отставали. Мама, за все это время не проронившая ни слова, взяла меня за руку, и мы тоже отправились за ними.
Она шла медленно и, когда мы отстали на достаточное расстояние, прошептала:
– Я много раз исследовала участок и знаю, что здесь ничего не найти. Это просто дождевая вода, скопившаяся на дне давным-давно заброшенного колодца.
– Почему бы вам не сказать им об этом?
– Лучше, если они сами догадаются. Они останутся в дураках и уйдут ни с чем. Может быть, кто-нибудь из них даже попросит извинения.
– Только не Таро, – сказала я, вспомнив лицо командора, – этот точно ни в чем не уступит.
– Да уж, – вздохнула мама.
Когда мы вошли в дом, солдаты уже начали сбрасывать книги с полок, выворачивать ящики и вытаскивать их содержимое на улицу. У двери в кухню я увидела сгорбленную фигуру отца: он держался рукой за грудь и тяжело дышал.
– Все хорошо? – спросила мама.
Отец ответил не сразу, затем выпрямился, согнал боль с лица и произнес:
– Ничего страшного. Просто немного запыхался.
Позже я пыталась вспомнить, что сделала мама, пыталась найти в ее голосе или ее движениях подтверждение тому, что это был всего лишь вопрос, без подтекста. Потом я думала наоборот, искала доказательства тому, что она понимала больше и знала, что в тот момент отец в душе начал прощаться с жизнью. Пыталась и не находила никаких знаков, могущих убедить меня в том или другом. Между нами – пропасть, которую мне никогда не преодолеть, пропасть времени, изменений и неизбежных итогов, прошлое, которое останется навсегда таковым. И поскольку эту пропасть невозможно преодолеть, я должна идти по ее краю, должна позволить ей быть частью моей жизни, одной из темных трещин, существование которых невозможно отрицать и которые невозможно осветить.
Мама знала. Мама не знала.
А где же Санья? Она отстала на несколько шагов и не пошла в дом – надо бы ее проводить. Я оставила родителей смотреть, как солдаты переворачивают все вверх дном, и вышла на крыльцо.
Я увидела ее, стоявшую на дорожке в компании со светловолосым офицером, который часто сопровождал Таро и был, вероятно, его адъютантом. О чем они разговаривали, я не слышала, лица Саньи я тоже не видела, но держалась она напряженно. Офицер что-то сказал – Санья явно забеспокоилась, а заметив меня, вздрогнула.
– Мне пора, – сказала Санья то ли мне, то ли военному.
– Передавай своему отцу привет, – ответил тот и пошел к чайному домику.
– Это старый школьный приятель моего отца. Задавал всякие каверзные вопросы.
Когда я сейчас, после всего произошедшего думаю о ней, то этот эпизод встает у меня перед глазами четче всех остальных. Я тщетно пытаюсь воссоздать другие образы, но все равно вижу, как она стоит у ворот, ее черные волосы прилипли ко лбу и щекам – такая худая и угловатая под льняным балахоном. На ее лицо падает резкая тень от сетки, а нас окружает нежный шепот ветвей деревьев и потом медленно уносит ее прочь.
Я не поднимаю руки.
Я не говорю ни слова, чтобы задержать ее.
Я стою и смотрю на плавный танец теней деревьев на ее спине и на руках, стою молча, не двигаясь, и она уходит, не оглядываясь.
Наконец через два дня военные свернули все свое оборудование и уехали. Коротышка в очках зачитал нам официальное постановление: «Обнаруженную воду признать дождевой, скопившейся в заброшенном подземном коллекторе. В ходе обыска ни в доме, ни в саду не выявлено признаков иной системы подачи воды, кроме смонтированного на законных основаниях и имеющего все соответствующие разрешения на эксплуатацию водопровода».
В довершение всего они сломали замок книжного шкафа в гостиной и вытащили оттуда на улицу три дюжины хранившихся в нем дневников предыдущих поколений чайных мастеров. Отец было запротестовал, увидев такое кощунство:
– Вы ничего важного в них не найдете! Это личные дневники нашего рода. Зачем же ломать, если бы вы попросили, я мог бы вам дать ключ от замка.
Солдаты, выносившие дневники, не обратили на его слова ни малейшего внимания.
Они оставили после себя перерытый сад и искореженный чайный домик. Отец обратился к присутствовавшему тут же Таро:
– Неужели вы собираетесь оставить все в таком виде? Вы же понимаете, как сложно найти кого-то, кто мог бы здесь все отремонтировать.
В глазах Таро зияла черная пустота – неподвижная и мертвая.
– Мастер Кайтио, я как представитель официальной власти Нового Киана обязан изучить все возможные свидетельства о наличии на объекте пригодной к питью воды. И не моя вина, если они окажутся ложными.
Так они и ушли, не попросив извинения, не выплатив компенсации.
Мне казалось, что после ухода военных все образуется, но поразительная тишина, к которой мы даже успели привыкнуть, окружила нас неестественным спокойствием, словно неживая гладь воды.
Я ждала, когда шелохнется камень.
И когда пришло его время, оно случилось совершенно неожиданным образом.
После обыска прошло две недели, наконец из кухни опять послышались голоса родителей.
– Они все равно вернутся, – сказала мама, – они не отступятся.
– У них нет никакого повода, – ответил отец.
Мама помолчала.
– Все решено, – сказала она.
– Мы должны поговорить с дочерью, – ответил отец.
Я не успела вернуться к себе в комнату, поэтому сделала вид, что иду во двор. Отец вышел из кухни – я не глядя узнала его шаги – и встал за мной.
– Нориа! – позвал он тихо. Я остановилась и встретилась с ним взглядом. В сумраке прихожей его лицо было покрыто сетью тонких серых теней. – Мать хочет с тобой поговорить.
Мы пошли на кухню, где мама сидела перед пустой чашкой. Мне показалось, что тени последовали за нами: они обволокли большой фонарь под потолком и приглушили его свет, они легли на мамино лицо, они проникли повсюду.
– Садись, дочка.
Я послушалась, отец сел рядом с ней. Они опять стали одним целым, как тогда у ямы, словно две каменные колонны, словно сросшиеся стволы деревьев…
– Мы говорили о тебе. Нам хочется обеспечить тебе безопасную жизнь, но у нас разное мнение о том, какой она должна быть. – Она замолчала и вопросительно посмотрела на отца.
– Нориа, если ты не хочешь стать чайным мастером, то настало время сказать «нет». Я уверен, что, после того как Таро перерыл здесь каждый сантиметр, он оставит нас в покое. Вряд ли ему придет в голову пойти искать источник в сопке, а даже если и придет, то источник укрыт настолько надежно, что найти его невозможно. Так что мы здесь в безопасности, но твоя мать считает иначе.
– Таро не остановится на полпути, – сказала мама. – Жизнь не вернется на круги своя, потому что они подобрались куда ближе, чем ты думаешь, Нориа.
– Но ведь они даже не смотрели в сторону тундры, – сказала я.
– Есть кое-что, о чем ты не знаешь. Расскажи ей, Микоа.
– Тебе известно, что мы расходуем больше воды, чем другие семьи, – начал отец. – Ты также знаешь, что часть ее – это выдаваемая нам военными еженедельная норма, а часть мы берем из горного источника. Думаю, ты заметила разницу.
Конечно, я знала. Наша вода для чайной церемонии всегда свежая, как только что набранная из источника. Это часть искусства мастера чайной церемонии. Отец приучил меня пробовать воду на вкус и выбирать для чая только самую чистую, если только имелась такая возможность. Обычно мы пользовались той, что поступала к нам по водопроводу: в начале месяца она была тухловатой и пахла рыбой, как обычная очищенная морская вода, в конце же месяца вкус становился получше. Мы не экономили на воде, как другие, она у нас никогда не заканчивалась, и нам не приходилось покупать воду втридорога на рынке.
– Я не понимаю, – сказала я, – если в начале месяца мы расходуем ту, что нам выдают, а в конце – воду из горного источника, то как они могут литься из одного крана?
– Слишком тяжело таскать воду на себе, – ответила мама. – Нам потребовался бы большой солнцекар и бочки, да и ездить пришлось бы постоянно. Кто-нибудь обязательно заметил бы, что мастер чайной церемонии по многу раз в неделю возвращается из тундры с наполненными бочками. Это вызвало бы подозрения. Никто не знает, когда был проложен водопровод – записи нет ни в одной книге, но он действовал уже во времена отца Микоа. Построивший понимал, насколько велика опасность оставлять даже малейшее письменное упоминание о нем. Водопровод построен искусно: он выходит из глубины сопки, надежно зарыт в землю и подсоединен к государственной трубе так далеко от нашего дома, что его не найти, если обследовать землю на нашем участке. Единственная опасность в том, что его надо открывать и закрывать вручную и делать это приходится в пещере. Нам просто повезло, что он был перекрыт, когда здесь появились военные.
– Этот водопровод спрятан так же надежно, как и сам источник, – заметил отец. – Обнаружить его практически невозможно, если не знаешь его местонахождение.
– Они умеют искать, и у них умные приборы.
– У них нет причин, чтобы вернуться.
– У них нет причин, чтобы не вернуться!
Родители замолчали. А потом отец сказал, глядя мне в глаза:
– Твоя мать уверена, что оставаться здесь небезопасно.
Он бросил на нее быстрый взгляд. Я увидела, что она хочет что-то сказать.
– Мне предложили должность в университете Синджиня, и я согласилась.
– Мы переедем в Синджинь?
Я не знала в точности, где находилось это место, но была уверена, что где-то далеко, на юге Нового Киана. Путешествие через весь материк даже на самых быстрых поездах потребовало бы несколько недель пути. Родители переглянулись.
– Ты уже совершеннолетняя, и поэтому мы не можем решать за тебя, – сказала мама. – Хочешь поехать со мной или останешься здесь с отцом? Нет необходимости решать сразу, но я должна буду уехать еще до праздника окончания года, так что времени у тебя на размышление – всего месяц.
Я посмотрела на нее, потом на него. Мне вдруг стало трудно дышать. В деревне рядом с меченным синим кругом домом, проходя мимо которого люди ускоряли шаги, стояли солдаты, правили свои сабли и не слушали мольбы о помощи. В любой момент они могут вспомнить о нас, если вообще забыли. Откуда мне было знать, кто из родителей прав, поэтому я не знала, остаться мне или уехать.
Как же быть? Я боялась, что любое мое слово окажется окончательным, но тишина казалась куда более страшной.
И я рассказала, что буду делать.
Глава 7
Ранним утром восьмого дня восьмого месяца мы погрузили мамины сундук и дорожные сумки в солнцекар, за аренду которого отец обещал привезти Юкара питьевой воды. Родители уселись на переднее сиденье, я пристроилась на заднее под тент, и мы поехали по направлению к Куолоярви.
Запах, исходивший от солнцекара, пробудил одно давнее чувство: я вспомнила, когда мне было совсем мало лет, что-то около одиннадцати, стояло такое же чудесное утро. Чудесное от того, что мы ехали с родителями в город… А вот и то самое сине-фиолетовое пятно на потертой обивке сиденья… Помню, как уронила черничное мороженое, когда мы возвращались из школы. Родители тогда жутко рассердились, и мне пришлось долго оттирать сиденье, пока не стало ясно, что отчистить его до конца не получится.
Я на мгновение ощутила себя кианской шкатулкой с большим количеством донышек или пустотелой куклой с множеством кукол поменьше внутри, какие делались в эпоху архемира. Представила, что во мне скрывается много копий меня, одна другой моложе, и все они болтают ногами, потому что не могут достать до пола и не могут представить ни дня без родителей рядом с собой на расстоянии вытянутой руки, а если и могут, то тут же отбрасывают эту мысль.
До Куолоярви мы ехали почти три часа. Скоро дорога вышла к морю, и природа кругом незаметно изменилась. Позади остались деревня и сопка Алвинваара, потом мы проехали мимо лесов на орошаемых землях – темно-зеленая полоса слева с рвущей горизонт стрельчатой верхней линией. Эта часть пути всегда была моей самой любимой. В детстве я мечтала повернуть солнцекар в лес и остановиться в тени высоких деревьев. К счастью, я достаточно рано узнала, что делать этого нельзя, поскольку леса находятся под усиленной охраной, куда доступ гражданским запрещен – это же касалось полей и нескольких оставшихся озер с пресной водой.
Вскоре мы увидели сверкающий, похожий на волны силуэт Куолоярви с высокими зданиями, облепленными солнечными панелями, затем прямо на берегу моря показались опреснительные станции – гигантские мрачные сооружения, похожие на древних каменных гигантов, о которых ходили дурные слухи. Даже дороги к ним охранялись, и мне приходилось слышать, что людей арестовывали только из-за того, что они по неосторожности оказывались слишком близко от этих станций.
Наступил полдень, когда мы добрались до города. Уже издалека виднелось большое скопление военных. Обычно въезд в город охранялся для видимости и людей редко когда досматривали, но сейчас туда стояла длинная очередь из солнцекаров, а рядом две такие же из тех, кто пришли пешком. Мы заняли свое место. Перед шлагбаумом нам дорогу преградил военный в синей форме.
– Цель вашего приезда? – спросил он.
– Я отправляюсь в Синджинь, – ответила мама. – Моя семья приехала проводить меня на вокзал.
– В Синджинь? Вы по казенным делам?
– Да. Меня пригласили на должность в местный университет.
– Предъявите проездные документы, личный номер и письмо, подтверждающее ваше назначение в университет!
Мама порылась в сумке, нашла транслятор, зарегистрированный университетом на ее имя, и приложила ладонь к экрану для активации: на экране появились ее личный номер и бронь на билет. Она протянула транслятор военному, а также написанное на бумаге письмо, присланное из университета Синджиня. Тот был явно под впечатлением от увиденной настоящей бумаги, но ничего не сказал, а только кивнул отцу и мне:
– Ваши удостоверения личности?
– Боюсь, что не взял с собой. Кажется, раньше для въезда в город не требовалось брать с собой личных документов. Какие-то сложности?
– У нас имеются соответствующие распоряжения, – довольно сухо сказал тот. – Попрошу отпечатки ваших пальцев.
Он протянул нам мультитранслятор, и мы по очереди прижали пальцы к экрану, на котором высветились столбики цифр и наши имена. Отец отдал транслятор обратно, и военный сделал какую-то отметку.
Просмотрев данные, он сказал:
– Мастер Кайтио, вы и ваша семья можете проходить. На обратном пути вам и вашей дочери надлежит сообщить о своем убытии.
Отец кивнул, сжав губы в ниточку, и мы поехали дальше.
До этого я всего несколько раз бывала на железнодорожном вокзале в Куолоярви. Он находился в стороне от основных транспортных путей: корабли шли в Скандинавскую унию гораздо южнее, мимо Карельских островов, через Ладожский залив Балтийского моря. Путей было всего четыре. Поезд дальнего следования уже подали, на локомотиве красовалась изящная надпись – «Сверкающий угорь». На перроне стояли всего несколько пассажиров с котомками и провожающие. Мы помогли маме устроиться в купе. До отправления оставалось еще достаточно времени, но она сказала: «Не провожайте меня. Я пришлю вам сообщение, как доберусь до Нового Петербурга».
Оттуда поезд пойдет на Урал, а там через весь Новый Киан в Синджинь. Я подумала, сколько всего могла увидеть, если бы согласилась поехать, – все то, о чем до сих пор только приходилось слышать: огромные прибрежные плантации морских водорослей и заводы, производившие из них топливо, гигантские рощи гевеи, оранжереи д ля выращивания огневок, морские суда и шикарные общественные чайные в городах. А там, где-то под волнами, колыхающимися подобно вечным облакам, лежали некогда стремительные, а теперь призрачные и немые, точно воспоминания, города эпохи архемира.
На прощание мама поцеловала меня.
– Я напишу с дороги, – сказал она. – Новый год начнется всего через несколько месяцев, и я обязательно приеду погостить.
Вместо ответа я долго не выпускала ее из объятий, а потом вышла на улицу и через окно наблюдала, как они с отцом о чем-то разговаривают: их губы двигались, выражение лиц менялось, но толстое оконное стекло не пропускало слов. Напоследок они обнялись, а я никак не могла понять, почему они так хотели разорвать свою жизнь надвое.
Я отвернулась.
В здание вокзала вошел мужчина с серым лицом, неся на плече огромную сумку. Неподалеку от входа прогуливалась группа военных, мерно ставя ноги в тяжелых сапогах на пыльные камни и держа руки на рукоятях длинных сабель. Маленькая девочка в синем платье, что-то напевая, прыгала через скакалку, а ее мать грызла рядом семечки, то и дело поглядывая на часы.
Отец вышел из вагона.
– Пойдем? – спросил он.
Я еще раз посмотрела на маму. Она сидела у окошка вагона – такая бесцветная этим ярким солнечным днем, точно старая фотография в альбоме. Мы пошли, а она все смотрела нам вслед и – я уверена – смотрела еще долго после того, как мы исчезли из вида. Если она и хотела отказаться от поездки, выйти из поезда и вернуться с нами в домик чайного мастера, то она этого не сделала.
Прежде чем отправиться домой, мы решили зайти на местный рынок. Нам нужна была лавка, где торговала высокая, смуглая и немного сутулая женщина. Ее звали Изельда – я помнила ее с детства. Отец попросил показать нам лучшие сорта чая, какие только у нее были. Хозяйка положила на стойку три маленьких тряпичных мешочка и открыла их. Сначала я подумала, что отец собирается осмотреть каждый по очереди, но он вдруг кивком показал, чтобы это сделала я. Это был первый раз, когда мне позволили самостоятельно, без чужой помощи выбрать чай.
Я брала по отдельности каждый мешочек. Листья чая в первом были темно-зеленые – почти черные – и длинные, у них был немного сладковатый аромат. Во втором – ярко-зеленые листья, связанные в бутончики, – они должны раскрываться в горячей воде. У этих аромат был свежий и легкий – я даже представила, как они развернутся, как раскроется их аромат, если их заварить в воде из источника. В третьем зелень была с оттенком серебра, а листья скручены в форме капель – то, что я искала: аромат тёк – иначе и описать невозможно. В нем соединились тона свежесобранного чая, влажной земли и ветра, обдувающего ветки чайного куста, рождающего едва уловимый аромат, переменчивый, мерцающий, точно отблески на поверхности воды или как тени: он то казался сильным, то вдруг исчезал в никуда и возвращался вновь.
– Этот, – сказала я, протягивая мешочек отцу.
– Сколько? – спросил он у Изельды.
Она назвала стоимость одного ляна, как это принято у торговцев чаем. Услышав цену, я не сомневалась, что отец откажется, однако его лицо осталось невозмутимым, и он назвал меньшую стоимость, предлагая Изельде поторговаться, но она с любопытством посмотрела на него и кивнула головой.
– Мы возьмем пол-ляна. Этого должно хватить для церемонии посвящения, – сказал отец.
Он достал из сумки пустой мешочек, и Изельда отмерила в него нужное количество чая. Еще мы взяли два ляна другого чая – подешевле – для менее праздничных церемоний, потом еще каких-то специй и продуктов, которых не продавали в деревне.
На обратном пути я старалась не смотреть на пустое переднее сиденье солнцекара. Смотрела назад – туда, где остался город, смотрела на уходящую назад пыльную равнину и удаляющуюся тонкую полоску моря на горизонте, сверкающую в лучах вечернего солнца, словно чешуйчатая кожа гигантского дракона.
Отец полностью сосредоточился на подготовке обряда моего посвящения. Он позвал нескольких мужчин из деревни подсобить ему с восстановлением чайного домика и сада. Ян, отец Саньи, тоже вызвался. Он внимательно присматривался к настоящим доскам и дорогому инструменту, заказанным отцом в городе; Ян был рукастым, только ему редко удавалось поработать с хорошим материалом. Отец проводил все время на стройке, а я тем временем прибиралась в доме и собирала поспевший урожай. Наши ягодные кусты и вишневые деревья немного пострадали при обыске, а вот грядка с овощами – та вообще была перерыта солдатами. Хотя кое-что осталось, так что работы хватало: из крыжовника сварить варенье, вишню и сливы засушить на зиму, из подсолнуха и амаранта вытряхнуть семечки, миндаль – собрать, пастернак и морковку – убрать. А еще нужно заказать у пекаря пирог, проверить состояние бутылок, сшить у портного одеяние чайного мастера для меня и каждый день по разу проходить весь ритуал посвящения от начала до конца.
Казалось, отец решил больше не говорить о мамином отъезде. На четвертый день он увидел меня с тряпкой и ведром, открывающей дверь в ее комнату, и сказал:
– Не нужно.
Я посмотрела на него и отвернулась, потому что не хотела видеть его лица.
– Пускай все останется, как есть.
– Если ты так считаешь, – ответила я и подумала, что все не может так оставаться, не может, как бы я или он этого ни хотели. Пыль скапливается вокруг ножек мебели, пауки плетут сети в углах, и книжные страницы желтеют в молчании. Стекло в окнах незаметно стекает вниз, природа за окном меняется каждый день: свет падает под другим углом, ветер треплет ветви деревьев быстрее или медленнее, зелень покидает листву, а по стволам деревьев бегут новые муравьи. Мы не видим, как все это происходит, и если на время отвлечься, то потом уже не признать того, что видел когда-то. Этот дом стал другим после отъезда мамы, и мы оба это знаем.
С дороги мама посылала нам сообщения, окрашенные настроением путешественника, дивящегося увиденному в большом мире.
«Мне никогда раньше не приходилось видеть такого огромного порта, – написала она из Нового Петербурга. – За 15 лет город вырос чрезвычайно. Ах, кого только не встретишь в поезде! Вчера ужинала за одним столом с семьей из пяти человек: они прибыли на корабле из Пиренеев и направляются на Урал. Уверена, что единственная причина, мешающая им выбросить своих беснующихся детей из поезда, это присутствие военных. Думаю о вас. Обнимаю, Л.»
Ты думаешь о нас гораздо меньше, чем мы о тебе. Перед тобой открыт весь мир, в нем нет наших следов, и они никогда не смогут медленно исчезнуть. А здесь только дом, где нет тебя, и мы бережем твои следы, чтобы они сохранились здесь надолго, чтобы ты признала их, когда решишь вернуться. Если вернешься.
В то утро я проснулась рано. Церемониальная одежда чайного мастера висела на плечиках на карнизе перед открытым окном, слегка покачиваясь на ветру. Ее время еще не настало. Накануне отец сообщил, что после завтрака мы сходим в тундру, конечно, за водой для чайной церемонии моего посвящения, но я знала, что речь идет о чем-то другом, иначе зачем я ему понадобилась. Я надела свою обычную одежду и походные башмаки на толстой подошве, позавтракала сваренной отцом пшенной кашей, налила в бутылку воды и положила в карман немного еды. Выходя на улицу, взяла с собой москитную сетку.
Отец разравнивал граблями сад камней. Нанятые им работники успели привести все в должный вид, оставалось совсем немного – сущие мелочи. Лужайка и сад выглядели, как и прежде, если не считать нескольких стершихся волн на песке. Чайный домик пострадал больше всего, часть пола даже пришлось заменить, и теперь разница между старыми и новыми досками бросалась в глаза. Все было в полном порядке и пригодно для церемоний. Глядя на это, я вспомнила слова отца о том, что несовершенство, недостатки и перемены являются частью чайного мастерства, что им следует отдавать должное равно как идеальному и незыблемому.
Отец увидел меня и с восхищением произнес:
– Тебе суждено стать гораздо лучшим мастером чайной церемонии, чем я даже могу себе представить.
Он вышел из сада камней и стер граблями следы за собой. Волны окружили грубые камни, словно молчаливое морское дно.
– Пойдем, нам предстоит длинный день.
Мы пошли в тундру тем же маршрутом, что и в первый раз, когда отец отвел меня к сокровенному источнику. Однако на склоне сопки вдруг повернули в другую сторону, затем прошли еще немного и остановились перед извилистой трещиной с гладкими стенками, на дне которой были камни и песок.
– Как ты думаешь, что это? – спросил он.
Конечно же я знала. Такое мне приходилось видеть и раньше.
– Русло высохшего ручья, – ответила я. – Судя по густым мхам на камнях, там давным-давно уже не течет вода.
– Молодец, умеешь подмечать детали, но ты должна научиться еще кое-чему. Наверное, мне следовало давно рассказать тебе о тайном знании чайного мастера, но традиция такова, что оно переходит от учителя к ученику именно в тот день, когда последний становится мастером чайной церемонии. У источника ты поймешь, что я имею в виду.
Мы повернули обратно к пещере. Отцу было интересно, сумею ли я найти дорогу к входу в форме кошачьей головы. Это не представляло особого труда, ведь места эти мне были знакомы с детства. Затем от меня потребовалось найти тайный рычажок, открыть лаз в потолке пещеры и пролезть первой в проход к источнику. Отец шел следом, передав мне один из фонарей. Шум источника становился все отчетливей, чем ближе мы подходили к нему, а потолок и стены становились все более влажными.
Наконец мы вошли в пещеру: вода вырывается из расщелины мощными струями, искрящимися на фоне темных камней, и уходит вновь в глубь горы. Я встала на краю озерца, отец же обошел его и поставил фонарь у самой кромки воды. В глубине виднелось белое пятно – я смутно припомнила, что видела его и в первый раз. На высоте полуметра от поверхности воды в скалу был вбит металлический стержень с остатками белой краски. В полумраке я его почти не видела.
– Вот, смотри, здесь та часть работы чайного мастера, что сокрыта от глаз остальных, – произнес отец. – С давних времен чайные мастера считаются хранителями воды, и в прошлом, как говорят, каждый мастер имел свой собственный источник. Они обладали разными свойствами: вода в одном излечивала, другая продляла жизнь, третья дарила умиротворение. Вкус тоже различался. Люди даже специально приезжали издалека, чтобы насладиться чаем, приготовленным на воде из определенного источника. Чайному мастеру следует следить за чистотой воды и за тем, чтобы она расходовалась умеренно.
Лицо отца было похоже на истонченную временем бумагу, на которой тени пещеры и отблески фонаря боролись между собой.
– Ты ведь знаешь, что в эпоху неомира почти все источники иссякли, оставшиеся экспроприированы военными. Возможно, где-то еще есть сокровенные источники, но мне это неизвестно. Наверное, этот – последний.
