Текст книги "Дневник чайного мастера"
Автор книги: Эмми Итяранта
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)
Пролог
Теперь все готово.
Семь полных недель я подметала опавшие листья на каменных плитах дорожки, ведущей к чайному домику, и сорок девять раз оставляла для себя пригоршню, чтобы разбросать обратно – так дорожка не будет казаться чересчур убранной. В этом правиле чайной церемонии отец всегда оставался непреклонен.
Однажды Санья сказала мне, что не нужно пытаться умилостивить мертвых. Может, и нет, может, я просто пытаюсь порадовать себя. Есть ли разница – не знаю, да и как я могу не делать этого, если они во мне – в костях и крови, если от них осталась только я!
Уже семь недель, как я не решаюсь пойти к источнику. Вчера открыла кран и долго держала у его металлического носика бутылку. Говорила с ним, заклинала его, произнося сначала разные красивые слова, затем совсем некрасивые и, кажется, даже кричала на него и плакала, но что воде за дело до человеческих печалей. Она течет не медленно и не быстро, течет там, где-то в земной толще, где ее слышат только камни.
Сегодня военные выделили мне всего несколько капель воды, ну, может быть, с ложку.
Я знаю, к чему все это.
Утром я вылила остатки воды в котелок, сходила в сарай за сухим торфом и положила огниво рядом с очагом. Вспомнила об отце, чей завет я нарушила, подумала о маме, которая не дождалась дня, когда меня посвятили в чайные мастера. Подумала о Санье. Хочется надеяться, что она уже там, куда направляюсь я.
Сюда по тропинке идет знакомый гость, протягивает мне руку, я тоже готова протянуть ему руку и подняться. Земля не начинает вертеться ни быстрее, ни медленнее, и мы выходим за ворота.
Остается только свет на поверхности воды или отступающая тень.
Часть I
Хранители воды
* * *
Лишь то, что меняется, может сохраниться.
Вэй Вулонг. Путь чая
VII век, эпоха Старого Киана
Глава 1
Вода – самый переменчивый из всех элементов. Так сказал отец в тот день, когда вел меня на место, которого нет. Хотя он ошибался во многом, в этом он был прав – верю до сих пор. Вода движется вместе с луной, заключая землю в объятия, она не боится погибнуть в огне или жить в воздухе. Войдешь в нее – она сроднится с тобой, с силой ударишься о нее – разобьешься на куски. Когда-то в мире были зимы, такие холодные, белые зимы, обволакивающие холодом, тогда можно было зайти в тепло, и люди тогда ходили по поверхности затвердевшей воды и называли ее льдом. Мне приходилось видеть лед, но только маленькие кусочки, сделанные человеком. Всю жизнь я мечтаю о том, каково оно – пройтись по морскому льду.
Смерть – союзник воды, их невозможно отделить друг от друга, и ни одного из них невозможно отделить от нас, ибо в конечном счете нас слепили из переменчивости воды и близости смерти. У воды нет ни начала, ни конца, а у смерти есть и то и другое. Смерть суть оба. Порой смерть прячется в воде, порой вода изгоняет смерть, но они всегда вместе – в мире и в нас.
Этому я тоже научилась от отца, но сейчас верю, что научилась бы точно так же и без него.
Могу сама выбрать свое начало.
Возможно, я выберу свой конец.
Началом стал день, когда отец отвел меня на то место, которого не было.
Прошло две недели с экзаменов, обязательных для всех граждан, достигших совершеннолетия, они дают право ехать в город учиться дальше. Все прошло удачно, но я еще с детства знала, что пойду по стопам отца и останусь жить в деревне в нашем доме. Этот выбор я всегда воспринимала как обязанность, отчего, пожалуй, он вовсе и не был выбором. Родители выглядели довольными, я тоже не чувствовала себя несчастной, да и в то время все остальное не имело значения.
Утром мы с отцом развешивали в саду за чайным домиком пустые бутылки, цепляя их вверх дном за металлические крючья. Солнечный свет просачивался сквозь прозрачный пластик, капли воды медленно стекали и падали в траву.
– Чайный мастер обладает особой связью с водой и смертью, – произнес отец, отыскивая трещины в стенках одной из бутылок. – Чай ничто без воды, да и чайный мастер без воды тоже ничто. Чайный мастер посвящает свою жизнь служению другим, но участвует как гость в чайной церемонии лишь один раз в жизни, когда чувствует приближение смерти. Он приказывает своему преемнику подготовить последний ритуал и, когда церемония закончена, остается в одиночестве в чайном домике, пока смерть не опустит руку на его сердце и не остановит его.
Отец бросил бутылку на лужайку к двум другим. Они стоили дорого, как и все сделанное из хорошего пластика, так что надо было хотя бы попытаться починить их, хотя и не всегда получалось.
– Случалось ли кому-нибудь ошибиться, – спросила я, – ощутить приближение смерти, когда его время еще не пришло?
– Не в нашем роду, – ответил он. – Но я слышал об одном мастере. Тот приказал своему сыну провести последний ритуал, а потом остался лежать на полу чайного домика. А через два дня вернулся в дом. Слуги подумали, что это привидение, с одним даже приключился удар. В общем, чайный мастер ошибся, приняв приближающуюся смерть слуги за свою. Слугу кремировали, а мастер прожил еще двадцать лет. Но такого обычно не бывает.
Я попыталась пришлепнуть севшего на руку овода, но тот успел вовремя улететь, прожужжав в ответ. Резинка москитной сетки давила и щекотала, однако снять ее было нельзя – это только привлекло бы насекомых.
– Как узнать о приближении смерти? – спросила я.
– Ну, это легко, – ответил отец. – Так же легко, как знать, что любишь, или когда во сне знаешь, что знаком с тем, кто в комнате, хотя он совсем чужой. – Он взял последние бутылки: – Возьми фонари на веранде и наполни их. Все должно быть готово.
Просьба показалась мне странной, ведь было еще совсем светло, да и в это время года солнце не опускалось за горизонт. Я обыскала чайный домик и нашла под скамейкой два фонаря. На дне одного из них лежала дохлая муха. Вытряхнула ее и потрясла ветки крыжовника – в них обычно водятся мухи-огневки – над обоими фонарями, пока на дне не набралось достаточно сонных насекомых, закрыла крышку и отнесла их отцу. С бутылками за спиной и сеткой на голове, он, казалось, сосредоточенно о чем-то размышлял. Я протянула ему оба фонаря, но он взял только один.
– Нориа, настало время показать тебе кое-что, – сказал отец. – Пойдем.
Мы пошли через каменистую равнину за домом к подножию сопки и начали взбираться вверх. Идти было недалеко, но волосы очень скоро слиплись от пота. На вершине, сплошь усыпанной камнями, я стащила с головы сетку – из-за сильного ветра мошка и оводы почти не донимали.
С чистого и неподвижного неба палило солнце. Отец остановился, словно отыскивая путь. Я поглядела назад: внизу виднелся домик чайного мастера с его садом – крохотное пятнышко зелени в окружении выжженной солнцем почвы и раскаленных камней. Деревенские домики были рассыпаны у подножия сопки Алвинваара. Далеко за ней, где находились орошаемые земли, виднелась темно-зеленая полоса еловых лесов. Еще дальше в том же направлении было море, но увидеть его не получалось даже при самой ясной погоде. В другой стороне стоял Мертвый лес с его сухими перепутавшимися ветвями и непролазным буреломом. Местами там пробивались березки, но они никогда не дорастали до моего пояса, а однажды я даже набрала там горсть брусники.
Отец свернул на тропинку. На этой стороне сопки было множество пещер, где мы часто играли в детстве. Однажды мама нашла нас с Саньей и двумя деревенскими ребятишками, играющими в троллей. Помню, как она молча тащила меня домой, а потом накричала на отца, забывшего присматривать за мной. Мне запретили на месяц ходить в деревню. Но всякий раз после того случая, когда мама уезжала в командировки, мы с Саньей тайком пробирались к пещерам и играли в первооткрывателей, или в искателей приключений, или в тайных агентов Нового Киана в пустынях Средиземноморья. Пещер было много десятков, если не сотен, и мы, казалось, обшарили их все в поисках тайных ходов и сокровищ – таких, о которых написано в старых книгах или в рассказах, приходивших на транслятор, но не нашли ничего, кроме выщербленного камня.
Отец остановился у входа в пещеру, похожего на кошачью голову и, не произнеся ни слова, полез внутрь. Я – за ним. Проход был низкий, и мне с трудом удалось залезть туда, да еще с фонарем и москитной сеткой. Камень царапал колени через тонкую ткань штанов. В пещере было прохладно и сумрачно, отчего огневки в фонаре начали призрачно светиться желтым.
Я узнала это место: однажды летом мы с Саньей даже поссорились, когда ей захотелось устроить здесь Главный штаб Центрального общества посланцев Нового Киана, а мне казалось, что в ней останется слишком много пустого места, потому что потолок резко снижался к задней стенке, да и сама пещера находилась чересчур далеко от дома, и вряд ли у нас получилось бы тайком приносить сюда еду. В общем, мы выбрали другую пещеру поменьше и поближе к нашему дому.
Отец подполз к задней стене, сунул руку, как мне показалось, прямо в стену и пошевелил. Скала над его головой скрипнула и раскрылась. В этом месте пещера была настолько низкой, что если сесть, то голова оказывалась как раз на уровне появившегося лаза. Отец протиснулся туда, взяв с собой фонарь.
– Ты идешь? – окликнул он меня.
Я поползла в конец пещеры, где только что отец открыл лаз, и потрогала стену. Сначала в трепещущем свете я смогла разглядеть только грубый камень, но потом пальцы нащупали небольшой выступ, за ним – трещину с маленьким рычажком. Она была настолько удачно скрыта, что непосвященному увидеть ее было невозможно.
– Я тебе потом расскажу, как тут все устроено, – сказал отец. – Теперь залезай сюда.
Лаз вел в другую пещеру, точнее, в туннель, который вел прямо в глубь сопки. Над входом в потолке проходила металлическая труба, рядом торчал непонятно для чего здоровенный крюк. В стене было два рычажка – отец повернул второй, и лаз закрылся. В кромешной темноте свет фонаря стал совсем ярким. Отец стянул с головы сетку и снял со спины бутылку.
– Можешь оставить сетку здесь – она не потребуется.
Проход спускался в глубь сопки, туда же шла металлическая труба. Идти выпрямившись было неудобно, отец порой задевал головой за своды. Скала под ногами была неожиданно гладкой. Свет путался в складках одежды, темнота цеплялась за выступы на стенах. Я слушала тишину вокруг: она была другой, чем на поверхности, – куда более густая и недвижимая. Понемногу в глубине начал различаться тягучий нарастающий звук, такой знакомый и чужой одновременно. До того момента мне никогда раньше не приходилось слышать ее, текущую свободно. Это было похоже на дождь, стучащий в окно, или так звучит вода, льющаяся из котелка на корни сосны, при этом звук не был прирученным человеком, зажатым или закованным в металл. Он поглотил меня полностью и тянул все глубже, пока не оказался совсем рядом, как стены вокруг или темнота.
Отец остановился, и в свете фонарей я увидела, что мы вышли к входу в другую пещеру. Кругом грохотало. Отец обернулся ко мне. Свет расходился кругами по его лицу, темнота пела сзади. Я подумала, что он хочет что-то мне сказать, но он повернулся и пошел дальше.
Я шла за ним, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть, но видела только ноги. Нас обнимала темнота, шумевшая точно закипающая вода для чайной церемонии, точнее, вода в тысяче – нет, в десяти тысячах котелках, когда вода только-только закипает и чайный мастер знает, что настало время снять ее с огня или же она выкипит и исчезнет в никуда. Сначала я ощутила что-то прохладное и влажное, затем еще несколько шагов, и свет наткнулся на звук. Так я впервые увидела сокровенный источник.
Сверкающими, искрящимися потоками и рассыпающимися брызгами вода вырывалась из щелей в скале и обрушивалась величественной стеной, она бежала вокруг камней, бурля и закручиваясь в узлы, укутываясь в пену, фыркая в невероятном танце и разворачиваясь вновь и вновь. Подземное озеро сотрясалось от внутренней силы. Из него прямо в сторону выступа, на котором мы оказались, вытекал ручей, уходя в расщелину в скале. Над водой виднелось что-то вроде белого пятна и металлический рычажок – чуть поодаль. Отец подтолкнул меня вперед, к воде.
– Давай-ка, попробуй! – сказал он.
Рукой я почувствовала всю ее силу: вода была похожа на вздрагивающее животное, на живую человеческую кожу, но она была холодной, куда холодней, чем все мне известное. Я осторожно лизнула пальцы – еще в детстве меня строго-настрого приучили никогда не пить воды, не попробовав ее.
– Пресная!
Отец улыбнулся, и свет от фонаря сложился в складки на его лице, затем улыбка исчезла.
– Тебе семнадцать. Ты уже совершеннолетняя и способна понять то, что я собираюсь тебе рассказать, – сказал он. – Этого места нет. Легенда гласит, что этот источник иссяк много лет назад, и в нее верят даже те, кто слыхал, будто источник в сердце сопки давал воду всей деревне. Запомни. Этого источника нет.
– Запомню, – ответила я и только много позже поняла, что за обещание я дала отцу на краю подземного озера. Тишина – вещь материальная и осязаемая, она не нужна, чтобы оберегать очевидное, но порой она охраняет силы, способные все разрушить.
Мы вернулись по туннелю обратно к выходу. Отец взял оставленную бутылку и аккуратно пристроил ее на крюк, затем повернул рычажок: сначала раздался электрический звук – такой же слышится из холодильника у нас на кухне, а вслед за ним и другой звук, чуть более лязгающий. Через мгновение сверху хлынула вода.
– И это все сделал ты? – спросила я. – Или мама? Она придумала? Вы соорудили это вместе?
– Никто в точности не может сказать, кто и когда это построил, – ответил он, – но чайные мастера всегда считали, что это был один из них, возможно, первый, кто давным-давно осел в этих краях, еще до исчезновения зим и начала войн. Нынче лишь вода помнит это.
Отец повернул оба рычага: вода перестала течь, открылся лаз.
– Иди вперед, – сказал он.
Я вылезла наружу. Отец плотно закупорил бутылку и передал ее мне. Лаз закрылся, и пещера вновь стала выглядеть совершенно обычной, без всяких тайн.
На солнце фонарь быстро поблекнул. Когда мы вошли во двор, мама подняла голову от толстой книги, из которой она что-то выписывала, сидя под навесом. Отец передал мне свой фонарь и понес бутылку к чайному домику. Тени от листвы двигались на каменных плитах дорожки. Я было пошла за ним, но он сказал:
– Не сейчас.
Я стояла, держа в руках оба фонаря и слушая, как огневки бьются об их нагретые солнцем стеклянные стенки. И, только услышав голос мамы, сообразила открыть крышку.
– Ты опять обгорела, – сказала она. – Где вы были?
Огневки вылетели из фонаря и скрылись в кустах.
– На месте, которого нет, – ответила я, посмотрев на маму, и тогда мне стало ясно, что она знала, где мы были, и что она там тоже бывала.
Мама ничего не сказала – тогда ничего, но спокойствие навсегда покинуло ее.
Поздно вечером, когда я уже лежала в кровати под пологом, разглядывая оранжевые отблески заходящего солнца в соснах, они с отцом долго разговаривали на кухне. Нет, слов разобрать не удалось, но в них было что-то такое, смысл чего я поняла значительно позже.
Глава 2
Земля еще дышала ночным холодом, когда я помогала отцу загружать треснутые бутылки в коляску солнцевела. Их исцарапанные бока блестели в лучах восходящего солнца. Я крепко привязала бутылки, закинула за спину плетеную сумку из морских водорослей и уселась на сиденье.
– Обратись к Юкара, он сделает скидку, – сказал он напоследок.
Юкара – так звали самого уважаемого пластмассовых дел мастера на деревне. Он был давним приятелем отца. Правда, я ему не доверяла после того, как в прошлом году запаянные им бутылки вскорости потекли. Так что я ничего не ответила, лишь неопределенно кивнула головой.
– Не задерживайся надолго, – продолжил он. – Ко мне завтра придут гости, я хочу, чтобы ты помогла убрать чайный домик.
Я поехала. Одна из солнечных батарей солнцевела оказалась неисправна, поэтому мотор капризничал, так что мне пришлось почти все время крутить педали, пока я ехала сквозь отливающий зеленью и солнцем лес. Уже почти на выезде из него дорога начала плавно сворачивать в сторону деревни, мотор вдруг заработал ровно, и я, заблокировав педали, дала наконец ногам отдохнуть. Оводов было еще совсем мало, утренний воздух обдавал свежестью голые руки, так что я скинула сетку и открыла лицо встречному ветру и солнцу. Небо было синим и сухим, земля вокруг словно замерла, и я видела только, как крохотная живность ищет воду в пыли дороги.
Миновав несколько домов на окраине, я выехала к перекрестку, от которого дорога к дому Юкара отходила налево. Пришлось остановиться и поразмыслить. «Нет уж, поеду, как и собиралась», – решила я, сворачивая в противоположную сторону, пока не увидела знакомый забор с облезлой синей краской.
Как и многие другие здания в деревне, дом Саньи сохранился еще со времен архемира. При нем имелся сад и гараж, в котором когда-то владельцы держали большой и быстрый архемобиль. Стены несли следы многочисленных ремонтов. Родители Саньи рассказывали, что когда-то у него была ровная крыша без всяких солнечных батарей. Уж не знаю, мне лично сложно представить себе такую.
Остановившись у ворот, я увидела на переднем дворе Санью. Она вытряхивала осадок со дна бутылки в металлический бак и жутко чертыхалась. Наружная дверь дома была отворена, и изнутри слышался поток новостей, приходящих на транслятор. На подруге не было защитной сетки, и, когда Санья посмотрела на меня, я поняла, что она провела бессонную ночь.
– Треклятый барыга, продал-таки соленую воду, – прохрипела она, нервно заправляя черные волосы за уши. – Я вообще не понимаю, как ему это удалось. Я же сначала попробовала воду и лишь потом купила. Он содрал с меня втридорога, так что хватило только на полбутылки. Всё, деньги выброшены на ветер.
– Какая у него была бочка? – спросила я, толкая солнцевел через ворота во двор.
– Да такая старомодная. Большая, прозрачная и на подставке, оттуда – трубка, из нее он и разливал воду.
– Эти жулики используют двойную трубку, – сказала я. – В том году их видели в городе. В их бочке имеется вторая, но с соленой водой. У крана два положения, поворачиваешь так – течет вода из бочки с пресной водой, а если так – из той, что с соленой. Сначала они дают попробовать пресной, потом меняют положение крана и продают соленую.
Санья на секунду задумалась и выпалила:
– Чертова идиотка! Извини, это я про себя. Потратила большую часть недельного бюджета семьи, а, оказывается, купила-то соленую воду!
– Ерунда, такое могло случиться с кем угодно, – ответила я ей. – Ты не могла знать. Стоит все же пустить слух, чтобы другие не попались на ту же уловку.
– Вечером на рынке многие покупали у него воду незадолго перед закрытием. Скорее всего, тот тип уже давно исчез. Ищет следующих простофиль, – заметила она.
Я не стала говорить вслух, о чем думала: не раз и не два мне приходилось слышать от родителей, что, если появляются жулики, значит – не к добру. Часто в новостях по транслятору твердили, что все беспорядки носят временный характер и военные действия находятся под полным контролем, но это не имело значения, ведь даже в хорошие времена вода была в дефиците, но людям, получавшим ежемесячные карточки на воду, в целом удавалось справляться, так что спекулянтам можно было не утруждать себя поездками по деревням. Случалось, в деревушку могли заехать торговцы, державшие высокую цену, но они знали, насколько легко могут оказаться не у дел, так что продавцов непригодной для питья воды они тоже не жаловали. С жуликами приходилось сталкиваться и раньше, но этот был уже третий за последние два месяца. Внезапный рост их количества означал, что в городе поговаривают о грядущем сокращении нормы воды, поэтому некоторые спекулянты отправлялись туда, где на черном рынке поменьше конкурентов и побольше легковерных покупателей.
– У вас опять сломался водопровод? – спросила я.
– По-хорошему его надо выкинуть и построить новый, – сказала Санья. – Я и сама могла бы это сделать, если бы хватало времени. На той неделе Минья опять заболела, и я опасаюсь поить ее нашей водой, даже если она кипяченая. И хотя отец утверждает, мол, с водой все в порядке, я уверена, что от всех этих помоев, какие он выпил за свою жизнь, его желудок сделался оловянным.
Младшую сестру Саньи звали Минья. Ей было всего два годика, но она болела с самого рождения, а тут еще и их мать Кира начала то и дело прихварывать. Я не решилась рассказать Санье, что пару раз мне случалось видеть в вечернем сумраке сидевшего около их дверей чужака – худую и темную фигуру, он не выглядел неприветливым, но явно знал, что ему не будут рады. Незнакомец не двигался, молчал и терпеливо ждал, не проходя внутрь и не отходя в сторону.
Помню, как отец однажды рассказывал мне о смерти и о чайных мастерах. Так что, когда я поглядела на усталое лицо Саньи – она была не старше меня, – от воспоминания о сидевшей около ее дверей худой фигуры у меня перехватило дыхание.
Есть вещи, которые не следует видеть. Есть вещи, о которых не говорят вслух.
– Скажи, а ты подала заявку на ремонт водопровода?
В ответ Санья только фыркнула:
– Ты думаешь, у нас есть время ждать, пока они там рассмотрят заявку? Я собрала уже почти все нужные документы. Единственное, пока еще не придумала, как это сделать втайне от акваинспекции.
Санья сказала это мимоходом, как если бы речь шла о простом обыденном деле, а не о преступлении. Я вспомнила акваинспекторов, их невозмутимые лица под москитными сетками, вспомнила, как они размеренно шагают парами по улице, заглядывая в дома с ежемесячными проверками потребления воды и в поисках нарушителей. Мне доводилось слышать о творимых ими избиениях, задержаниях и штрафах, по деревне шептались и о более суровых наказаниях, но я не знала, правда ли это. Я подумала об их оружии – длинные, сверкающие сабли, которыми акваинспекторы как-то на глазах у всех изрубили на куски конфискованный у одной старухи самодельный водопровод.
– Вот, принесла тебе в починку, – сказала я и начала развязывать ремни. – С этим спешки особой нет. Сколько возьмешь?
Санья посчитала количество бутылок:
– Тут работы на полдня. Возьму три бутылки воды.
Я подумала, что пластмассовых дел мастер Юкара сделал бы это за две бутылки, но мне было все равно.
– Договорились. Заплачу четыре, – сказала я.
– За четыре я починю тебе одну прямо сейчас.
– У меня тут есть кое-что, – сказала я, доставая из сумки тоненькую книжку. Увидев ее, Санья сначала обрадовалась, но потом ее лицо помрачнело:
– Я пока ту, что ты мне давала, не прочитала.
– Не страшно. Я читала их по многу раз.
Она нехотя взяла книгу, но я видела, что она довольна. Как у многих семей в нашей деревне, у них не водилось книг. Приходившие на транслятор рассказы стоили дешево, продавались за бесценок, а вот с бумагой было туго.
Мы отнесли бутылки на задний дворик в мастерскую. Ее крышу соорудили из морской травы, а три стены (четвертой служила стена дома) представляли собой конструкцию из кольев с натянутой на них мелкой москитной сеткой. Мы вошли внутрь, и Санья закрыла дверь на щеколду, чтобы ветер не распахнул ее.
Я положила бутылки на верстак посреди мастерской. Санья взяла ту, что сверху, и отнесла на длинный стол у стены возле дома. Отец пометил место протечки красной свекольной краской, нарисовав на поверхности что-то вроде звездочки. Она включила горелку на солнечных батареях – нити тут же раскалились, став оранжевыми в полумраке мастерской, и принялась рыться в одном из своих многочисленных ящиков, пока не нашла кусочек пластмассы подходящего размера. Мне было интересно смотреть, как Санья поочередно нагревала то заплатку, то место, где треснула бутылка, пока они не стали совсем мягкими и липкими, потом приложила заплатку и, убедившись, что та подходит по размеру, принялась залеплять трещину.
Я огляделась. После того раза, когда я гостила у нее пару недель назад, Санья успела насобирать много пластмассовых обломков. На длинных столах вдоль стены стояли банки с краской, вперемешку лежали инструменты, кисти, деревянные подставки, разбитые фонари и всякая всячина, предназначение которой мне было неизвестно. А еще повсюду громоздились ящики, забитые доверху разнообразным металлическим и пластиковым ломом. Металл считался жутко дефицитным, ведь все более-менее пригодное давно увезли в город на нужды армии, и вот уже много десятилетий люди подбирают любой хлам, что удается найти, а в последнее время – всякие разномастные обломки.
А вот пластмассы было хоть отбавляй, потому что пластик архемира мог лежать столетиями не разлагаясь – не то что наш. Большая часть уже ни на что не годилась, хотя иногда, если хорошо порыться, можно было найти и что-нибудь стоящее. Настоящей находкой были безнадежно перепутанные металлические и пластмассовые детали, придуманные, чтобы делать то, чего в неомире уже не делали. Случалось находить архетехнику в почти нормальном состоянии, а некоторые вещи даже удавалось починить. Нам оставалось только удивляться, почему их когда-то выбросили.
В одном из ящиков под столом лежала треснувшая пластиковая посуда: стаканчики, тарелки и кувшин для воды. Под ними – две черные штуковины толщиной в несколько сантиметров, прямоугольной формы и размером примерно как те книги, что стояли у меня дома на полке. С одной стороны они были гладкими, а на другой виднелись два отверстия с зубчатыми белыми краями. У одного прямоугольника край отломился, и изнутри торчала темная, блестящая лента. На нем были буквы, из которых мне удалось прочитать только три: VHS.
– Что это? – поинтересовалась я.
Санья уже успела закончить с бутылкой и повернулась ко мне:
– Без понятия, я их выкопала на той неделе. Наверное, это запчасти от какого-нибудь археустройства, но я пока не сообразила, для чего они.
Она уже успела закончить работу, но требовалось еще немного времени, чтобы пластик затвердел и бутылка перестала течь. Санья взяла со стола вместительный рюкзак и закинула его за спину.
– Может, пойдем пособираем?
Мы прошли несколько кварталов и уже собирались свернуть на улицу, по которой обычно ходили к свалке, как Санья внезапно остановилась и произнесла:
– Не пойдем здесь.
Тот знак нельзя было не заметить. На краю улицы стоял обычный деревянный дом, ничем не отличающийся от других таких же в деревне, с поваленными заборами и облетевшей со стен краской, разве что край солнечной панели обломился. Построенный еще во времена архемира и позже переделанный на новый манер, он был единственным, в центре ветхой двери которого виднелся нарисованный свежей ярко-синей краской – блестящий и влажный – круг. Таких я раньше не видела.
– Что это? – спросила я.
– Пойдем отсюда, – сказала Санья, потянув меня в сторону. Сосед, вышедший из другого дома, сделал вид, что не замечает знака, и, сгорбившись, быстро прошел мимо. Улица была пустынной.
Я поспешила за Саньей. Убедившись, что мы одни, она прошептала:
– Дом под наблюдением. Круг появился там на прошлой неделе. Это знак серьезного аквапреступления.
– Откуда ты знаешь?
– Мама сказала. Жена пекаря, говорят, как-то остановилась у ворот, а тут вдруг, откуда ни возьмись, появились два акваинспектора и начали выспрашивать у нее что да как. Они заявили, что здешние жильцы – нарушители закона о воде. Жена пекаря сумела выкрутиться, только когда убедила их в том, что пришла продать выпечку из семян подсолнуха.
Я знала, кто живет в доме: одна бездетная семья со своими пожилыми родителями. Вряд ли они могли быть замешанными в аквапреступлениях.
– Что с ними случилось? – спросила я, и перед моими глазами встали их неприметные лица и простая одежда.
– Никто не знает в точности, там ли они еще или их уже увезли, – ответила Санья.
– Как думаешь, что с ними сделают? – спросила я вполголоса.
В ответ она только молча пожала плечами, и тут я вспомнила о строительстве незаконного водопровода. Оглянулась. Улица и дом уже исчезли из виду, но синий круг по-прежнему блестел перед глазами, словно свежая татуировка на коже, настолько воспалившаяся, что к ней было небезопасно подходить близко, и, главное, окутанная тишиной.
Мы пошли дальше.
Вскоре мы перебрались через мелкий грязный ручей, едва-едва сочившийся меж камней. В детстве нам обеим запрещали приходить сюда. Мама говорила, что земля вокруг свалки отравлена, а по ней самой опасно ходить, дескать, нога может неожиданно соскользнуть и что-нибудь острое запросто порвет одежду и оцарапает. Поэтому мы всегда тщательно готовились к нашим походам на свалку и приходили засветло, чтобы не брать с собой фонарей – они могли привлечь внимание.
Свалка была гигантской. Она возвышалась грядами с острыми и рваными краями, неожиданными провалами, не сулившими ничего хорошего. Она жила своей жизнью: ее странные гребни постоянно меняли свои очертания, потому что там вечно копошились какие-то люди, перекладывавшие древний мусор с места на место, утаптывая его ногами, вырывая ямы, сваливая в кучи не слишком искореженные куски пластмассы и дерева, которые еще можно пустить в дело. Знакомый запах свалки и ее вид напомнили мне о высоких сапогах в детстве – их я надевала всякий раз, боясь пораниться, – об их грубой кирзе, о том, какие они были жаркие и едва не соскальзывали с ног.
Я пришла в летних башмаках на деревянной подошве, которые не закрывали даже щиколоток (к вечеру они будут красные и опухшие), но ведь я уже большая, да и день был в полном разгаре. Под ногами хрустел мертвый пластик, оводы и прочая летучая живность кружились тучей вокруг наших защитных сеток, так что нам пришлось опустить рукава и плотно завязать их вокруг запястий – мы знали, что в это время даже крохотный участок открытой кожи мог привлечь множество не самых безобидных насекомых.
Обычно мы забирали все хоть сколько-то интересное, но пока кругом валялся только бесполезный хлам: рассыпающиеся пластиковые пластины грязно-белого цвета, омерзительного вида обувь со сломанными каблуками, расплющенные головы кукол… Я оглянулась, заметив, что Санья отстала. Она присела в нескольких метрах от меня и принялась рыться в одной из куч. Подойдя ближе, я увидела, как из груды расколотых горшков, вешалок и жалюзи она достала нечто, похожее на ящик с крышкой.
Он был прямоугольной формы, такого мне раньше видеть не приходилось. Глубокие царапины сплошь покрывали его черную поверхность, а в передней части слева и справа виднелись два углубления, затянутые металлической сеткой.
– Вот это – динамики, – со знанием дела сказала Санья. – Обычная архетехника, мне уже попадались такие. На нем раньше что-то слушали.
