Текст книги "Дневник чайного мастера"
Автор книги: Эмми Итяранта
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
Он не ответил. Я услышала мамины шаги и бросилась обратно к транслятору. Она вышла из кухни, увидела меня и остановилась.
– Я просто хотела прочитать сообщение и новости, – сказала я и, не оборачиваясь, ушла в комнату. Солнце по-прежнему висело на дымчатом небе в окружении лохмотьев света. Только я забралась в постель, как в коридоре скрипнули половицы и в дверь постучали. На пороге, вопросительно глядя на меня, стояла мама: я кивнула, и она вошла.
– Нориа, тебе не стоит притворяться, будто ты ничего не слышала, – сказала она, вздохнув устало. – Наверное, нам давно стоило поговорить с тобой об этом. Знаешь, о чем мы говорили, ведь так? – Она вытащила табурет из-под стола и села.
– Вы говорили о сокровенном источнике, – ответила я.
Мама кивнула:
– Времена становятся все тяжелее, но что бы ни случилось, каких бы решений мы с отцом ни принимали, ты должна запомнить раз и навсегда: все делается тебе во благо.
Я не смотрела на нее, делая вид, что ищу в книге место, на котором остановилась. Страницы казались ужасно тяжелыми, они не хотели переворачиваться у меня в руках.
– А что, если нам перебраться в город? Как тебе, скажем, Новый Петербург, или Мос-Куа, или Синджинь?
Я подумала о двух городах, где мне приходилось бывать, – Куолоярви на востоке и Куусамо на юге. Какое это было удовольствие ходить по запруженным людьми улицам посреди огромных зданий с крышами из солнечных панелей, где верхние этажи были полностью переустроены под гигантские фонари с прозрачными стенами и теплицами внутри. Я пребывала в полном очаровании от множества ларьков на узких улочках, в них продавались всякая чудная еда и напитки – их терпкий и порой неприятный запах можно было уловить за много кварталов. С мамой мы зашли в датский квартал Куусамо и купили домой в качестве гостинцев кучу разноцветных пакетиков со сладостями. А еще отец повел нас в дорогой ресторан – я как раз окончила школу, – где подавали природную воду из разных уголков мира.
Конечно, такое хотелось увидеть заново, но потом мне вспомнились все эти высокие стены, пункты контроля, отделявшие улицы, всегдашних военных и комендантский час. Вспомнились и усталость, охватившая меня уже через два дня, и желание вырваться из толпы, и тоска по просторам, тишине и одиночеству. Конечно, побывать в городе было бы здорово, но жить там – никогда!
– Не знаю, – ответила я.
Мама пристально посмотрела на меня:
– А что, если ты не будешь чайным мастером? Пошла бы учить языки или математику или стала бы моим ассистентом.
Признаться, вопрос меня несколько озадачил, и я ответила:
– Чайная церемония мне знакома до мелочей, я училась этому всю свою жизнь. А чем еще я могу заниматься?
Мама долго молчала, но было видно, что она взволнованна – она хуже отца умела скрывать свои чувства. Наконец я нарушила тишину:
– Знаешь, в деревне есть один дом, помеченный знаком аквапреступления.
– А, синий круг? И что с того? – Она вздрогнула, как вздрагивают от страха.
– Что стало с жителями? – спросила я.
Мама посмотрела на меня, словно подыскивая слова:
– Никто не знает.
Она подошла ко мне и взяла за руку.
– Нориа, золотце мое, – сказала она и замолчала, будто решила не говорить то, что собиралась, потом погладила по голове и продолжила: – Я надеюсь… мы хотели для тебя другого будущего. Попробуй уснуть. Утро вечера мудренее.
– Доброй ночи, – пожелала я ей.
– Доброй ночи, Нориа, – ответила она, едва улыбнувшись.
Мама ушла, а я поднялась с постели и взяла с нижней полки стеллажа небольшой деревянный ящик. Через тонкий слой лака ощущались все неровности поверхности. Я повернула ключ в замке и подняла крышку.
В ней я прятала свою коллекцию найденных на свалке предметов архемира. Сверху лежали разноцветные отполированные камни и маленький кривой ключ с почти стершимися зубцами, затем три пластиковых прямоугольника с зубчатыми колесиками посередине и надписью «TDK». Они были обломаны по углам, изнутри торчала тонкая черная пленка. Мне всегда нравилось вытягивать изнутри TDK пленку и держать ее в руках – легкую и гладкую, точно волос, точно воздух или вода. Не знаю, зачем Санья просила взять «все свои TDK»! Никто из нас не имел ни малейшего представления о том, что это такое, для чего они служили в архемире, но я все равно хранила их – просто так, чтобы иногда потрогать черную поверхность пленки.
На дне ящичка поблескивал тонкий серебристый диск. В один из походов на свалку я прихватила его с собой, просто потому что он мне понравился. Я взяла его в руки, чтобы еще раз доставить себе удовольствие. В его блестящей поверхности, лишь немного поцарапанной, можно было разглядеть свое отражение, а когда на нее падал свет от фонаря, то она начинала играть всеми цветами радуги. На обратной матовой стороне виднелись остатки какого-то текста и непонятные буквы: СОМ СТ DISC.
Все завтра, а сейчас я убрала диск и TDK обратно, закрыла ящичек на ключ и сунула его в сумку дожидаться утра. И закрыла глаза, и увидела расстояние, отделявшее наш дом от того другого дома, с облупившейся краской. Синий круг на его двери смотрел в ночь недреманным оком – настолько пристальным, что оно могло пронзить насквозь. Расстояние было невелико, и, если смотреть долго, оно начнет сокращаться, пока дверь не окажется совсем рядом и можно будет услышать шаги внутри дома.
Или тишину.
Я свернула этот мысленный образ и попыталась забыть его, понимая, что это ненадолго.
Глава 5
На следующий день я въехала на солнцевеле во двор дома, где жила Санья. Ее мама Кира отрезала тяжелые от спелых семечек головки подсолнечника и бросала в здоровенную корзину. Младшая сестра Минья сидела на земле и пыталась заставить плоский камень удержаться на пирамидке из трех деревяшек. На ее голове болталась слишком большая старая москитная сетка, камень не хотел держаться и все время падал.
– Нориа! – воскликнула Минья, увидев меня. – Посмотри! – Рука на мгновение замерла в воздухе, она показала на свою конструкцию: – Это колодец.
– Какой красивый, – сказала я, хотя это сооружение никак не походило на колодец.
Кира обернулась. Подол ее серого платья был испачкан чем-то желтым. Под москитной сеткой лицо Киры выглядело усталым и бледным в обрамлении черных, давно не мытых волос, одежда болталась на исхудалом теле. Но она улыбнулась и стала похожа на свою старшую дочь.
– Привет, Нориа! – сказала она. – Санья все утро поджидает тебя.
– Вот, мама испекла вчера целую гору пирожков из амаранта, – сказала я, доставая из сумки плетеную коробочку. – Держите, возвращать не нужно.
Ее лицо на мгновение стало жестким, но потом Кира снова улыбнулась:
– Спасибо. Передай маме большой привет. У нас, пожалуй, нет ничего, что послать в ответ.
Очередная головка подсолнуха упала в корзину. Вокруг витал сочный, густой аромат.
– Ничего страшного, – ответила я, почувствовав неловкость.
Кира взяла Минью за руку и, не глядя в мою сторону, сказала:
– Ну что, доченька, пора умываться. Пойдем, дам тебе поиграться с корабликом.
Минья взвизгнула, подскочила и бросила камень прямо в свою пирамидку. Деревяшки рухнули на землю, подняв вокруг себя пыль. Кира подхватила ее и пошла к дому с моими гостинцами.
– Увидимся позже, Нориа!
Я помахала Минье на прощание, но она не ответила, предвкушая игру с корабликом.
Мастерская Саньи находилась на другой стороне дома. Через сетку было хорошо видно, как она сидела около стола и в чем-то сосредоточенно ковырялась. Пришлось даже постучать по деревянной стойке.
– Заходи! – сказала Санья, не поднимая головы.
Я вошла, закрыла дверь и сняла сетку.
На столе был прибор, который она нашла несколько недель назад на свалке, – я сразу его узнала: угловатый, с окошком в передней части, странные сочетания букв и цифр, а еще второе окошко – сверху. Устройство было подключено двумя проводами к солнечному генератору в углу мастерской.
– Принесла? – поинтересовалась Санья. Она стянула волосы в пучок, на щеках играл румянец: конечно, она встала пораньше, чтобы разобраться с находкой, и все утро провела в мастерской.
Я отдала ей ящичек с TDK.
– Вот не пойму, для чего тебе они, – сказала я.
Санья исчезла под столом и тут же появилась с черным прямоугольником в руках. Кажется, я его уже видела несколько недель назад, когда приходила чинить бутылки. Она взяла со стола TDK, и я увидела, как эти предметы похожи друг на друга.
– Я тут все размышляю, для чего это устройство. Вроде как знаю, что на нем что-то слушали – тут, вон, динамики, как и на трансляторе, – правда, огромные и страшно древние, но принцип один и тот же. Смотри, сначала я решила приделать крышку, но заметила внутри два цилиндра, один из которых вращается. Вот эти штуковины, – она показала на прямоугольники, – лежали тут же рядом, и когда я на них посмотрела, то подумала, что углубление должно быть сделано под них: дырки подойдут под цилиндры, да и форма в самый раз подходящая… Размер только не тот. – И она постучала пальцем по пластмассовой штуковине с буквами «TDK». – Вот, точно, они сделаны для такого же устройства, только куда большего. Вот ведь не везет, так не везет: все совпадает, кроме размера! И тут я вспомнила, что ты любишь хранить всякие диковинки и что у тебя же есть эта штука – TDK!
Я начала понимать, к чему она клонит. Санья аккуратно разгладила мятую пленку, связала концы и смотала ее внутрь. Затем примерила TDK к углублению верхней части устройства.
– Не подходит, – разочарованно выдохнула я, но Санья перевернула TDK наоборот, раздался щелчок – TDK встала на место.
– Ха! – воскликнула она, и мы обе улыбнулись.
Санья прижала крышку и повернула рубильник солнечного генератора: спереди рядом с цифрами зажегся маленький зеленоватый огонек, похожий на светлячка.
– Нам осталось только сообразить, для чего все эти кнопки.
Сначала она нажала на ту, где был нарисован квадрат: открылся лючок, и больше ничего не произошло. Закрыв его, Санья нажала на кнопку с двумя стрелками: изнутри послышалось царапание. Она наклонилась поближе к устройству и внимательно прищурилась, пытаясь рассмотреть, что там внутри.
– Крутится! Ты только погляди! – воскликнула Санья.
И правда, устройство крутило пленку внутри пластиковой TDK, да еще так быстро, что понять, в каком направлении, не было никакой возможности. Вдруг раздался щелчок, странный звук, будто где-то заело, а потом еще щелчок, и – тишина.
– Поломался, что ли? – осторожно спросила я.
Санья наморщила лоб:
– Не думаю, может быть, пленка закончилась?
Она нажала на кнопку с одной стрелкой. Устройство застрекотало, из динамиков послышалось шуршание. Санья вздрогнула и обернулась ко мне.
– Слушай! – сказала она.
Из динамиков слышались только шуршание и потрескивание, и одновременно с ее лица постепенно сходила улыбка, точно облетающая сухая краска.
Время тянулось бесконечно, и шуршание утекало все дальше и дальше в мир, тайны которого оно не было готово открыть. Наконец Санья нажала на кнопку с квадратиком, и пленка остановилась. Она открыла лючок, достала TDK и сменила ее на другую, такую же, связав концы порванной пленки вместе.
Из динамиков все также раздавался один лишь бессвязный шум.
Мы по нескольку раз вставляли мои TDK в устройство, гоняли их взад и вперед, переворачивали, но слышали только призраки голосов, погруженных навеки во время и в вечность, слышали почти тишину, которая была куда более удручающей, чем полная тишина. И если на пленках когда-либо и было что-нибудь, то земля, воздух, дождь и солнце уже давным-давно стерли с них даже последнее эхо архемира.
Санья молча смотрела на устройство.
– Я точно права. Эти подходят сюда, а его задача – передать звуки через динамики. Иначе быть не может, по идее. Нам бы найти TDK с остатками звуков…
Она постукивала пальцами по крышке. Издалека слышались визг Миньи и успокаивающий голос Киры. Я следила глазами за маленьким черным пауком, начавшим ткать паутину прямо над солнечным генератором.
– Может… может, найдется еще где-нибудь на свалке? – спросила я. – Или же они не предназначались на долгий срок службы – устройства архемира все такие хрупкие.
Черты лица Саньи словно заострились. Она подцепила ногтем квадратную крышку на верхней панели устройства и потрогала пальцем открывшееся круглое углубление. Потом перевела взгляд на мой раскрытый деревянный ящик на столе и серебристый диск с дыркой посередине. По размеру он выглядел подходящим. Санья посмотрела на меня – мы подумали об одном и том же.
– Можно? – спросила она.
Я кивнула.
Санья взяла диск и пристроила в углубление. Они словно были сделаны друг для друга, и даже небольшая выпуклость посередине точно пришлась в дырку. Санья слегка прижала диск, он щелкнул и зафиксировался. Она закрыла крышку и нажала кнопку со стрелкой: через окошко из прозрачного пластика стало видно, как завертелся диск.
Мы ждали.
Полная тишина.
Какое разочарование!
Тогда Санья предложила понажимать на все кнопки. Первая погасила светлячка и замедлила вращение диска – ее отжали обратно. Вторая ни к чему не привела. Когда нажали на третью, то из динамиков раздался хруст, от которого мы обе вздрогнули, а потом мужской голос произнес на нашем языке:
«Путевой журнал экспедиции Янссона, день четвертый. Южный Трёнделаг, неподалеку от бывшей коммуны Тронхейм».
Потом голос сообщил дату, месяц и год. Санья начала кричать от радости, а я смеяться. Голос продолжил:
«День начался с измерения концентрации микробов в водах Доврефьеля. Пока еще получены не все результаты, однако создается впечатление, что они соответствуют результатам экспедиции Ютунхеймена. Ежели результаты имеют место быть, то наши оценки протекающего спонтанно процесса биологического восстановления являются куда более скромными, чем ситуация в действительности. Завтра мы высаживаем очистительные бактерии и продолжаем двигаться на север в Трёнделаг…»
На улице день постепенно начинал стягиваться толстой палящей коркой вокруг мастерской, оводы облепили защитную сетку, а мы все слушали голоса, дошедшие до нас из архемира. Иногда звук исчезал, потом выныривал, словно из ниоткуда, начинал заедать, а потом обнаруживалась новая дорожка – и все продолжалось. Санья не пыталась останавливать или перескакивать через скучные места. Звук ждал на диске несколько сотен лет, он был частью истории, уже почти погибшей в глубинах свалки. Мы не разговаривали, я не знаю, о чем в тот момент думала Санья, но я думала о тишине, о годах и воде, без устали стирающей все и даже память. Я думала о необъяснимой цепочке событий, донесшей эти голоса из прошлого, из исчезнувшего мира до нашего иссушенного утра, до нас, вроде бы и понимавших все слова, но не осознававших и малой толики заключенного в них смысла.
Голос рассказывал об изучении вод, о замерах содержания микробов, о популяциях бактерий, о форме ландшафта. Случались и паузы, и тогда мы начали отделять друг от друга записи, в начале каждой из них голос объявлял очередную дату. После девятого дня голос умолк. Мы ждали продолжения, но его не последовало. Прошли долгие минуты. Мы посмотрели друг на друга.
– Да, жаль, что ничего больше нет, – произнесла наконец Санья, – жаль, что я не услышала для себя ничего интересного.
– Маме бы точно понравилось. Она без ума от всяких научных…
В динамиках что-то громыхнуло. Мы замерли. Послышался женский голос:
«Некоторые считают, что я не должна этого делать, но им и не нужно знать». Женщина замолчала, откашлялась и продолжила: «Дорогой слушатель! Если ты военный, то можешь быть уверен, что я сделала все, чтобы уничтожить эти записи вместо того, чтобы передать их тебе. А если ты слышишь это, то весьма вероятно, что мне не удалось этого сделать». Говорившая сделала паузу, как будто размышляя, и продолжила: «Это случится позже, но не сейчас. Хочу рассказать нечто, что вам не понравится ни капли. Я знаю, что вы наделали и что собираетесь сделать. И если это зависит от меня, то весь мир узнает, что случилось на самом деле, потому что…»
Здесь речь оборвалась. Диск еще продолжал вращаться, но донесшийся из архемира голос пропал. Запись закончилась.
Мы с Саньей посмотрели друг на друга.
– Что это? – спросила я.
Санья прокрутила диск вперед и назад, попробовала даже перевернуть его, но мы поняли, что услышали все, что можно.
– Какой год мужчина назвал в самом начале?
Никто из нас не обратил на это внимания.
Санья включила запись с самого начала, и, когда мы слушали, я увидела по ее лицу, что она думает о том же самом: этот диск не из времен эпохи архемира – мы ошибались.
– Запись сделана в Сумрачный век, – сказала я.
– Нет, это фальшивка… – неуверенно произнесла Санья. – Просто история, похожая на те, что в твоих книгах, или из приключенческой литературы – такую можно заказывать по одной главе на транслятор.
– Скажи-ка, почему там сначала был целый час ужасно скучной научной болтологии, а интересный кусок только в самом конце? – спросила я.
Санья пожала плечами:
– Может, просто плохо написано? Ведь и рассказы на трансляторе тоже часто не слишком занимательны. У отца есть несколько таких.
– Не знаю. – Я начала судорожно вспоминать, в каком месте свалки нашла диск.
С решительным видом Санья вынула диск, убрала его в ящик и закрыла крышку.
– Какая разница, в конце концов! Мы никогда не узнаем, что она хотела рассказать. Главное – архетехника работает! – воскликнула она.
Я же думала о неведомых зимах и исчезнувших историях, думала о знакомом языке и о запавших в душу странных словах. Думала о поливающем свалку дожде, о солнце – они медленно уничтожали все, что там было, и то, что там могло еще остаться.
Я была почти уверена, что вспомнила, где нашла диск.
– А что, если мы попробуем поискать еще дисков – вдруг найдем? – загорелась я. – Можно попытаться собрать весь рассказ, ну и что с того, что он придуман? Разве тебе не хочется узнать, чем там все закончилось?
– Нориа…
– Мы могли бы завтра пойти туда на весь день и…
– Нориа, – прервала меня Санья, – может, у тебя больше нет других дел, кроме как разливать чай и ковыряться в хламе, а у меня есть.
Где-то в доме заплакала Минья.
Неожиданно мы стали такими далекими, а ведь знали друг друга с тех самых пор, как, поддерживаемые мамами, сделали первые несколько шажочков. Если бы у меня спросили, я бы сказала, что ближе Саньи у меня никого нет – родители не в счет. Однако иногда она замыкалась, отворачивалась, становилась недосягаемой, словно отражение или эхо: лишь след того, что только что было, но вот уже и он исчез. Я не понимала этих мгновений, но помешать им тоже не могла.
Сейчас она опять далека от меня точно сокровенный источник, точно загадочные зимы прошлого.
– Мне пора, – сказала я.
Убрав ящик в сумку, я подумала, что едва мы нашли тайный проход сквозь время и место в неизвестный мир, как он уже сгорел на солнце. Я надела сетку на голову и шагнула в палящий зной.
Всю обратную дорогу ремень от сумки тер плечо. Навалилась усталость. От пота намокла спина, слиплись волосы под сеткой. Запись на диске не давала покоя: «Экспедиция Янссона» – сама эта фраза, словно из старой маминой книги. А потом голос, звучащий сквозь время, – неожиданный, спрятавшийся в бесстрастном путевом журнале, – женщина считала настолько важным свое послание, что записала его тайно и была готова скорее уничтожить запись, чем позволить ей попасть в руки военных.
Мне захотелось узнать, что именно значило для нее так много.
Уже издалека с дороги я разглядела чужих людей на нашем дворе. Если это гости чайной церемонии, то они пришли без предупреждения – надеюсь, что это не так. Отец очень не любил визитов, к которым не мог приготовиться должным образом. Всякий раз после них он брюзжал по нескольку дней.
Я свернула в лесок и, спрятавшись за деревьями, попыталась разглядеть пришедших. И тут у меня перехватило дыхание: на гостях была синяя форма, а еще на гостевой парковке виднелся знакомый солнцекар. Во дворе с десяток военных переносили с места на место странные устройства. Чайный домик был огорожен забором, вокруг прохаживался солдат с саблей наголо. Мои родители стояли на крыльце дома, с ними разговаривал высокий человек в офицерской форме. Услышав мои шаги, он обернулся, и я сразу узнала его лицо.
– Вот так встреча, девушка, добрый день! – фамильярно приветствовал меня командор Таро и замер в ожидании моего поклона.
Глава 6
Они называли это обычной инспекцией, но ни о чем таком и речи не шло. Как правило, обычные инспекции проводили два солдата, и продолжались они не более двух часов. У нас же на участке в течение двух недель круглые сутки присутствовали один старший офицер и шестеро солдат: двое охраняли, а четверо занимались обследованием дома и участка согласно строгому плану, постепенно переходя с места на место, исследуя каждый сантиметр с помощью плоских экранов. На них вырисовывались разноцветные фигуры, неровные края которых и постоянно меняющиеся формы напоминали географические карты.
Из маминых книг я знала, как работают эти устройства: они посылают в землю радиоволны, а экран их расшифровывает. Фигуры означали плотность и уровень влажности грунтов. Еще военные привезли с собой целый набор специальных буров и измерителей, а одна из них – немногословная женщина – ходила с двумя перекрещенными кусками металлической проволоки. Иногда она останавливалась, зажмурив на мгновение глаза, а потом начинала всматриваться в проволоку, словно ожидая чего-то. Родители сказали мне, что военные первым делом оцепили чайный домик, и теперь там проводился обыск с пристрастием, потому что металлическая лоза этой дамы шелохнулась в первый же день, указав на место под крыльцом.
Отец с грустью смотрел на гору из досок, растущую перед чайным домиком по мере того, как солдаты разбирали пол внутри.
– Его больше никогда не восстановить, – пробормотал он. – В нынешнее время такая доска – большая редкость, а хорошего мастера днем с огнем не сыскать, чтобы построить чайный домик по всем правилам.
В те дни родители почти не общались друг с другом. Их тяжкое молчание позволяло скрыть почти животный страх перед военными. Все было похоже на неестественно спокойную поверхность воды: одно слово, одно движение камня на дне меняет все – и вот уже кольца пошли одно за другим, пока отражение не превращается в бесформенные блики. Мы разговаривали только по большой необходимости. Из-за присутствия военных между нами выросли невидимые стены, и разрушить их у нас не хватало решимости.
Вечерами я шла спать, сначала тайком убедившись, что приборы военных по-прежнему остаются на участке, а по утрам просыпалась в ужасе от мысли, что они собираются расширить поиски в сторону тундры. Я даже не могла спокойно позавтракать, не убедившись, что это не так. Мне снился сокровенный источник, и посреди ночи я просыпалась от гнетущего чувства, будто издалека – сквозь каменную толщу – до дома доносится шум воды. Всякий раз приходилось вслушиваться в тишину, пока сон вновь не одолевал меня.
Сначала я подумала, что мама просто для видимости интересуется приборами, чтобы унять нервное возбуждение. Шли дни, и я начала понимать, что за ее любопытством был действительный интерес, скрыть который никак не получалось. У нее явно чесались руки, так ей хотелось самой поработать с ними, узнать их устройство и применение. Прошло уже пятнадцать лет с ее последней экспедиции от университета Нового Петербурга, да и гражданские технологии всегда считались менее продвинутыми, чем военные. Так что она ни на шаг не отступала от солдат, выспрашивая то да се, а я по ее лицу видела, что она все запоминает, чтобы вечером, когда все разойдутся, спокойно записать услышанное. Отцу мамин интерес был явно неприятен, поэтому он замкнулся и стал избегать ее. Казалось, все, что в те несколько дней оставалось невысказанным, постепенно стягивалось вокруг нас невидимой сетью, способной задушить, если только мы не сможем найти выход.
Санья – вот с кем нужно посоветоваться! Оставалось надеяться, что в прошлый раз мы не слишком рассорились, и, хотя я отправила ей три сообщения с просьбой заглянуть к нам, она не ответила ни на одно из них. Я даже не знала, что и думать, поскольку она не всегда отвечала. А тем временем, пока мама была увлечена оборудованием военных, а отец стоял у чайного домика, видимо, в надежде, что его присутствие хоть как-то ослабит разрушительный пыл солдат, я отнесла несколько стопок книг себе в комнату и принялась изучать их.
Меня мучило услышанное на серебристом диске. Казалось бы, я всегда более-менее ясно понимала, каков был архемир, точнее, как мало мы знаем о той эпохе. Эти все мои грезы о зиме и снеге – все это действительно было, но я никогда не сомневалась в том, чему нас учили в школе и о чем писалось в книгах. И я всегда считала правдой, что подавалось как истина, а остальное не имело никакого значения. Но вот загвоздка: а что, если все совсем не так? Что, если рассказываемые истории – это только осколки потемневшего и давно разбитого зеркала, или того хуже: вдруг кто-нибудь специально разбил зеркало, чтобы изменить его отражение? Голос на диске сказал: «Я знаю, что вы наделали и что собираетесь сделать. И если это зависит от меня, то весь мир узнает, что случилось на самом деле».
Я разложила все наши книги на полу, пока не отыскала две большие карты мира. Затем положила их рядом для сравнения: на одной был показан архемир – эпоха холодных зим и тянущихся к небу гигантских городов. Вторая изображала неомир – нашу эпоху.
Я смотрела на линии материков и океанов, изменившихся почти до неузнаваемости.
Всему виной были вода и соль!
Я смотрела на места поближе к нашим краям. Белое море на востоке от нашей деревни было куда меньших размеров, а озера и реки Скандинавской унии растворились в огромных водоемах, давным-давно стерев старые береговые линии.
И это еще не все.
Исчезнувшие острова, прибрежные низины, изъеденные солью устья рек. Огромные города, которые теперь повсюду возвышаются на дне моря, подобно молчаливым призракам прошлых эпох. На старой карте Южный и Северный полюсы обозначались белым. Да, я знала, что это были льды и их называли вечными, а потом оказалось, что они не такие уж и вечные. В конце истории архемира земной шар нагрелся, и поверхность океана поднялась быстрее, чем кто-либо мог предположить. Начались бури, сокрушавшие все на своем пути, люди бросали свои дома и начинали переезжать туда, где еще оставалась суша. Во время последней нефтяной войны случилась колоссальная катастрофа и водные ресурсы бывших Норвегии и Швеции оказались зараженными, а земля непригодной для жизни.
Последовало целое столетие, названное позже Сумрачным веком: нефть вычерпали, большую часть технологических достижений позабыли, выживание стало главным делом, а все, что считалось неуместным в каждодневной борьбе за жизнь, исчезло само собой.
Я вспомнила запись на диске. Мужской голос рассказывал о Тронхейме, Трёнделаге и Ютунхеймене. Они находились на зараженной территории – на Утраченных землях, как их официально именовала государственная пропаганда. Так, если экспедиция Янссона была на самом деле, то что она делала на Утраченных землях в Сумрачном веке? Туда же невозможно попасть, там небезопасно находиться! А может, права Санья, и запись на диске – это всего лишь увлекательно выдуманная история, фальшивка. Но в том-то все и дело, что мне она казалась правдоподобной, хотя лучшие истории – они именно такие: в них веришь, зная, что это всего лишь плод фантазии. И все-таки что-то в рассказанном смущало меня – да, в нем отсутствовала обычная для выдуманных историй форма. Все выглядело как часть живой жизни.
Много вопросов… Я закрыла книги и сложила их в стопку на стол, предварительно загнув уголки страниц.
Неожиданно, через шесть дней после появления военных, на пороге возникла Санья. Она пришла пешком из деревни с пустыми бутылками – с теми самыми, в которых я несколько недель назад принесла ей воду в качестве платы.
– Заходи, – предложила я.
– Отец сказал, что у вас тут целое нашествие в местном масштабе. С чего вдруг? – спросила она.
Санья сняла с головы сетку, я помогла ей снять прикрученные к спине бутылки.
– Они уверены, что у нас в подвале чайного домика вырыт тайный колодец, – ответила я. Мой голос прозвучал даже спокойнее, чем я ожидала.
– Давно можно было догадаться, что вы скрываете страшную тайну, – сказала Санья, и на ее лице появилась привычная гримаса. – Неужели им больше нечего делать, кроме как тратить время на такую ерунду? Кто-то попросту озлобился на твоего отца и хочет ему насолить.
Я натянуто улыбнулась. Похоже, Санья не собиралась вспоминать нашу недавнюю ссору, да и у меня не было особого желания: если и случается, что между нами пробегает кошка, то все образуется само собой.
– Ты не торопишься? – спросила я.
Санья покачала головой.
Я приготовила нам чай со льдом. Кубики льда глухо стукались о стенки глиняной кружки в потоке светло-зеленой прохладной жидкости. Мы уселись за стол, и я достала из шкафа купленные утром сухофрукты.
– Если бы только у нас была морозилка, – вздохнула Санья, отпив немного. – В том году я пыталась починить одну похожую на вашу, но она проработала всего пару недель, а потом вообще развалилась. Запчасти к ней пришлось бы везти из города, но тогда мы остались бы без еды на следующие два месяца.
– Ты не задумывалась о том, сколько всяких археустройств – таких, что еще вполне работают, – можно найти на свалке?
– И что тут странного?
– В школьных учебниках утверждается, что архетехнология была несовершенной и что таких устройств, как тогда, не имеет смысла выпускать.
– Так и есть. Большая часть из того, что можно найти на свалке, это просто хлам.
– А книги?
– Что – книги?
– Почему так мало сохранилось книг?
Я знала, что в доме чайного мастера хранилось больше книг, чем в любом другом. Родители мне рассказывали, что и в городах книги – большая редкость. Их печатают мало из-за дороговизны бумаги, а изданий эпохи архемира вообще найти невозможно, не то что подержать в руках, если есть допуск в государственные библиотеки или – вообще редкость! – в военные архивы. В школах использовали лишь электронные книги.
– Ты же знаешь, что в основном книги хранились в больших городах, навсегда оказавшихся под водой, когда моря изменили очертания своих берегов, – сказала Санья.
– Все так. А видела ли ты когда-нибудь историческую книгу, написанную еще до Сумрачного века?
– Что толку от книги, где нет ни Сумрачного века, ни неомира!
– Ты же понимаешь, что все они просто не могли остаться под водой! Когда города оказались затопленными, почему спасли только часть книг, напечатанных в архемире?
