Текст книги "Снэк (ЛП)"

Автор книги: Эмми Бертон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Мои соски напрягаются и твердеют почти болезненно. Он обхватывает мою грудь своими большими теплыми руками. Его большие пальцы восхитительно скользят по моим возбужденным соскам, вызывая еще большее бурлящее желание в моей груди.

Потянувшись назад, я провожу рукой вниз по изгибу задницы Снэка и по верхней части его бедра. Схватив его, я призываю его перекинуть через меня ноги и при этом с радостным удивлением ощущаю его твердую эрекцию в нижней части спины.

– Это нормально? – Его горячее дыхание обжигает мне ухо.

Я хочу сказать: «Более чем нормально». Но отвечаю, поворачиваясь к нему лицом и протягивая руку, чтобы взять его восхитительно неряшливую линию подбородка в свои руки.

– Это ты скажи. Я не хочу делать ничего такого, о чем мы будем сожалеть.

– Я знаю, думал о том же самом, но просто хочу снова что-то почувствовать. Что-то другое, кроме печали. Ладно?

Я открываю рот, чтобы ответить, но, очевидно, мои глаза уже все сказали.

Он целует меня. Это не сладкие, нежные поцелуи. Я чувствую отчаянное желание. Мы жадно пожираем губы и языки друг друга. Мы покусываем, лижем и кусаем, как будто никогда не пробовали никого раньше. Я помню, как целовала его в прошлом, но не с такой яростью – с таким уровнем потребности. Наши тела имитируют наши рты; мы не можем насытиться друг другом. Руки Снэка в моих волосах, потом бегут вниз по рукам, потом снова по груди. Я прижимаюсь к его значительной твердости медленными, скользящими толчками. Снэк наклоняет голову и посасывает кожу моего плеча. Я откидываю голову назад, чтобы дать ему больше доступа, и, когда это делаю, он оставляет мою ключицу, оттягивая бретельки моей майки вниз и обнажая мою грудь, чтобы поднести свой горячий, влажный рот к одному из моих сосков. Напевая, он глубоко втягивает его, обводя языком. Мой клитор пульсирует в ответ, и наши медленные толчки ускоряются до ритмичного покачивания. Ткань моих мальчишеских шорт и его боксерских трусов в сочетании усиливают уровень трения. Я просовываю руку в его боксеры и поглаживаю мягкую упругость головки его члена кончиками пальцев. Снэк стонет и толкается в мою руку.

Сквозь наш туман похоти Вуки начинает прыгать в ногах кровати и отчаянно лаять. Шум внизу становится громче, когда мы слышим, как кто-то ходит по кафе.

– Папа! – Ребенок кричит наверху по лестнице. Вот дерьмо! Это Фифи! Она открывает дверь и ищет своего папу. Это значит, что Эйден и, возможно, Гил и Колетт тоже там, внизу. Никогда не думала запирать дверь.

Мы со Снэком замираем. Мы остановились. Моя рука на его члене. Его рот на моей груди. Мы отстраняемся, смотрим друг на друга широко раскрытыми глазами и начинаем заговорщически смеяться. Снэк закрывает мне рот рукой, и из моего носа вырывается фырканье.

Снэк кричит из-за его плеча умоляющим певучим голосом.

– Эй, Фифи, папа еще не одет. Оставайся внизу, с бабушкой. Хорошо?

– Хорошо, папочка! – кричит она, и дверь закрывается.

Я глубоко вздыхаю и стону от разочарования. Если бы Фифи не помешала, Снэк уже был бы глубоко внутри меня.

Снэк, очевидно, чувствует то же самое. Когда я пытаюсь убрать от него руку, он хватает ее и рычит.

– Мы продолжим. Знаешь что? Я приглашаю тебя куда-нибудь сегодня вечером. На настоящем свидании без детей или родителей поблизости. Поняла?

Я киваю и улыбаюсь. Затем он целует меня одним из легких, сладких поцелуев, которых у нас никогда не было раньше.

К сожалению, он скатывается с кровати и встает спиной ко мне под углом в три четверти, смотрит вниз на свой член и качает головой. Я согласна, это пустая трата времени. Он оглядывается через плечо и посылает мне воздушный поцелуй. Я отправляю один в ответ. Натягивая джинсы, термобелье и свитер, прогуливаясь по комнате, он готовится начать свой день.

Я, напротив, томлюсь полуголая в постели.

– Ты что, не встаешь?

– Нет. Я слишком расстроена. – Я скулю. Затем, прежде чем я успеваю сдержаться, добавляю: – Очень жаль, что эти зубные щетки не электрические.

Снэк смеется.

– Нет! Зубные щетки – нет. – Снэк подползает сзади и целует меня медленно и сладко. – И держись подальше от массажа в душе. Просто держись от этого подальше до сегодняшнего вечера. Я сделаю так, чтобы ожидание стоило того, обещаю.

– Хорошо, никаких зубных щеток. – Я рисую пальцем крестик у него на груди. – Я обещаю.

Снэк спрыгивает с кровати. Я бросаю в него подушку, которую он ловит одной рукой и швыряет обратно в меня. Я хватаю ее, подношу ко рту и выкрикиваю в него все свое сексуальное разочарование. Когда я выхожу со своего фестиваля криков, я замечаю Снэка, держащего Вуки и направляющегося вниз.

– Просто встань, оденься и спускайся к завтраку.

Я снова стону.

– Я буду знать, что ты делаешь, если мне придется ждать тебя дольше пяти минут. Не думай использовать. Массаж. В душе.

– ХОРОШО, ХОРОШО.

Я мысленно подсчитываю, сколько часов мне осталось ждать до нашего «свидания».

Глава 11: 2000 – Никогда не была готова к этому

Шарлотта умерла через три дня после возвращения домой.

Все это для меня было в новинку. Все эти события свалились на меня одновременно. Непреодолимое увлечение. Неожиданная смерть. Не думаю, что для восемнадцати лет это нормальные чувства. На самом деле, когда вы вплотную приближаетесь к влюбленности, вам должно быть комфортно? Я имею в виду, что первая часть этой фразы – падение, а падение – отстой. И смерть – мне кажется, что никто никогда не смирится с ней. Моя Мими все время говорила о похоронах, на которых присутствовала, и о смерти. Может она думала, что, когда я столкнусь с этим, то мне будет проще. Или, может об этом станет легче говорить, и мои голосовые связки смогут изобразить подобие звуков, и я не буду давиться своими словами.

Шарлотта умерла через три дня после возвращения домой.

Когда мой папа и Колетт отвезли Снэка навестить Шарлотту, его пустили в отделение интенсивной терапии Детской больницы. Он сказал мне, что она была неузнаваема – опухшая, волосы сбриты, трубки входят и выходят из ее тела, а одна в горле подключена к дыхательному аппарату. Он сказал, что разговаривал с ней и держал ее за руку, но знал, что на самом деле ее там не было. Он не мог чувствовать ее. Когда он вышел из комнаты, его вырвало в мусорное ведро возле ее палаты. Больше всего его удивило, что родители Шарлотты вышли и обняли его. После того, как он не смог позаботиться о ней и благополучно доставить ее домой, они утешали его. Мистер и миссис Карпентер сказали ему, что они знают, какой своенравной была Шарлотта. Они также знали, что они со Снэком расстались и что ее отвез домой Адам. Каким-то чудом она позвонила им, чтобы сказать о расставании прямо перед тем, как уйти с танцев. Это было слабым утешением, но Снэк сказал, что это заставило его чувствовать себя менее виноватым. Он мог только представить, как чувствует себя Адам.

Тихо, без объявления или предупреждения, семья Шарлотты решила отказаться от ее жизнеобеспечения после того, как врачи сказали, что сканирование мозга не было обнадеживающим, и у нее, вероятно, не было никаких шансов вернуться к жизни. Она будет находиться на аппарате искусственной вентиляции легких всю оставшуюся жизнь. Ее будут кормить через трубочку всю оставшуюся жизнь. Она никогда больше не пойдет и не скажет им, что любит их. Поэтому они сделали наименее эгоистичную вещь, которую могли сделать родители. Они отпустили ее.

Адам не вернулся в школу до конца своего выпускного года. У него были месяцы реабилитации и домашнего обучения, и он все еще не был уверен, будет ли он в состоянии поступить в колледж осенью. Мы со Снэком навещали его пару раз. Мы никогда не упоминали Шарлотту. И он тоже.

***

Если раньше мы со Снэком были близки, то после смерти Шарлотты мы стали неразлучны. Вероятно, это было больше похоже на то, что мы прятались. Мы прятались друг в друге и отгородились от остального мира.

Похороны Шарлотты состоялись через неделю после возвращения домой. Адам не мог пойти, потому что все еще был в больнице. Я слышала, что семья Шарлотты пришла к нему, чтобы сказать, что она умерла. Я даже представить себе не могла, как ему было тяжело. Когда мой чрезмерно активный мозг начал выдумывать фильм о том, на что это, вероятно, было похоже, я мысленно оттолкнула его. Было достаточно тяжело наблюдать, как он борется прямо у меня на глазах.

Мы со Снэком, даже не обсуждая это, никогда не прикасались друг к другу в присутствии кого бы то ни было – в школе, на публике, особенно на похоронах Шарлотты. Это было действительно тяжело. Я ничего так не хотела, как держать его за руку. Это должно подождать, пока мы не сядем в машину. Затем я держу его за руку в течение часа и постоянно повторяю ему, что в том, что случилось с Шарлоттой и Адамом, нет его вины. Наконец он указывает на свою голову и говорит:

– Это знает, – он прижимает руку к сердцу, – но это не знает.

Я беру его за руку, ту, что у него на груди, и целую ладонь.

– Я ничего не знаю о смерти, но знаю о потере. – Моя мать, моя больная, потерянная для меня мать, часто занимала мысли в течение прошлой недели. – Все станет лучше. Никогда не будет прежним, но станет лучше. – Затем я наклоняюсь и целую его в грудь, прямо над сердцем.

Он тянется и проводит руками по моим волосам, а затем вниз к моей щеке. Он приподнимает мое лицо, чтобы посмотреть на меня.

– Все, что я хочу сделать прямо сейчас, это пойти домой и лечь с тобой на диван в гостиной. И поцеловать тебя. Это может быть неправильно, но это все, чего я хочу.

– Я не думаю, что это неправильно, Снэк, может быть, потому что это все, что я тоже хочу делать.

Это был наш ответ на печаль и чувство вины из-за того, что мы были вместе после смерти Шарлотты. Повернулись друг к другу.

Сначала мы держали наши отношения в секрете. Нелегкий подвиг после того, как Снэк громко объявил студентам на встрече выпускников, что я его девушка, но мне казалось неправильным выставлять напоказ наши зарождающиеся отношения перед всем миром. Смерть Шарлотты Карпентер принадлежала всей школе и всему городу Даунерс-Гроув. Красивая, блестящая девушка – исчезла. Это еще довольно долго не выходило бы из цикла городской болтовни. Конечно, не в этом учебном году. Как редактор ежегодника, я сразу же заставила сотрудников работать над данью Шарлотте в качестве позднего дополнения. От меня не ускользнуло, насколько это было лицемерно. Она была мертва. Я была живой и встречалась с ее бывшим парнем. Я пожинала плоды этой ужасной трагедии. Хотя никто никогда не говорил этого вслух, я думала об этом, так что логично, что и весь остальной мир тоже.

Я должна поправить себя: никто никогда не произносил этого вслух, кроме Лорны Д'Инносенцио. Забавное имя для наименее невинной девушки, которую я знала. Лорна была занозой в моей заднице со второго класса. Она смеялась надо мной. Дразнила меня. Обычно называла меня «Беглой мышью». Она делала все и вся, чтобы привлечь внимание Снэка на автобусной остановке, когда мы были детьми. Она даже зашла так далеко, что продемонстрировала ему свои голые сиськи – как только они у нее появились, а это было довольно рано, примерно в пятом классе или что-то в этом роде. Она была действительно хорошенькой девушкой с действительно уродливой душой. Тогда я это поняла. Я убедилась в этом, когда она загнала меня в угол в туалете для девочек на первом этаже.

– Уродина, ты, должно быть, чертова дура. И бессердечна. Правда? Ты действительно думаешь, что Снэкенберг для тебя? Он принадлежал Шарлотте. Они были идеальны и великолепны вместе. А потом появляешься ты и разнимаешь их, и она внезапно умирает! Знаешь, это немного странно. Никто. Я имею в виду, что НИ-КТО не смирится с тем, что вы двое вместе.

К этому времени ее ухмыляющееся уродливо-красивое лицо оказывается прямо напротив моего. Еще ближе, и мы бы поцеловались. У меня нет никакой защиты, ни физической, ни словесной. Она всего лишь говорит то, что я уже сказала себе.

Единственное, что меня спасает, – удар двери женского туалета о стену.

Я никогда в жизни не была рада видеть чирлидерш, но когда их стадо врывается в туалет, Лорна отступает от меня, подходит к зеркалу и притворяется, что поправляет прическу. Я пользуюсь возможностью, чтобы проскользнуть вдоль стены мимо девчонок из группы поддержки.

Одна из них, Меган, которая всегда была добра ко мне, привлекает мое внимание, прежде чем я выхожу.

– Минни, ты в порядке? – Я даже не знала, что она знает мое имя.

– Да, – фыркаю я, не глядя на нее. Когда я выхожу, я слышу сильный шум. Громкий крик. Что-то вроде «Д'Иннокенцио, ты сука» или что-то в этом роде. Я всегда буду благодарна Меган за то, что она так защищала меня.

Уставившись в пол в коридоре и обдумывая то, что только что произошло, слеза скатывается с моего глаза и капает на линолеум. Когда я, наконец, оглядываю коридор, все, что я вижу, – это Снэк, стоящий у своего шкафчика и пристально смотрящий на меня. Коридор полон людей между классами, но все это исчезает, когда я вижу его. С таким же успехом мы могли бы быть единственными двумя людьми в школе.

Он пинком захлопывает свой шкафчик, когда я подхожу к нему. Без слов он притягивает меня в свои объятия прямо к своей груди. Я думаю, что шарада «не прикасаться на публике» закончена. Снэк спрашивает меня, что случилось, и я рыдаю о том, что только что произошло в туалете с Лорной и Меган.

Снэк поднимает мою голову и пристально смотрит на меня своими глазами сибирского хаски.

– Забудь о ней! Не обращай внимания на то, что сказала Лорна. Никто не знает, что происходит с двумя людьми, кроме этих двух людей. Она ничего не знает ни о Шарлотте, ни обо мне, ни о нас с тобой, если уж на то пошло. – Я проглатываю слезы и киваю. Мы идем, рука Снэка обнимает меня, обхватывает мое бедро. Снэк только что снова объявил всей школе, что мы пара.

Мы со Снэком проводим вместе каждую возможную минуту. Дни в школе. Вечера в его гостиной на первом этаже или у меня дома. Я подозреваю, что мой отец действительно может доставить нам неприятности, если мы останемся одни в моей комнате без открытой двери. Я предпочитаю ночи в доме Снэка. Колетт и мистер Снэкенберг в магазине. Весь дом в нашем распоряжении.

Я не знаю, как уговорила своего отца разрешить мне тусоваться со Снэком без присмотра. Может быть, это было потому, что он не хотел, чтобы я хандрила, думала о Шарлотте и Адаме и об остаточном чувстве вины, которое, к сожалению, сопровождало меня вместе со Снэком. Или, может быть, это потому, что я прямо сказала ему, что мы со Снэком не занимались сексом и не будем заниматься сексом, пока нам не исполнится двадцать три, потому что тогда мы закончим колледж, и мы, конечно, не сможем испортить нашу жизнь.

Не то чтобы я этого не хотела.

Я хотела.

Однажды мы были близки к этому, но Снэк помешал нам зайти слишком далеко.

– Не надо, разве ты не хочешь этого?

– Минни, когда я наконец буду с тобой – внутри тебя, я знаю, для меня это будет идеально. Я просто хочу убедиться, что это идеально подходит и для тебя тоже. Не просто какая-то случайная среда, когда ты приходишь после жеребьевки в этом сексуальном костюме Робин Гуда.

Я легонько шлепаю Снэка в грудь, и он хватает меня за руку.

– Это не Робин Гуд. Это отсылка к «Легенде о Зельде», и ты это знаешь.

– Честно говоря, мне было бы все равно, если бы ты была одета как брат Марио, но ты можешь пожалеть, если бы твой первый раз будет на плюшевом ковре 80-х годов в семейной комнате моих родителей, и ты будешь одета как Питер Пэн.

– Отсылка!

– Неважно.

Не имело значения, что на мне было надето, или где мы были, или какой это был гребаный вечер недели, я знала, что это будет идеально из-за Снэка. Но этого не произошло в ту ночь или вообще, потому что, хотя у него и раньше был секс с другими девушками, по благородным причинам он не занимался им со мной.

Просто потому, что у нас не было настоящего секса голышом, это не означало, что мы не дурачились и не занимались сексом в одежде. У нас его было много!

– Ааа, о, Боже мой, Минни! – закричал он, хватая меня за бедра, когда я качнулась в его твердости, и он толкнулся в мои шорты.

– Ммм, – удовлетворенно мычу я. Мне нравилось заставлять его кричать до небес мое имя, когда он кончал. Мне понравилось, как его голова откинулась на диванную подушку, когда я оседлала его, заметьте, частично одетого, на полу, прислонив спиной к дивану. Мне нравилось, как он смотрел на меня потом с полным расслаблением на лице.

Снэк наклоняется и целует меня, слизывая капли пота с моей верхней губы.

– Мне нравятся твои звуки.

– Я только что подумала то же самое о тебе, – шепчу я ему в щеку.

Снэк осторожно поднимает меня и сажает на пол рядом с собой. Я поправляю нижнее белье через брюки.

Он берет меня за подбородок и поворачивает мое лицо к себе, его глаза горят в моих.

– Насколько ты мокрая?

– Насквозь, – отвечаю я, опуская глаза, смущенная собственной возбужденностью. Его низкий тон и откровенность только заставляют меня хотеть его еще больше.

– Хорошо! Я тоже. – Взгляд Снэка перемещается к промежности его спортивных штанов. Там большое мокрое пятно.

Я хихикаю.

– Это я или ты?

– Немного тебя и большая часть меня. – Снэк хихикает и встает. – Я собираюсь подняться наверх и переодеться… снова. Ты меня измотаешь, Мин!

– Извини, – щебечу я, подходя, чтобы сесть на диван.

Снэк наклоняется и целует меня в лоб, а затем в нос.

– О, никогда не извиняйся за эту Минни. Никогда не сожалей о том, что заставила меня…

– Кончить?

– Я собирался сказать «осчастливить», но «кончить» тоже подойдет. Как насчет тебя?

Я улыбаюсь.

– Ты всегда делаешь меня «счастливой».

Я не лгу, он это делает. Каждый раз.

Глава 12: 2014 – Папа

Мы со Снэком не могли выглядеть более чертовски очевидными наутро после того, как провели ночь на чердаке. Он спустился вниз в одежде, которая была на нем накануне вечером, с моей собакой под мышкой. Я спустилась через пять минут в новой сменной одежде, но с самым ужасным птичьим гнездом на голове. Его удалось лишь частично приручить, заплетя в две крошечные косички. Мы выдержали понимающие взгляды моего отца и Колетт. Что ж, я знаю, что чувствую. И Снэк сказал мне позже, что чувствует то же самое. Он сказал, что мой отец на самом деле усмехнулся ему в лицо! Фифи и Эйден ничего не знали о нашем почти свидании – они были просто рады увидеть своего отца и поиграть с Вуки, пока мы быстро завтракали.

– Эй, Джил! – Снэк кричит через плечо. Мой папа снова погружен в глубокую беседу с Колетт.

Мой папа отвечает:

– Да?

– Что делаешь сегодня?

– Не знаю. Наверное, отвезу Минни в дом. Побудем там немного.

Снэк тянется через стол и сжимает мою руку, а затем встает и подходит к моему отцу. Они как бы встречаются на полпути и тихо разговаривают друг с другом, а потом папа подходит ко мне.

– Мышка, мы со Снэком собираемся откопать Эль Камино. Потом я отвезу тебя домой. Нам нужно провести немного времени вместе перед твоим сегодняшним свиданием. – Я широко открываю глаза и оглядываю своего отца.

Снэк направляется к двери, надевая свою черную шапку и пуховик. Он поворачивается и подмигивает мне.

– Я полагаю, он рассказал тебе об этом, да?

– Да, думаю, что это отличная идея. Вам, ребята, нужно чаще видеться друг с другом. Я не знаю, что происходит или не происходит между вами, но вы слишком долго были в разлуке. Мне будет приятно увидеть тебя на свидании, так как я никогда не видел и не встречал этого твоего Генри. Я начинаю думать, что его не существует.

Генри. За последние двенадцать часов я почти не думала о нем.

– О, он существует, папа. Если это тебя утешит, я тоже никогда не встречала его родителей.

Я заканчиваю свой завтрак, беру тарелку и кружку Колетт, которая обнимает меня в закусочной и ухмыляется. Боже! Все эти ухмылки и подмигивания, что, черт возьми, происходит?

– Я так рада, что ты здесь, милая. – Я на мгновение вспоминаю, каково это – иметь маму. По крайней мере, думаю, что это должно быть похоже на то, чтобы иметь маму.

У меня начинает складываться ощущение, что папа привезет меня домой не только для того, чтобы встретиться со старым другом. Нет. Думаю, что я, возможно, участвую в какой-то миссии типа «Принцесса-Лея-спасает-Хана-Соло-от-карбонита».

Я неловко вырываюсь из объятий.

– Я тоже. – Я поворачиваюсь, беру Вуки на руки и карабкаюсь вверх по лестнице.

Укладываю свою одежду в сумку и осматриваю чердак, чтобы убедиться, что ничего не оставила.

Вуки наблюдает за всем процессом со своего места на подушке, которая упала с кровати.

Как только я все положила, бегло заправляю кровать и спускаюсь вниз.

Папа и Снэк входят в парадную дверь – оба смеются.

Интересно, над чем они смеялись?

– О, хорошо. Ты готова идти, – говорит мне папа.

– Да, нужно надеть пальто… и —

Вуки лает.

– И…Вуки…

Папа снова хихикает, затем садится на корточки и гладит Вука по голове.

– Я думаю, ты тоже готов идти, великан.

Снэк зовет детей и говорит им, чтобы они собирались. Они ворчат и еще раз спрашивают, придет ли собака к ним домой, но выполняют указание Снэка.

Когда я подхожу к Снэку и папе, мой отец поднимает Вуки и направляется в сторону Колетт. Я слышу, как они разговаривают, но не могу разобрать, о чем они говорят.

Снэк обхватывает рукой мое предплечье и притягивает меня к себе.

– Я собираюсь забрать детей домой. После того, как ты поговоришь со своим отцом, я бы хотел заехать. Может быть, ты могла бы, э-э, подстричь мне эту бороду перед нашим свиданием? Я немного позволил себе расслабиться. – Я всегда стригла волосы своего отца и брата, но никогда бороду. Разговор о растительности на лице на мгновение напоминает мне о Генри. Он так чертовски придирчив к своим усам, что ходит к парикмахеру, чтобы их подстричь.

– Эм, конечно… Я попробую, – заикаюсь я. Не знаю, почему заикаюсь. Может быть, это предстоящая задача подстричь его бороду, голубые глаза Снэка, сверлящие меня прямо в этот момент, или его рука, сжимающая мою руку, как будто он никогда меня не отпустит? Совокупный эффект – моя нынешняя запинающаяся речь и растущая потребность прикоснуться к нему, поцеловать его. И пусть он сделает то же самое со мной.

Снэк целует меня в лоб – мягким, долгим поцелуем. Я закрываю глаза и позволяю теплу его губ посылать нейроны, возбуждающие все мое тело, вплоть до пальцев ног и где-то чуть выше.

Этот момент слишком короток, так как нас быстро окружают родители, дети и собака. Когда мы уходим, возникает шквал организованного хаоса, без Колетт, которая остается дежурить в кафе. Мы направляемся к нашим машинам – дети умоляют Вуки прийти к ним домой на целый день. Мы со Снэком обмениваемся легкой улыбкой.

***

В доме пахнет по-другому. Он похож на дом моего детства, но пахнет по-другому, выглядит пустым и немного запущенным.

Я ставлю Вуки на пол, и он убегает, чтобы исследовать новую территорию. Поворачиваясь к отцу, я вижу, что у меня на лице, должно быть, нарисован большой вопросительный знак.

– Мин… давай… э-э, давай поговорим. Я включу термостат и прогрею помещение. Почему бы тебе не положить свои вещи, и мы могли бы посидеть и поговорить.

Папа делает так, как он говорит. Он увеличивает температуру. Я слышу, как он включает, и сразу же чувствую запах неиспользованной печи в спертом воздухе. Здесь вообще никто не жил.

Папа снимает шляпу и пальто и вешает их на перила. Он уклончив. Его глаза опущены, и он избегает моих.

Теперь я боюсь. С ним что-то не так? Он на мели? Болен? Я чувствую странное дрожащее чувство в груди. Что это за разговоры шепотом с Колетт?

– Что случилось, папочка? Что происходит?

Я действительно не помню, чтобы мой отец так волновался. Походив взад-вперед и извинившись за состояние дома, он наконец переходит к делу.

– Минни, на самом деле я здесь больше не живу…

– Что-то не так? Ты теряешь дом? Почему ты мне не сказал? Я знаю, что не навещала тебя несколько месяцев, ну, больше, чем несколько месяцев, но я не понимаю… Что случилось? Что происходит?

Папа хмыкает и хмыкает, а потом говорит:

– С тех пор как Сид съехал осенью, дом стал слишком большим и… – Но потом он говорит об истинной причине. – Ты знаешь, что Колетт была одна с тех пор, как Боб изменил ей, и она выгнала его восемь лет назад?

– Да.

– Ну, с тех пор мы становились все ближе и ближе. Клип исчез. Тебя не было. Снэк редко приезжал домой. Единственным, кто был рядом, Сид, и он был так увлечен своими друзьями, видеоиграми и этим шумом, который он называет музыкальной группой…

– Папа, они на самом деле действительно хороши. Я слышала, как они играют в городе, – вмешиваюсь я из чистой нервозности.

Сид. Мы никогда не называли его Сидни. Он был Сидом. Имя Сидни чаще ассоциировалось с лихими афроамериканскими актерами и кинопродюсерами в очках с толстой оправой или, что более мрачно, с убитым панк-рокером, а не с кем-то вроде моего драгоценного, противного, рыжеволосого младшего брата. И все же оно идеально подходило ему.

– Знаю. Я хочу сказать, что Колетт была одинока, и я тоже. Нас тянуло друг к другу. Сначала мы просто проводили время вместе, но теперь… – И тут папа наконец выпаливает. – Я люблю ее, и она любит меня. – Он смотрит на меня, приподняв брови в ожидании моего ответа.

– Это хорошо, верно? Почему ты выглядишь испуганным, папа?

– Я просто не знал, как ты к этому отнесешься. Ты почти не бывала дома. Ты годами избегала Даунерс-Гроув и Снэков. В этом году мы собрались всей семьей только на Рождество за ужином. В отеле. Я просто не нашел подходящего времени, чтобы сказать тебе об этом. А потом я вернулся домой после смерти Меган, и все время был у Колетт и…

– Ты хочешь знать, что я думаю? О том, что ты с Колетт?

Папа застенчиво отвечает:

– Да.

– Я думаю… – Мне нужно избавить этого беднягу от страданий. Это действительно отличная новость. Я счастлива, что мой папа нашел кого-то. Он так долго был один и, насколько я знаю, никогда раньше не встречался с кем – либо. – Я думаю, что это здорово! Почему ты не сказал мне раньше?

– Я не знаю. Я хотел быть уверенным. Я боялся, что ты никогда не вернешься домой из-за того, что Колетт мать Снэка. Я не знаю. Я вел себя глупо.

– Папа, все в порядке. Я понимаю. Иногда трудно понять, что происходит в отношениях, или как это определить, или даже объяснить самому себе, не говоря уже о людях за их пределами. Правда, я так рада за тебя.

Лицо моего отца озаряется улыбкой облегчения.

– Спасибо тебе. Я чувствую себя таким счастливым с Колетт. Я никогда не думал, что снова влюблюсь.

Это замечательно и в то же время немного странно слышать, как мой папа говорит о том, что он влюблен. Это также зажигает маленький огонек надежды для меня и моей причудливой истории любви.

Мне вдруг приходит в голову одна мысль.

– Мальчики?

– Да. Они знают. Я уже сказал им.

Они узнали об этом раньше меня. Неудивительно, поскольку за последние несколько лет я не была так увлечена ими или своим отцом, как следовало бы.

– Минни, я надеюсь, что это не слишком рано, но… Я скоро выставлю дом на продажу, возможно, весной. Я потихоньку продавал или перевозил вещи к Колетт. Пока ты здесь, возможно, захочешь собрать все, что осталось в твоей комнате.

– Хорошая идея. Там, скорее всего, почти ничего нет.

– О, и еще кое-что… – Папа встает и тянет меня за собой, чтобы я повернулась к нему лицом. – Мы с Колетт собираемся пожениться.

У меня отвисает челюсть. Я закрываю ее, потому что ничего не получается произнести, а потом она снова открывается сама по себе. Я пытаюсь придумать слова, которые нужно сказать.

– Это законно? – Я спрашиваю, потому что у меня сложилось впечатление, что мой отец все еще женат на моей матери.

Папа наклоняет голову, и его брови сходятся вместе.

– Конечно, – говорит он смущенным голосом. – А почему нет?

– Разве ты все еще не женат на маме? – Я не знаю, почему застряла на этом вопросе. Я просто никогда не думала о том, что мой отец снова женится. На мой взгляд, он всегда был женат на моей матери.

– Да, Минни, я никогда тебе не говорил. Вы, дети, уже через многое прошли. Мышка, мне так жаль. Развод стал окончательным несколько лет назад. Ты помнишь, как иногда я уезжал в командировки на несколько недель, а Мими заботилась о тебе?

– Да.

– Ну, я думал о том, как позаботиться о твоей матери и как развестись. Это заняло много времени. Существуют очень специфические правила о том, как долго человек должен быть объявлен… сумасшедшим, – папа несколько раз сглатывает, – прежде чем, гм, судья разрешит развод.

Я прервала его. Теперь моя очередь исповедоваться.

– Я никогда тебе не говорила, но я тоже несколько раз навещала маму в больнице. Когда я училась в школе на востоке. Мне просто нужно было ее увидеть. Мне никогда не приходило в голову рассказывать тебе о своих визитах. Точно так же, как ты никогда не рассказывал мне о своих. Наверное, я подумала, что, поскольку мы никогда о ней не говорили, мы просто должны были вести себя так, как будто ее не существовало, но я никогда не переставала интересоваться ею.

Мой папа опускает голову на руки, прежде чем снова посмотреть на меня.

– Да, я не буду отрицать, что боролся с тем, чтобы не хранить память о твоей матери, но женщина, которая была моей женой и твоей мамой, ушла. Я не хотел, чтобы тебе было еще больнее.

– Теперь я знаю, почему мы никогда не говорили о ней. Папа, когда я в первый раз пришла в гости, она меня совсем не узнала. Во второй раз она подумала, что я – это она, и спросила меня, как у тебя дела. Она действительно спросила: «Как Джил? Как поживают мои дети?»

Мой папа прижимает тыльную сторону костяшек пальцев к закрытым глазам и сглатывает. Затем, прокашлявшись, он говорит тихо и искренне:

– Минни, я никогда не хотел с ней разводиться, я был… мы были так влюблены, но после того, как она так сильно заболела и врачи сказали мне, что она никогда не поправится, никогда не выйдет, я подумал, может быть, просто может быть, мне повезет снова влюбиться… и теперь я влюбился. С тобой все будет в порядке?

Я потрясена, довольна и счастлива за него. Я бросаюсь в его объятия.

– Конечно, все в порядке. Лучше, чем в порядке. Это потрясающе. Поздравляю! – Я не могу не думать о своей матери. У меня никогда по-настоящему ее не было, но теперь у меня будет новая мать. Кто-то, кто был мне фактической матерью, хотя я никогда этого не признавала.

Затем мои эгоистичные мысли перелетают к тому факту, что у меня тоже будет новый брат. Ну что ж, сводный брат.

***

Вместо того, чтобы подстричь бороду Снэку, папа предлагает мне вернуться с ним к дому Колетт и высадить его. Тогда я побуду в Эль Камино до конца дня и вечером.

Когда мы прибываем с Вуки на буксире, меня встречают как давно потерянного родственника, вернее, так оно и есть.