Текст книги "Однажды весной в Италии"

Автор книги: Эмманюэль Роблес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

6

В пятницу в середине дня Сент-Роз пошел к Филанджери, чтобы встретиться с Лукой. Он предупредил маркизу, что вернется домой только на другой день утром. Она ни о чем не спросила, но сказала, что в случае срочной необходимости он может позвонить ей по телефону, говоря о себе в третьем лице. «Будем считать, что ваше имя – Тиберио. Был такой Тиберио, когда мне было семнадцать, моя первая любовь!» Она обещала также не говорить ничего Сандре и Луиджи, кроме самого необходимого: что он останется на ночь у партизан, чтобы условиться насчет побега.

– И все. Вы знаете мою невестку. Очень взбалмошная. Я в молодости была на нее похожа. И я ее понимаю. Она мне, впрочем, куда ближе, чем Луиджи, хоть он и мой родной сын. Поэтому я часто прощаю Сандре ее выходки.

Сент-Роз осторожно вышел на улицу. Опять объявление: «Римский муниципалитет! Запрещается…» Можно подумать, что в городе свирепствует эпидемия! Но опасней всего полицейский кордон! Сент-Роз шел, припадая на раненую ногу, на душе было тревожно, но жизнь казалась захватывающей и прекрасной! Ощущение, что он находится в сердце большого города, замкнувшегося в себе, волновало его. Каждый сквер, каждая улица, каждый фонарь казались ему исполненными нерушимой гармонии, как все предметы на борту корабля, одиноко плывущего в открытом море. Тусклое солнце пряталось меж туч. Сент-Роз равнодушно поглядывал на проезжавшие по улице немецкие грузовики с солдатами и думал о Сандре и о волнении, охватившем его при встрече с Луиджи за ужином – всего через час после того, как он обладал его женой. Боже, какой она была пылкой. Он вспоминал ее стройное тело, трепетные бедра, истомленное страстью лицо. Он ни о чем не жалел и все-таки был недоволен собой, осуждал себя за внутреннюю раздвоенность и за то, что вынужден теперь притворяться, пока не покинет Рим. В конце улицы стремительно текла река. С тех пор как Сент-Роз ушел из палаццо, время ускорило свой ход, и он понял, что, в сущности, у него только одно желание: бежать в Абруццкие горы. Со дня прибытия в Рим он жил лишь ожиданием побега, и мысль об этом, как спрятанный бриллиант, не переставала сверкать где-то в тайных глубинах его существа. Ну что такое Сандра? Одна из многих женщин, встреченных им на жизненном пути! Но пока эта мысль зрела в его сознании, инстинкт предупреждал о том, что он напрасно пытается обмануть сердце, что это не просто любовное приключение и что в этой женщине таится страшное зло, которое может поразить его.

Полчаса спустя Сент-Роз входил в дом, где жил Филанджери. Скульптор встретил его так же приветливо. Он был одет в свой обычный черный свитер. В доме было холоднее, чем на улице.

– Пойдемте в мастерскую. Я сейчас затоплю печь. Хотите вина или горячего молока?

– Вина.

В ожидании Луки они говорили о войне и о последних новостях, переданных по Би-би-си. Печь начала гудеть, и от тепла запотели оконные стекла. Глиняная статуя, накрытая покрывалом, походила на привидение. Против Сент-Роза стояла отлитая из бронзы кошка, подстерегающая добычу. Казалось, что тело ее – сгусток электрической энергии и что вся она готова к прыжку за чем-то жизненно необходимым. И кошачья морда, и торчащие уши предвещали неминуемую схватку. Эта напряженность пленила Сент-Роза больше, чем изящество и чистота форм, словно он увидел в ней пластическую интерпретацию своего собственного внутреннего напряжения. Живая модель бронзовой кошки, зябко свернувшись клубком, лежала в корзинке. Филанджери предложил сыграть в шахматы и расставил на доске фигуры, которые сам выточил из черного и лимонного дерева. Прежде чем начать игру, он задернул занавеси на окне. Окно это как бы обрамляло скопившиеся над крышами лиловатые тучи, которые, казалось Сент-Розу, весьма подходили к тому, что он называл «океанским безмолвием» города. Погруженный в это безмолвие, он представил себе ожидавшую его Сандру, ибо она его ждала, он был уверен и не мог не признаться себе, что эта мысль доставляет ему удовольствие.

Они сделали первые ходы, когда Сент-Роз услышал шум автомобиля, затормозившего у подъезда. Дверцы хлопнули, послышались шаги вышедших на тротуар пассажиров. Поскольку затемнение уже началось, это могла быть только служебная машина. Насторожившись, Филанджери прислушался и сказал:

– Тут на третьем этаже живет один высокопоставленный чиновник.

Он вроде бы не встревожился, и игра продолжалась. Однако шум снизу заинтересовал Сент-Роза. Его ухо различало топот ног по лестнице – поднималось не менее четырех-пяти человек, и они не воспользовались лифтом. Почему? Может, испорчен? Старик опять погрузился в обдумывание очередного хода, но кошка, до сих пор дремавшая, подняла голову и сразу стала похожа на свое бронзовое изображение. Сент-Розу казалось, что мир постепенно сужается, замыкаясь в границах этого как бы висящего в пустоте и готового опрокинуться дома, и сама его мысль тоже замкнулась в тесном кольце, в котором она билась, прыгая и больно ударяясь о стенки. На сей раз и Филанджери прислушался. Он встал с места. Шахматная доска на столике между ними была освещена низко висевшей над ней электрической лампой. А там, на лестнице, люди уже миновали третий этаж, где жил чиновник, и подходили к площадке следующего. Филанджери стоял в растерянности. Задавать вопросы не имело смысла. Он и сам понимал, что это совсем не Лука. Лука ведь должен был прийти один. Филанджери сделал Сент-Розу знак не двигаться, и Сент-Роз, как это бывало с ним почти всегда, когда он попадал в опасную ситуацию, с любопытством подумал о том, что сейчас произойдет. Шаги уже прозвучали на ступеньках последнего марша лестницы, до странного близко. Крадучись, Филанджери подошел к двери в коридор, и на стену легла его причудливая тень. Кошка неторопливо пересекла комнату, и Сент-Роз подумал, что она их бросает. Шаги стихли у двери в квартиру. За портьерами опускалась ледяная ночь. Сент-Роз затянул пояс на брюках, подаренных ему доктором Мантенья, застегнул пуговицы на рубашке, принадлежавшей некогда Луиджи. Раздались два коротких звонка. У Сент-Роза застучало в висках; Филанджери скользнул в темноту и исчез, а следом за ним исчезла и кошка. В дверь позвонили снова, но уже более настойчиво. Этот звонок пронизал Сент-Роза насквозь, гулко отозвался в остальных комнатах, пробудив в нем воспоминание о похожем звонке, когда он оставил за дверью любившую его женщину, решив никогда больше с ней не встречаться. Мадлен! Имя это вдруг мелькнуло в памяти, но мгновенно исчезло, как бы уничтоженное нетерпеливым звонком. Филанджери отодвинул засов. Сент-Роз, поспешно выскочивший в коридор за ним следом, увидел, какой он взъерошенный, тщедушный, в грубых штанах и мятом свитере. В коридоре, освещенном желтоватым светом, который старик только что зажег, появился человек в темной форме с поблескивающим поясом и портупеей. Итальянский полицейский. А где же его спутники, почему их не видно?

– Синьор Филанджери?

– Да.

– Капитан Рителли. Разрешите войти?

– Прошу вас.

Сент-Роз ощутил прилив энергии, словно боксер, который по удару гонга должен ринуться на противника.

– Вижу, вы не один? – сказал офицер. – Я не помешал вам?

Любезный тон. Что бы это значило? И чем заняты его спутники? На лестнице никого больше не было слышно, хотя офицер придерживал створку двери, будто предлагая кому-то войти следом. Сент-Роз чувствовал, как пульсирует в жилах кровь, как сердце его переполняет ненависть. Полицейский спокойно двинулся дальше, вошел в освещенную часть комнаты. У него было бледное, вытянутое лицо, на губах мелькала чуть насмешливая улыбка. Почему он представился? Откуда такая учтивость? К чувству неминуемой беды примешивалось теперь смутное ощущение вполне реальной опасности, ненадолго отсроченной. Офицер действительно обращался к старому скульптору с известным почтением. Огромный камень готов был вот-вот сорваться, но он не упадет и никого не раздавит, если Сент-Роз замрет, затаит дыхание. Вдруг раздался чей-то пронзительный истерический смех, и появились две молодые женщины, как безумные размахивая над головой сумками. За ними следовали двое мужчин в штатском, которые тоже смеялись. Молодые дамы окружили Филанджери, не переставая весело кричать, а стоявший чуть в стороне офицер продолжал улыбаться с прежней изысканной иронией.

– А ты испугался! Испугался! Ну признайся, признайся же!

Филанджери покачивал головой, целуя девушек в щеки.

– А Рителли все отказывался, когда мы задумали тебя разыграть! – сказал один из штатских.

Это была всего лишь шутка, и компания в чудесном настроении двинулась по коридору.

– Не беспокойся. Мы все принесли!

– Даже вино!

– Ох, ну и холод здесь!

Сент-Роз вспомнил, что такие импровизированные пирушки во время затемнения в Риме – не редкость, но его-то интересовала встреча с Лукой. Одной гостье с совершенно плоской фигурой и странными повадками гермафродита Филанджери признался:

– Да, я действительно малость струсил.

– Но Рителли отличный парень, к тому же у него килограмм всяких медалей!

Все весело шутили по поводу того, как им удалось разыграть скульптора, которого они называли Фило.

– А жена где?

– Уехала в деревню.

– Давно?

– Уже три недели.

– И ты этим пользуешься?

– Воздушные налеты истрепали ей нервы.

– Не хочешь ответить на мой вопрос.

Все пальто свалили в спальне, превратив ее в раздевалку. Филанджери стал знакомить Сент-Роза с гостями. Плоскую девицу звали Джина. Вторая – Мари, – как он заметил, не носила лифчика, и у нее были полные, чувственные губы.

– Очень приятно! – сказала она певучим голосом.

– Мы пришли вновь полюбоваться статуей нашей Венеры, – сказал мужчина по имени Адриано, и гости направились в мастерскую.

– Как, вы ее не узнали? – спросила Джина. – Это она позировала для статуи «Весна». Любуйтесь же!

Сент-Роз посмотрел на Мари, снимавшую покрывало со скульптуры.

– Истинный шедевр, – сказал капитан. – Как, впрочем, и сама модель, – галантно добавил он.

Гости обменялись несколько вольными шутками. Джина зажгла лампу и направила ее на статую, попросив всех отойти в сторону. Во время небольшой паузы Филанджери успел украдкой указать Сент-Розу на одного из двух мужчин в штатском и шепнул: «Опасный тип». Речь шла об Энцо Тавере, которого в шутку звали Цота – прозвище, образованное из последнего слога его имени и первого слога фамилии. Это был человек лет сорока, на вид весьма самоуверенный, невзирая на короткие ноги и непропорционально большой торс. Другой итальянец, Адриано, выглядел моложе и элегантнее, носил большие очки, и его удлиненные живые глаза за стеклами напоминали глаза рыбы, плавающей в аквариуме. Но вниманием Сент-Роза завладела Мари, причем настолько, что он не отдавал себе отчета в том, какое любопытство пробудил сам. Мари была в блузке с кружевным воротничком и в черной юбке клеш с широким лакированным поясом, который подчеркивал ее талию и пышные бедра. Все в ней говорило о жадной любви к жизни. Такая женщина и любить должна со страстью. Ее тяжелые темные ресницы трепетали, как крылья бабочки, и говорила она порой мягким, многообещающим шепотом. Сент-Роз вообразил вдруг, какой должна быть Мари в любви, и ему тут же захотелось овладеть ею, бросить на постель, но не уступающую, а бунтующую, чтобы насладиться своей победой, смирить ее своим неистовством, завоевать до конца, сделав самой нежной, самой совершенной и упоительной сообщницей. Капитан продолжал ходить по мастерской и в эту минуту рассматривал бронзовую кошку, которой он долго любовался, поглаживая ее своей изящной рукой, украшенной золотым перстнем с печаткой.

– У нашего друга Рителли, – сказал Адриано, – есть книга, изданная в Швейцарии и посвященная лучшим европейским скульпторам современности. Тебе, дорогой Фило, там, говорят, отведено заметное место. Когда он узнал, что мы с тобой друзья, то буквально умолял меня вас познакомить.

– Польщен, – сказал Филанджери.

– Он так тобой восхищается!

– Спасибо.

– Отчасти еще и потому, что ты ему напоминаешь Альберта Эйнштейна.

Капитан Рителли улыбнулся.

– А мы, – сказал Цота, – прежде всего расхваливали ему твою Венеру!

Странно было, что при этих словах он вызывающе взглянул на Сент-Роза.

Вдруг Джина закричала:

– Противное животное! Терпеть не могу кошек! А эта еще, похоже, такая бездельница!

– Она и впрямь бездельница, – ответил скульптор.

– Как ее зовут? – спросил капитан.

– Ил.

– Но ведь это что-то русское!

– Кот-большевик! – воскликнул Адриано и засмеялся.

– Почему большевик, дорогой мой?

– Ох, Джина, да потому что «Ил» – марка советского самолета!

– Что за мысль – назвать так кота!

– Дорогая, – вмешался Цота, – ты же знаешь, что Фило у нас – красный! Не правда ли, Фило, ты красный?

– Не кричи так! – сказал скульптор, изобразив на лице ужас. – Соседи могут услышать, а я ценю их уважительное отношение.

Кошка с мечтательным видом наблюдала за развитием событий, ее агатовые глаза светились; тем временем Джина передавала по кругу бутерброды, которые приготовила вместе с Мари.

– Наш друг капитан Рителли только что выздоровел. Он недавно вернулся на службу. Вы знаете, что он отличился в Киренаике?

На этот раз офицер раздосадованно пожал плечами.

– Однако вы замечательно вели себя там, не надо скромничать, – заметил Цота.

Капитан укоризненно покачал головой, точно его собеседник сказал какую-то нелепость, и Сент-Роз заключил, что Рителли свойственна скромность, как всем людям, действительно знакомым с опасностью. Но Джина уже включила радио и танцевала с Адриано. Рителли пригласил Мари.

– Вы только на эту ночь останетесь у Фило?

– Да. Задержался, играя в шахматы.

– Стало быть, мы вам помешали, – сказал Цота холодным тоном.

Оба они сидели на противоположных концах дивана, скрестив ноги и держа в руках по бокалу вина.

– Что вы! Это приятный сюрприз.

– Я вижу, вы ранены в ногу.

– Пустяки. Упал с мотоцикла. Во всяком случае, мне это не мешает танцевать.

– Правда? Когда же это произошло?

– В прошлом месяце – наехал на рельс.

– Понимаю.

Желтые глаза Цоты продолжали пристально смотреть на Сент-Роза, но после двух выпитых бокалов тот забыл о необычности своего положения. Предупреждение Филанджери о том, что Цота – человек опасный, его ничуть не тревожило. Даже вымученная улыбка скульптора не могла поколебать в нем чувства собственной неуязвимости, а окружавшие его изваяния из камня, гипса и бронзы, казалось, таили в себе больше человеческих тайн, чем собравшиеся тут гости, за исключением Мари. Он смотрел, как она чутко следовала движениям своего партнера, стройная, гибкая, улыбающаяся… Когда танец кончился, Цота успел опередить Сент-Роза и пригласил Мари, меж тем как другая пара продолжала танцевать. Сент-Роз решил вновь осмотреть работы скульптора; его не покидала мысль о том, что свидание с Лукой сорвалось, – ведь он уже должен был бы прийти, но, услышав с лестницы веселый шум в мастерской, очевидно, повернул назад.

– Эти произведения вас не трогают, – раздался вдруг за его спиной голос офицера. – Не отрицайте. Я наблюдаю за вами. – Он отпил глоток рома и продолжал: – Мне бы тоже хотелось творить. Знаете, какая у меня навязчивая идея? Боюсь лишиться рук. Однажды я видел, как моему товарищу гранатой оторвало руки. Нет, вам этого не понять. Не пытайтесь.

– Будьте спокойны.

Не уловив иронии, офицер взглянул на свои сухие, невредимые руки, а музыка – это был вальс – словно разматывала его размышления, как длинную шелковую ленту.

– Когда я был студентом, – продолжал он, – я стремился найти путеводную нить, которая позволила бы мне идти своим путем. И только позже, проснувшись однажды в госпитале в Тобруке с осколком в животе, я наконец ее обрел.

– И куда же эта нить вас привела? – учтиво спросил Сент-Роз.

– Вы это знаете. Прямо к Минотавру.

Сент-Роз повернулся и кончиками пальцев погладил бронзовую кошку.

– Вам когда-нибудь приходилось чувствовать близость моря до того, как вы подошли к побережью? Сердце ваше трепещет, и вы знаете, что море уже совсем близко, задолго до того, как обнаружили, что подошли к кромке земли.

«Наверно, из итальянцев-южан, – подумал Сент-Роз, – полон энергии, тоскует по родным местам…»

– Пью за предстоящее свидание во дворце царя Миноса, – со вздохом сказал офицер.

– А я пью за триумф Тезея, – ответил Сент-Роз, тоже подняв свой бокал, наполненный густым вином, принесенным гостями.

Офицер бросил на него быстрый, острый, как ланцет, взгляд. Когда он становился серьезным, то выглядел старше.

– Мне жаль вас, – сказал он, вдруг сощурившись. – Вы из числа тех тщеславных простаков, которые верят, будто нам действительно удастся что-то сделать на этой земле.

– Безусловно, – ответил Сент-Роз. – Разве не могли бы мы постараться сделать так, чтобы она стала более благосклонной к человеку, более пригодной для жизни?

Капитан посмотрел на него с презрением. Он носил на груди орден, блестевший, как кошачий глаз.

– Вы говорите так, будто поражены нелепой французской болезнью, именуемой картезианством.

В голосе его слышалось раздражение. Обе пары еще продолжали танцевать, а Филанджери, присев на корточки, помешивал угли в печке. Сент-Роз поставил стакан на стол и удивился своему спокойствию. Возможно, думал он, все, что говорит капитан, – это лишь тактическая уловка, коварный способ прощупать его, проверить пока еще смутное подозрение. Ситуация опасная. Он уже выпил лишнего и может легко все испортить. Этот малый весьма умен, это опасно. Сент-Роз сказал:

– Дорогой мой, вы невероятно умны, – и не без удивления услышал эту фразу как бы со стороны, словно ее произнес кто-то другой.

Капитан слегка поклонился и окинул взглядом Сент-Роза с головы до ног, потом снова поднял глаза (можно было подумать, что только сейчас он увидел Сент-Роза и хочет насквозь просверлить его взглядом, чтобы проникнуть в самую душу).

– Откуда вы взялись? – спросил он своим низким ворчливым голосом. – Вы действительно существуете? Если да, то докажите мне это.

Вальс заканчивался. Сент-Роз, улыбаясь, ответил:

– Только не повторяйте. Я упал с неба. Явился из хвоста кометы. А когда приземлился к северу от Рима, на самом берегу моря, то от меня еще пахло паленым.

Он подмигнул, но сделал это совершенно невольно, побуждаемый неким внутренним демоном, чье веселое лукавство (этому способствовал алкоголь) он не смог сдержать.

Начался следующий вальс. Сент-Роз на ходу схватил Мари за руку, пригласил танцевать; она, рассеянно улыбнувшись, положила руки ему на плечи, и он ощутил у своей груди ее горячее тело, прижался к нему, правой рукой обнял спину девушки – «гибкую, трепетную плоть», и вслед за этой фразой в его уме мелькнула озорная мысль: «Боже мой, как было бы прекрасно, если б можно было избавиться от всех этих людей и остаться с нею наедине». Кружась в вальсе, он заметил, что капитан с задумчивым видом следит за ним. И Цота тоже мрачно поглядывает на него, но ему все было уже нипочем, ибо упоительный ритм музыки увлек его. Джина все еще танцевала с Адриано, и обе пары сталкивались порой друг с другом, поэтому Сент-Роз увлек свою партнершу в глубину комнаты, к театру марионеток, где был полумрак, и там по-французски стал шептать ей на ухо слова восхищения и нежности и даже, воспользовавшись ее удивлением, поцеловал в шею, но пока он искал ее губы, Мари уклонилась и решительно отстранила его. При этом она чуть откинула голову, и он заметил, что лицо ее выражает скорее испуг, чем неудовольствие.

– Возьмите себя в руки, – сказала она по-итальянски. – Вы ведете себя безрассудно!

– Это вы свели меня с ума!

– Если из-за вашей глупости с Фило случится несчастье, я вам не прощу.

От такого тона Сент-Роз сразу отрезвел.

– Простите меня, – сказал он.

Они замолчали и, продолжая танцевать, вернулись в середину мастерской. Сент-Роза терзала мысль, что он позволил себе перейти границу дозволенного. Он догадывался, что Мари поражена, был встревожен этим, и мысль о том, что танец объединял только их тела, причиняла ему страдание. «Простите меня», – снова прошептал он, пока вокруг них кружились все эти люди, причудливо смешавшиеся с фигурами из камня и бронзы. Она ничего не ответила, и Сент-Роз, которому так хотелось ее покорить, понял, что совершил непоправимый промах, однако обостренная чувственность поддерживала в нем ревнивое желание похитить ее, овладеть ею. Музыка была довольно банальной, но зато лейтмотивом звучала изящная романтическая мелодия. По временам Сент-Роз смотрел в лицо Мари, на ее гладкую кожу, видел замкнутое лицо незнакомки, совершенно безразличное к его страсти. Он смутно сознавал, какую власть может иметь над ним это создание, и думал о том, что любой ценой должен снова ее увидеть. Он уже не сжимал ее в своих объятиях, а держал, чуть отстранив от себя, чтобы видеть ее темные глаза, в глубине которых дремало сладострастие. У нее был небольшой, чуть выпуклый, упрямый лоб, лоб человека упорного, способного оказать сопротивление. Сент-Роз подумал, что он уже не так жаждет обладать этим телом, ему просто хочется сжать ее изо всех сил в объятиях, пока она в них не растает, не уподобится ему, не сольется с его существом. Он кружился в танце и наслаждался, ощущая ее прерывистое дыхание, вдыхая запах ее юного тела. Когда музыка кончилась, диктор объявил последние известия. Быстрым движением Адриано выключил радио. Все молча собрались вокруг маленького столика, уставленного тарелками и бутылками. В эту минуту у входной двери раздался звонок. Филанджери тотчас встал с диванчика и семенящей походкой вышел. Чуть помедлив, за ним последовал Адриано, но у двери в коридор остановился. Сент-Роз ждал не двигаясь. Сквозь табачный дым он различал Адриано, который в профиль, как это ни странно, смахивал на стоявшую здесь же в мастерской гипсовую старуху с носом луковицей и загадочной улыбкой. Сент-Роз знал, что пришел не кто иной, как Лука. Он только что приехал и этой же ночью должен был отбыть, исчезнуть, раствориться во тьме. Сент-Роз ощутил внутри легкий толчок, точно вдруг качнулся вместе с Землей, которая, вращаясь вокруг своей оси, неслась в ледяные пространства Вселенной. Он взглянул на Мари: она казалась прекрасной рабыней, безучастно ожидающей, когда ее продадут тому, кто больше заплатит. Другие гости – Джина, капитан и Энцо Тавера по прозвищу Цота – недоуменно переглядывались. Кто же это может быть в такое время…

– Ну что там, Адриано? – спросил офицер, слегка откинувшись в кресле.

Адриано сделал жест, означавший, что он еще не может ответить, потом послышался стук закрываемой двери, вернулся Филанджери и сказал:

– Это сосед – жалуется, что мы очень шумим.

– Ну что за идиот, – сказал Цота. – Сейчас нет и десяти!

– Я его заверил, что мы будем вести себя тише, – сказал Филанджери.

Адриано пристально смотрел на старика, стоя у противоположного конца дивана; стекла его очков поблескивали.

– Если он явится еще раз, я сама с ним поговорю, – сердито сказала Джина.

– Думаю, что больше он не явится, – с мягкой грустью ответил Адриано и улыбнулся, совсем как гипсовая старуха с такими же, как у него, искусанными губами.

Сент-Роз закрыл глаза, словно блеск очков Адриано раздражал его. Он знал, что в эту минуту в заснеженных степях России и Украины умирают советские солдаты, что американские летчики гибнут в джунглях далеких азиатских архипелагов, что евреи агонизируют в зловонных бараках лагерей смерти, и при мысли об этом ком вставал у него в горле. Все, чему его годами учили, не могло сейчас помочь ему, он чувствовал себя зажатым, стиснутым, как растение в гербарии. Он открыл глаза и устало взглянул на лица окружающих. Мужчины пили густое вино, которое он попробовал, но сейчас уже остерегался пить. Встретит ли он еще когда-нибудь Луку?

– Боже, избавь нас от лукавого, – шутливо сказала Джина, отвечая самой себе, но на деле обращаясь к Цоте, который настаивал на чем-то связанном с Мари. Чего же он хотел? Чего добивался этот толстяк? Он хотел, чтобы Мари разделась, и тогда можно будет «сравнить ее пластику с пластикой статуи» (у Цоты уже покраснели глаза, увлажнились губы, загорелся взгляд), по-настоящему оценить талант скульптора и выяснить наконец, приукрасил он свою модель или нет.

Мари, сидевшая в кресле, пожала плечами, давая тем самым понять, что она такое предложение находит абсурдным.

– А почему бы и нет? – спросил Тавера, явно раздраженный ее отказом: – Для Фило ты же раздевалась! Почему ты не хочешь сделать это для нас?

– А почему бы тогда не раздеться в воскресенье для верующих на площади Святого Петра?

– Не говори ерунды! – буркнул Цота, нахмурившись. – Почти в таком же виде ты ходишь на пляж купаться. Зато мы могли бы сравнить.

– Ни за что! – сказала она, не повышая голоса.

– В таком случае я сам тебя раздену!

И он неестественно засмеялся.

– Одну минутку, – сказал Филанджери. – Я хочу кое-что уточнить. Во-первых, Мари позировала мне в купальном костюме. Во вторых, сейчас у нас дружеская вечеринка, и она вольна поступать как хочет. Отказывается – значит, все. Выпьем за ее красоту.

– Все дело в стыдливости, – сказал офицер примирительным тоном.

– Какая там еще стыдливость! – злобно воскликнул Цота.

– Дело в достоинстве, если угодно, – сказал Филанджери.

– А ты, Фило, закройся! Ты сам похотливый козел. Тебе ли толковать о достоинстве!

Никто не засмеялся, кроме Джины, закудахтавшей в своем углу. Цота быстро повернулся к Мари.

– Послушай, покажи нам ну хотя бы только грудь! Просто чтобы доказать, что ты не похожа на Диану Эфесскую.

– А почему, мой дорогой, именно на Диану Эфесскую? – спросила Джина.

– Потому что Диана Эфесская сверху донизу покрыта сосцами.

Джина захохотала снова, зажмурив глаза и прикрыв рот рукой.

– Слушай, Тавера, пора бы тебе сменить тему, – сказал Филанджери.

– Сменю, если захочу! Достоинство, Фило? Я запомню это слово! Все красные без конца толкуют о достоинстве! Именно по этому словцу их сразу узнаешь. Так же, как сразу узнаешь священника даже в пиджаке, стоит лишь услышать слово «милосердие». Оно стекает с губ, как сироп!

– А по какому слову узнаешь хама? – спросил Сент-Роз.

– А вы, куда вы суетесь? – злобно воскликнул Цота, вскочив со стула и судорожно опираясь о край дивана.

– А вы-то сами? – вызывающе ответил Сент-Роз.

– Чего вам надо? Скажите!

– Прошу вас! – вмешался Фило.

– А ты заткнись!

– Не будь смешным.

– Давайте поговорим о чем-нибудь другом, – испуганно взмолилась Джина. Адриано, чтобы ее успокоить, положил руку ей на плечо, а капитан уставился на Сент-Роза, чуть склонив голову и сощурив глаза, будто целился из карабина.

– Перестаньте, – внезапно вмешалась Мари. – Думаю, все это в первую очередь касается меня, и я зас уверяю, что могу сама за себя постоять.

– А ты не подливай масла в огонь! – чуть не плача простонала Джина.

– Я – не беспомощная женщина, – продолжала Мари, – и не нуждаюсь в покровительстве. Хватит на сегодня. Мне хочется спать!

– Согласен, но только прежде покажи нам свои прелести, а потом…

– Довольно! – крикнул Филанджери.

– Старая ты свинья! Сам нагляделся вволю, а теперь заявляешь, что охота запрещена!

Цота все с тем же хвастливым видом поднялся на свои короткие ноги. Вся его физиономия покрылась потом. Каждый понимал, что для него главным было не уступить Филанджери. Цота протянул руку к Мари – она пристально на него смотрела, даже не пытаясь защититься. Жест его взвинтил Сент-Роза до предела, но старик уже вмешался. С удивительной ловкостью он схватил Таверу за плечо и повернул к себе. Цота побледнел как полотно, и в глазах его сверкнула ненависть.

– Старая кляча! – крикнул он. – Ты осмеливаешься тронуть меня! – И повернулся к Мари: – А ты, дура, поторапливайся! Не все ли тебе равно, увидим мы тебя голышом в бронзе или в живом виде?

– Тебе придется отсюда уйти! – сказал старик.

– Синьоры! Синьоры! – повторял капитан удрученно.

– Тебя спасает только возраст! – рычал Тавера. – Не могу я бить старую клячу!

– Умоляю, Цота, успокойся, – жалобно просила Джина.

– Ну и евнух, – презрительно сказал Филанджери. – Ты не бьешь стариков. Только женщин бьешь. Особенно если старики способны выбить тебе зубы.

– Слышите? – воскликнул Тавера, который, очевидно, не ожидал такого отпора.

– Ведешь себя как мужчина, только когда ничем не рискуешь, а если что не так, зовешь на подмогу мамочку!

– Ну что, все слышали?

– Слышали, слышали. Они же не глухие. А теперь вон отсюда. От тебя скверно пахнет. Выход там. Без тебя легче будет дышать.

– Вы слышали? – повторил Тавера, призывая в свидетели Адриано и Рителли.

– Как же они могли не слышать?! – ответил старик.

Сент-Роз восхищался им, восхищался его боевым духом. Он понимал, что Тавера шаг за шагом отступает. Подбородок его дрожал. Губа нервно дергалась, а круги под глазами приобрели болезненную окраску. Что касается Мари, то она вела себя так, словно эта ссора ее не касалась, и с царственной беспечностью расхаживала по мастерской, поглядывая на бронзовые бюсты прелата с толстым бурбонским носом, на важную, надменную даму, на юного атлета с искаженным от напряжения лицом. При каждом шаге юбка ее соблазнительно колыхалась.

– Фило, остановись наконец, – сказал Адриано еле слышно.

– Пользуешься тем, что ты стар! – сказал Тавера. – Я ничего не могу с тобой поделать.

– Как и с женщинами! Ты ничего не можешь! Только оскорблять умеешь. Убирайся! Вон отсюда!

– Ну что вы! – мягко сказал Рителли.

– Вон отсюда! Я проветрю помещение, как только он уйдет.

– Поверьте мне, – сказал Тавера, обращаясь к Рителли, – я ухожу только из уважения к вам.

– Если ты уходишь, мы тоже пойдем, – сказала Джина, до смерти перепуганная.

– Все равно, – заметил Адриано, – вечер испорчен.

Тавера пожал плечами, будто хотел сказать: «Кто же виноват, если старый дурак шуток не понимает?» Руки у него дрожали. Чувствовалось, что он в ярости. Надевая пальто, он нервно кусал губы.

Мужчины вышли первыми. Женщины задержались около Филанджери и что-то тихо ему говорили. Старик поцеловал их обеих. Сент-Роз услышал, как Мари сказала ему: «Браво, чемпион!» Сент-Розу она издали дружески помахала рукой и вышла последней.

Шаги на лестнице стихли. Сент-Роз почувствовал странное облегчение, будто до сих пор пальцы его лежали на проводе, через который внезапно могли пропустить электрический ток. Он похвалил Филанджери за твердость, хотя и понимал, что сам был причиной этой стычки. Скульптор, безусловно, намеренно вмешался первым, чтобы предотвратить вмешательство Сент-Роза. Ночная тишина просачивалась в мастерскую, словно темная вода, нагнетая тревогу, придавая скульптурам, точно живым людям, сосредоточенный вид.