Текст книги "Однажды весной в Италии"

Автор книги: Эмманюэль Роблес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

– Война, – коротко ответил Сент-Роз, у которого стучало в висках.

– И вы хотите туда вернуться?

– Разумеется.

– Вы кадровый военный?

– Офицер запаса.

– Конечно, летчик – большая ценность в такой войне, где преобладает техника. Нужно много времени, чтобы обучить его, подготовить во всех отношениях, это требует значительных затрат…

В ее голосе слышалась ирония, и Сент-Роз без труда расшифровал смысл всех этих слов: «Глупец, ты здесь в укрытии, ничем не рискуешь, Рим скоро будет освобожден, а ты по-прежнему хочешь играть в отважного ковбоя».

Свет лампы, которую она зажгла, бросал отблеск на ее лицо, на маленькие и очень белые руки, сверкал на зубах, голос ее как нельзя больше соответствовал атмосфере замкнутости, царившей в доме. Привлекательная женщина, ничего не скажешь, но крайне самоуверенная. Никто, видно, не мешал ей поступать по-своему, потрафлять собственным желаниям, поддаваться любым порывам.

– Тут о вас позаботятся, вы быстро поправитесь, – сказала она тем же насмешливым тоном. И без всякого перехода спросила: – Как вы находите мой французский?

– Выше всяких похвал.

– Благодарю вас. Говорить по-французски – огромное удовольствие! – При этих словах она даже прижала руку к груди. – Вы парижанин?

– Нет. Из Экса.

– Но вы знаете Париж?

– Довольно неплохо.

– Вот только кончится война, я поеду туда месяца на два, на три. Конец войны – всегда праздник, и надо будет наверстать упущенное за все эти ужасные годы.

Должно быть, она принадлежала к людям, которых страшит быстротечность времени, к тем, кто постоянно оглядывается на свою молодость. Сколько ей может быть лет? Сорок? Она сохранила фигуру молодой девушки, свежесть кожи. Ожерелье из мелких розовых жемчужинок на ее шее казалось тонким шрамом. Она все еще продолжала перечислять развлечения, ожидающие ее в будущем, ни разу не упомянув при этом о муже, и Сент-Роз почувствовал ее жадность к удовольствиям и своего рода примитивную извращенность, страх потерять независимость и полное безразличие к людям.

Уголком простыни он вытер лоб. Ему хотелось пить. Время от времени его охватывал такой холод, будто под кожу ему впрыскивали ледяную воду. Однако и он в свою очередь хотел кое о чем ее спросить:

– Вы одобряете решение вашей свекрови относительно меня?

– Свекровь не спрашивала моего совета. Она у себя дома и может поступать, как ей угодно.

– Но ведь и вас я подвергаю риску.

– А я риск люблю, – ответила она и тут же рассмеялась, пристально глядя на него своими расширенными глазами. Потом добавила: – Но я ведь знаю, как только здоровье позволит и представится удобный случай, вы переправитесь на ту сторону. Стало быть, речь идет всего о нескольких неделях. И если на вас не донесут, кто заподозрит, что вы здесь?

– Значит, на меня могут донести?

– Слуги у нас надежные.

– А вы сами?

Она вновь засмеялась:

– Я – нет.

– Верю вам, – сказал Сент-Роз.

– Почему?

– Думаю, что и в самом деле никто не мог бы долго на вас полагаться.

– О! Вы правы!

Разговор шел в шутливом тоне, но Сент-Роз понимал, что они уже начали тонкую игру, ведущую к раскрытию карт. Порой она напоминала ему тех маленьких хищных зверьков, которые, таясь меж скал и кустарников, всегда держатся настороже, следят за всем пристальным взглядом.

– Никогда не следует быть слишком ясным, – сказала Сандра. – Каждый из нас интересен своей переменчивостью и тем, что в нем невозможно предусмотреть, не так ли?

Для нее, думал Сент-Роз, добро и зло – понятия, лишенные значения, а может, и просто смешные. Он наблюдал за ней, и ему в голову пришло еще одно сравнение – ползучее растение, медленно, но коварно затягивающее все вокруг.

– Вы очень испугались, когда подбили ваш самолет?

Вопрос застал его врасплох, но он непринужденно ответил:

– Пожалуй.

– У вас есть братья и сестры?

– Есть брат.

– А родители?

– Мать умерла. Отец снова женился.

Допрос этот привел его в некоторое замешательство, но он машинально подчинялся, подхваченный самим его ритмом.

– А чем вы занимались до войны?

– Зарабатывал себе на жизнь.

– Каким образом?

– Работал у одного архитектора.

– Вы связаны с какой-нибудь женщиной?

– Нет.

Он говорил правду, но она смотрела на него большими, неподвижными глазами так, словно во всем сомневалась или удивлялась его словам, ибо временами лицо ее становилось непроницаемым и не давало возможности догадаться о ее чувствах. Будет ли она и дальше расспрашивать его об интимных делах? Голова у Сент-Роза тяжелела, его одолевала слабость, боль от пятки до бедра изматывала. Сандра, должно быть, поняла его состояние и встала.

– Отдыхайте, – сказала она. – Доктор Марко скоро приедет.

– Вы уже уходите?

– Меня внизу ждет работа.

– А вы вернетесь?

– Разве вам это доставит удовольствие?

– Перестаньте кокетничать со мной.

Она направилась к двери, рассмеявшись по дороге коротким смешком – не столько веселым, сколько исполненным тщеславного вызова, какого-то насмешливого пренебрежения.

– Я вам пришлю с Софией книги и еще сигарет.

Свою пачку сигарет она оставила у него на кровати.

Вскоре ее шаги в коридоре, а затем на лестнице затихли. Она спустилась вниз. Дождь тихо стучал по оконному стеклу – зимний дождь, шум которого заглушали толстые стены палаццо. Действительно ли ему хотелось задержать это загадочное создание, вызывавшее в нем настоящую тревогу, изумление, чувство какого-то недовольства собой? Он понимал, что, хотя ему и исполнилось двадцать восемь лет, он знает себя плохо и ему еще многое предстоит в себе уяснить.

3

Доктор Марко, маленький, коренастый, с круглой спиной, делавшей его похожим на горбуна, и малюсенькими черными глазками, бегавшими за стеклами очков, словно два испуганных насекомых, был старый и добрый человек. Он лечил Сент-Роза пенициллином – американским антибиотиком, которым союзники недавно стали пользоваться в своих госпиталях.

Как Марко доставал это лекарство? Сент-Роз ни разу не решился спросить его. Доктор приходил к нему каждый вечер много дней подряд, причем Сент-Роз не покидал своей комнаты, куда заходила только София, которая кормила его и перевязывала рану, проявляя трогательную преданность. Другие обитатели дома здесь не бывали. Маркиза на этот этаж никогда не заглядывала просто потому, что ей было трудно взбираться по крутой лестнице, но она оказывала Сент-Розу исключительное внимание, посылая ему с Софией газеты, кофе и даже дрова. А холод часто тревожил Сент-Роза. Натянув одеяло на плечи, он проводил многие часы за чтением и, когда не выключалось электричество, слушал по радио музыку, а также передачи Би-би-си. (По последним сообщениям, блокада Ленинграда была уже прорвана, а американская авиация разбомбила аббатство Монте-Кассино.)

В одном из ящиков стола Сент-Роз нашел колоду карт, оставленную предыдущими затворниками, и забавлял Софию своими фокусами. Он знал их множество, и некоторые были весьма эффектными. Когда София задерживалась у него, он расспрашивал ее о том, что делается в палаццо и за его пределами. Так он узнал, что маркиза встает очень рано и после утреннего туалета София по ее указаниям тщательно подрумянивает ей лицо. Церемония была долгой и сложной, имевшей свои неизменные традиции.

Софии было известно, что маркиза хранит в своем секретере множество любовных писем, и ей, Софии, поручено уничтожить их, как только старая дама «уйдет». София всегда употребляла именно это слово, говоря о возможной смерти своей хозяйки.

Что касается Луиджи Павоне, то о нем София ничего интересного не рассказывала, кроме разве того, что он уходит из дому рано, часто поздно возвращается и что он-де человек холодный, замкнутый и ничуть не похож на своего брата Козимо, который управляет их имением в Витербо.

– Что же он делает?

– Он – важная персона в министерстве финансов, и это, помимо всего прочего, позволяет ему привозить сюда продукты с фермы.

По поводу Сандры София сказала, что та встает поздно, а после двенадцати куда-то отправляется, причем никто не знает куда. Но тон, каким это было сказано, позволял предположить, что до самого затемнения – а оно начиналось в семь часов вечера – синьора Павоне ведет весьма легкомысленную жизнь.

– А что же по этому поводу говорит ее муж?

– Ну, он-то!

Софию не удивляли вопросы Сент-Роза, она находила его любопытство вполне естественным и с удовольствием отвечала ему. Было ясно, что она недолюбливает Сандру, считает ее капризной, эгоистичной, ленивой и не прощает неслыханно дерзкого тона, каким та порой говорит с маркизой. Сандра родилась в Швейцарии, мать ее родом из Цюриха, а отец из Триеста, стало быть, по мнению служанки, – «вроде бы австриец». Семья Сандры приобрела поместье в районе Беневенто, а когда Сандра училась в Риме, она встретила Луиджи и покорила его.

Но Сент-Розу было гораздо интереснее узнать, каковы настроения самих римлян и как лучше ходить по городу, чтобы избежать проверки документов и облав, которые устраивались даже в трамваях. Он пытался выяснить, какие трудности и препятствия придется преодолеть, чтобы встретиться с Бургуэном. Мантенья настойчиво рекомендовал ему не звонить по телефону скульптору. С тех пор как немцы оккупировали Рим и была создана фашистская республика, начали свирепствовать многочисленные полицейские службы, а активные действия союзников на юге, как никогда, подстегивали их. Следовало остерегаться систем подслушивания. Единственное решение – отправить к Бургуэну связного. Но Сент-Розу было неловко прибегать к услугам Софии или ее мужа. Оставалась еще Сандра Павоне, но он относился к ней с недоверием и решил сначала еще раз увидеть ее, поговорить с ней, лучше ее узнать. По правде сказать, то, что она больше не зашла к нему, вызывало у него досаду. Подумать только, ведь Бургуэн, возможно, уже связался с одной из подпольных групп, специально занимающихся переправкой союзных летчиков!

Состояние Сент-Роза постепенно улучшилось; и хотя надеть ботинки он еще не мог, он все же старался понемногу ходить в коридоре и на чердаке. Он забирался туда с помощью табуретки, и среди старых сундуков и ломаной мебели ему вполне хватало места, чтобы тренироваться в ходьбе. Те, кто до него укрывался в этом доме, оставили здесь на стенах несколько надписей черным карандашом, в том числе и такую: «Ночью тоже есть солнце». Через небольшое овальное окошко он мог поверх крыш любоваться затянутыми дымкой Альбанскими горами, и тогда он чувствовал себя пленником. В уединении он много думал о себе, вспоминал, что еще с юношеских лет всегда чего-то жаждал, сам не зная, чего именно, что война только усилила эту жажду и что от этого он страдает.

Позже, когда доктор Марко сообщил, что здоровье Сент-Роза улучшилось, маркиза пригласила его поужинать вместе с Сандрой и Луиджи, посоветовав ему спуститься не раньше семи часов вечера во избежание каких-либо неожиданностей. Во второй половине дня она обычно принимала гостей – старых, болтливых дам, которые допоздна засиживались у камина.

Сент-Розу эта вечерняя встреча, помимо приятного развлечения, давала возможность поговорить с синьорой Павоне, а то даже и посвятить ее в свои планы. Он тщательно оделся, приспособил для своей еще перевязанной ноги домашнюю туфлю, которую принесла София, и стал осторожно спускаться по лестнице. Сразу же после галереи портретов с последней лестничной площадки видна была большая гостиная, и при свете ярко сверкающей люстры Сент-Роз заметил маркизу и ее сына, которые показались ему очень взволнованными. Когда он вошел в зал, Луиджи Павоне – высокий худощавый человек с желтыми глазами и чрезмерно высоким лбом – весьма сухо с ним поздоровался. Такой прием, атмосфера тревоги, напряженные лица – все это смутило Сент-Роза. Но тут Луиджи, посмотрев на него своим тяжелым орлиным взглядом, сказал, что через несколько минут начнется затемнение, а жены его почему-то до сих пор нет дома.

– А ты что, не собираешься уходить? – спросил мужчина, выходя из ванной. Он уже был одет.

Растянувшись на животе посередине кровати на сбившихся в беспорядке простынях, Сандра лениво прошептала, что побудет еще немного.

– Значит, мы выходим не вместе?

– Ты ведь торопишься.

Инстинкт подсказывал ей, что люди чувственные обычно не лишены храбрости. Этот человек был у полиции на подозрении по политическим мотивам: он приезжал сюда из окрестностей Рима, каждый раз рискуя собой ради того, чтобы с нею встретиться. Ее это забавляло, и порой она разыгрывала страстную любовницу, чтобы подольше задержать его и заставить поволноваться. И когда он наконец вырывался, она иронизировала, прикидываясь огорченной:

– Ты действительно так боишься?

Ей нравилось ставить людей в рискованное положение, она и себя при случае не щадила.

– Будь осторожней, – сказал он, взглянув на часы. – Скоро затемнение…

– Разумеется…

Она повернулась на спину, и он наклонился, чтобы поцеловать ее в шею.

– В среду?

– Обязательно.

Сандра услышала, как стукнула дверь лифта, вздохнула и снова томно потянулась. В этой квартирке в районе Париоли, которую она сняла для свиданий месяца три назад, было тепло благодаря печурке, дрова для которой покупались у привратника втридорога.

Два раза в неделю Сандра встречалась здесь со своим любовником – без излишних сантиментов, ценя, впрочем, его темперамент и опытность. А сегодня к наслаждению, после которого она еще не пришла в себя, прибавлялось действие сигарет «грифа», особых, наркотических, получаемых штурмовыми частями, – Сандра их покупала на черном рынке на виа Торди-Нона. В состоянии блаженной умиротворенности она чувствовала себя вне времени, свободной, как одна из тех морских птиц, что целыми днями царственно парят над пучиной.

В доме где-то на верхних этажах хлопнули двери, сначала одна, потом другая. Она встревожилась: «Сколько же сейчас времени?» Поискала рукой свои часики: «Должно быть, они на столе», тотчас забыла про них; сознание ее снова погрузилось в сладостный дурман, скользнуло во что-то вязкое, потом медленно обрело ясность. Четверть седьмого! На сей раз она сделала усилие, чтобы прийти в себя.

Едва встав с постели, она сообразила: ведь палаццо находится на другом конце города! Охваченная дрожью, Сандра кинулась в ванную и наскоро привела себя в порядок. Вот будет номер, если и трамваи не ходят. Она натянула трусики, чулки, а комбинацию и платье решила не надевать, потому что платье застегивалось сзади, да еще на двенадцать пуговиц, засунула все это в большую кожаную сумку вместе с лифчиком, брошью, часами, сигаретами, накинула пальто чуть ли не на голое тело, поспешно вышла, закрыла за собой дверь, быстро сбежала вниз по лестнице и, оказавшись на улице, задохнулась от ударившего ей в лицо холодного воздуха.

На улице было пустынно. Под мелким моросящим дождем, затянувшим дымкой далекие фонари, Сандра бросилась к проспекту, но у нее перехватило дыхание от леденящего воздуха, и она вынуждена была сбавить шаг. Трамваи по проспекту уже не шли. Оставался еще последний автобус на соседней улице. Она уже стала придумывать басню для Луиджи, который, как ответственный служащий министерства финансов, имеет постоянный пропуск и, возможно, разыскивает ее по полицейским участкам. Вот ведь незадача! Не говоря уже о том, что в этих участках всегда жуткая толчея и страшные сквозняки. По противоположному тротуару шел ей навстречу какой-то мужчина под черным зонтом. Парикмахерская. В витрине блестели мерзкие восковые муляжи. Сандра ускорила шаг. Холод проник под пальто и подобрался к пояснице. «Я поступила неразумно». Из-за экономии электричества улица освещалась редкими фонарями, которые через несколько минут погаснут в связи с затемнением. «Comune di Roma! Vietato» [9]9
  Римский муниципалитет! Въезд запрещен (итал.).


[Закрыть]. Сандра вспомнила, что как раз сегодня вечером она должна ужинать с французским летчиком. К черту! Если она не найдет никакого транспорта, то вернется обратно в квартирку. Но там нет телефона. Как же предупредить мужа? Сейчас она уже злилась на себя. Сколько же теперь времени? Прошло не менее получаса. Дело плохо! Лучше повернуть обратно. Там видно будет. В эту минуту какой-то автомобиль, ехавший у самого тротуара, затормозил почти рядом с ней. Немецкая машина. Внутри два улыбающихся офицера. Плотно завернувшись в пальто, чтобы не видно было, что на ней нет платья, Сандра сделала знак рукой. Автомобиль остановился.

– Вы едете домой, синьора?

– Я опоздала на трамвай, а скоро начнется затемнение. Может быть, подбросите меня?

– Садитесь, указывайте дорогу.

– Благодарю вас.

Человек, говоривший с ней, немного картавил. Он быстро вышел из машины, предлагая ей сесть между ним и водителем.

– Вы живете одна? – небрежно спросил человек за рулем, но явно с намеком.

– С мужем. И со свекровью…

Он засмеялся – нижняя часть его лица была хорошо видна в зеленоватом свете приборной доски – затем промурлыкал: «Эрика, мы тебя любим!..» И в эту минуту Сандра заметила, что оба ее спутника одеты в черные мундиры со знаками дивизии «Мертвая голова». Эта ситуация – она почти голая, в пальто, наброшенном прямо на белье, сидит между двумя эсэсовскими офицерами – показалась ей очень забавной. Ехали молча. Время от времени Сандра бросала: «Налево, направо». Один из офицеров осторожно просунул руку ей под пальто и, глядя прямо перед собой, уже тихонько поглаживал ей колено. Она ему не препятствовала, заранее усмехаясь при мысли о том, какова будет его реакция, когда он обнаружит, что на ней нет платья. На площади Испании встретился полицейский кордон. Караульный наклонился к дверце, отдал честь и пропустил машину. Чуть дальше Корсо выглядел уже полутемным туннелем. Затемнение только что началось. Закамуфлированные фары бросали на влажную от дождя мостовую голубоватые отблески. Еще один поворот направо. Рука эсэсовца уже скользнула по ее бедру – горячая, проворная. На этот раз Сандра решительно ее отстранила, насмешливо на него посмотрев, но он остался невозмутим. Рассмотреть выражение его лица было невозможно, так как тусклый свет от приборной доски не достигал его. Сандре показалось, что он задержал дыхание. Еще несколько улиц, таких же пустынных и мрачных. В палаццо, должно быть, очень беспокоились о ней, и пора было подумать о том, как объяснить свое опоздание. Но ее воображение сковала какая-то лень. А тут еще этот болван принялся за свое, пальцы его снова скользнули ей под пальто…

– Вот мы и приехали, – сказала Сандра, указывая на видневшуюся справа маленькую площадь.

Автомобиль повернул и остановился у подъезда.

Едва только Сандра вышла из машины, ей пришло в голову пригласить своих спутников чего-нибудь выпить – не в знак благодарности за их любезность, а, скорее, чтобы позабавиться растерянностью домашних. Оба офицера выразили согласие. Открыв дверь, привратник Джакомо так и охнул от испуга при виде молодой женщины в сопровождении двух военных в черных мундирах.

Пока они снимали свои фуражки и пальто, на шум в передней вышел Луиджи и тоже замер от удивления и тревоги.

– Мои друзья, – представила их Сандра самым естественным тоном. – А это мой муж.

– Луиджи Павоне. Прошу вас в гостиную.

Сандра улыбнулась – настолько этот сдержанный тон выдавал неискренность приглашения. Оба немца в свою очередь назвались, но так поспешно, что она едва расслышала: высокого звали Гельмут, а его спутника – Варнер не то Вальтер.

– Я хотела достать сигареты, – сказала Сандра, – но вышла поздно, трамваи уже не ходили, и эти синьоры меня любезно подвезли. Простите, я должна на минуту заглянуть к себе в комнату.

Удаляясь, она почувствовала на себе хищный взгляд Луиджи. И, услышав, как он говорит: «Сюда, прошу вас», вспомнила, что французский летчик, должно быть, сейчас уже у маркизы.

Когда, не спеша сняв с себя пальто, надев платье и подправив косметику, она вернулась в гостиную, то, что она там увидела, ее крайне позабавило. Маркиза сидела в своем кресле у камина. Справа от нее – Луиджи и Сент-Роз, а слева – двое немцев; все молчали. Позади с подносом, уставленным бутылками и бокалами, стояла взволнованная София. Сандра весело сообщила, что эти любезные офицеры принадлежат к СС и полностью опровергают репутацию, установившуюся за этими отборными частями. Поскольку Сент-Роз пристально на нее смотрел, она спросила:

– Милый Марчелло, надеюсь, вы уже познакомились?

– Конечно.

Марчелло Гуарди – таков был псевдоним Сент-Роза. Однако немец помоложе, на своем плохом итальянском, возразил Сандре:

– Почему вы думаете, что мы из СС?

Похоже, он был недоволен, а его спутник язвительно заметил, что танковые войска тоже носят черную форму и точно такой же череп со скрещенными костями, только танкистов ни с кем не спутаешь. Тогда Сандра примирительно сказала:

– Прошу извинения.

К счастью, София уже разливала вино, и инцидент был исчерпан. Маркиза молча сидела в своем кресле, откинув голову на спинку, и по ее виду Сандра догадывалась, что из нее не вытянешь ни слова. Что касается Сент-Роза, то он показался ей очень бледным. Он поднялся и стоял, опершись на свою палку, держа в другой руке бокал, и, казалось, с интересом рассматривал гобелен, изображавший Гектора и Андромаху. Привести двух немецких офицеров в дом, где скрывается летчик союзнических войск, – от этой шутки Сандра многого ждала, эта затея, безусловно, должна вызвать со стороны ее свекрови, Луиджи и самого Сент-Роза забавную реакцию. Но пока ничего не происходило, и оба гостя, видимо, чувствовали себя столь же неловко, как и их хозяева.

– Значит, вы танкисты, – сказала Сандра. – Наверно, в увольнении?

Варнер-Вальтер сделал жест, который мог означать все что угодно. Затем все со странно серьезным видом осушили бокалы, и Луиджи заговорил о недавнем воздушном налете и разрушениях, которые он вызвал на виа Остьензе.

– Папа настойчиво ратует за то, чтобы Рим был объявлен открытым городом.

– Отказываются союзники, не мы, – ответил Гельмут.

– Союзники, без сомнения, согласились бы, если бы в Риме не находилось такого количества ваших войск, – возразил Сент-Роз так нервно, что Варнер-Вальтер посмотрел на него не без удивления, и тогда Сандра заметила на лице немца шрам, который, начинаясь от левого уха, уходил по вертикали куда-то под воротник. Он был молод, но волосы его уже поседели. Фигура немца показалась ей излишне прямой, словно он носил ортопедический корсет, но в жестах его была изящная гибкость. Это он в автомобиле поглаживал ее колено. У него был тяжелый лоб, плотоядная челюсть, загорелое лицо, как у людей, подолгу находящихся на свежем воздухе.

– А вы знаете, – спросил он, – на что больше всего похож запах крови?

Сент-Роз слегка пожал плечами, как бы давая понять, что его это мало интересует.

– Однажды на Украине мне пришлось буквально искупаться в крови, в огромной лужи крови. Своей собственной. Мой танк наскочил на мину. Так вот, запах крови – несколько сладковатый и в то же время чуть горький, точь-в-точь как у хорошего вермута.

Сент-Роз поднес бокал к носу, понюхал содержимое и на сей раз спокойно сказал, что находит замечание справедливым, потом откинул голову и выпил все до дна.

Немец тоже выпил, потом устало произнес:

– Впрочем, что вы можете знать об этом, именно вы?

Другой офицер, Гельмут, не отрывал взгляда от огня в камине. Медленно, настороженно, как это делают иные хищники, издалека почуяв приближение опасности, он повернул голову к Сент-Розу. Глаза, сощурившиеся от смутного подозрения, внимательно оглядывали Сент-Роза, его негнущуюся ногу, перевязанную ступню. У офицера были очень бледные губы – похожие на два тонких глиняных валика.

– Завтра, – продолжал его спутник, – завтра мы снова будем в бою. Близится весна. Это пора больших наступлений.

В каждом зрачке у него горел маленький белый огонек, тревожная искорка, и Сандра вдруг поняла, что парень этот скоро погибнет и что он сам уже предвидит свою гибель. При этом у нее возникла не жалость, а скорее чувство гадливости, будто речь действительно шла о какой-то заразной болезни. Еще ребенком в Цюрихе Сандра не могла видеть больных или инвалидов, не столько из-за чрезмерной впечатлительности, сколько из-за внутреннего отвращения ко всему, что грозило изуродовать человеческое тело.

Но Луиджи снова вернулся к затронутой теме.

– Воздушные налеты на Рим – это форменное безумие, – сказал он. – Кто может поручиться, к примеру, что купол святого Петра, шедевр Микеланджело, уцелеет при новых сотрясениях?

Куда он клонит, подумала Сандра. Она считала мужа человеком недалеким, который только в сфере цифр чувствует под собой твердую почву. Разве он не видит, что гостей все это вовсе не интересует? Но тут вмешался Сент-Роз.

– Я полагаю, – сказал он на своем несколько необычном итальянском языке, – что памятников и произведений искусства много и в Варшаве, и в Ленинграде, и в Лондоне, и даже в Белграде.

Луиджи, сидевший напряженно и прямо и еще более чем обычно напоминавший грифа – лысый череп на длинной шее, – не без горечи возразил:

– Я имею в виду Рим не только как самый прекрасный и самый крупный музей искусства и культуры человечества, но и как духовную столицу христианского мира. И этому городу наносится невиданное оскорбление.

Его остановил взгляд матери. Повернувшись к нему, она смотрела на него с ледяным презрением. Сандра вдруг поняла, что Луиджи страшно и что он пытается укрыться за этой наигранной горячностью, хотя он и был искренен и судьба его города была важна для него по тем самым причинам, которые он назвал.

– Синьор, – сказал Гельмут, держа одну руку в кармане, а другой подняв бокал, – разве само христианство не стало ныне тоже музейным экспонатом? Еще недавно, например, мы, немцы, подставляли левую щеку, когда нас били по правой. Но эти времена прошли безвозвратно.

– И тем не менее, – сказал Варнер-Вальтер, – синьор прав, осуждая союзников, которые, разрушив без всякого основания аббатство Монте-Кассино, теперь так же безжалостно разрушают прекраснейший в мире город.

Сент-Роз встрепенулся, хотел вмешаться, но промолчал. Однако Гельмут еще не покончил с Луиджи и атаковал его снова:

– Христианство, синьор, – религия расслабляющая и инфантильная, она годна лишь на то, чтобы утешать и успокаивать стариков. Через несколько лет она исчезнет, по крайней мере в Европе, уступив место доктрине молодой, динамичной, которая возбуждает энергию и смелость, а не зовет к глупой безропотности.

Эти два атлета в зловещих черных мундирах с изображением черепа и скрещенных берцовых костей, развязность их движений, отрывистый голос, сила, которая угадывалась в их руках и торсе, – все это напоминало о первобытной жестокости, не знающей моральной узды.

Но Луиджи покачал головой, давая понять, что не согласен с Гельмутом. Он был бледен, под глазами у него залегли коричневые круги. Что касается маркизы, которая до сих пор сидела в своем кресле неподвижно, как манекен, такая нелепая, с подведенными веками и набеленными щеками, то Сандра увидела, как она вдруг встала и хриплым голосом, будто у нее что-то застряло в горле, произнесла:

– В глазах всех людей – кроме нацистов, разумеется, – христианство имеет хотя бы ту заслугу, что оно провозглашает великую истину: любая человеческая жизнь священна. – Наступила тишина. В эту минуту в камине громко затрещали поленья. – И это, – злой взгляд на Гельмута, – поверьте мне, заслуга немалая.

Ни с кем не попрощавшись, она направилась к лестнице. Луиджи последовал за ней, чтобы помочь подняться, мать движением руки отстранила его.

– Сожалею, – сказал Варнер-Вальтер, обращаясь к Сандре.

Опять воцарилась тишина, но уже более тревожная, прерываемая потрескиванием искр, вылетавших из камина.

– Прошу вас, извините, – сказала Сандра с очаровательной улыбкой, хотя в глубине души считала, что эта комическая сцена была удачной. Потом, подняв палец и требуя внимания, она спросила Сент-Роза: —Синьор Гуарди, если прикажут, вы сможете бомбить Рим?

– Конечно, – ответил он.

Сент-Роза, казалось, удивил ее вопрос: он стоял напротив Сандры, положив обе ладони на рукоятку трости.

– Вот видите! – с легкой иронией заметил Гельмут, обращаясь к Луиджи. – А ведь он итальянец и, как я полагаю, добрый католик.

Сандра взяла бутылку вермута и сама стала наполнять бокалы по кругу. Ее забавляла и нервозность мужа, и замешательство Сент-Роза, которое угадывалось за его невозмутимым видом. Лицо его чуть заострилось. Единственное, что она сразу в нем оценила, – это бархатистые печальные глаза. Она понимала, что из-за него пыталась разжечь этот спор в надежде на какую-нибудь слабость с его стороны, над которой можно будет потом поиздеваться. Но Сент-Роз вел себя сносно и, когда первые минуты волнения прошли, вполне овладел собой. Она подумала о том, как обернулось бы дело, если бы сейчас она, Сандра, бросила вызов прежде всего маркизе, чтобы лишить ее преимуществ этого чересчур театрального ухода, весьма сомнительного с точки зрения вкуса, и сказала бы немцам: «Послушайте, этот человек, который с вами сидит, – французский летчик, и мы его прячем. Когда он поправится, он уедет и снова будет сражаться против вас». Вероятно, этих нескольких слов было бы достаточно, чтобы все разом изменилось, кончилось наконец сонное однообразие этих дней, нарушился медлительный ход времени. И так как она слишком долго смотрела в сторону Сент-Роза, Гельмут вдруг обратился к нему.

– Вы ведь молоды, – сказал он. – Почему же вас не мобилизовали?

Все тот же резкий голос, лишающий довольно правильный итальянский язык, на котором он говорил, его обычной звучности.

– Когда поправлюсь, я вернусь в свою часть, – сказал Сент-Роз и концом палки показал на перевязанную ногу.

– В каких вы войсках?

– В авиации.

– Летный состав?

– Да.

– Ранены в бою?

– Нет. По оплошности, когда копался в своем саду.

В эту минуту Сандра почувствовала, как сладостный жар объял ее тело, хлынул к груди. Луиджи стоял возле нее, под самой люстрой, словно окутанный пеленой света, который струился из множества хрустальных подвесок и светящихся шариков, странно высветливших его веки, щеки, переносицу.

– Ах! – мечтательно сказал Варнер-Вальтер. – И мне очень нравилась авиация, больше всего истребительная.

Гельмут по-прежнему смотрел на Сент-Роза.

– И вы бы бомбили Рим, скажите?

– Он этого безумно хочет, – ответила Сандра, на этот раз понимая, что подобный диалог может плохо кончиться. – Он ведь родом из Неаполя, а все неаполитанцы нас ненавидят.

Рослый танкист перевел взгляд на Сандру и, видя, что она приближается к нему, улыбаясь и подмигивая, тоже решил улыбнуться. Потом взглянул на часы и быстро сказал:

– Уже поздно. Нам пора. Пожалуйста, извинитесь за меня перед пожилой дамой. Я вовсе не хотел ее обидеть.