Текст книги "Это называется зарей"
Автор книги: Эмманюэль Роблес
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
– Успокойся, – сказал управляющий мирным тоном, каким обычно разговаривал, пытаясь усмирить немного взвинченного посетителя.
Однако в ту же самую минуту Гордзоне, до тех пор прикованный к своему столу, страшно побледнев, в ужасе вскочил, словно собираясь бежать, с губ его сорвался тихий стон. Взгляд Сандро метнулся от управляющего к Гордзоне. Совершенно непонятно, как в руке у Сандро вдруг появился револьвер. Молния прорезала зал, который, казалось, содрогнулся, и Гордзоне стал медленно оседать, его пытался поддержать англичанин. Альдо Фелипе пронзительно закричал, зажав виски ладонями. В последовавшем затем беспорядке никому и в голову не пришло задержать убийцу.
– Нам часто приходится встречаться, доктор, и при весьма прискорбных обстоятельствах! – сказал Фазаро вполголоса, приветствуя Валерио на пороге «Палермо».
Ничего не ответив, Валерио пожал инспектору руку. Укрывшись под навесом кафе, два карабинера охраняли вход, но любопытных не было: дело еще не получило огласку, к тому же лил сильный дождь, и улица превратилась в бурлящий поток. Полицейский, который привел Валерио, отдал честь и отошел.
– Я провожу вас, доктор, – сказал Фазаро все тем же любезным тоном.
– Да, – еле слышно ответил Валерио. Ему не удавалось скрыть свое волнение. Едва он успел вернуться из Риети, где безуспешно расспрашивал всех людей на ферме, как посыльный от Фазаро сообщил ему об убийстве Гордзоне. Он находился еще в гараже, дверь была открыта, и полицейскому не пришлось даже называть имени убийцы. Валерио просто прошептал: «Идемте». В большом зале «Палермо» собралось несколько человек, которых допрашивали инспектора. По дороге он узнал полицейского с акульей головой, который уводил старого Фуоско. Был там и Альдо Фелипе, маклер из Кальяри. Прислонившись плечом к столбу, он заливался горючими слезами. Где-то, видно, открыли огромные краны, дав выход шумным потокам черной воды, воздух вдруг показался более плотным, тяжелым, он сдавливал лоб, грудь, и барабанные перепонки болезненно сжимались. Валерио словно сквозь туман увидел печальное лицо Фазаро. «Как же так, Сандро? Как же так?»
Он прошел по коридору. Кто-то сказал:
– Я дозвонился госпоже Гордзоне. Она будет здесь через двадцать минут.
Но слова эти были обращены не к нему. Впрочем, произносивший их голос звучал спокойно и жестко. Он проникал в сознание, как острый нож в тело.
– Что он сказал? – с жадным интересом спросил управляющий.
– Госпоже Гордзоне сообщили.
– Бедная, бедная женщина…
В полумраке Валерио не мог разглядеть, кто говорил, слова, казалось, летали над его головой, быстрые и тревожные. Он добрался до той части отеля, которая подверглась бомбежке. И внезапно очутился перед раскрытой дверью. При желтом свете свечи (электричество еще не было восстановлено в отстроенном крыле) он увидел Гордзоне, лежавшего на узкой кровати. Стоявшая на табурете свеча отбрасывала на стену тень профиля раненого: выпуклый лоб, прямой нос, широкий подбородок. Жена управляющего стояла у изголовья, вытирая время от времени глаза скомканным платочком, который она держала в руках. Валерио так быстро пересек комнату, что не успел обратить внимания ни на окружающую обстановку, ни на людей, находившихся за спиной. Склонившись над Гордзоне, он просто-напросто ощущал их присутствие, слегка раздражавшее его. На подушке из красного полотна резко выделялась голова с воскового цвета, блестевшим от пота лицом. Гордзоне с бесконечной усталостью поднял глаза на доктора. Валерио взял его руку, чтобы определить пульс.
– Какое несчастье! – простонала женщина, слегка качнувшись взад-вперед, словно пытаясь усмирить давнишнюю боль. – Какое несчастье!
Точными, привычными движениями Валерио расстегнул рубашку и брюки Гордзоне. Справа от пупка он увидел маленькую ранку с синеватыми краями. Крови не было. Круглый, жирный живот казался слишком белым, полоска волос спускалась по нему к лобковой кости. Под кожей виднелись вены. Валерио чувствовал, что с него не спускают глаз. У него было такое ощущение, будто чьи-то горячие, дрожащие руки легли ему на спину. Сколько человек стояло позади? Фазаро следовало бы удалить их. Он перевел взгляд на лицо Гордзоне и увидел его глаза, ставшие уже чужими этому телу и, казалось, жившие своей особой жизнью; словно два коричневатых зверька, ощетинившихся тонкими черными лапками, очень подвижные, они метались на этой землистой маске в поту, источавшей зловонные капли. «Ему конец», – подумал Валерио и, охваченный жалостью, слегка коснулся рукой лба Гордзоне.
– Скажите…
Губы Гордзоне шевельнулись; белые как мел губы с усилием пытались выговорить слова, которые никак не могли вырваться наружу из глубин его существа. Валерио наклонился.
– Скажите… я должен… умереть?..
Последний слог едва можно было разобрать. Валерио тихо сказал, приложив губы к уху Гордзоне:
– Держитесь… Я буду рядом… Я вас не оставлю…
Приглушенные звуки доносились из зала кафе. Валерио повторил:
– Держитесь.
В памяти его зловеще стучали проливные дожди. «Сандро, Сандро! Зачем?» Этот человек часто бывал несправедлив, но это тоже жизнь, да, жизнь, то самое неповторимое чудо, которое теперь исчезнет навсегда. Пушки вдалеке своими гулкими голосами снова и снова вопрошали из недр разорванной ночи: «По какому праву? По какому праву?..» Валерио с горечью осознал свое бессилие. Он повернулся к Фазаро. Увидел молчаливого, серьезного инспектора, а рядом с ним других людей, вид у них был удивленный. Все они были странным образом освещены дрожащим пламенем свечи, бросавшим желтые пятна на лица и заставлявшим блестеть их намокшие куртки. «Спасите меня, – молил взгляд Гордзоне, – спасите меня», но то было уже совсем другое существо, взывавшее из глубины глаз Гордзоне, из самой глубины, словно со дна колодца или пропасти. Остальные мужчины стояли по-прежнему, безмолвные, обреченные на чудовищную неподвижность, и сделать было ничего нельзя, никто ничего не мог, и тогда Валерио медленно, с трудом распрямился, сердце его металось средь красных огненных языков. «Почему такое возможно?»
Глаза Гордзоне становились прозрачными и блестящими, словно два кусочка хрусталя.
На улице с ревом гулял ветер. Послышался протяжный, унылый крик торговца газетами. Он подошел к самому окну. Голос прорывался сквозь мощный грохот волн, разбивавшихся о маленькую дамбу:
Но Гордзоне уже не слышал этого вопля живых. Голова его, казалось, еще больше отяжелела на подушке, а на окаменевшем лице застыло выражение глубочайшего удивления.
«La расе о la guerra!» – кричал исступленно торговец, подобно черному ангелу бросая страшный вызов, без устали слоняясь по городу во все концы, повсюду сея ненависть, тревогу и страх. Голос его уже затерялся в лабиринте улиц. Как же не потеряться душам в этой ужасающей пустоте? В памяти Валерио один за другим вставали образы: торговец газетами, маленькое личико старой женщины – такое жуткое под черным капюшоном, Гордзоне в своей гостиной у огромного, выходившего на море окна. «Вы читали речь Вышинского?..» (Пушечные выстрелы продолжали сотрясать небо, их грохот долго не умолкал.) «Нам всем грозит опасность, всем!» Женщина вдруг начала рыдать, и Валерио с сочувствием посмотрел на нее. Затем, повернувшись к мужчинам, к Фазаро, прошептал:
– Все кончено…
Но никто не шелохнулся. Все тоже будто умерли, живыми оставались только женщина, которая плакала, и голубовато-желтое пламя свечи, пламя, отбрасывавшее на стену тень Гордзоне, его тяжелый, застывший профиль.
– Все кончено, – повторил Валерио, и слова эти, казалось, открыли в его горле какую-то огромную дыру, дыру, сквозь которую начала хлестать кровь, горячая и густая. Женщина со слезами подошла к Гордзоне, наклонилась и ласковым, мягким, чуть ли не материнским движением закрыла ему глаза, затем перекрестила ему лоб и с молитвой опустилась на колени.
«Добрая женщина, добрая женщина», – машинально подумал доктор и вышел.
В коридоре последовавший за ним Фазаро тихонько спросил:
– Вы не станете дожидаться госпожу Гордзоне?
– Нет, – ответил Валерио.
– Понимаю. Завтра я вас увижу?
– По поводу заключения?
– Да.
– Хорошо, до завтра.
Они пожали друг другу руки. Валерио пересек огромный зал. Он шел как во сне. «Дожидаться госпожу Гордзоне? И речи быть не может». Он вздрогнул. Мужчины глядели на него. У Альдо Фелипе вид был испуганный.
– Please [18]18
Пожалуйста (англ.).
[Закрыть], – обратился к нему забавный персонаж в морской фуражке. – Он усоп?.. Простите, умер?
– Умер, – сухо ответил Валерио.
Карабинеры отдали ему честь. Полицейский спросил, не надо ли отвезти его домой на машине.
– Нет, – раздраженно ответил Валерио.
– Льет как из ведра, доктор!
– Тем хуже. Спасибо.
Как только он очутился на тротуаре, дождь поглотил его, хлестая по лицу. Ветер доносил грохот волн, разбивавшихся о дамбу, их низкий, зловещий рокот, похожий на артиллерийскую стрельбу. Валерио вышел на виа Реджина-Элена. Его переполняла горькая обида на Сандро. «Может, это моя вина? Я должен был отобрать у него оружие, глаз с него не спускать». Его охватила страшная печаль. Вдали, у самого горизонта, в разбушевавшейся ночи огни Кальяри излучали белесый свет. Ветер яростно метался по разодранному в клочья небу. Бело-черная картина улиц напоминала негатив фотографии, но воздух, наполненный шумом дождя, пронизывали порой смутные, голубоватые отблески. Усталый и удрученный, Валерио заспешил к дому Клары, к Кларе, единственному своему убежищу.
III
Клара спала рядом с ним, и он получал смутное удовольствие, слушая ее легкое, спокойное дыхание, дыхание малого ребенка. Зазвонили колокола. Гудел ветер. Мария Торелли была уже на ногах. Из глубины дома доносились привычные звуки. «Наверное, больше шести часов». Однако Валерио не удавалось оторваться от неги постели; как всегда, он дожидался пробуждения Клары – ему хотелось видеть первую улыбку на ее прекрасном лице, еще не оправившемся от сна, хотелось первого поцелуя.
В окно сквозь отверстие между шторами сочился бледный свет, во весь рост вставал высокий белесый призрак, от самого пола до потолка. «Торелли разводит огонь… Гнусная ночь», – подумал Валерио. Он плохо спал, его преследовал взгляд Гордзоне, таинственный взгляд смерти. В Африке во время войны он много раз видел, как этот дрожащий, отчаянный свет мерцает в глубине глаз тех, кто должен умереть, и всегда испытывал это жуткое чувство покинутости и душераздирающую тоску. Образ Гордзоне блуждал в сознании, завладев тем печальным и мрачным его закоулком, где и без того уже загнивали все мысли. Перед глазами снова вставало блестевшее от пота, отяжелевшее лицо, мертвенно-бледный, заострившийся нос, бескровный рот, горькая складка губ, тонкая сетка голубоватых морщин и ясно различимые черные точечки бороды, похожие на крохотных насекомых-трупоедов, уже готовых приняться за работу, уже занявших свое место, чтобы вгрызаться, уничтожать эту плоть, все тело целиком. Он вновь видел сцену в «Палермо» – маленькую, едва освещенную свечой комнату, жену управляющего на коленях, Фазаро и неподвижно застывших в полумраке незнакомых людей, молчаливых, настороженных, с полосками серебряной бумаги, которые, казалось, поблескивали у них из-под век.
Рядом с ним тихонько вздохнула Клара. К этому часу Сандро, возможно, уже поймали. «А если он отбивался? Если стрелял в своих преследователей?» Да нет, он знал, что Сандро бросил свой люгер у двери, полицейский сказал ему об этом. «А может, он покончил с собой». Свет в окне стал теперь желтеть, загораясь жарким отражением в зеркале напротив кровати. «Придется пойти к Фазаро». Однако его заранее обескураживала мысль о встрече с инспектором и предстоящей беседе по поводу этого дела. «Если они действительно поймали Сандро, я попрошу свидания с ним». На мгновение он попробовал представить себе, каким могло быть ночью это драматическое преследование по зловещим, залитым водой низинам в самый разгар бури. У полицейских были собаки, натасканные на такую охоту, но он был уверен, что из-за потока использовать их не смогли.
Клара снова вздохнула, она просыпалась. И все остальное потеряло для него значение. Он обнял ее. «Дорогой», – прошептала она. В сознании Валерио успел мелькнуть силуэт мужчины, бежавшего, обезумев, прямо навстречу свинцовому горизонту, такого маленького и одинокого на бескрайней равнине, с глазами, полными беспредельного ужаса. Но Клара уже притягивала его к себе, и Валерио почувствовал мягкое тепло ее груди. Они жарко прижались друг к другу, со страстью соединив свои тела, словно хотели устоять на краю пропасти, спастись от падения в бездну, разверзшуюся вокруг них.
Около восьми часов Валерио садами возвращался домой. Было холодно. Клара не стала вставать. Тяжелые тучи заволокли небо. Они нахлобучили свои шапки на окрестные холмы. Листва деревьев колыхалась на ветру, и гигантские эвкалипты раскачивались, словно парусники, готовые сняться с якоря… Валерио вспомнилось, как Клара шепнула ему на ухо: «Мы всегда будем вместе, моя любовь, ты и я, даже после нашей смерти», а он в ответ повторил ей надпись под той самой гравюрой, которой любовался в журнале у Гордзоне: «Любовь – это дар Божий, тот, кто умеет любить, сумеет достойно и умереть, и Господь смилуется над ним». Валерио почувствовал себя более уверенно, словно под защитой, и пошел вперед аллеями, а в ушах его все звучал нежный шепот Клары. Поверх изгородей ему был виден окружающий ландшафт; длинными изгибами растительность взбиралась к вершине Риети. Невидимые длани ветра сотрясали ее, месили на свой лад, выворачивая тяжелые ветки оливковых деревьев, с неистовой силой взъерошивая листву эвкалиптов и пальм; они яростно трепали тростник, разметая полосы тумана, устремлявшиеся, словно сорванные паруса, вверх по склонам. Валерио обогнул клумбу с геранью. «Как бы мне хотелось вырастить ребенка! В Неаполе с Кларой это стало бы возможно!» Из-за деревьев внезапно показался его дом. Вдоль всей стены вьюны раскрывали в крике свои фиолетовые ротики, словно о чем-то предупреждая его. «Похороны Гордзоне, должно быть, состоятся сегодня после полудня». Едва не угодив в лужу, он направился к двери на кухню, но потом, передумав, решил войти в дом через веранду. Да, любовь Клары в самом деле защищала его, делала лучше, придавала ему сил, позволяя противостоять жизни и ее признакам. И тут вдруг, словно в каком-то кошмаре, он услыхал за спиной шаги. Он не сразу обернулся. Обрывок фразы промелькнул у него в мозгу: «Похороны, должно быть, сегодня после полудня…» В ту же минуту перед его мысленным взором возник сияющий образ Клары, и он отпрянул в сторону. Это был Сандро. Он, верно, вышел из сарая, где держали садовые инструменты. Сандро глядел на доктора своими темными застывшими глазами. Рот его был полуоткрыт, а руки безвольно повисли вдоль туловища. Весь вид его говорил о том, что человек этот страшно устал и вовсе не способен думать, не способен произнести ни единого слова.
– Ты напугал меня, – резким тоном сказал Валерио. Он чувствовал, что сердце его все еще бьется учащенно.
С минуту они стояли так, молча глядя друг на друга, их разделяла лужа, в которой отражались их силуэты, дрожавшие от ряби из-за ветра.
– Пошли, – проговорил, наконец, Валерио.
Открыв дверь, он отступил в сторону, снова приглашая жестом войти заколебавшегося Сандро.
– Ты убежал от них…
– Никто за мной не гнался, – ответил Сандро, который, очутившись в коридоре, снова застыл на месте.
Одежда его пропиталась едким запахом ила. Глубокие морщины прорезали лоб, расходились от уголков глаз и губ, словно голова его была высечена из потрескавшейся, расщепленной колоды с оставшимся на месте щек и подбородка черноватым мохом.
Валерио снял пальто и бросил его на кресло.
– Зачем было убивать? – с неожиданной злостью спросил он.
Он увидел, как во тьме коридора блеснули глаза Сандро. Казалось, крохотные лампочки вспыхнули в их глубине, придав им холодный и суровый отблеск металла.
– Я не знал…
– Чего ты не знал?
– Что он умер.
– Печень была задета, – жестко сказал Валерио.
Он понятия не имел, что теперь делать, не мог от неожиданности собраться с мыслями, разрываясь между жалостью и острым чувством злости.
– Кто он? – спросил Сандро странно безучастным тоном.
– Что? Ты хочешь сказать, что не знаешь, кого убил?
– Не знаю. Я ничего не видел…
Валерио заглянул ему в глаза, подозревая чудовищный обман.
– Что ты плетешь?
– Я выпил. Обезумел от горя и выпил. Мне хотелось драться. Помню, что мне хотелось драться, убить того, кто в ответе…
– В ответе?
– Да, в ответе за все, что случилось, за все эти несчастья…
Он с трудом подыскивал слова. В его хриплом голосе прорывались порой более мягкие ноты.
Казалось, он задумался. Потом заговорил устало, словно в полусне:
– Я долго шел. Помню, лил дождь, и я шел по берегу моря, вдоль пляжа. Помню, что мне захотелось зайти в кафе. И уже тогда я знал, что кого-нибудь убью, что обязательно выстрелю, потому что после полудня я чуть было не сделал это, я чуть было не выстрелил в людей, которые смотрели на меня. Помню, я не хотел, чтобы на меня смотрели. Я много выпил и долго шел. Я знал, что буду драться и что в кого-нибудь выстрелю. А тут в кафе все эти люди…
– Ты выстрелил в Гордзоне.
– Я не знал. Меня… Магда умерла. И я хотел отомстить. Я хотел… Это трудно объяснить…
Внезапно он умолк.
– Подумать только, я ведь был совсем недалеко, когда ездил за тобой в Риети, – сказал Валерио.
Он был потрясен гораздо больше, чем хотел это показать. И все-таки у него оставалось сомнение, подсознательное недоверие удерживало его.
– Хотелось бы верить тебе, Сандро. Но ты так настойчиво говорил мне, что собираешься убить Гордзоне. Да, ты сказал, что убьешь его. Как же я могу тебе поверить?
– После смерти Магды я больше ни разу не вспомнил о нем. И вчера я тоже о нем не думал. Все произошло так, как я сказал. Если бы я хотел убить именно его, я бы так и сказал вам: да, я его искал и прикончил, потому что хотел убить, как собаку. Но это неправда. Я вовсе не думал о нем.
– Невероятная история, – сказал Валерио. – Полиция никогда в такую историю не поверит. Никогда. Впрочем, Гордзоне или кто другой… Лучше бы ты выбросил свой люгер в море… Что нам теперь делать?
Сандро взглянул на него своими печальными глазами, уже тронутыми тою болью, что пожирает плоть изнутри, впиваясь в нее тысячью маленьких, но мощных, жестоких и неутомимых челюстей.
Валерио покачал головой. Теперь жгучая жалость толкала его к Сандро. Дверь сотрясали порывы ветра. Он не знал, какое принять решение. Скоро должна прийти служанка. «Невероятная история», – думал он. Сандро ждал с покорным и смиренным видом. Нетрудно было догадаться, что он полностью вверял себя Валерио, что он готов выполнить любое его приказание. «Самое разумное было бы, пожалуй, отправить его к Фазаро». Но он сразу же отверг эту мысль. Она ему претила. Бремя несчастья и без того придавило Сандро. Надо было придумать что-то другое. Этот человек походил на него, был из той же породы стремящихся к абсолюту, и он, Валерио, не мог предать связывавшее их непонятное, глубокое и непонятное чувство братства. А если бы это была Клара, если бы Клара… Волна крови захлестнула ему грудь, подступила к горлу. Он в ужасе отбросил такое предположение, саму мысль о мертвой Кларе.
– Послушай, – сказал он. – Ты поднимешься в маленькую комнату наверху. Через несколько минут придет служанка. Тебе надо просто не шуметь. Она никогда не заглядывает в эту комнату.
Он начал подниматься по лестнице.
– Следуй за мной! – приказал он, повернувшись к Сандро, который не двигался с места.
Он отвел его в темный чулан под самой крышей. Там стояли кровать с голым матрасом, два стула, полированный стол и в углу еще один стол, поуже, с чашей для цветов. Стены были покрашены известью, а проживавшая здесь некогда сицилийская служаночка оставила после себя благочестивые картинки, приколотые к тонкой стенке заржавевшими кнопками. Окно выходило на виа Реджина-Элена. Ставни были закрыты. Вместо одного разбитого стекла был вставлен кусок серого картона. Промозглая сырость хватала за горло, давила на плечи.
– Ты останешься здесь. Я принесу тебе поесть. Потом подумаем, что делать. Сейчас для тебя главное отдохнуть и не попасть в руки полиции. А там посмотрим.
– Я совершенно случайно оказался у «Палермо», – торопливо проговорил Сандро.
– Ладно. Только не шуми. И не показывайся. Об остальном подумаем позже.
Сандро провел рукой по губам и прошептал:
– Это так трудно объяснить. Люди любят друг друга и умирают. Все это…
Он неопределенно махнул рукой и тяжело опустился на кровать.
Совсем рядом подал сигнал какой-то пароход. Его гудки ударились в небесный свод и, словно отскочив, эхом отозвался вдали. Сандро замер, прислушиваясь со странным вниманием, словно то был таинственный сигнал, адресованный только ему. Затем лег на матрас и закрыл глаза.
