Текст книги "Это называется зарей"

Автор книги: Эмманюэль Роблес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

– Но нас снова ждет война, доктор! Вечные войны! И знаете почему?.. Тсс! Дайте я вам объясню. Мы можем еще выпить! Нет! Отказ? Тем хуже. А пойло между тем роскошное!

Он слегка распрямился в кресле. Щеки его покраснели. Широкий рот рассекал лицо, словно рана.

– Нас ждет новая война, потому что миром правят одни мужчины! А точнее говоря, самцы! Не знаю, сумел ли я выразить свою мысль…

Он помахал рукой, будто подавая сигнал бедствия.

– Женщина, доктор, никогда в этом не участвует. Я хочу сказать… В отношении войны, политики, организации общества, революции бал правят мужчины! Так-то вот! Женщина – это, как правило, скотина для удовольствий, машина для производства ребятишек либо служанка с добрым сердцем! Секс, чрево или руки рабыни – все зависит от желания хозяина! Так-то вот! Я говорю, не было бы больше войн, если бы мужчины не оставались все время одни, сдвигая свои большие упрямые головы или сталкиваясь, словно звери на арене! Когда же они возвращаются к своим женщинам, то для того лишь, чтобы невзначай сделать им ребенка или ласкать их, будто уличных девок! Вы не потеряли нить моих рассуждений?

Откинувшись назад, он поднял палец, требуя внимания, и закрыл один глаз. Другим же, светлым и проницательным, пристально смотрел на Валерио.

– Не было бы больше войн, если бы мужчины любили женщин так, как они того заслуживают! Если бы между теми и другими существовал чистый союз, тот, что озаряет вас, вовлекает в общую жизнь вселенной и приближает вас, именно вас, к Богу! Греки это понимали! Вы согласны? А дети? Детей не выбрасывали бы на эту землю в результате какой-то постельной связи! Они бы не были ужасной случайностью, следствием скотского совокупления, а становились бы возвышенным, божественным творением, исполненным совершенства произведением, даром во славу Господа, светочем вечной жизни!

Он умолк и вытер красные губы. Валерио с удивлением слушал его. Этот бред был своего рода предостережением. Он доходил до самого сердца, заставляя его чаще биться. Лицо Казеллы отражало теперь бушевавшую в его душе бурю. В глазах вспыхивали молнии и какая-то затаенная боль.

– Я не… знаю… сумел ли правильно выразить свою мысль, – пробормотал он, глядя на доктора с истинной тревогой.

– Ну конечно, – буркнул в ответ Валерио.

И будто воодушевленный его словами, Казелла заговорил снова, но на этот раз с меньшим пылом, словно какая-то пружина в нем растянулась и ослабла.

– Вряд ли я открою вам что-то новое, доктор, но женщина дарует любовь, жизнь! Она воплощает в себе и любовь и жизнь! Нам надо обожать ее! Так-то вот. А не обращаться с ней, как мы это делаем. Она ближе к Господу Богу, чем мы! Вспомните о греках! Любовь для них была священна! Вспомните «Пир» Платона, слова Диотимии [25]25
  Древнегреческая жрица из г. Мантинея, которой Платон в своих диалогах приписывал теории Сократа относительно любви и красоты.


[Закрыть]! Так о чем это я говорил? Ах, да, женщина – это одновременно и Афродита, и Мария! Так-то вот! Жизнь и спасение! Плодоношение и искупление! Но мужчины предаются своим безумствам! Это они решают начать войну! И сегодня ничто не в силах их остановить: они тысячами убивают женщин, тысячами убивают детей! Они добавляют столько ужасных несчастий к этой жалкой земной жизни. Как будто и без того смерть не ждет нас в конце! До чего же все это омерзительно! Возмутительно. Ну что еще?

Он умолк, бросив вокруг растерянный взгляд.

– Вы женаты? – спросил Валерио, наклонившись к нему и с удивлением обнаружив в потоке слов трагическую истину, всплывшую на поверхность подобно обломку после кораблекрушения.

– Моя личная жизнь никого не касается, – проворчал Казелла, раскачиваясь в кресле. Но зрачки заметались в глубине его глаз, а губы задрожали.

– В 1944 году Турин однажды страшно бомбили, – добавил он между тем немного хриплым голосом. – Тысячи погибших. И почти все – женщины и дети. Вот что делают мужчины. Тысячи раздавленных и сгоревших женщин и детей! Ясно? Прекрасный результат!

Он усмехнулся, потом лицо его перекосилось, как будто он и вправду собирался заплакать.

– В одном доме – молодая женщина. Двое малышей. Все придавлены! Заживо погребены! Задохнулись! Мои цыплятки! Мои милые цыплятки! Изверг зарезал их вместе с матерью!

– Это были ваши дети… – взволнованно сказал Валерио.

Тут Казелла сурово взглянул на него. И выражение, преобразившее его глаза, тот странный блеск, что постепенно выкристаллизовался в них, отражали самую настоящую ненависть.

– Кто вам сказал, что речь идет о моих детях? – проговорил он с отвращением и презрением в голосе. – Я просто цитирую вам Шекспира, синьор! Я цитирую вам слова Макдуфа, когда он узнает, что Макбет погубил его жену и детей: «What, all my pretty chickens and their dam at one fell swoop!» [26]26
  «Всех моих цыпляток с наседкой вместе – всех одним налетом!» (Перевод с англ. Ю. Корнеева).


[Закрыть]

Он всхлипнул, положил руки на стол и, уткнувшись в них лбом, снова прошептал:

– Моя личная жизнь никого… не касается.

Валерио немного подождал. Часы показывали половину первого. Пора было идти. Этот человек разбередил его душу, словно провел по ней мечом. И теперь внутри у него кровоточила огромная, пылающая ссадина. Он встал. Казелла уже заснул. Подошел официант.

– Оставьте его, – сказал Валерио.

Он заплатил по счету и вышел.

II

Уже был виден пароход. Довольно плотная толпа теснилась на набережной. Высоко в небо вздымались облака, похожие на опоры гигантского собора, над морем струились блестящие полосы пара, окрашенные по краям в голубой цвет. Валерио поставил машину возле выстроившихся в линию бочек. «Не мучь себя, любовь моя. Ты ведь знаешь, я полностью принадлежу тебе!» То был голос Клары, но Клара не знала, что Сандро прячется у него в доме. В том самом доме, куда вскоре должна войти Анджела. В эти нескончаемые часы решалась вся его жизнь. Падавший с неба свет, словно кремнистая пыль, ранил ему глаза. Он с горечью смотрел, как растет, словно рождаясь из морских волн, пароход с красной трубой и черным корпусом. «Слишком рано, моя девочка! Слишком рано! Ты вернулась на неделю раньше. Ты слишком поторопилась, потому что, конечно, любишь, любишь меня, но эту неделю тебе следовало подарить мне!» Казелла что-то там говорил по поводу самоубийства. Но ему никак не удавалось в точности вспомнить его фразу. «Портичи» увеличивался в объеме не только на море, но и в его пылающей голове. Все могло рухнуть за одну секунду. Фазаро всегда начеку! И все остальные враги, подстерегавшие его, тоже… Над толпой стоял гул. По воде дока скользили лодки. Временами веяло запахом ила, соли и смолы. Где-то за холмами гудел самолет, потом нырнул вдруг в огромный котел, где кипело солнце, и, медленно развернувшись, исчез в туманной дымке. Валерио понимал, что должен сделать усилие и преодолеть свое замешательство, дабы скрыть от Анджелы и тестя затаенную боль. Ему следовало придать своему лицу соответствующее выражение, постараться забыть, забыть… «Портичи» миновал дамбу. На солнечной стороне стекла его сверкали. Труба была украшена тремя белыми кольцами. Вдоль бортов теснились крохотные силуэты. Развевавшийся на корме итальянский флаг добавлял к унылой, размытой чрезмерным обилием яркого послеполуденного света картине веселую ноту. Среди криков, всеобщего смеха и мелькавших в воздухе платков Валерио чувствовал себя ужасно печальным, отчаявшимся, словно его снедала неизлечимая болезнь.

Не сон ли это? Рядом с ним, взяв его под руку, шла Анджела. Она радостно улыбалась, очаровательная шляпа из белого фетра обрамляла ее тонкое лицо.

– Поцелуй меня еще! – с воодушевлением сказала она.

Он обнял ее, а толпа тем временем текла мимо них. Шум голосов гулко отдавался под сводами дока. Отец Анджелы занимался багажом.

– Ты красива, как никогда, – сказал Валерио.

– Правда? – обрадованно ответила она, закусив губу. На ней было шерстяное платье, забранное в талии блестящим красным поясом, застегнутое на большие плоские пуговицы того же цвета.

– Я боялась, что разонравилась тебе, – сказала она и сжала ему руку.

– Ты с ума сошла.

– Твои письма пугали меня.

– Мои письма?

– О, с этим покончено. Не будем больше говорить об этом. Ты рядом. И я тебя люблю.

Поравнявшись с ними, какой-то старик лукаво подмигнул им.

– Дорогая, время без тебя тянулось так долго. У меня душа ни к чему не лежала.

Он нежно поцеловал ее в щеку, обнял рукой за плечи, и эти жесты, казалось, избавили его в какой-то мере от чувства вины, сдерживавшего его и заставлявшего слова застревать в горле. Латанса еще не вернулся. Но Валерио видел его высокую фигуру и лысый череп возле багажного отделения.

– Мне следовало бы помочь твоему отцу.

– Да нет же. Оставь его… А знаешь, я научилась ездить верхом на лошади! В последние дни доктор разрешил мне совершать прогулки. Я купила великолепный костюм, но не взяла его с собой. Мы приглашены на Пасху. Надеюсь, ты сможешь, наконец, вырваться на свободу и нам удастся сбежать, а?

– Там видно будет, – сказал Валерио. – У меня много работы.

От столь внезапной обиды маленькое личико Анджелы сразу вытянулось. Однако улыбка тут же появилась на нем снова.

– Знаешь, моя тетушка живет в прекрасном краю! Я провела там чудесное время. Но твое отсутствие, дорогой, отравляло самые прекрасные часы. По утрам мы вместе с моим дядей ходили на озеро. Я думала о тебе, заброшенном и таком одиноком на этом кошмарном острове! Мне страшно хотелось, чтобы ты приехал ко мне!

Она продолжала щебетать, пока не подоспел Латанса в сопровождении носильщика с чемоданами.

– А не пора ли нам пообедать!

Это был шестидесятилетний мужчина с тяжелым и суровым лицом. На нем был удобный костюм из темно-серой шерсти в тонкую полоску. Его глаза, немного навыкате, излучали энергию и упорство. Выражение их смягчалось лишь тогда, когда они останавливались на Анджеле.

– Дорогой Луиджи, вы выглядите усталым. Вид у вас неважный.

– Ты думаешь? – встревожилась Анджела.

– Еще бы. Переутомление, мой дорогой. Небольшой отдых пошел бы вам на пользу… Впрочем, поговорим об этом после.

«Ну вот, – подумал Валерио. – Опять этот его повелительный тон». Он не испытывал любви к своему тестю. Носильщик уложил чемоданы в багажник машины. Анджела села рядом с доктором, Латанса – на заднее сиденье. Было около двух часов, когда они вошли в маленький ресторанчик на пьяцца [27]27
  Площадь (итал.).


[Закрыть]Кармина. Валерио заранее заказал там столик. Их встретили музыкой Моцарта, лившейся из немецкого радиоприемника, народу в зале было мало, всего две или три пары, разговаривавшие шепотом. В эту минуту Валерио уже испытывал не угрызения совести, а, скорее, что-то вроде облегчения. Он выбрался из порта и вышел в открытое море. «Бедная, бедная девочка!» – подумал он, заметив хрупкий затылок Анджелы, ее маленькое, нежное ушко.

Сидевшая напротив Анджела влюбленно смотрела на него. Вытянув губы, она изобразила поцелуй. Силясь улыбнуться, он погладил ее руку. Куда подевались упоительные часы, проведенные ими на улочках Помпей? Да и были ли они? Действительно были? Все это, казалось, принадлежало какой-то другой жизни, в висках у него застучало, голова закружилась. Слова и жесты утратили всякий смысл.

Музыка смолкла. Заказав вина, Латанса обратился к Валерио, повернув к нему свое тяжелое лицо, как поворачивают лампу или прожектор. Валерио опустил глаза, уставившись в тарелку.

– Итак, мой дорогой друг, – заговорил Латанса, словно продолжая начатую ранее беседу, – я отплываю завтра в девять часов утра на «Портичи». Сразу по прибытии в Неаполь я займусь квартирой на виа Кьяйа. Стоит ли говорить о том удовлетворении, которое я испытал, узнав, что вы, наконец, согласились обосноваться рядом с нами. Квартира эта освободится немедленно. Так что вы уже сейчас можете завершать здесь свои дела. Я внесу плату на наем помещения, это 800 000 лир. Вам понадобится около 500 000 лир на ремонт. Дайте мне договорить. Я все понимаю… Но я предоставляю эти суммы с тем, чтобы вы могли вернуть их, когда сможете, торопиться незачем. Но не забывайте, клиентура у вас будет совсем иная, не то что здешние оборванцы, – это одна из самых богатых клиентур Неаполя, и я не сомневаюсь, что очень скоро сумею ввести вас в нужный круг.

– Здесь Луиджи не берет платы за три четверти своих консультаций, – со снисходительной улыбкой проговорила Анджела.

– Это бедные люди, – хмуро сказал Валерио. – Не оборванцы, а бедные люди.

– Но вам же надо жить, черт побери! – возразил Латанса жизнерадостным тоном.

– У меня не хватает духа брать плату с некоторых семей, для которых цена одной консультации составляет три дня пропитания.

– Похвально, – сказал Латанса. – Я с вами согласен. Но на виа Кьяйа у вас не будет оснований для такого рода угрызений совести – угрызений, которые, безусловно, делают вам честь, мой дорогой друг. Вот увидите. Только скажите мне, сколько времени вам понадобится, чтобы освободиться от своих обязанностей на этом кошмарном острове.

– О, месяца вполне хватит, правда, дорогой? – поспешно сказала Анджела.

– Безусловно, – хмуро ответил Валерио.

– Месяц? Превосходно.

– Мне надо ввести в курс дела моего сменщика.

– Надеюсь, вы это быстро уладите. А переезд дело несложное. К тому же в Неаполе я все приготовлю к вашему прибытию. Вот увидите. Все будет хорошо. И вы не пожалеете об этой глухомани. Анджела будет чувствовать себя гораздо лучше, станет счастливее, а вы за короткое время сможете заработать целое состояние. Да, да, я в этом уверен…

В сознании Валерио странным образом всплыло воспоминание об одной ночи в Триполитании. Бомбы, сброшенные британскими самолетами, упали недалеко от госпиталя. Взрывной волной перевернуло палатки с больными и ранеными. Палатка хирургического отделения рухнула в тот самый момент, когда там оперировали солдата, у которого при выходе из лагеря оторвало миной левую ногу. Всюду слышались крики и стоны, а тем временем взрывы раздавались все ближе и ближе. В чем был смысл этой боли и вообще всего этого ужаса? Быть может, именно эти крики и отделяли его от тестя! Между ним и тестем всегда будут стоять эти крики. Валерио захотелось рассказать ему о той безумной ночи, он заколебался, потом и вовсе отказался от этой мысли.

Под конец трапезы все трое перешли в бар. Было начало четвертого. Посетителей осталось мало, но в углу, у окна Валерио заметил Казеллу, сидевшего напротив красивой черноволосой женщины. Они пили кофе. Судя по всему, Казелла был в ударе. «Вот дьявол!» – подумал Валерио. Но Казелла тоже успел его заметить. Сказав несколько слов молодой женщине, он встал и, подскочив к доктору, энергично тряхнул его руку.

– Я отыскал ее, доктор!.. Сильвану, конечно. Она рассказывает о Гордзоне настоящие ужасы! Идите к нам!

– Я не один.

– Не один? Жаль.

За три часа он вновь обрел всю свою жизненную энергию. Его зеленые глаза блестели как у кошки.

– Очаровательная женщина, говорю я вам. А Гордзоне обращался с ней как с потаскухой. У нее чудесная квартирка. Это он ее содержал, но что за скотина! В тот день, когда Сандро шлепнул его, он вел себя с ней особенно гнусно. И все-таки на другой день, узнав обо всем, она выплакала все глаза. Женщина, что вы хотите. В конце концов, она согласилась, чтобы я сфотографировал ее. Послушайте, завтра я буду в Салине. Надеюсь узнать что-нибудь новенькое. Мне не терпится закончить эту работу и отправиться в Египет! Обстановка там накаляется. Ладно, я все понимаю и не хочу вас больше задерживать. До завтра. Где вы живете?

– Виа Реджина-Элена. Третий дом слева, не доходя площади.

– Мы с вами вместе выпьем по стаканчику.

– До завтра.

– До завтра, доктор.

Он отошел и с удвоенной силой стал обхаживать Сильвану, которая внимательно смотрела на Валерио. Анджела с отцом сели в другом углу, возле окна, откуда был виден весь порт.

– Кто это? – спросил Латанса.

– Один журналист.

– Он, наверное, приехал из-за этой истории с несчастным Гордзоне?

– Да.

– Я его, кажется, знаю. Его зовут Казалле или что-то в этом роде.

– Казелла.

– Ну, конечно, Казелла. Имя известное!

– Я читала его репортажи в «Ла Стампа», – сказала Анджела своим голоском маленькой девочки.

– Сейчас он работает для «Оджи», – заметил Валерио. – Протянув руку, он взял чашку и неторопливо выпил глоток, пытаясь скрыть волнение.

– Так расскажите же нам об этом гнусном преступлении! – сказал Латанса. – Бедный Гордзоне! Я хорошо его знал. Конечно, он был не ангел, и все-таки не такой уж плохой человек. Мне известно, что в делах он не всегда был честен, а главное, умудрялся обирать лучших своих друзей. Но тем не менее… Такой конец… Я читал все это, плачевная история.

– Жена его очень милая женщина, – сказала Анджела.

– Да.

– А убийцу так и не нашли?

– Нет.

– Говорят, – заметила Анджела, – будто бы он прячется в самой Салине. Я читала об этом позавчера, уж не помню, в какой газете.

– Да, похоже, что так.

– Он заслуживает веревки, – сурово сказал Латанса, погладив рукой свой гладкий череп.

– Можно мне закурить, дорогой? – спросила Анджела, доставая сигарету.

– Ну, разумеется! – сказал Латанса. – В этом нет ничего плохого.

– Дело не в этом, – молвила Анджела. – Луиджи уверяет, что не может целовать меня, если я курила, ему тогда кажется, будто он целует мужчину.

– Что за бред! – со смехом воскликнул Латанса. – Кури, моя дорогая. Ты так натерпелась за эти четыре месяца. Все медики палачи.

Анджела с нежной улыбкой смотрела на Валерио.

– Мне и правда можно? – спросила она. – Правда?

– Ну, конечно, – проворчал Валерио.

– Ты прелесть, – сказала она, делая первую затяжку.

Латанса бросил взгляд в сторону Казеллы и Сильваны.

– Это его жена? – спросил он.

– Любовница Гордзоне.

– О! – молвила Анджела, тотчас наклонившись, чтобы получше разглядеть ее.

Казелла разглагольствовал, размахивая руками.

– Она красивая, – заметил Латанса.

– Но госпожа Гордзоне тоже очаровательна. Понять не могу, зачем он изменял ей, – обиженным тоном сказала Анджела.

– Ба! – ответил Латанса. – Любитель удовольствий. Ведь у него было огромное состояние?

– Да.

– И говорят, будто он хотел подцепить жену того типа, который убил его?

– Это не совсем так.

– Неважно. Наверняка тут что-то в этом роде.

– Нет. Сандро и его жена были очень дружной парой. Они по-настоящему любили друг друга. А Гордзоне с самого начала мучил их, проявлял жестокость, был к ним несправедлив. После смерти жены Сандро…

Он умолк. Ему вдруг показалось, будто он снова очутился перед тем самым часовым, который в темноте у входа в лагерь Бардиа обстрелял его. Солдат велел ему идти вперед, а в пятнадцати метрах, возможно испугавшись, выпустил в него автоматную очередь, но не задел. Момент был похожий. Осторожное продвижение в ночи и притаившаяся в молчании опасность. Все его нервы напряглись до предела. Латанса не шевелился. Его большие глаза пристально смотрели на Валерио.

– И этот мерзавец Сандро – его ведь зовут Сандро? – убил Гордзоне, – закончил Латанса. – А полиция не может его найти. Конечно, кто-то прячет его. Находятся же люди, которые прячут этого прохвоста.

– Он совершил убийство в минуту отчаяния.

– С отчаяния или нет, но он ведь убил человека.

– Если бы он пришел ко мне, я бы его спрятал, – возразил Валерио, вцепившись руками в подлокотники кресла.

Латанса пожал плечами.

– Ты с ума сошел, Луиджи, – сказала Анджела. – При одной мысли, что этот преступник находится в Салине, меня бросает в дрожь. Ах, если бы его арестовали прямо сейчас, сразу после нашего приезда!

– Мой зять, как всегда, благороден и немножко донкихотствует! – усмехнулся Латанса, погасив в пепельнице свою сигарету.

Он опустил голову и потому не заметил взгляда, который бросил на него Валерио. Но Анджела поймала этот взгляд и с живостью сказала:

– Ради Бога, перестаньте говорить об этом. Луиджи, Дельфина по-прежнему работает у тебя?

– Да.

– Надеюсь, она хорошо ухаживала за тобой, пока меня не было?

– Отменно, – сухо ответил Валерио.

Его тон не понравился Латансе, он встал и довольно сердито сказал:

– Пожалуй, нам пора уходить.

III

В Салину они прибыли около половины пятого, стоявшая жара предвещала грядущей ночью сильную грозу. У мыса горизонт заволокло стеной грязных облаков, разъедавших золотисто-зеленое небо. Тонкая голубоватая пыль размыла очертания маленьких домишек, громоздившихся на холме Красного мыса, походившего на огромную колонию полипов, испещренную дырами, переливающуюся какими-то бликами, омытую теплыми водами вечера. На улицах торговцы рыбой издавали протяжные пронзительные крики. Над берегом там и сям поднимался дымок. На виа Реджина-Элена звонок в кинотеатре «Империал» неустанно возвещал: «Бетт Дейвис, „L’Ambiziosa“ – Trionfo assoluto!» [28]28
  «Гордячка» – небывалый триумф! (итал.)


[Закрыть]Близилось начало первого сеанса. Дельфина пожелала дождаться хозяев. Она нашла свою госпожу «пополневшей и хорошо отдохнувшей». К доктору приходили разные люди. Она записала адреса. Почта была невелика: медицинские брошюры, рекламные каталоги и одно письмо. Валерио тотчас проверил: письмо было от Пьетро. Оно состояло всего из нескольких слов: «Дорогой доктор, я приду со своим двоюродным братом в воскресенье вечером. С приветом, П.». Однако письмо пришло не по почте. Валерио с облегчением отметил, что его просто бросили в почтовый ящик, и вернее всего, эту заботу взяла на себя сестра Пьетро.

Перед тем как уйти с визитами к больным, Валерио предупредил Латансу, что спать он будет в маленькой гостиной, где Дельфина приготовит ему постель.

– Не стоит затевать столько хлопот, – сказал Латанса. – Я вполне могу переночевать наверху, в бывшей комнате служанки.

– Это невозможно, – возразил Валерио. – Она непригодна для жилья. Там теперь чулан.

– До встречи.

Когда около восьми часов Валерио возвращался домой, город уже окутала густая мгла. Пошел сильный, холодный дождь. Из Кальяри поднимался первый шахтерский грузовик, неистово громыхая пустым кузовом. Его огромные фары осветили мокрые мостовые, пустынные тротуары. Вдоль мертвых фасадов бродили собаки. Откуда-то издалека, далекого далека, доносились веселые звуки танцевальной музыки, приглушенные и казавшиеся такими необычными, словно вокруг расстилался разрушенный город. Едва переступив порог, Валерио инстинктивно почувствовал, что все переменилось. Дельфина ушла. Анджела принимала ванну. Латанса ходил взад и вперед по гостиной. Услыхав, как вошел Валерио, он появился спиной к свету, огромный, несущий угрозу. От падавшего сзади света лампы его голый череп блестел, создавая ему что-то вроде светлого ореола.

– Мне надо поговорить с вами, – сказал он, и в его строгом, дрожащем голосе слышались раскаты грома.

Закрыв за Валерио дверь, он повернулся к нему с пылающим лицом. Дождь стучал в ставни. Из ванной доносился шум воды. Доктор неторопливыми движениями помассировал себе грудь. Тысячи клювов впивались в его плоть, с неистовой яростью пронзали до самых ребер. Он чувствовал, что его несет по рельсам прямо на эту вздымавшуюся перед ним чудовищную гору. На стене висела картина, изображавшая ребенка. Он, казалось, улыбался, словно пытаясь подбодрить Валерио.

– Я поднимался в комнату наверху, – сказал Латанса.

Глаза его блестели совсем близко от лица Валерио. Глаза, исполненные могучей, нестерпимой ненависти.

– Многое насторожило меня сегодня в ваших словах. Дверь комнаты была заперта. Я постучал. Там кто-то есть, не так ли? Я явственно слышал скрип пружин. И совершенно определенно почувствовал чье-то присутствие. Я хочу знать…

– Что вы хотите знать? – в ярости произнес Валерио.

Латанса медленно поднес кулак к его щеке.

– Я хочу знать, кого вы прячете наверху.

– Сандро Галли! Вы угадали!

Кулак опустился, словно у Латансы не было больше сил держать его поднятым.

– Сандро Галли… – прошептал огромный человек.

– Убийцу Гордзоне, – безжалостно добавил Валерио.

Теперь он чувствовал свою силу. Решительный шаг был сделан. Все мускулы шеи, спины стали твердыми, словно панцирь. Он слегка наклонился вперед, собираясь дать отпор. Безудержный гнев полыхал в нем, подобно огню, тлеющему в стоге сена и готовому вспыхнуть при малейшем дуновении ветра, чтобы все уничтожить.

– Вы жалкий безумец, – проворчал Латанса, подойдя к нему вплотную и посылая ему в лицо едкое дыхание курильщика. – Вы посмели пойти на это, – добавил он с ненавистью.

– Это касается только меня, – возразил Валерио.

– Нет. Меня это тоже касается.

Большая вена выступила на его широком бычьем лбу.

– Вам известно, что его ищут, и, в конце концов, полиция найдет его. Вы не подумали о скандале, о возможных последствиях… Ведь он убийца! И вас потащат вместе с ним в суд…

– Я думал обо всем этом.

– Но вы не подумали об Анджеле, не так ли? Нет. О ней вы не подумали…

Теперь вид у него был страдальческий.

– Какой разразится скандал! – продолжал он. – Вы жалкий безумец. Вас обесчестят. Ваше имя да и мое тоже будут трепать в газетах! А эта бедная девочка там, наверху, такая доверчивая, как она радовалась встрече с вами. Но мне-то понятно, почему вы о ней не подумали. Разве вы когда-нибудь заботились о ней? Какое вам было дело до того, что она чахнет у вас на глазах в этом чудовищном климате, умирает от скуки в этой глуши! О, меня ничто не удивляет, нет, ничто уже не удивляет в вас…

Он отступил, сделал два или три шага по комнате. Лицо его нервно подергивалось, мелкие капельки пота струились по его дряблым щекам. А на улице по-прежнему громыхали грузовики. Послышался раскат грома, прокатившийся по холмам. Но маленькая гостиная казалась изолированной от мира, словно опустилась на дно морское.

Латанса остановился напротив доктора.

– Послушайте, – сказал он. – Я старше вас. И скажу вам, что надо делать… Я знаю, что вы мечтатель, человек… Человек благородный, но далекий от реальной жизни. Вы ведь знаете, вас осудят. На карту поставлены ваша свобода, ваша честь да и ваше счастье, наконец. И счастье Анджелы тоже. И все это ради чего? Ради какого-то жалкого типа, ничтожной твари.

На этот раз он говорил торопливо, с какой-то теплотой в голосе, словно пытаясь убедить Валерио, заставить его опомниться.

– Вы скажете, чтобы он ушел из этого дома. Пускай спрячется где-нибудь еще. Все так просто. Вы его не выдадите, но избавитесь от него и тем самым спасете себя.

Он с жадностью ждал ответа доктора.

– Нет, – сказал Валерио.

– Ну хватит! – рассердился Латанса. – Я сам выкину его вон.

– Если вы это сделаете!..

Они с вызовом смотрели друг на друга. В тишине снова раздался раскат грома, далекий и суровый.

– Но, черт побери, ради такого мерзавца! Что побуждает вас к этому? Я только теперь начинаю понемногу узнавать вас и подозреваю еще более страшные вещи… Ваше упорное стремление остаться здесь; этот убийца, которого вы спасаете… Ведь в любой момент сюда может нагрянуть полиция, надо как можно скорее предотвратить опасность! Прогоните вы этого несчастного, да или нет?

– Нет, – ответил Валерио.

– Предупреждаю вас, ни Анджела, ни я не останемся в этом доме, если вы будете продолжать упорствовать.

– Вы можете поступать так, как сочтете нужным.

– Жалкий безумец! – в неистовом порыве крикнул Латанса, подняв кулак. Но Валерио схватил его за руку и удержал, сказав грубо и резко:

– Я не выгоню его. И ни за что не выдам. Если придет полиция, я буду защищать его.

– Вы совсем сошли с ума! Совсем! – сказал Латанса, высвобождая руку.

– Я спасу его, – повторил Валерио с холодной яростью.

Латанса медленно потер щеки, лоб, затылок. Он был наполовину побежден, но решил не отступать, сделать еще попытку:

– Если этот человек действительно заслуживает спасения, судьи решат, следует проявить к нему снисхождение или нет.

– Судьи! Вы прекрасно знаете, что это значит. Восемь или десять месяцев предварительного заключения. А может, и год. Затем суд вновь откроет раны, каждую из них, одну за другой, умело и медленно. И под конец – каторга. Но он этого не заслуживает.

– Откуда вы знаете? – крикнул Латанса. – Разве вам об этом судить? Разве вам…

Он умолк. Появилась Анджела. Страшно побледнев, она на мгновение молча застыла, глядя то на отца, то на Валерио. На ней было новое, серо-розовое платье, в котором она казалась еще более хрупкой и беззащитной.

– Бедная моя девочка! – сказал Латанса, подходя к ней.

– Боже мой, что случилось? – спросила она. – Из-за чего вы ссоритесь?

И так как никто из мужчин не решался ничего ответить, она повернулась к отцу.

– Объясни же мне, наконец!

В эту минуту Валерио почувствовал к ней нестерпимую жалость. В его жизни наступил решающий поворот. Все прошлое готово было разлететься на куски, точно стекло. С напряженным вниманием он глядел на жену: ее маленький выпуклый лоб, слегка раскосые глаза, в которых застыл неясный ужас; ее полные, четко очерченные губы и их страдальческое выражение. Ладони ее тонких рук были раскрыты, словно раковины, две очаровательные розовые раковины. Ее девичья грудь едва вздымала корсаж, который украшала вышивка в виде колокольчика. Подавленная, она ждала объяснений. Казалось, она заполняла всю комнату, была центром всего мироздания. Она еще не знала, что ее ждет страдание. Свет лампы, висевшей почти над ней, лился на ее плачи, голову, грудь, словно белая масса. Анджеле предстояло страдать, и это показалось Валерио невыносимым.

– Анджела, – молвил он.

Но его перебил Латанса. Головокружительное вращение сразу прекратилось. Резкие звуки голоса Латансы походили на удары кулака в стену.

– Твой муж прячет здесь убийцу господина Гордзоне. И отказывается прогнать его. Я не могу согласиться с тем, чтобы ты оставалась в этом доме.

– В этом доме?.. Здесь? Прямо здесь?

Пораженная, она смотрела на Валерио, словно и в самом деле ожидала услышать от него опровержение. Вокруг ее глаз сразу залегли тени, а ярко-красный рот оставался открытым, подобно ранке на подгнившем фрукте. Ее глаза нежно-серого цвета стали похожи на два маленьких темных камушка. Валерио попробовал заговорить, но с ужасом почувствовал, что слова путаются в его сознании, растворяются в ослепительной круговерти.

– Так ты объяснишь мне? – ласково спросила Анджела. – Этого не может быть. Я уверена, что это неправда…

– Он останется ненадолго, – ответил Валерио. – Послезавтра он уедет. Он ждет парусника, который доставит его в Тунис.

Анджела закрыла лицо ладонями.

– Девочка моя, – прошептал Латанса.

И, словно подстегнутая словами отца, она выпрямилась. Короткие судороги пробегали по ее телу, поднимаясь к горлу от плоского живота.

– Это неправда, – сказала она со страдальческим выражением. – Я не хочу в это верить.

– Послезавтра он уедет, – повторил Валерио.

– За эти дни полиция вполне может его обнаружить! – с живостью возразил Латанса. – И все это время Анджеле придется жить под одной крышей с убийцей? Поздравляю! Вы такой заботливый муж! Трудно себе вообразить большее внимание к жене! Если она желает получить неоспоримые доказательства любви, то лучшего и не придумаешь! Вы на них не скупитесь! Поздравляю! Поздравляю!