Текст книги "Королевская Франция. От Людовика XI до Генриха IV. 1460-1610"

Автор книги: Эмманюэль Ле Руа Ладюри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

Оставим в стороне Палату косвенного налогообложения с ее дочерними подразделениями – соляными складами и генеральными контролерами соляного налога, хотя ее значение нельзя недооценивать. Перейдем к «сбережению» и «сборам». Простирающаяся на северо-восток толстая ветвь, на которой изображены узлы Сохранной казны и Управления по сборам, одержала решительную победу в той квазибиологической борьбе, в которой она выступала противницей предшествующих институтов с аналогичными функциями, среди которых нами уже было отмечено Казначейство. Счетная палата (она также расположена на северо-востоке) дорога Фигону – служащему Счетной палаты Монпелье и знатоку королевских учреждений. Она служит связующим звеном между «толстым суком» канцлерства и «крупным узлом» сохранения, если сказать более точно – денежными хранилищами казны. При этом, изображая столь крупно утолщения сохранения и сборов, Фигон четко очерчивает весьма ограниченное пространство, в котором в его время совершались основные действия в области управления финансами.

Отметим, что службы и сохранения, и сборов были основаны относительно недавно, учреждены при Франциске I. Первая (покрывающая если не все, то значительную часть расходов) возникла в 1523-1524 годах. Вторая, состоящая из различных налоговых контор в 16 административных округах, формирует целую сеть первичных пунктов сбора налоговых платежей. Денежные суммы, собранные таким образом налоговыми органами, включают в себя (на северо-восточной ветви дерева, изображенного нашим автором) прямое налогообложение, помещенное с левой стороны ветви (выплаты короне, мыт, талья, суммы жалованья 50 000 человек – военных и гражданских; эти общие цифры хорошо согласуются с численностью французских вооруженных сил XVI века, гораздо менее многочисленных, заметим, чем армии Бурбонов). А косвенные налоги, согласно логике, мы находим справа от этой же ветви. В них входят форэн – такса за вывоз товаров за пределы королевства, а также налоги на соль и вино (габели). На северо – северо-востоке помещены и деньги королевского домена (рассматриваемого как относительно скромный источник дохода). Здесь речь идет, естественно, о земельных и лесных угодьях, выплатах сеньориальных и прочих, причитающихся монарху. Согласно распространенному давнему убеждению (ставшему совершенно неосуществимым на практике), король должен был по возможности «функционировать» на доходы от своего домена, как говорили – «жить за свой счет». A priori Фигон отнюдь не пытается поставить под сомнение эти представления, все еще достаточно популярные в его время. Но фактически он, склонный к описательному эмпиризму, ограничивается четким разграничением различных источников средств из домена короля, разделяя их на разветвления в своем изображении дерева в северо-северо-восточной верхней части его кроны. Здесь отображены сеньориальные выплаты (земельный ценз и ренты, лоды, выплачиваемые сеньору при смене землепользователя, такса с продаж) – все то, что обычно причиталось сеньору с пользователей лена, в том числе и тогда, когда лен предоставляется королем, выступающим в своем качестве сеньора. Здесь же и доходы с лесосек в королевских лесах или, как принято говорить в наши дни, «домениальных» лесах. И наконец, денежные поступления от наложенных чиновниками домена штрафов, осуществленных ими конфискаций, от судебных пошлин и нотариальных записей, таксы за гербовую печать и т.п. На деле зачастую домен плохо содержался по вине тех, кто должен был о нем заботиться. Это слишком часто встречающаяся неэффективность того, что в наши дни назвали бы государственным сектором. Генрих IV, который, сам того не зная, был в этом вопросе предшественником Адама Смита и теоретиков либерализма – противников огосударствления, охотно повторял всякий раз, когда его внимание обращали на какой-нибудь полуразвалившийся дом: «Ну уж это-то мое». Гораздо более существенными были средства, источником которых не был королевский домен. Король черпал их из прямых и косвенных налоговых поступлений – из налогов в собственном смысле, в современном понимании этого слова, как уже указывалось. Из них складывалось более 80% общегосударственных бюджетных поступлений, а доля средств, имеющих чисто домениальное происхождение, была со времен Людовика XI совершенно незначительной. Правда, весомым дополнением к ним становились – в процессе повседневной деятельности государства – займы, кормовые выплаты, десятина с доходов духовенства, дарения Церкви казне и, наконец, доходы от продажи должностей, когда король за некоторую сумму назначал чиновника на уже существующее или специально созданное место. Столь плотное переплетение фискальных ветвей и разветвлений свидетельствует о значительном усложнении государственного аппарата. При этом налоговое бремя росло, но не становилось непосильным в период между правлениями Людовика XI и Генриха III. В пересчете на зерно налоги выглядят довольно стабильными. Огромный рост налогового пресса еще впереди: чтобы он стал реальностью, надо дожить до времен Ришелье и Мазарини. При рассмотрении органиграммы финансовой системы 1579 года прежде всего удивляет ее качественное совершенствование, а не только количественное расширение, что было результатом творческих, инициативных решений, касающихся этой области администрирования, принятых Франциском I и Генрихом II и оставленных ими в наследство королям династии Валуа.

Мы переходим в заключение к юго-восточной части «древа». На этот раз речь не пойдет о доходах или о налоговых «поступлениях», льющихся живительной влагой в государственный аппарат. Здесь, в этой новой для нас зоне, мы имеем дело с расходами, с выплатами, короче говоря – с теми «эффектами», которые финансовые ресурсы производят в самом государственном аппарате и через его посредство. Выплаты, само собой разумеется, осуществляются за счет входящих платежей. Цепочка приход-расход спускается, в полном согласии с логикой, от северо-восточного угла нашей гравюры к юго-восточному ее углу, проходя через крупный стратегический узел Сохранной казны, образующей связующее звено между «поступлениями» и «расходами». Эти последние, в свою очередь, вертикально спускаются к двум неравным участкам вдоль двух ниспадающих ветвей, напоминающих своим видом тяжелую крону плакучей ивы. В непосредственной близости от центрального ствола, справа от него, на юго-востоке, находится королевский двор, дом короля, роль которого как символа все еще сохраняет свое значение (достаточно вспомнить о «кочующем» дворе Екатерины Медичи и Карла IX: почти 15 000 человек – ставшее кочевым население среднего города той поры – двигались по французским дорогам или по тому, что служило тогда дорогами, сплачивая народы в нацию на всем пространстве страны от севера до юга). «Расходы» на содержание этого двора (который далеко не всегда «кочует», а гораздо чаще сохраняет «оседлость») распределены по таким, в частности, статьям: серебряная посуда, различные подарки, псовая охота, конюшня (важную должность главного конюшего доверяют обычно лишь могущественным сеньорам). И наконец, поскольку надо обеспечивать безопасность и королевскому семейству, и всем придворным, в расходы по содержанию этой братии («издержки на королевский дом», как говорит Фигон) входят также и денежные средства, рассчитанные на содержание сотни дворян и охранников (командуют этой охраной, состоящей из отборных бойцов, весьма видные люди; занять такой пост стремятся очень многие). Справа от большого центрального ствола дерева Фигон изображает падающую с северо-северо-востока к юго-юго-востоку еще одну, вторичную, ось, описание которой можно было бы дать, исходя из веберовской концепции «патримониальной монархии». Допустим, что в верхней части картины (на северо-северо-востоке) расположен описанный выше «собственный домен» монархии, из которого исходит минимальный объем средств в счет доходов казны. В нижней ее части вписывается в статью outputs – затрат и расходов – королевский двор: он с лихвой поглощает пресловутые домениальные средства, тратя их на питание, на представительские расходы familia – королевского семейства. Это семейство, по правде говоря, гораздо шире рамок собственно семьи монарха, поскольку окружено множеством придворных, стражников и слуг. Далее на вертикали, спускающейся с северо– до юго-востока по правому краю фигоновской схемы, появляются структуры государства, в которых наши современники могут обнаружить знакомые им черты: сверху – налоговые службы, о которых мы здесь уже упоминали; они являются носителями все тех же, с мелкими исключениями, функций, которым суждено долгое существование. Ниже на схеме – средства от налогообложения, которые устремляются в пропасть расходов государства и почти идентичны наиболее типичным его затратам. Речь идет, в частности, о расходах на содержание армии – главного потребителя денежных средств в дореволюционной Франции; она поглощала до 50% и более королевских «бюджетов». Главные статьи расходов по этой части представлены средствами на довольствие мирного и военного времени, на содержание флота, артиллерии, на создание укреплений… Затем идут затраты на содержание дипломатической службы (расходы на «посольства и дипломатические поездки»), ренты и пенсии (для придворных и прочих лиц, которым режим протежирует), награды, дарования и иные благодеяния (для тех же людей) и, наконец, «жалованье судебных людей и людей финансов», иначе' говоря – денежное содержание чиновников и должностных лиц. Оно весьма невелико в те времена, поскольку эти люди содержали себя – хотя бы частично – за собственный счет, а также на подношения подчиненных – официально легализованные или молчаливо допускаемые. Жалованье, выплачиваемое им государством, составляло, таким образом, лишь часть их доходов, и, конечно, не самую большую. Предложенное Фигоном описание того, что касается расходов – outputs – государства, как видим, хоть и краткое, но достаточно полное. Оно охватывает и королевский двор, и армию, и дипломатию, касается судебной и финансовой бюрократии и даже мздоимства.

Нам осталось теперь поговорить о нижней части схемы Фигона, обо всей юго-западной четверти ее, а также о небольшом участке, расположенном внизу справа (на юго-востоке). Здесь мы находим губернаторов провинций и послов (иначе говоря, представителей короля в стране и вне ее); тут же Великий прево королевского дворца (он является судьей для лиц из королевского окружения), королевский Большой совет, который и дублирует, и венчает собой систему парламентов, перенося по возможности на высший государственный уровень кассационные судебные дела и апелляции; здесь государственные секретари – предшественники появившихся позднее министров, интенданты финансов, которых можно приравнять к нынешним заместителям министра финансов, докладчики по судебным делам в Государственном совете – все они образуют политический класс или «технократическую структуру» королевского государства 70-х годов XVI века. С 1661 года эта структура перейдет из подчинения канцлеру в преобладающее ведение генерального контролера финансов. И наконец, на древе Фигона армия и зарождающийся военно-морской флот присутствуют повсюду и одновременно нигде, поскольку их наличие отображено лишь косвенным, периферическим образом в показанных на нем трибуналах Адмиралтейства и служб коннетабля (на юго-западе схемы), а также упоминанием различных расходов на военные нужды (на юго-востоке). Но при этом следует учитывать, что наш автор никак не включает профессиональных военных в описание своего сугубо «гражданского» и «светского» дерева служб и должностей. Это относится и к духовенству: наличие Церкви, конечно, вытекает с очевидностью из упоминания о десятине, которую она должна выплачивать светскому государству, но этим дело и ограничивается. Тем не менее, присутствие служителей Церкви подразумевается всей этой иконографией, поскольку они выступают посредниками между королем и Богом при помазании, а также и в дальнейшем, освящая законность суверенного правления короля Франции. Фигон, впрочем, дает на этот счет точные пояснения на нескольких страницах, которыми он сопроводил в своей книге гравюру, изображающую дерево. Каким бы ни было это дерево, при всех недостатках оно остается лучшей имеющейся у нас «фотографией» государства эпохи Возрождения, слепком с одного из очень древних режимов и со Старого порядка в полувоенный период 1577-1584 годов.

X. ГИЗ И ЕГО СТОРОННИКИ

Гражданские войны возобновляются с 1584 года на новой основе, теперь сталкиваются уже не две, а три группы действующих лиц: протестанты – сторонники Генриха Наваррского из Объединенных провинций Юга; католики-центристы, часть из них – «политики», часть – сторонники Валуа[127]127
  В некоторые моменты 1584-1589 годов государство Валуа, временно ослабленное, выглядит в конечном итоге только как одна из группировок среди прочих…


[Закрыть]; наконец, на первом плане католики – сторонники Гизов. Что же значит быть «гизаром» (сторонником Гизов) или просто Гизом в этой Франции «конца века», где происходит поразительная революция Лиги, которая с 1588 года развивается во всех направлениях?

Первое знаменитое поколение Гизов, поколение победителя в Меце и при Кале и всемогущих советников Франциска II, предложило в целом некоторые контуры семейной модели, которая будет расцветать в последующий период: несгибаемый католицизм, дух рыцарства, вкус к власти, компетентность в военной сфере, умение увлечь и повести за собой толпу. Второе поколение, поколение Генриха де Гиза, убитого в 1588 году, придает этим контурам грандиозный размах и трагическое завершение, которое, впрочем, всегда присутствует в судьбах семьи: Франсуа де Гиз, отец Генриха, погиб в 1563 году от удара убийцы Польтро де Мере (который был «управляемым», лишь Бог и Колиньи знают кем). Карьера Генриха, как только он вышел из юношеского возраста, приобретает исторические масштабы начиная с 1575 года (победа над германскими рейтарами в Дормане). С 1584 года в его карьере происходит новый подъем после смерти Франсуа-Эркюля, бывшего герцога Алансонского, младшего брата Генриха III. Эта смерть имеет решающее значение! Отныне для династии Валуа бесповоротно встает проблема преемника. Генрих III, чей брак остается бесплодным, по нормам Салического закона имеет только одного законного наследника, того самого, кого так давно столь многие опасались, – Генриха Наваррского, отдаленного потомка Людовика Святого… и одновременно принца гугенотов. Католическая Франция находится под угрозой. Столь же запутанный спор о преемнике ранее, два с половиной века назад, вызвал Столетнюю войну. Что касается мук общественного сознания, которые возникают при разнице в вероисповедании между государем и его народом, то приблизительный эквивалент этой ситуации встречаем – правда, в противоположном смысле – ста годами позже в Британии, когда Яков II, король-папист, должен будет править подданными, исповедующими англиканство; итогом этого стала революция 1688 года, разумеется, мирная, но глубокая и «победоносная». Это показывает взрывоопасный характер той альтернативы, которая открывается начиная с 1584 года. Первая Католическая лига тем не менее возникает в 1576 году вокруг Перонна. Инициатива Гизов сыграла в ее появлении лишь незначительную роль, движение стимулировали прежде всего губернатор, местное дворянство и все три сословия региона. Для этих сторонников Лиги на начальном этапе главной задачей было помешать Конде, принцу-гугеноту, прийти к власти в Пикардии. Вторая Лига, «истинная», кристаллизуется в Лотарингии через девять лет после этого вокруг Генриха де Гиза и его родственного клана. Движение Лиги возникает также в Париже, на несколько недель позднее, в среде судейских чиновников, кюре и торговцев, приверженных традиционной религии. Это двойное возникновение имеет место в конце 1584 года как логичная реакция на смерть Франсуа-Эркюля. Сформировавшийся таким образом союз приводит в 1585 году к захвату власти и гражданской войне. Действия ведутся по двум осям: Гизы и их сторонники частично устанавливают свое господство в городах, крупных и небольших, и в крепостях в Северной Франции; с другой стороны, ведется вооруженная борьба с протестантами и сторонниками Генриха Наваррского, которые все больше группируются в Объединенных провинциях Юга. В этом втором наступлении королевская армия выступает в качестве союзника, поскольку Генрих III, человек, во всяком случае, очень религиозный, был вынужден заключить договор о послушном союзничестве с Лигой в июле 1585 года по причинам в основном тактическим. «Я их правитель, католик, как это надлежит, поэтому я следую за ними». Увы! В данных обстоятельствах союзник оказывается более опасным, чем враг; суверен ежеминутно боится, что его вытеснит обременительный «друг», которым стал для него герцог де Гиз. Более того, королевская армия терпит жестокое поражение от Генриха Наваррского в Кутра (октябрь 1587 г.). Это поражение не способствует улучшению ситуации, несмотря на почти королевские похороны в стиле высокого барокко, которые Генрих III устроил своему любимчику Жуаёзу, убитому в этом бою. На севере обостряются противоречия между двумя Генрихами (Валуа и Гизом), в то время как на юге третий Генрих (Наваррский) продолжает оставаться причиной конфликта.

Два раза (в феврале 1586 г. и в мае 1588 г.) Гиз с триумфом входит в Париж, столицу католическую и уже охваченную движением Лиги; его встречают с энтузиазмом, во многих случаях даже исступленно. К тому же Гиз чувствует себя – неожиданный ресурс – частично успокоенным некоторой поддержкой, которую оказывает ему Екатерина Медичи; на самом деле королева-мать страдает оттого, что у нее отнимают власть в силу институциональных прерогатив Генриха III, которого она продолжает любить всем сердцем. С другой стороны, она не забывает о своих семейных связях с Гизами, пусть и достаточно отдаленных: она выдала свою дочь замуж за одного из принцев из семьи герцогов Лотарингских, она же стала свекровью другой представительницы Лотарингского дома (королева Луиза, жена Генриха III, происходит из семьи суверенов этого маленького государства). В принципе крайний католицизм лотарингских сторонников Лиги не может оттолкнуть a priori набожную итальянку, которой время от времени еще бывает Екатерина просто в силу воспоминаний о своем происхождении и о своем детстве.

В мае 1588 года второе вступление Генриха де Гиза, имеющего эту символическую поддержку, в Париж вызывает в качестве ответной меры (поскольку Генрих III не испытывает к этому принцу – стороннику интегризма такой же симпатии, как его мать) немедленную оккупацию города королевскими войсками. Как логичную реакцию на свои действия, последние спровоцируют «день баррикад» (12 мая 1588 г.). В выступлении участвуют вооруженные ремесленники, торговцы, стуДенты Университета, судейские чиновники и даже должностные лица городской магистратуры, враждебные присутствию армии. Эти баррикады являются первыми в своем роде, они будут многократно повторяться в последующих веках. Поскольку в Париже фактически господствует Гиз, Генрих III, более хитроумный в этом плане, чем будет Людовик XVI, бежит из столицы в пятницу, 13 мая, в западном направлении, через Новые ворота, пробравшись через Тюильри, который недостаточно хорошо окружен восставшими. Он проводит ночь в Рамбуйе, на первом этапе своего маршрута, который завершится в Блуа. К нему вскоре присоединятся один из его любимчиков (д'О), канцлер, министры, маршалы Франции. Он сохраняет в своих руках многочисленные и сильные козыри, даже если в этот момент ему и недостает поддержки его официального первого министра Эпернона, которого не было в Париже в то время. У суверена остается еще одно средство (и оно не единственное, поскольку могущество монархии в 1588 г. далеко не полностью уничтожено). Генрих III решает для столь необходимого ему укрепления своих позиций воззвать к «глубинке» Франции и созвать Генеральные штаты, которые действительно соберутся в октябре 1588 года. В связи с этим он предварительно идет на риск правительственного кризиса (8 сентября 1588 г.), первого в своем роде. Он отправляет в отставку государственных секретарей и своего канцлера[128]128
  Смещены со своих постов канцлер (Шеверни), министр финансов (Бельевр) и государственные секретари (Брюлар, Пинар, Вильруа).


[Закрыть], не пользующихся популярностью, а иногда и пособников Гиза. Он назначает на их посты людей менее известных и меньше скомпрометированных. «Наступление обаянием»? Эти действия являются неглупыми, даже если победа короля представляется пока проблематичной в том, что касается созыва и особенно состава Генеральных штатов. Так ли уж поведение короля в этом плане отличается от поведения Гиза или Генриха Наваррского? На протяжении жестокого десятилетия, когда звезды отнюдь не благоприятствуют королям, а ставки в пользу абсолютизма еще не скоро будут сделаны, приходится прибегать к помощи народного представительства: на Юге – для Беарнца, на Севере – по воле Лотарингца, общенационального – по усмотрению Валуа. Отсюда – предусмотренный созыв того, что, конечно, совсем еще не является полностью представительным собранием народа. Однако одно дело – объявить в этих целях созыв Штатов, другое – предварительно повлиять на процесс выборов, манипулировать этими выборами, которые подготавливают и составляют Штаты. Генрих III приложил немалые усилия к решению этой трудной задачи. В этом отношении ему недоставало сети префектов и супрефектов, которую будут использовать республики в XIX и XX веках, чтобы выиграть выборы. Во всяком случае, бальи и сенешали в тот год оказались неспособными это сделать. Гизы, которые пользовались поддержкой городов, в большинстве своем католических, гораздо лучше справляются с этой задачей, чем невезучий Генрих III. Благодаря организационной сети Лиги во многих городах они получают при открытии Генеральных штатов (октябрь 1588 г.) почти всеобщую поддержку избранных депутатов, гораздо большую, чем та, которой пользуются Гизы среди населения страны в целом. В Генеральных штатах, таким образом, доминирует партия Лиги и Гизов, по крайней мере среди представителей третьего сословия и, естественно, священнослужителей. Дворянство в большей степени разделено. В целом ассамблея трех сословий проявляет прежде всего тенденции к самоуправлению. Три сословия, особенно два из них, и прежде всего горожане, четко или неосознанно желают в какой-то степени контролировать королевскую власть, устанавливать законы, регулировать налоги до такого предела, когда финансы будут сосредоточены в сейфе с двумя ключами, один из которых будет у Его Величества короля, а другой – у Их Величеств Генеральных штатов. Речь идет и о том – и это инициатива достаточно революционная, – чтобы собрание, или нация, или народ (в конечном итоге – Лига и Гизы) говорили свое слово при назначении главных должностных лиц Короны: канцлера, коннетабля, интендантов финансов, государственных секретарей. Удивительная смелость! Она вдохновляется многочисленными примерами других европейских стран (Швеции, Польши, Парламента Англии, Ватикана, провинций Лангедока, почему бы и не Кортесов Испании… и даже конституциями Швейцарии и Венеции). Генрих III жестко положит конец этому опасному для него развитию принципа представительства, называть ли его избирательным или демократическим. Он пресекает конкуренцию со стороны Гизов, объективно весьма сильную. 23 декабря 1588 г. он просто-напросто устраняет герцога де Гиза, а затем и его брата-кардинала, устроив печально знаменитую ловушку в Блуа. В этом сенсационном событии дает себя знать социальное и региональное размежевание: преторианская гвардия «сорока пяти», которой поручено убийство герцога, состоит из гасконцев, мало подверженных влиянию Лиги, исходящему из столицы. По своему происхождению они принадлежат к «мелкопоместному» или среднему дворянству, которое зачастую не доверяет крупным аристократам типа герцогов Лотарингских.

В результате этой резни вновь утверждается, в противовес принципам Лиги с ее претензиями на выборность и представительство, упорная воля к протоабсолютизму, который вскоре будет стремиться избавиться от слабостей. Несмотря на свою действительную непопулярность, которая только возрастает после этого убийства, Генрих III в результате этого оказывается гораздо менее ослабленным, чем утверждали. Отныне дискредитированный в моральном плане, он по крайней мере получает то преимущество, что враждебная ему партия обезглавлена. «Дополнительное преимущество»: ненависть католиков-экстремистов, которая обрушивается на Валуа, побуждает его теперь искать союза с католиками-«политиками» и протестантами Юга; они представляются единственным возможным противовесом городам, поддерживающим Лигу на Севере. Поразительный факт: советчицей Генриха III, которая подталкивает его в объятия Наваррца, является не кто иной, как его сводная сестра Диана Французская, побочная дочь Генриха II и вдова одного из Монморанси. Противоборство семей продолжается…

Благодаря резкой смене союзников во время исторической встречи двух суверенов (в Плесси-ле-Тур 30 апреля 1589 г.) Генрих III заключает альянс с Генрихом Наваррским и протестантами: законность наследования короны одерживает верх над католической ортодоксальностью. Это отныне дает Валуа, как бы его ни ненавидели, большое преимущество по сравнению с Лигой: она все еще могущественна, но лишилась своих великих лидеров. Она может теперь рассчитывать только на себя, не имея влиятельных союзников в монархическом лагере, отныне гугенотском. Новая трагедия: 1 августа 1589 г. Генриха III заколол кинжалом монах Жак Клеман, которого толкает на убийство короля преданность католической вере. После этой смерти, которой он отнюдь не желал, Генрих Наваррский становится хозяином положения. Став Генрихом IV, он должен теперь только завершить игру. Еще несколько лет, весьма тяжелых, потребуется для того, чтобы наконец смогла укрепиться на пути к абсолютистской открытости идея Генриха о синтезе в отношении остатков конституционной или по крайней мере контролируемой отдельными группами подданных монархии. Последняя, тем не менее, в течение некоторого времени находилась в числе одной из целей тех действий, которые предпринимали соответственно друг против друга Объединенные провинции Юга и города Лиги на Севере Франции, более или менее объединившиеся под эгидой Гизов.

Разногласия между этими двумя воюющими сторонами касались религии, но не политических концепций, которые соответствовали духу некоторых тенденций той эпохи и были направлены на установление режима власти, основанного на некотором представительстве.

Если абстрагироваться от всех этих событий, нередко с трагическим исходом, фигуры Гизов, и прежде всего двух следовавших друг за другом глав этой семьи, отца и сына – Франсуа и Генриха, представляются более чем привлекательными. Их обаяние и щедрость резко контрастируют с холодностью и отталкивающей тяжеловесностью умершего ранее главы семьи их конкурентов – бывшего коннетабля Монморанси. Рыцарственный Генрих де Гиз спасает нескольких протестантов в Варфоломеевскую ночь (что не мешает ему, разумеется, быть одним из организаторов этой резни). Отец и сын, Франсуа и Генрих, по очереди выставляют напоказ свои знаменитые шрамы на лице, которые служат свидетельством их храбрости на поле боя. Двойная рана! Она усиливает харизму рода. В соответствии с французскими традициями, кстати, не слишком любимыми историками, Гизы, старший и младший, тем не менее служат воплощением духа завоевательной экспансии или национального сопротивления в борьбе на рубежах, в Лотарингии и Шампани, против немецких рейтаров. Франсуа отличается при обороне Меца (1552 г.), а Генрих – в битве при Дормане (1575 г.). Оба они, несмотря на свою репутацию реакционеров, по праву занимают места в патриотическом пантеоне, в котором требования защиты от «германизма», реально необходимые или преувеличенные, будут играть важную роль. Нельзя ли рассматривать Генриха де Гиза в качестве предшественника маршала Жоффра? В чисто военном плане стратегический гений Франсуа и просто искусная тактика Генриха в различных формах проявляются в применении эффекта внезапности, который использовали тот или другой в битвах при Кале, Дрё, Дормане, Вимори, Оно. Очень набожные, оба эти деятеля и – как следствие этого – любой член их семьи окружены «мессианской аурой» в сочетании с другими разнообразными достоинствами: высоким происхождением, красотой, смелостью, непринужденными и изящными манерами, глубокой религиозностью, которая не мешала Генриху, вплоть до последних дней (и ночей) жизни, волочиться за женщинами. Другие члены семьи, однако, ведут себя более сомнительно, например истеричная герцогиня де Монпансье, сестра Генриха Гиза, вооружилась золотыми ножницами, чтобы остричь короля Валуа и таким образом сделать его монахом, лишенным короны.

Окруженные роскошью, Гизы в избытке обладают богатствами, должностями и миссиями, подконтрольными территориями, у них много последователей. Генрих и его семья действуют, подобно игрокам в шахматы. Их комбинации выходят далеко за рамки Франции, они простираются на Эльзас и Страсбург; Гизы доходят до того, что плетут интриги при пособничестве протестантских (да-да!) князей Германии, начиная с известного Иоганна Казимира, сына курфюрста. В 1585 году Гиз даже начал переговоры с Генрихом Наваррским при посредничестве тайного агента, которым был не кто иной, как Мишель де Монтень собственной персоной. Славные простые люди, преданные католической религии, об этом и не подозревали, поскольку, разумеется, никто и не думал сообщать им об этих тайных и более чем странных переговорах. Герцогский двор лотарингского семейства в Нанси функционирует в этом плане как опорный пункт, как центр переплетения европейских отношений, наполовину открытых, наполовину тайных.

Гизы руководят могущественной группировкой, широко представленной на нескольких уровнях: парижском, провинциальном, аристократическом, городском, наконец, на уровне многих регионов. Следует, правда, отметить, что границы этой группировки не определены раз и навсегда: к ней присоединяются многие люди, чувствующие себя обманутыми; как в любой кризисный период, недовольство людей своим уровнем жизни или своей судьбой играет существенную роль в консолидации партии сторонников Гизов. И некоторые друзья Генриха III, даже бывшие его любимчики, в частности д'О, Эпинесен-Люк, а также на некоторое время маркиз де Бове-Нанжи, обиженный тем, что то господствующее положение в окружении короля, которого он сам напрасно домогался, занял Эпернон, переходят в лагерь Лотарингцев: последние обещают де Бове-Нанжи должность генерал-полковника инфантерии… но не держат слова. В результате маркиз вскоре покидает партию Лиги, в которой пробыл совсем недолго.