Текст книги "Капитан Кортес"

Автор книги: Эмма Выгодская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Глава девятая
ДОМ ИЗ ЗЕМЛИ

Пришел день – косумельцы не показывались. Кортес велел Сандовалю взять сотню людей и пойти в глубь острова на разведку.

Остров весь зарос глухой буйной зеленью; кое-где по склонам холмов виднелись огромные белые камни. Высокая колючая трава и ползучие стебли мешали продвигаться вперед, побеги дикого маиса вставали выше иных деревьев. На низких раскидистых деревьях росли крупные белые и розовые цветы; над этими цветами тучами роились пчелы.

– Я назвал бы этот остров не «Остров Ласточек», а «Остров Бешеных Пчел», – ворчал Лопе Санчес, закрываясь щитом от пчелиных укусов.

За холмом начинался спуск в большую, заросшую лесом котловину. В центре ее поднимался не то пригорок правильной формы, не то какое-то сооружение.

Солдаты спустились с холма. В самом деле, посреди котловины возвышалось здание, если можно назвать зданием искусственно насыпанную земляную гору, укрепленную камнями. Широкая насыпь была только основанием или нижней террасой здания; на нее насыпана была вторая, поменьше, и укреплена камнями, на вторую– третья, и так, уступами, суживаясь кверху, поднимался огромный дом, похожий на ступенчатую пирамиду. Сверху пирамида была точно срезана небольшой площадкой, и на площадке стояла открытая на все стороны башенка.

– Там кто-то есть! Там люди! – закричали солдаты.

Какие-то фигуры действительно виднелись в башне.

Они не двигались, точно застыли.

Испанцы двинулись дальше, продираясь через колючую траву. К башенке в самой толще здания вела широкая лестница, тоже из земли, укрепленной камнями. На лестнице никого не было, никто не охранял ни ступенек, ни нижней террасы.

Сандоваль велел оставить стражу внизу, на первых ступеньках. Остальные стали подниматься к башне.

Больше получаса занял подъем, – лестница была крута. Кроме того, на каждой террасе надо было обходить все здание кругом, чтобы попасть на следующий подъем лестницы. Какие-то норы были пробиты в земляной толще здания, похожие на входы в низкие пещеры. Лопе ткнул копьем для проверки в одну такую нору, – там никого не было: ни людей, ни зверей.

Задыхаясь от жары, в поту, солдаты наконец добрались до башни; передние человек пять бегом вбежали в нее.

Тяжелый запах ударил людям в нос; передние попятились, – прямо в лицо нм смотрели страшные, оскаленные морды каких-то чудовищ. У самых ног чудовищ грудами на полу свалены были пожелтевшие человеческие кости.

– Санта Хесус, куда это мы попали?.. Спаси меня, святая дева! Да это же сам дьявол!.. – Молоденький солдат-галисиец, Габриэль Нова, попятился, роняя копье.– К самому дьяволу в ад!..

– Спаси нас, Иисусе! – Еще несколько человек начали пятиться к выходу, оглядываясь на капитана.

– Смелее, земляки!.. Это не ад! Это поганая индейская церковь! – закричал рябой Эредия. – Я видел такие в Потончане. А это индейские боги!..

– Идолы!.. Поганые боги!..

– Они из дерева, глядите!..

Осмелев, солдаты уже толпой напирали внутрь башни. Кто-то ткнул деревянного бога в огромные оскаленные зубы, и фигура качнулась, едва не свалившись на солдата. Тихий сдержанный вздох донесся откуда-то из угла.

– Тут кто-то есть!-закричал Эредия. – Сеньор капитан, прикажите обыскать.

– Займите вход! Встаньте по двое по углам и у столбов, – распорядился Сандоваль. – Осмотрите всю башню.

Из-за груды костей, из-за чёрной деревянной фигуры самого большого идола солдаты вытащили человека. Это был индеец, старый, седой и почти голый. Он казался не испуганным, а только очень огорченным.

Индеец сложил руки на груди, опустил голову и с важным грустным лицом сел на полу, перед самым большим идолом. Он, казалось, не обращал внимания на белых людей.

– Сеньор капитан, разрешите, я трону его слегка копьем! – нетерпеливо попросил Эредия.

– Погоди, Эредия! Поглядим, что он будет делать, – сказал Сандоваль.

Индеец сидел на полу, опустив лицо и покачиваясь взад и вперед. Волосы у него были длинные, закрученные в несколько жгутов. Все пальцы на ногах у индейца были отрублены, кроме большого – на правой; отрублены были также оба мизинца на руках. Вокруг глаз -был наведен краской сложный рисунок из синих кружков и стрел, пересеченных красными полосками.

– У него точь-в-точь такой же рисунок вокруг глаз, как у нашего «языка» Мельчорехо! – заметил Габриэль Нова.

– Да, они, должно быть, одного племени… – Наш Мельчорехо взят откуда-то из здешних мест, с берега Юкатана.

– Глядите, глядите, встает!..

– Сейчас будет колдовать над своими идолами!..

– Это, наверно, индейский поп, глядите!..

Индеец поднялся так же медленно и важно. Он вытащил из угла большую каменную вазу, в которой, под пеплом, тлели мелкие угольки. Индеец достал из-под ног самого большого идола пучок ровно нарезанной красноватой травы и положил ее на угли. Трава начала тлеть; поднялся дым; какой-то странный, сильный дурманящий запах наполнил башню.

Индеец запел высоким тонким голосом, все на одной ноте. Солдаты переглянулись. У Лопе закружилась голова; казалось, сейчас ему станет худо от этого остро пахнущего дыма, от тонкого визгливого голоса, тянущего все одну и ту же ноту…

– Довольно! Возьмите его! – сказал Сандоваль.

Индейца взяли. Он успел еще бросить пучок тлеющей пахучей травы в нос своему идолу, потом встал, молча опустил руки и покорно дал себя связать.

Испанцы еще раз осмотрели башню террасы, ступеньки, все закоулки земляного индейского храма. Больше никого они не нашли. Старый жрец-индеец жил здесь один.

Сандоваль пытался расспросить индейца о стране, о храме. Тот молчал. Старик не понимал ни слова из того, что ему говорили. Жестов он также не понимал или не хотел понимать.

– Поведем его к сеньору Кортесу, – распорядился Сандоваль.

Кортес расположился в одном из домов селения. С ним были его капитаны: Пуэртокарреро, де Монтехо, Кристобаль де Алид, Алонсо де Авила и другие. Не было только Альварадо, – тот сидел взаперти у себя, в кормовой башне «Исабели».

Индейца привели в дом к Кортесу. Кортес велел развязать старику руки, усадил на ковре подле себя, принял с почетом. Но старик сидел опустив голову, сложив руки и молчал. Он не ответил Кортесу ни словом на своем языке, ни жестом, ни кивком головы. Привели Мельчорехо. Услышав слова на родном языке, старик поднял голову. Он выслушал Мельчорехо, осмотрел его внимательно и с презрением отвернулся. Старик не хотел разговаривать с человеком, который изменил своему племени.

Кортес велел принести вареной свинины, вина, хлеба. Старик не дотронулся до еды.

Долго бился Кортес со старым индейцем, – тот все молчал, опустив голову, сложив руки. Кортес скинул сорочку с себя и надел ее на старика в знак особенного своего расположения. Индеец снял сорочку и отложил ее в сторону, с явным отвращением.

Тогда Кортес повел индейца на берег, показал ему испанские суда. Старик долго смотрел на каравеллы, потом на большие весельные лодки, стоявшие у самого берега. На лодки старый индеец обратил особенное внимание.

– Дариен!.. – сказал старик и показал на самую большую лодку.

Это было первое слово, которое индеец произнес.

Дариен?.. Испанская колония в материковых землях?.. Во многих сотнях лег южнее, на берегу материка?.. Откуда индеец с Юкатана мог знать это слово?

Несколько раз переспросил Кортес, снова позвали Мельчорехо.

– Дариен! – явственно повторил индеец, показывая на лодки.

Кортес взволновался. Может быть, на этом берегу побывали испанцы с материка? Как они попали сюда и что с ними сталось?..

– У меня есть солдат, живший когда-то в Дариене! – сказал Кортес. – Я помню его; он записался в Сант-Яго. Разыщите этого человека, Сандоваль!.»

Глава десятая
БРАТ АГИЛЯР

Только Лопе пристроился на пороге индейского дома, чтобы пообедать кроличьим жарким, как его позвали к генерал-капитану.

– Хорошая память у сеньора Кортеса, – обрадовался Лопе. – Сеньор вспомнил об обещанном камзоле!

Лопе побежал к капитану, забыв о еде. Но Кортес и не думал говорить с ним о камзоле. Он был очень озабочен.

– Послушай, Санчес, – сказал Кортес. – Ты ведь был в Дариене?

– Был, ваша милость.

– Вспомни хорошо, – ходили из Дариена суда к берегам Юкатана?

Лопе подумал.

– Не было такого, ваша милость! – твердо сказал он. – Не до новых земель было нам в колонии. С голоду мы дохли в Дариене, – за хлебом посылали суда, это верно, – в Сан-Доминго, на Эспаньолу.

Кортес задумался.

– На Эспаньолу?.. А вернулись эти суда обратно?.. Вспомни, Санчес, это очень важно!

Лопе напряг память. Почти восемь лет прошло с тех пор, но нет, он помнил точно: одно вернулось, с капитаном Вальдивия, привезли хлеб и солонину… А второе?.. Нет, второго напрасно ждали в Дариене. Не было о нем вестей, так и не узнали, добралось ли судно до Эспаньолы и разбилось у берега или потерпело крушение где-нибудь в пути.

– Одно не вернулось, ваша милость, – сказал Лопе.

– Ты хорошо помнишь? – оживился Кортес.

– Хорошо, ваша милость! Одно судно ушло в Эспаньолу и не вернулось

Позвали Аламиноса и других капитанов. Пилот Аламинос хорошо знал ветры и течения в этой части океана.

– Да, если судно, выйдя из Дариена, из-за бури уклонилось к северу, оно могло попасть в то же течение, в которое попали мы, – сказал Аламинос. – Каравелла разбилась где-нибудь среди мелких островов, а лодку пригнало течением сюда, к Косумелу.

– И возможно, здесь, на диком острове, есть христиане, попавшие в неволю к индейцам?..

– Да, это возможно, – сказал Аламинос.

Кортес был взволнован. Поиски потерпевших крушение– это благородная цель. Пусть же теперь наместник Кубы попробует его опорочить в глазах короля!..

– Мы должны их найти! – сказал Кортес. – Как обрадуется его величество, когда узнает, что отыскали и вернули в лоно родины испанцев, попавших в неволю к дикарям Нового света!.. Я пошлю его величеству донесение вместе с королевской частью золота!..

Да, да. Через голову наместника Кубы он пошлет королю донесение и этим оправдает свой самовольный выход в плавание. Если ему удастся разыскать пропавших испанцев, – его величество не станет проверять,– имел ли Фернандо Кортес право становиться во главе армады. Уже одним этим поступком Кортес докажет свое право на звание генерал-капитана.

– Что же сталось с этими испанцами, попавшими на Косумел? – Капитаны опять подступили к старику.

– Здесь были белые люди – такие же, как мы? – спрашивал Кортес.

Старик тряс головой. Он не понимал.

– Переведи, Мельчорехо! Ортегилья, дай ему вина!..

Почти насильно старому жрецу влили в рот пол кубка вина. Он поднял голову, повеселел, начал осматривать испанцев заблестевшими глазами.

– Сейчас заговорит! – сказал Сандоваль.

– От хорошего вина немой заговорит, не то что индеец! – сказал Лопе.

Старик действительно заговорил.

– Да, здесь были люди, – с бородами, в медных шлемах, как вы… Их было шесть человек: пять и еще один… – индеец показал на пальцах.

– Где они? Спроси, Мельчорехо, что с ними сталось! – нетерпеливо сказал Кортес.

Мельчорехо перевел вопрос. Индеец по-детски улыбнулся и жестом показал, что сделали с теми людьми: он точно опрокинул на землю человека, занес над ним нож, быстрым движением вспорол грудь, вынул сердце и поднял его, улыбаясь, на ладони вверх.

– Убили… Принесли в жертву своим богам!.. Проклятые язычники!

Хуан Веласкес де Леон схватился за рукоять меча; у всех потемнели лица, даже шут схватился за шпагу.

– Терпение, сеньоры! – Кортес жестом сдержал своих капитанов. – Спроси, Мельчорехо, – всех ли убили? Хорошо ли он помнит, старик?.. Может быть, кто-либо из этих людей остался жив?.. Остров так мал, здесь должны знать. Что он говорит?.. Нет?.. Остались двое?.. Где они?.. На этом острове? Где же?

– Он говорит, что двое из этих людей, кажется, остались живы; их взял Калачуни, вождь, только не с этого острова, а с соседней земли, той, что на запад отсюда, через малый пролив…

– Юкатан! – сказал Аламинос. – Берег Юкатана, обращенный к острову. Индейцы переплывают сюда с Юкатана на обыкновенных лодках.

– Проведешь ли ты к тому берегу наши суда? – спросил Кортес.

Аламинос покачал головой.

– Море плохое! Волнение не утихает, а там скалистый берег, узкий пролив, ветры. Нет, судам туда идти опасно.

– Можно идти на лодках, – предложил кто-то.

– Разбивать силы? Нет, не годится, – сказал Кортес.– Мы сделаем вот что: снарядим старика, дадим ему письмо, подарки для вождя с того берега и пообещаем всего вдвое, если приведет нам испанцев.

Секретарь армады написал письмо на латинском языке, запечатал сургучной печатью. Старику дали письмо к юкатанскому вождю, дали подарки. Жрец ушел очень довольный, с латинским письмом в одной руке и с детской погремушкой – в другой.

* * *

Наутро из лесу начали показываться косумельские индейцы. Сначала люди подходили робко, готовые убежать при первом слове; потом осмелели. Подходили кучками, человек по пять – шесть, клали копья на землю и жестами показывали, что хотят меняться. Косумельцам понравились подарки, которые получили первые два индейца, захваченные Альварадо.

– Я был прав! – сказал Кортес. – Силой надо брать там, где нельзя иначе. Здесь мы получим все, что нам нужно, не подвергая себя опасности.

Косумельцы несли маис, пальмовую ветку, кур, кроликов, свежую воду. Золотых изделий у здешних индейцев почти не было: кой у кого – пластинка на груди или тоненькие ушные кольца низкопробного золота.

Прошло двое суток. Старый индеец, отпущенный с письмом, не показывался. Кортес дал подарки и такие же письма еще двум молодым индейцам из селения и тоже послал их на юкатанский берег, к тамошнему вождю.

Не возвратились и они. Прошло семь дней; никто не приходил с того берега.

– Мы здесь сидим и теряем понапрасну время, – уверял Сандоваль, – а впереди у нас еще так много дела!

– Не придут индейцы: получили подарки и ушли в лес, к своим; что им еще нужно!..

– Может быть, здесь и испанцев никогда не было, старик все выдумал? – сомневался шут.

– Подождем, – сказал Кортес.

Прошло еще четверо суток. Индейцы не появлялись. Ждать дольше казалось бессмысленным: армада проедала свои запасы, солдаты томились в бездействии. Мена на Косумеле была плохая, – золота почти не несли. На утро двенадцатого дня Кортес назначил отход.

Настало утро. Суда едва успели выйти из узкой бухты, как каравелла с зерном напоролась на камень и дала небольшую течь. Два других судна с двух сторон подошли к каравелле и повели ее к берегу для починки. Они обогнули небольшой мысок и стали на якорь недалеко от входа в узкий пролив между Косумелом и Юкатаном. Часть юкатанского берега и почти весь косумельский видны были отсюда простым глазом.

Незадолго до захода солнца солдаты увидели большую лодку в проливе. Лодка шла от юкатанского берега. Один индеец в лодке греб, стоя на носу; еще четверо сидели на днище.

Кортес велел сейчас же выслать две лодки навстречу индейской. В одну лодку сел он сам с двумя капитанами и с патером Ольмедо, в другую посадил десять солдат; с ними и Лопе Санчеса.

Испанцы подошли к косумельскому берегу раньше. Индейская лодка приближалась быстрыми рывками, и все индейцы на ней смотрели в их сторону.

Лодка причалила к низкому берегу. Один индеец что-то кричал на своем языке и указывал на испанцев. Сердце у Лопе забилось; он точно чувствовал, что сейчас произойдет что-то важное. Индейцы стали высаживаться; один из них бежал впереди, почти голый, обросший волосами, в тряпке вокруг бедер. Он вбежал в самый круг испанцев и остановился.

– Святая дева! – сказал индеец. – Святая дева, я вижу людей моей страны!..

Плача, он упал на землю. Потом встал, подбежал к одному испанцу, к другому, ощупал плечи, шлемы.

– Испания? – сказал он. – Кастилия?..

Он говорил неуверенно, точно отвык произносить слова на родном языке.

– Да, мой друг, ты – среди испанцев, – сказал Кортес.

Человек повернулся к нему и, узнавая капитана, низко поклонился Кортесу на индейский манер: одна рука коснулась земли, другая – наклоненного лба.

– Лима-танар! – сказал человек. Это было приветствие вождю на языке юкатанских индейцев. – Лима-танар!..

Его голая спина дрожала. Испанцы молчали, пораженные, Кортес сдернул с плеча плащ и покрыл им темную от загара спину человека.

– Откуда ты родом? Как попал сюда? – спросил Кортес.

Человек не отвечал. Он поднял голову, но прикрыл ладонью лицо, точно стыдясь чего-то. Молча он рассматривал испанцев; губы его дрожали, на глазах выступили слезы.

– Дариен? – спросил Кортес.

Человек вскочил на ноги.

– Да, Дариен! – сказал он. – Я приплыл оттуда!..– Он показывал на юг. – Дариен, в материковых землях…

Он все еще закрывал ладонью лицо.

– Лопе Санчес, ты помнишь такого в Дариене? – спросил Кортес.

Лопе подошел. С минуту он глядел на человека и то узнавал, то не узнавал. Восемь лет прошло с тех пор; столько сменилось в памяти людей, имен!.. Все смешалось. Глаза человека точно были ему знакомы, но эта ладонь, прикрывшая лицо…

– Я… я не помню, ваша милость! – растерянно сказал Лопе.

Человек отвел ладонь.

– Узнаешь? – сказал он.

Лопе отступил. Нос у человека был продырявлен на индейский манер, и в каждой ноздре торчало по медному квадратику с индейским узором.

И все же что-то было знакомо Лопе и в том лице – редкая бородка, худые щеки и серьезные глаза над изуродованным носом.

– Я Агиляр! – сказал человек.

– Брат Агиляр! – вскричал Лопе.

Он вспомнил. В дни самого жестокого голода в колонии Херонимо де Агиляра послали на Эспаньолу за продовольствием. С ним было на судне еще человек двадцать – двадцать пять.

– Где же остальные? – спросил Кортес.

Агиляр рассказал. Бурей их отнесло в сторону, и каравелла разбилась о рифы недалеко от острова Ямайки. Агиляр и еще семь человек спаслись на большой лодке. Они приделали парус, и их долго носило в открытом море. Двое умерли от жажды и лишений. Остальных прибило течением к берегу Косумела. Четверо из них погибли сразу, – косумельские индейцы принесли их в жертву своим богам.

Агиляр замолчал.

– А ты как спасся, брат Агиляр? – спросил Кортес.

Агиляр вздрогнул, точно его поразило обращение Кортеса.

– Я больше не брат Агиляр, – сказал человек,– Я давно оставил свой орден.

Патер Ольмедо поднял руку.

– Подойди сюда, брат Агиляр! – сказал патер.– Помнишь ли ты слова святой мессы?

– Нет… – растерянно сказал Агиляр. – Не знаю…

Он быстро-быстро забормотал слова церковной мессы, мешая их с индейскими словами.

Патер Ольмедо взял в руки свой ящичек с дарами.

– Опомнись, брат Агиляр! – сказал патер. – Милость господня да осенит тебя.

Но Агиляр не подошел к патеру, не встал на колени.

– Я столько лет жил в неволе, – сказал Агиляр. – Господь оставил меня; я больше не молился. Я не знаю, чьи боги лучше, добрее к людям, индейские или…

– Замолчи, замолчи, безумец! – замахал руками патер Ольмедо. Он накрыл Агиляра епитрахилью. – Молись святой деве!..

Агиляр смеялся.

– Брат Агиляр потерял разум! – с сокрушением сказал патер Ольмедо. – Господь в великой благости своей лишил его разума, чтобы, попав к неверным, брат святого ордена не познал бесовской прелести индейской языческой веры. Помолимся, братья, за исцеление несчастного!.. – Патер Ольмедо запел молитву. Все преклонили колени.

Агиляр улыбался. Он что-то бормотал на индейском языке.

– Скажи мне, Агиляр, что сталось со вторым твоим товарищем? Как его звали? – спросил у него Кортес.

– Его звали Гонсало Герреро, – ответил Агиляр.– Он поселился среди индейцев, взял себе жену. Гонсало счастлив и не хочет уходить. Неверному золоту, славе и опасностям походов он предпочел хижину под ясным небом, плоды и солнце Юкатана.

– Брат Агиляр безумен! – вздохнул патер Ольмедо. – Не говорите с ним, сеньор Кортес.

Агиляр смеялся. Кортес с жалостью смотрел на него.

– Я возьму его. к себе на судно! – сказал Кортес.– Может быть, разум еще вернется к брату.

Агиляра поместили на «Санта Росе» в тесной каморке, вместе с пажом Кортеса – Ортегильей.

Глава одиннадцатая
ТАБАСКАНЦЫ

В тихую погоду суда флотилии обогнули мыс Каточе. Море точно прилегло перед новой бурей, серо-дымчатые волнистые полосы покрыли небо; сквозь них жарко пламенело солнце; плотный туман тропических испарений висел над морем, над судами, оседая в каплях на палубе, на снастях. Суда входили, как в огромный притихший котел, в воды большого залива, врезающегося в сушу гигантским правильным полукругом. Синяя морская вода здесь в заливе была с крепким зеленым отливом, и этот зеленый отсвет, чем глубже в залив, становился все темнее, все ярче. У самой суши лежали уже отчетливые темно-зеленые полосы.

Берег за Потончаном был безлесный, открытый, местами каменистый, местами песчаный. Дальше к северу в зеленой морской воде разливалась широкая мутно-желтая полоса: это большая река здесь вливалась в море.

Река называлась Табаско. Суда Кортеса подошли к устью. Сразу стало ясно, что флотилии вверх по реке не подняться: широкий песчаный барьер перегораживал устье у самого моря. Пилот Аламинос выслал людей на мелких лодках вперед – баграми измерить дно, поискать прохода среди мелей. Лодки вернулись ни с чем: даже в самом глубоком месте ни одна из больших каравелл не могла бы пройти в реку.

Перед этим препятствием отступил в свое время капитан Грихальва. Он не решился на малых судах подняться по реке в незнакомой местности, среди немирных индейцев. Грихальва только постоял у входа в устье, принял индейских послов, наменял мелкого малоценного золота и уплыл домой.

– Я не так труслив, как Хуан Грихальва! – объявил Кортес. – Здешняя бухта удобна для стоянки судов; пресной воды много, земля по берегам плодородна. Я не побоюсь подняться на лодках вверх по реке, – узнать, каковы здесь индейцы, богаты ли у них города, много ли золота. И если много, то здесь ли его добывают, или привозят из соседней страны. Обо всем я намерен составить подробное описание и послать королю. На этой реке я надеюсь немало послужить богу и его величеству.

Дважды промерили дно и в самой середине реки нашли место поглубже. В этом месте могли пройти две меньшие бригантины. Все остальные суда остались у входа в устье, а на эти две бригантины и почти на все лодки флотилии Кортес велел посадить больше поло-вины людей армады – триста с лишним человек; да еще погрузили шесть малых пушек и запас пороху и ядер.

Люди плыли стоя, – так тесно было в лодках. В устье входили медленно и осторожно, все время ощупывая дно шестами. Левый берег был плоский, песчаный, правый – обрывистый, зеленый, густо заросший мангровыми деревьями; толстые открытые корни вились по обрыву, кое-где огромными пучками торчали из самой воды.

В одном месте деревья отступали и видна была тропинка, протоптанная от берега, должно быть к индейскому поселку. Поджав ноги, на тропинке у самого берега сидел человек. Он смотрел во все глаза на подплывающие лодки, точно окаменев. Потом поднялся и быстро побежал прочь от берега. Пучок перьев, подвязанный у него сзади на шее, трясся на бегу. Скоро человек исчез из виду: тропинка пряталась в пальмовом лесу.

– Ну, скоро начнется потеха! – сказал Хуан де Торрес.

Хуан де Торрес и Лопе Санчес стояли у борта на второй бригантине. На первой, впереди, – генерал-капитан Кортес. Он стоял на носу, в походном камзоле, без плаща, в боевой кольчуге, в шлеме, в полном вооружении.

Дальше по реке и противоположный берег стал выше, круче. Теперь с двух сторон стеной поднимались мангровые заросли, горластые незнакомые птицы кричали в ветвях. Лодки неспешно продвигались вперед, прижимаясь к правому берегу.

– А-а!.. А-ла-та-а!.. – послышалось справа среди деревьев. Две – три головы, украшенные черными перьями, высунулись из густой зелени, и стрела со свистом пролетела над водой, вонзилась в борт меньшей бригантины.

Головы спрятались. Бригантины и лодки все так же медленно шли вперед.

– А-та-а!.. Та-ла-та-а!.. – много голосов сразу угрожающе закричали и справа и слева; темные руки, головы задвигались между ветвей, целая туча стрел и дротиков полетела в лодки.

Лодки и бригантины прошли еще вперед немного, потом, по знаку Кортеса, остановились. И сразу затихли крики по берегам, оборвался свист стрел. Несколько темных фигур, выйдя из зарослей, на виду у всех положили луки на землю и прижали их ступней.

Табасканцы не нападали. Они просто не хотели пускать пришельцев на свою землю.

– Уходите, и мы вас не тронем, – точно говорили этим жестом индейцы. – Не тревожьте нас на нашей земле!

Кортес дал знак, лодки снова двинулись вперед. Шли с трудом, течение было сильное, точно река Табаско сама хотела вытолкнуть пришельцев обратно в море. И снова полетели стрелы.

Выше по реке по правому берегу виднелась открытая лужайка. Кортес велел направить свою бригантину к этому месту

Здесь было много народу. Свист и вой встретил подошедшее судно. Табасканцы выстроились стеной на берегу, оттесняя -женщин назад.

Кортес велел выкинуть на носу бригантины полоску белой хлопковой ткани. По всему юкатанскому берегу такая белая тряпка означала: мирные переговоры.

Индейцы опустили луки и палицы, ожидая. Крики замолкли.

– Давайте сюда Мельчорехо! – сказал Кортес.

Притащили Мельчорехо. Он был бледен от страха и не хотел идти; его волокли силой.

– Я спущу с тебя твою темную кожу, индеец,– сказал Кортес, – если ты переврешь хоть одно слово!.. Скажи им: «Я пришел сюда с миром, жители великой реки Табаско!..»

Мельчорехо прокричал несколько слов срывающимся голосом. Табасканцы притихли, слушая.

– Я не трону ваших деревень… Скажи им, Мельчорехо!

– Он говорит, что не тронет ваших деревень! – скороговоркой прокричал Мельчорехо. – Не верьте: разорит, прогонит, убьет!.. Не верьте белому вождю!..

Вой раздался на берегу. Снова поднялись руки, полетели камни.

– Что они кричат? – спросил Кортес.

– Они говорят: уходите из нашей страны! – смущенно перевел Мельчорехо.

– Скажи им: я прошу у них позволения высадить моих людей на берег только для того, чтобы провести здесь ночь.

Мельчорехо перевел. Стрелы, камни, дротики полетели в ответ.

Педро Альварадо вертелся вокруг Кортеса. Он прямо плясал от нетерпения.

– Прикажите, дон Фернандо, мои стрелки им ответят из мушкетов!..

– Прикажите высадиться на берег с полсотней людей.

– Отложим до утра! – сказал Кортес.

Солнце уже клонилось к закату. В этих широтах ночь наступала быстро, после захода солнца сразу становилось темно. Принимать бой к ночи в незнакомой местности, у большого индейского селения, было неразумно.

– Отложим до утра, – решил Кортес. Бригантина вернулась на середину реки, к лодкам.

На бригантинах и лодках люди стояли в тесноте; провести ночь в таких условиях было невозможно. Несколько пониже по реке Пилот Аламинос приметил небольшой песчаный островок. На этом островке решили высадиться и провести ночь.

Расположились на песке, влажном от ночных испарений. На бригантинах поставили охрану у пушек, выставили пикеты и на островке. Часовые сменялись каждые два часа.

Лопе Санчесу выпало стоять в карауле последние два часа перед рассветом. Лопе крепился, зевал, глядя на звезды, шагал вдоль борта бригантины. К утру очень хотелось спать. Чужая река с тихим плеском несла к морю свои воды, разбивалась о нос бригантины, пошевеливала лодку у ее кормы. Берега были темны; тихие звуки доносились с правого, точно большие толпы народу осторожно передвигались в темноте. Перед самым рассветом небо побледнело, темные полосы дальних домов обозначились за лесом: табасканцы жгли костры, готовясь к бою. Глухой ритмический звук донесся до Лопе, точно где-то далеко гулко и ровно хлопали кожаные мехи: это индейцы били в свои барабаны. Жутко стало Лопе от предрассветной полутьмы, от этого звука, ровно и гулко бьющего в уши откуда-то издалека.

«И зачем только понадобилось сеньору Кортесу заходить в эту проклятую реку! – думал солдат. – Плыли бы мы и плыли дальше, вдоль морских берегов, наменяли бы золота и жемчуга полные трюмы и вернулись бы домой с миром и добычей, как старый капитан Грихальва… Лить испанскую кровь, добывая новые земли королю!.. Разве мало его величеству уже открытых и покоренных земель?..»

Лопе испугался; ему показалось, что последние слова он произнес вслух. Он с тревогой всмотрелся в лицо второго часового на корме: слышал тот или не слышал?.. .

Часовой, казалось, дремал с полузакрытыми глазами и слегка покачивал головой; нельзя было понять,– спит он или слышит слова товарища и кивает головой в знак одобрения. Лопе подошел ближе к корме и узнал часового: это был оружейник Андрес Морено.