Текст книги "Детонепробиваемая (ЛП)"
Автор книги: Эмили Гиффин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
– Так что скажешь, Зои? Обещаешь не гулять на пути разгона скейтбордистов?
Зои обещает, что постарается, и врач дает ей пять.
Интересно, проходил ли доктор Стив курс лекций по умению обращаться с больными детьми, или у него все получается естественно? Возможно, все дело в практике. Возможно, мне удастся найти книгу из серии «для чайников»: «Как справляться с неотложными состояниями и проблемными детьми».
Потом я думаю о Бене. Если повезет, и он вернется, то мне не придется быть идеальной мамочкой. Мы сумеем разбираться со всем вместе. Представляю себе нашу малышку, прибежавшую с большой занозой. Бен бы прихватывал пинцетом, а я сидела рядом, держа наготове пластырь с котом Гарфилдом. Когда-то мы с Беном были одним целым. И будем им снова.
А потом мы с Зои идем к выходу, держа в руках документы о выписке и запасные леденцы, и я вдруг слышу за спиной смутно знакомый голос:
– Клаудия? Это вы?
Сердце уходит в пятки, когда я догадываюсь, кто меня окликнул. Медленно поворачиваюсь и смотрю прямо в большие зеленые глаза Такер Янссен.
Глава 29
– Привет, Такер, – здороваюсь я, разглядывая голубую больничную униформу под идеально выглаженным белым халатом и сверкающий стетоскоп. И, конечно, длинную гриву светлых волос, собранную в фирменный конский хвост. Такер даже симпатичнее, чем мне помнилось. Но, скорее всего, потому, что накрашенная женщина выглядит совсем иначе, чем она же после пробежки. Меня передергивает от мысли, как фантастически она, должно быть, смотрится в вечернем наряде. Я падаю духом и оглядываюсь на дверь в надежде, что наша беседа будет короткой. Хотя нас и связывает кое-что общее, мне нечего ей сказать.
– Привет, Клаудия, – произносит она как ни в чем не бывало.
«Ты, вообще-то, не должна знать, что Такер – медик», – напоминаю я себе и, пытаясь сымитировать крайнее удивление, выдыхаю:
– Так ты врач?
– Ну да, – отвечает она с показной скромностью. – Детский хирург.
– Ого, здорово.
– А ты здесь зачем? – спрашивает Такер, скользя взглядом по Зои. – Все в порядке?
Хотя ее участие и кажется искренним, оно все равно меня бесит. Мнительность, конечно, но я чувствую, что она меня осуждает. Оценивает размах моей халатности. И приходит к выводу, что при любом раскладе из меня вышла бы непутевая неумелая мать.
– Племянница немного поранилась, вот и всё. Но она уже в порядке, – поясняю я.
– Бедняжка, – мурлычет стерва.
И тут вновь вернувшаяся в хорошее настроение Зои вмешивается:
– А у меня пять швов!
«Что же еще она скажет?» – паникую я и молюсь, чтобы Такер не упомянула Бена, потому что тогда остановить словесный поток болтушки-племянницы уже не получится. Будто наяву слышу: «Откуда вы знаете дядю Бена? Тетя Клаудия развелась с ним, потому что не хотела детей. Но она говорит, что никогда его не разлюбит. И если они снова поженятся, я буду рассыпать лепестки на свадьбе!»
Само собой, реплика Зои позволяет Такер продолжить разговор. Она наклоняется, подмигивает и словно по секрету спрашивает:
– Розовенькие?
– Ага! Розовенькие, – сияет Зои.
Такер треплет малышку за волосы и восхищенно улыбается. Потом выпрямляется и говорит:
– Чудесный ребенок.
– Спасибо, – улыбаюсь я, хотя не уверена, что уместно принимать комплименты чужому ребенку, пусть это и моя племянница. Переминаясь с ноги на ногу, снова смотрю на дверь, и тут мозг напрочь отключается. До смерти не хочется переходить на другие темы, вроде марафонов или Бена. Интересно, знает ли Такер о моих планах увидеться с ее парнем? Подозреваю, что знает. Ведь рассказал же мне Бен о подарке от бывшей, который та прислала, когда мы уже год как встречались. Помню, я тогда спросила, изо всех сил стараясь изобразить непринужденность:
– О, как мило. Что же она тебе подарила?
– Поэтический сборник, – ответил Бен как ни в чем не бывало, словно для него это ничего не значило.
Но мне-то было сложно представить более угрожающе многозначительный подарок, чем книга, не говоря уж о поэтическом сборнике, и стоило огромного труда удержаться от вопроса, что за издание и какой тематики стихи. Тогда я с деланным безразличием промычала:
– О, так любезно с ее стороны.
– Ага, – согласился Бен, – Мне все равно. Это не имеет значения. Сказал тебе просто, чтобы ничего не скрывать.
В этом весь Бен – прямой и честный. Так что, уверена, он не стал скрытничать и по поводу нашего намеченного обеда.
Как и следовало ожидать, Такер начинает выпытывать:
– Ну, как ты вообще поживаешь, Клаудия?
Слова сами по себе невинные, но в ее голосе звучит оттенок снисходительности и жалости. Она весьма тонко демонстрирует свои права на мужчину. Ведет себя так же, как я при встрече с Николь на заре наших с Беном отношений. Такер мила и полна чувства собственного достоинства, но вместе с тем ясно показывает, кто тут победитель.
– Отлично, а ты? – отрезаю я. Меня такой повадкой не испугать. Я была замужем за Беном. Подумаешь, пробежали вместе марафон, все равно она не заслужила права на подобные претензии.
– Превосходно, – спокойно парирует Такер. Ей нет нужды говорить: «И совсем я тебя не боюсь».
Моя неловкость перерастает в возмущение, пока обдумываю ее ответ. Ну конечно, «превосходно» кроет «отлично». Сучка просто жаждет меня обойти. Вся презумпция невиновности, которую я ей выделила, испаряется сквозь приоткрывшуюся больничную дверь. Вдруг накатывает желание влепить Такер пощечину или плеснуть ледяной водой в лицо. Выкинуть что-нибудь эдакое, на что способны только персонажи комедийных сериалов.
Но порыв сдувается, когда она поднимает руку, чтобы перекинуть свой проклятый конский хвост на другое плечо. Я вижу ее кольцо.
Кольцо с бриллиантом.
Кольцо с бриллиантом на левом безымянном пальце.
Не могу точно сказать, продемонстрировала ли Такер его специально, но совершенно уверена, что она перехватила мой взгляд. Так что выбора нет, надо признаться. Делаю глубокий вдох, собираясь с духом, указываю на ее руку и говорю:
– Поздравляю.
Стерва победно улыбается и скользит взглядом по руке, прежде чем спрятать ее в карман халата. Потом заливается румянцем и щебечет:
– Спасибо, Клаудия. Это произошло так быстро.
– Да. Ну что ж, поздравляю, – повторяю сама не своя от опустошения. Я едва способна смотреть перед собой, не то что соображать.
Такер начинает расспрашивать о моих планах на День Благодарения, но я перебиваю ее сообщением, что нам на самом деле уже пора домой. Беру Зои за руку и вывожу на улицу, где ловлю такси. Назвав таксисту адрес, погружаюсь в созерцание кварталов, что проносятся за окном. И тут вдруг четко понимаю, что этот день навсегда останется худшим во всей моей жизни. Не будет больше никакой надежды. И время ничего не исцелит. Печать этой встречи в больнице останется на мне навсегда. Станет частью меня. Вообще-то, уже стала. Я пытаюсь сконцентрироваться на дыхании, умоляя себя не заплакать, но проигрываю эту битву. Чувствую, как отчаяние комом нарастает в горле. В конце концов где-то между больницей в Ист-Сайде и квартирой лучшей подруги я окончательно расклеиваюсь на глазах шестилетней племянницы.
– Что случилось, тетя Клаудия? – спрашивает Зои дрожащим от страха голосом. Она никогда раньше не видела моих слез. – Почему тебе грустно?
– Потому что у меня болит сердце, – говорю я, вытирая слезы тыльной стороной ладони.
– А почему? Почему оно у тебя болит? – подхватывает малышка, сама готовая расплакаться.
Я не могу ответить, так что она продолжает спрашивать. Снова и снова.
– Потому что я люблю дядю Бена, – наконец сдаюсь я.
– А почему ты из-за этого грустишь? – недоумевает она и берет мою руку в маленькие ладошки.
– Потому, Зои, – вздыхаю я, не в силах попытаться оградить ее или скрыть правду, – потому что дядя Бен женится на другой.
– На той тете докторе? – угадывает Зои, и ее глаза распахиваются от ужаса.
Сквозь новый приступ слез я киваю и шепчу:
– Да.
* * * * *
Провожу остаток дня, пытаясь объяснить Зои одну из самых грустных закономерностей в любви и в жизни: иногда что-то происходит не в свое время, и понимание сути игры приходит слишком поздно. Рассказываю племяннице, что развод с Беном был большой ошибкой. Мол, я хотела построить жизнь по-своему, и когда Бен не вписался в мой план, бросила его. И теперь самый дорогой мне человек не со мной. Теперь Бен принадлежит другой. Такер. Тете доктору.
Возможно, Зои действительно улавливает смысл моей исповеди, по меньшей мере она притворяется, будто понимает, и выражение ее лица становится почти до смешного философским. Мне немного стыдно вываливать так много на малышку, которая сегодня ушиблась головой и чьи родители на грани катастрофы. Но я не могу сдержаться. В ее компании, в ее невинных комментариях есть что-то успокаивающее.
– Просто будь счастлива, тетя Клаудия, – выдает этот маленький психолог, успокаивая меня в очередной раз. Можно подумать, быть счастливой действительно просто.
– Попробую, – улыбаюсь я ей.
Но внутри звучит: «Никогда. Никогда больше я не буду по-настоящему счастлива».
Вскоре возвращаются домой Джесс и Майкл. Пока я знакомлю Зои и Майкла и они жмут друг другу руки, замечаю, что мои заплаканные глаза не ускользают от внимания Джесс.
– Что случилось? – спрашивает она одними губами над головой Зои, ошибочно предположив, что сегодня я переживаю из-за племянницы.
– Представь самое худшее, – отвечаю я.
Джесс секунду прикидывает и затем попадает чуть не в яблочко:
– Бен и Такер поженились?
– Почти горячо, – вздыхаю я.
– Объявили о помолвке? – в ужасе вопрошает Джесс.
Я уныло киваю.
Подруга замирает с раскрытым от удивления ртом, и Майкл выдает за нее:
– Ну ни хрена ж себе!
Джесс сурово смотрит на него и кивает на Зои. Знаю, малышка непременно передаст Мауре, что слышала плохое слово, однако в свете сегодняшних событий одно маленькое нецензурное словечко не кажется таким уж вопиющим.
– Извини, – кривится в мою сторону Майкл.
– Я уже слышала такое раньше, – сообщает Зои, скрестив руки на груди. Малышке определенно пришлась по вкусу роль в этой взрослой драме.
– Он тебе позвонил? – начинает допрос Джесс. – Или Энни сказала?
– Нет, – отвечаю я, позволив себе горький смешок. – Вообще-то, мы наткнулись на Такер в неотложке.
– В неотложке? – изумляется Джесс.
Они с Майклом пораженно слушают, пока мы с Зои потчуем их кровавыми подробностями несчастного случая и визита в больницу. Вместе с Майклом осмотрев швы у Зои и похвалив ее за храбрость, Джесс возвращается к главной теме: как выглядело кольцо, назначена ли дата свадьбы, и не думаю ли я, что Такер беременна.
В ответ я лишь трижды пожимаю плечами и в итоге вздыхаю:
– В любом случае, говорить об этом бессмысленно.
– О нет, вовсе не бессмысленно! – вскидывается Джесс. – «Пока не проиграно все – не проиграно ничего», так ведь?
– Послушай ее, сестренка, – Майкл обнимает Джесс.
Смотрю на эту блаженную парочку в плену разгорающейся страсти, на влюбленных, которые, наверное, и представить не способны, как можно чувствовать себя иначе, чем они.
– Нет, ребята, все кончено, – говорю я, глядя на свою сегодняшнюю подпевалу в ожидании подтверждения. – Верно, Зои?
Она мрачно кивает:
– Точно. Все произошло совсем не вовремя.
* * * * *
После того как Джесс и Майкл уходят ужинать, мы с Зои, свернувшись калачиком на диване, смотрим оригинальную «Ловушку для родителей» с Хэйли Миллс. В детстве это был мой любимый фильм, и хорошая девочка Зои раз за разом повторяет, что «старомодная» версия нравится ей больше, чем новая, с Линдси Лохан.
Вдруг звонит телефон, и я вижу, что это Маура. У меня екает сердце в предчувствии более серьезной семейной драмы. Да и независимо от того, чем сестра хочет со мной поделиться, я просто боюсь ей рассказывать о происшествии с Зои.
– Это твоя мама, – говорю я, нажимая кнопку паузы на пульте, и отвечаю на звонок. – Привет, Маура, – осторожно начинаю я. Так как Зои сидит рядом, придется задавать вопросы завуалированно.
– Я хочу поговорить с мамочкой! – хнычет Зои. Ее голос вдруг становится чересчур уж детским и плаксивым.
– Погоди, Зои, – прерываю я малышку и спрашиваю Мауру, как у нее дела.
– Нормально, – отвечает она увереннее, чем я ожидала.
– Что происходит? Как ты?
– Я в порядке, но не могу сейчас говорить, правда. Он на кухне, – шепчет она.
– Можешь хоть намекнуть? – настаиваю я, отражая попытки Зои завладеть телефоном.
– Если в двух словах, ему очень-очень жаль. Вроде как молит о прощении. Твердит, что не знает, почему он такой, какой есть. Говорит, ему нужна помощь. Хочет встретиться с моим психотерапевтом, Шерил, от чего прежде наотрез отказывался. Клянется, что сделает все, чтобы сохранить семью, – торопливо шепчет сестра. – Никогда не видела его таким. Все не так, как раньше. Думаю, это из-за того, что я повела себя по-другому. Не проронила ни слезинки.
Покосившись на Зои, пытаюсь подбирать нейтральные слова.
– Он пытается убедить, будто у него зависимость?
– Ну, он не сказал это прямо. Но я вижу, что он очень несчастен.
«Может и так, – думаю я, – но это не дает ему права трясти хвостом по всему Манхэттену, делая несчастными и всех остальных в семье». Но выносить суждения и принимать решения за сестру не мое дело, так что я просто спрашиваю:
– Как ты вообще?
– Не знаю, – хмыкает Маура, – но для разнообразия у меня теперь есть преимущество. И это, конечно, бодрит.
Следует долгая пауза, и затем она интересуется, как там Зои.
– Сидит рядом и терпеливо ждет своей очереди с тобой пообщаться. Сейчас передам ей трубку. – Я резко вдыхаю и говорю: – Но сначала мне нужно тебе кое-что рассказать.
– О боже, что случилось? – перебивает меня Маура.
Восхищенная материнским чутьем сестры, заверяю ее, что с Зои все в порядке. Потом выдаю щадящую версию происшествия. Опускаю часть про Такер и заканчиваю словами:
– Мне очень жаль, что я это допустила.
– Не говори ерунды, – отрезает Маура, но ее голос немного дрожит.– Несчастные случаи происходят со всеми, и это не твоя вина. А теперь дай-ка мне Зои.
– Ага.
Передаю трубку племяннице, которая, конечно же, немедленно заливается слезами, едва услышав мамин голос. Полагаю, это естественная реакция, когда говоришь с самым любимым в мире человеком. Из чего, кстати, следует, что не стоит мне обедать с Беном. Я просто разревусь за столиком.
Зои своими словами рассказывает Мауре о несчастном случае, о поездке в госпиталь, о докторе Стиве и – швах! – переходит на тему помолвки Бена и Такер. У меня нет сил, чтобы остановить ее или хотя бы вмешаться. Кроме того, описание малышки очень точное, вплоть до «светлого конского хвоста» и «блестящего кольца с большим бриллиантом».
Когда племяшка наконец возвращает телефон, я слышу голос Мауры:
– Это правда?
– Боюсь, что да. У нее не настолько богатое воображение.
– Господи, мне так жаль.
– Да, – отвечаю я, – мне тоже.
В свете произошедшего Маура решает, что Зои стоит вернуться домой уже сегодня.
– Ей лучше быть здесь, с нами, – говорит она.
Многозначительное «с нами» не ускользает от моего внимания, как и тот факт, что чуть позже Маура и Скотт приезжают вместе. Интересно, значит ли это, что Маура собирается дать Скотту «еще один шанс»? Или же она так показывает Зои, что родители очень любят ее, несмотря на то, что больше не любят друг друга?
В чем я уверена, так это в том, что Маура выглядит гораздо лучше, чем когда сдавала мне Зои всего двадцать четыре часа назад. Сильная женщина с превосходной осанкой и хорошим цветом лица. Скотт, напротив, мертвенно-бледен и ведет себя как-то неловко и боязливо.
Мне кажется, все легко могло бы сложиться по-другому. Скотт мог бы нагло выдать: «Ладно, ты меня поймала. Теперь давай-ка разведемся». Или еще хуже: «Я люблю эту женщину, и мы хотим пожениться».
По крайней мере выбор теперь за Маурой. А право принимать решения всегда придает силы. Я рада, что у моей сестры есть хотя бы это. Жаль, что у меня и этого не осталось.
Раза четыре целую Зои на прощание и обещаю ей скоро устроить еще одну ночевку, чтобы все-таки дойти до «ФАО Шварц» и покататься в карете по парку.
– Не исключено, в следующий раз даже будет снег, – говорю я, заранее скучая по ней.
– Мамочка, можно мне будет опять к тете Клаудии, и поскорее? – хнычет Зои, глядя на Мауру.
– Конечно, – улыбается та.
Скотт подхватывает Зои, а сестра тем временем сжимает мою руку и шепчет:
– Береги себя.
– Ты тоже.
Когда за моей любимой племянницей и ее родителями закрывается дверь, я произношу вслух со всем сарказмом, на который способна:
– Ну, Клаудия, сегодня первый день твоей новой жизни.
Эта избитая фраза никогда мне не нравилась – как за банальность, так и за заложенный в ней призыв провести день фантастически продуктивно. Так что, естественно, я решаю сделать прямо противоположное. Укутываюсь в плед и забираюсь в кровать, даже не потрудившись сначала принять душ и смыть с себя миазмы от больницы и Такер.
Глава 30
Следующие три дня маятник моего настроения качается от тупого неприятия до душераздирающего горя. На работе затишье, как и всегда перед праздниками, так что большую часть времени я редактирую дома, причём в основном в постели. Джесс сообщает, что чрезмерная сонливость – признак депрессии. Как будто Америку открыла! Она потчует меня зажигательными ободряющими речами в духе Ричарда Симмонса. Я отмахиваюсь и бормочу, что у меня всё будет прекрасно. Хотя сама в этом вовсе не уверена.
Кульминация наступает среди ночи, когда я пробуждаюсь ото сна, в котором воспроизводила заключительную сцену «Выпускника». Всё точно как в фильме, только я – Дастин Хоффман и прорываюсь на свадебную церемонию, а Бен, в отличие от киношной Элейн, не оставляет глубоко беременную Такер у алтаря. Вместо этого он и вся его семья просто смотрят на меня как на сумасшедшую, пока Энни и Рэй не хватают меня под руки и не уводят из церкви, а потом совсем одну впихивают в тот самый автобус из фильма. Просыпаюсь вся в поту, со слезами на глазах и настолько переполненная яростью, что боюсь сама себя.
На следующее утро обнаруживаю Джесс в её комнате, занятую последними приготовлениями к поездке в Алабаму с Майклом. Вопреки здравому смыслу, рассказываю ей о кошмаре.
– Так… – тянет Джесс. – К счастью, ты вернёшь себе Бена до дня их свадьбы.
Я непонимающе смотрю на неё, и подруга напоминает:
– Например, в понедельник?
Качаю головой и заявляю:
– Я не намерена устраивать дурацкий вечер воспоминаний. И не собираюсь рвать себе сердце, попусту встречаясь с Беном в понедельник.
– Что?! – восклицает Джесс.
– Я всё отменяю, – решительно говорю я.
– Нет, ничего подобного, – еще более решительно возражает она.
– Это бессмысленно, – констатирую я, безразлично пожав плечами.
– Чего-чего, а смысла здесь предостаточно, – парирует Джесс. – Послушай, Клаудия. То, что они помолвлены, не меняет общей картины.
– Не-а, еще как меняет, – не соглашаюсь я.
– Нет, не меняет! – упорствует она. – Если Бен смог развестись с любовью всей своей жизни, он, конечно же, вполне способен расторгнуть помолвку.
– А откуда известно, что Такер – не любовь всей его жизни?
– Потому что любовь всей его жизни – это ты, – припечатывает Джесс. – И такая любовь может быть только одна.
– С каких это пор ты прибегаешь к этой банальной сентенции?
– С тех самых пор, как наконец-то познала настоящую любовь.
– Так. У меня для тебя новость, Джесс. Бен любитТакер, – упорствую я. – Он не сделал бы предложения без любви. Пусть он хочет ребёнка, но не до такой же степени.
– Отлично. Может, он и любит её в каком-то смысле. Но тебя он любит гораздо больше, и ты это отлично знаешь. Это ему пока не все ясно. Ну так нужно его просветить. Едва до Бена дойдет, что теперь ты хочешь детей, он мигом порвет с Такер.
– Я не хочу детей.
– Хочешь!
– Не хочу, – стою я на своем. – Я только теоретически готова родить ребенка Бену.
– Что в лоб, что по лбу.
– Не совсем.
Джесс застёгивает свою красную сумку от «Тодс» и заключает:
– Что ж, давай позволим Бену самому принять решение. Как думаешь?
* * * * *
Тем временем мои планы на День Благодарения остаются неопределёнными вплоть до позднего вечера. Маура почти всегда устраивает обед на своей территории, но, по очевидным причинам, этот год – исключение. Дафна – самая логичная замена, потому что папа, ясное дело, откажется идти в гости к Дуайту и матери. Но когда я озвучиваю этот очевидный выход в разговоре с мамой, она заводит излюбленную шарманку: «вы, девочки, никогда сюда не приезжаете». А потом ни к селу ни к городу добавляет, что мы так по-настоящему и не приняли Дуайта. Я не в настроении выслушивать этот бред, так что быстро перебиваю её высокопарные стенания:
– Послушай меня. Собираемся у Дафны. Ты даже готовить не умеешь.
– Можно ведь заказать еду с доставкой, – парирует она.
– Мама, забудь. Решение принято.
– Кто сказал? – спрашивает мама голосом капризного ребёнка.
– Я. Так что либо присоединяйся к нам, либо нет. Выбирай.
Кладу трубку и прихожу к выводу, что единственное преимущество падения на самое дно заключается в том, что больше никто и ничто не может меня смутить или вывести из себя. Даже мама.
Через несколько минут она перезванивает и примирительно лепечет:
– Клаудия?
– Да? – откликаюсь я.
– Я решила.
– И?
– Я приду, – кротко произносит она.
– Хорошая девочка.
* * * * *
Утро Дня Благодарения серое, мрачное и промозглое, да ещё и не по сезону тёплое – угнетающее сочетание для праздника. Чтобы вылезти из постели, принять душ и одеться, приходится собрать в кулак всю силу воли. В голове всплывает один из маминых жизненных постулатов – если нарядишься и будешь красиво выглядеть, то почувствуешь себя лучше. И хотя, по существу, я с этим согласна, все равно надеваю старую водолазку и джинсы с протёртыми коленками. Говорю себе, что по крайней мере это лучше треников и кроссовок, которые пока не на мне только потому, что вспомнился пункт «носит треники и кроссовки в День Благодарения» из листовки «Как распознать потенциального самоубийцу».
Поймать такси не получается, поэтому иду до Пенсильванского вокзала пешком и едва не опаздываю на полуденный поезд. Занимаю место, расположенное спиной по ходу движения, из-за чего меня всегда укачивает. Затем, примерно на полпути к Хантингтону, вдруг осознаю, что оставила на кухонном столе двадцативосьмидолларовый тыквенный пирог из «Валтасара», и чертыхаюсь вслух. Сидящая через проход старушка поворачивается и неодобрительно на меня смотрит. Я мямлю «извините», хотя про себя думаю «не лезьте не в своё дело, мэм». Следующие двадцать минут переживаю, что превращаюсь в озлобленную стерву, которая терпеть не может стариков. Или ещё хуже – в желчную ворчунью, ненавидящую молодёжь.
Когда папа встречает меня на вокзале, первым делом говорю, что нужно заехать в продуктовый и купить пирог.
– К черту пирог, – отмахивается папа, что я интерпретирую как «я слышал о помолвке Бена».
– Не-е. Ну правда, па, – канючу я. – Я же обещала Дафне, что принесу тыквенный пирог.
Перевод: «Я полная неудачница. Все, что у меня осталось – умение владеть словом».
Папа пожимает плечами, и через несколько минут мы останавливаемся на стоянке у магазина «Вальдбаум». Вбегаю внутрь, хватаю два уже уцененных куцых тыквенных пирога и направляюсь к кассе «двенадцать предметов и менее».
«Меньше», – поправляю про себя и вспоминаю, как забавлялся Бен, когда я отмечала грамматические ошибки на вывесках. Двенадцать предметов и меньше, чёрт возьми. Искренне надеюсь, что Такер – технарь в самом строгом смысле слова и постоянно портачит с числительными. Она выпускница Гарварда, так что наверняка её оговорки не очевидны, вроде как во фразе «не больше пятьсот тридцати семи». Но, если повезёт, она может оказаться склонна и к другим типам ошибок – тем, какие умные люди допускают из убеждения, что они умные. Например, говорят «двухтысячно десятый год».
Прелесть такого варианта в том, что Бен при каждом подобном ляпсусе будет невольно думать обо мне. В один прекрасный день он может не выдержать и поделиться с Такер фокусом, которому я давным-давно его научила: «В количественных числительных рассматривай каждое слово в отдельности и так же и склоняй: нет пятисот, нет тридцати, нет семи – пятисот тридцати семи, а в порядковых склоняется только последняя часть – две тысячи десятый, две тысячи десятого…» Может, глаза стервы сузятся, а на лицо ляжет тень. «Тебя так натаскивала бывшая жена?» – спросит она с презрением, рождённым ревностью и провалом попытки соответствовать моему уровню. Потому что Такер может помешать любящим воссоединиться, но никогда не растолкует грамматическое правило так, как умею я.
Потом, оплачивая многострадальные пироги и флакон взбитых сливок, вижу, что в очередь за мной становится мой школьный парень Чарли. Обычно мне нравится встречаться с Чарли и другими школьными друзьями, но развод все переменил. Крушение брака – не та новость, о которой хочется перекинуться парой слов, но избежать упоминания, как правило, не получается. Кроме того, я уже исчерпала квоту случайных встреч на этой неделе и не чувствую особого желание проявлять дружелюбие. Опускаю голову и сую кассирше двадцатку.
Стоит мне только порадоваться, что удалось уйти незамеченной, как Чарли за спиной спрашивает:
– Клаудия, это ты?
В голову приходит мысль притвориться, будто я ничего не слышала, и просто отойти. Но мне нравится Чарли, и не хочется, чтобы он думал обо мне как о задравшей нос горожанке – с его стороны уже было разок такое обвинение. С улыбкой оборачиваюсь и стараюсь казаться олицетворением счастливого уравновешенного человека.
– Привет, Чарли! – здороваюсь я. – Счастливого Дня Благодарения!
– Тебе тоже, Клаудия! – говорит Чарли, проталкивая вперёд свои покупки: галлон молока, три банки клюквенного соуса и упаковку тампонов. – Как дела?
– Отлично! – восклицаю я, опускаю глаза и вижу, что его сын трясёт оранжевую коробочку «Тик-Так». Он выглядит точь в точь как Чарли на детсадовских фотографиях в рамочках, которые я видела у него дома во время нашего романа. Малыш смотрит на отца и спрашивает:
– Можно взять, па?
Предчувствую стандартные слова: «Нет, положи на место» – рефлекторный ответ родителя в продуктовом магазине, но Чарли кивает:
– Конечно, почему бы и нет? – и бросает «Тик-Так» на ленту.
Я улыбаюсь и вспоминаю, что именно это мне и нравилось в Чарли больше всего – его автоматическая реакция на все про все «Почему бы и нет?». Чарли всегда был оптимистичным и жизнерадостным. С одной стороны, я могла бы рассудить, что эти качества делают его простачком, но теперь считаю, что они просто приносят счастье. В конце концов, у него есть семья и он покупает средства личной гигиены для супруги. А я – одинокая разведёнка, которую в машине ждет отец.
– Так чем занимаешься? – улыбаясь, спрашивает Чарли.
– Особо ничем, – пожимаю я плечами и, в попытке сменить тему, задаю вопрос о его сыне:
– Это твой старший?
– Нет! – восклицает Чарли. – Это младший. Джейк. Джейк, это Клаудия.
Мы с мальчиком пожимаем друг другу руки, и я молюсь, чтобы этот разговор окончился побыстрее, но Чарли не унимается:
– Как Бен?
– Честно говоря, мы развелись.
– Мне жаль.
– Не жалей. Он снова женится, – говорю я и смеюсь над собственной остротой. Чарли тоже, но это неловкий сочувственный смех, а не искреннее веселье. Мы обмениваемся еще парой любезностей, обещаем передать привет семьям. Уверена, он всё это время думает: « Я знал, что так будет. Знал, что она обречена на несчастную жизнь – понял это, еще когда после нашего выпускного она сказала, что не хочет детей».
* * * * *
Приехав к Дафне, мы с папой убеждаемся, что у нее все под контролем. Но под «контролем» подразумевается совсем не безупречное совершенство Мауры. Наоборот, дом Дафны в состоянии шумной сумятицы. На кухне беспорядок, а транслируемый футбольный матч Тони пытается перекричать обожаемый Дафной альбом Энрике Иглесиаса и их безумных йорков. И все же от порога вкусно пахнет и чувствуется уют. Сестра стоит у плиты, все четыре конфорки горят. На ней фартук с надписью «Есть чё?», и она кажется расслабленной. Отец присоединяется к Тони в гостиной, а я кладу пироги и взбитые сливки в холодильник и говорю:
– Надеюсь, у тебя есть запасной десерт.
– Конечно, – гордо улыбается Дафна и указывает на свежеиспечённый хрустящий пирог на столе.
– Итак, – я сажусь на стул. – Есть новости от Мауры? Он приедет?
Понятное дело, я имею в виду Скотта. Дафна берется чистить зеленое яблоко и докладывает, что по состоянию на утро Маура ещё не решила, позволит ли мужу приехать на наше сборище или оставит дома одного. Самое приятное, что родители Скотта и семья его сестры уже запланировали на праздник поездку в Диснейуорлд, так что если выбор Мауры падет на второе, у Скотта точно не будет запасного варианта.
Мгновение спустя мы слышим голоса мамы и Дуайта у входной двери.
– Приве-ет! – выпевает мама, вплывая в кухню. Она сильно надушена и одета в струящийся ансамбль от «Сент-Джон» и темно-синие туфли на высоких каблуках. Этот костюм вызывает в уме формулировку «нарядный повседневный стиль» – любимый дресс-код мамы на ее собственных вечеринках. Несмотря на аллергию на собак, мама подхватывает на руки йорков Дафны и позволяет им облизать ей губы: – Приветик, Гэри! Приветик, Анна! – воркует она, а я думаю, что сюсюканье с собаками раздражает пусть всего лишь на крохотную капельку, но больше, чем лепеталки с детьми.
Дуайт тоже придерживается нарядного повседневного стиля. Он щеголяет мокасинами с кисточками, «рейбеновскими» очками и пиджаком с блестящими золотыми пуговицами. Дуайт снимает очки и преподносит Дафне три бутылки мерло. Потом потирает руки, да так энергично, что ладони вполне могут воспламениться.
– Так-с, дамы, что новенького? – спрашивает он, оглядывая кипящие кастрюли. – Здесь вкусно пахнет, Даф!
Потом, наблюдая, как Дуайт важно разгуливает по кухне, я вспоминаю, как Бен однажды подражал его походке и пошутил:
– Ты когда-нибудь замечала, что таз Дуайта появляется в комнате за мгновение до него самого?
Мне всегда нравилось, когда он высмеивал Дуайта, однако мысль о том, что Бен может поделиться разными анекдотами о моей семье (пусть даже о мамином втором муже) со своей невестой производит очень странный эффект – создает доселе не существовавшую лояльность. «Дуайт – неплохой парень», – думаю я и приветствую его поцелуем, наверное, вообще в первый раз за всё время знакомства. Жду, пока мама опускает собак, моет руки и пользуется ингалятором. Потом обнимаю её.
– Как хорошо, что ты приоделась, – шепчет Вера мне на ухо.
Усмехаюсь и отвечаю:
– Да. И тебе наверняка будет приятно узнать, что если произойдет несчастный случай и фельдшеру «скорой» придется меня раздевать, он увидит моё лучшее бельё.
