Текст книги "Детонепробиваемая (ЛП)"
Автор книги: Эмили Гиффин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
Глава 25
На следующее утро собираюсь отправиться на работу прямо из дома Дафны, но обнаруживаю, что забыла лифчик. Можно пойти и так, но тонкий облегающий пуловер изрядно просвечивает. Дафна в шутку предлагает один из своих бюстгальтеров, однако мы обе прекрасно знаем, что такой вариант не годится: грудь у сестры гораздо больше моей. Поэтому я еду переодеваться домой, надеясь, что не застану там Трея.
И, к счастью, не застаю.
Но нахожу в квартире Майкла, который стоит перед телевизором с пультом в руках во всем великолепии своей наготы.
– Черт! – хором кричим мы.
– Что ты тут делаешь? – восклицаю я, сознавая всю нелепость вопроса. Разумеется, Майкл оказался здесь вовсе не потому, что не мог в другом месте голышом посмотреть спортивные новости. Отвожу глаза, но прежде успеваю бросить невольный взгляд на причинное место сослуживца, и теперь ничто не изгладит из моей памяти эту картину. Сопоставляю увиденное со вчерашними звуковыми эффектами и думаю: «Ничего себе, Майкл! А я-то не воспринимала тебя всерьез – еще один симпатичный пиарщик, и не более».
Из своей спальни появляется довольная Джесс.
– Вы, кажется, знакомы? – Она протягивает полотенце, и Майкл быстро оборачивает его вокруг бедер.
– Да, доводилось встречаться, – улыбаюсь я.
Майкл расплывается в ответной улыбке:
– Мы думали, ты у Ричарда.
– Вообще-то я была у Дафны, – говорю я, снимая жакет, и запоздало вспоминаю о недостающем предмете гардероба.
– Классный прикид, Клаудия, – хмыкает Майкл. – Полагаю, сегодня в «Элджин-пресс» состоится презентация. Или по меньшей мере наглядная демонстрация. Можем предварительно пройтись по пунктам... если захочешь.
Снова надеваю жакет.
– Забыла бюстгальтер. Простите.
– Не стоит извинений, – отбивает Майкл.
Джесс награждает его игривым, но, как ни странно, ревнивым тычком. Кажется, у них не просто секс на одну ночь, а нечто большее. Во всяком случае, по мнению Джесс. Порываюсь выйти из комнаты, а сенсационные подробности планирую выведать чуть позже, отдельно у каждой из сторон, но затем понимаю, что с тем же успехом могу утолить любопытство прямо сейчас.
– Так что здесь все-таки происходит? – спрашиваю я. – Как давно вы вот так встречаетесь?
Джесс обнимает Майкла и отвечает:
– С тех пор, как ты отправилась в Италию, а я нашла свой банк спермы.
– Не слушай ее, – смеется Майкл. – Мы пользуемся презервативами.
«Презервативами. Во множественном числе», – отмечаю я про себя, пока подруга, хихикая, уточняет:
– Но я его уговариваю.
– Серьезно? – спрашиваю я.
– Серьезно, – подтверждает Джесс. – У него, знаешь ли, хорошие гены.
Гляжу на Майкла – мужчину, который не мог решиться даже на то, чтобы дать женщине ключ от своей квартиры. Он улыбается и пожимает плечами.
– И, кроме того, мы любим друг друга, – добавляет Джесс. – Так что все замечательно.
– Правда, – подтверждает Майкл. – Я люблю ее.
Изучаю их одинаково загадочные лица. Заговорщики весьма довольны собой, но при этом на редкость серьезны.
Трясу головой и со словами: «Это чертовски странно!» отправляюсь в свою комнату надевать бюстгальтер.
* * * * *
Днем, когда я пытаюсь работать, но в основном размышляю, как лучше связаться с Беном, в дверь кабинета стучат. Ожидаю увидеть виноватую физиономию Майкла, который до сих пор не объявлялся.
– Войдите! – восклицаю я, откидываясь на спинку стула, и готовлюсь сострить.
Дверь открывается и входит Ричард в моем любимом образе книгочея: твидовый пиджак, водолазка и очки. Я рада видеть его, и он все еще отчасти кажется мне привлекательным, но всё перевешивает чувство неловкости – ведь впервые за десять дней после нашего возвращения мы встречаемся лицом к лицу.
– Не знала, что ты носишь очки, – говорю я с нервным смешком.
– Они для чтения, – отвечает он, снимая очки и убирая в карман пиджака.
Улыбаюсь и жестом указываю на гостевой стул:
– Присаживайся.
Ричард плотно закрывает дверь и садится.
– Так что, Парр? Что происходит? – спрашивает он, адресуя мне легкую улыбку, которая не может полностью скрыть его уязвленное самолюбие. Уверена, Ричард не привык к тому, что его так или иначе отвергают. – Тебе не понравилось на Комо или что-то стряслось?
Я кашляю и, запинаясь, бормочу:
– Просто была занята, а на Комо мне очень понравилось.
– Понравилось, значит? – с иронией уточняет Ричард.
– Ты знаешь, что я имею в виду. Я отлично провела время, – добавляю я более убедительно. – Спасибо тебе.
– Ты уже благодарила меня, – откликается он. – Незачем повторяться.
Мы улыбаемся друг другу, и, кажется, молчаливая пауза тянется целых десять минут, а не каких-то тридцать секунд. В этот краткий промежуток времени мы отчетливо понимаем – если не поняли раньше, – что наш роман завершен. Знаю, что Ричард не испытывает ко мне глубоких чувств, и почти уверена, что у него есть женщина на примете и парочка кандидатур про запас. Тем не менее я все равно считаю себя обязанной оправдаться, поэтому начинаю:
– Послушай, я чувствую себя глупо, говоря тебе это, но...
Ричард прерывает:
– Осторожно. Глупость очень красит некоторых женщин.
– Только не меня, – смеюсь я.
– Дай угадаю, – щурится он. – Ты еще любишь бывшего мужа?
Изумленно таращусь на Ричарда: как он узнал? Не могу припомнить, чтобы хоть раз заикнулась о Бене после крестин Реймонда-младшего. С другой стороны, возможно, именно упорное молчание и послужило намеком? Размышляю, не выложить ли все начистоту, но вместо этого небрежно бросаю:
– Я же говорила, что это глупо.
Достаю из верхнего ящика стола свое коктейльное кольцо. Вернуть путешествие в Италию я не могу, а предлагать возместить свою половину расходов мне крайне неловко. Остается сделать символический жест, вернув Ричарду его подарок.
– Мне неудобно оставлять его у себя. – Протягиваю кольцо и неожиданно вновь ощущаю себя старшеклассницей, возвращающей Чарли его куртку со школьной эмблемой накануне отъезда в колледж.
Ричард отмахивается:
– О, ради Бога, Парр. Это же безделица. И не слишком дорогая. Оставь себе.
– Ты уверен?
Он бросает на меня сердитый взгляд.
Убираю коробочку обратно в ящик стола.
– Хорошо, спасибо тебе. Кольцо мне действительно нравится.
– Что ж, – произносит он, поднимаясь со стула. – Ведь так и было задумано.
Он стоит, а меня обуревают противоречивые чувства облегчения и сожаления. Радует, что разговор прошел столь безболезненно, что нет опасения предстоящих сложностей в совместной работе, а это, как известно, беда всех служебных романов. Но отчасти мне жаль, ведь мне нравится Ричард, и я буду скучать по нашему с ним общению. И, признаюсь, по нашей с ним близости. Мысль о том, что в тридцать пять лет, в теоретическом расцвете сексуальности, придется воздерживаться, не приносит мне удовольствия. Я понимаю, что рискую остаться совсем одна. Ричард поворачивается, готовясь уйти, но затем оглядывается с легкой улыбкой:
– Если передумаешь, ты знаешь, где меня искать. Просто позвони. Без каких бы то ни было обязательств.
Он уходит, а я повторяю в уме его слова и решаю, что хотя Ричард, по всей видимости, считает свое предложение заманчивым, создается впечатление, что в стиле жизни «без каких бы то ни было обязательств» есть что-то трагичное.
* * * * *
Разумеется, в жизни противоположного толка тоже хватает печалей, в жизни, где людей связывают лишь обязательства, – так размышляю я, когда вижу на дисплее мобильного номер Мауры, звонящей, как выясняется, со стоянки перед балетной школой Зои.
– Ну вот. Он снова взялся за старое, – сообщает она.
Сразу понимаю, что речь о Скотте. Он опять изменяет Мауре.
– Ты не могла ошибиться? – спрашиваю я. – Помнишь, ты однажды ошиблась и он действительно задерживался на работе.
Слышу ее вздох, а потом слова:
– Я наняла одного человека следить за ним. У меня есть запись.
– О Господи, Маура, мне так жаль.
– Не жалей. Иначе я разревусь.
Пытаюсь отключить причитающую интонацию и сосредоточиться на голых фактах.
– Расскажи, что случилось.
Маура описывает, как начала подозревать Скотта в интрижке, основываясь на старых заезженных уликах: задержки на работе, цветы, посланные ей в утешение, рассеянность, беспрестанные проверки голосовой почты. Сестра говорит, что ей стало невыносимо постоянно терзаться сомнениями, поэтому на прошлой неделе она открыла телефонный справочник и позвонила первому из списка частному сыщику – типу по имени Лоренц, которого охарактеризовала как «типичного выходца из клана Сопрано, сумевшего навести достаточный лоск, чтобы сойти за законопослушного бизнесмена». Итак, она авансом заплатила тысячу долларов наличными, и через пять дней у него имелось доказательство: нечеткое видео, на котором запечатлен Скотт на свидании со своей пассией в баре в Бэттери-парк-сити. Голубки пропустили по три стаканчика, воркуя в угловой кабинке.
– Как именно воркуя? – уточняю я.
– Дафна сказала бы, что они обжимались, – отвечает Маура. Мы с ней частенько подшучиваем над Дафной за ее жаргон, почерпнутый из статей о знаменитостях в бульварной прессе.
– Хм, – мычу я. – И что было потом?
Маура рассказывает, что Лоренц вошел вместе с парочкой в лифт отеля и записал их осторожные перешептывания у себя за спиной:
– Ты не мог бы остаться на всю ночь?
(Неразборчиво)
– Почему?
– Не могу, детка (неразборчиво) у меня всего пара часов в запасе.
– Но пары часов недостаточно.
– Так давай проведем их с пользой.
Затем Лоренц проследил за любовниками до номера и несколько минут подслушивал под дверью. На следующее утро он вернулся, и пятьдесят долларов, подсунутых горничной, открыли перед ним двери номера. Лоренц сфотографировал две пустые бутылки от шампанского и ополовиненную тарелку с клубникой – как банально! – и спрятал простыни с кровати в свою спортивную сумку.
– Зачем он забрал простыни? – недоумеваю я.
– Образцы спермы. Классно, да?
Перевариваю грязные подробности, затем говорю:
– Кто она? Ты ее знаешь?
– Понятия не имею, – отвечает Маура. – Но когда впервые смотрела запись, то подумала, что это Джейн.
– Твоя лучшая подруга Джейн? – в ужасе восклицаю я.
– Да. Но оказалось, что у этой девушки просто очень похожие фигура и волосы. До такой степени, что она вполне могла бы сойти за потерянную в детстве близняшку-шлюшку. Я всегда подозревала, что Скотт имеет виды на Джейн. Поэтому, когда увидела видео, сердце мое буквально оборвалось и я решила: «Господи, я убью Скотта, потом Джейн, а следом покончу с собой». И единственное, что меня остановило в то мгновение – одна очень забавная мысль. Я подумала: «При таком раскладе Дафне достанутся трое ребятишек».
– Подожди, – говорю я, как можно спокойнее и беспечнее. – Если вы со Скоттом умрете, то дети достанутся Дафне?
Видимо, я недостаточно хорошо притворяюсь, поскольку Маура запальчиво восклицает:
– Она же замужем, Клаудия, и хочет иметь детей.
– О да, понимаю, – соглашаюсь я, но точно так же, как в день крестин Реймонда-младшего чувствую укол зависти и легкий всплеск негодования. Уповаю лишь на то, что меня примут в расчет, если и Дафна тоже умрет. Решаю, что сейчас, вероятно, не лучшее время для обсуждения вопросов опекунства по завещанию, поэтому возвращаюсь к прежней теме и уточняю: – Значит, это была не Джейн?
– Нет, не Джейн. Уверена, что она никогда бы так не поступила. Но со мной случилось кое-что странное: я пришла к выводу, что единственные люди, кому я могу полностью доверять – это ты и Дафна. Но, наверное, мне повезло, что у меня есть аж два таких человека, верно?
В голове мелькают кадры из фильма «Ханна и ее сестры» – одной из наиболее трагичных картин, что я видела, затрагивающих вопрос доверия. Я просто не могу представить Дафну или Мауру, предающих меня, как сестры предали Ханну. Или Джесс, коли на то пошло. Но для себя Маура уже все решила.
Сестра продолжает:
– Пожалуй, первое потрясение, пережитое при мысли, что Скотт спутался с Джейн, пошло мне на пользу. Понимаешь, я испытала невероятное облегчение, когда увидела лицо той девицы и осознала, что это не Джейн. Я словно бы одержала маленькую победу в разгар войны, в которой терплю сокрушительное поражение. Да и кроме того, в этом нет ничего неожиданного. Все мы прекрасно знаем, что Скотт неверный мерзавец. Так что сейчас я лишь имею дело с градациями этой характеристики. Он чуть более отпетый и закоренелый бабник, чем я думала раньше, – смеется она.
Я улыбаюсь, впечатленная способностью Мауры сохранять чувство юмора в трудную минуту.
– Ты уже уличила его? – спрашиваю я. – Он знает, что ты знаешь?
– Нет... И вот что скажу: очень забавно наблюдать, как он простодушно хлопочет по дому, изображая примерного семьянина. – Она пародирует Скотта: – «Эй, Маура, хочешь, я на скорую руку сварганю блинчики с черникой?»
– Отвратительно! – восклицаю я, понимая, что как бы не сложился брак моей сестры, я больше не смогу притворяться, будто Скотт мне симпатичен.
– Да уж, воистину. Но отчасти я даже нахожу некое извращенное удовольствие в том, как он старается угодить. Словно смеюсь последней, понимаешь? Словно говорю: «И кто теперь остался в дураках?»
– И что же дальше? – спрашиваю я.
– Еще не решила. Не хочу действовать сгоряча. Как смотришь на то, чтобы дать ему шанс самому признаться и покаяться в содеянном?
– Ты имеешь в виду, высказать подозрения и посмотреть, расколется ли он? – уточняю я.
– Да. Что-то вроде того. Не упоминая о доказательствах.
– Неплохая идея, – соглашаюсь я. – А если он сознается?
Маура выдыхает в трубку и произносит:
– Не знаю. Полагаю, нам понадобится семейная консультация. Может, стоит обратиться на передачу доктора Фила [11]11
« Доктор Фил» – ток-шоу, выходящее с 2002 года на телеканале ABC. Ведущий программы – американский психолог доктор Фил Макгроу проводит беседы с участниками шоу и предлагает собственные решения их проблем.
[Закрыть]?
Я смеюсь:
– Ты ведь это не всерьез?
– Конечно, нет! – восклицает она. – Не понимаю людей, занимающихся подобным эксгибиционизмом. Думаю, самое худшее в такой ситуации – это, скорее всего, унижение.
Отмечаю про себя, что если для Мауры самое худшее в измене – это унижение, значит, она и впрямь больше не любит Скотта. Спрашиваю, так ли это на самом деле.
– О Господи, я не знаю! – говорит она. – Мне сейчас не до бесполезных самокопаний. То есть, наверное, я люблю его таким, каким сама себе придумала. Или таким, каким он был раньше. Иногда я все еще чувствую проблески любви, когда вижу его с детьми. Он прекрасный отец, если можно назвать прекрасным отцом человека, который так поступает со своей семьей.
Она замолкает, а я думаю о нашей матери. Мысли Мауры, вероятно, тоже заняты ею. Не могу поверить, что сестре придется пережить эту боль снова.
Она продолжает:
– Однако нет, я больше не люблю его той любовью, о которой ты говоришь. Не люблю мужчину, оказавшегося способным так исковеркать мою жизнь, тогда как я не сделала ему ничего плохого.
Впервые с начала разговора голос ее срывается, и я пытаюсь пресечь поток слез решительными словами, словно мать, чей ребенок упал и колеблется, плакать ему или нет.
– Хорошо. А если Скотт начнет отпираться?
Тактика действует, и голос Мауры вновь обретает силу.
– Не знаю, – говорит она. – Наверное, заберу детей и начну все сначала.
– Ты могла бы попросить Скотта уйти. С таким видео дом наверняка достанется тебе.
– Не уверена, хочу ли я этот дом, – вздыхает Маура. – Наша жизнь в нем – сплошной фарс.
Мы довольно долго молчим, затем Маура произносит:
– Дафна мне все рассказала о твоем решении с донорством яйцеклеток. И о Бене.
Замираю на мгновение, беспокоясь о том, не обиделась ли Маура на наше с Дафной шушуканье у нее за спиной. Интересно, сколько лет должно стукнуть каждой из нас, чтобы наша троица окончательно перестала состязаться между собой?
– Да, мне было сложно ей отказать, но все же пришлось, – говорю я.
– Потому что ты хочешь вернуть Бена?
– В том числе. Но, если откровенно, я думаю, что совершила громадную ошибку и хочу ее исправить, и это главное. И я очень скучаю по Бену.
– Что ж, – произносит Маура. – Я не удивлена. Так и знала, что ты можешь передумать.
Звучащие в ее голосе интонации «я же тебе говорила», пусть и еле заметные, вызывают досаду. Приходит мысль, что я могла бы поступить точно так же. Могла бы заявить, что с самого начала не доверяла Скотту. Что считала его слишком привлекательным и лощеным для порядочного мужчины. Вспоминаю помолвку сестры. Скотт тогда арендовал самолет, чтобы тот пролетел вдоль побережья Ист-Хэмптона с плакатом «Выйдешь за меня, Маура?». Помню, как я сказала Джесс, что не стала бы верить человеку, превратившему в спектакль на публику предложение руки и сердца, этот сугубо личный и интимный момент в жизни двух людей. Я хотела тогда повторить то же самое и Мауре: высказать опасение, что она выходит замуж за циничного позера, мужчину из породы тех, кто обожает волочиться за юбками и множить завоевания. Однако не думаю, что мои слова изменили бы хоть что-нибудь . Так зачем мне вываливать все это сейчас? В глубине души Маура наверняка понимает, что ошиблась, выйдя замуж за Скотта. Равно как и я понимаю, что ошиблась, покинув Бена. Поэтому я говорю:
– Да. Иногда нужно дойти до всего своим умом.
– Ты расскажешь ему о своих чувствах?
– Угу, – отвечаю я. – Как только наберусь смелости.
Маура со вздохом замечает:
– Разве не странно, что ребенок – единственное, что разделяет вас с Беном? И дети же – единственное, что связывает нас со Скоттом?
– Да, – соглашаюсь я. – Мне следовало родить ребенка хорошему парню.
– А я родила детей нехорошему, – подхватывает Маура, чем подтверждает мою теорию о том, что женщины, пусть подсознательно, но всегда знают о своих больших жизненных промахах. Даже если избегают приглядываться к этим ошибкам. Но сейчас тот случай, когда еще можно кое-что исправить.
– Что ж, – заключаю я, а сама гадаю, не слишком ли поздно нам с сестрой что-либо исправлять. – Разве мы с тобой не прекрасная пара?
– Безусловно, – тихо смеется Маура. – Безусловно, мы друг друга стоим!
Глава 26
Следующие две недели проходят в мучительных попытках придумать способ связаться с Беном. Может, неожиданно нагрянуть к нему в гости? Позвонить на домашний телефон? На сотовый? В офис? Отправить электронное письмо? Написать ему хокку?
Расстанься с Такер,
Она тебе не пара!
Сделай беби мне.
Насчет хокку я, конечно же, шучу, но дело в том, что я действительно слагаю в голове семнадцатисложные трехстишия, набрасываю варианты электронных писем на буклетах меню и произношу проникновенные монологи, стоя под душем. Но чем больше размышляю над следующим шагом, тем большие меня одолевают сомнения. К тому же я превращаюсь в настоящую параноичку, опасаясь, что отношения Такер и Бена могут, как выражается Джесс, «быстро окрепнуть». Да уж, подруга знает о чем говорит, ведь ее любовь к Майклу крепнет прямо на глазах. Это почти наглядный процесс, будто смотришь в покадровой съемке, как распускаются лепестки цветка. Раньше я часто наблюдала, как Джесс теряла голову, но впервые накал чувств подруги не сопровождается драмой или тоской. Нет СМС-баталий. Нет истерических выбеганий из баров. Нет обманов. Нет вспышек ревности к бывшим. Напротив, между Джесс и Майклом складываются нормальные, здоровые и, что самое удивительное, наполненные взаимными чувствами отношения, и Майкл неизменно подтверждает это, когда заглядывает в мой кабинет. Друг просто светится от счастья, и наши беседы неизменно возвращаются к Джесс. Он задает головоломные и подкупающие вопросы из разряда, что ей нравилось в колледже. В подробностях выспрашивает всякие прошлые истории, которые интересны только для влюбленного по уши.
Стоит ли говорить, что я в восторге от их романа: ведь теперь я могу общаться с двумя лучшими друзьями одновременно. Это продуктивно, удобно и очень приятно.
* * * * *
Одним дождливым ноябрьским воскресеньем, когда мы втроем безмятежно сидим в домашней одежде в гостиной и читаем газеты, Джесс поднимает на меня глаза и говорит:
– Знаешь, Клаудия, ты все-таки должна позвонить Бену до Дня благодарения.
– Почему? – удивляюсь я.
– Потому! – отвечает Джесс. – День благодарения – один из тех праздников, которые знаменуют поворотный момент. Ты же не хочешь, чтобы Бен и Такер сделали этот шаг?
– Какой еще шаг? – спрашиваю я.
– Провели праздники вместе. Если они держат курс в этом направлении, ты должна вмешаться и что-то предпринять.
Майкл опускает свой бизнес-вестник и подмигивает:
– Она права, Клаудия. Поехать с кем-то в родной город на День благодарения – очень ответственный шаг, экспоненциально более значимый, чем простое знакомство с родителями.
Наблюдая, как мои друзья обмениваются влюбленными взглядами, я догадываюсь, что между ними приглашение на День благодарения не только прозвучало, но и было принято. Удивленно гляжу на Джесс. Она и словом не обмолвилась о своих планах на праздники. До меня вдруг доходит, что впервые за время нашего знакомства Джесс не посвящает меня во все перипетии своего романа. Мы не обсуждаем стратегию, не строим догадки о мыслях Майкла, не анализируем, что он сделал (или не сделал) и что он имел в виду (или не имел). Возможно, причина кроется в том, что Джесс впервые встречается с моим другом и не хочет ставить меня в неловкое положение. Но, скорее всего, у нее наконец-то складываются полноценные отношения в которых думаешь собственной головой, а не спрашиваешь на каждом шагу совета у близких.
– Постойте-ка! – восклицаю я с напускным изумлением. – Так вы собираетесь провести День благодарения вместе? В Бирмингеме?
Джесс сияет, и голос ее теплеет.
– Да. Мы с Майклом едем ко мне домой.
Я гляжу на Майкла.
– О, в самом деле? Это очень ответственный шаг для такого, как ты.
– Кому ты рассказываешь! – подхватывает он. – Я же рискую жизнью, отправляясь туда.
Джесс закатывает глаза и восклицает:
– Может, хватит нести эту чушь! – Она оборачивается ко мне: – Ведет себя так, словно на дворе середина прошлого века, а он отправляется в южные штаты.
Майкл смеется:
– Просто не хочу, чтобы меня линчевали, когда покажусь в тех местах с блондинкой.
Джесс фыркает. Она очень гордится своими южными корнями, невзирая на то, что не испытывает желания снова жить в Алабаме.
– Закончил представление? – обращается она к Майклу.
Он берет ее за руку:
– Прости, милая. Ты же знаешь, что я жду не дождусь, когда познакомлюсь с твоей семьей и увижу твои родные пенаты.
Джесс выглядит полностью удовлетворенной. Майкл наклоняется и целует ее.
Рты у них слегка приоткрываются, словно меня здесь нет и в помине. Утыкаюсь в газету, представляя, что Бен точно так же целует Такер. Кажется, Джесс и Майкл правы. Я должна поговорить с Беном до праздников.
* * * * *
На следующее утро прихожу на работу с твердым намерением связаться с Беном до конца дня. Учитывая нашу последнюю перепалку по телефону, решаю, что лучше всего воспользоваться электронной почтой. Следующие полчаса сижу за столом и ломаю голову над приветствием. Исправляю «Дорогой Бен» на «Здравствуй, Бен», затем пишу «Привет, Бен», в итоге оставляю простое «Бен». Нажимаю двоеточие, потом стираю и меняю на запятую, а потом выбираю свое любимое сугубо деловое тире. Впрочем, точка с запятой также мила моему сердцу, и Бен как-то указал мне на эту особенность в одной из наших ранних переписок. Он тогда написал что-то вроде: «Не маловато ли здесь точек с запятой? Уверен, ты любишь эту милую крошку». Я ответила так: «Я люблю точку с запятой; и тебя я тоже люблю». Тогда я впервые написала Бену эти слова. Может быть, осторожная точка с запятой смягчит его сердце, напомнив былые времена. Пока обдумываю второе предложение, звонит телефон. Это Маура. Отвечаю, благодарная за передышку:
– Привет. Как дела?
– Он все отрицает, – сообщает сестра.
– Неужели? – говорю я. Сама не знаю, чему так удивляюсь. С чего бы прирожденному и законченному лжецу внезапно одуматься и начать говорить правду?
– Да, – устало подтверждает Маура. – Он так убедительно и так обстоятельно отнекивался! Так умело выкручивался, что я чуть не купилась. Настоящее помешательство, учитывая, что я смотрела видео и слышала запись. То есть он отлично умеет пудрить мозги.
– Ты сообщила о доказательствах?
– Еще нет, – отвечает она. – Но собираюсь припереть его к стенке в эти выходные. Скажу, что хочу развестись. Что устала жить во лжи. Я не могу оставаться с ним только ради детей. И, кроме того, сомневаюсь, что детям пойдет на пользу такая обстановка. Они всегда чувствуют, когда что-то не ладится. Мы ведь чувствовали.
– Да уж, – подтверждаю я, вспоминая, как мне было тоскливо после ночевок у друзей, чьи родители, казалось, по-настоящему любят друг друга. Обычно мне удавалось убедить себя в благополучии нашей семьи, пока я не становилась свидетельницей подлинного семейного счастья.
Сестра продолжает:
– Я имею в виду, что другого выбора нет, разве что засунуть голову в песок и смириться с судьбой.
– Мне так жаль, Маура. Я бы очень хотела как-то для тебя все исправить.
– Знаю, – откликается она. – Спасибо.
– Дать телефон моего адвоката? Она настоящая акула, – предлагаю я. – Вытрясет для тебя все, что пожелаешь.
– Надеюсь, до этого не дойдет. Предпочитаю нашего семейного адвоката в роли посредника, при условии, что Скотт проявит благоразумие. Я собираюсь сообщить ему, что рассчитываю продать дом и поделить всё имущество. И, разумеется, намерена получить опеку над детьми. Этот пункт может стать самым большим камнем преткновения.
– Ты уверена, что это – именно то, чего ты хочешь? – спрашиваю я и чувствую прилив невероятной печали, представляя, как трое детей вынуждены разрываться между двумя домами. Как Маура прощается с ними рождественским утром, отправляя к папочке открывать подарки. Я размышляю: существует ли хоть самая крошечная вероятность того, что Скотт изменится? Способна ли Маура понадеяться на чудо и дать бабнику еще один шанс? Хотя, возможно, я просто вспоминаю свой собственный поспешный развод и то, какую роль в моем скоропалительном решении сыграло фарисейское негодование. Не была ли я чересчур зациклена на собственной непогрешимости и желании насолить Бену за то, что он нарушил наш договор? Не совершает ли Маура сейчас ту же ошибку? Откашливаюсь и мягко говорю:
– Тебе не кажется, что ты немного торопишься? Ты и правда все тщательно обдумала?
– Всё давно к тому шло, Клаудия, – не уступает сестра. – Мое терпение лопнуло.
– Что скажешь детям? – спрашиваю я.
– Не знаю пока, – отвечает она. – Мальчишки еще совсем маленькие. Хоть тут повезло.
– Да, – соглашаюсь я, полагая, что у ребят, вероятно, останутся очень скудные воспоминания (если вообще останутся) о днях, когда родители жили вместе.
– Ладно. Дафна хочет забрать мальчиков вечером в пятницу, и я надеялась, что ты сможешь взять Зои на выходные.
– Разумеется, – соглашаюсь я.
– Спасибо, – благодарит Маура.
Мы обе на несколько секунд замолкаем. Затем Маура кашляет и оживленно говорит:
– Вот и все. Еще пять дней, и прощайте мистер и миссис Степфорд.
Во всей этой ситуации с сестрой есть нечто такое, что подогревает мое стремление связаться с Беном. Поэтому, положив трубку, я спешно дописываю письмо:
Бен –
Надеюсь, ты жив и здоров. Мне жаль, что наш последний разговор закончился так нелепо; ненавижу ругаться с тобой. Я подумала, не могли бы мы встретиться в ближайшее время? Хочу обсудить с тобой один вопрос. Жду ответа.
Клаудия.
Делаю глубокий вдох и, пока не передумала, нажимаю «Отправить». Тут же хватаюсь за голову и молюсь, чтобы Бен поскорее прервал эту му́ку. Проходит десять минут – ничего. Иду в туалет, затем наливаю кофе, вспоминая правило, которое частенько повторяла Джесс: «Под неусыпным оком телефон не зазвонит». Возвращаюсь – папка входящих писем пуста. Секунду спустя почта издает сигнал. Но послание не от Бена. И следующее, и последующее тоже. Убавляю звук и отодвигаю стул от монитора. Разрешаю себе проверять сообщения только раз в полчаса. По-прежнему ничего.
Время тянется, и вместо нервозности меня одолевает настоящая злость. По-глупому раздражаюсь на каждого знакомого, который среди всех дней в году выбрал именно этот, чтобы сказать «привет» или поделиться какой-нибудь шуткой. И когда Джесс пересылает мне игривую переписку между ней и Майклом под заголовком «Ну разве он не классный?», я впервые чувствую укол зависти к их отношениям. Не черной, конечно, но все же зависти. «Это несправедливо», – думаю я и немедленно укоряю себя за одну из самых бесполезных и контрпродуктивных мыслей, которые могут возникнуть у женщины в переломный момент. «Жизнь вообще несправедлива, – внушаю я себе. – И все, кому исполнилось десять лет, об этом знают». Затем ощущаю, как екает сердце – меня посещает куда более печальная и отрезвляющая мысль: «Но сейчас ты сама во всем виновата».
