Текст книги "Детонепробиваемая (ЛП)"
Автор книги: Эмили Гиффин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
– Все получится, – убежденно говорю я и сама в это верю. – При самом худшем раскладе, вы ведь можете усыновить ребенка. Да?
– Наверное. Но это крайнее средство. Я хочу собственного ребенка.
– Но он и станет твоим собственным.
– Ты знаешь, о чем я, – говорит сестра. – Я хочу выносить его. Хочу полностью изведать материнство.
– Так и будет, – подбадриваю я.
– Возможно, в этом и кроется главная причина, почему я хочу, чтобы проблема была у Тони, – вздыхает она. – Если дело в нем, то я все же смогу родить ребенка.
– Имеешь в виду, от кого-то другого? Уйдешь от Тони? – ужасаюсь я.
– О Господи, нет! – восклицает Дафна. – Я думала о банках спермы и тому подобном.
С языка едва не срывается вопрос, а согласится ли на такой вариант Тони. Меня удивит, если зять одобрит этот план. Для Дафны он готов почти на все, но такой крутой мачо, надо полагать, примет задумку с банком спермы в штыки. Но я решаю не подливать масла в огонь. У Дафны и так голова кругом идет.
Днем, ответив примерно на дюжину звонков от агентов и авторов, я ловлю себя на мыслях о Бене и о нашем браке – о том, что наш союз оказался не таким, каким я его представляла, когда мы говорили друг другу «Да». В конце концов те, кому суждено быть вместе, остаются парой, преодолевая неудачи и разногласия. Да, они могут иногда винить друг друга и терзаться раскаянием, но в итоге мирятся. Любовь побеждает все. В радости и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии – всегда вместе. Вот в чем суть крепких браков. Вспоминаю о радикальном примере: как Дана Рив осталась со сломавшим шею Суперменом-Кристофером, хотя вряд ли она хотела быть женой паралитика. Их любовь проявилась сильной, настоящей и более важной, чем все те дела, которыми они больше не могли заниматься. Более важной, чем фантастический секс, скачки и рождение детей. Дане пришлось позволить угаснуть многим своим мечтам, но она с готовностью это приняла. Для нее муж был превыше любой жертвы.
Я долго сижу за столом, повернувшись к компьютеру спиной и не обращая внимания на писк, возвещающий о приходе новых электронных писем – скорее всего, от Ричарда, – и думаю, а ушел бы Бен, если бы мне диагностировали серьезное заболевание. Если бы мне оставалось жить всего пару лет. Или если бы я чисто физически не могла забеременеть, а не противилась этому осознанно. Нет, не представляю, чтобы в любом из этих случаев Бен бы меня бросил. Так почему же он смог уйти от меня просто потому, что я не хочу детей? Я же не обрекала его на лишения, а всего лишь хотела, чтобы ничего не менялось. Неужели любовь мужа ко мне была недостаточной, чтобы оставаться со мной на прежних условиях? Неужели я слишком многого просила?
Глава 16
На то, чтобы хандра по поводу Бена меня покинула, уходит добрых три дня. Все это время я избегаю Ричарда. Не полностью: мы по-прежнему разговариваем и с поразительной частотой обмениваемся письмами. Но когда он спрашивает, не соглашусь ли я с ним поужинать, я придумываю отмазку и обещаю принять приглашение как-нибудь в другой раз. Не хочу спать с Ричардом, пока мысли заняты Беном, хотя Джесс настаивает, будто секс с умелым любовником как раз способен помочь побороть неожиданно накатившее уныние. По опыту я знаю, что сближение с мужчиной, если при этом думаешь о ком-то другом, может сработать наоборот и катастрофически усугубить проблему, и напоминаю подруге о моем разрыве с бойфрендом из колледжа, Полом – единственном помимо развода по-настоящему примечательном расставании.
Тогда, в наши первые дни в Нью-Йорке сразу после выпуска, Джесс почти каждый вечер где-то тусовалась, а я проводила вечера дома, непрестанно растравливая себе душу: например, без конца крутила «Фотоснимки твои» группы «Кьюр» и звонила на радио с просьбами поставить песню для Пола из Денвера. Я никак не могла выкарабкаться из депрессии – да и не особо хотела, пока на одной вечеринке на крыше в Верхнем Ист-Сайде не встретила Андерса – двадцатилетнего шведского теннисиста с длинными светлыми волосами и улыбкой до ушей. Мы сразу друг другу понравились, хотя я понимала, что он из тех парней, которые всем кажутся привлекательными и в кого легко влюбиться.
Я привела себя в полную готовность к тому моменту, когда в конце вечера Андерс нашел меня и попросил номер телефона. На следующей неделе мы вместе поужинали и сходили в кино, а потом начали регулярно встречаться, хотя ни разу не задумывались, какие у нас отношения и к чему мы идем.
Примерно через месяц мы ублажили друг друга на его футоне, под колючим шерстяным пледом всех цветов радуги, который связала для Андерса его бабушка. Тот секс не превзошел наши наивысшие достижения с Полом, но был значительно лучше первого раза с бывшим, и я расценила это как хороший и многообещающий знак. После всего Андерс поднялся и приготовил нам полуночный перекус – кукурузные чипсы и хот-доги. Потом зажег гелевый светильник, и мы танцевали под «Чувствуй вибрации» Марки Марка, пока сосед Андерса не принялся стучать в стену и вопить, чтобы мы заткнулись. Помню, как я думала, что пусть и не люблю Андерса, но, может быть, со временем это чувство придет. На самом деле я даже надеялась, что так и случится.
Несколько дней спустя, прямо перед очередным свиданием с Андерсом я вышла из душа и заметила мигающий красный огонек автоответчика. Хотя мы почти три месяца не разговаривали, я сразу же поняла, что это Пол – единственный раз в жизни у меня проявились экстрасенсорные способности. Нажала на кнопку воспроизведения, и, представьте, сообщение действительно оказалось от Пола – пьяное бормотание, мол, он надеется, что у меня все хорошо. Да, это и близко не было чем-то вроде «Я жутко скучаю и жалею, что не переехал с тобой в Нью-Йорк», но все равно, Пол позвонил мне по пьяни пятничным вечером, чего я, при поддержке Джесс, умудрилась ни разу не сделать. Я прослушала сообщение дважды и заставила себя его стереть, борясь с желанием сохранить запись для дальнейшего анализа – Джесс как никто другой умеет читать паузы между словами и трактовать отрывистые фразы на автоответчике (Возможно, потому, что в ее жизни подобное случалось довольно часто. Но, с другой стороны, кто из нас в двадцать лет не напивался и не начинал названивать кому ни попадя?). У меня все болело, пока я уничтожала родной хрипловатый голос Пола, но я все равно гордилась собой. Гордилась уравновешенной юной горожанкой, которая встречается с услужливым длинноволосым европейцем. Бойфренд из колледжа остался в прошлом.
И, поддерживая этот имидж, я озаботилась, чтобы той ночью мы с Андерсом оторвались по полной. Мы поужинали в моем любимом мексиканском ресторанчике «Эль Тедди» (нынче, увы, закрытом) в Трайбеке [7]7
Трайбека(TriBeCa от англ. Triangle Below Canal Street – «Треугольник южнее Канал-стрит») – микрорайон Округа 1, расположенный в Нижнем Манхэттене, Нью-Йорк.
[Закрыть]и вволю напились «маргарит» с кубиками льда и солью – с каждым глотком я чувствовала себя все более искушенной, так как в колледже пила «маргариту» только с колотым льдом. Потом мы встретились с друзьями Андерса, в основном тоже теннисистами, и поехали в клуб со строгим фейсконтролем в Сохо. Андерс прекрасно танцевал, но не относился к этому серьезно. Постоянно срывался на уморительные движения в стиле «бегущий человек». При взгляде на него я умирала со смеху и безумно радовалась – как это обычно и бывает перед тем, как происходит что-то по-настоящему ужасное.
Затем со мной случилось нечто странное. В квартире Андерса, когда мы всего лишь во второй раз занимались сексом, я поймала себя на мыслях о сообщении Пола. И по щекам внезапно потекли слезы. Я убеждала себя, что дело в «маргаритах». Убеждала себя, что я абсолютно счастлива. Молилась, чтобы эта вспышка быстро прошла, и надеялась, что в комнате Андерса достаточно темно, чтобы мои слезы остались незамеченными. Не повезло. Несколько секунд спустя Андерс замер надо мной и нежно коснулся щеки. Спросил, не плачу ли я, и его голос показался скорее напуганным, чем обеспокоенным. Он не стал дожидаться ответа, а просто сел, включил свет и бросил на меня встревоженный взгляд. Я извинилась, а он обнял меня и заверил, что извиняться мне не за что. Затем начал задавать вопросы, мол, в чем проблема, почему я грущу, неужели он сделал что-то не так? Я сказала, что вовсе не грущу, а просто напилась и устала. Андерс не поверил, и тогда я выложила ему все о Поле: как завязывались наши отношения, как он не захотел переезжать в Нью-Йорк и как я до сих пор иногда по нему скучаю, услышав определенные песни – все обычные мелодраматические подробности жизни после расставания. Даже призналась, что получила тем вечером сообщение от Пола и удалила его, прослушав только дважды. На протяжении всего разговора я то и дело просила прощения, а Андерс прекрасно себя проявил: сказал, что все хорошо, и, по моему настоянию, поделился парочкой историй о своих бывших.
Конечно, мне было стыдно из-за того, что я расплакалась во время секса, но, мне казалось, что мы с Андерсом вместе переступили некую грань и ночь приобрела очень важное, почти очистительное значение. Я наконец почувствовала себя готовой двигаться дальше после расставания с Полом. Следующим утром Андерс поцеловал меня на прощание как ни в чем не бывало. Я вернулась домой и сообщила Джесс, что окончательно покончила с Полом и теперь готова переводить отношения с Андерсом на новый уровень. Единственной проблемой стало то, что Андерс, видимо, так не думал, потому что с тех пор он ни разу мне не позвонил. Конечно, я тоже с ним не связывалась, но было совершенно ясно, кто кого динамит. Как и всегда.
Вспоминая о той ночи, я до сих пор морщусь и задаюсь вопросом, как бы все сложилось, не заплачь я тогда в разгар секса. Не то чтобы я втемяшила себе в голову, будто мы с Андерсом были друг другу предназначены или еще какую-нибудь подобную ерунду. Но мне кажется, я тогда испортила то, что вполне могло перерасти в значимые отношения или хотя бы в долгую дружбу.
Обуреваемая этими мыслями, я решаю, что ни в коем случае не наступлю на те же грабли с Ричардом. Я больше никогда расплачусь во время близости (разве что от счастья – Бен однажды довел меня до восторженных слез). Пусть все как шло, так и идет. Наверняка я еще долго не забуду о Бене, но пусть воспоминания о нем не посещают меня в постели с другим мужчиной. Не хочу испортить хрупкие зарождающиеся отношения с Ричардом. Не то чтобы в них действительно наблюдалось что-то хрупкое, просто к любому ростку это определение изначально подходит.
А потом, едва я привыкаю думать, что благополучно сошла со скользкой дорожки, в почте попадается письмо, снова ввергающее душу в смятение. Сразу узнаю почерк Энни и чувствую угрызения совести за то, что не перезванивала ей и не принимала приглашений на обед. Энни и Рэй – единственные друзья, попавшие под перекрестный огонь нашего развода, единственная пара, на которую ни я, ни Бен не можем претендовать в полной мере. Все остальные друзья или мои, или Бена, и у нас существует молчаливая договоренность, что я не буду общаться с его приятелями, а он перестанет контактировать с моими. Вопрос размежевания. Подхваченная вихрем этих мыслей, я вскрываю конверт, ожидая увидеть обыкновенную записку. Энни обожает слать письма без причины и часто сетует, что век электронных сообщений выхолостил эпистолярное искусство. Но в конверте оказывается не записка, а приглашение на крестины Реймонда-младшего.
– Черт, – выпаливаю я, потому что знаю: Бен сегодня откроет такой же конверт, а последнее, что я хочу, – видеть его в ближайшее время. И одновременно я хочу его увидеть больше всего на свете. Снова ненавижу и себя, и его.
Сую приглашение обратно в конверт и спокойно обдумываю возможные варианты. Можно позвонить Энни и попросту выложить ей всю правду. Мы довольно близкие подруги, и она вполне достойна доверия. Наверное, я так бы и сделала, если бы она пригласила меня, скажем, на рядовые посиделки. Но так как речь о крестинах первенца Энни, об очень важном для нее событии, представляется невозможным избежать мероприятия, сославшись на свои эмоциональные затруднения. Если я так поступлю, это наверняка покажется кошмарно эгоцентричным. Да что там, это и будет эгоцентричным.
Рассматриваю возможность соврать. Изобретаю себе приемлемое оправдание. Можно сказать, что на те выходные меня не будет в городе. Что билеты на самолет уже на руках, и их никак нельзя сдать. Но потом мне придется сочинять колоссальную ложь о поездке в Вегас, Лос-Анджелес или Новый Орлеан, а дальше годы и годы помнить, как я якобы отправилась в увеселительную поездку именно в эти августовские выходные. А с моим везением я обязательно забуду о своей отмазке уже к середине субботы, отвечу на звонок, а на другом конце провода окажется Энни, желающая узнать у Джесс рецепт ее ромового коктейля «Бутлегер». По закону подлости на вранье попадаются именно те люди, которые почти никогда не лгут, в те редкие разы, когда вдруг пытаются кого-то обмануть. Кроме того, учитывая все мои предыдущие отговорки, Энни наверняка заподозрит меня во лжи. Будь я на ее месте, точно бы заподозрила.
Ругаю себя за то, что за прошедший месяц не удосужилась принять хотя бы одно из приглашений подруги пообедать вместе или выпить. За то, что ни разу не заехала проведать Реймонда-младшего. Приложи я хоть капельку усилий, манкирование крестинами выглядело бы менее вопиюще.
Внезапно я задаюсь вопросом, а с какой стати я изо всех сил стараюсь избегать Энни и Рэя. Необязательно быть дипломированным психиатром, чтобы понять очевидные причины. Частично играет роль детский фактор. Видеть рядом с собой ребенка хочется мне меньше всего. Лучше обойтись без лицезрения того, что именно Бен предпочел мне. И также я не хочу, чтобы поблизости находился кто-либо (или что-либо), напоминающий мне о Бене, и боюсь, что Энни по собственной инициативе поделится со мной подробностями его новой жизни, которые я совершенно не желаю знать. Разве что речь зайдет о том, как он одинок и несчастен. Что вряд ли. В конце концов, я же своими глазами видела, как Бен миловался с Такер. Может, он вовсе в нее и не влюблен или вообще никак с нею не связан, но мой бывший муж никоим боком не выглядел сломленным.
Конечно, не возбраняется сказать Энни, что я не желаю ничего слышать о Бене, но как же не хочется выглядеть неудачницей, не сумевшей сохранить отношения. Вдобавок, я покажусь эмоционально нестабильной, если потребую исключить из обсуждения самое значительное из случившегося со мной в жизни. Потом Энни наверняка передаст мои слова Рэю, который, как любой мужчина, не обладает достаточным тактом и умом, чтобы придержать рот на замке, и в охотку донесет Бену, какая я жалкая. Более того, если Энни уважит мою просьбу не упоминать Бена, я неизбежно примусь истолковывать её последующее молчание. И постоянно буду пребывать в напряжении, рассчитывая, что даже вопреки наложенному мной вето на обсуждение Бена, когда у Энни появится новость приятная мне (и не очень приятная ему), она обязательно найдет способ вставить эту информацию в разговор, например: «Знаю, ты не желаешь ничего слышать о Бене, но он спрашивает о тебе всякий раз, когда мы видимся, и кажется без тебя жутко одиноким».
Как бы там ни было, приглашение жжет мне руку.
Я совершенно точно предугадываю, что скажет Джесс, и поэтому смеюсь, когда она возвращается домой с работы, изучает приглашение и говорит в точности, как я ожидала:
– Ты должна пойти. И взять с собой Ричарда. И выглядеть сногсшибательно.
Ее глаза загораются впервые со дня памятного объяснения с Трэем, который, кстати, с тех пор так и не позвонил сообщить, что передумал, или хотя бы просто поздороваться.
Говорю, что Ричарда с собой ни в коем случае не позову.
– Почему нет? Уверена, Энни не станет возражать.
– Не годится поступать так с Беном. Да и с Ричардом, если на то пошло, – отказываюсь я. – Кроме того, это слишком бросается в глаза. И будет выглядеть жалким.
– Не согласна. Наоборот, прямой противоположностью жалкому. Уверена, это будет выглядеть так, будто Ричард твой новый парень. Многие приводят свои пары на подобные мероприятия.
– Ричард совсем не моя пара, и ты это знаешь.
– Он что-то вроде того.
– Нет, – возражаю я, – это не так.
– Тогда кто он?
– Он – парень, который мне симпатичен. С которым я один раз переспала.
– Так переспи с ним еще несколько раз, а потом возьми его с собой.
Я смеюсь и качаю головой.
– Ладно, – хмурится Джесс. – Но ты очень пожалеешь, что не послушалась моего совета, если Бен придет не один.
Я замираю и смотрю на нее.
– Думаешь, он может так сделать?
– Вполне.
– Ни в коем случае. Никогда.
– Никогда не говори «никогда», – назидательно произносит Джесс.
Она придерживается этого принципа много лет, и, думаю, наконец я тоже им прониклась. В отношениях не существует абсолютов. Нельзя принимать что-либо как данность. Нельзя рассчитывать ни на что, кроме неотвратимых неожиданностей. И стоит увериться, будто являешься неким стабильным исключением из общего правила, как случается беда.
Я беру телефон и набираю номер Энни.
Она жизнерадостно щебечет:
– Привет, незнакомка!
Не давая себе времени передумать, я выпаливаю:
– Привет, Энни! Получила твое приглашение и непременно приду. Ничего, если я буду не одна?
Глава 17
Меня слегка мучит совесть за то, что я использую Ричарда, чтобы позлить Бена. Ну, или использую Ричарда, чтобы выглядеть благополучной в глазах Бена. Или что вообще использую Ричарда. Но Джесс уверяет, что в действительности я его вовсе не использую, потому что, когда в дело замешана симпатия, это исключает само понятие «использование». Она спрашивает, привела бы я Ричарда без всякой задней мысли на крещение её гипотетического малыша. Тороплюсь ответить «да», потому что не хочу, чтобы Джесс подробно останавливалась на ребёнке, которого у них с Треем все равно не предвидится. А ещё потому, что совершенно очевидно, куда она клонит.
И, конечно, она улыбается так, словно доказала сложную теорему, и заявляет:
– Ну вот и ладушки. Не угрызайся, твоя совесть абсолютно чиста.
Я качаю головой и смеюсь, когда Джесс даёт мне пять. Да, очень удобно, если разумная лучшая подруга способна все разложить по полочкам в лучшем виде.
Проходит несколько дней, и я снова в квартире Ричарда. Мы готовим ужин. Вернее, я смотрю, как онготовит, и получаю незначительные и простые указания, вроде «помой латук» или «порежь лук». Мытье латука под силу даже мне. Не спеша раскладываю листочки на бумажных полотенцах и промокаю воду, затем кладу зелень в большую деревянную миску для салата. Но когда я начинаю резать лук не поперек, а вдоль, Ричард хохочет и говорит:
– Ну серьёзно, Парр, какможно не уметь резать лук?
– Я умею, – слегка раздосадовано бормочу я. – Училась этому кучу времени, но теперь не могу вспомнить. То же самое с помидорами.
Ричард осторожно отбирает у меня нож:
– Позволь мне.
Разыгрываю из себя беспомощную, хотя притворяться особо не приходится, и наблюдаю, как мастерски он режет лук – быстро и без усилий.
– Нормально ли, что сие зрелище меня до чертиков возбуждает? – спрашиваю я. У меня тяга к людям с неожиданными талантами, но ранее мне и в голову не приходило счесть Ричарда виртуозным кулинаром.
Он смеётся, а я восхищаюсь морщинками, расходящимися от его глаз. Похоже, перед моим приездом Ричард принял душ, потому что волосы на его затылке всё ещё влажные, а запах одеколона чуть сильнее обычного. Он бос и одет в тёмные джинсы и накрахмаленную белую рубашку с закатанными до локтей рукавами. Я смотрю, как Ричард тупой стороной ножа сдвигает лук с разделочной доски на сковороду, смазанную оливковым маслом. Сковорода шипит, и повар самодовольно восклицает: «Вуаля!», после чего вытирает полотенцем руки, специальным штопором открывает бутылку вина (еще одно неподвластное мне умение) и наполняет два бокала. Передаёт один мне, и мы чокаемся без тоста. Я против тостов, разве что подберутся и правда стоящие слова. Тосты «за вечер» или «за шефа», или «за нас» как-то портят момент. Или, ещё хуже, создают неловкую паузу сродни вопросу: «А о чём бы нам сейчас поговорить?» Кроме того, если мужчина смотрит даме в глаза в миг соприкосновения бокалов, как только что сделал Ричард, то это зачастую сближает намного успешнее любых слов.
Я улыбаюсь, когда Ричард шагает ко мне, наклоняется и целует. Он на добрую голову выше Бена, что создает некоторые трудности для поцелуя стоя. Большинство девушек предпочитают высоких мужчин, но мне нравится равенство, которое чувствуешь с человеком своего роста. Которое придает медленному танцу особую интимность… помимо всех прочих плюсов. Но при этом я не хочу что-либо менять в Ричарде. Отвечаю на поцелуй и пробую вино. Укрепляюсь во мнении, что первый поцелуй вечера – всегда лучший. Может быть, Ричард думает о том же, потому что мы медлим, а потом он поворачивается к плите и помешивает лук.
– А теперь не отвлекай меня, – предупреждает он. – Это серьёзное дело.
Я разглядываю его спину и изгиб склоненной шеи и решаю, что данный момент – столь же подходящий, как и любой другой, чтобы завести речь о крестинах. Пожалуй, упомяну о них будто случайно, вскользь. Хотя, разговаривая с Ричардом, мне не нужно ходить вокруг да около. В этом и состоит прелесть наших отношений. Или что бы там между нами ни было. Нет нужды в притворстве. И я сразу перехожу к голым фактам:
– У моих хороших друзей ребёнок. Крестины на следующей неделе. Бен там будет. А ты пойдёшь со мной?
Ричард с усмешкой оборачивается:
– Так ты хочешь заставить бывшего мужа ревновать?
Начинаю мямлить, что всё не так, но он перебивает:
– Без проблем. Я в деле. И не волнуйся. – Ричард салютует деревянной ложкой наподобие меча. – Ты будешь мной гордиться.
– Я не поэтому хочу, чтобы ты туда пошел, – благопристойно возражаю я. – Просто подумала, что тебе было бы приятно познакомиться с моими друзьями.
– Ну да, – ухмыляется Ричард. – Крестины – это заурядный повод познакомить меня с твоими друзьями? В отличие от, например, коктейля или второго завтрака? Или, Боже упаси, ужина в ресторане?
Я чувствую, что краснею. Следовало предвидеть, что Ричард станет меня дразнить. Наверное, я выгляжу по-настоящему смущённой, потому что он «отпускает меня с крючка». Ричард откладывает ложку, поднимает пальцем мой подбородок и снова целует, но на сей раз это скорее поцелуй типа «взбодрись, маленький турист», а не «умираю от желания увидеть тебя без одежды».
Когда мы отстраняемся друг от друга, Ричард снова усмехается.
– Вот так мне нужно будет сделать для твоего бывшего? Может, в церкви нам стоит сесть на скамейке прямо перед ним и начать целоваться взасос?
Моё лицо горит, когда я говорю:
– Церемония состоится не в церкви, а в Центральном парке рядом с садом Шекспира. В любом случае это была плохая идея. Забудь.
Хотя на самом деле я не хочу, чтобы он забыл. А хочу, чтобы Ричард пошёл со мной. Да, частично из-за Бена. Но ещё больше потому, что мне будет приятно его присутствие там. Точно так, как я призналась Джесс. Думаю сказать ему об этом, но не могу подобрать формулировку, чтобы не показаться слишком серьёзной.
– Эй, Парр, – говорит Ричард с усмешкой нарушителя спокойствия, – я не собираюсь ничего забывать. Такое событие я ни за что не пропущу.
* * * * *
В утро крестин я просыпаюсь под шум проливного дождя – такие обычно начинаются в середине дня. Первая мысль: мои волосы ужасно выглядят при малейшем намёке на сырость. Вторая: будет проблемно найти такси, а непогода – единственная причина, по которой я иногда ненавижу метро. Третья мысль: план Энни о крестинах в Центральном парке очевидно отменяется, а запасной вариант на случай ненастья подразумевает проведение церемонии в её гостиной. В её крошечной гостиной. Внезапно то, что я пригласила Ричарда, начинает казаться очень плохой затеей. Одно дело прийти с другом в открытое общественное место, а совсем другое – в маленькую квартирку на Манхэттене.
Но, так или иначе, слишком поздно менять планы. Я принимаю душ, сушу волосы и надеваю наряд, который приготовила для меня Джесс: чёрное винтажное платье с зап а хом от Дианы фон Фюрстенберг (платья относятся к тем немногим вещам, которыми мы с Джесс можем делиться). Подруга также купила мне новую пару туфель, так сказать, заблаговременный подарок на день рождения – пару босоножек от Маноло с каблуками цвета хаки и ремешками из зелёной и чёрной материи. Становлюсь перед зеркалом, тщательно наношу макияж и брызгаюсь духами.
Если не брать во внимание, что я чуть опоздала с желанием выделиться, мне нравится достигнутый результат. Я хорошо выгляжу, однако не настолько, чтобы казаться одержимой намерением всех впечатлить. В конце концов, не вижу необходимости производить впечатление на Бена – мужчину, который созерцал меня в самом неприглядном состоянии. Но и не хочется предстать перед ним в худшем виде, чем он меня помнит. Зову Джесс в комнату, чтобы заручиться её финальным одобрением.
– Отлично смотришься, – сияя, говорит она. – Консервативно и скромно, но со вкусом. Если Такер придёт, она наверняка будет безумно завидовать. Возможно, даже запишется в твой фан-клуб.
Смеюсь и спрашиваю:
– Что насчёт аксессуаров?
– Как раз думала о них. Считаю, тебе надо придерживаться принципа простоты. Ты же не хочешь выглядеть как двадцатилетняя жертва моды. Надень кольцо с опалом и жемчуг. И хватит.
Киваю и интересуюсь:
– Какую сумочку взять?
– Я дам тебе мой клатч от Диора. Он идеален. И не забудь большие черепаховые солнечные очки.
– Но там же дождь!
– Он прекратится. Будь готова.
Делаю глубокий вдох, выдыхаю и говорю:
– Джесс, спасибо. Босоножки просто супер. Я люблю тебя.
Она смеётся и советует:
– Просто попытайся развлечься. Больше улыбайся. Дотрагивайся до руки Ричарда как можно чаще. Чёрт, дотрагивайся до руки Бена как можно чаще.
Как только Джесс уходит за клатчем, звонит Ричард.
– Так… На мне ковбойские брюки с прорезью, – сообщает он. – Ты не против?
– А разве ковбойским брюкам прорезь не полагается по определению? – хихикаю я в трубку.
– Логично. Надень шляпу, и никто не заметит.
Ричард обещает заехать за мной на такси. Проблема «транспортировки» решена. Вспоминаю, как с Беном логистикой всегда занималась я. Например, отвечала за хранение авиабилетов. Он непременно их терял. Или, во всяком случае, паниковал и думал, что потерял. Так и вижу, как перепуганный Бен яростно обшаривает карманы и копается в сумке, искренне веря, что ничего уже там не найдет. Когда-то мы шутили, что хорошо, что у нас нет детей. Потому что Бен обязательно забыл бы ребёнка в метро.
Ричард прерывает течение моих мыслей предложением по пути купить по стакану кофе в «Старбакс».
– Себе-то я точно возьму, – говорит он. – Впервые в жизни иду в гости в такую рань.
Представляю себе катастрофическую сцену с пролитым кофе (а мне в этом плане везет как утопленнику) и отказываюсь, не забыв поблагодарить кавалера. Выхожу через пятнадцать минут после заключительной мотивирующей накрутки от Джесс. Ричард уже приехал на такси со своим холодным кофе.
Он наклоняется через сидение и открывает мне дверь. Усаживаюсь и спрашиваю:
– Эй! Где же твои ковбойские брюки с прорезью?
– Передумал, – отвечает Ричард, целуя меня в щёку. – Ммм… Вкусно пахнешь. Дай догадаюсь: любимые духи экс-муженька?
Улыбаюсь и говорю правду:
– Вторые любимые.
– Ааа… Стратегично. Если будешь благоухать его самыми любимыми, то покажешься навязчивой. Всё ещё думающей о нём. А если самыми нелюбимыми, то будешь выглядеть злюкой, но опять же всё ещё думающей о нём.
Я смеюсь, потому что Ричард попал в точку. Так приятно быть рядом с мужчиной по природе не ревнивым. Чувствую, что могу рассказывать Ричарду обо всём.
– Виновна по всем пунктам, – иронизирую я.
– Кто бы сомневался, – ухмыляется Ричард. – Сегодня у нас есть запретные темы?
Предупреждаю, что ему следует избегать упоминания развода и детей.
– Что, конечно, включает в себя развод из-за детей. А остальное все можно.
Мы едем в квартал, где живут Энни и Рэй, удачно минуя пробки, и прибываем минута в минуту. Ричард платит за такси, и мы без зонтов выбираемся с заднего сиденья и ныряем в подъезд, где мой спутник выбрасывает пустой картонный стаканчик из-под кофе в контейнер для мусора. Хозяева отпирают нам по домофону, и мы поднимаемся по лестнице на нужный этаж, где видим, что дверь квартиры приоткрыта.
– Есть кто-нибудь? – спрашиваю я, вытирая ноги о сизалевый коврик. Сердце начинает бешено стучать при мысли, что Бен уже внутри.
– Заходите-заходите! – щебечет из-за двери Энни.
Толчком открываю дверь и кладу подарок – гравированную серебряную чашку – на столик в прихожей. Смотрю в гостиную и вижу, что мы явились в числе первых. Чувствую странную смесь разочарования и облегчения, когда не нахожу среди прибывших Бена. В первый раз мне приходит в голову, что, возможно, его и не будет. Возможно, он меня избегает. Или его нет в городе. Может, он проводит отпуск с Такер. Да, надо было просто спросить Энни.
– Клаудия, лапочка! – пронзительно визжит Энни. Она держит Реймонда-младшего на бедре, но крепко обнимает меня свободной рукой. Не могу поверить, как сильно младенец изменился всего за несколько месяцев. Он уже не крохотный новорожденный c тонюсенькими ножками, а активный пухлый малыш, словно из рекламы детского питания. Дети – это самое осязаемое напоминание о том, что время проходит, но я не поддаюсь побуждению сказать, как же сильно Реймонд вырос. Не хочу подчёркивать, каким невнимательным другом я была и как давно мы не виделись.
– Привет, Энни! – говорю я, целуя хозяйку в щёку, перед тем как вновь обратить внимание на её сына. На нем кремовый полотняный комбинезончик с круглым отложным воротничком, который, вероятно, гораздо дороже большинства моих нарядов. В вопросах одежды Энни придерживается европейского подхода: в её гардеробе очень мало предметов, но все они чрезвычайно высокого качества.
Я поднимаю голос на несколько октав и выпеваю:
– Ну привет, малыш Реймонд!
Всегда чувствую себя скованно, почти по-дурацки, когда разговариваю с младенцами или детьми чуть постарше, с которыми меня не связывают кровные узы. Реймонд хмурится и отворачивается, зарываясь лицом в плечо матери и мёртвой хваткой цепляясь за её локоть. Будто знает правду обо мне, знает, что мой брак распался из-за того, что я не хотела себе такого, как он. Разве не общеизвестно, что дети и собаки умеют чувствовать людей?
Энни с нетерпением смотрит в сторону Ричарда, и я говорю:
– Энни, позволь тебе представить моего друга Ричарда. Ричард, это Энни и Реймонд.
– Рад познакомиться с вами, Энни, – кивает Ричард и похлопывает Реймонда по мягкому месту, отчего шуршит памперс: – Эй, приятель, как дела?
