Текст книги "Солнце в декабре"

Автор книги: Эмиль Брагинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Это удивительное ощущение – сидеть ночью на берегу океана, который отсюда, от Мадраса, простирается до Австралии и Антарктиды. Отчетливо понимаешь, что сам… это так… капелька воды. Океан, он ставит человека на место. И тех, которые возомнят о себе, полезно привозить сюда ночью и оставлять на темном берегу…

Океан снисходительно бился о берег, но вскоре ему надоело лениво плескаться. Поднялись крупные волны, и мы позорно бежали.

В старинной индийской книге сказано приблизительно так: и волна – это вода, и океан – это вода. Чтобы волне стать океаном, нужно только пространство и время.

На обратном пути мы заблудились. Луна зашла. И мы долго вязли в песке, прежде чем вышли к машине.

Королевский перстень

– Каковы у вас взаимоотношения между сценаристами и режиссерами?

Когда на дружеской встрече с писателями мне задали этот вопрос, я подпрыгнул на стуле от удивления. Мне показалось, что я не в Мадрасе, а в Москве, в Союзе кинематографистов.

Оказывается, кинодраматурги всего мира обижаются на судьбу. Кинодраматурги сажают в землю зернышко, то есть вынашивают замысел, выращивают саженец, то есть пишут сценарий, а когда с помощью солнца, то есть актеров, на дереве картине вырастают лавровые листья, то их срывает, надевает на себя или кладет в суп режиссер.

Был ли случай, чтобы картину назвали по имени писателя? Например, фильм Чезаре Дзаваттини, фильм Кришана Чандра или фильм Евгения Габриловича? Не было такого случая и не будет никогда ни в Москве, ни в Мадрасе. Картину всегда называли и называют по имени режиссера. Драматург должен утешаться тем, что зрители, делясь впечатлениями о фильме, всегда пересказывают сюжет.

Например:

Маша полюбила Пашу, а Паша уехал в Индию строить лекарственный комбинат.

И почти никто не рассказывает так:

Помните, в том кадре режиссер, повесив в комнате Паши на стенке слева фотографию храма из Махабалипурама, образно намекнул на то, что герой удерет от своей возлюбленной в далекую страну.

Кинодраматургам всего мира следует помнить, что, поскольку именно они выдумывают порох, постольку совершенно ясно, стрелять не им – всегда выдумывает один, а лавры получает другой. Это случается не только с драматургами.

На то, что критики даже в газете писателей, в «Литературной газете», частенько забывают назвать фамилию автора картины, обижаться не надо. Во-первых, тщеславие – это порок, во-вторых, знакомые заметят, что не назвали, и посочувствуют. Драматург должен быть занят исключительно творческими проблемами и борьбой с режиссером, который переписывает принятый сценарий.

А те кинодраматурги, кому все это не по душе, пусть переквалифицируются в кинорежиссеры, как это сделали Фредерико Феллини, Ходжа Аббас, Будимир Метельников и Даниил Храбровицкий.

Обо всем этом мы говорили на встрече с писателями, которые работают для радиотеатра. Здесь собрались великолепные писатели – Аквилон, Джанаки Раман и многие другие. Радиодраматургия очень популярна в Мадрасе. Телевидения нет. Профессионального театра практически тоже нет. В кино работать тяжело: нужно гнать коммерческую продукцию. Радио – желанное прибежище для драматурга.

Как я выяснил в Мадрасе, нам, советским кинодраматургам, живется лучше, чем нашим индийским коллегам. У нас – редакторы, в Индии – продюсеры. Счет 1:1. У нас – режиссеры, там – режиссеры. Счет 2:2. Но у нас не вмешиваются кинозвезды, а там они диктуют в самом прямом смысле слова. Они, кинозвезды, диктаторы кинопроизводства. Счет 3:2 в пользу наших драматургов. Если же прибавить к этому, что в порядке исключения у нас удается и опубликовать литературный сценарий, то счет становится 4:2!

На всех пресс-конференциях, на всех встречах с режиссерами, актерами, продюсерами большим успехом пользовался наш рассказ про кинопробы, про то, что даже знаменитые актеры подвергаются творчески необходимой, но морально уязвимой процедуре – экзамену под названием «кинопроба».

– А если они не хотят? – спрашивали меня.

– Тогда их не снимают! – отвечал я.

Кажется, мне не верили. И так как исключение только подтверждает правило, я добавлял, что, бывает, у нас снимают без проб – Иннокентия Смоктуновского, например, или Евгения Леонова.

Мои слушатели покачивали головами налево-направо, налево-направо – знак вежливого внимания. Меня слушали, но доверия я не вызывал.

Смоктуновского знают в Индии по фильму «Гамлет», а Леонова… по «Полосатому рейсу». В последнее время «Полосатый рейс» и совсем недавно «Спящая красавица» представляли на индийских экранах наш кинематограф. Да, да. До Дели шесть часов полета. Но индийская общественность имеет о нашем киноискусстве, мягко выражаясь, туманное представление. Надо сказать, что мы не остаемся в долгу. Мы тоже мало знаем об индийском кинематографе и часто покупаем далеко не лучшие образцы. Вряд ли советский зритель хорошо знаком с творчеством калькуттского режиссера Сатьяджита Рэя, а это большой художник. Дело не в количестве наград, полученных Рэем на разных фестивалях (его кинотрилогия, «Патхер панчали» «Апараджито» и «Апу сансар», получила в общей сложности шестнадцать международных наград), дело в том, что творчество Рэя противостоит бездумным фильмам, наводнившим кинотеатры Индии. Его произведения пронизаны любовью к народной жизни, стремлением глубоко проанализировать народные характеры. Рэй не одинок. Шел у нас фильм недавно умершего Бимала Роя «Два бигха земли» или купленный по рекомендации Пудовкина фильм «Обездоленные» Нимоя Гхоша. Кстати, мы с ним встретились в Мадрасе, сам-то он, правда, бенгалец. Пудовкин побывал когда-то в тех краях вместе с Черкасовым, а потом с восторгом рассказывал об этой поездке.

В Индии ставятся фильмы на двенадцати языках, а в Мадрасе не только на тамильском, но и на языке телугу. На нем говорят, между прочим, свыше тридцати миллионов человек, по индийским масштабам цифра небольшая.

Первые национальные кинокомпании возникли еще в начале века. В 1913 году состоялся просмотр индийского фильма «Харишчандра» режиссера Дадасахиба Пхальке. Этот фильм имел буквально оглушительный успех. Позже Пхальке создал около ста художественных картин.

Вначале центром индийского кинопроизводства был Бомбей. Однако теперь Мадрас успешно конкурирует с Бомбеем, а по числу фильмов, выпущенных, скажем, в 1967 году, даже обошел его. В том году в Мадрасе было создано сто девяносто семь картин, в Бомбее – лишь сто одна, всего же в стране – триста тридцать полнометражных фильмов. Цифра огромная! Вообще любопытно привести несколько данных:

в кинопроизводстве Индии занято около ста тридцати тысяч человек;

в стране пятьдесят девять киностудий, из них одна государственная и пятьдесят восемь частных;

в стране около тысячи кинокомпаний, из которых триста чисто производственных;

в городе Пуна самый крупный в Азии киноинститут, он готовит режиссеров, сценаристов, операторов, звукооператоров, монтажеров, актеров.

В Индии кинематографу принадлежит особая роль. Миллионы людей безграмотны. Кино для них не только развлечение, но и источник познаний. Однако каких? Кино могло бы выполнять огромную просветительную миссию, а зрителя пичкают главным образом банальными мелодрамами вперемежку с танцевальными номерами. Фильмы идут длинные, до трех часов. Так что поход в кинотеатр – это дело серьезное. Платят за вход обычно от рупии до трех с половиной рупий. И посещают кинотеатры очень хорошо.

Мы не были на самой известной в Мадрасе киностудии Нага Реди, но побывали на другой – под названием «Джамини». Мы ехали куда-то очень далеко. И всю дорогу нас сопровождала кинореклама: красивые полные молодые люди и красивые молодые женщины с пышными бюстами.

Здание киностудии было построено в стиле модерн. Эффектные белые строения удачно сочетались с веерообразными бананами, кокосовыми пальмами и изящными бассейнами.

Нас прямиком провели в просторный зал и показали картину, особенную картину. Она имела бешеный коммерческий успех, шла на экранах пять месяцев подряд в шестидесяти кинотеатрах! Все сто пятьдесят дней в кинотеатрах было полным-полно зрителей. Картина называлась «Девять ночей». В ней знаменитый актер Шиваджи Ганешан выступал в девяти ролях, в девяти новеллах. Каждая новелла иллюстрировала одно из девяти настроений классического индийского театра. Сюжеты были современные. Шиваджи играл распутника, бандита, доброго доктора, бедного крестьянина, прокаженного и еще четверых. Вначале он появлялся в смокинге, который носить не умел, и принимал торжественные позы. В последующих новеллах он выглядел получше, но сами сюжеты были настолько банальны и примитивны, что нас, не буду скрывать, съедала скука. Мы никак не могли понять, почему Шиваджи – знаменитый актер и почему этот фильм так нравился? Наконец, Шиваджи появился в облике уличного скомороха. И тут мы сразу забыли про то, что в просмотровом зале нет микшера – регулятора звука и звук «кричит», рискуя пробить нам барабанные перепонки, забыли, что смотрим картину уже больше часа, а секунду назад не могли дождаться, когда она кончится. В роли уличного скомороха актер был неподражаем. Этот полный, неуклюжий увалень, казалось, преобразился. Он задвигался с удивительной грацией. Он танцевал так, словно родился танцовщиком. В нем обнаружился юмор. В нем обнаружилось обаяние… После этой новеллы мы уже по-другому смотрели конец фильма.

Интересно, что одна из газет провела анкету – в какой из девяти ролей Шиваджи понравился больше всего? И подавляющее число зрителей – а откликнулось на анкету триста тысяч или что-то в этом роде – ответило: в роли доброго доктора!

Нам в этом качестве Шиваджи показался симпатичным, но несколько сентиментальным. То, что именно эта роль имела наибольший успех, легко понять. Индийцы – очень добрый народ. И превыше всего ценят в людях доброе, отзывчивое сердце.

После просмотра нас провели в съемочный павильон. В нем работал режиссер Раджаманикам, тот самый, который поставил «Девять ночей» и написал для них сценарий. Огромный, толстый, он походил на добродушного медведя. И хоть он давал на съемке команду «Приготовиться» и ассистент кричал «Сайленс!» (Молчание!), хозяином на съемке был не режиссер, а все тот же Шиваджи. Он играл короля или принца. На нем была короткая золотая курточка, золотые штаны, на голове – золотое украшение ромбовидной формы, может быть, оно объясняло, король он или принц. При нем была очаровательная юная возлюбленная, тоже вся в золотом. (Потом выяснилось, что у актрисы вчера вышла замуж девятнадцатилетняя дочь.)

Играли эпизод, в котором Шиваджи ссорился с возлюбленной. Он уходил от нее либо уезжал на войну, а она умоляла его не делать этого. Актеры рвали страсть в клочья и одежду на себе тоже рвали. Режиссер попросил повторить. Я думал, что в новом дубле он успокоит артистов. Ничего подобного. Актеры еще прибавили! Ну что же, везде свои вкусы…

Только не подумайте, что сцена носила сексуальный характер. В индийском кино это невозможно. Рядом с ним наш невинный кинематограф выглядит излишне смелым. Покупая американские или французские ленты, индийские продюсеры безжалостно вырезают из них все объятия, поцелуи или рискованные сцены. Может быть, продюсеры поступали бы иначе, но ми один индийский фильм не выходит на экран без цензурного разрешения. Первый кадр любой картины – фото этого разрешения с датой и подписью цензора.

Мы недолго разговаривали с Шиваджи и с Раджаманикамом. Они были вежливы, милы, но мы-то знали, что им некогда, что надо давать метраж. На прощание актер снял с пальца огромный королевский перстень с мерцающим голубым камнем, окруженным бриллиантами (не волнуйтесь, поддельными: других бриллиантов в кино не бывает), и сказал:

– Мне легко дарить – оно ненастоящее, зато чувства настоящие!

Я поклонился Его Величеству и ответил:

– Первый раз в жизни я получаю подарок из рук короля!

На киностудии мы видели еще одну картину, документальную – «Да здравствует Индия!». Шиваджи снимался и в ней, потому что в эту картину были введены игровые сцены.

Он играл в них просто превосходно.

Автором картины, сценаристом и режиссером был наш хозяин и друг, милый, легко смущающийся С. Д. Сундарам. При англичанах молодой Сундарам много лет провел в тюрьме. Там он написал поэтическую драму «Кавийн Канаву». Эта пьеса звучала призывом к борьбе и освобождению. Первый раз она была поставлена в 1944 году. После этого выдержала тысячу пятьсот представлений.

С. Д. Сундарам написал немало пьес. Некоторые из них были экранизированы. В «Человеке и звере» главную роль играл Шиваджи Ганешан. К сожалению, пьесы, как и сценарии, мало интересуют издателей. И С. Д. Сундарам издает их на собственные деньги.

«На это, – грустно шутил он, – уходит все, что я зарабатываю в Академии».

Фильм «Да здравствует Индия!» пронизывала единая мысль – Индия пробудилась, освободилась, и нет силы на свете, которая помешает ей строить новую жизнь!

Когда мы возвращались со студии, был зимний декабрьский полдень и температура поднялась до плюс тридцати двух. В Мадрасе бывает три варианта погоды: «жарко», «очень жарко» и «невыносимо жарко». При нас было просто жарко…

Теперь мы уже узнавали Шиваджи на кинорекламе, но нередко путали его с его главным конкурентом, другой мадрасской кинозвездой, Раджендрой. Над одним из кинотеатров Раджендра стоял вырезанный из фанеры, размером в три или четыре человеческих роста, лампочка над его головой светилась, как нимб над головой святого.

С Раджендрой мы познакомились вечером на просмотре кинодрамы с его участием. В этой драме были сконцентрированы все беды, которые могут обрушиться на человека. Герой фильма изменил жене (изменял он так: бегал с возлюбленной по песчаной отмели, держась за руки) и за этот грех впал в бедность, потом его по несправедливому обвинению в краже приговорили к смертной казни и казнили – отрезали голову. Жена, которая не переставала любить мужа, от горя лишилась рассудка. Из-за этого произошли всякие ужасные события, в том числе рухнул город и погибли все его жители до одного!

Раджендра – в жизни славный, привлекательный человек – в фильме, само собой разумеется, если страдал, так уж страдал! Если гневался, так уж гневался! А если умирал, то уж так умирал, что у зрителя мурашки по спине бегали!

Законы коммерческого кино! Надо поражать зрителя! Надо устраивать землетрясения! Пожары! Бури!

В этом же фильме был живой комедийный эпизод со змеями, сделанный наивно, но по-настоящему весело. Сущность эпизода в том, что шантажист, получивший корзину денег, случайно менялся корзинами с заклинателем и приносил домой не деньги, а кобр!

Раджендра любезно пригласил нас на свадьбу. Он выдавал замуж свояченицу. Свадьба была назначена на завтра, на… девять тридцать утра. Ничего удивительного. Современные астрологи сверились с гороскопом, и тот показал, что самое удачное время для будущей счастливой жизни – половина десятого утра.

Не знаю, на каком бракосочетании я побывал – по любви или по сговору. Но большинство браков даже в культурных семьях до сих пор совершается по сговору родителей. Зачастую еще в раннем детстве происходит обручение. Маленькая девочка знакомится с будущим мужем, а мальчик – с будущей женой.

Как-то, это было в Бомбее, я обратил внимание на необычайную нежность и предупредительность, с которой обращались друг с другом уже немолодые индийские артисты. Они женаты четверть века, и у них две взрослые дочери, теперь тоже актрисы. Я позволил себе задать бестактный вопрос:

– Простите, пожалуйста, как вы поженились, если удобно это спросить?

Он ответил, видимо с охотой:

– Когда мне было одиннадцать, а ей четыре года, нас обручили. И мы всю жизнь счастливы.

Он улыбнулся и добавил не без иронии:

– Я знаю, у вас женятся по любви. Но разве у вас все семьи счастливые?..

И все-таки молодежь решительно возражает против традиции, и конфликты отцов и детей – частое явление. Теперь браки совершаются в более позднем возрасте, чем прежде. Юноша должен достичь шестнадцати лет, а девочка – четырнадцати. А совсем недавно родители устраивали свадьбу, когда жениху или невесте было одиннадцать-двенадцать лет.

Мы подъехали к зданию, где происходит торжественная церемония, ровно в половине десятого утра. И с первой минуты я почувствовал себя участником гигантской киномассовки.

Возле здания плотной стеной выстроились любопытные. Чтобы они не ворвались в помещение, вход охраняли дюжие полицейские. Их коллеги регулировали прибытие машин и указывали прибывающим гостям, куда идти.

Вначале я попал в длинный коридор, он вел ко входу в здание и с двух сторон был увит цветами. Гостей встречал сам Раджендра, он уважаемый глава рода и потому на свадьбе – хозяин. Мне помазали лоб краской, окунули пальцы во вкусно пахнущую воду, предложили сладости, посыпали чем-то сверху, представили жене Раджендры, тоже известной кинозвезде, платье которой сверкало камнями, я думаю, настоящими. Наконец, провели в церемониальный зал.

В зале собралось человек около тысячи. И все глядели на сцену. Она представляла собой возвышение, поддерживаемое колоннами – розовыми с зеленым. Точно такие колонны были на киностудии, где снимался эпизод в королевском доме. С потолка чуть ли не до пола свешивались гирлянды живых роз. Медленно оплывали десятки горящих свечей. В центре сцепы сидели в креслах жених и невеста. Жених был в черном европейском костюме, невеста в желтом парчовом сари. Я поднялся по ступенькам, поздравил жениха и пожелал ему побольше детей. Жених встал, и мы обменялись рукопожатием. Подруги невесты на всякий случай собственными телами закрыли ее от меня. Европейцы – народ несмышленый. Вполне могут нарушить этикет и полезть с поздравлениями к молодой. А этого как раз делать не положено.

Мне удалось отыскать место во втором ряду. Возле оказалась девушка лет пятнадцати. Ее косы были оплетены золотой лентой, на конце покачивался золотой помпон. Девушка встала, выглядывая кого-то, и я заметил, что помпон ударил по полу. Подбежала подруга. У подруги тоже была длиннющая коса (не знаю, своя или чужая), на конце позвякивал колокольчик.

В зале стоял легкий гул нетерпения. Где-то в глубине сцены тихонечко играл оркестр. Раджендра то и дело появлялся в дверях, проводя новых гостей. Некоторые из них вешали на шею жениху свежие гирлянды роз. На женихе и на невесте гирлянд набралось столько, что я опасался за их позвоночники.

Наконец оркестр сыграл подобие туша. На сцене появился главный гость – главный министр штата. Все вешали на шею жениха розовые гирлянды, он – желтые с белым. Он сказал в микрофон краткую и выразительную речь. Пока он говорил, у его ног шныряли чьи-то дети, во время всей церемонии они бегали по проходам, залезали на сцену, пытались опрокинуть горящие свечи и кидались сладостями. Их никто не останавливал. Дети есть дети. Все были детьми, это прекрасные годы, не надо их омрачать.

Главный министр недолго поздравлял жениха, молодого инженера, и вскоре заговорил о той важной роли, которую играет в киноискусстве знаменитый Раджендра, порассуждал и об искусстве вообще. Один из моих мадрасских друзей наклонился и пошутил:

– Когда он начинает говорить об искусстве, то для искусства это скверно!

Вслед за министром на сцену потянулись другие ораторы – популярные общественные деятели. Сначала выступали мужчины, потом у микрофона очутилась жена министра продовольствия. А затем один из поздравлявших выгодно использовал ситуацию (он ведь говорил в микрофон и его все слышали) – он пожелал молодоженам детей, таких, как главный министр, – сильных, энергичных и интеллектуальных!

Мы пробыли на церемонии около часа. Речи все еще продолжались. За стол никто не садился по причине отсутствия стола. Мы были не на самой свадьбе, а на том, что ей предшествует, – на официальном торжестве. Когда мы уходили, нам, как на детской елке, вручили целлофановые пакетики. В моем пакетике помещались куколка, немножко шафрану и перец!

Если фильмы выпускаются во все возрастающем количестве и кинематографическая жизнь Мадраса бурлит, то о театральной жизни этого сказать нельзя. Любительских трупп довольно много, а с профессиональным театром дело обстоит неважно. Попытки оживить театральную жизнь в значительной степени связаны с именем писателя и актера С. В. Сахасастранамана. Он один из «столпов» тамильской драмы, основатель школы драматического искусства.

Мы нанесли ему визит. Хозяин встретил нас у дверей двухэтажного дома. Мы сняли туфли и по узкой лестнице поднялись наверх. Здесь уже привычно окунули пальцы в теплую воду, которая пахла духами, и последовали к месту для гостей, к циновке, расстеленной на полу. Перед нами был установлен низкий стол. На столе разложено угощение – маленькие королевские бананы, красноватые в крапинку (лучший сорт), сушеные бананы, лепешки из бананов и, конечно, орехи. А в центре стола высился микрофон.

Старейший мадрасский режиссер Рамайя пододвинул к себе микрофон и представил нас гостям. Судя по его словам, я был по крайней мере Чехов, Эйзенштейн и все советские драматурги в одном лице. Правда, он слегка запнулся, произнося фамилию столь знаменитого человека, но, может быть, для него эта неизвестная иностранная фамилия была сложна по произношению.

Покончив со мной, добрый человек стал представлять гостей. Их собралось здесь сорок три (я пересчитал). Они сидели на корточках вдоль стен огромного зала с зарешеченными окнами, по очереди вставали, подходили к нам, и Рамайя называл каждого по имени и фамилии.

Нам на шею надели гирлянды из коры сандалового дерева. Тлели сандаловые палочки. Со стен смотрели на нас картины на темы индийского эпоса, а среди них затесалась олеография – русский император Александр Третий и его супруга, бывшая датская принцесса. Наверно, хозяин подумал, что русским гостям будет приятно увидеть русскую картину.

С каждым из мужчин, которого представлял Рамайя, мы здоровались сначала по-индийски, складывая руки лодочкой, это называется «намаете» (так дети складывают ручонки перед тем, как играть в ладушки), а после по-европейски – жали друг другу руки. Женщин мы приветствовали намаете, улыбкой и легким поклоном. (Женщинам на Востоке не полагается здороваться за руку.)

Начался концерт. Сперва была прочитана, точнее, пропета молитва. Потом в центр зала вышла девушка, описывать которую бесполезно – настолько она была хороша. Высокая, тонкая, она украсила жгуче-черные волосы лиловыми цветами. Она тоже помолилась, затем станцевала приглашение к танцу, потом уже сам танец, действие которого происходило в лунную ночь.

После исполнялись отрывки из пьес, классических и современных. Это тоже было интересно, ибо уровень актерского исполнения был высоким. А потом взял слово хозяин. С. В. Сахасастранаман говорил по-тамильски, и я не понял точно, что именно он говорил, но догадывался: в его речи все время мелькали русские фамилии – Ермолова, Станиславский, Мейерхольд, опять Ермолова, Толстой, Горький…

Хозяин дома в 1961 году побывал в Советском Союзе в качестве главы индийской культурной делегации. Пользуясь нашим присутствием, он долго рассказывал гостям о советском театральном искусстве. Потом предоставили слово мне. Первый раз в жизни я произносил речь в микрофон, сидя в одних носках и к тому же на полу. Но я настолько проникся происходящим, что мне казалось – так и надо! И все сошло хорошо. Правда, переводчица крупными буквами заранее написала мне фамилию хозяина, чтобы я ни в коем случае не ошибся в произношении. Однако шпаргалка куда-то задевалась и я произнес не так, как следует. Надеюсь, меня простили…

В Мадрасе мне довелось видеть артиста, про которого я позволю себе сказать «великий». Это было на концерте, который устраивала Академия в память Тьягараджа, поэта, жившего несколько веков назад.

На сцене разложили ковер и на него уселся актер, старый человек, совершенно лысый, крупный, массивный. Уселся он как-то по-особенному, уютно, хорошо. И на слова Тьягараджа он пел часа два, наверно, причем музыканты подхватывали импровизированную мелодию, и еще один парень и девушка подпевали ему. Среди музыкантов был молодой скрипач Джайдраман, уже всемирно известный, скрипку ему подарил Менухин.

В голосе артиста было что-то чарующее. Голос его был странный, с хрипотцой, сильный, могучий. И слушать его было наслаждение.

Зовут великого артиста Бхагаватхар.

В последний мадрасский вечер мы поехали в местное отделение общества индо-советской дружбы. Здесь нас долго расспрашивали о советском театре, о советском кинематографе, мы тоже задавали вопросы. И засиделись допоздна. В окна видна была реклама кинотеатра. На ней улыбался Шиваджи Ганешан. Я полез в карман – королевский перстень был при мне.