Текст книги "Солнце в декабре"

Автор книги: Эмиль Брагинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Про Тадж-Махал

В гостиницах сервис начинается с утреннего чая. Где-то в шесть или семь часов утра вам постучат в дверь. Вы вскочите, не понимая спросонья, что произошло – пожар или телеграмма из дому, в чем спали, отопрете дверь, и в номер войдет невозмутимый слуга с подносом. На подносе чай, молоко и печенье. Иногда маленькое пирожное. Слуга поставит поднос на столик возле кровати и степенно удалится. На следующий день с вечера предупредите, что не привыкли кутить на рассвете, попросите не будить и ляжете спать со спокойной совестью. Но все равно в шесть часов утра или в половине седьмого к вам постучат. «Кто там?» – гаркнете вы на иностранном языке. «Вы не хотите чаю?» – спросит вежливый голос. «Я же предупреждал…» – начнете вы раздраженно. «Большое спасибо!» – скажет вежливый голос. Вы упадете на подушку и только погрузитесь в сон, как он, разносчик чая, снова появится. «Вы не хотите?» Есть только один способ избавиться от этого сервиса – покориться ему. Выпить чашку прекрасного чая в семь часов утра и завалиться спать.

Из Дели в Агру мы выезжали рано. Надо было встать в половине шестого, чтобы успеть к поезду. Мы попросили, как говорят у нас, «горничную на этаже», то есть того же слугу, который приходит с чаем, разбудить нас именно в половине шестого и допустили грубую ошибку. Нас подняли в половине пятого, чтобы мы успели выпить чаю, выпить его медленно и с удовольствием. Нам хотели доставить радость и доставили ее.

От Дели до Агры – 127 миль, или 204 и три десятых километра, как написано в путеводителе. Поезд тратит на это три часа. Когда мы ехали на вокзал, сопровождающий нас представитель министерства просвещения поглядел на наши сонные лица и сказал:

– Вы доспите в поезде! Мы взяли на вас троих четырехместное купе!

Мы долго благодарили за трогательную заботу.

Вагон первого класса оказался вполне современным сооружением с мягкими креслами, у которых, как в самолете, откидываются назад спинки. Точно такие вагоны курсируют между Москвой и Ленинградом или между Москвой и Дубной. Купе в них нет, не было и не будет. Но мы ничего не сказали сопровождающему. Наверно, он пожалел нас и пошутил.

Мы ехали в Агру. Мы знали про этот город, что в нем находится Тадж-Махал – мавзолей любимой жены, признаться, мы точно не помнили, чьей именно жены и как ее звали. Этим исчерпывалась наша агринская эрудиция.

Поезд несся как угорелый. За окном мелькали деревни и бесконечные равнины. По ним разгуливали аисты. Известно, что увидеть аиста – это к счастью. Здесь их было не счесть числа. Наверно, в Индии эта примета недействительна – иначе получишь столько счастья, что его некуда будет девать.

Рядом с аистами кокетливо изгибались тонкие цапли, белые и серые. Некоторые искали пропитание на спинах у буйволов, выклевывали из них что-то. Бюро добрых услуг к взаимной выгоде. Встречались и другие птицы, названия которых я не знал. На одной из станций на перрон вышла корова. Но наш поезд на этой станции не остановился, и я не смог снять корову в толпе встречающих. Наш поезд очень спешил и прибыл в Агру точно по расписанию.

Заметались носильщики в красных одеждах. Мы вышли на платформу, и мужчина в очках закричал мне в лицо:

– Здравствуйте! Как доехали? Добро пожаловать в Агру. Восемьсот тысяч жителей. Стоит на реке Джамне – это приток Ганга. Дели тоже стоит на Джамне. В Агре находится Тадж-Махал. Вы – мистер такой-то?

Отпираться не имело смысла, и я признался, что действительно я такой-то и есть мистер.

Нас доставили в отель. Мы едва успели привести себя в порядок, как он, мужчина в очках, снова появился, не дал нам передохнуть и повез глядеть Тадж-Махал. Его задача была проста – сразу нас нокаутировать, чтобы мы не могли опомниться, чтобы нас шатало и мы не оказывали сопротивления, все выслушивали, все смотрели, чтобы программа выполнялась по всем пунктам – мечта всех гидов.

Тадж-Махал – одно из чудес нашей планеты, хотя и не входит в семь чудес света. Он не попал в список только потому, что тот составляли в древнем мире, когда еще не существовало Тадж-Махала.

«Монумент любви», «поэма из камня», «мечта в мраморе», «Его купол – это облако, опирающееся на воздушный трон», «Вы можете найти в нем все, что хотите найти!», «Он начат Титанами и закончен Ювелирами» – это из современных справочников. Марк Твен не поленился привести длиннющие восторженные цитаты из путеводителей XIX века. Сам Марк Твен писал: «Тадж-Махал – это ледяная буря, содеянная руками человека».

До того как увидеть Тадж-Махал в натуре, я видел его в документальных фильмах, в художественных фильмах, просто в фотографиях. Видел вырезанным из слоновой кости (продавался в антиквариате на улице Горького), видел на обложках книг, в рекламах «Посетите Индию» и на почтовых марках.

Реклама, которая двигатель туризма, может испортить все! Не помню, попадалось ли мне изображение целующейся парочки (он – в белом костюме для тенниса, она – в миниюбке) на фоне Тадж-Махала с такой надписью: «Любовь на фоне вечной любви. Посетите Агру!» Если не попадалось – странно, чье-то упущение. Одним словом, я боялся встречи с Тадж-Махалом и решил так: если мавзолей не произведет на меня должного впечатления, никому об этом не скажу!

Был серый день, и по пути он, то есть гид, объяснял нам, что Тадж (он его называл фамильярно, как старого приятеля) лучше смотрится в ясную, солнечную погоду, когда он плывет по синему небу, как белый фрегат, или в лунную ночь, когда купол недвижимо висит в воздухе – он близко, и он далеко…

Мы остановились на площади, на которой туристов ждали другие машины и другие гиды, прошли сквозь парадный вход – нечто вроде глубокой арки из красного песчаника, увидели Тадж-Махал… и потеряли способность соображать.

Тадж-Махал презирает рекламу, все эти открытки, диапозитивы, изделия из слоновой кости или папье-маше. Он существует сам по себе. Все восторженное, что писали о нем или будут писать, – святая правда, но плюс к этому писать про Тадж-Махал – нелепица. Его необходимо увидеть, и тогда пройдешь несколько этапов.

Сначала просто смотришь в немом восхищении, забыв обо всем на свете. Минуты полного отрешения.

Второй этап – вбираешь в себя общий контур здания и отдельные детали. Напрягаешь зрение, стараешься все увидеть, все запомнить, ничего не забыть.

Третий этап – ясно осознаешь, что понятие невесомости было открыто здесь, в Агре. Потому что этот гигантский мавзолей (в высоту он поднялся на семьдесят пять метров) ничего не весит! Его можно поднять вместе с четырьмя стройными минаретами, которые стоят по углам, и унести на память. Самое сильное впечатление он производит именно издалека. Его авторы отлично это понимали. Прежде всего видишь приподнятую каменную площадку и на ней Тадж-Махал весом в сто граммов или вообще безо всякого веса. Как это удалось, не известно никому. Но это удалось.

Четвертый этап – веришь в то, что находишься здесь, в Агре. Робея, начинаешь приближаться к Тадж-Махалу. Он увеличивается в размере, оказывается, он громаден!

Еще не хочется задавать вопросы, но гид свое не упустит:

– Тадж построен внуком Акбара – императором Шах Джаханом как усыпальница для любимой жены Мумтаз Махал. Ее называют теперь леди из Таджа. Вы видели ее изображение?

Видели. Чернобровая красавица в расшитой золотом одежде. В правой руке держит цветок. Губы прячут лукавую улыбку, будто знают – вот меня не станет, века будут сменяться, а вы будете приходить на мою могилу…

– Леди из Таджа умерла в 1630 году в возрасте тридцати девяти лет при рождении четырнадцатого ребенка. Через год после ее смерти безутешный император приказал начать строительство мавзолея. Его строили долгих двадцать два года десятки тысяч рабочих…

– Кто же автор Тадж-Махала?

– Неизвестно, – отвечает гид. – Одни говорят, что архитектор был из Ирана, другие уверяют, что это мог построить только итальянец. Судя по старинным рукописям, возглавлял работы местный зодчий Устад-Асе. Но, возможно, он был только исполнителем…

Здесь, в Индии, возле индийского Тадж-Махала, самая мысль о том, что его построил иностранец, кажется святотатством.

Внутри мавзолея – кенотаф Мумтаз Махал из целого куска желтого цейлонского мрамора, будто выточенный из слоновой кости. Как и в делийском Красном форте, мрамор инкрустирован узором из маков. Каждый мак – тридцать два драгоценных камешка. А в мраморной решетке, окружающей кенотаф, – 64 лотоса.

Рядом вторая гробница – самого Шах Джахана. Тоже инкрустацией написаны на ней 99 имен бога. Эту гробницу украшал когда-то бриллиант Кох-и-нур – «гора света». Теперь этот бриллиант – украшение британской короны. Англичане поработали в Тадж-Махале. То, что добрые христиане не должны осквернять могилы, их не остановило. Чем была бы Англия, если бы двести лет не грабила Индию? Поездите по Индии, будете не раз над этим задумываться…

Гид прокричал что-то хриплым голосом. Звук поднялся кверху, несколько раз повторился, он держался, не таял секунд пятнадцать, не меньше.

Внутри мавзолея находятся, если можно так выразиться, символические могилы. Тела умерших захоронены внизу, в подвале.

Мы пробыли возле мавзолея столько, сколько смогли. Одним словом, пока он, наш гид, не дал нам понять, что пора. Иначе сорвется программа, а это для гидов – трагедия.

Мы покорились. Из-под красноватой арки в последний раз взглянули на Тадж-Махал. Нет, честное слово, он ничего не весит!

На обратном пути, уже в самом городе, в центре маленькой площади мы увидели постамент, а на нем бюст, неизвестно чей, потому что бюст был обернут материей и перевязан веревкой. Правда, кто-то уже успел повесить на него гирлянду цветов.

– Это кому памятник?

Водитель остановил машину. И оба – водитель и гид – внимательно поглядели на неизвестного, спрятавшегося под материей.

– Раньше тут торчал какой-то англичанин, – сказал гид.

– Его скинули… – добавил водитель. – И теперь, я слышал, собираются поставить… – Он назвал Шиваджи, вождя одного из индийских народов, маратхов, возглавившего борьбу против Великих Моголов.

Спустя некоторое время мы ехали во дворец Великих Моголов, в форт. Его красные стены высотой в 21 метр возводили при Акбаре. При нем строили крепко, надолго. И главным образом из камня. Это уже потомки Акбара занялись мраморным украшательством.

По пути мы опять увидели памятник в состоянии реконструкции. Здесь уже не бюст был обернут покрывалом, а фигура в рост. Опять произошел аналогичный разговор.

Я.Это кому памятник?

Гид(водителю).

Давай остановимся и подумаем.

Водитель(остановил машину). Ну, я остановился.

Гид(водителю). Это кому памятник?

Водитель(открыл дверцу, сплюнул). Правительству!

Гид(водителю). Они все правительству, но какому именно?

Водитель(философски). Наверно, снесли кого-нибудь из старых, а теперь ставят кому-нибудь из новых.

Гид(оборачиваясь к нам). Кому, по-вашему, здесь поставлен памятник?

Водитель включил скорость, и мы поехали в форт. Тут было чем любоваться. Зал для публичных аудиенций, зал для частных аудиенций, дворец Джахангира. Сохранился трон, но на нем теперь снимаются туристы. Сохранились эффектные галереи, переходы и… дыра. Очень нужная дыра в каменном полу. Дело в том, что при Джахангире всем заправляла его жена. У нее был простой способ прекращать дискуссии. Тот, кто с ней не соглашался, падал в эту дыру, а оттуда прямым ходом оказывался в реке Джамне уже в виде трупа.

Неподалеку от зала для частных аудиенций сохранилось чудо мраморной красоты – скромное жилище, построенное при Шах Джахане для Мумтаз Махал, той самой леди из Таджа. Восьмиугольная мраморная башня с внутренним двором, выложенным восьмиугольными мраморными плитами. Вокруг резные мраморные решетки, скрывавшие красавицу от нескромных взглядов тех, кто оказывался вблизи дворца.

С этой башней связана история, весьма грустная. Именно сюда заключил Аурангзеб своего отца, Шах Джахана, когда захватил императорский трон. Шах Джахан провел здесь семь лет. Отсюда он смотрел на реку Джамну, по которой, если подняться вверх, можно прибыть в Дели. Отсюда был хорошо виден Тадж-Махал. Заключенный мог глядеть на него и вспоминать счастливые дни, проведенные с любимой женой. Правда, потом у него испортилось зрение. Он уже не видел Тадж-Махала. Но тут сын пришел ему на помощь. В стену вделали увеличительную бриллиантовую линзу с таким расчетом, чтобы в ней отражался далекий мавзолей. И теперь умирающий Великий Могол часами стоял у стекла и смотрел на отражение. (Несколько веков спустя и этот бриллиант украли англичане.)

В том, что Аурангзеб заключил отца в тюрьму, нет ничего особенного. С царской точки зрения, он поступил гуманно. Тюрьма была красивая, мраморная. С пейзажем. Все-таки единственная тюрьма на свете, откуда виден Тадж-Махал. Аурангзеб позволил отцу держать при себе любимую дочь, которая скрашивала ему тягостные дни, а после его смерти распорядился похоронить в Тадж-Махале и не поскупился на мрамор и драгоценные камни. Наверно, на похоронах Аурангзеб расчувствовался, может быть, прослезился, вспомнив, как отец держал его на коленях и дарил золотые игрушки. Наверно, рассказал приближенным, как любил отца, которого, к сожалению, пришлось изолировать от общества, поскольку тот проводил неправильную политику – не разрушал индуистских храмов и вообще всячески попустительствовал местному населению.

В царских семьях принято убивать близких родственников. Какую страну, где были цари, императоры или короли, ни возьми, всюду можно сыскать точно такие примеры. Поэтому монаршие персоны всегда стояли перед дилеммой: иметь детей или не иметь? С одной стороны, надо род продолжать, а с противоположной стороны – подрастет дитя, и берегись!

Мы, конечно, постояли в мраморной тюрьме. Нам было хорошо. Нас никто не собирался здесь задерживать на семь лет. Отсюда Тадж-Махал был виден отлично. Вечерело уже, и Тадж-Махал…

Все-таки как его описать?

Я знаю: монумент любви Тадж-Махал – это поэма из камня, мечта в мраморе. Сейчас, к вечеру, его купол был облаком, опиравшимся на воздушный трон. В Тадж-Махале можно найти все, что хочешь найти. Он начат Титанами, а закончен Ювелирами. Это ледяная буря, содеянная руками человека…

Два мертвых города

В Агре мы жили в английском отеле, то есть в отеле, который до сих пор держат англичане.

Это дорогой отель с садом, с плавательным бассейном и площадкой, где можно загорать. Центральное строение украшено белыми колоннами. На веранде расставлены столики. Здесь заказывают коктейль, чай, кофе. Вдоль стен – киоски с сувенирами. Один из нас купил кинжал в деревянных ножнах. После этого нам все время предлагали ножи в деревянной оправе, кожаной, костяной, серебряной, еще какой-то. Стоило это гроши. Ремесленников много, а сбыта нет. У входа в сад дежурил юноша со связкой блестящих браслетов. Подделка под драгоценности, но выполнена прекрасно. И тоже стоили гроши. А на веранде другой юноша «с рук» торговал змеиной кожей. «Кобра, сэр». А услышав русскую речь, обращался по-русски: «Змея, сэр» или «Черепаха, сэр», и тоже очень дешево. Некому продавать!..

От колоннады в ресторан вел узкий коридор. В нем висела на стене под стеклом бесценная реликвия – благодарственное письмо английской королевы. Когда-то она посетила Агру, удостоила этот отель высокой чести – отобедала в нем. Наверняка здесь с ног сбились, чтобы угодить Ее Величеству. И угодили. Из Лондона пришло письмо с гербом. Его повесили в коридоре, где мало света, чтобы бумага не желтела.

Один из хозяев, поменьше ростом, дежурил за стойкой портье, где принимали посетителей. Другой, покрупнее, помассивнее, действовал в ресторане в качестве метрдотеля. Днем он появлялся в ливрейной курточке с лоснящимися лацканами, а вечером переодевался в черный костюм, такого же рокового возраста, что и владелец. И официанты, как на подбор, были старые.

И по стенам висели старые картины. На них березки, стога сена, затянутые трясиной болотца. Скучные картинки сомнительного художественного качества. Тоска по родным местам… А за столиками – иностранные туристы, больше туристки, и тоже, как правило, старые. Точнее, древние. Хозяева отеля отлично ладили с ними. Явно испытывали взаимную симпатию. Туристы, конечно, жалели хозяев: вот куда забросила судьба, а уехать нельзя. Бизнес здесь, привычка здесь. А дети, конечно, уехали. Для хозяев же отеля эти старые женщины – ниточки от другой жизни. Тут-то ниточка в сорок седьмом обрезана. Какие они в сущности теперь хозяева?

Номера были расположены в длинных одноэтажных постройках. Современные номера. Эр-кондишн. Горячая вода. И телефон.

На стенах коттеджей по трафарету выведено: «Ноу типпинг!», что значит «Не оставлять на чай!» А сколько получает слуга в отеле? Сорок рупий? Ну, пятьдесят, то есть ровно столько, чтобы не умереть с голоду, и ровно столько, чтобы не быть сытым. Нет, не надо фарисействовать, надо оставлять. Потому что эти монетки помогут семье продержаться! Ну, это так, между прочим…

Отель был тихий. Тихий. Тихий. И никто громко не разговаривал. И во всем был идеальный порядок. И во всей этой тишине и во всем этом идеальном порядке было что-то от вымирания…

На следующее утро мы выехали из отеля на громоздком ярко-синем «додже» и сразу попали в адский шум базара. Зазывали торговцы, кричали разносчики. Наш водитель без перерыва сигналил. Машина занимала как раз всю ширину улочек. Более неудачного автомобиля для Агры придумать было нельзя. Почему мы не разрушили ни одной лавки и не сбили десяток велорикш, остается тайной. Но то, что, поездив на этой машине несколько дней, можно оглохнуть, это истина. Гудок на машине был поставлен с таким расчетом, чтобы перегудеть шум улиц и рев базара.

Базар – это горы фруктов, горы желтого шафрана, горы тканей. Тысячи маленьких лавочек с громкими названиями. Тысячи продавцов, которые орут. Тысячи покупателей, которые тоже шумят, но почти ничего не покупают. Базар – это повозки, запряженные красавцами буйволами. Рога у буйволов покрашены в зеленый или в розовый цвет, иногда на них надеты золоченые набалдашники, а глаза подведены синей краской. Базар – это парикмахерские, это лавки, виноват, кабинеты врачей. На одном было написано: «Хирург и физиолог». Хирург, он же физиолог, сидел на терраске и читал газету. У его ног на его терраске расположилась деревенская компания, чай пила. А возле ступенек собрал толпу фокусник.

Неподалеку мы увидели другую вывеску: «Зубной врач». У зубного врача был пациент. Он сидел в кресле для пыток на виду у толпы, рот его был раскрыт, в глазах застыл ужас. Обычная картина. Но тут врача окликнул кто-то, может быть приятель. Врач сказал больному: «Не закрывать» – и вступил с приятелем в медленную приятную беседу. А клиент застыл с раскрытым ртом. Наша машина, застряв в одна тысяча триста двадцать второй раз, долго стояла возле «кабинета» врача. Водитель без перерыва сигналил. На его сигналы никто не обращал никакого внимания. Продавец гуавы, маленьких зеленоватых плодов (его товар был у него на голове в тазу), продал нам их с килограмм. (Потом в отеле мы их съели с перцем и солью.) Зубной врач все еще разговаривал с приятелем. Оба смеялись. Я вспомнил, как в детстве доктор Зарецкий говорил мне: «Не закрывать!» – и шел слушать последние известия. В Агре несчастный клиент все сидел с открытым ртом, как я в далеком детстве…

Мы долго пробивались сквозь базар. Еще я запомнил гору медных кувшинов, начищенных до блеска, гору глиняных кувшинов возле лавки с надписью «Отель Агра». И почему-то возле палатки со сладостями точно такая же палатка, и в ней продают… шарикоподшипники. А рядом… фотопленку «Орво» из ГДР…

Мы выбрались на загородное шоссе и, все так же сигналя, поехали по направлению к Фатхпур-Сикри, городу победы, а теперь Мертвому городу, индийскому варианту Помпеи. Правда, Фатхпур-Сикри не пережил извержение вулкана, и в нем никто не погиб. В городе просто не было воды, и люди ушли из него. И вот уже сколько веков стоит он покинутый…

Мы проезжали мимо деревень, удручающе бедных, с земляными домиками, с открытыми дворами, в которых уныло жевали буйволы или белые брахманские быки с длинными рогами. Иногда возле деревень располагались табором лохары. Стук, стук, стук… Лохары – это кузнецы, наследники гордых лохаров, которые из века в век ковали оружие. Больше четырехсот лет назад враги напали на их город Читторгарх, жители его дрались до последнего. А женщины не сдались врагу и сожгли себя заживо. Тогда-то и дали обет лохары не жить под крышей, пока не освободят родной город. В 1955 году Неру во главе праздничного шествия вошел в Читторгарх, символически возвращая его гордым воинам и гордым кузнецам. Неру призвал лохаров к оседлой жизни, но и сегодня больше ста тысяч кузнецов странствуют по Индии.

А вот над маленьким одиноким домиком развевается цветной флаг. Такие флажки встречались нередко, это означало, что в доме жил святой. Позже, в Мадрасе, мне удалось послушать святого…

Где-то уже на подходе к Фатхпур-Сикри глазам нашим представилось мрачное зрелище. Слева от дороги пировала стая огромных черных птиц. «Пожалуйста, стоп!» – закричал я водителю. Тот перестал гудеть, остановился, и я выскочил с фотоаппаратом, услышав при этом: «Какая гадость, грифы!»

Черными сюртуками, голыми старческими шеями, обрамленными пушистыми воротниками, крючками-клювами они напоминали судейских Домье. Им подфартило, грифам, пал верблюд. Отходил, а точнее, отбегал свой верблюжий век, лет тридцать, может, сорок. Теперь у грифов был банкет. Те, которые наелись, сидели в сторонке, вцепившись в землю короткими когтями, подремывали. Какая-то собачонка, наверно, из ближайшей деревни, затесалась в самую середину, суетилась, лаяла, грифы на нее – никакого внимания. Те, которые еще кутили, энергично работали клювами, длинные шеи их надувались и изгибались от удовольствия, даже крыльями взмахивали грифы.

Я подошел совсем близко, нацелил аппарат. Но от отвращения рука дрогнула, и диапозитив (я снимал на диапозитивную, обратимую пленку) вышел бракованным. Какая все-таки дрянь эти грифы! Недаром их презрительно именуют стервятниками. Ну конечно, дрянь. Никого не убивают. Падаль едят.

Я вернулся в машину, и мы поспешили убраться подальше от грифов. Когда же часа через три мы возвращались, птиц уже не было и в помине, на земле лежал скелет верблюда, будто разделанный препаратором из зоологического музея…

Фатхпур-Сикри, город былой славы, был виден издалека. Он поднялся на скалистую возвышенность, и красным крепостным стенам потребовалось пробежать семь миль, чтобы принять город под защиту. У строителей его был превосходный материал – красный песчаник. Его использовали во многих местах, и Фатхпур-Сикри отличало не это, а мужественная простота, величие, совершенство.

Императорские строения сохранились лучше всего остального. Это понятно: их строили основательно, фундаментально, прочно. Как и везде у Моголов – зал для публичных аудиенций с большим каменным двором, где Акбар осуществлял юриспруденцию – кого казнил, кого миловал, кого награждал. Потом еще один каменный двор, и в нем загадочное здание, высокое, узкое, украшенное башенками. Оно смотрелось как двухэтажное, но представляло собой, собственно, один этаж. Внутри оказалась резная колонна, геометрически правильная, как бы каменный стебель, который кверху распускался пышным каменным цветком. Здесь Акбар принимал доверенных лиц и иностранных послов. Отсюда он выходил поиграть в шахматы. Для этого часть двора вымощена плитами двух цветов: черными и белыми. Задолго до Ботвинника и Смыслова Акбар любил играть живыми шахматами. Во все времена приятнее смотреть на юных красавиц, нежели на деревянного или костяного ферзя.

Сохранилась спальня Акбара с каменным ложем, поднятым на двухметровую высоту. Тут и сейчас было прохладно: спальня расположена так, что ее постоянно обвевал ветер – эр-кондишн XVI века. Сохранилось множество зданий с арками из камня, с резными гирляндами над входами, тоже из камня, и самого различного назначения – дворцы, мечети, помещения для жен, помещения для служанок, конюшни для верблюдов, для слонов.

– Леди и джентльмены! – кричал нам гид. – Не расходитесь, господа! Прошу всех леди и всех джентльменов держаться ко мне поближе, чтоб всем было хорошо слышно.

Нас было-то леди в количестве одна и джентльменов – в количестве два. Видимо, гид привык работать с большими группами и привычка сидела в нем глубоко-глубоко.

– Леди и джентльмены! – Голос гида звучал хрипло, как голос из мегафона. – Не теряйте меня из виду! Фатхпур-Сикри построен при Акбаре в 1570–1580 годах и находится в двадцати трех милях от Агры. Сейчас мы посмотрим «Дворец для игры в прятки». Здесь Акбар прятал по постелям драгоценности, а жены их искали. Очень веселая игра, если учесть, что жены были, ну, как бы сказать, легко одеты.

Иногда император со всем гаремом отправлялся кутить в причудливый пятиэтажный дворец. Внизу он держится на восьмидесяти четырех колоннах, уже на следующем этаже их остается пятьдесят шесть, а на самом верху – только четыре тонкие колонны, заботливо упрятанные под купол.

– Леди и джентльмены! – автоматически волновался гид. – Не стойте у самого края, у вас может закружиться голова. Побыстрее, господа, нам еще многое надо посмотреть. Прошу вас. Поторопимся…

В одном из зданий лежали предки наших железобетонных перекрытий, здоровенные каменные плиты. Они и сейчас годились бы для дела. На плитах чистили перышки зеленые попугаи. Потом они с визгом взлетали и мчались, неожиданно похожие в полете на реактивные истребители.

Сохранилось и здание библиотеки, где Акбар собрал когда-то редкостную коллекцию рукописей. Их было несколько десятков тысяч. Суть, конечно, не в количестве, а в том, что, по утверждению некоторых историков, император Акбар не умел ни читать, ни писать. Это не помешало ему, однако, стать великим государем. Он правил чуть ли не пятьдесят лет и сотворил немало: пытался возродить единую Индию, примирить непримиримые религии на основе новой «божественной веры», он женился на раджпутской княжне и тем доказал свои симпатии к гордым индуистским князьям, он женился на итальянке Марии Мазани, чем доказал, что не чужд культуре Адриатики, он женился на дочери турецкого султана, напомнив, что он – мусульманин. У него было несколько сот жен, а наложниц еще больше. Это был жизнерадостный и любознательный человек. Португальские иезуиты писали, что он «интересовался многими вещами и обладал глубокими знаниями не только в области политики, но и в области техники». (И мавзолей Акбара в Сикандре пощадила судьба: он целехонек, в саду у мавзолея сеют пшеницу.) Имя Акбара встречается чуть ли не во всех книгах об Индии и всегда с заслуженными лестными эпитетами.

Годы правления его отмечены подлинным расцветом искусства. Именно при нем жил великий музыкант по имени Тансен. Именно при дворе Акбара работали художники, которые создали школу могольской миниатюры. Такие отличные миниатюры, как, например, «Уставший Акбар», до сих пор репродуцируются многими прославленными издательствами, в том числе нашим издательством «Искусство».

Четырнадцать счастливых лет провел Акбар в Фатхпур-Сикри. На площади возле высоких ворот нас, как и всех, поразила красотой и изяществом мраморная гробница. Очередной шедевр индийских мастеров резьбы по мрамору.

Это гробница Шейха Селима Чишти.

Возле нее было полным-полно туристов. А в центре каменной площади, сидя на корточках, два молодых парня пели пронзительно-грустными голосами песню о принце Салиме. Один подыгрывал себе на барабане, другой старательно раздувал меха фисгармонии. Песня была длинная-длинная, не имела ни начала ни конца, потому что музыканты пели ее с утра до вечера, от первого туриста до последнего и подбирали монетки, на которые надо кормить семью. У одного из них, между прочим, семеро детей… Вот в вольном переложении содержание песни:

– Император Акбар не испытывал недостатка в женах. Всем были хороши жены, любили его, не устраивали сцен, но, словно сговорившись, рожали ему только девочек. А Акбару нужен был сын для продолжения рода Великих Моголов. Как только родится, сразу уже Великий…

Император Акбар выезжал за пределы форта в Агре, где он тогда жил, то поохотиться, то просто так, покататься. Выезжал он верхом на любимом белом слоне. Хобот слона прикрывала золотая ливрея. На толстых ногах позвякивали золотые браслеты. А над головой у императора был золотой шатер. И вот однажды в маленькой деревне Акбар увидел прорицателя Селима Чишти. За доступную плату тот предсказывал людям, что с ними стрясется. Вряд ли Акбар слез с белого слона. Более вероятно, что подозвал прорицателя к себе:

– Скажи мне, когда у меня родится сын?

Прорицатель посмотрел Акбару в глаза, если он их видел. Акбар сидел на слоне, это высоко. А прорицатель был уже не молод.

– Я смотрю тебе в глаза, Великий Император… Значит, так. Сегодня ночью пригласи к себе раджпутскую княжну, и ровно через девять месяцев и один день у тебя родится сын. Я кончил, денег с тебя не беру…

И действительно, в назначенный срок у Акбара родился сын, которого в честь святого Шейха Селима Чишти назвали Салимом. Они очень любили друг друга – Акбар и принц Салим, впоследствии император Джахангир. Только однажды они поссорились из-за уличной танцовщицы, цветка граната Анаркали…

Это опять длинная история. Она уж никак сюда не влезает. Скажу только коротко, что глупая танцовщица предпочла юного принца мудрому старому императору. Чтобы не ревновать и не ссориться с сыном, Акбар ее закопал в землю живой – вот и весь рассказ.

Утверждают, что Акбар построил Фатхпур-Сикри возле той деревни, где жил этот святой. И не случайно его встретил, утверждают другие источники, а нарочно к нему ездил посоветоваться. Но это не имеет существенного значения.

Если гордый и величественный Фатхпур-Сикри посещают туристы, чтобы подумать о былом величии империи Моголов и насладиться строгой красотой города, то к гробнице Селима Чишти приезжают не только туристы. Сюда среди прочих приезжают и женщины, у которых нет детей. Они завязывают шерстяные ниточки на мраморной решетке. И говорят, это помогает независимо от вероисповедания.

Мы долго бродили по Фатхпур-Сикри. Это город, откуда не хочется уезжать. Постояли у старого дерева, склонившегося к самой земле. Его корни ушли под каменную площадку…

Пока не кончилась пленка, я щелкал аппаратом. Компания молодежи играла в карты в беседке, которая словно повисла в воздухе на высоте третьего этажа. Но обувь оставила «при входе»… Прошла мусульманская семья. Он впереди, она с ребенком сзади. Она в чадре. Через плечо транзистор… Продавец воды стоял с ведром и стаканом.