Текст книги "Солнце в декабре"

Автор книги: Эмиль Брагинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Когда-то Акбар ушел из Фатхпур-Сикри потому, что иссякла вода. И неоткуда было ее взять. Но опять же есть другие историки, которые утверждают, что вода тут ни при чем. Просто, когда святой умер и его похоронили, суеверный Акбар ушел из города, чтобы не тревожить сон умершего.

Все, кто уезжает из Фатхпур-Сикри, поворачивают голову и смотрят, смотрят назад до тех пор, пока город не исчезает из виду. Я бы хотел побывать в нем ночью, когда нет туристов. Нет никого. Только мертвый город, в котором жили когда-то тысячи людей. Были счастливы, были несчастливы. Кому как удавалось…

На обратном пути мы снова окунулись в буйный шум базара. И вдруг в самой толчее увидели свадьбу, точнее, приготовление к свадебной процессии. Верхом на гнедом коне, спокойно глядя поверх толпы, восседал жених. На нем была ковбойская широкополая шляпа, черный пиджак, белая рубаха. Он выглядел бы по-европейски, если бы на лбу не был нарисован красный кружок. Жених сидел прямой и неподвижный, стоически перенося тяжесть цветочных гирлянд, добрый десяток которых висел у него на шее. Конь был тоже убран цветами. И толпа мужчин в черном, приятелей жениха, и музыканты в оранжевой форме – все были в цветочных гирляндах.

А вокруг весело гудел базар. Возле самого коня старик в чалме торговал жареными орехами, развешивая их на старинных весах. Возле лавки женщины выбирали материю на сари. Выбирали не торопясь, перебрасывая через плечо красочные полотна. Мальчишки, радуясь удаче, приплясывали вокруг свадебной процессии, неожиданно грянули трубы, но и те не могли перешуметь радостного детского крика. Мальчишки хохотали и что-то пели.

Невесты мы не видели. Ей не полагалось здесь находиться. Ее еще прятали дома.

– Поедем в отель? – спросил гид.

– Нет! – сказал Руководитель делегации. – На английское кладбище.

– Куда? – удивились мы все.

– На христианское кладбище! – повторил Руководитель. Он был начальством, его слова были распоряжением, и гид начал советоваться. Полбазара включилось в дискуссию, где находится это кладбище. Вскоре уже спрашивали: кто умер?..

Наша неуклюжая машина долго плутала по улицам и переулкам, пока не очутилась возле длинного грязно-черного забора. Само кладбище, как и наш отель, содержалось в порядке. Но памятники потеряли первоначальную форму и цвет. Мрамор был в каких-то потеках, из белого стал серым. А песчаник – здесь из него было множество памятников – из красного превратился в черно-коричневый. «Незабвенному мужу от тоскующей Бетси. До скорой встречи».

Надо полагать, они уже встретились наверху (или внизу, смотря откуда глядеть). И там, наверху или внизу, им здорово обидно, что здесь царит запустение – дорожки не присыпаны галькой, на клумбах нет цветов, надписи стерты, родственники не приходят, ящерицы ползают. И не водят сюда туристов. Вот забрело трое чудаков и с ними гид. Гид, обычно такой разговорчивый, и то молчит. А ведь здесь лежат положительные люди. Они неплохо зарабатывали в Агре и переводили кругленькие суммы на текущие счета в Лондоне, Бирмингаме или Глазго. Памятники ставили навечно, а оказалось – нет. Эти трое и гид ходят с унылыми, постными лицами, не побыли и десяти минут, а уже шагают к выходу, точно зря потеряли время.

Нет, не зря. Наш Руководитель подал неплохую идею – посетить это кладбище. И увидеть еще один мертвый город. В отличие от Фатхпур-Сикри он не войдет в историю как достижение творческой мысли…

Поздно вечером мы пошли слоняться по Агре, просто так, без гида и без дела. К вечеру Агра, как Старый Дели, запахла пережаренным растительным маслом. На одной из ближайших к отелю улочек загремел патефон. Пластинки сменяли одна другую, и музыка не смолкала потом до утра. Возле дома дерево под названием «ним» было иллюминировано маленькими разноцветными лампочками. И тут свадьба! Начался сезон свадеб. Здесь, где патефон, дом невесты. Она сейчас сидела за занавеской, ждала жениха. Ей приносили подарки. Если приходила супружеская пара, женщину допускали к невесте вручить подарок, в это время мужчина вкушал угощение. Двое мужчин, по-нашему шаферов, поехали на велорикше за женихом, держа на коленях большие фонари. Фонари были зажжены. Два светящихся круга стали удаляться, потом превратились в точки и наконец исчезли в глубине темной улицы. Жениха привезут только под утро. Привезут на лошади, украшенной цветами. Нам объяснили, что лицо у жениха будет закрыто. Тогда почему днем на базаре лицо у жениха было открыто? Непонятно, но интересно.

Мы двинулись дальше. Нас сопровождал эскорт велорикш. Переводчица разговаривала с ними так:

– Большое спасибо за внимание. Извините, нам не нужно.

Тогда они отъезжали. На одном перекрестке компания велорикш играла в карты. На столбе было написано: «Велорикши. Сервис круглосуточно». Велорикши живут максимум тридцать три года. От непосильного труда начинается эмфизема легких, потом туберкулез.

Торговали сладостями. Торговали орехами. Торговали бананами. Апельсинами. Мандаринами. Сладкими лимонами. Возле какого-то оффиса, похожего на мастерскую, на коврике перед дверью спала собака. Не уличная собака, хозяйская. Спит на коврике. На вывеске были имена, потом написано «и компани», потом «лимитед».

Мы купили орешков. Очень вкусные орешки. Мы долго гуляли. И лавочки с фонарями нам нравились. И горожане, которые, как это часто бывает на юге, почему-то не спали ночью, а ели сладости и пили чай, тоже нам нравились. И даже запах казался нам симпатичным. Мы вглядывались в темноту, и нам виделись очертания Тадж-Махала и Фатхпур-Сикри, города Победы, который практически невозможно увидеть из Агры. Не хотелось возвращаться в отель. Навстречу нам попался мальчишка лет восьми, он по-хозяйски шел посередине улицы и распевал во все мальчишечье горло:

– Пусть ветер коснется губ твоих…

Пользуйтесь услугами «Индиэн Эрлайнс»!

В наш век от авиации некуда податься. Нет человека в Советском Союзе, который не видел бы рекламы «Пользуйтесь услугами Аэрофлота!». У нас она особенно необходима, потому что другой авиакомпании нет, а летать надо.

В Индии внутренние рейсы обеспечивает компания «Индиэн эрлайнс» – индийские воздушные линии. Когда мы вернулись из Агры, выяснилось, что нам надо срочно лететь в Мадрас, в столицу тамилов. Это прекрасно, но как же Калькутта? Как же знаменитый театр Утпал Датта? Мы еще в Москве хотели посмотреть «Шторм на море» о восстании бомбейских моряков или другую прогрессивную пьесу – «Раскаленные угли».

О поездке в Калькутту не может быть и речи. Там беспорядки, говорили нам хозяева, там стреляют на улицах, а мы вовсе не хотим, чтобы по ошибке попали в вас. Да, вы должны были сначала лететь в Калькутту, а потом в Мадрас. Теперь вы прямиком отправляетесь в Мадрас.

Волнения в Калькутте были связаны вот с чем. После того как правящая партия Индийский национальный конгресс потерпела здесь поражение на выборах, к власти в штате Западная Бенгалия пришла коалиция левого фронта. Коалиция возникла не по единству политических взглядов, это было формальное объединение противников Национального конгресса. Вскоре коалиция практически распалась. Надо было назначить новые выборы, но вместо этого центральное правительство назначило главного министра штата, что было прямым нарушением демократии. В Калькутте вспыхнули волнения.

Одна из главных трудностей, с которой сталкивается и центральное правительство и правительства отдельных штатов, связана с проблемой общегосударственного языка, отсутствие такового сильно тормозит экономическое и культурное развитие страны. Центральное правительство стремится заменить английский язык языком хинди. Его понимают, главным образом на Севере, более 150 миллионов человек.

Вообще же в Индии четырнадцать языков получили по конституции статус официального языка штатов (всего в стране 232 языка и диалекта – это по статистике). В Мадрасе, например, говорят на тамили, в южном штате Керала – на малаялам, в Бомбее – на маратхи и гуджарати. Житель Мадраса равно не понимает делийца с его хинди и уроженца Калькутты, для которого родной язык – бенгали. К тому же у каждого языка своя письменность. Крупные торговые фирмы имеют по 14 пишущих машинок с различными шрифтами (13 основных языков плюс английский).

О роли хинди как языка межнационального общения записано в конституции. Однако в штатах, где не говорят на хинди, эта идея зачастую встречает сопротивление.

В поисках выхода правительство предложило, чтобы каждый индиец изучал родной язык, хинди и английский. Но это предложение не удовлетворяет сторонников хинди. Кроме того, в Дели, в Агре, в других городах не раз вспыхивали волнения, вызванные употреблением английского языка.

В Калькутте мы так и не побывали. Наш Руководитель утешал себя тем, что увидит театры Мадраса, а позже – Бомбея. Он еще не оставил мысли ознакомиться с театральной жизнью вплотную.

Мы приехали на аэродром рано утром, за полчаса до вылета. Первое, что мы услышали, было объявление по радио:

– Вылет задерживается!

Диктор выдержала паузу и внесла поправку:

– Вылет задерживается ненадолго!

Мы знали, что такое ненадолго в гражданской авиации, и расположились поудобнее на мягких диванах.

Через некоторое время выяснилось, что вылет откладывается, так как нам не на чем лететь. Самолета нет. Он еще не прибыл из Бомбея и прибудет с минуты на минуту. А затем без задержки махнет в Мадрас. Самолеты все время летают по треугольнику Дели – Мадрас – Бомбей – Дели и наоборот: Дели – Бомбей – Мадрас – Дели…

Мы спокойно сидели часа полтора. Потом принялись осматривать аэродром. В нем обнаружилось несметное количество обслуживающего персонала. Явно сказывалась тенденция занять как можно больше народу. И поэтому многие работали, ничего не делая. У справочного бюро толпилось порядочно пассажиров, которые, как мне казалось, ничего не могли узнать толком. Я тоже протиснулся и спросил, что с нашим самолетом. Мне ответили «спасибо» и «вы скоро улетите». Рядом со справочным бюро находилось бюро страхования имущества и жизни. Это как-то настраивало перед полетом.

Мы изучили в книжном киоске названия пятидесяти пяти романов Агаты Кристи, которые продавались там в дешевых изданиях. Осмотрели сувениры в сувенирном киоске. Про наш самолет ничего не было слышно. Улетел самолет в Калькутту, куда нас не взяли. Значит, погода летная.

Мы приехали на аэродром рано утром. В двенадцать тридцать нас пригласили к ленчу. Мы уселись за длинным столом вместе с другими жаждущими подняться к облакам и недурно поели. Предварительно официанты осведомились у каждого, кто вегетарианец, а кто – нет. Мы были – нет… После этого объявили посадку на Бомбей. Выяснилось, что мы не расслышали и съели чужой ленч. Потому что отлетавших в Мадрас позвали в другой зал и… там снова стали кормить тем же ленчем. Ленч из трех блюд был тот же, и официанты те же. Официант посматривал на нас, ничем не выдавая внутренних чувств. Но я знал, что он видит в нас людей, которые готовы есть в любом количестве, лишь бы за счет индийских авиакомпаний. Однако он просчитался: вторая еда в нас не влезла. Мы сидели за столом и изучали большую картину, которая занимала напротив целый простенок. На ней изображалась лирическая сцена из жизни Великих Моголов. Было полным-полно красавиц, а сам император выглядывал из окна. Но самое интересное в этой картине были две обрамлявшие ее кулисы. Слева на большой вертикали по высоте, равной картине, было написано «Леди», справа – «Джентльмены».

Это вообще был замечательный зал. В нем находилась огромная карта мира, призывающая летать самолетами компании «Эр-Франс». На этой карте не было названий городов, их заменяли рисунки. Поглядев на карту, можно было понять, что в нашей стране в Москве есть Кремль и церкви, в Ленинграде – Медный всадник, на севере ездят на оленях и т. д. Рядом с картой располагался еще один киоск сувениров с сенсационной надписью «Андетейкер». Что хотели этим сказать, вообще понятно. Надпись была над киоском, сверху. Те, кто ее писал, знали, что «анде» значит «внизу», а глагол «ту тейк» – «брать». Вот они и написали – берите, мол, внизу, т. е. покупайте. Но понимающие по-английски шарахались от киоска в сторону, и их перед вылетом бил озноб. Дело в том, что «андетейкер» значит по-английски «гробовщик». Одним словом, похоронное бюро. Это было похлеще, чем бюро страхования в главном вестибюле.

После повторного ленча по радио объявили, что наш самолет почему-то вместо Дели оказался в Лакхнау. Зачем он там оказался, нам не объяснили.

Лакхнау – это на юго-восток от Дели, приблизительно раза в два дальше, чем Агра. То ли летчикам захотелось посмотреть знаменитые розовые сады Лакхнау, то ли они давно не были в его знаменитом Государственном музее. А может быть, у них росли дочери, и они решили присоединить свои голоса к голосам участниц женской конференции, которая там проходила и на которой женщины Индии выражали протест против традиции давать за невестой большое приданое. Кстати, один из руководителей профсоюза почтово-телеграфных служащих в Дели рассказывал нам, как ему трудно собрать деньги – тысяч десять надо сколотить, – чтобы дочь могла выйти замуж…

А может быть, летчики совершили в Лакхнау вынужденную посадку, может быть, вообще самолет разбился, и нам не хотят сообщить об этом. Разные мысли приходят в голову на аэродроме, когда рядом лавка гробовщика!

Наконец в половине четвертого нам объявили, что мы вправе покинуть аэродром. Мы свободны до восьми вечера. До свидания. Спасибо. Пользуйтесь услугами «Индиэн эрлайнс»…

И все-таки мы улетели в Мадрас около одиннадцати часов вечера. Улетели на прекрасном французском самолете «Каравелла», который много лет трудится на индийских линиях. В этой машине тихо-тихо: двигатели укреплены сзади, летит она плавно и, как говорят, всегда долетает до нужного пункта или до какого-нибудь Лакхнау, но, главное, долетает.

…Под нами сверкнул огнями ночной Дели. Сверху казалось, что город прекрасно освещен. На самом деле это не так. Стюардессы в синих сари, высокие, эффектные, подобно всем стюардессам мира, раздали конфеты, а потом стали разносить газеты. Они бесшумно двигались по кабине. Сари, как и положено, открывало на пояснице бронзовую полоску спины.

Я робко взял газету: боюсь печатных изданий, которые предлагаются на большой высоте. Я развернул газету… вот: «Авария трех самолетов». Мне захотелось скомкать газету, вместо этого я, разумеется, лихорадочно прочел заметку. В ней сообщалось, что в Калькутте на аэродроме тягач, который тащил на поводке самолет, врезался в два других. Ах, на земле… Я облегченно вздохнул. А мы – в воздухе. Здесь спокойнее, здесь нет тягачей.

Другая газета. Что в ней? Ага. В самолете, который летел из Мадраса на Цейлон, в воздухе открылась дверь. Самолет благополучно вернулся в аэропорт. Пассажиры не успели замерзнуть… Что у нас с дверью?

Не вижу, дверь от меня далеко.

Я вспомнил, как несколько лет назад летел самолетом бразильской компании «Васп». В воздухе мне предложили журнал с цветным фоторепортажем о гибели самолета фирмы «Вариг». Особенно впечатляла кукла – она целехонькая валялась среди обломков. Совершенно естественно, что следующий рейс я совершал на самолете компании «Вариг». Я немедленно попросил стюардессу дать мне журнал с репортажем о гибели самолета фирмы «Васп».

Стюардесса покраснела:

– В нашей компании это был единичный случай, а вот у фирмы «Васп» машины бьются регулярно.

Знакомый корреспондент, провожавший нас на аэродроме в Дели, не нашел ничего лучшего, как рассказать перед самым вылетом такую веселую историю. Она произошла в Индии. Однажды самолет, на котором летел корреспондент, сильно встряхнуло и он предпринял отчаянную попытку камнем свалиться вниз. В это время летчик находился в салоне и беседовал с пассажирами. Это любимое времяпрепровождение индийских летчиков – ставить машину на автопилот и покуривать в салоне, проверяя нервную систему пассажиров, которым, представьте, не нравится кататься на аэроплане без летчика. Так вот, перепуганный летчик успел добраться до штурвала, сумел выровнять машину и с грехом пополам посадить на ближайшем аэродроме. Оказалось, в машину угодил орел!

Все эти истории и еще масса других хорошо вспоминаются в воздухе. До Мадраса 2400 километров. Мы летели два часа двадцать минут. За это время я вспомнил еще, как лет пять назад в проходе между сиденьями появилась сияющая стюардесса и весело объявила:

– А мы идем на вынужденную посадку. Мы попали в тучку.

Мы глянули в окна и увидели безоблачную синь.

Началась паника.

Через десять минут та же стюардесса объявила:

– Тучка рассеялась. Мы не будем делать вынужденную посадку. Спасибо за внимание!

Приятно, например, лететь через океан. Особенно приятно, когда хорошенькая тоненькая стюардесса учит пассажиров надевать спасательный пояс (это на тот крайний случай, если самолет вздумает свалиться в воду) и еще объясняет, как пользоваться свистком. Когда будешь болтаться в океане на спасательном поясе, надо свистеть, привлекая внимание.

Но чье?..

В Мадрас мы долетели без приключений. И в этом рейсе и во всех последующих с нами ничего не приключилось, хотя мы летали потом не только на «Каравелле», но и на машине марки «Фоккефрендшип». По виду она такова, что от нее лучше держаться на почтительном расстоянии.

Мы приземлились в Мадрасе в час ночи. Встречающие нас мучались на аэродроме с самого утра. Им все время обещали, что мы прилетим ну буквально через несколько минут. Приготовленные для торжественной встречи гирлянды из нежно-розовых и бледно-фиолетовых роз держали в воде, чтобы цветы не завяли.

Тяжелые мокрые гирлянды надели на нас. От усталости, от пьянящего аромата роз кружилась голова, а по спине текла вода. От земли поднималось тепло. В час ночи термометр показывал плюс двадцать пять градусов по Цельсию. Это пятого декабря, в день нашей Конституции.

Мы были на 13-й параллели, на восточном побережье Индии, на берегу Индийского океана.

Пользуйтесь услугами «Индиэн эрлайнс»!

На берегу океана

Когда находишься в Мадрасе, не верится, что это город с трехмиллионным населением, четвертый по числу жителей город Индии после Бомбея, Калькутты и Дели. Впечатление такое, будто много маленьких городов переходят один в другой и вместе образуют Мадрас. Это впечатление складывается оттого, что он не делится на центр и на окраины в обычном представлении. Мадрас, столица тропического тамильского края, на много миль распластался по берегу океана. Океан узкими лагунами врезается в город. По краю лагун растут высокие элегантные пальмы. Сравнительно с ними раскидистые баньяны кажутся пришельцами из далеких, давно минувших эпох. Под пышной листвой скрываются мускулистые воздушные корни, уже сверху врастающие в землю. А вначале птицы заносят семена баньяна на какое-нибудь дерево. Баньян прорастает на чужих ветвях, губит приемного отца и собственными корнями прикрепляется к почве. В южной части города растет дерево, в тени которого может укрыться от солнца пятьсот человек! Забавно, что эти причудливые гиганты, когда-то они считались священными и высаживались у храмов, – дальние родственники фикусов, тех самых фикусов, которые наши бабушки выращивают в глиняных горшках.

Индийский океан отстоит от Сауф-Бич-Роуд, широкой современной магистрали, метров на двести – двести пятьдесят. Эти метры заняты песком, желтым и чистым.

В первый раз мы были на Сауф-Бич-Роуд днем. Океан неторопливо подкатывался к желтому пляжу. Точно такой пляж тянулся отсюда до мыса Коморин, самой южной точки на карте Индии. Было тепло, но никто не купался. Опасно. Акулы. Однако в месте, специально выгороженном для купания, тоже никого не было. И открытый бассейн на берегу пустовал, хотя здесь, разумеется, не могло оказаться акул. «Холодно, – объяснил нам господин Минакшисундарам, сотрудник Академии музыки, драмы и танца, поэт и актер. Всю неделю он сопровождал нас по Мадрасу. – В такую холодную погоду у нас никто не купается. Всего тридцать один градус…»

Минакшисундарам (что по-русски значит «быстроглазый красавец») происходит из брахманского рода. Он высок, медлителен и грациозен в движениях, а лицом похож на льва из древнего храма. У него длинные пальцы пианиста. Он скромен и не говорит о себе, как положено воспитанному человеку, и только однажды прочел нам свои прелестные, полные иронии стихи. В них рассказывалось о том, что жизнь человека связана с тремя папками: синей, желтой и красной. Красная для срочных бумаг, желтая для докладов по начальству, а синяя для документов, которые вполне могут обождать. Пока человек работает, он все время что-нибудь подшивает в папки и убежден, что это важно. А когда уходит на пенсию, папки закрываются и тоже уходят на пенсию. Их сдают в архив, и никто в них не заглядывает. Человек же, оставшись без них, медленно умирает…

У Минакшисундарама двое детей. «Свадьба, – с гордостью рассказывал он, – была в день полета Гагарина». Жена его по профессии инженер-химик. Но работу по специальности она найти не смогла и устроилась оператором на телефонную станцию. Уже перед моим отъездом Минакшисундарам привел к нам дочерей. Младшая все время порывалась смеяться, и старшая зажимала ей рот рукой, приказывая вести себя как следует. У старшей в ухе висела сережка. Ей исполнилось шесть лет. Она чувствовала себя взрослой, ведь сестренке было всего четыре года…

На Сауф-Бич-Роуд дома возведены только с одной стороны, так что из окон открывается вид на океан. На Сауф-Бич-Роуд мы посмотрели два монумента. Оба принадлежали великолепному индийскому мастеру Д. Р. Чоудхри. Первый – «Гимн труду» передавал неимоверное напряжение людей, поднимавших бревна. Напряжение достигало предела. И вместе с тем была в этом мужественная красота. Вторая скульптура изображала Ганди. Ганди, казалось, не стоял на памятнике, а шел, без устали шагал по земле в поисках правды.

На Сауф-Бич-Роуд можно увидеть не только скульптуры работы Чоудхри. Здесь сохранились и памятники английским королям и королевам. На Юге их не трогают, потому что, как нам объяснили, памятники – тоже история, пусть трагическая. Это было, и об этом надо помнить.

В конце магистрали расположен форт Сен-Джордж. Низкие массивные стены британской крепости некрасивы и никакой архитектурной ценности не представляют. Пират Френсис Дрейк открыл в этом месте когда-то торговую базу Ост-Индской компании. Возле нее в 1653 году и был построен форт, по сути дела один из главных опорных пунктов, откуда англичане начали завоевание Индии.

Больше чем в трех милях от форта, на другом конце магистрали, португальцы построили католический собор св. Фомы. С годами стены его кое-где почернели, будто обуглились. От этого собор стал как бы двухцветным и приобрел очарование.

Неподалеку от собора св. Фомы находится Академия музыкй, танца и драмы. Мы часто ездили туда к писателю и режиссеру С. Д. Сундараму. По стенам рабочих комнат были развешаны изображения богов, портреты классиков тамильской литературы и… портрет К. С. Станиславского.

Как-то, прогуливаясь у входа в Академию, я увидел, что наша машина собирается отъезжать, и поспешил вдогонку. Рядом с шофером сидел служитель и держал на коленях большой белый термос – отправлялись за кофе: надо было кого-то угощать. Я напросился с ними. Мы доехали до собора св. Фомы, повернули в сторону и попали в другой мир, в район Майлапор.

На мой вкус, это самый интересный район Мадраса. И, кстати, чуть ли не самый древний. Он существовал сам по себе как город Майлапор, когда Мадраса не было и в помине.

Мы покатили по прелестным узким улицам. Шофер притормозил возле школы. Была перемена, и во дворе играло множество девочек в школьной форме – бледно-розовых сари. Брызнул дождь, и ученицы с визгом кинулись в разные стороны. Феерическая картина – серое небо, серые стены школы и сотни нежно-розовых сари…

Навстречу нам попался велорикша. Шофер вывернул руль, и мы потеснились, давая тому возможность проехать. В его коляске восседала красавица – мадрасский вариант «Неизвестной» Крамского. Она сидела прямая и гордая, вздернув круглый подбородок. В ноздре блестела маленькая золотая сережка. Красавица была завернута в желтую ткань с голубыми разводами по краям. Она смотрела прямо на нас и, как положено красавице, не видела нас, не удостаивала вниманием. Вслед за велорикшей просеменил обыкновенный рикша (в Мадрасе они еще сохранились). Он вез старуху, которая держала на коленях клетку с попугаем…

Справа остался старый-престарый храм, пирамидой уходивший ввысь. Дождь весело стучал по маленькому искусственному озерцу возле входа в храм.

Потом мы буквально втиснулись в узкое пространство между лавками, в которых висели шелка всех расцветок, всех, какие только можно выдумать, миновали фруктовый рынок и подкатили к крохотному индийскому ресторанчику, известному тем, что в нем подают прекрасный кофе. Но сегодня кофе не оказалось, не знаю почему. Мы опять принялись плутать по узким улочкам, стараясь найти дорогу между лавками и лежащими в лужах буйволами. На рога их были насажены блестящие украшения, иногда похожие на шишечки с никелированных кроватей, а иногда на наконечники для стрел. Сами буйволы своими лоснящимися лиловатыми телами издалека напоминали бегемотов. Они не сторонились машин, но, когда те проезжали близко, жмурили ласковые глаза.

В индийском отеле мы наконец добыли кофе нужного качества, наполнили термос и поехали обратно. Вся процедура доставки кофе заняла не более часа, и благодаря ей я побывал в районе Майлапор. По возвращении выяснилось, что я ездил за кофе, чтобы угощать… самого себя. Служитель достал чашки, которые хранились в книжном шкафу. Нет, я не зря ездил: кофе был замечательный. И, если понадобится, я с удовольствием поеду за ним хоть сейчас от станции метро «Аэропорт», где живу.

Наверно, почтовый адрес мадрасских рыбаков тоже Сауф-Бич-Роуд. Бамбуковые шалаши их, крытые соломой, лепятся на прибрежном песке между океаном и асфальтовой магистралью. Отсюда на катамаранах (два бревна внизу и два бревна сверху, связанные веревкой) с парусом из обрывка грубой ткани и с расщепленными бамбуковыми палками для гребли отправляются они за уловом. Зарабатывают рыбаки всего-навсего тридцать, ну, сорок рупий в месяц. А если рыба ловится скверно, то и того меньше. Уходят они в море на несколько часов, на день, на два дня, а иногда на несколько дней. Бывает, и не возвращаются. Сколько раз проезжали мы мимо хижин, столько раз видели – женщины смотрят в море…

Нищие рыбачьи хижины и такие же убогие лачуги мусорщиков из касты неприкасаемых резко контрастировали с чистым современным Мадрасом, особенно современным в часы пик, когда город наполнялся автомобилями.

Ездят в Мадрасе по принципу как придется. Главное – развить побольше скорость. Потому что все предопределено, и коль скоро тебе суждено разбиться на машине, то разобьешься, даже если будешь сидеть дома. Вот и гонят так, что дух захватывает.

В центре города специальное табло постоянно напоминает о грозящей опасности. За время нашего пребывания в Мадрасе цифра погибших поднялась со 131 до 137. Газеты сообщали, что в прошлом году на то же число было сто погибших.

Мы предприняли попытку увеличить цифру 137 до 143: нас было шестеро в машине. Водитель пошел на обгон автобуса, который сам шел на обгон. Это на языке нашей милиции называется «идти на обгон третьим рядом». Но – еще одна деталь – нам навстречу, тоже совершая обгон, шел второй автобус. Как мы остались живы, неведомо…

При нас в 75 наиболее опасных местах развешивали знаки «остановись и езжай», по-нашему – «пересечение с главной дорогой». Водитель, подъезжая к перекрестку, обычно нерегулируемому, обязан остановиться, оглядеться и только потом ехать. Штраф за нарушение увеличили в Мадрасе до 50 рупий. Иногда это пятьдесят процентов месячной зарплаты водителя!

А на регулируемых перекрестках в поте лица трудились местные «орудовцы». Останавливали движение, выбрасывая руку, в которой был зажат кружок с надписью «Стоп». «Орудовцы» были в шортах. От тропического солнца голову защищал шлем. (Полицейские тоже в шортах, но на головах у них не шлемы, а тюрбаны, серые в красную полоску.)

После того как развеска знаков была закончена, в первый же день под одним из них сбили зазевавшегося пешехода.

Знакомый мадрасец, дети которого ездят в школу, говорил мне, что он в состоянии давать им деньги на такси, но не делает этого, так как боится за их жизнь. Автобусы в том направлении не ходят, и потому он нанимает велорикшу, который отвозит детей в школу и привозит обратно. Велорикша – наиболее безопасный вид транспорта.

Однажды мы стали свидетелями такой картины. Посреди дороги стояли два осла и вели дружеский разговор. Полицейский пытался усовестить животных: ударить и отогнать их он не смел. Мы возвращались по той же дороге часа через три. И попали в затор. Причиной затора были… те же ослы. Они стояли на прежнем месте. Число полицейских, уговаривающих животных, удвоилось. Теперь на каждого несговорчивого осла приходилось по полисмену, но это мало помогало…

Обычно к ленчу мы возвращались в отель. Я надевал пиджак и шел в ресторан. Я надевал пиджак не потому, что так принято. Просто в ресторане было холодно. Установка для кондиционирования воздуха работала с такой силой, что на улице было тридцать-тридцать один, а в помещении… всего лишь плюс четырнадцать! В моей жизни это был первый случай, когда я, выходя на улицу, раздевался, а входя в помещение, наоборот – поспешно надевал пиджак или джемпер…

Вечером мы снова поехали на берег океана. Светились огнями рекламы кинотеатров. Деревья возле собора были иллюминированы, и светящиеся цифры сообщали, сколько дней осталось до рождества. На Сауф-Бич-Роуд было темно. Здесь нет ни магазинов, ни кинотеатров. Мы подъехали к памятнику Ганди. Шофер развернул машину и поставил ее так, чтобы свет фар выхватывал из темноты бронзовую фигуру. Теперь Ганди шагал в луче. И ничто не могло остановить его…

Потом мы вышли из машины и по мягкому песку направились к океану. Идти было тяжело, песок мгновенно набился в туфли, но мы не останавливались. Океан притягивал нас. По мере приближения к нему мощный гул все усиливался. Мы медленно подошли к самой кромке песка, о которую ударялся прибой, и сели.

Глаза привыкли к темноте, и при слабом свете луны мы стали различать волны с надетыми на них белыми кружевами. По небу проплывали облака, и казалось, что это тоже волны. Мы обернулись. Сзади была кромешная тьма. Иногда мелькали желтые или красные огоньки, проезжала вдали машина, и снова все становилось черно. Мы были один на один с океаном. Он миловал нас. Он подкатывал волны к нашим ногам, говорил что-то и откатывался назад. Потом волна хлестнула нас по ногам, брызги полетели в лицо и опять стало спокойно…