Текст книги "Обычная история Гиганта, всех нас и меня (СИ)"

Автор книги: Эман Фридман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Толстяк нащупал ручку, поставил свой крючок и тут же эту ручку выронил. Илья заботливо вложил ему в руку паркер:

– Еще вот тут два раза.

Он повторил свою подпись чисто интуитивно, даже съехав от нужного места.

– Спасибо. Мы можем идти?

Толстяк ничего не ответил, продолжая сидеть в опустившемся кресле. Возможно, свирепый взгляд Гиганта напомнил ему о былых девяностых или просто о том, что великаны могут быть людоедами. Мы с тетушкой пожали ему руки и вышли из кабинета. Илья догнал нас после.

Валентина выбежала из здания, что-то громко крича от радости. Последнее, что я разобрал: «Надо отметить».

Гигант остановился у ее машины, открывая мне дверь:

– Я вам пригодился?

– Да, конечно. – У меня тряслись руки и ноги. Сам не помню, как упал в машину. – Надо отметить, – на автомате повторил я, пытаясь прийти в сознательный разум.

Илья сел сзади:

– Можно мне домой?

– Нельзя! – Тетушка ударила по газам. – Срочно в ресторан, отмечать. А потом я отвезу тебя куда угодно, омбал, нагружу маслом, молоком, творо...

– Тетя! – я попытался ее остановить. В моей голове вертелись те цифры, которые мы могли бы получить при наличии Ильи. Теперь передо мной представал огромный мир, в котором все двери вышепоставленных лиц были отрыты. Никаких взяток, только Илья.

– Ты что-то сказал, Водим?

– Да-а-а. Поздравляю, Илья, теперь ты будешь моим помощником.

—Замом? – спросила тетя.

– Зам у меня есть. – Я прочистил горло. – А ты будешь не простым замом, а замом по особо важным вопросам. Так что завтра включаю тебя в штат, купи себе дорогой костюм, будешь ездить вместо меня к таким людям и собирать подписи.

– Я не знаю, где можно купить костюм.

– Только чтобы подороже, денег я тебе... – я замер. – Как – не знаешь? Ну, пусть сошьют на заказ.

– Маме позвоню, у тети Любы закажет. – Он на полном серьезе достал телефон, чтобы набрать матери.

Я представил, как маленькая пожилая женщина прыгает вокруг него, снимает мерки и в итоге выдает такой же костюм, как на нем.

В силу того, что никогда не приходилось покупать шмот кому-то, кроме себя, мне было неизвестно, где у нас можно приобрести одежду на такого большого человека.

– Тетушка, разворачивайтесь, мы едем к моему портному. Ресторан подождет.

Это был его и мой триумф. Сидя в прихожей, ожидая, когда опытный человек снимет с него мерки, я бегло подсчитывал на калькуляторе телефона всю прибыль.

Илья оказался впервые в таком месте. Он долго смотрелся в блестящий мраморный пол, трогал стены с лепниной, всматривался в невысокого седого мужчину с метром и булавками в руке.

Он не знал, чем отличается одна ткань от другой. Кроме цвета, разумеется. И когда все мелочи вплоть до рубашки и формы запонок были выбраны, мы с тётей сидели тут, в зале ожиданий, попивая кофе из автомата.

– Держись за него. – Она села поудобнее в широком кресле.

– Что?

– Держись. Просто держись.

– Я знаю, он будет очень полезен компании.

Она посмотрела на меня, отпивая свой кофе:

– Он хочет быть полезен тебе. Если не всему миру.

– В смысле? Он просто выполняет свою работу. И будет делать и дальше это хорошо.

Моя тетушка могла то, что не могли другие – прочесть человека за день общения с ним:

– Дело не в деньгах, прибыли и в чем-то еще. Его не интересует то, что интересует тебя. Вы с ним разные и в то же время безумно похожи.

Я рассмеялся:

– И чем же?

– Сколько настоящих друзей у тебя было в жизни?

Я попытался вспомнить всех своих одноклассников, одногруппников и сестру. Но она покачала головой и сказала, что нужно назвать хоть одного человека, не являющегося моим родственником, с которым я общался не для получения выгоды или боязни остаться в одиночестве. Человека, с которым был бы просто собой.

– И кто же я? – Мне стало интересно. Раз она видит всех и вся, может, наконец, услышу о том, кто и я такой.

– Ох. – Она поставила на столик кофе рядом с моим. – Два высших образования, фирма, мешок денег, важная персона, дорогая машина, внимание женщин и сбывшиеся мечты. Ты как твой отец, Вадим.

Ее шуточный говор перестал был шуточным. Мое имя она назвала правильно лишь однажды в жизни, когда сообщила о смерти родителей.

– Он имел всё, о чем может мечтать человек. Кроме того, что у человека должно быть.

– И что же у него должно быть?

– Счастье, Вадим, счастье.

Мы помолчали.

– Твой отец чувствовал, что что-то произойдет очень скоро. Он попросил дать тебе денег, чтобы у тебя было все и ты не заботился ни о чем, кроме своего счастья. Семья и хороший друг – вот что не было в его жизни и что должно было быть у тебя.

– Пустые разговоры, – я рассмеялся, поднимаясь и делая большой круг. – Я не такой, каким ты меня описала. Я не хотел таким быть, раз уж на то пошло. Все эти «друзья», «девушки» видели то, что хотели видеть во мне. И я соответствовал им. Они меня таким сделали, слышишь? Все люди такие: видят то, что хотят. И попробуй упади в их глазах, как тут же окажешься изгоем!

– Илья не такой.

– Не такой! – я взорвался, хлопнув в ладоши перед ней. – Ты права, он не такой. Он не понимает чем вот это, – я схватил край пиджака, – отличается от того, в чем он пришел. Он не перестанет говорить со мной, если я вдруг обеднею. Ему ничего не нужно, он огромная глыба, – я развел руками в воздухе, – которая плавает в своем крохотном мирке. И ему жить в подобном дерьме достаточно. Знаешь, почему? – Тетушка смотрела сквозь меня. И мне это не нравилось, но я не мог остановиться. – Потому что Илья – дурак. Во всех смыслах этого слова. У него мозгов не хватит на что-то большее. Если мы с тобой паримся обо всем, то ему это все в голове никак не поместить.

Я хмыкнул. Тетушка холодно отозвалась:

– Дурак – это ты.

Так я наконец обернулся. Гигант стоял за моей спиной. На кончике языка вертелся вопрос из серии «как много ты слышал?» Но по его кирпичному лицу было понятно, что основная суть до него дошла.

– Ты все? – я попытался сделать вид, что ничего не было. Мое тело начали покалывать маленькие холодные иголочки. Они добрались до самого моего сердца и вонзились туда.

Это был стыд.

– Я потом верну деньги. – Он не устроил истерику, не сказал, что обиделся, просто опустил глаза и протянул мне чек об оплате костюма. – Или вычтите из моей зарплаты. Мама звонила, у нее опять голова сильно болит. Можно я домой поеду?

– Это подарок, забудь, – слова глотались сами по себе. Подобное было ничтожным в качестве извинения. И мы все это понимали. – Пошли, мы тебя отвезем. Врача вызвать маме?

– Нет, я все сам. До завтра, спасибо за подарок.

Он вложил мне в руку чек. Наши пальцы соприкоснулись. У меня были мертвенно-холодные, а у него – огненно-горячие. Меня колотило.

– Илья! – я схватил его за рукав, останавливая. – Ты не так понял. Извини... – потерев переносицу, я попытался подобрать слова: – Ты не дурак, честно. Это... Это зависит от того, с чьих глаз посмотреть, понимаешь?

– Какая мне разница, с чьих глаз будут смотреть на меня? Главное, что вы с моих будете маленьким, а я с ваших – дураком.

Тетушка встала, раскрывая зонт. Снова начался дождь.

*Parker – бренд пишущих инструментов. В данном случае – ручка.

-3-

Он послушно приходит в девять и в пять, с тем же настроем уезжает домой. Здоровается со всеми коллегами, которые теперь, к слову, ненавидят его еще больше. Он заглядывает ко мне в кабинет, приветствует или прощается. Я пытаюсь с ним заговорить, но он отвечает настолько коротко, что после второго вопроса третий не лезет.

В четверг он уезжает пораньше домой, а в пятницу не приезжает вовсе.

– Заметил, что с ним случилось? – Один из начальников кладет мне руку на плечо, затягивается крепким чаем и мечтательно вздыхает: – Это все деньги. Они всегда портят людей.

Быстро скидываю его руку с себя, напоминая, что теперь они получат прибавку к зарплате благодаря Илье.

– Просто мы профессионалы и никуда не сбегаем в отличие от зеленых. – Секретарь постукивает ручкой по столу. – А еще он на нас смотрит так странно... Я даже на работу боюсь приходить. Вадим Александрович, что вы с ним нянчитесь?

У меня не получается с первого раза отыскать его номер. Упершись рукой в стену, я снова пролистываю контакты на «и».

– Согласитесь, девочки, маньяк какой-то. Кто знает, что у него на уме. Вдруг он там такое про нас думает.

И девочки соглашаются.

С четвертого раза мне удается попасть на него. Но он не сразу берет трубку, как это происходило раньше.

– Алло?

– Ты где есть? Куда пропал? – Закрываюсь в кабинете, чтобы наш разговор никто не подслушал.

– Я дома.

В нем и с ним что-то не так. Интонация другая, кажется, что он... Плачет?

– Ты чего сопишь? На меня дуешься?

Но он не отвечает. Я понимаю, что не попал.

– Тогда чего ведешь себя так, как-будто кто-то умирает.

– Да.

– Кто?!

Часть третья

Мама

Я знакомлюсь с ней в первом классе. Это происходит случайно, когда нас сажают за одну парту. За этой самой партой мы просидим еще девять лет, прежде чем она влюбится и переедет жить к своему парню.

Я ожидал всего, но...

– Возьми.

Мы встали у палаты. Врачи бегали мимо нас, размахивая руками, повторяя как заведенные, что сейчас к ней нельзя. Гигант на мгновение заглянул в дверную щелочку, но крохотная медсестра вытолкнула его.

– Возьми, – повторил я, протягивая ему халат. Он был явно ему мал. Гигант медленно сел на краешек скамьи, что стояла в коридоре. Илья смотрел то в один угол, то в другой. Он напоминал зверя, которого посадили в клетку, но тот, пометавшись пару часов, просто смирился со своим положением. Я быстро накинул на него халат. Этот кусок белой ткани выглядел на нем крайне нелепо.

Меня поражало то, что несмотря на все произошедшие события, Гигант выглядел очень опрятно.

– Все будет хорошо, не переживай. – Я сел рядом, пытаясь приобнять его. Но у меня для этого просто не хватило рук.

– Вы точно уверены? – его глаза уставились на меня. Я опустил руку поверх его. Он не сводил с меня глаз. Через секунду я почувствовал, как он перевернул мою ладонь и сплел наши пальцы.

Внутри себя я ощутил крохотное облегчение от того, что на меня больше не сердятся, и мгновенно испытал бурю от его горячей ладони.

– Конечно, уверен, – тогда я солгал. Мне было известно, что инсульт – дело тонкое. Настолько тонкое, что шансы выжить случаются, но через раз и как повезет.

Я сжал его ладонь еще крепче. Илья был наивен, поэтому искренне поверил в то, что я ляпнул.

– Я ей сказал, чтобы она отпуск взяла себе. Сказал: работаю, денег хватит, отдыхай.

Он сгорбился, уставляясь в пол. Я повторил за ним тоже самое. Мы смотрели на ноги проходивших пациентов, врачей, посетителей. Мимо нас пару раз провезли что-то небольшое. Наверное, обед.

Я потерял счет времени.

– Как там работа? – спросил Гигант.

– В пятницу никто не припрется. Если что, то без меня не умрут... – тут я запнулся. Илья легонько дернул рукой. Скорее всего, это было непроизвольное движение мышцы на фоне нервной ситуации. Я понял, что про смерть лучше не заикаться.

– Может, перевезем ее в частную больницу? У меня там есть знакомый главврач.

Я лепетал это, потому что хоть как-то хотел вселить веру в лучшее. Но я обманывал не Илью, а себя.

Эта больница насквозь провоняла лекарствами, пропиталась человеческими криками, и стены ее были сложены из кирпича, цемента и человеческой боли.

Здесь каждодневно кто-то приходил и кто-то уходил. Иногда своим ходом, иногда в лучшие миры. Я смотрел на лица работников. У них было то же кирпичное выражение, что и у Ильи, когда я обозвал его. Обе стороны уже привыкли к этому, никто не удивлялся тому, что происходит.

Маленькая медсестра, которая вытолкнула Илью, вышла в коридор. Она посмотрела на нас, кивнула и поспешила крошечными шажками, шурша тканью формы, в соседнюю палату. Мне стало интересно, что испытывает человек, когда приходит домой. Каждодневный стресс или... Или даже для ее молодого, эмоционального и улыбчивого лица смерть человека стала обыденной трапезой, как чистка зубов и завтрак.

Гигант тяжело дышал. Он не отпускал мою руку. За пару минут сидения вот так, мне показалось, что мы срослись кожей.

Мое сердце странно забилось. Я переживал за него, за его мать... Но что-то было новое и неясное в этом биении.

– Заходите. – Наконец вышел доктор.

Илья медленно поднялся, разжимая наши пальцы. По моей ладони пробежал холодок после того, как мою руку отпустили. Он медленно вошел в палату, придерживая жалкий халат на своих плечах.

– Вы родственники?

Я помотал головой.

– Это сын, а я... Я ее друг.

Доктор дернулся в сторону палаты, но я его остановил:

– Если есть, что на ее счет, скажите мне. Ему – не надо.

Доктор посмотрел на дверь, потом на мои пальцы, вцепившиеся в его халат:

– Ничего сказать пока не можем. Состояние тяжелое.

Я хотел знать от него правду.

– Готовьтесь к худшему.

Его лицо было таким же, как и у большинства работников здесь. Он пожал плечами и пошел в другую палату. В своей голове я строил всевозможные исходы этой ситуации.

Яна была тем, кем должна быть девушка, которая любит другого парня, но общается с тобой. Она была другом. Хорошим, верным, надежным. Из детства я помню только весну, шелест деревьев, яркое майское солнце в полдень, когда мы шли домой. Ее отец привез из командировки огромный Зенит, на который она фотографировала все, что ей попадалось под руку.

– Эй, Вадим, щелкнешь?

Мы шли мимо стареньких домиков и цветущих деревьев. Солнечные лучи пробирались через листья вишни, падали на тропинку маленькими желтыми точками.

В моих руках оказался этот здоровяк. Худенькая Яна в белых гольфах, советской форме, с вплетенными в русые волосы черными лентами, стояла у раскидистой вишни. Я посмотрел на это дерево и подумал, что было бы здорово, если я посажу ее на верхушку и сфотографирую.

Так у нее появилась эта фотография. А еще парочка ссадин, когда она в спешке слазила с вишни.

В пятнадцать лет я думал, что мы вырастем, будем дружить семьями, работать и строить счастливое будущее. А в итоге в тридцать пять я сижу возле умирающей женщины.

Нам кажется, что в жизни будет так или иначе. Но всегда получается то, что мы меньше всего ждем.

– Она не похожа на себя, – сказал Илья. Я наклонился к ней, и ее глаза медленно повернулись ко мне. Она попыталась что-то сказать, но вышло невнятное нечто.

Меня затрясло.

От ее длинных косичек с черными лентами остались лишь растрепанные короткие волосы, мешки под глазами и лицо, изрезанное морщинами, болью, стрессом и потерей.

Я осмотрел палату, отмечая еще парочку пациентов в похожем состоянии. За окном было светло, несмотря на дожди. Я подошел к жалюзи, дергая за веревочку и переворачивая их, чтобы свет окончательно проник в палату. Окна третьего этажа выходили на площадку.

Медсестра расставляла тарелки с едой рядом с больными.

– Я никогда не видел смерть, – серьезно сказал Гигант, гладя большой ладонью лицо матери. Яна попыталась улыбнуться, но у нее это вышло криво. Лицо, кажется, было частично парализовано.

В начальной школе, когда мы отдыхали в пионерском лагере, мальчишки из старшей группы притащили птенцов, украденных из гнезда воробьев. Как они пояснили, гнездо было свито в трубе, которую рабочие на днях должны убрать. Весь день мы просидели с ними, ожидая, что мать прилетит и накормит их. Но в силу своего возраста нам было неясно, что она испугалась нас, поэтому была вдали, кружила в воздухе, но ближе не подлетала. Оставить мы их тоже не могли, так как боялись, что их утащит местная кошка. К вечеру кто-то из них поел крошки от столовского хлеба. Остались только мы с Яной. Птенцы прекратили пищать, сложили головы, уткнулись друг в друга и, кажется, заснули.

Наутро вожатая пояснила нам, что они не дышат. Так мы впервые увидели смерть.

Илья смотрел на тарелку, в которой осталась еда.

– Ей надо поспать, – сообщила медсестра. – Идите домой.

– Можно здесь остаться? – Гигант сменился в лице. Я впервые увидел испуг, сравнимый с настоящей паникой.

– Моя смена заканчивается, просите у новой сиделки.

Мне было ясно, что нужно сделать, чтобы нам разрешили здесь пробыть хотя бы сутки. Достав из кармана пиджака бумажник, я проверил наличие кредитки.

– Пошли, спустимся к банкомату. – Я дернул ворот его пиджака.

– Я с мамой останусь, – снова холодный тон.

Мне нужно было как-то вывести его отсюда. Попробовать занять другими мыслями и никак не нагнетать плохое. Я видел его насквозь. Вся чернота, похожая на деготь, капала на его голову откуда-то сверху. И в этой же светлой голове она откладывалась.

– Она все равно будет спать. Дай Яне отдохнуть. – Несмотря на мои слова, Гигант не собирался подниматься. Я отпустил его ворот. – Пойдем, ты мне нужен.

Стоя у банкомата, Гигант продолжал не понимать, зачем снимаю деньги. В левый карман брюк я запихнул деньги для сиделки, в правый – на первые нужды. Собственно, эти нужды возникли прямо сейчас.

– И две порции картошки. – Гигант завозился. Люди в больничной столовой пристально смотрели на нас. Раздражали больше работнички, чем пациенты. – Ты кофе или чай будешь?

Илья достал из кармана по несколько раз зашитый кошелек. Он был старым. Настолько старым, что черная кожа слоями отходила от него.

– У меня не хватит денег за все это заплатить. – Он начал отсчитывать мелочь. У меня свернулось все внутри.

– Сейчас нам надо плотно поесть, особенно тебе. Еда... Она успокаивает, верно? Вернешь потом, ладно?

Он остановился, перестав шуршать мелочью.

– И новый портмоне купи себе, этот ужа...

– Этот мне подарила мама.

Больше я ничего не говорил. Он попросил себе чай с вареньем. Но варенья тут не было, поэтому пришлось обойтись компотом.

– Я им привезу, – заявил он, откусывая хлеб.

– Чего привезешь? – Наши глаза встретились.

– Варенье. У нас много варенья с того года осталось. Мы сами вряд ли поедим. Я им привезу.

Мне стало смешно. В моей голове нарисовался образ Гиганта, который заваливается в столовую, ставит перед кассой два мешка с вареньем и просит всех посетителей заказывать чай.

– Мама хотела в этом году сделать варенье из слив. Кажется, лето будет дождливым, поэтому сливы как раз подойдут. – Он смотрел, как я ем, но сам не трогал еду. Он рассказывал, не смешивая это с трапезой. Я заметил, что ему сложно давалось совмещать два действия одновременно.

Он не торопился с супом, прерываясь пару раз на дождь, который лил за окном.

– А мы когда с мамой домой вернемся? – Он опять посмотрел на меня. Мы чудно смотрелись в этом месте. Сейчас я словил себя на мысли, что мы чудно смотрелись бы и в любом другом месте. Ему пришлось растопырить ноги, чтобы усесться на небольшой стул, сгорбиться над круглым столиком и каждый раз смущаться, низко наклоняясь к еде.

– Скоро. – Я почесал переносицу. Это была моя вторая ложь. Странно, что сегодня я стал считать то, сколько лгу.

Мы сидели перед входом в больницу, ибо в тихий час соваться внутрь было опасно. Дождь продолжал моросить. Какие-то смельчаки в тельняшках бегали под дождем, размахивая руками. Один из них прошмыгнул мимо нас. Он встал у входа, поставил руки в боки и громко закричал:

– Кому что купить?

Вся шайка подошла к нему. Он собрал даже тех, кто сидел в зале ожидания.

– Сигарет. – Я протянул ему денег. – Только недешевых. Не хочу выплюнуть легкие.

Он посмотрел на меня, его морщинистое лицо скривилось. Он хмыкнул, надавив на пуговицу пиджака пальцем:

– Все для господ. – Потом он рассмеялся, снял сланцы и трусцой побежал по мокрому асфальту босиком, тем самым вызвав толпу возгласов и свиста.

Я вернулся обратно к Гиганту. Присев рядом, поймал его легкий смех:

– Вот какая разница между людьми.

– Какая же?

Гигант снова тихо засмеялся.

Через минут десять этот босой чудак в тельняшке вернулся. Он шел не торопясь, важно, распрямив узкую спину. Его тощие руки были напряжены от того, что он тащил два пакета. Толпа снова засвистела.

– Заберите, распишитесь, господин. – Он подошел к нам, раскрывая пакет. На самом верху лежали сигареты и зажигалка. Я вспомнил, что оставил свою на работе, и новая была мне как раз кстати. – Что, угадал? – Он подмигнул мне, оголив ровный слой пожелтевших зубов. Его кожа имела темный загар, а из тельняшки вывалилась цепочка.

– Спасибо, – все, что мог произнести я. Толпа сбежалась вокруг него. И этот человек честно раздал всем то, что они просили. Он вернул даже сдачу, но ни с кого не спросил своих денег, добавленных для покупки.

Он сел на лавку, неподалеку от нас. Гигант наблюдал за дождем, стекающим с крыльца. Мое внимание было приковано к этому чудаку. Я встал, подошел к нему и протянул денег:

– Это за зажигалку, возьмите.

Он посмотрел на деньги, хмыкнул и толкнул мою руку:

– Я от этой мелочи не стану богаче, а ты не обеднеешь. Смысл мне брать? – Он зажал между зубами сигарету. – Лучше дай прикурить, господин.

Чудак напомнил мне отца Яны. Он был примерно такого же склада ума. Меня, к слову, он любил, но не упускал возможности ткнуть носом в то, что деньги далеко не все решают в этой жизни.

– А что стало с дедом и бабушкой? – Илья повернулся ко мне, наконец, перестав мониторить дождь. Он пожал плечами:

– Умерли. Все старые люди умирают.

– Ты с ними общался?

– Они помогли купить нам дом. – Илья разгладил ткань на брюках. – А потом умерла бабушка, а через год и...

Раскат грома прервал его. Я поежился, вдыхая холодный, сырой запах.

Яна была обычным ребенком, которая любила своих родителей. А родители, в свою очередь, любили ее. В моей голове не укладывалось только одно: как они разрешили ей встречаться с этим проходимцем.

– А отец?

– Жив, – сказал как отрезал. Больше вопросов по поводу отца ему задавать не хотелось.

– Она всегда хотела быть учительницей в университете, – протянул я, затягиваясь сигаретой.

– Мама закончила институт, стала преподавать в нашей местной школе.

– И все? – Я чуть не выронил сигарету. Неужели эта девочка с русыми косичками, отличница, сидевшая рядом со мной, обещавшая стать доцентом гуманитарных дисциплин, всю жизнь проработала учительницей?

– А что еще надо? – Гигант искренне удивился. – Она выпустила хороших учеников. У нее учился я. – Илья засмущался, улыбнувшись. Его руки продолжали гладить ткань. – Она защищала меня перед учителями.

– А дети?

– Они же маленькие, ничего не понимают, им не объяснишь. Когда стали старше, просто обходили меня стороной. А учителя думали, что я совсем тупой.

– Ты не тупой. – В голове всплыли недавние события.

– Мама всегда так говорит. Она была для меня хорошим учителем, зачем ей что-то еще?

У меня не нашлось тузов в рукаве, чтобы как-то защитить свою позицию. Илья снова улыбнулся. Но иначе, чем обычно. Как-то ласково и по-свойски.

В девятом классе мы сдавали последний экзамен, чтобы перейти в старшую школу или же покинуть ее вообще. Кто-то из нас успел уже получить паспорт, поэтому ходил с высоко поднятым носом и считал себя крайне взрослым для школы.*

После первого экзамена мы по какой-то причине задержались с Яной. С нами остался еще и мальчик, которого все в классе не любили. Его звали Андрей.

Андрей был полным, некрасивым, смуглым и говорил так, будто у него во рту что-то было набито. Мальчишки не раз дрались с ним на большой перемене, отбирали еду. Я сам лично придумывал для него оскорбительные слова. В школе все любили меня и хотели общаться. Как-то Андрей предложил дружбу, но я отказался, испугавшись осуждений одноклассников.

С Андреем не водился никто. Кроме Яны, конечно. Она всегда угощала его конфетами, делилась ручкой, давала списывать.

В тот день я слышал, как она общалась с Андреем. Они обсуждали мои любимые книги, фильмы и кассеты. Услышал, что Андрей увлекается тем же, чем и я. А еще, что он умеет слушать и понимать.

– Вот я дурак. – Я схватился за виски, утыкаясь головой в колени.

– Тихий час закончился, – чудак объявил это, спрыгнув со скамьи и направляясь ко входу.

– Пойдемте. – Гигант погладил меня по спине. – Я к маме хочу.

Яна еще спала. Медсестра дала целый список лекарств, которые желательно было бы приобрести для скорейшего выздоровления. К этому списку легли и пожелания того, что ей можно есть.

– Купи воды побольше. – Я дал Гиганту последние деньги, которые лежали в правом кармане.

Гигант аккуратно положил деньги в кошелек, посмотрел на мать так, словно сделал это последний раз.

Я сел рядом с ней. Мне не хотелось, чтобы Гигант видел ее такой. Мне было страшно: если что случится, он заметит это первым, и я не буду рядом с ним.

Ее рука дернулась, глаза медленно открылись. Она позвала сына. Но ее руку взял лишь я. Она поняла все по прикосновениям.

– Где? – пробормотала Яна.

– Пошел в магазин, сейчас все тебе принесет. Ты поправишься, слышишь? – это была третья ложь за этот день. Никогда раньше я не думал о том, сколько и когда вру.

– Где?

Я понял, что ей этого мало. Ее рука затряслась. Я сжал ее сильнее, пододвинувшись ближе.

– Он, наверное, зашел в магазин. И сейчас выбирает тебе вкусности. Тебе разрешили взять что-то из детского питания. Он сейчас стоит и думает, что выбрать: банан или клубнику.

– А потом?

– Потом он возьмет воду. Я сказал ему взять побольше. В понимании Ильи это пять бутылок точно. Он положит их все в тележку, прикинет, что донесет все шесть, поэтому кинет туда еще. Он остановится у кассы и будет расплачиваться за все это. Кассирша станет смотреть на него и думать, откуда этот человек взялся, кто он такой, зачем ему вода и почему он расплачивается такой большой купюрой.

Яна скривила губы. Вроде, улыбнулась. Ее дыхание стало тяжелее, и она пару раз кашлянула:

– А что он делает сейчас?

– Стоит в аптеке, спрашивает все лекарства по списку. Он набирает третий пакет, куда складывает все необходимое. И, конечно, Илья благодарит ее. Он не может не сказать «спасибо» и «до свиданья», ведь это ты его так воспитала.

– Вадим. – Она нашла сил, чтобы сжать мою руку. Я понял, что у них с Гигантом одинаковая температура тела. – Имеет ли смысл тратить на меня твои деньги?

– Это твой сын заработал, все с его зарплаты, – я соврал в четвертый раз, открестившись тем, что подобное действие можно отнести в корзину с надписью «хорошо». Но ложь всегда остается ложью. – Послушай, послушай. – Я коснулся лбом ее руки, шепча чуть громче. – Сейчас он идет мимо больших домов, оглядывается по сторонам, удивляется, почему в пасмурную погоду не гуляют люди. Ему интересно, почему жизнь больше не кипит. И почему фонтан на главной площади сегодня выключен. Он прямо сейчас останавливается у чайного магазинчика. Ему кажется это неправильным, что тебе приходится пить из пластикового стаканчика. И он решается купить кружку. Ему нравится красная и он решает ее взять.

– Почему красная?

– Она очень яркая. И когда все будут смотреть на нее, они будут тебе завидовать. Илья думает, что его мать достойна такой яркой кружки.

Она зашлась кашлем, пытаясь что-то сказать:

– Не оставь... Не оставь его...одного.

—Не оставлю, – мне хотелось бы, чтобы эти слова не стали пятой ложью.

– Ты с ним работаешь... Он хороший...человек?

Ко мне подбежала сиделка, оттолкнула и быстро зажала кнопку вызова врача.

Меня переполняли воспоминания. Они собрались у самого края и выплеснулись наружу. Я закрыл лицо, говоря:

– Он большой человек.

Так я увидел ее смерть и не хотел, чтобы ее увидел Илья. Я заметил его в коридоре, радостно бегущим ко мне.

– Принеси мне кофе! Живо!

Он остановился. Я еле сдерживал себя. Гигант не был дураком, он понял, что сейчас я скрываю от него что-то. Он ворвался в палату, оттолкнув меня к стене. Впервые я ощутил всю его силу на себе.

Пакеты упали на пол. Из одного из них выкатилась кружка. Я все угадал, кроме нее. Она была не красной, а того цвета, который любила Яна, – зеленой.

Илья остался с врачами. Один из них что-то ему пояснял. Я же выбежал в коридор. Встав у кофейного аппарата, я с силой его пнул. В голове не умещалось то, почему самые добрые и искренние люди уходят раньше таких, как я.

Всю дорогу мы молчали. Гигант не проронил ни слова, ни слезинки, ни вздоха. Он смотрел на дорогу внимательнее меня. Мы ехали к нему домой.

– Завтра мы сможем забрать тело. После того, как проведут вскрытие.

– Не хочу, чтобы маму вскрывали, – его голос дрожал.

– Хорошо, я договорюсь об этом. Может, лучше, поехать ко мне?

Гигант покачал головой. Он не смотрел на меня впервые:

– Надо забрать все из дома, приготовить. Я даже не знаю, в каком платье ее хоронить.

В моем завещании русским по белому было написано: после смерти – кремировать. Я не верил в обряды, молитвы и тем более Бога.

Мы приехали уже ночью. Он впустил меня вперед, включая свет. Я оказался в небольшом помещении, освещенном скромной люстрой. Тут стояли газовая плита, холодильник, стол, сервант. Обои были скромными, в мелкий цветочек. На стене – ковер, в углу над столом – иконы.

– Ванная и туалет чуть дальше, направо. Зал и спальня прямо.

На этом и заканчивался их дом. Сейчас в нем было холодно далеко не от дождей.

Часы громко тикали. В зале я увидел фотографии, стоявшие на полках. Тут была маленькая история взросления Ильи и исчезновения Яны.

Мы с ним помыли руки в крохотной комнатке, большей похожей на чулан. Он дернул за провод, выключая лампочку. Заботливо подав полотенце, он следом за мной вытер руки.

– Надо всем сообщить об этом, – наконец сказал я.

– Кроме учителей и учеников никто не придет. Им я сообщу утром.

– А родственники? Муж?

– Я не знаю, где они, – он остановился перед холодильником, – и не хочу знать. – Моя спина еще немного ломила после того удара. Гигант открыл небольшой голубой холодильник фирмы «Юрюзань». Я еще раз осмотрел кухню и сравнил со своей. Кажется, в этом доме время перестало идти в нулевых годах. – Суп. Хотите? – Я помотал головой, заглядывая в холодильник. – Мама приготовила сегодня утром.

– Я говорил тот раз, что надо было идти к врачу!

Илья повернулся ко мне. Он спокойным голосом произнес:

– Уже ничего не исправить.

Мы находились в зале, который был просторнее кухни, светлее и содержал более приятные тона в дизайне. В их доме было уютно, пахло чистотой, чувствовался порядок.

Гигант достал телефон. Он нажал на мать и выбрал действие «удалить». Я стоял напротив него, пока он, огромный, сильный, плечистый, сидел на диване. Он нажал на стрелку вверх и вниз, но система выдала ошибку, потому что листать было некуда. В его телефоне оставался только я.

—Зачем ты это сделал? – спроси я.

– Они скажут, что абонент выключен или вне сети. Я все равно не дозвонюсь маме.

На столе в зале лежал ее телефон. Он был подключен к зарядке. В этом доме было много вещей, принадлежавших утром Яне.

Но после смерти человека, как правило, все вещи становятся ничейными.

Он смотрел на телефонный список контактов. А я смотрел на его опущенную голову.