Текст книги "Большая кража"

Автор книги: Элмор Джон Леонард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

– Слушай, давай куда-нибудь съездим. В конце концов, до вечера еще полно времени.

– А жена тебя не хватится?

– Она уехала в Бэд-Экс, маму навестить.

– И всех детишек с собой взяла? А в это время папочка… так чем, ты говоришь, собирается заняться папочка?

– Да брось ты. Я имел в виду… ну, на яхте покататься.

– Я уже сказала: кататься я не хочу.Сыта по горло этой чертовой яхтой.

– Тогда, чтобы мозги лучше работали, принеси нам что-нибудь выпить. Например, «Колд Дак». [1]1
  Коктейль из равных долей шампанского и бургундского. В Америке продается в готовом виде в бутылках.


[Закрыть]

– Я хочу чем-нибудь заняться.

– Чем же выпивка – не занятие?

– Я хочу выбраться отсюда.

– И что будешь делать? Опять парней на дороге сбивать, как кегли?

Нэнси пристально посмотрела на него и, выдержав паузу, сказала:

– Я бы с удовольствием, да вот у тебя для этого, боюсь, кишка тонка.

– Я знаю кое-какие занятия и получше.

– У тебя духу не хватит даже вывезти меня отсюда – просто чтобы проветриться, – заметила Нэнси. – Разве я не права? Будешь всю дорогу торчать здесь, пока Рея нет дома, а чтоб взять и увезти меня куда-нибудь развеяться – так нет, сразу в кусты.

– Ну, и куда же ты хочешь?

– Куда угодно, только бы отсюда.

– А какой смысл? У тебя здесь есть все, что нужно.

– Мне надо уехать отсюда, – сказала Нэнси. – Так что выбирай: или вези меня кататься, или вали домой.

Когда они доехали до Женева-Бич, было около семи. Боб-младший сказал, что, если ей захочется чем-то заняться, пусть предупредит его, потому что ничего хорошего ей захотеться не может. Нэнси пообещала сообщать ему о всех своих желаниях.

– Если мы куда-нибудь поедем, я схожу куплю себе сигареты. – Боб-младший остановил машину возле тротуара и зашел в магазинчик.

Нэнси осталась сидеть в пикапе, лениво наблюдая за прохожими. Через минуту это ей наскучило, и она принялась расчесываться, повернув к себе зеркало заднего вида. Приведя себя в порядок, она, не вынимая расчески из волос, принялась себя разглядывать. Потом вытащила расческу и минуту посидела спокойно. Вдруг ее взгляд уткнулся в знакомую фигуру на другой стороне улицы: прямо напротив машины находился ресторан, откуда вышел Джек Райан в сопровождении какого-то тяжеловесного дядьки. Они остановились на перекрестке, по зеленому сигналу светофора перешли Прибрежное шоссе и свернули к бару «Пирс».

Когда вернулся Боб-младший, он заметил, что Нэнси успела причесаться.

– Я знаю, куда мне хочется сходить, – сказала она.

4

Когда Нэнси Хейес было шестнадцать лет, она с удовольствием подрабатывала, приглядывая за чужими детьми. Делала она это не от большой нужды и вовсе не потому, что ей нечем было заняться. На свидание с кем-нибудь из парней она могла рассчитывать хоть каждый вечер, а что касается денег, то отец каждый месяц присылал ей чек на сто долларов в конверте с надписью «На личные расходы». Эти деньги поступали в ее адрес в тот же день, когда мать получала чек на причитавшиеся после развода алименты. Так что Нэнси проводила вечера в чужих домах и с чужими детьми просто потому, что ей это нравилось.

В то время они с матерью жили в Форт-Лодердейле в белом домике за тридцать тысяч долларов, с жалюзи на окнах, покрытым керамической плиткой полом и небольшим, неправильной формы бассейном во дворе. От дома до океана было меньше семи миль. Другое дело, что неподалеку от них, по другую сторону торгового центра «Оушен Майл», дома были совсем другие – дорогие и роскошные. От каждого дома к океану был проложен канал, а у пристани перед многими домами покачивались большие белоснежные яхты. Как правило, владельцы приезжали сюда лишь на несколько месяцев в году – с Нового года до Пасхи. Светская жизнь у этих людей не прекращалась ни на один день, и, чтобы поспевать на все приемы и вечеринки, многим приходилось решать вопрос, с кем оставить привезенных в это благословенное курортное место маленьких детей. Самым везучим удавалось заполучить в качестве бэбиситтера Нэнси Хейес. Нэнси была очаровательна: темные волосы, карие глаза, уже не детская, но и не совсем взрослая фигура, особенно эффектная в обтягивающей футболке и сидящих низко на бедрах брючках. Она была очень благовоспитанной девушкой. Как бы поздно ни возвращались родители, они никогда не заставали Нэнси спящей. Чтобы не скучать, она приносила с собой какую-нибудь книгу.

Книга оказалась отличной фишкой. Нэнси быстро сообразила, что лучшее впечатление на родителей производят русские классики и автобиографии знаменитостей. Она оставляла книгу на кофейном столике в гостиной, а к тому времени, когда родители возвращались, перекладывала закладку на тридцать-сорок страниц вперед. На самом же деле ей было не до чтения. Больше всего Нэнси в ее работе нравилась возможность походить по чужому дому и порыться в чужих вещах. Дождавшись, когда дети заснут, она приступала к планомерному осмотру, который начинался обычно с гостиной и заканчивался хозяйской спальней. В письменных столах тоже интересно было покопаться, особенно если где-нибудь в нижнем ящике лежали письма. Занятно было и полистать чековую книжку главы семейства. В кухнях и столовых делать особо было нечего. Кое-что любопытное попадалось в комнатах для гостей и на верандах. Но интереснее всего были, конечно, спальни.

Надо сказать, что ничего особо шокирующего Нэнси так и не обнаружила – ни писем от чужого мужа под стопкой нижнего белья замужней женщины, ни порножурналов в ящике письменного стола ее супруга. С некоторой натяжкой к тайным порокам клиентов Нэнси можно было отнести разве что номер нудистского журнала под тремя аккуратно сложенными накрахмаленными белыми рубашками. Как-то ей удалось отыскать в ящике с носками и носовыми платками револьвер, впрочем незаряженный. В общем, ее поиски заканчивались некоторым разочарованием – ищешь-ищешь что-то, а в итоге ничего интересного. Тем не менее Нэнси нравился процесс поиска. Приятно было сознавать, что в один прекрасный вечер она можетнайти что-нибудь невероятное.

Помимо этого Нэнси ужасно нравилось ломать и разбивать вещи. Время от времени она позволяла себе уронить стакан или тарелку в кухне, но настоящее удовольствие испытывала тогда, когда удавалось разбить что-то действительно дорогое – лампу, фарфоровую статуэтку или зеркало. К сожалению, она не могла позволить себе повторить этот номер в одном и том же доме и даже в соседних домах. Ограничивали ее возможности и дети, которые хорошо говорили. Нэнси, например, очень любила затеять в гостиной игру в мяч с двух-трехлетним малышом, а потом вдруг запустить мяч в настольную лампу. Если Нэнси промахивалась, игра продолжалась до победного броска. Разумеется, обвинение выдвигалось в адрес маленького Грега. («Мне ужасно жаль, миссис Питерсон, я только на минутку отвернулась, а он уже тащит лампу за провод. Я бросилась к нему, но он…») Нэнси чрезвычайно убедительно сокрушалась по поводу случившегося.

К двум первым развлечениям вскоре добавилась еще одна игра, в которую она играла с отвозившими ее домой отцами, впрочем, не всегда и не со всеми. Самым подходящим оказывался обычно папаша, которому было за тридцать, а то и за сорок, который стильно одевался, выглядел моложе своих лет и – очень немаловажный момент – был слегка навеселе, когда ему предстояло подвезти ее домой. Правильно разыгрываемая партия затягивалась на несколько месяцев и требовала не меньше дюжины поездок. Поначалу Нэнси вела себя исключительно скромно. Она садилась на пассажирское сиденье, клала книгу себе на колени и готова была всю дорогу молчать, если только отец семейства не заговаривал с ней первым. Вопросы, которые ей задавали, обычно касались содержания книги и успехов в школе. Отвечая на первый взгляд коротко и без особых подробностей, Нэнси, тем не менее, умудрялась поразить собеседника достаточно глубокими для ее возраста суждениями о литературе и словно невзначай упомянуть о том, что ей вот-вот исполнится семнадцать лет. В следующих поездках она, к удивлению провожающего, раскрывалась как дружелюбная, вполне современная и искренняя девушка. Сорокалетнему отцу семейства становилось ясно, что судьба свела его с незаурядным подростком, с девушкой, которая читает серьезные книги, интересуется всем, что происходит в мире, и имеет обо всем свое собственное мнение. Лучше всего Нэнси разбиралась с миром подростков, со всем тем, что у них считалось модным, достойным внимания и «продвинутым». Иногда разговор настолько увлекал обоих собеседников, что, доехав до дома Нэнси, они продолжали вести его еще минут десять-пятнадцать. И вот, когда наступал подходящий момент (где-то между пятой и восьмой поездкой), Нэнси, едва усевшись в машину, умудрялась не на шутку смутить своего провожатого.

Обычно все начиналось с невинного вопроса, так или иначе связанного с предыдущим разговором. Например: «Как вы думаете, если подростки начинают слишком уж „отрываться“, это хорошо или плохо?» Не подозревающий подвоха мужчина просит ее уточнить значение слова «отрываться». Секунду-другую подумав, Нэнси дает короткое пояснение, сопровождая его примером: «Ну, они уезжают куда-нибудь, сидят в машине в укромном месте…»

– Ну, если они просто сидят в машине и слушают музыку..

– Нет-нет, я имею в виду тот случай, когда они влюблены или, по крайней мере, испытывают сильное физическое влечение.

– Ты хочешь знать, одобряю ли я ранние половые связи?

– Ой, что вы… Я вовсе не это имела в виду… Ну, вы сами понимаете: они могут просто обниматься…

В таком духе проходит весь разговор по дороге домой. Когда провожающий настраивается на продолжение пикантной беседы у ворот дома Нэнси и, припарковав машину, начинает продуманную по дороге фразу: «Ну, ты знаешь…», она вдруг смотрит на часы и хватается за голову:

– Боже мой, я уже полчаса как должна быть дома!

Осыпав провожающего благодарностями, Нэнси выскакивает из машины и захлопывает дверцу прямо перед его физиономией.

В следующий раз важно было уловить настроение отца семейства: собирается ли он возвращаться к теме предыдущего разговора или будет выжидать, пока первый шаг сделает она. Если разговор никак не переходит на нужную тему, Нэнси сама ошарашивает собеседника:

– Скажите мне: ну почему, почему так? Почему молодые люди такие нетерпеливые? У них вообще только одно на уме.

– Ну, дело здесь в их физиологии. Да и в психологии тоже.

Тогда, с искренним и невинным выражением на лице, Нэнси спрашивает:

– А что, мужчины, которые постарше, – они тоже такие?

– В общем-то да. Я имею в виду не стариков, а мужчин среднего возраста.

– Мне всегда интересно, что некоторые девушки выходят замуж за мужчин гораздо старше себя.

– Ну, смотря что понимать под словами «гораздо старше»…

– Тут по телевизору показывали одного актера – забыла, как его зовут, – ему уже пятьдесят лет, а его девушке – двадцать два. Представить себе не могу – двадцать восемь лет разницы!

– Ну, если им хорошо вдвоем, если у них общие интересы, если они любят друг друга, то почему бы и нет?

– Хм-м. Ну, если они действительно любят друг друга…

Все – наживка проглочена. Серьезный, вполне здравомыслящий отец семейства уже мысленно прикидывает, нельзя ли как-то воспользоваться ситуацией: полумрак, таинственно мерцающие огоньки на приборной панели, замкнутое пространство, негромкая музыка, да еще эти загорелые ноги в коротеньких шортах.

– Сколько тебе, говоришь, лет – семнадцать? Это значит… что у нас с тобой всего восемнадцать лет разницы, – говорит мужчина, отбрасывая три, а то и шесть лет от своего возраста. – Можешь ты себе представить: пройдет года два, и – если бы, конечно, я не был женат – мы встретились бы и заинтересовались друг другом?

– Я как-то об этом не думала.

– Но согласись, такое вполне могло бы случиться.

– Ну да… наверное… почему бы и нет.

В течение всего одного сезона – с декабря по апрель – на эту удочку попались шестеро в изрядном подпитии приезжающих с вечеринок папаш. Все они жили в радиусе одной мили, но не были знакомы (Нэнси тщательно это проверила). Каждый из них пришел к мысли, что очаровательная Нэнси Хейес со всеми своими девически-женскими достоинствами вполне могла бы быть не только бэбиситтером. Трое из шести сорвались с крючка: как и остальные, они были явно заинтересованы Нэнси; им нравилось болтать с ней на рискованные темы; они изводили себя соблазнительной возможностью; но главного, решительного шага они так и не сделали.

Троим уйти не удалось.

Один из них, в очередной раз подвозя Нэнси домой, свернул с дороги перед поворотом на ее улицу, и машина с заглушённым мотором бесшумно вкатилась в ивовые заросли, плотно обступавшие заброшенный канал. Мужчина подтянул Нэнси поближе к себе, перегнулся через разделявший водительское и пассажирское сиденья подлокотник и под приглушенные звуки голоса Синатры, напустив на лицо выражение усталости от привычной рутины и счастья от встречи с чем-то новым и действительно захватывающим, ласково, но настойчиво поцеловал ее в губы. Когда поцелуй закончился, Нэнси придвинулась поближе и, устроившись на сиденье поудобнее, положила голову ему на плечо…

Другой совершенно случайно наткнулся на Нэнси днем в торговом центре «Оушен Майл». Разумеется, эта случайная встреча состоялась не где-нибудь, а в книжном отделе. Галантный джентльмен не мог не предложить юной леди подбросить ее домой. По дороге речь зашла о погоде и о духоте, от которой ну просто нечем дышать. В связи с этим мужчина предложил своей спутнице прокатиться в Баия-Мар и посмотреть, как возвращаются в порт рыбацкие лодки. В Баия-Мар они задержались, купили упаковку пива и проехали вдоль пляжа почти до Помпано, туда, где прямо на глазах рос целый город из многоквартирных домов. В лучах заходящего солнца они напоминали огромные бетонные соты, поднимающиеся прямо из голой каменистой земли. Папаша припарковал машину в густой тени сооружения, которому в ближайшем будущем предстояло стать восточным крылом здания «Кастиль», и выпил три баночки пива, время от времени давая ей отхлебнуть глоточек. Нэнси прикладывалась к пиву все чаще и все основательнее, а ее спутник словно невзначай завел разговор о том, насколько ему легче общаться с Нэнси, чем с собственной женой, поскольку жена совершенно его не понимает. Он был исключительно нежен и корректен, когда, обняв ее одной рукой за плечи, другой взял за подбородок и, до последней секунды глядя ей прямо в глаза, поцеловал ее и погладил по щеке. Устроившись поудобнее, Нэнси ласково и покорно положила голову ему на плечо…

Третий как-то вернулся домой в полдень после игры в гольф и обнаружил, что его супруга отправилась в Майами пройтись по магазинам, оставив Нэнси присматривать за ребенком: девушка в белом раздельном купальнике сидела у бортика бассейна с мелкой стороны и внимательно следила за плещущимся в воде четырехлетним малышом. Теперь Нэнси могла уйти, но хозяин дома попросил ее задержаться и уложить ребенка в постель на «тихий час», пока сам он переоденется. Ребенок быстро уснул, и как-то само собой получилось, что хозяин дома, выпив сразу три коктейля, вышел на террасу в одних плавках и, чтобы остудиться, быстренько проплыл взад-вперед по бассейну. Все это время Нэнси наблюдала за ним, сидя в шезлонге. Он выбрался из бассейна и стал, старательно втягивая живот, растираться большим махровым полотенцем прямо у нее на глазах. Потом спросил, купалась ли сама Нэнси, и услышал, что ей пора уже уходить. В ответ отец семейства стал дразнить ее, обзывать трусливым цыпленком и утверждать, что, пока она не искупается, никуда ее не отпустит. Нэнси встала с шезлонга и направилась к дому. Разгоряченный мужчина схватил ее за руку и потащил к бассейну. Она сопротивлялась ровно столько, сколько было нужно, а затем позволила поднять себя на руки и бросить в воду. Только после этого ей позволено было пойти в дом, причем мужчина последовал за ней, завернув по пути на кухню и выпив там еще один коктейль. Нэнси прошла в гостевую спальню, прикрыла за собой дверь и, сняв лифчик, стала вытирать волосы. Долго ждать не пришлось. Со словами «Надеюсь, ты одета?» мужчина открыл дверь и вошел в комнату. Нэнси, как и подобает в таких случаях, взвизгнула и отвернулась. В зеркале платяного шкафа ей было хорошо видно, как он подходит к ней, кладет ей руки на бедра и обнимает за талию. Не в силах сдержать порыв нежности, Нэнси роняет голову на плечо своего нового друга…

При этом каждому из троих она задавала один и тот же вопрос (все так же положив голову жертве на плечо):

– Знаешь, что я собираюсь сейчас сделать?

И каждый из них шепотом говорил:

– Нет. А что ты собираешься сделать?

И она отвечала:

– Я собираюсь написать твоей жене, как ты воспользовался неопытностью и доверчивостью шестнадцатилетней девушки, вот что.

Именно так она и поступила. Во всех трех случаях.

Рей Ритчи, папаша номер два, тот, что возил Нэнси в Помпано, прочитал письмо, которое протянула ему жена, и сказал: «Да, я люблю молоденьких девушек, и ты прекрасно об этом знаешь. Но я всегда соблюдаю меру». В его устах это прозвучало как алиби. У Рея Ритчи бывали какие-то истории на стороне, начиная с ни к чему не обязывающих встреч по уикендам и вплоть до тянувшихся годами романов в городе, где он работал. Он прекрасно понимал, что и в этом случае его супруга не станет поднимать шума. Рей Ритчи был очень занят, много ездил по стране и за границу, его капиталы были вложены еще в несколько компаний помимо собственной фирмы «Ритчи Фудс»; его жена жила в доме, стоившем сто пятьдесят тысяч долларов, получала изрядные суммы на текущие расходы, состояла в многочисленных клубах, имела собственный счет в банке, их ребенок учился в хорошей школе, и она готова была закрыть глаза на многое.

В следующий раз Нэнси увиделась с Реем Ритчи почти через год. Она больше не сидела с чужими детьми, а работала продавщицей в отделе готовой одежды в «Оушен Майл». Встретив старую знакомую, Рей Ритчи на этот раз не стал предлагать ей прокатиться до Баия-Мар или до Помпано, а увез ее в отель «Лукайан-Бич» на Багамах на весь уикенд – с субботы до самого вторника.

Праздник 4 июля Нэнси встретила в роли «Мисс Веселый Огурчик». Облаченная в темно-зеленый купальник и темно-зеленые туфельки на высоком каблуке, она ехала по Женева-Бич вслед за духовым оркестром «Холден Консолидейтед», приветливо помахивая стоящим на тротуарах зевакам с крыши принадлежащего Рею Ритчи «линкольн-континенталя». В августе она написала маме, что нашла хорошую работу – в отделе по связям с общественностью фирмы «Ритчи Фудс». Письмо было написано в снятой для нее за четыреста долларов в месяц квартире с видом на реку Детройт.

В роли «Мисс Веселый Огурчик» она бывала на презентациях, торжественных открытиях новых магазинов и других рекламных мероприятиях. Вместе с Реем ездила в Кливленд, Чикаго и Миннеаполис. Позировала фотографам на фоне прилавков с товарами «Ритчи Фудс», раздавала гостям образцы продукции… Порой ей приходилось подолгу дожидаться Рея в «люксе» какой-нибудь очередной гостиницы. Иногда нужно было собраться в дорогу буквально за несколько минут и мчаться с Реем в аэропорт. Она сидела с Реем и его помощниками то за столом переговоров, то в каком-нибудь престижном клубе – единственная девушка среди присутствующих. Оставаясь одна в своей квартире, она целыми днями слушала музыку – радио и пластинки. Постепенно ее вкусы менялись – от «Hermits» к «Loving Spoonful», потом к «Blues Magoos» и «The Mamas and the Papas». Нэнси читала «Вог» и «Базар». Ходила по квартире и смотрелась в зеркало. Глядела в окно на неподвижную зимнюю реку Детройт и открывавшуюся за ней панораму индустриального ландшафта и изрезанного заводскими трубами горизонта Виндзора в Онтарио. Со скуки она даже завела роман с одним из менеджеров рекламного агентства, обслуживавшего «Ритчи Фудс», который только делал вид, будто ему все это в радость, а на самом деле каждую секунду вздрагивал, опасаясь, что Рей Ритчи застукает его со своей девчонкой. Больше всего Нэнси бесила необходимость проводить в одиночестве все уикенды, когда Рей отправлялся в Форт-Лодердейл к семье. Она уже подумывала на какое-то время уехать – например, проведать старушку-маму, как вдруг Рей предложил ей переехать на лето в особняк на озере, пообещав, что в сезон сельскохозяйственных работ будет часто туда приезжать, и заверив, что летом там гораздо прохладнее и приятнее, чем в Детройте.

Разговор состоялся майским днем в детройтской квартире, где солнце из раскрытых окон заливало своими лучами бледно-голубой ковер и где царила полная тишина, потому что, когда появлялся Рей, он сразу же выключал приемник. У него было всего десять минут, чтобы переодеться, упаковать сменный костюм и отправиться в аэропорт: через сорок минут он летел в Чикаго. Нэнси молча подала ему виски с содовой и уселась на кушетку в углу гостиной, наблюдая за тем, как он переодевается, собирает сумку, то и дело протягивая руку к стакану, отвечает на звонки и сам куда-то звонит. Предложение перебраться в загородный особняк прозвучало довольно неожиданно.

– А как же твоя жена? Она разве там не бывает?

– Была раза два. Ей больше нравится сидеть дома и играть в гольф. Каждое утро играет в гольф, а после полудня пьет джин с тоником.

– А все-таки, что мне делать, если она вдруг приедет?

– Ничего особенного – переберешься в охотничий домик. Есть у меня там такой коттеджик в дальнем углу поместья. Или вернешься сюда, если захочешь.

– Значит, мне придется все время быть настороже и, как только она войдет через парадный вход, тихонечко смыться через заднюю дверь?

– Если тебе это не нравится, – сказал Рей Ритчи, – я попрошу кого-нибудь отвезти тебя в аэропорт.

– Да что ты говоришь? Приятно знать, что ты и дня без меня прожить не можешь.

– Слушай, разве я что-нибудь тебе обещал? По-моему, мы квиты и не связаны друг с другом никакими обязательствами. Хочешь уехать – пожалуйста, я тебя не держу. Или я тебе что-нибудь должен?

– Ты настоящий бизнесмен, ничего не скажешь.

– И ничего плохого в этом не вижу. У нас с тобой своего рода сделка.

– Про сделку ты ничего не говорил.

– Нэнси, ты ведь умная девочка, – сказал Рей Ритчи. – Сама понимаешь – если я захочу тебя кем-то заменить, мне понадобится на это не больше недели.

После того, как он уехал, Нэнси еще долго сидела на кушетке в предвечерней тишине и остро, как никогда раньше, испытывала чувство одиночества. Мысленно она представляла себе, как Рей и его сотрудники приземляются в Чикаго и отправляются на свои дурацкие переговоры или на осмотр какой-то дурацкой фабрики, а затем принимают свои дурацкие решения, касающиеся их в высшей степени дурацкого бизнеса.

А она тут сидит в своей клетке и ждет его.

А дальше что? Да все как обычно. Завтра он позвонит ей – сразу после полудня – и предупредит, что часов в семь зайдет с двумя своими коллегами по работе. Она будет жарить им бифштексы, а они часов до одиннадцати, пока не надоест, обсуждать свои дурацкие дела. Потом они с Реем останутся одни, и тут руководитель преуспевающей корпорации превратится в любовника и скажет что-нибудь, с его точки зрения, чрезвычайно нежное и трогательное. Например: «Поди сюда, моя куколка. Соскучилась без меня?» О господи! Ну и тоска. А потом они разыграют сцену всепоглощающей страсти. Она посмотрит на него из-под спадающей на глаза пряди волос, затем выключит свет во всей квартире и отнесет бокалы на кухню, а когда вернется в спальню, он будет ждать ее, сбросив прямо на пол очень дорогой костюм итальянского покроя с пиджаком на одной пуговице, втянув живот и дыша «скотчем».

Просто дурдом какой-то!

«И это ничтожество может найти мне замену меньше чем за неделю? – подумала Нэнси. – Нет, вы это слышали?»

Ну хорошо. Что она может сейчас сделать? Собрать свои шмотки и убраться отсюда раз и навсегда.

Можно перебить все лампы, посуду и стекла в квартире, а потом убраться отсюда.

Можно вызвать на утро грузчиков из фирмы «Братья Айвори», чтобы они вывезли всю мебель и вещи и оставили их у себя на складе.

Но ничего из этого Нэнси не сделала. Она встала с дивана, включила радио и попыталась представить себе, какой он – этот особняк на берегу озера, понравится ли ей там и будет ли чем заняться. Уйти сейчас, просто так, убив целый год на Рея Ритчи, и даже не столько на него самого, сколько на ожидание его редких появлений? Нет-нет, отступные, которые ему придется заплатить за разрыв с ней, будут куда солиднее, чем стоимость мебели и всякого тряпья. Нет, Реймонд, ты расплатишься за это собственной шкурой.

В течение первой половины июня Нэнси с удовольствием валялась на солнце возле бассейна, посвятив все время достижению качественного загара; но к концу месяца загорать ей осточертело, равно как и разыгрывать из себя хозяйку дома в те дни, когда приезжал Рей.

Примерно неделю она развлекалась стрельбой из спортивного пистолета. Она купила длинноствольный «Вудсмен» 22-го калибра еще во Флориде: то ли потому, что он ей понравился, то ли потому, что ей просто хотелось знать– у нее есть оружие. Пожалуй, это была главная причина. Первой ее мишенью стала стеклянная витрина магазинчика, приютившегося на обочине Прибрежного шоссе. Нэнси отлично запомнила, как все происходило в первый раз. Это было вечером: сначала она проехала в одну сторону, потом развернулась за поворотом и поехала в обратном направлении на скорости около сорока миль в час. Магазин стоял на противоположной стороне дороги. Он был закрыт, но внутри горел свет. Стрелять пришлось с левой руки, опершись левым локтем о дверцу машины. Она выстрелила трижды, и звон разбитого стекла засвидетельствовал по крайней мере одно попадание. С тех пор Нэнси на некоторое время нашла себе увлекательную игру: стреляла с обеих рук, то прицельно, то навскидку, в самые разные мишени: в коттеджи, в магазинные вывески, в дорожные знаки – в общем, во все, что попадалось на пути. При этом стреляла на большой скорости: до семидесяти миль в час. Все походило на тир наоборот: двигались не мишени, а стрелок мчался мимо них на умопомрачительной скорости. Стреляла она и по яхтам и лодкам, выбирая позицию где-нибудь среди деревьев или на уединенном участке берега, но это ей не понравилось, потому что лодки обычно находились слишком далеко и с берега трудно было определить, попала она или нет. За июнь Нэнси всего четыре раза выезжала «на охоту» в обитаемые места, но этого оказалось достаточно для того, чтобы местные газеты в Женева-Бич и Холдене поместили на первых страницах репортажи под заголовками типа «Снайпер-привидение». Текст сопровождался фотографиями разбитых витрин и окон. Нэнси просмотрела и детройтские газеты, но в них о стрелке-невидимке не упоминалось.

Однажды она чуть было не рассказала о своем хобби Бобу-младшему, но в последний момент сдержалась. Потом и вовсе поняла, что не стоит делиться с ним своей тайной, он все равно бы ее не понял. Нэнси живо представила себе, как Боб-младший хмурится и после паузы выдает какую-нибудь чушь. К тому же ей нравилось водить его за нос, скрывая даже то, что вовсе не было тайной.

Пока Боб-младший строил новую лестницу на пляж, вкапывал в склон опорные столбы и приколачивал к ним ступеньки и перила, Нэнси загорала и купалась напротив дома и по нескольку раз в день ходила мимо Боба по недостроенной лестнице. Работа заняла неделю, хотя Нэнси была уверена, что при его сноровке он вполне мог бы справиться и за пару дней. Ей нравилось лежать на циновке в своем голубом раздельном купальнике и время от времени поглядывать на него: Боб Роджерс-младший был голый по пояс, в ковбойской шляпе, с пучками разнокалиберных гвоздей в карманах плотницкого фартука. Его кожу покрывал красноватый загар, а волосы на груди и на руках блестели на солнце. В целом он выглядел неплохо, довольно брутально, вот только живот уже нависал над ремнем, так что через несколько лет он явно обзаведется внушительных размеров брюшком.

На третий день строительства Нэнси не стала спускаться на пляж, а вместо этого, провалявшись дома до обеда, часа в три дня появилась на краю склона с бутылкой пива в одной руке и большим хрустальным бокалом в другой. Какое впечатление произвело ее появление в короткой юбке на Боба-младшего, стоявшего вниз по склону, нетрудно было догадаться. Он поднялся вверх, и они отправились вместе к бассейну, где выпили и поболтали. Нэнси то, скромно опустив глаза, чертила большим пальцем ноги на песке какие-то линии, то вдруг поднимала взгляд и улыбалась ему, а один раз, проходя по бортику бассейна, даже сделала вид, будто бы теряет равновесие, и, чтобы не упасть в воду, схватила его за руку. Мускулы у него оказались очень крепкие. Но этот тупица ничего не понял. Он выкурил пару сигарет и, маленькими глотками отхлебывая пиво, явно старался растянуть удовольствие.

На следующий день, когда Боб-младший заглянул после обеда к Нэнси, на нем была свежая спортивная рубашка. Он объяснил, что задевал куда-то плотницкий уровень и хочет проверить, не оставил ли его на лестнице.

Пройдя вниз и вверх по ступенькам и даже поворошив кое-где траву, Боб сообщил, что инструмента здесь нет и что, скорее всего, он завалился в кузове пикапа, так что придется посмотреть там. Но раз уж он все равно здесь, не хочет ли она с ним прокатиться?

– А куда? – спросила Нэнси.

– Не знаю. Можно вдоль берега.

– А почему бы не посидеть здесь? – сказала Нэнси и бросила на Боба томный взгляд своих карих глаз. – Дома все равно никого нет.

– Ну, смотри, это ты меня пригласила, я не напрашивался, – ухмыльнулся Боб-младший.

В тот момент Нэнси и сама еще не знала, как именно хочет его использовать. Тем не менее она провела его во внутренний дворик, налила пива и произвела над ним серию традиционных, абсолютно предсказуемых экспериментов: бросала игривые взгляды из-под упавших на лицо волос, ставила ногу на край его кресла, наклонялась, чтобы поправить ремешок сандалии, предоставляя ему возможность заглянуть в вырез ее блузки. Где-то после третьего пива он брякнул что-то насчет своих детей. Черт, как же она об этом не подумала? Могла бы и догадаться. Чего еще можно ждать от парня из глухой провинции? Конечно, он женат: ему уже за тридцать, и всю жизнь он прожил в Женева-Бич.

– А твоя жена тоже из Женева-Бич?

– Нет, из Холдена.

– Но вы вместе ходили в школу.

– Да. Откуда ты знаешь?

– И женаты вы уже… лет десять?

– Девять.

– Ага. У вас трое детей.

– Двое. Одному мальчику восемь лет, другому шесть.

– А ты, значит, заботливый папочка? На рыбалку-то их возишь? В походы ходите?

– Ну, выбираемся иногда на природу. Я тут пару лет назад катер неплохой купил. Восемнадцать футов, да и мотор ничего: «Меркурий», девяносто пять лошадиных сил. Под такой размер то, что надо.