Текст книги "Прикосновение смерти"

Автор книги: Элмор Джон Леонард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Как ее зовут? – спросила Антуанетта. – Кажется, Линн?

– Линн Мэри Фолкнер, – сказал Билл Хилл. – Прелестная молодая особа, когда-то работавшая на меня. Мы с ней в приятельских отношениях вот уже одиннадцать с половиной лет.

– Приличный срок, – улыбнулась Антуанетта. – Вы, думаю, в жизни всякого повидали, преуспели и по пустякам не размениваетесь.

– Хотите сказать, что были католичкой, – прервал ее Август. – В детстве и ранней юности.

– Я до сих пор католичка. Меня крестили в католической церкви.

– Вы ходите на службу по воскресеньям?

– Иногда.

– Вы соблюдаете обряды на Пасху?

– Бог мой, я давно о таком не слышала.

– Вы танцуете обнаженной в пивнушке и говорите, что вы католичка?

– В пивнушке? – вскинула брови Антуанетта.

– Пивнушек уже давно нет, – вмешался Билл Хилл. – Сейчас повсюду пивные бары первого класса.

– Вот вы сказали, что вы с ней в приятельских отношениях, – обратился Август к Биллу Хиллу. – Я имею в виду Линн. Где она?

– То есть как это где?

– Ее нет дома. Она, должно быть, где-то с Ювеналием.

– Вот здорово! – воскликнула Антуанетта. – Оставьте их в покое. Я хочу сказать, что, будучи католичкой…

– Вы не католичка, – одернул ее Август.

– Будучи католичкой… – продолжила Антуанетта, – я всегда считала, что священнослужители… что люди склонны прислушиваться к проповедям священников в том случае, если те обладают собственным опытом, а не разглагольствуют о сексе, браке и подобных вещах, ни черта не смысля в этом…

– Как говорится, лей грязь на другого, что-нибудь да пристанет… – усмехнулся Август.

– Я так и знала, что вы скажете нечто подобное, – покачала головой Антуанетта. – Эти лицемеры-священники просто-напросто опасаются женщин, не знают, как к ним подступиться.

– И после этого вы станете утверждать, что исповедуете католическую веру?

Билл Хилл не вмешивался в их перепалку – он думал о Линн и Ювеналии. Если они куда-то уехали вместе, то для него это убийственная новость. А что, если Линн убедит Ювеналия не выступать на телевидении? Мол, там все аферисты… Ну, к примеру, этот Август тот еще козел! Мол, кому Ювеналий там понадобился? А Антуанетта – смышленая бабенка! На лету все схватывает…

– Прошу прощения, Август, – сказал Билл Хилл. – А что вы делаете в свободное от работы время?

– У меня не бывает свободного времени, – отрезал Август.

– Ну да, конечно! – кивнул Билл Хилл. – Демонстрации протеста и все такое… Хотелось бы увидеть, как это происходит. Когда следующая?

– Читайте газеты, – скривился Август. – Там все изложено…

Попробуй поговори с таким, упертым и начисто лишенным чувства юмора!

– Можно задать вам личный вопрос?

– Какой еще вопрос? – насторожился Август.

– Как случилось, что вы не женаты?

– А почему не женаты вы?

– У меня была красивая жена, и все, что у меня осталось, – это память о ней. Но вы-то почему не женаты?

– У меня не было ни времени, ни желания заниматься подобной дребеденью, – отрубил Август.

– Жаль, так как женщины, думается, к вам неравнодушны.

– О господи! – вздохнула Антуанетта и достала сигарету.

Август бросил на нее насмешливый взгляд.

– Разве вы не встречали женщин, которые нравились вам? – гнул свою линию Билл Хилл.

– Мы не принимаем женщин в наши ряды, – ответил Август. – У женщин есть своя организация «Дочери Общества Святого Духа».

– А у матерей какое общество? – спросила Антуанетта с очаровательной улыбкой. – Вообще, надо признать, в католической церкви жуткий бардак. Мальчики – налево, девочки – направо, никаких контактов. А то, не дай бог, возбудятся! Вы, Август, когда-нибудь возбуждались? А то давайте махнем в мое заведение…

Август молча допил свой имбирный эль, даже не взглянув на Антуанетту.

В большом порядке женщина! Билл Хилл бросил на нее одобрительный взгляд. Лучше бы она его пригласила!

Август достал из кармана пригоршню мелочи и стал отсчитывать монеты.

– Я заплачу, Август, – сказал Билл Хилл. – Уберите свои капиталы.

Август ссыпал монеты обратно в карман. Билл Хилл взглянул на часы.

– Ну, если у вас нет никаких планов насчет протестных демонстраций…

– У меня есть кое-какой план, который я собираюсь осуществить, – прервал его Август.

– Неужели? И где это произойдет?

– Читайте газеты…

– Хотите сказать, мы не сможем это увидеть?

– Вы прочитаете об этом. Между прочим, хочу подчеркнуть следующее. Мы здесь вроде бы беседовали, а на самом деле вы и… – он взглянул на Антуанетту, – вот эта… умничали, отпускали свои колкости, стараясь мне досадить. Вы знали, что делали, я тоже об этом знал. Но помните об одном. Я вас предупредил…

– О чем? – спросил Билл Хилл. – Вы ничего такого не сказали.

– Я сказал, что вы прочитаете об этом в газетах, – произнес Август с расстановкой, поднимаясь из-за столика. – И в этом случае досадить мне вам не удастся!

– В каком таком случае, Август? – окликнул его Билл Хилл.

Но Август ушел и не оглянулся.

– Я так и не понял, что он хотел сказать! – заметил Билл Хилл.

– Потому что он говнюк, каких мало! – сказала Антуанетта.

Подходил к концу шестой день их пребывания на взморье залива Глен-Арбор.

– Ты решил окончательно? – спросила Линн.

– Да, я собираюсь принять участие в телепередаче.

– Может, передумаешь?

– А почему это тебя так беспокоит?

– Потому что я видела его программу. Он вообще мерзкая личность! Уверена, он постарается представить тебя в невыгодном свете.

– Не получится, если я не стану делать никаких заявлений, – улыбнулся Ювеналий. – Буду смотреть ему прямо в глаза и излагать только факты.

– Журнал «Тайм» тоже факты излагал, а что получилось?

– По-моему, не так уж плохо!

В соломенной пляжной сумке Линн лежали журналы «Тайм» и «Ньюсуик» со статьями о Ювеналии, где излагались «строгие факты». «Тайм» охарактеризовала его как «миссионера-отрока из Бразилии, который возлагал руки на детей-калек, при этом у него появлялись стигматы, то есть совершался „кровавый обряд исцеления, после которого Ювеналий становился эмоционально опустошенным, а дети, как утверждают очевидцы, прыгали от радости“». Далее шли рассуждения о том, имеются ли у него задатки святого. Не было никакого упоминания о том, что у вероятного святого есть подруга.

Ювеналий звонил в реабилитационный центр накануне и сказал, что вернется в город в пятницу. Ему сообщили, что на его имя поступила обширная корреспонденция с предложениями дать интервью. В частности, «Нэшнл инкуайрер», «Миднайт», «Пипл», а также разные местные телестанции просят срочно сообщить о дате встречи. Линн посоветовала дождаться, когда к нему обратится с подобной просьбой «Фэмили серкл», популярный иллюстрированный журнал для семейного чтения.

– Да и вообще, зачем нам возвращаться?

– Я обещал прийти на передачу, стало быть, пора возвращаться.

Она задумалась, не сводя с него глаз и намереваясь поймать его на слове.

– А что мы будем делать после этого?

– Что хочешь.

– Ведь нам нет необходимости оставаться в Детройте, да?

– Да. Мы можем поехать в Кливленд, на озеро Эри, если захотим.

Они стояли лицом к лицу и смотрели друг другу в глаза.

– Или в Сент-Луис, – сказала она. – В том месте, где река Миссури впадает в Миссисипи, есть красивейшие места. Один фонтан «Встреча вод» чего стоит!

– А если в Гэри? – предложил он. – Красивейший город на северо-западе штата Индиана. Утопает в зелени парков и бульваров.

– А если в Акрон, что на севере штата Огайо, или же в Кантон, что в центре Огайо?

– Тогда уж лучше в Калумет-Сити. Южный берег озера Мичиган славится своими красотами.

– А город Дубьюк на Миссисипи уж и вовсе захолустье, – улыбнулась она.

В день отъезда, собирая вещи в своем номере в мотеле, она спросила:

– Мы ведь можем жить везде, где захотим?

– Везде, – ответил он.

– В любой глуши, где нас никто не знает.

Она думала, что он возразит либо скажет, что обсудят это позже, но он этого не сделал.

Стало быть, угрозу их совместной жизни следует ожидать извне! Линн задумалась.

– А что, если тебе отрастить бороду? – спросила она погодя.

– Я подумываю об этом, – ответил он.

– Мы вообще можем поменять наши имена и фамилии, – произнесла она в раздумье.

– Ты станешь Линн Лоусон, не возражаешь?

Ну вот и все! Какое счастье! Он с ней, смотрит на нее, он ее любит…

Она кивнула.

Море взаимной любви наполняло ее радостью. Каждый, кого она давно знала или недавно познакомилась, казался ей милым и хорошим. Зануда Билл Хилл – добряк, каких поискать, а Август Марри – вполне приличный человек. Она не переставала повторять самой себе, словно молитву: «Если Господь желает нам добра, желает нам счастья, тогда все будет хорошо». А если…

– Юви, скажи, Господь знает все, что должно произойти? – спросила она по дороге домой.

– Знать-то Он знает, но не скоро скажет…

– А как ты думаешь, Он поможет нам избежать нужды? Хочется все-таки жить по-человечески. Мне кажется, ты можешь стать прекрасным промоутером грамзаписей.

23

Каждый день после обеда Август Марри приезжал в Сомерсет-Парк, поднимался на второй этаж, открывал дверь квартиры Линн запасным ключом, который обнаружил на кухне, и кидал газеты из почтового ящика на кипу скопившихся газет на кофейном столике. Если ей исправно доставляют газеты, стало быть, они уехали ненадолго, рассуждал Август Марри.

Во второй свой приезд он собрался было выбросить осколки разбитого стекла, но передумал. Пусть эта авантюристка считает, что у нее в квартире орудовал вор-взломщик…

Иногда он видел игроков на площадке для гольфа, но никто из них ни разу не вошел в дом. Он решил, что, если его спросят, что он тут делает, он скажет, что он брат Линн Фолкнер, которого она попросила присмотреть за квартирой в ее отсутствие.

Когда он приехал в третий раз, он обнаружил во встроенном шкафу пару мужских трусов и махровый халат. На следующий день он снова тщательно осмотрел квартиру, но не нашел никаких прибамбасов из секс-шопа. Может, в холодильнике у нее какие-либо мази, а возможно, и таблетки? Он поспешил на кухню. В холодильнике он обнаружил недопитую бутылку вина, банку с пивом, пакет молока, йогурт и баночку ночного крема. Ну вот, что ночью помогает, то и днем сгодится. Пару раз он приезжал где-то около полуночи, смотрел из машины на окна ее квартиры, не горит ли там свет.

Затем он решил, что они вернутся непременно вечером, и стал ждать их возвращения в квартире.

Мысленно он прикидывал, как это будет происходить.

Бабенка входит и застывает, увидев его сидящим в кресле. «Что вы хотите? Что вы здесь делаете?» Ювеналий, если он будет с ней, что-нибудь вякнет. У него наверняка и сил-то нет! Столько крови потерял… Да и вообще он производит впечатление человека, напрочь лишенного энергии. Квелый какой-то…

Какая бессмыслица, что такому тюфяку, как Ювеналий, Господь ниспослал такой дар! Будь этот дар ниспослан ему, он точно бы знал, что делать. Сначала он бы заявил совершенно определенно, что стигматы – дело рук Всевышнего, затем описал бы видения, которые ему явились, процитировал бы голоса, которые слышал во время своих бдений. И уж, конечно, заставил бы всех поверить в то, что стигматы – это знак одобрения Всевышнего. Разумеется, исцелял бы всяких калек и больных неизлечимыми недугами и в одно прекрасное утро проснулся бы знаменитым. Его имя затмило бы имя Альберта Швейцера, этого протестантского теолога, мыслителя, миссионера, врача, музыковеда, органиста, но… не чудотворца…

Если Ювеналий появится здесь вместе с ней, он сразу велит ему отойти в сторону. Если Ювеналий что-либо вякнет, он прикажет ему замолчать, а затем спокойно объяснит ему, что он подвергается пагубному влиянию блудницы, от которой необходимо избавиться.

А потом он достанет «смит-и-вессон» и убьет ее!

Сразу после этого он отвезет Ювеналия в Олмонт в дом приходского священника. Там надо будет аргументированно обосновать необходимость избавления от «лукавой искусительницы».

Ювеналий постепенно смирится с утратой похотливой бабенки. Он, похоже, покладистый человек и не станет упорствовать.

Но, как известно, человек предполагает, а Бог…

В пятницу Августу потребовалась бумага для типографии. Он звонил на фабрику, угрожал, бранился, но тщетно. Когда ему доставили бумагу и он расплатился, было где-то около восьми и Линн с Ювеналием были уже дома.

Сначала Линн увидела кипу газет на кофейном столике, затем – осколки стекла на полу.

Ювеналий стоял с чемоданами в руках и смотрел на разбитую стеклянную дверь.

– Ну вот, я так и знала! – сказала Линн. – Кто-то здесь побывал и приготовил нам сюрприз. Предчувствие меня не обмануло.

– Успокойся, – произнес Ювеналий спокойным тоном. – Вызови полицию, там разберутся. Надо полагать, этот кто-то проник сюда через балкон.

Линн отодвинула ногой осколки стекла и вышла на балкон. Перегнувшись через перила, она заглянула на соседний балкон.

– Жильцы рядом все время отсутствуют. Там кто-то живет, но я их никогда не видела. У тебя когда-нибудь была квартира? – спросила она, вернувшись в гостиную.

Ювеналий покачал головой.

– Такое ощущение, будто живешь на необитаемом острове, – вздохнула Линн.

Она пошла из гостиной в холл, Ювеналий отнес чемоданы в спальню. Линн заглянула в свой кабинет, потом в спальню и в ванную.

– Не знаю, в чем дело, но на грабеж не похоже. Кое-какие вещи не на своих местах. Злоумышленник что-то искал.

– Он взял что-нибудь? – спросил Ювеналий.

– Кажется, мои трусики, – ответила Линн. – Маньяк какой-то…

У Августа было предчувствие, что он застанет обоих. Но когда он, тихо открыв дверь, вошел в квартиру и заглянул из холла в гостиную, он увидел только Линн, сидевшую на полу к нему спиной, с разбросанными вокруг нее газетами.

«Прекрасно!» – подумал он и, откинув полу своего поплинового пиджака, снял с ремня револьвер «смит-и-вессон». Когда он выстрелит в нее, она упадет на газеты, и так будет еще лучше.

На кофейном столике лежали ножницы, статьи с фотографиями, которые она вырезала из газет.

Август вскинул револьвер и прицелился ей в голову. Он хотел было сказать ей что-нибудь, хотел, чтобы она увидела его, но передумал, опасаясь, что она закричит и попытается убежать, и тогда газеты на полу не принесут никакой пользы. Он видел ее загорелые голые колени и ляжки.

На ней было короткое летнее платье без рукавов или что-то вроде этого.

Подол задрался, потому как она сидела скрестив ноги.

– Послушай, что тут пишут, – сказала она, и Август вздрогнул. – «На первый взгляд кажется, будто они – брат и сестра, их сходство поразительно…» Ты знал, что мы похожи?

Август замер.

– Слушай дальше, – сказала она. – «Но любые мысли о родстве отметаются сразу же, как только вы видите, как они общаются – они понимают друг друга с полуслова, обмениваются долгими взглядами».

– Вот уж не думал, что это кто-то замечает, – отозвался с кухни Ювеналий.

Август бросил взгляд в сторону кухни, затем перевел его на Линн. Он отметил, что осколки стекла убрали.

– Горчицу захватить?

– Как хочешь, – ответила Линн.

– Салат-латук не очень хороший.

– Зато горчица что надо! – засмеялась она.

Ну и ну! Бабенка расселась на своей сраценции, ляжки оголила, а он перед ней на цирлах… Обслуживает, стало быть, по всем статьям. А она, похоже, вертит им как хочет. Ох уж эти бабы! Подол задерут, а мужики и рады стараться…

Ювеналий вышел в гостиную с подносом с сандвичами и миской с картофельными чипсами и замер.

– Что вам здесь нужно? – обратился он к Августу. – Для чего вам понадобилось нарушать наш покой, даже если вы шутите?

– Я не шучу, – процедил Август.

– О боже! – воскликнула Линн, оглянувшись.

– Не двигаться! – заорал он, увидя, что она поднимается.

Но было поздно. Она уже стояла, прижав руки к бокам. Ювеналий поставил поднос и миску на стол.

– Стоять! – гаркнул Август, прицелившись в него.

Ювеналий, не глядя на Августа, подошел к Линн, что-то ей сказал, положив ей руку на плечо.

– Послушайте, Август… – произнес Ювеналий.

– Мне ничего объяснять не надо! – усмехнулся Август. – Я вижу, что происходит, я вижу, что она делает с вами.

– Понятно! – кивнул Ювеналий. – Скажите, что вы задумали?

Этот вопрос Августа не застал врасплох. У него наготове была парочка ответов, в том числе такой: «Оградить вашу жизнь от порока». Но сейчас он сказал с расстановкой:

– Я собираюсь убрать ее с дороги раз и навсегда.

– С дороги? – воскликнула Линн. – С чьей дороги?

– С его дороги, – ответил Август.

– Но разве я стою у него на пути? Он волен делать все, что ему заблагорассудится.

– Август, мне кажется, у вас сложилось неправильное представление о том, что происходит, – сказал Ювеналий. – Мы не сделали ничего предосудительного. Или я чего-то не понимаю?

– А по совести ли вы поступаете? Сомневаюсь в этом. А иначе как можно так долго предаваться греху!

– Мы ведь о моей совести говорим, да?

– Не о ее же, – ухмыльнулся Август. – У нее нет совести, она просто бессовестная…

– Если мы говорим о моей совести, тогда позвольте мне заверить вас, что с моей совестью все в порядке – она не пытается ни укорить меня, ни пристыдить…

– Именно так в жизни и происходит, – заметил Август. – Когда начинаешь жить не по совести, она устраняется, поскольку нарушаются всяческие моральные принципы. Бывает и по-другому: порядочная, чистая совесть мало-помалу превращается в беспомощную и никудышную.

– Почему вы полагаете, что у меня нет совести? – вмешалась Линн.

– У тебя ее нет, – отрезал Август. – Ты… пустышка, в тебе не осталось ни искры духовной жизни.

– Вам ли об этом говорить? – покачала головой Линн.

– Можешь возмущаться сколько угодно, это тебе не поможет. – Он вскинул револьвер. – Пришла пора подытожить свою жизнь. Давай, подводи итоги… И поторопись!

Линн впала в прострацию – глаз фиксировал происходящее, но рассудок в этом не участвовал.

– Ювеналий, скажи ему, что мы не делаем… ничего дурного. Господи… – произнесла она хриплым голосом.

– Вы, Август, рассуждаете о принципах морали с револьвером в руке, – сказал Ювеналий. – С точки зрения нравственных устоев это нормально?

– Вполне, – кивнул Август. – Мы поговорим об этом позже. Я отвезу вас в Олмонт на несколько дней для раздумья в уединении, так сказать. Там вы сможете поговорить с отцом Нестором, со мной… Можете вообще не разговаривать, если почувствуете, что молчание и размышление вам больше по душе. Дам вам почитать свои статьи…

– Почему бы нам не поговорить прямо сейчас?

– Позже поговорим…

Ювеналий шагнул к нему.

– Уберите револьвер и давайте побеседуем.

Август попятился.

– Позже поговорим, – повторил он.

Ювеналий снова шагнул к нему.

– Отдайте мне револьвер!

Август снова попятился и остановился, потому что уперся левым плечом в косяк балконной двери. Он навел револьвер на Ювеналия, целясь прямо ему в грудь.

– Август, ради бога, отдайте ему ваш револьвер! – вымолвила Линн.

Август взглянул на нее, перевел взгляд на Ювеналия, а затем она увидела, как он оттолкнул от себя Ювеналия левой рукой и направил револьвер прямо на нее.

Раздался оглушительный выстрел… И снова выстрел, и еще один… Третий выстрел пришелся в потолок. Ювеналий кинулся под правую руку Августа, отвел ее вверх своей левой, а правой рукой схватил Августа за воротник, вытолкнул его на балкон, приподнял, затем перекинул его через перила – в воздухе мелькнули его руки и ноги… Август вскрикнул, а затем исчез…

Грохот выстрелов все еще звучал в ушах Линн. Она не сводила глаз с Ювеналия. Он стоял к ней спиной, сжав руками перила, смотрел вниз и не поворачивался. И тогда она подошла к нему, прижалась всем телом, взяла его за руки.

– Он не шевелится, – сказал Ювеналий.

Она взглянула вниз и увидела Августа. Он лежал на спине, на цементных плитах, раскинув руки над головой, будто сообщал им о капитуляции.

– Кажется, я убил его, – подвел итог Ювеналий.

24

Говард Харт целых двенадцать минут распространялся на тему о разного рода махинациях и надувательстве всяких чудодеев, оракулов, телепатов. И при этом так и сыпал словечками типа «психогенетический», «психобиологический», «психофизиологический», «психосоматический», педалируя голосом «психо», что якобы придавало его высказываниям некую значимость, хотя никто из присутствующих в телестудии явно не улавливал никакого смысла во всей этой зауми.

Студия была набита битком. Всего присутствовало более сотни человек. Те, кто имел отношение к Ювеналию, – Линн Фолкнер, Билл Хилл, Антуанетта Бейкер, врач из детской больницы, где до сих пор находился под наблюдением Ричи и, как надеялась Антуанетта, смотрел в это время телевизор, Кэти Ворсингтон, отец Диллон, теолог из Детройтского университета, доктор наук Каплан, автор книги «Психоанализ: обман или лечение», – сидели в первом ряду. Двадцать семь молодых людей из Общества Святого Духа, в белых рубашках, но без нарукавных повязок, отец Нестор, сидевший в последнем ряду, сорок прихожан церкви Святого Джованни Боско и, наконец, фанаты передачи «В гостях у Говарда Харта» толпились на заднем плане.

Говард Харт сидел за гигантским письменным столом, у него за спиной якобы громоздились книжные полки. На нем был двубортный шелковый костюм и широкий галстук, слабо затянутый треугольным узлом.

Национальная телезвезда вела себя непринужденно, то и дело почесывая нос и поправляя парик.

– …В то время как мы пытаемся примирить мистические притязания нашего гостя с метафизической реальностью… – произнес он с улыбкой.

Психиатр Каплан пробормотал себе под нос:

– Он даже не осознает, какую бредятину порет…

– Ему, похоже, невдомек, как надо улыбаться в прямом эфире, – заметил Билл Хилл. – Рот до ушей, и все время скалится…

– Это у него ухмылка такая, кривая усмешка… – сказала Линн. – Тот еще перец!

– Мне сообщили, – продолжал Говард Харт, – что число откликов на эту передачу перекроет те, которые мы получили, когда сын знаменитого певца… – Харт ехидно усмехнулся, – демонстративно покинул студию во время нашей передачи, состоявшейся пару недель назад. – Харт выдержал паузу. – А теперь, если у вас есть вопросы к нашему гостю, дозванивайтесь до нас. Если у вас есть критические замечания, пожалуйста, изложите их. Я полагаю, наш гость не останется безучастным, что вызовет оживленную полемику. Я задействовал дюжину дополнительных телефонных операторов, и я уверен, мои преданные телезрители… – Харт оскалился, – не дадут мне ударить в грязь лицом. Итак, прямо сейчас встречайте нашего гостя!

Режиссер в наушниках, стоявший между двумя телекамерами в середине студии, повернулся лицом к аплодирующей публике. Аплодисменты усилились, когда появился Ювеналий, пожал Говарду Харту руку, которую тот протянул через свой гигантский стол, и опустился в крутящееся кресло – диковинную раковину из пластика на хромированных ножках.

– Боже, он выглядит так, будто его доставили сюда прямо из больницы, – заметил Билл Хилл.

– А на самом деле из центра, – пояснила Линн. – Прямо из гардеробной.

Костюм из льняной ткани в полоску висел на Ювеналии как на вешалке.

– Я уговаривала его купить новый костюм, но ему нравится этот.

Говард Харт пристально смотрел на Ювеналия и молчал – пауза затягивалась.

Наконец он сказал:

– Вы – Чарли Лоусон, но, как правило, вас называют – думаю, любовно – просто Юви. Но я намерен быть беспристрастным и буду именовать вас Ювеналием. Не возражаете?

– Намерен быть беспристрастным, – усмехнулась Линн. – Помолчал бы лучше! – Через секунду, взглянув на Ювеналия, она изменила свой настрой: – Посмотри на него, Билл. Разве он не обаятельный?

Говард Харт продолжал вещать:

– Сначала я хотел бы, чтобы вы рассказали о появлении у вас стигматов своими словами, а именно: что это такое – стигматы, и один из наших спонсоров интересуется, как вы это делаете.

– Как вы это делаете, видите ли! – всплеснула руками Линн. – Этот аферист диктует Ювеналию, что говорить…

– Не нервничай! – сказал Билл Хилл.

– Я ничего не делаю, – пожал плечами Ювеналий. – Все происходит само собой. Хочу добавить, что я не считаю появление стигматов мистикой, равно как и метафизикой. Поясните, что вы имели в виду, когда упомянули об этих категориях идеалистического мировоззрения.

– Вы верите в Бога? – спросил Говард Харт, игнорируя вопрос Ювеналия.

– Да.

– Вы верите в чудеса?

Ювеналию ничего другого не оставалось, как дать утвердительный ответ.

– Да, – кивнул он.

– Вы были одним из францисканцев, которые образуют особенный… мистического мировоззрения орден, не так ли?

– Я был монахом-францисканцем и скажу вам, никакой склонности к мистицизму среди своих собратьев не заметил.

– Скажите, вы человек впечатлительный, поддающийся внушению, возможно, несколько наивный?

– Возможно, да, – ответил Ювеналий.

– В таком случае ваши пять кровоточащих ран, скорее всего, не чудесное воспроизведение ран Иисуса Христа, а, пожалуй, результат вашего самовнушения.

– Скорее всего, – вздохнул Ювеналий.

– Внушая что-либо самому себе, вы, должно быть, крепко зажмуриваете глаза либо концентрируете свое внимание на распятии или же задерживаете дыхание?

– Я не делаю ничего подобного.

– Вы произносите молитву, типа: «Господи, ниспошли мне этот дар, пусть все увидят, что я, как святой Иосиф, чудотворец прямо из Средних веков?» – Говард Харт помолчал. – Так?

– Вы можете повторить ваш вопрос?

Линн засмеялась.

– Как вы думаете, почему Бог избрал вас, наделив этим… поразительным даром? Что в вас такого особенного?

– Я не знаю, почему Он это сделал.

– Итак, вы скромный человек, – сказал Говард Харт и улыбнулся в камеру. – Скромность – это часть вашего имиджа, да? Позвольте мне задать вам вопрос. Почему вы пришли ко мне на передачу?

Ювеналий помедлил с ответом.

– Потому что вы пригласили меня, – сказал он погодя. – Я решил воспользоваться этой возможностью… Ну, я подумал, ничего постыдного в том, что у меня этот дар, нет, как мне…

– Минуту, – прервал его Говард Харт. – Всего одну-единственную минуту! Это я вас пригласил? У меня сложилось впечатление, что ваш менеджер пришел ко мне…

– У меня нет никакого менеджера, – заявил Ювеналий.

– Ваш менеджер пришел ко мне и предложил подписать контракт, в котором говорилось о том, что вы, так называемый слуга Господа, самопроизвольное орудие Его милости, появитесь на этом шоу, не иначе как за… – Говард Харт смотрел прямо в телекамеру, – один миллион долларов.

– Мне должны заплатить за участие в передаче? – произнес Ювеналий с расстановкой.

– Разве вы не подписывали контракт?

– Я что-то подписывал, но не знаю, что это было.

– Вы не читали текст?

– Я лишь мельком взглянул на него.

– Итак, вы утверждаете, что ничего не знаете о гонораре в миллион долларов? Хотите, чтобы люди поверили, будто вы появились здесь в качестве благодетеля? – Ехидная улыбка Говарда Харта сменилась громким смехом. – После подобного заявления придется кое-что уточнить, – сказал он, глядя прямо в камеру.

– Ты – сукин сын, – сказала Линн.

Билл Хилл оглянулся, взял ее за руку.

– Не заводись! Вспомни, сколько раз я пытался поговорить с тобой. Ты не хотела ничего слушать, не так ли?

– Ты заключил с Хартом сделку, да?

– Все не совсем так, как он говорит.

– Сколько?

– Харт старается выставить Ювеналия недоумком, вот и все.

– Сколько?

– Четыреста тысяч баксов. Юви подписал контракт в офисе Говарда Харта, я видел это своими глазами.

– Но ты ничего не сказал ему о деньгах! Ты говорил ему о четырехстах тысячах или нет?

– Не говорил, потому что сумма еще не окончательно определена, пока не выяснится, сколько каналов транслировали это телешоу. Короче, мы получим чек и приятно удивим его.

– Мы? – Линн вскинула брови.

– Ты тоже в доле.

– Я не желаю участвовать в этой афере! – заявила Линн.

– Успокойся! Заключение контракта в таких делах – вещь общепринятая. У меня не было возможности все это тебе объяснить, так как ты уехала и даже не сказала мне о том, что уезжаешь.

– А сколько ты получишь? Между прочим, не ты чудотворец, а он…

– Но ведь именно я уломал Говарда!

– Сколько? – повысила голос Линн.

– Потише, пожалуйста, хорошо?

– Скажите, сколько вы, как профессиональный стигматик и чудотворец, получали до сих пор? – спросил Говард Харт.

– Нисколько, – ответил Ювеналий.

– Тогда это будет ваш первый миллион. Что вы станете делать с ним?

– Я не знал, что мне заплатят.

– Хо-хо! – оскалился Говард Харт. – А теперь, когда вы знаете, что вы будете делать с ним? Миллион долларов… Между прочим, как религиозный чудотворец, не являетесь ли вы физическим лицом, освобожденным от налогов?

Ювеналий нахмурился.

– Я понятия не имею о том, какое я лицо, – ответил он, обведя взглядом присутствующих в студии.

– Допустим, – сказал Говард Харт, глядя в камеру. – Вы теперь богатый человек. Миллион долларов – это целое состояние. Не собираетесь ли вы потратить его на свою девушку? Здесь, уважаемые телезрители, уместно заметить, что у нашего чудотворца есть возлюбленная… Хотелось бы узнать об этой стороне вашей жизни. Как зовут вашу возлюбленную?

– О боже! – воскликнула Линн.

– Линн, – сказал Ювеналий.

– А если точнее, Линн Мэри Фолкнер, – оскалился Харт. – И как мне стало известно, она обитает в пригороде Сомерсет-Парк, по слухам, весьма порочном местечке.

– Господи! – покачал головой Билл Хилл.

– Сучонок, – усмехнулась Линн.

– Но пока оставим это, – сказал Говард. – Я не собираюсь забегать вперед и раскрывать свои карты. – Он помолчал. – У меня вопрос, так сказать, не для протокола: вы, Ювеналий, случайно, не работаете над созданием сексуальных пособий для священнослужителей? Говорят, это новая и весьма прибыльная сфера деятельности.

Линн вскочила.

– Но прежде чем вы ответите, я хочу представить телезрителям человека, внешний вид которого является результатом вашего рукоприкладства, но отнюдь не руковозложения.

– Куда ты? – вскинулся Билл Хилл.

Линн не ответила, устремляясь к проходу.

Билл Хилл подумал, что она уходит, и собрался последовать за ней, решив, что у нее не выдержали нервы и он должен успокоить ее и постараться вернуть.

Но Линн не собиралась покидать студию. Она поднялась на сцену и, минуя камеры и режиссера, направилась прямо к псевдобиблиотеке Говарда Харта. И как говорится, сразу взяла с места в карьер.

Говард поднялся, вышел из-за стола, стал успокаивать ее, а режиссер подтаскивал еще одно вертящееся кресло.

Камера вплотную приблизилась к Говарду Харту. Привалившись к своему столу, он сказал:

– Уважаемые телезрители, если вы не ожидали никаких неожиданностей от нашей передачи, то теперь она перед вами в образе молодой дамы по имени Линн Мэри Фолкнер, весьма напористой и энергичной.

Включилась вторая камера, и миллионная аудитория Говарда Харта увидела Линн, сидевшую рядом с Ювеналием в точно таком же кресле, закинувшую ногу на ногу, скрестившую руки на груди, с плотно сжатыми губами.

Телезрители увидели красивую девушку, возможно с трудом державшую себя в руках, готовую в любой момент заткнуть Говарду Харту глотку.