Текст книги "Прикосновение смерти"

Автор книги: Элмор Джон Леонард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Меня действительно интересуют некоторые вещи, – сказал Ювеналий.

– Но если вы собираетесь открыто вступить в этот мир, вам следует заняться созданием истинного вашего образа, который бы предшествовал вашему, так сказать, появлению. Ведь не секрет, что любое благое дело всегда сопровождается всякого рода слухами и кривотолками.

– Отец Квинн считает, что Август и я должны пойти к ним и сделать какие-то заявления.

– Ваши намерения заслуживают похвалы, – сказал Билл Хилл. – Но вскоре после того, как журналисты опубликуют свои статьи, последуют отклики. Видите ли, у читателей всегда возникают подозрения, что им рассказали не все. Проблема в том, что большинство людей предпочтут услышать лично от вас о ваших мыслях и чувствах.

– И вы знаете, как решить эту проблему? – спросил Ювеналий.

– Знаю, – кивнул Билл Хилл. – Предположим, вы читаете газетную статью и обнаруживаете, что вы этого не говорили, о том не упоминали, и вообще там все исказили. А уж если ваши слова вырваны из контекста, тогда это ни в какие ворота… Думаю, вам следует самому рассказать о себе.

– Рассказывать о себе? – вскинул брови Ювеналий.

– О ваших контактах с людьми, – пояснил Билл Хилл. – Вы общаетесь с ними, разговариваете, и происходят разительные перемены. – Билл Хилл на секунду замолчал. – Разве вы не знаете об этом? Возьмем, к примеру, Линн…

18

Во вторник очерки появились в утренней газете «Детройт фри пресс» и в вечерней «Детройт ньюс».

Линн достала ножницы.

ЧУДО В ОЛМОНТЕ?

Изложение того, что случилось в воскресенье в церкви Святого Джованни Боско, не обошлось без упоминания имени Августа Марри. Он, видите ли, распространял брошюру «Стигматы», сразу же после «чрезвычайного происшествия в алтаре». В статье также приводились сведения об арестах Августа Марри, активиста религиозного традиционалистского движения, но не было дано никаких разъяснений по этому поводу.

БЫВШИЙ МИССИОНЕР ДАЕТ ПОЯСНЕНИЯ ОТНОСИТЕЛЬНО ЗАГАДОЧНОГО КРОВОТОЧЕНИЯ.

На фото, занявшем три газетные колонки, был запечатлен Ювеналий с руками, разведенными в стороны, с глазами, устремленными на читателя. В статье освещалась пресс-конференция, состоявшаяся в реабилитационном центре. В статье приводилось интервью с Ювеналием. Факты подбирались тщательно, отметила про себя Линн, хотя некоторые цитаты были явно искажены. Такие слова, как «жизнеспособный» и «противоестественный», Ювеналий не употреблял.

СТИГМАТЫ. ТОЧКА ЗРЕНИЯ БОГОСЛОВА.

Приводилось интервью с отцом Деннисом Диллоном, адъюнкт-профессором теологии Детройтского университета. Согласно буллам папы Бенедикта XIV, разъяснял он, «не существует многозначительной связи между святостью и стигматами, и Господь может ниспослать эту милость любому, кого Он выберет из тех, кто вообще не исповедует никакой религии, или даже из тех, кто предается смертным грехам…».

Это уж слишком, подумала Линн.

«Но в целом это явление имеет чисто естественное происхождение, поскольку обратное не доказано. Церковь с осторожностью относится к тому, чтобы причислить стигматы к чуду, потому что психофизиологические отрасли науки в будущем, возможно, обоснуют несостоятельность такого взгляда».

В общем, пришла к выводу Линн, этот богослов так ничего и не сказал.

СТИГМАТЫ. МНЕНИЕ ПСИХИАТРА.

В интервью с Аланом Капланом, доктором медицины и доктором философии, а также автором научного труда «Психоанализ: ловкий прием или метод лечения?», согласно Каплану, ничего нового не обнаружилось. Появление стигматов – это всего лишь результат крайне эмоционального, гиперэкстатического состояния. «Католики не имеют никаких преимуществ в этом вопросе. Такие же раны, какие получил пророк Мухаммед, сражаясь за распространение своей веры, появляются и у мусульманских аскетов. А как насчет недавнего случая, произошедшего с десятилетней девочкой в Окленде, штат Калифорния? Ранним утром в Страстную пятницу она проснулась с кровоточащими стигматами. Накануне она прочитала книгу о распятии Христа и увидела фильм об этом по телевизору. Девочка баптистка, и к тому же темнокожая». Каплан привел другие примеры спонтанного кровоточения, и в каждом из них фигурировала личность «с ярко выраженной предрасположенностью к истерии».

Но ведь у Ювеналия и намека нет на истерию! Он такой спокойный…

«Я СОВЕРШЕННО ЗДОРОВ», – ГОВОРИТ РИЧИ.

На фото был изображен Ричи, с поднятыми вверх глазами, дотрагивающийся до своей головы, и рядом с ним – горделиво улыбающаяся мать. «Как только мы увидели пушок на голове у Ричи, мы поняли, что это чудо, – сказала миссис Антуанетта Бейкер. – Мы упали на колени, вознося благодарение Богу за то, что Он сделал для нас». Далее сообщалось, что Ричи вернулся в детскую больницу, где после его полного медицинского обследования никаких следов лимфогрануломатоза ни в крови, ни в костном мозге не обнаружили. «Мы не утверждаем категорично о том, что ремиссия невозможна, но она, однако, не будет длиться вечно, и поэтому мы настоятельно советуем продолжать химиотерапию, поскольку рецидив неизбежен». Все было ясно. Но миссис Бейкер решительно возражала против продолжения лечения, убежденная в том, что в этом нет нужды. «И зачем мы с Ричи будем ходить туда каждый вторник, если Ювеналий его исцелил». Она добавила, что хотела бы как-нибудь встретиться с Ювеналием и поблагодарить его за тот драгоценный дар жизни, который он им преподнес.

В заключение предоставила слово лечащему врачу мальчика.

«Волосы, выросшие на голове Ричи за одну ночь, – это нечто из ряда вон выходящее», – заявил он.

В рубрике «Подробности» вечерней газеты была помещена статья, которую Линн прочитала дважды. Под фотографией Антуанетты Бейкер – в бикини и в весьма пикантной позе – стояла подпись: «Эротические танцы приносят хороший доход».

Как чувствовала себя в эти дни наделенная талантом, но не имеющая никакой профессиональной подготовки разведенная женщина, мать одиннадцатилетнего ребенка, больного лимфогрануломатозом? «Трудно передать словами то, что мы испытали, – отвечает Антуанетта Бейкер. – Неужели Господь внял моим мольбам? Теперь, когда Ричи выздоровел, я смогу высыпаться по четвергам в свои выходные дни и отдыхать сколько хочу». Антуанетта танцует в популярном баре «Каприччио», «интерпретируя» современный диско-стиль на свой манер, под радушное одобрение присутствующих джентльменов… Но как танцовщица относится к чудесам и воле провидения? Способна ли принять их должным образом? «Это проще простого, – говорит Антуанетта. – Бог даровал мне мое тело, и я не стыжусь его. А что касается чудес, то кто знает, какие планы строит Господь относительно нас здесь, на земле. Мне кажется, это подобно обладанию небывалой мощью, как в „Звездных войнах“ режиссера Джорджа Лукаса, где космические силы спасают от гибели человечество». Антуанетта сказала, что они с Ричи собираются в скором времени встретиться с Ювеналием, и она ждет этой встречи. Антуанетта считает, что у него красивые глаза и он весьма привлекательный. «Таким должен быть мужчина, который творит чудеса».

– Вишь ты, губы раскатала! – произнесла Линн вполголоса.

Видите ли, у нее нет никакой профессиональной подготовки. Никакой подготовки не требуется для того, чтобы крутить задницей. Линн закипала. Бог «даровал» этой бабенке тело, и она не стыдится его… Подумать только! Давалка нахальная…

Господи, чего это она? Ей-то какое до этой Антуанетты дело?! Никакого! Но все-таки…

Нет, по какому праву эта Антуанетта Бейкер красуется в своем бикини на первой полосе «Детройт ньюс»?

Линн долго не могла успокоиться…

У Августа Марри заныло в животе.

– Взгляните на нее, – процедил он.

– Немного старовата, но недурна, – ухмыльнулся Грег Чарницки.

– Вам смешно, а я вне себя! Они меня достали…

– Кто?

– Эти сучки… Одна – в бикини, другая из «Детройт фри пресс», где нет ни слова об Обществе Святого Духа. А я ведь ей обо всем рассказал в подробностях!

– Надо было об этом Ювеналию рассказать, – заметил Грег. – Если он, как полагают, настолько чуткий…

– К Ювеналию невозможно было даже подойти, – прервал его Август. – Этот священник у алкоголиков… Он буквально оттолкнул меня в сторону. Я ему: «Мне надо с ним поговорить». А он: «Приходите в другой раз, ему надо работать». Я ему: «Ювеналию надо работать для церкви, а не для кучки алкашей».

– А он что?

– А он повернулся и ушел, прихватив с собой Ювеналия. Завтра вы прочтете мою статью о реабилитационном центре. Я ее озаглавил так: «Вы заявляете, отец Квинн, что вы католик… Докажите это!» Этот Квинн тот еще пройдоха! Он прибрал к рукам Ювеналия, рассчитывая с его помощью сделать рекламу своему алкашному заведению.

Грег Чарницки взял со стола газету, пробежался беглым взглядом по четвертой полосе.

– В городском аэропорту произошло ограбление – читали об этом? Грабителей поймали.

– Грабители повсюду, – отрубил Август. – Взгляните только на их рожи! – Он ткнул пальцем в фотографию. – Эти черномазые внаглую улыбаются. И знаете почему? Они знают, что через несколько дней их выпустят на волю, и они снова будут шнырять вокруг… Думается, скоро и до меня доберутся. Но фигули им на рогули! – Август выдвинул средний ящик стола, достал револьвер и положил его на стопку разных бумаг.

Грег взглянул на него.

– Это моего отца, – пояснил Август. – «Смит-и-вессон». Калибр тридцать восемь. Думаете, при виде его они дадут тягу?

– Думаю, да, – кивнул Грег.

– А я сомневаюсь.

– Вы что же, станете в них стрелять?

– Если кто-то появится здесь с целью взять то, что принадлежит мне, я того застрелю. И если Господь захочет помиловать его душу, то это Его дело.

Во вторник Билл Хилл снова поехал в телецентр, и на этот раз ему пришлось ждать Говарда Харта сорок минут. Важная птица! – думал он, сидя в приемной. Хвост распушил, а у самого четвертое место в рейтинге субботних вечерних программ.

Наконец этот индюк надутый появился. На столе у него лежали раскрытые газеты.

– С чем пожаловали на этот раз? – оскалился Говард Харт.

– Я тут подумал и решил, что Ювеналий может стушеваться. Простой, несколько наивный парень, а у вас в студии такое яркое освещение…

– Сначала в студии появятся Ричи вместе с матерью, – прервал его Говард Харт. – Спустя какое-то время лечащий врач. А затем Ювеналий вместе с психиатром. И пусть они устроят перепалку.

– Ювеналий милейший человек, – сказал Билл Хилл. – Думаю, он заслуживает того, чтобы вы уделили ему особое внимание.

– Насчет теолога я еще не решил. На чьей он стороне? Этого Ювеналия?

– Он ни на чьей стороне.

– Тогда он мне не нужен. Ювеналий и психиатр – лицом к лицу – это то, что надо.

– Почему бы вам не оставить психиатра в стороне и не поговорить только с Ювеналием?

– Почему бы мне вместо этого не оставить вас в стороне?

– Не получится, – покачал головой Билл Хилл. – Ведь это я все устроил. Почему бы вам не побеседовать с мальчиком, его мамашей-танцовщицей, лечащим врачом, психиатром, а также с теологом – со всеми вместе – в эту субботу, а в следующую субботу пригласить Ювеналия и побеседовать с ним пару часов.

– И о чем мне говорить с ним два часа?

– О чем хотите. Но не пройдет и пятнадцати минут, вы знаете, что случится?

– Скажете – узнаю…

– У вас на глазах, а также у пятидесяти миллионов зрителей, если, конечно, будет проделана соответствующая подготовка, у Ювеналия появятся стигматы, из которых станет сочиться кровь, и он исцелит какого-нибудь калеку, по вашему выбору, и все это произойдет в прямом эфире национального телевидения.

Говард Харт задумался.

– Когда он это сделает, – продолжил Билл Хилл, – ваш рейтинг поднимется с четвертого места на первое. Вам это не повредит, не так ли?

– Что вы вообще знаете о рейтингах? – прищурился Говард Харт.

– Ничего не знаю, но я читал в газете, в колонке телеобозрения, что ваш канал могут закрыть, если число ваших зрителей будет оставаться на прежнем уровне.

– А что, если парень, условно говоря, не сработает?

– А что, если вы пригласите певца Нейла Даймонда, а он вдруг не издаст ни звука? – усмехнулся Билл Хилл. – Ювеналий творит чудеса, понимаете вы это? И если вы хотите увидеть его на другом канале, скажите мне об этом прямо сейчас.

Билл Хилл поднялся с кресла, собираясь уходить.

– Допустим, я согласен, – задумчиво произнес Говард Харт, словно еще колеблясь в принятии решения.

– Тогда мы заключаем контракт в установленной форме, по условиям которого вы обязуетесь выплатить мне один миллион сорок тысяч долларов за доставку Ювеналия на ваше ток-шоу.

Говард Харт откинулся на спинку кресла и разразился хохотом. Затем он покачал головой и сделал вид, будто вытирает выступившие на глазах слезы.

Ну артист!

Билл Хилл подождал, а потом сказал, педалируя голосом каждое слово:

– К вам поступило множество коммерческих предложений относительно двухчасового шоу в эту субботу. Я насчитал тридцать одну рекламу, включая заставки телецентра, и понял, что канал продает свое время примерно сто двадцать пять тысяч долларов за минуту. Это очень большая сумма. Я прошу из нее лишь один миллион и сорок тысяч.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – вскинул брови Говард Харт. – Все это не так просто.

– Тогда сделайте так, чтобы было просто, чтобы я мог понять. В данный момент мы с вами не будем обсуждать вопрос о повторных трансляциях, поскольку я дам поручение своему юристу, и он сообщит вам о том, какую долю прибыли от повторов мы рассчитываем получить. Но сейчас я готов подписать контракт на один миллион и сорок тысяч долларов, в противном случае не видать вам Ювеналия как своих ушей. Если вы попытаетесь договориться с Ювеналием за моей спиной, наша договоренность автоматически утрачивает силу и вы остаетесь с носом. Ну, что скажете?

– А за что вы хотите получить сорок тысяч долларов? – спросил Говард Харт.

– За ожидание у вас в приемной. Тысяча долларов за минуту…

– Однако… – Говард Харт вздохнул. – Дайте мне пару дней…

– Короче, подписываем контракт в пятницу либо прекращаем затянувшиеся переговоры.

Билл Хилл вышел на улицу, уверенный в том, что контракт уже у него в кармане.

– Все очень просто! – объяснил он Линн. – Весь секрет в том, что на таких соплежуев следует выплеснуть помои, точно так же, как они это делают с другими.

В тот вторник, 16 августа 1977 года, случилось непредвиденное… Умер Элвис Пресли.

19

«Выключите! – запричитала бабушка, одетая в песочный брючный костюм. – Я не в силах это вынести.

Радио выключили, но рыдания ее не прекратились».

Билл Хилл сидел на диване, вслух читая газету.

«Его обрядили в простой белый смокинг с серебристым галстуком».

Линн была на кухне. Она отозвалась через открытую дверь:

– Я читала, что вчера утром компания «Хэрмони-Хаус» продала его пластинки – триста пятьдесят штук – за десять миллионов долларов.

Был четверг, без двадцати три.

Линн резала на кухне сельдерей и морковку, затем открыла банку с кукурузой и выложила в миску. Занимаясь стряпней, она услышала звонок домофона, нажала кнопку, открывающую входную дверь, внизу послышались шаги, и вскоре она с удивлением смотрела на Билла Хилла.

– Нет, я не сержусь на тебя. Нет, все в порядке… Да, я действительно кое-кого жду… Не желаю заниматься вместе с тобой никакими аферами, если ты не забыл.

Этот резкий тон был ей совсем не свойствен. Затем, стараясь выглядеть любезной, она добавила:

– Хочешь присесть на минутку?

Билл Хилл сидел уже пятнадцать минут, часы показывали без пяти три.

«Мишель Леоне, тридцати двух лет, из восточного Детройта, позвонил в Белый дом и умолял президента Картера объявить день национального траура».

Он ведь не тупой, размышляла Линн. Понимает, что кто-то придет, и она не желает видеть его здесь…

Но Билл Хилл продолжал вслух читать газету.

– Вот послушай…

«Я вся покрылась мурашками, – рассказывает Джейн Фрилс из Ливонии, западного пригорода Детройта. – Я потеряла дар речи. Но я не плакала до тех пор, пока не поставила „Люби меня нежно“ и не услышала его голос. Моя маленькая дочка Шэннон испуганно смотрела на меня, повторяя все время: „Что случилось, мама? Что случилось?“»

Надо сказать ему, чтобы он ушел, и все.

«Я разговаривала со своими замужними подругами, и они сказали, что целый день ничего не могут делать. Они потрясены. Мы все только и делаем, что смотрим телевизор и ждем, что о нем что-нибудь скажут. Мы не в силах это вынести».

Она тоже этого не вынесет, если он не уберется отсюда ко всем чертям. Не позвонил, не предупредил, а взял и пришел…

«Он был королем рок-н-ролла, – заключила Джейн со слезами на глазах. – Он сделал нас теми, кто мы есть сегодня».

– Эти отклики в газетах – дань любви и восхищения, – усмехнулся Билл Хилл, – или это подначка к выплате подати? Представляешь, какие ломовые бабки сделают на его пластинках и сувенирах? Продают футболки с надписью «Элвис Пресли», вымпелы, флажки с его портретом! Парень, который все это сварганил, сказал мне, что он уверен в том, что они бы Элвису понравились.

– Очень жаль, что тебя там нет, – бросила Линн, поставила миску с салатом в холодильник, обвела взглядом кухню и направилась в гостиную.

– Ну, у меня тоже кое-что есть, – сказал Билл Хилл, – касающееся нас, тебя и меня. Но тебе лучше сесть, прежде чем я расскажу тебе об этом, потому что ты сначала не поверишь, а когда поверишь, можешь упасть в обморок.

– Шапку, что ли, по кругу пустим?

– Ты прелесть! – хохотнул Билл Хилл. – Позвони тому, кого ждешь, и скажи, что занята. Надеюсь, это не тот волосатый парень, который шустрит на музыкальном канале?

– Собираешься обсудить со мной мою личную жизнь? – процедила Линн сквозь зубы.

– Откуда у тебя этот настрой? – заметил Билл Хилл.

Линн вышла на балкон, посмотрела по сторонам и вернулась встревоженная. Собрав газеты с кофейного столика, застыла на месте…

– Если не хочешь, чтобы мы снова были партнерами… – нарушил молчание Билл Хилл.

– А мы никогда и не были партнерами…

– Если не хочешь вместе со мной идти к успеху и счастью, не говоря уж о куче деньжищ…

– Оставь его в покое, – произнесла с расстановкой Линн. – Вот и все, что я могу тебе сказать. Оставь бедного парня в покое и позволь ему делать то, что он хочет.

– Бедного парня оставить в бедности и одного? Это не только глупо, но и грешно, потому что если у тебя есть дар и ты не пользуешься им, знаешь, что это такое? Это как бы оскорбление Всевышнего, словно ты говоришь Ему, что тебе не нужен этот дар. Мол, забери его назад, Господи, а я намерен уйти в монастырь, а возможно, и к алкоголикам…

– Уходи, Билл! Понял?

Билл Хилл поднялся с дивана, окинул Линн внимательным взглядом. Выражение лица у него было спокойным и уверенным. Он подтянул свои желтовато-бежевые брюки, одернул жилет-сафари и сказал:

– Ты хорошо выглядишь, знаешь об этом? Правда, одета не по моде…

– А я, к твоему сведению, не гонюсь за модой.

– Выброси ты эти обтрепанные шорты-джинсы и эту футболку, видавшую виды…

– Билл…

– Ухожу. Желаю тебе хорошо провести время со своим бедным парнем.

Десять минут четвертого Линн услышала звонок домофона и вскочила. И снова, даже несмотря на то, что она его ждала, она ощутила волнение и тревогу, какие редко испытывала в жизни.

Она нажала кнопку домофона, открывая парадную дверь, вышла на лестничную клетку. Сквозь высокое окно, от пола лестничной площадки до самого потолка, светило солнце. Было тихо. Все было просто прекрасно.

Ювеналий, улыбаясь, поднимался по лестнице. Он смотрел на нее и улыбался только ей.

20

– Как ты сюда добирался?

– Мне одолжили автомобиль.

– И ты легко нашел дорогу?

– Конечно. Я ведь был здесь раньше.

– Но за рулем была я. Если специально не запоминать…

– Я запомнил.

– Хорошо выглядишь…

– Ты тоже…

– Я очень удивилась, когда ты позвонил.

– Мне пришлось сбежать оттуда. Все хотят на меня посмотреть, даже из журналов «Тайм» и «Ньюсуик». Не могу в это поверить. В центре, в кафетерии только и разговору что обо мне. – Ювеналий замолчал, взглянул на нее. – Но не поэтому я приехал сюда.

– Я знаю, – сказала Линн.

– Я приехал потому, что хотел тебя видеть. Хочешь знать правду?

– Хочу…

– Я просто умирал, так хотел тебя видеть.

Спустя мгновение ее руки уже обвивали его, а он, крепко обняв ее за плечи, прижимал к себе. Они стояли в холле, тесно прижавшись друг к другу, в лучах предзакатного солнца. Они не в силах были больше ждать. Им не было нужды скрывать свои чувства. Им хотелось держать друг друга в объятиях бесконечно долго, и они делали это. На какой-то момент окружающий мир перестал для них существовать.

– Я тоже умирала…

– Я был не в силах ждать, но я не мог быстро выбраться оттуда.

– Ну что мы стоим? Пойдем…

– Секунду, – сказал он.

Она взглянула на него. Его лицо было совсем близко, и они посмотрели друг другу в глаза, в глубину души друг друга. Их губы слились в поцелуе. Они целовались нежно и страстно, стараясь проникнуть друг в друга, и каждый стремился потеряться в другом. Возможно ли это?

Потом они стояли в гостиной, сомкнув объятия, не шевелясь и слившись в поцелуе.

Они целовали друг друга на ярко-красном диване перед кофейным столиком, где лежали газеты с сообщениями об Элвисе.

Боже, думала Линн, она, как юная девушка, вся пылает страстью… Нет, она целуется, будто впервые в жизни… Это не поцелуи ради поцелуев, не прелюдия, хотя, она знала, другое будет тоже. У нее были слова, которые хотелось ему сказать, но ей не хотелось нарушать столь значимого молчания громким голосом, поэтому она стала шептать нежные слова, как бы выдыхая их…

Они, обнявшись, полулежали-полусидели на диване.

– Я люблю тебя, – сказал он так, как никто никогда не говорил ей в жизни. – Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, – сказала Линн. – Очень люблю… Я хочу почувствовать тебя. Я просто умираю… – Она положила руку ему между ног – на твердую, округлую выпуклость. – Я чувствую тебя. Здесь ты, прямо здесь. Это часть тебя.

Он положил руку ей на грудь.

– Какое изумительное ощущение! Ведь это ты, правда?

Она стала расстегивать пуговицы у него на рубашке, ее рука скользнула вниз, пальцы коснулись шрама на боку, который раньше кровоточил, дотронулись до сосочков у него на груди.

– Я увидела твое тело и полюбила его, – прошептала она. – А теперь я люблю его еще больше.

Он расстегнул пуговицы у нее на блузке, положил ладонь ей на грудь.

– Ах, Линн, касаться тебя ни с чем не сравнимое блаженство! Хочешь, я расскажу тебе, если смогу, что на самом деле я чувствую, как сильно я тебя люблю и что испытываю, когда ты рядом со мной? Я никогда прежде этого никому не говорил. Давай снимем одежду… И пожалуйста, не говори мне ничего. Мне самому тебя раздеть или сначала я должен раздеться?

– Давай это сделаем вместе, – сказала Линн.

– Боже, как я тебя люблю, – сказала она. – Я люблю тебя так сильно, что не в силах поверить в это. Будто этого не могло случиться…

Они лежали на двуспальной кровати, на смятом покрывале.

– Но ведь это случилось, – с жаром произнес он и положил руку ей между ног. – Ах, Линн, оказывается, заниматься любовью с женщиной, которую любишь, – самая восхитительная вещь на свете. – Он улыбнулся, прижавшись к ней.

– Ты прав, – сказала Линн. – Оказывается, то, что происходило со мной раньше, любовью не назовешь… Теперь я понимаю, что такое зов пола.

– Знаешь, Линн, я однажды прочитал в одной книге, что разврат – это месть тела за неспособность любить, и ничего не понял. – Он погладил ладонью ее живот и треугольник волос у нее между ног. – Линн, любовь – это чудо! Я хочу всегда быть с тобой.

– Я тоже хочу всегда быть с тобой, – сказала Линн, – но я не уверена, что твоя церковь позволит тебе это, если окажется, что ты святой.

– А если мы оба вместе? – улыбнулся он. – Скажу тебе только одно – я люблю тебя и хочу быть с тобой. Я знал тебя всю мою жизнь и, может быть, даже еще раньше, и мне с тобой хорошо. – Он поцеловал ее в губы. – Милая, давай снова любить друг друга.

Линн улыбнулась.

– Давай, – прошептала она.

Он уснул. Линн долго лежала без сна.

Она была с ним и в нем, ощущая себя и его как единое целое и желая только одного – чтобы это блаженство длилось бесконечно.

И оно длилось, потому как после оргазма они лежали тесно обнявшись, нежно целуя и лаская друг друга, а затем был новый взрыв любви, и он длился так долго, как они того хотели…

С Юви все совсем по-другому! Не так, как было с другими. Его нежность Линн потрясала.

Он сказал, что заниматься любовью с любимой женщиной – верх блаженства. Он что, занимался любовью с нелюбимой? Откуда ему известна разница?

Она стояла на кухне, рассматривая этикетку на пакете с попкорном. На ней были трусики и фартук, прикрывавший только грудь, но оставлявший открытыми бока…

Откуда-то из-за ее спины протянулись его руки, проскользнули под фартук и обняли ее, развязав сначала тесемки фартука.

– Ты нравишься мне без одежды.

Она прильнула к нему, расслабившись, и, уронив пакет с кукурузой на стол, ощутила его голые ноги.

– На тебе ничего нет?

– Трусы.

– Я чувствую то, что в них…

– Ты так близко! – сказал он. – Можно я задам тебе вопрос? Именно так разговаривают те, кто испытал физическую близость?

– Именно так…

– Я счастлив, что могу сказать тебе все, что мне в голову взбредет, а ты не станешь смеяться или думать, что это глупо, даже если так оно и есть.

– Когда ты со мной, можешь говорить все, что угодно, никто нас не слышит. Но даже если рядом кто-то…

– Ты права. Кого это волнует? – прервал он ее.

– Могу я задать тебе вопрос?

– Конечно.

Помедлив, она спросила:

– Ты познакомился с Антуанеттой Бейкер?

– Да, они с Ричи приходили ко мне. Знаешь, все зовут мальчика Ричи, а ему это не нравится. Я почувствовал это и назвал его Ричардом, когда с ним встретился, и он сразу просиял. Потом, когда мы говорили, он сказал, что ненавидит имя Ричи.

– Тебе она понравилась?

– Его мать? Она не вызвала у меня неприязненных чувств. Но ведь не об этом ты хотела спросить меня.

– Подумать только, ты еще и провидец!

– Почему бы не спросить напрямую, занимался ли я прежде с кем-либо любовью?

– Это меня не касается…

Он повернул ее лицом к себе и, глядя прямо в глаза сказал:

– Занимался… В некотором роде…

– В некотором роде – это как? Впрочем, ты не должен мне об этом рассказывать.

– И все-таки я расскажу. Кто знает, что ты вообразила.

– Ты ее любил?

Он помедлил с ответом.

– Она мне нравилась. Ее звали Анни, ей было двадцать лет. Мы провели вместе ночь в мотеле.

– И где же ты с ней познакомился?

– В баре в центре города. Она была проституткой.

– Ничего себе!..

– Сначала я этого не понял. Мы разговаривали, и она произвела на меня впечатление, потому что оказалась искренней, веселой и непринужденной девицей.

– И вы провели вместе всю ночь?

– Ну да! Но я, заметь, был пьян. Я говорю об этом не в качестве оправдания, я хотел переспать с ней, узнать, что это такое – физическая близость, но я был пьян… Перед этим я покинул орден францисканцев, ну а потом и семинарию. Я впал в запой на целых три недели.

– Не представляю тебя пьяным.

– Именно поэтому я в конце концов оказался в реабилитационном центре «Обитель милосердия». Я решил, что я алкоголик.

– Но ты же им не был.

– Я был третьесортным дилетантом. Знаешь, как алкоголики называют канун Нового года? Ночь дилетантов. Я много думал, ходил кругами…

– Ходил кругами? Это как?

– Знаешь, Августин Блаженный заметил однажды, что заблудшие ходят кругами. Думаю, он был прав. Короче, я корил себя за то, что оставил орден, хотелось загладить свою вину перед Всевышним. Отец Квинн поставил меня на ноги за три дня. Он сказал, что я могу остаться, если хочу, и так долго, сколько захочу. Вот так оно вышло…

– Тебе не потребовалось много времени.

– Мне не требовалось серьезного лечения, мне нужно было избавиться от чувства вины.

– Избавился?

Он улыбнулся.

– Прошлое не забывается…

– Ты вспоминаешь ту девушку?

– Нет, но я помню ее облик. Черные волосы, небольшого роста, хорошенькая…

– Хорошенькая шлюха.

– И что в этом такого?

– Ничего. Просто у меня возникло предубеждение против нее, этой хорошенькой поблядушки. Вообще-то я рада, что ты рассказал мне об этом, потому что теперь я не чувствую себя той, которой вешают лапшу на уши, но мне все равно не хочется представлять тебя рядом с другой…

– Так и не делай этого!

– Я никогда раньше не была ревнивой. Это какое-то новое чувство. Мне не дает покоя мысль, будто все, что у нас с тобой, скоро кончится и что-то случится.

– Господи, Линн, ну что с нами может случиться?

– Не знаю, что-нибудь… – вздохнула она.

Затем они, уже одетые, снова сидели в гостиной, с пивом и вином, попкорном и крем-соусом, в который макали сельдерей и морковку, цветную капусту, и говорили обо всем на свете.

Линн рассказала ему о самом высоком в мире иллюминированном распятии, о футболках с эмблемой единоверческой церкви и о том, каким крутым дельцом был в свое время Билл Хилл.

– В свое время? – улыбнулся Ювеналий. – Он и сейчас такой, разве нет?

– Не слушай того, что он тебе говорит.

– Я уже выслушал.

Ювеналий рассказал ей о намерении Билла Хилла устроить ток-шоу с его участием на телевидении. Линн покачала головой.

– Почему бы и нет? – усмехнулся Ювеналий.

– Он просто аферист.

– Но ведь он твой друг!

– И все же он аферист. Вы гроша ломаного не получите.

– Мне он ничего не предлагал.

– Вот видишь! Думаешь, он устраивает ток-шоу без всякой выгоды? Он заключил с телевизионщиками контракт, он делает деньги. Я знаю об этом, потому что он просил меня стать его партнером.

– Скажи ему, что ты согласна.

– Я не понимаю тебя, – пожала плечами Линн. – Он использует тебя, а ты хочешь, чтобы я помогала ему.

– Он не сможет меня использовать, если я того не захочу. Но я согласен.

– Почему?

– Почему бы и нет?

– Ты прятался столько лет, а потом решил выступить по национальному телевидению.

– Я не прятался, я делал то, к чему меня вынудили. Наконец я сделал выбор. Да, со мною вот что происходит… И вот что я об этом думаю… Между прочим, я не собираюсь утверждать, будто я слепое орудие в руках Господа, даже если так оно и есть.

– Скорее всего, так оно и есть. Скажи, о чем ты думаешь, когда исцеляешь людей?

– Я стараюсь не думать ни о чем.

– Ты просишь Господа исцелить их?

– Я скорблю, страдаю, мне жаль несчастных, кем бы они ни были.

– Но допустим, тебе предложат поступить на службу в какое-либо лечебное заведение, скажем в больницу, и исцелять, что тогда?

– Я не утверждаю, что умею исцелять, я говорю, что это случается. Именно в этом дело. Я не стану делать никаких заявлений, поэтому не собираюсь ни с кем вступать в полемику. Я реалист, я принимаю все, что происходит. Я вовсе не пытаюсь изменить мир.

– Возможно, ты смог бы, – улыбнулась Линн.

– Принимай решение сама, – улыбнулся он в ответ.