Текст книги "Прикосновение смерти"

Автор книги: Элмор Джон Леонард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– В Чикаго, – ответил отец Нестор. – Видите ли, все, кто приезжает в Сантарем, выходцы из Чикагской епархии. Хотя, прежде чем я приехал туда, я служил сначала в мужском монастыре Святого Паскаля, а затем в монастыре Святого Иосифа, которые относятся к епархии штата Луизиана, так что…

– Отец, мы говорим о Ювеналии, – прервал его Август. – Его родители по-прежнему живут в Чикаго?

– Он не знает своих родителей, – сказал отец Нестор. – Он жил и воспитывался в сиротских приютах, в частности в приюте Милосердной Девы Марии. Вы слышали об отце Келли? Он уже умер…

– Отец… – покачал головой Август.

– Хорошо, хорошо… – поморщился отец Нестор. – Из этого приюта его перевели в больницу, где он успешно работал братом милосердия, а вскоре после этого вступил в монашеский орден.

– Вы долго жили в Сантареме до того, как он там появился?

– О да, много лет…

– Вы помогали ему? Возможно, ввели в курс дела?

– Видите ли, мы находились в разных монастырях.

– Но ведь вы знали его!

– Да, я встречал его. И домой мы летели на одном и том же самолете.

– Давайте поподробней о том, что было до самолета.

– В каком смысле?

– Расскажите, как все происходило, когда начались чудеса и когда вы впервые увидели кровь.

– Ой! – воскликнул отец Нестор, поморщившись. – Мне надо в туалет, опять меня скрутило.

8

Джерри сказал, что стоит ему закрыть глаза, как он сразу видит парня, который вламывается сквозь стену прямо к нему в палату и прет на него.

– Подумаешь! – хмыкнул его сосед. – А я вижу мерзких тварей, шныряющих по всей комнате. Забираются ко мне в кровать, я кричу, стараюсь сбросить их, а они все лезут и лезут… Будто ящерицы!

– Ящерицы… – скривился Джерри. – А у парня в руке нож, он замахивается, собираясь зарезать меня…

– То-то я слышу крики из четвертой палаты, – заметила Эдит, постучав костяшками пальцев по столу. – Линн, хочешь еще кофе?

– Пойду принесу, – ответила Линн, поднимаясь.

Надо что-то делать. С утра до вечера кофе и эти бредни алкашей… После ужина четыре часа телевизор… Сидишь, переключаешь программы и озираешься по сторонам в ожидании Ювеналия. Где он, куда подевался?

Линн вернулась к столику с двумя чашками кофе в руках.

– Я скоро вернусь, – сказала она, поставив чашки с кофе возле Эдит.

– Обычно они помалкивают, если только рядом не оказался новенький, которого они хотят поразить, – объяснил Ювеналий.

– Их бредни меня утомили, – ответила Линн. Выдержав паузу, она добавила: – Я искала вас.

– У меня было много вызовов.

– Это ваш кабинет?

Линн окинула взглядом комнату, напоминавшую кабинет, где она была на приеме у консультанта-нарколога. Там был телефон, здесь на столе тоже стоял телефонный аппарат.

– Я сижу в этом кабинете, когда нахожусь на дежурстве. Отсюда лучше слышно, если кто-то начинает буянить. Мой кабинет в самом конце коридора.

– Я вам не помешала?

– Нет-нет! Присаживайтесь. Хотите спросить меня о чем-то?

Линн опустилась в кресло рядом со столом, не спуская с него глаз.

– Ну, если угодно, после того как я раскрыла свои карты…

– Начнем с того, что Квинн сразу понял, что у вас все в порядке.

– Я разговаривала с ним всего минуту, – заметила Линн. – Это когда он, громогласно вещая, появился в той огромной комнате, которая напоминает крытый трек для мотогонок. Пришел и произнес самую восхитительную речь, которую я когда-либо слышала.

– Он любит ошеломить слушателя, – улыбнулся Ювеналий. – Вы когда-либо видели пожарную машину? Старую, допотопную? Короче говоря, он как-то раз посадил несколько здешних обитателей в кузов, и они отправились в центр города. Гудели, били в колокол, приветствовали прохожих. Это своего рода психотерапия. Алкоголикам требуется встряска…

– Прежде чем я уйду отсюда, я…

– Вам не требуется встряска, – прервал ее Ювеналий. – Вы в полном порядке.

– Я хочу узнать, обидела ли я вас, сказав, что пришла сюда, чтобы выяснить кое-что насчет вас… Но вы вовсе не чокнутый или типа того.

– А вдруг? – улыбнулся Ювеналий. – Вам, оказывается, доводилось выступать в роли регента на церковной службе.

– Вы что, наводили обо мне справки?

– Я разговаривал с Вирджинией и спросил ее о вас.

– Я дирижировала церковным хором лишь во вступительной и заключительной части.

– Хотелось бы на это взглянуть…

– Главной особенностью службы был преподобный Бобби Форши. Он выходил и принимался исцелять больных и увечных…

– Вы, должно быть, хотите услышать от меня, возможно ли подобное? – прервал ее Ювеналий.

– В жизни всякое бывает, – ответила Линн. – Бобби, вероятно, и исцелил некоторых из них. А вы исцеляете?

– Думаю, да.

– А как вы делаете это?

– Это трудно объяснить.

– Понятно, – протянула Линн. – Скажите, если у меня что-то не в порядке, заболевание или что-то в этом роде, вы можете меня вылечить? Или, как вы говорите, исцелить?

Ювеналий задумался, не отводя от нее взгляда красивых карих глаз, опушенных густыми ресницами.

– Вас что-то беспокоит?

– Кое-что… – кивнула Линн. – Хотелось бы знать, напрасно я переживаю или нет.

Обогнув угол стола, он подошел к ней, дотронулся до ее правого плеча, затем до шеи в глубоком вырезе свободной блузки, затем положил ладонь ей на грудь.

Она замерла, ощущая мягкое прикосновение его пальцев. При этом они смотрели друг на друга. Она подумала, что надо бы отпрянуть с выражением испуга на лице, но интуиция подсказала ей, что момент для этого уже упущен.

– Вы собирались сказать мне о том, что у вас какая-то опухоль, возможно злокачественная. Хотели спросить, смогу ли я чем-либо помочь. – Он убрал руку. – Скажите, пожалуйста, вы хотели меня испытать, а может, привести в смущение?

Линн молча пожала плечами.

– В общем, не волнуйтесь, у вас с грудью все в порядке.

Линн вздохнула. Подумать только!

– В каком смысле в порядке? – улыбнулась она.

– Во всех, – вернул ей улыбку Ювеналий.

То-то же! Его прикосновение было совсем не медицинским… Впрочем, он ведь и не врач!

– Мне надо идти, – сказал Ювеналий погодя.

– Куда?

– Думаю, к Арнольду. Ему сейчас очень плохо.

Ювеналий ушел. Линн задумалась. Неужели он ушел, чтобы отделаться от нее? Впрочем, Арнольд действительно нездоров. Она вспомнила, как он утром с трудом плелся в лабораторию, а затем раздался громкий крик нянечки: «Помогите кто-нибудь Арнольду!»

Линн взглянула на телефон на столе.

Надо быстренько позвонить Биллу Хиллу – и все, и привет!

Из коридора донесся чей-то вопль.

Ну что там случилось?

Линн выбежала из кабинета и поспешила на крик по полутемному коридору. Мужской голос стенал в агонии.

В холле стояло потертое кресло, в котором, как ей сказали, посменно всю ночь сидели дежурные, чтобы помочь тем, у кого могли возникнуть галлюцинации при выходе из запоя. Но сегодня дежурил Ювеналий, и в кресле его не было.

Он стоял возле кровати Арнольда. Она видела его через приоткрытую дверь. Арнольд сидел прижавшись спиной к изголовью кровати и, скорчившись, кричал.

Ювеналий наклонился к Арнольду. У того гримаса исказила лицо, на подбородке скопилась слюна.

– Нет, нет, нет… не позволю, не позволю… – Рыдая, он бился в конвульсиях.

Затем затих, когда Ювеналий обхватил его голову и плечи своими руками.

О господи! Линн почувствовала, как холодок пробежал у нее по спине и задрожали руки, а кожа покрылась мурашками. В то же время она вдруг осознала, что стала свидетельницей события, ради которого оказалась здесь.

Она не слышала никаких звуков, когда повернулась и поспешно направилась обратно через холл в кабинет Ювеналия. В нерешительности задержав ладонь на ручке двери, она оставила ее открытой. Затем подошла к столу, сняла трубку телефона и набрала номер Билла Хилла.

– Я намерена немедленно вернуться домой. Забери меня.

– Что случилось?

– Ничего. Я не хочу здесь больше находиться.

– Ты уже говорила с ним?

– Да, говорила. В общем, он обладает даром исцеления. Я выполнила задание, а теперь хочу уйти.

– Ты видела, как он кого-то исцелил?

– Напрямую не видела, но знаю, почему он здесь. Забери меня у выхода. Сколько тебе надо времени? Полчаса?

– Немного больше. Мне надо одеться. Скажи, что случилось?

– Ничего не случилось. Вообще-то кое-что случилось, но ты наверняка не посчитаешь это доказательством того, что он исцеляет людей. – Он помолчала. – Я сказала ему, почему я здесь.

– Зачем?

– Потому что он все сразу понял, поверь мне на слово. Он просек, что я не алкоголичка.

– Разве ты не разыгрывала из себя пьяницу?

– Я старалась, но… увы и ах! Короче, алкоголизм – это болезнь, а я не произвожу впечатления больной. Вот и весь сказ!

– Что он тебе говорил?

– Ничего такого, что могло бы тебя заинтересовать.

– Так, понятно… А можешь ли ты побеседовать с ним еще?

– Зачем?

– Выясни, какую игру он ведет, хорошо? Может, он среди алкоголиков от кого-то скрывается?

– Послушай, я человек коммуникабельный, да и вообще могу раскрутить любого, но Ювеналий тот, с кем совсем не хочется ни юлить, ни ловчить. Он ни от кого не прячется, он просто работает здесь. Кроме того, в нем есть что-то отличающее его от других. Он другой, одним словом.

– Что значит «другой»?

– Он ведет себя настолько естественно, что кажется не таким, как все.

– Не таким, как все? – хмыкнул Билл Хилл.

– Ну да! Он не грузит никаким мистическим дерьмом, не морочит голову всякой ерундой и не старается внушить собеседнику, будто ему известно то, о чем тот просто не догадывается. И вообще, любой человек прежде всего интересует его как личность. Послушай, я не могу долго занимать телефон. Забери меня минут через сорок, договорились? И купи бутылку «Асти Спуманте»…

9

Линн подождала минут десять. Когда Ювеналий не вернулся, она вышла в коридор, миновала холл, где кресло дежурного по-прежнему пустовало.

Было тихо, раздавался чей-то храп. Здесь все спали. А на втором этаже пили кофе, смотрели телевизор. Она задумалась, надо ли ей попрощаться с Эдит и другими. Придется объяснять, почему она уходит. Ладно, скажет, что по семейным обстоятельствам, либо еще что-то придумает, в зависимости от того, кто там сейчас. А вообще-то алкашам все ее объяснения до лампочки! Пожалуй, ей не следует появляться на втором этаже. Так будет лучше!

Дверь в палату Арнольда была все еще открыта. Ювеналия в комнате не было. Арнольд лежал на спине, глаза у него были закрыты, руки покоились на одеяле, которым он был накрыт. Дыхание у него было спокойное. Похоже, он спал… А где же Ювеналий? Арнольд неожиданно всхрапнул. Не спит, что ли? Может, Ювеналий пошел за таблеткой снотворного? Хотя вряд ли… Эдит говорила, что здесь редко дают пациентам снотворное либо транквилизаторы.

Все еще глядя на Арнольда, она подошла к кровати, наклонилась, прислушалась. Дыхание было ровным. А что это у него на щеке? Вся скула темная… Линн опустилась на колено перед кроватью, нащупала выключатель ночника над кроватью, включила свет и оторопела. На скуле Арнольда была размазана кровь, пятна крови были и на подушке. Откуда взялась кровь? Вот и у Вирджинии было то же самое!

Линн выключила ночник. Секунду она постояла на коленях, будто совершая молитву, затем поднялась.

В лаборатории горел свет, но там никого не было. Линн направилась в дальний конец коридора, где покрытый ковролином пол заканчивался коротким, расположенным перпендикулярно коридорчиком, с дверями в обоих концах. Верхний свет был тусклым, но она без труда разглядела металлическую табличку на двери слева, где было написано: «ЮВЕНАЛИЙ».

Она стояла перед дверью, не решаясь постучать. Ее охватило сомнение. Откуда кровь, почему? «Да ладно тебе! – одернула она себя. – Он хороший. Он милый, славный парень».

Она постучала в дверь…

– О боже… – воскликнула она вполголоса, увидев кровавое пятно на ручке.

Тишина.

– Ювеналий? – позвала она.

Никакого ответа.

Линн отворила дверь и остановилась в дверном проеме, глядя на письменный стол сбоку от полуоткрытой застекленной створчатой двери, выходившей на плоский козырек центрального подъезда. На столе горела настольная лампа, темное кожаное кресло было слегка отодвинуто. Она обвела взглядом полки с книгами до потолка, плетеные половики на полу, распятие над столом.

Прислушалась. Услышала звук льющейся воды.

– Ювеналий? – позвала она.

Звук льющейся воды затих. Линн вошла в комнату. Справа был короткий коридор. Она шагнула в него. В ванной комнате слева горел свет. Она заглянула в нее. На бортиках ванны виднелись пятна крови, которую не потрудились смыть.

– Ювеналий? – снова позвала она.

– Я здесь, – раздался его голос из спальни.

– Можно войти?

– Если хочешь, войди, – произнес он едва слышно после непродолжительной паузы.

Линн вошла в спальню.

Он стоял возле комода, в белых трусах, без рубашки… Стоял на белом полотенце босиком, вскинув руки.

– О боже… – прошептала Линн.

У него было спокойное лицо, усталые глаза. Из ладоней сочилась кровь…

Как наяву увидела она распятие, висевшее на стене кафе на втором этаже.

Кровь сочилась из левого бока Ювеналия, пропитав пояс его трусов. Кровь стекала из лодыжек на белое полотенце…

Ну прямо Христос на кресте!

10

Грег Чарницки, член Общества Святого Духа и племянник отца Нестора, приехал в типографию к Августу Марри. Состоялась беседа по поводу уже напечатанных брошюр.

– Как вы думаете, сколько людей знают о том, что такое стигматы?[1] – спросил Грег Чарницки, ознакомившись с их содержанием.

– Каждый когда-нибудь в своей жизни слышал об этом, – ответил Август.

– Согласен, но я бы вам посоветовал сразу заявить, что стигматы впервые упоминаются в жизнеописании святого Франциска Ассизского, основателя ордена францисканцев.

– Спасибо, Грег, – сказал Август. – Вы правы. Я сейчас же отдам в набор то, что вы сочли нужным добавить. А каково ваше мнение об остальных материалах?

– Впечатляет, – ответил Грег. – Позвольте, я взгляну еще раз. – Он взял гранки и стал читать.

«321 ИЗВЕСТНЫЙ СТИГМАТИК

В исследовании, проведенном доктором философских наук А. Имберт-Гурбейре (Imbert-Gourbeyre A., La Stigmasation. Vol. II. Clermont-Ferrand, 1894–1895; 2nd edition: 1908), приводятся данные о 321 человеке, отмеченном стигматами. Первым в этом исследовании упоминается Пий XI (1857–1939), папа римский с 1922 года. Исследование включает и более поздних стигматиков, в их числе – Катрин Эммерих из Мюнстера (Catherine Emmerich (1774–1824), Muenster, Germany); Мари фон Мерл из Кальтерна, Тироль (Mary von Moerl (1812–1868), Kaltern, Tyrol); Луиза Лато из Буа-де-Эн, Франция (Louise Lateau (1850–1883), Bois de Haines, France); св. Джемма Галгани из Лючи, Италия (St. Gemma Galgani (1878–1903), Lucca, Italy).

КРОВЬ ИЗ ГЛАЗ

Одной из самых известных обладательниц стигматов является Тереза Ньюманн (Theresa Neumann, Konnersreuth, Germany). Она родилась 8 апреля, в Великую пятницу на Страстной неделе в 1898 году. Впервые стигматы появились у нее 2 апреля, в Великую пятницу на Страстной неделе в 1926 году. Стигматы Терезы Ньюманн привлекали паломников со всего света. Она умерла в 1962 году. Всю жизнь она питалась лишь просфорами и пила святую воду. Именно в пятницу, в день, когда распяли Христа, у нее стали кровоточить глаза.

ПАДРЕ ПИО

Несомненно, падре Пио, монах-капуцин из Южной Италии, заслуживает особого упоминания. Стигматы у него появились в сентябре 1918 года, спустя три дня после церковной мессы в честь стигматов святого Франциска Ассизского. Его нашли обессиленным у себя в келье после мессы в соборе Пресвятой Девы Марии. Кровь сочилась из пяти ран на его теле. Кровоточение не прекращалось ни на один день в течение последующих пятидесяти лет жизни падре Пио.

Он исцелял больных и немощных и обладал даром биолокации, то есть способностью одновременно находиться в двух местах. Имеются сведения о том, что его видели среди солдат во время Второй мировой войны, хотя было известно, что в это время он находился в монастыре. Те, кому он являлся, оставались живыми и невредимыми во время самых кровопролитных боев.

Он получал до 5 тысяч писем в неделю, принимал примерно полтора миллиона паломников в год (National Review. 1968. October 22). О нем и о его даре в любое время, но особенно на исповедях, проникать в сокровенные мысли тех, с кем он беседовал, написаны многие труды здравомыслящими, образованными, непредубежденными исследователями.

Он скончался 23 сентября 1968 года, прожив с кровоточащими ранами больше, чем кто-либо еще в истории. В течение пятидесяти лет он передвигался медленно и с трудом, как тяжелобольной. Когда ему предлагали позвать врача, он отвечал: „Братья мои, не зовите никого. А я поспешаю к Богу и Его милости всех вас поручаю“.

В НАШИ ДНИ…

Миновало много лет с тех пор, как некоему праведнику была дарована свыше способность исцелять, то есть проявлять сострадание к ближнему ценой своей крови. Да, именно так! Ибо Христос принял муки за наши грехи… Церковь за прошедшие десятилетия неоднократно подвергалась гонениям. Кто-то может спросить, время ли сейчас для того, чтобы появился святой Франциск Ассизский сегодняшнего дня, способный повести нас сквозь зыбучие пески ереси, чтобы укрепить традиции и основы, завещанные нам Церковью Господа нашего Иисуса Христа и Его апостолов.

Время!

Мы ждем и молимся, чтобы Господь ниспослал нам всем Свое благословение».

– Почему вы не упомянули Ювеналия? – спросил Грег Чарницки, дочитав брошюру до конца.

– Потому что о нем пока еще никто не знает, – ответил Август. – Я в брошюре говорю о том, что нам нужен своего рода мессия. И вот он, пожалуйста! Можете представить, каков будет эффект? Я до сих пор не могу поверить этому. Нет, я вовсе не намекаю на недостаток веры. Понимаете, я трепещу, когда думаю об этом. Словно Господь возлагает на меня Свою длань и повелевает мной. Вы чувствуете это?

Грег кивнул, но подумал, что он чувствовал бы это еще глубже, если бы Август сказал «нас» вместо «меня».

11

– Не хочется об этом говорить, но я давно не была в церкви. Последний раз это было, когда сестра Дугласа выходила замуж. Знаешь, чем я сегодня занималась? Ходила по магазинам в поисках красивого платья. И наконец купила. Восемьдесят долларов отдала. Дорогое, но зато от Дианы Фюрстенберг. – Линн помолчала. – У меня такого платья никогда не было…

В комнате зазвонил телефон.

Линн и Билл Хилл сидели в плетеных креслах на балконе.

Линн не тронулась с места.

Билл покосился на нее.

– Чего не принесла с собой телефон? – спросил он после четвертого звонка.

– А я теперь вроде как не работаю. Вишь ты, раззвонились! Видать, понадобилась…

– Откуда ты знаешь, что это звонят с работы?

– А кто еще будет звонить мне в восемь вечера в субботу? Пацаны умотали за город со своими бабами. Это Арти названивает…

Телефон продолжал трезвонить.

– Ты собираешься отвечать?

Линн нехотя поднялась из кресла. Она выглядела совсем девчонкой – без всякой косметики, с ненакрашенными ресницами, в шортах и просторном батнике.

Билл Хилл всегда оказывал Линн знаки внимания. Она ему нравилась. После того как он узнал о ее разводе и переезде в Детройт, подумывал было о близких отношениях с ней, но, когда представлял, как это все произойдет, понимал, что будет выглядеть комично, учитывая двадцать лет разницы между ними. Они остались друзьями, делились сокровенным и были как родственники.

Поздно вечером во вторник она явно была не в себе, когда выбежала из центра, запрыгнула в автомобиль, торопливо бросив:

– Боже, ты в это не поверишь!

Она молчала, пока они не выехали на автостраду, ведущую на север от Детройта.

Он следил за дорогой и не задавал вопросов, стараясь представить себе то, о чем она рассказывала, и в конце концов съязвил:

– Но гвоздей-то в нем не было?

– Перестань! У него были раны, словно от вбитых гвоздей, и порез в боку, будто его пронзили копьем.

– Иисус из Детройта… – ухмыльнулся он.

– Да, Иисус! Представь себе… Стоял точно в такой же позе, как Иисус на распятии. Если бы у Ювеналия была борода…

– Что он сказал? – прервал ее Билл.

– Ничего. Только смотрел на меня.

– Но если у него были раны, наверное, ему было больно?

– Не думаю. Он выглядел опечаленным и каким-то скорбным, но он был совершенно спокоен.

– Смотрел на тебя и молчал, да?

– Он окликнул меня, когда я выбежала из спальни. Боже, зачем я сделала это?

– Я могу это понять, – сказал Билл Хилл.

– Убегая, я услышала, как он крикнул: «Линн!»

– Думаешь, он ждал от тебя помощи?

– А чем бы я могла ему помочь? Наклеить на раны бактерицидный пластырь, что ли? Нет, ты подумай! У него были те же самые раны, что у Христа на распятии… Не сам же он нанес себе эти раны! – Линн задумалась. – Считаешь, он хотел, чтобы я ему помогла? О господи! А я убежала, повернулась и убежала, будто дуреха…

– Не переживай! Он должен был знать, что́ ему делать, подобное случалось с ним раньше.

– Но почему он позволил мне увидеть его раны?

– Наверно, решил, что раз многие знают об этом, то одним больше, одним меньше – не имеет никакого значения. Помнишь, я говорил тебе, что у меня возникло ощущение, будто его прячут? Беседуют дружелюбно, участливо, только ни слова лишнего, будто чего-то утаивают. Если кто-то хочет оставаться анонимом, его пожелание исполняют, не так ли?

– Но больные, то есть алкоголики, не остаются же они там вечно! Выйдут и непременно проболтаются.

– Я имею в виду персонал. Не могу поверить, что отец Квинн ничего не знает. Скажи, а ты обратила внимание на руки Ювеналия? Я имею в виду, когда разговаривала с ним до этого?

– Ничего особенного я не заметила. А ты полагаешь, у него должны быть шрамы?

– Думаю, да. Если рана открытая, после заживления всегда остается шрам. Разве не так?

– Так-то оно так, да не совсем. Дело в том, что это чудо…

– А кто сказал, что это – чудо? – прервал ее Билл.

– А разве нет? – вскинула брови Линн. – Разве не чудо – факт прозрения Вирджинии? Скажи, пожалуйста, слышал ли ты когда-либо о подобных явлениях?

– Да, слышал, но никакой специальной литературы по данному вопросу не читал и не знаю никого из ныне живущих, у кого бы подобное происходило. Я полагал, что это случалось лишь со святыми, в давние времена.

– У Иисуса Христа и у святых, да?

– Не у всех святых, а лишь у некоторых, – уточнил Билл.

Линн вернулась на балкон и снова опустилась в плетеное кресло.

– Ой, спасибо, выпью с удовольствием, – сказала она, когда Билл Хилл налил в бокал вина, а себе приготовил коктейль из водки и лимонного сока.

Он сидел в кресле, скрестив ноги в белых мокасинах. На нем были отутюженные желтые слаксы, свободная рубашка из ткани, напоминавшей обои с голубыми цветочками. Три пуговицы у ворота были расстегнуты. Была видна золотая цепочка и медальон с надписью «Слава Тебе, Господи», который много лет назад, задолго до того, как стали модными украшения для мужчин, подарила ему Барбара, его бывшая жена. Ему нравилось чувствовать на груди медальон, а иногда он любил вытащить его и подержать на ладони некоторое время. Может быть, для самоуспокоения, хотя Билл Хилл обычно не анализировал свои ощущения, отражающие всякого рода реальность. Он верил в Бога, был убежден в существовании триединого божества: Бога Отца, Бога Сына и Бога Духа Святого, но богомольным не был. Так было до того, как он приобщился к единоверческой церкви, не принимавшей никаких нововведений и церковных реформ.

Спустя какое-то время он надумал организовать религиозно-просветительское предприятие: за короткий срок возвели самое высокое в мире иллюминированное распятие, ста семнадцати футов высотой, и часовню. Открыли кафетерий для паломников, сувенирную лавку, где продавали освященные сладости, работающие от батарейки десятидюймовые копии распятия, футболки с эмблемой единоверческой церкви. Официантками работали цветущие юные создания, направленные сюда из студенческого городка Флоридского университета, что в Гейневилле. Когда раздавалась церковная музыка, появлялась очаровательная регентша Линн Мэри Фолкнер из Майами-Бич, пять раз участвовавшая в парадах на футбольном стадионе «Апельсиновая чаша» в городе Майами. Она всегда шла впереди и мастерски подбрасывала дирижерскую палочку. А потом появлялся Бобби Форши. Он взбирался обычно на кафедру в рваных джинсах и безрукавке из искусственного меха под волка и изрекал: «Я живу, как вам известно, в лесу. Общаюсь с нашими меньшими братьями и Иисусом Христом. Во время последней нашей беседы он мне вот что сказал…» После этих слов Бобби Форши обычно читал проповедь, а затем приглашал больных и увечных подняться к нему. И те ковыляли к нему, на костылях, с повязками и верой в сердце. Бобби Форши возлагал на них руки, повторяя, что он исполняет волю Всевышнего. Кое-кого Бобби исцелил…

Барбара, бывшая жена Билла Хилла, убежденная баптистка из Нашвилла, называла все это единоверческое действо «посмешищем в глазах Господа». «Вы называете себя новыми христианами, – говорила Барбара, – и призываете паломников соблюдать десять заповедей, якобы обретенных в лесу отступником и еретиком, который будто бы умеет исцелять…» – «Важен конечный результат, – возражал ей Билл Хилл. – То, как себя после этого чувствуют люди». – «А ты знаешь, что обо всем этом думает Господь?» – «Тебе он, наверное, сказал, но мне еще не сообщил», – ответил Билл Хилл.

Барбара ушла от него, взяв с собой Билла-младшего, в конце концов оформила развод, вышла замуж за поставщика фруктов и перебралась в город Стюарт, штат Флорида.

Билл Хилл задумался. Билл-младший сейчас уже подросток, летом он приезжает повидаться с отцом, недавно они провели вместе целый месяц. А что касается религиозного бизнеса, скажем так, тут надо действовать решительно и энергично. У Ювеналия дар исцелять людей. Следует приспособить этот дар для получения финансовой выгоды. Линн вряд ли согласится помогать ему. Наверняка скажет, что Ювеналий не тот, кого можно использовать в религиозном шоу, и, мол, вообще его дар – не товар. Надо будет ей рассказать про президента Никсона. Ушлый мужик! Когда республиканец Никсон переизбирался на второй срок, ломовые баксы прокручивались! В Уотергейте, комплексе гостиничных и офисных помещений в Вашингтоне, где размещались демократы, установили подслушивающие устройства, короче, республиканцы пустились во все тяжкие, не церемонились. Миллионные подкупы, угрозы, лжесвидетельства – все это было потом, когда разразился Уотергейтский скандал. Президент Никсон блефанул, передав в руки расследователей «отредактированные» магнитофонные записи, а дотошные журналюги из «Вашингтон пост» дожали дело, которое начали, и Никсон был вынужден предоставить конгрессу подлинные магнитные пленки с записью разговоров в Овальном кабинете, из которых стало ясным его личное участие в этом деле. И понеслось!.. 9 августа 1974 года под угрозой импичмента Никсон был вынужден уйти в отставку – первый случай в истории США. Демократия… Ха-ха-ха! Пока баксы решают все, ни о какой демократии говорить не приходится. Короче, кто смел, тот и съел! Деньги не пахнут к тому же… А Никсон, между прочим, не растерялся, когда спустя два месяца Джералд Форд, сменивший его на посту президента, издал указ о «полном, безусловном и абсолютном прощении его вины», правда, адвокатскую практику запретили… Подумаешь!.. Никсон занялся сочинением мемуаров, интервью всякие давал. Дэвид Фрост – акула пера – за одно такое интервью что-то около шести миллионов ему отстегнул. Н-да!..

Ювеналия с его даром надо немедленно прибрать к рукам…

– Это Арти звонил, – сказала Линн, выйдя на балкон. – Я так и знала! Он вне себя, и я должна быть у него завтра утром. Ему, видите ли, я срочно понадобилась…

– Я думал, ты с ним расплевалась.

– В общем, да. Просит вернуть кое-какие грамзаписи.

– Но ведь завтра воскресенье!

– Оказывается, в понедельник с утра состоится презентация, и если она сорвется, то я буду виновата.

– Крутые заявки! Ты напомнила ему о том, что он с тобой не очень-то церемонился?

– Да ладно тебе! В жизни всякое бывает…

Билл Хилл нахмурился:

– А как же освящение? Ты вот и платье новое купила, и Ювеналий, думаю, из головы у тебя не идет…

– Все так, но сначала мне надо повидать Арти. А что касается Ювеналия, следует по меньшей мере извиниться за то, что я убежала. Подумает еще, будто я испугалась.

Билл Хилл покачал головой:

– Ты видела то, что не видел почти никто из наших современников. Неужели грампластинки, которые ты должна отдать Арти, важнее?

– Я обязана отдать Арти грамзаписи, которые пойдут в тираж. Ни о каких грампластинках речь не идет! Начало церемонии в Олмонте назначено на одиннадцать. Я знаю точно, как туда добраться, и я приеду вовремя. Хочешь, давай вместе, но сначала мне надо встретиться с Арти.

– Я заеду за тобой завтра.

– Отлично.

– В десять утра.

– Замечательно. Но если я задержусь, не жди… Встретимся там.

– Встреча с Ювеналием тебя тревожит?

– Ни капельки!

– И что ты собираешься ему сказать?

– Собираюсь извиниться и спросить, могу ли я прийти и побеседовать с ним как-нибудь… Почему ты так странно смотришь на меня?

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально.

– Но с тобой что-то не так.

– А что же ты хочешь? Я как-никак общалась с алкоголиками…

Билл Хилл улыбнулся. Ему хотелось видеть Линн жизнерадостной, чтобы вместе с ней огребать миллионы.

12

Август Марри принял решение устроить перерыв в церемонии освящения церкви.

Такого отступления от правил требует недуг отца Нестора, объяснил он Грегу Чарницки и добавил, чтобы тот во время перерыва находился вне стен церкви и не выпускал из рук кинокамеру.

Билл Хилл ждал Линн возле ее дома до одиннадцати часов и, не дождавшись ее, поехал один. Раздраженный, он зевнул съезд с автострады на Олмонт и в результате поспел лишь к началу второй части церемонии. Билл Хилл не знал, что пропустил проповедь отца Нестора об истинной духовности латинских традиций, он считал, что самое главное еще только началось, и в некоторой степени был прав.

Он узнал Ювеналия, поначалу подумав, что тот в облачении священника, хотя он сильно смахивал на алтарного мальчика-прислужника: из-под черного одеяния выглядывали желтые слаксы и белые кроссовки. Ювеналий нес крест с распятием на самой верхушке. За ним следовали двое всамделишных алтарных мальчиков-прислужников, одиннадцати или двенадцати лет, один из них размахивал серебряным кадилом. Затем какой-то переросток, примерно одних с Ювеналием лет, в черной сутане и белом саккосе. Это был Август Марри. Следом шагал пожилой священник, с ног до головы в золотистом облачении, и окроплял окружающих святой водой из сосуда, напоминающего фонарик на батарейках. Он окропил каких-то пацанов в белых рубашках и серых нарукавных повязках, выстроившихся по обе стороны шествия и державших зажженные свечи.

Когда эти мужики со свечками повалили вслед за священником в церковь, он последовал за ними.