Текст книги "Прикосновение смерти"

Автор книги: Элмор Джон Леонард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Говард направился к третьему плану сцены, камера последовала за ним. Он раздернул занавеси, служившие задником, и все увидели больничную кровать, предназначенную для транспортировки тяжелобольных, на которой лежала фигура в гипсе с головы до ног.

– Если Линн Мэри потерпит минуту, сначала я хотел бы представить вам мистера Августа Марри, – сказал Говард и стал поворачивать ручку в изножье кровати.

По мере того как он поворачивал ее, изголовье кровати стало медленно подниматься, и вместе с ним Август Марри, лежавший на спине, закованный в гипс, с вытянутыми в сторону руками. Открытыми оставались лишь лицо, выглядывавшее из овального проема, и кисти рук, безвольно свисавшие из гипсовых повязок. У многих возникло ощущение, будто на больничной кровати лежит белое гипсовое распятие, но уж никак не Август Марри.

– Мистер Марри, – продолжал Говард Харт, – один из друзей Ювеналия, хотя будет лучше сказать – его бывший друг. Чтобы устранить недопонимание, считаю необходимым сообщить, что полиция города Трой, которая арестовала мистера Марри, а затем отпустила его под залог в пять тысяч долларов, предъявила ему обвинение в покушении на жизнь Линн Мэри Фолкнер, которая присутствует здесь. У мистера Августа Марри был при себе револьвер «смит-и-вессон». За это автоматически дают два года. Однако, глядя на Августа Марри, позволю заметить, что тяжелые увечья были нанесены ему самому. Вы согласны с этим, сэр? – Говард Харт, держа микрофон, наклонился к Августу. – Он сказал «да», стало быть, согласен, – объявил Харт. – А виновник этого тяжелейшего увечья – Ювеналий, оказывается, защищая свою подругу, толкнул мистера Марри, а если точнее, сбросил с балкона второго этажа. В итоге у мистера Марри перелом обеих рук, сломана ключица, четыре ребра и пара шейных позвонков. Врачи сказали, что он будет лежать в гипсе месяцев пять или даже больше, и все из-за того, что наш чудотворец наложил на него руки. Подумать только! Получается, я здорово рисковал, когда он вошел в студию, а я пожал ему руку. А если серьезно, я хотел бы спросить Ювеналия без обиняков вот о чем. Обладает ли он таким же даром калечить, как и исцелять? Затем побеседуем с Линн – особой, приближенной, так сказать, к нашему чудотворцу.

Он подмигнул ей.

– Ювеналий, пойдем отсюда, – сказала Линн.

Ювеналий промолчал, он смотрел на Августа.

– Давай пойдем, нам здесь делать нечего, – повторила Линн.

– Слишком поздно, – ответил Ювеналий. – Раз уж мы здесь…

– Послушай, люди все время уходят с его шоу. Неужели непонятно почему?

– Он забавный, не правда ли?

– Забавный? Он издевается над тобой, делает из тебя посмешище.

– Ты была права, он никудышный человек. Я понимаю, что он задался целью смешать меня с грязью, и это доставляет ему удовольствие. Именно это меня забавляет. – Ювеналий перевел взгляд на Августа. – Посмотрим, что будет дальше…

– О господи! – вздохнула Линн.

Когда Ювеналий поднялся, произнесла решительным тоном:

– Куда ты собрался?

– Мне надо кое-что сказать Августу.

– Итак, мы начинаем принимать телефонные звонки, – сказал Говард Харт. – Похоже, каждый из вас больше всего желает воочию увидеть, как Ювеналий кого-либо исцелит. Разговорами мы уже, судя по всему, сыты по горло. Однако я предлагаю выслушать отца Нестора, утверждающего, что он был свидетелем «чудесного исцеления», иными словами, «целительной силы» Ювеналия. Отец Нестор и Ювеналий были миссионерами в Бразилии. – Говард выдержал паузу, подняв глаза к сверкающему огнями потолку. – Отец Нестор, вы здесь?.. – Говард обвел взглядом студию. – Отец Нестор?.. – Говард задумался, затем продолжил: – Между тем я наблюдаю кое-что из ряда вон – Ювеналий разговаривает с Августом Марри, вернее, с его мумией… Кенни, мы можем отнести туда микрофон? Я потом скажу тебе зачем. Сначала я поговорю с мисс Фолкнер, которая, кажется, немного раздражена… Что-то не так, Линн?.. Я бы хотел выяснить, каково это – сожительствовать… Прошу прощения, я оговорился. Каково это – жить со стигматиком-чудотворцем и, возможно, будущим святым двадцатого века? Итак, Линн, на что это похоже?

– Знаете, кто вы? – прищурилась Линн.

– Я, с вашего позволения, «бип», – оскалился Говард. – Потому что если вы произнесете то, что, как я думаю, собираетесь сказать, именно так это и прозвучит… Из цензурных соображений. Но если серьезно, расскажите, как у вас с Ювеналием? Все ли в порядке?

– Вы мелкий пакостник! – объявила Линн миллионам телезрителей.

Говард Харт взглянул на режиссера:

– Кенни, мы в таких случаях используем «бипы», покашливания или купюры?

– С пятисекундной задержкой кашель, – ответил Кенни.

Говард Харт улыбнулся.

– Ну и что там у Ювеналия со стигматами? – обратился он к Линн.

Во время возникшей паузы она взяла себя в руки и успокоилась.

– Отвечайте, я не собираюсь задевать ваши чувства.

– Я видела, как у него кровоточили раны. По меньшей мере двести человек видели это.

– Меня интересует другое, – сказал Говард. – Я признаю тот факт, что у него время от времени происходит это действие.

– Это не действие.

– Хорошо, явление. У него временами появляются стигматы… Вы живете вместе?

– Нет, вместе мы не живем.

– Но вы оба отсутствовали целую неделю. Вы спали в одной комнате?

– Какое вам дело до нашей личной жизни?

– Милая, я пригласил вас на мое шоу, и вы согласились прийти. Стало быть, я имею полное право задавать вам любые вопросы.

– Я не собираюсь отвечать на этот вопрос.

– Вот те раз! – развел руками Говард. – Телезрители считают, что вы намерены оказать ему поддержку, а вы… – Он выдержал паузу, а затем вкрадчиво произнес: – Линн, вы влюблены в этого парня?

Она помедлила с ответом, подозревая его в подвохе.

– Да, влюблена, – кивнула она.

– Не вижу в этом ничего плохого. А он вас любит?

– Мы любим друг друга, – ответила Линн после непродолжительной паузы.

– Так ведь это замечательно! – улыбнулся Говард. – Вы молоды, вы влюблены. Что плохого в том, что вы спите вместе? – Он выдержал паузу. – Но если вы стыдитесь это признать, стало быть, чувствуете, что в этом есть что-то… неприличное. – Говард нахмурился. – Если вы оба любите друг друга, почему вы испытываете чувство вины оттого, что спите вместе?

– Я не испытываю никакого чувства вины. Я вообще ни слова не сказала о наших взаимоотношениях.

Этот сукин сын хуже, чем она думала!

– Если у вас с ним роман, то это ваше дело. Я в этом деле вам не судья. Но… – он обвел взглядом присутствующих в студии, – но если вы пришли на мое шоу, тогда, милая моя, это и меня касается тоже, и я могу беседовать с вами обо всем, о чем пожелаю…

Ювеналий слушал, что говорит Говард, и в то же время старался уловить, что шептал ему Август сквозь стиснутые зубы, мучительно, с большим трудом.

– Она сломает тебя и разрушит все то, ради чего мы живем. Избавься от нее. Откажись от нее. Скажи ему, чтобы он принес сюда микрофон. Я скажу ему то, что сказал тебе. Я не обвиняю тебя за то, что ты натворил. Это не твоя вина. Это ее… – Обессиленный Август закрыл глаза. Из груди вырывались хрипы.

Линн в это время говорила Говарду Харту о том, что он не беседует с людьми, а ведет себя как глухарь на токовище. Доказывает то, что и так ясно. Между прочим, ему не мешало бы зарубить себе на носу, что знающий не доказывает, а доказывающий не знает…

Ювеналий бросил взгляд на монитор, стоявший возле кровати. Говард, как всегда, скалился, обнажив свою вставную челюсть. А несчастный Август хрипло дышал…

– Август, ты слышишь меня? – Ювеналий склонился к нему.

Тот открыл глаза.

– Послушай, я сожалею о том, что случилось, – сказал Ювеналий. – Но в голове у тебя полно всякого хлама.

Он направился к псевдобиблиотеке. В это время Говард готовился читать вслух сообщения, полученные от телезрителей.

Линн наблюдала за ним.

– А он прав, – сказал Ювеналий. – Ты могла бы не появляться здесь, тебя никто за руку не тянул… И незачем сердиться!

Линн промолчала. Ювеналий взглянул на Августа, затем на Линн.

– Что говорят великие? Если ты сердишься, значит, ты не прав.

– Я не сержусь, я возмущаюсь…

– Он представил все так, будто мы что-то скрываем.

– Хочешь, чтобы я рассказала ему все, обрисовала, так сказать, клинический случай?

– Думаю, ты должна использовать свои слова, а не его.

– Тогда в эфире будут звучать «бипы» и покашливания?

– Разве это столь важно?

– А разве нет? Что люди подумают о тебе? Неужели ты не видишь, насколько велика разница между тем, кто ты есть на самом деле, и тем, кем он тебя выставляет?

– Именно это я и имею в виду! Давай останемся самими собой. Кто-то из великих сказал: лучше быть тем, кто ты есть, чем казаться.

– И выйдем отсюда парочкой придурков.

– Это уж как получится! – улыбнулся Ювеналий. – Между прочим, в свете духовного бессмертия наветы – мелкое, ничтожное обстоятельство. А человек, кстати, только тогда личность, когда он выше обстоятельств!

– Господи, как я тебя люблю! – воскликнула Линн.

– Ты можешь кое-что сделать для меня?

– Конечно! Что надо сделать?

– Пойди и напиши что-либо на гипсе Августа.

– Всего-то? Совсем просто, если оставаться самой собой…

Просто – быть может, но не так-то легко, когда к тебе обращается Говард Харт.

– «Каким образом… – читал он вслух записку, – вам удается совмещать благословение небес с примитивным сексом?» – Говард положил записку на стол. – Итак, во-первых, позвольте напомнить вам о том, что все, о чем говорится на этой передаче, не обязательно выражает мое личное мнение или позицию телеканала. Однако в данном случае я задам тот же самый вопрос. Линн, каким образом вам удается примирять два совершенно несовместимых понятия, как религия и секс?

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – ответила Линн. – Думаю, и вы тоже.

– Однако мои телезрители, похоже, понимают. Я ссылаюсь на множество принятых звонков… Вы с Ювеналием противоречите друг другу. Он говорит одно, вы – другое.

– А что именно я должна говорить?

– Позвольте зачитать еще одну записку: «Мистер Харт… вы приближаетесь к опасной черте, граничащей со святотатством, когда представляете нам Божьего человека, который открыто признает свою связь с незамужней женщиной». – Говард взглянул на Линн.

– А что это такое – связь с незамужней женщиной?

– Занятие сексом… Как заявил телезритель, со святым, или Божьим, человеком.

– Да, мы занимались этим немного, и ничего – живы-здоровы…

Говард Харт замахал на нее рукой с запиской.

– Звонила одна женщина и сообщила, что разрешила своей одиннадцатилетней дочери не ложиться спать и посмотреть наше шоу, но затем была вынуждена изменить свое решение, как только вы приступили к рассказу о ваших амурных делах.

– Взяла бы да и переключилась на программу Роберта Хатчинса «Великие книги», – улыбнулась Линн.

– Еще одна записка, – сказал Говард. – «О чем он думает? Что у него на уме? Носить на себе следы Христова распятия и в то же время предаваться телесной похоти. В Библии сказано, что придет Антихрист в обличье Христа. Может быть, этот человек – полная противоположность тому, кем, по его словам, он является?»

– А разве я говорил, кем я являюсь? – вмешался в разговор Ювеналий.

– Мне кажется, – Говард уставился на Ювеналия, – в тех статьях, которые были написаны о вас, не только выдвигаются предположения, но и недвусмысленно утверждается, будто вы являетесь неким божественным каналом, посредством которого Господь проявляет милосердие к убогим и калекам. Разумеется, не тогда, когда вы валяете дурака вместе с мисс Фолкнер. Можете ли вы подтвердить здесь, в студии, либо опровергнуть то, что я сказал?

– Я знаю, кто вы такой, – сказала Линн. – Вы – самовлюбленное ничтожество с грязными мыслями в голове, прикрытой двадцатидевятидолларовым париком, вы – просто пакость, а теперь кашляйте сколько угодно.

Говард ухмыльнулся. Ему нравились острые моменты, и его невозможно было оскорбить или обидеть.

– А как насчет этих людей? – Он кивнул на стопку записок. – К нам поступило уже больше двухсот вопросов, и большинство из них по-прежнему о вашей незаконной связи…

– Незаконной? – переспросила Линн.

Ювеналий поднялся из кресла.

– Не уходите, не попрощавшись, – сказал Говард.

Ювеналий не собирался уходить. Одна из камер последовала за ним, когда он направился к больничной кровати с Августом Марри.

Линн и Говард Харт проводили его взглядом.

– Незаконной… – произнес Говард в раздумье. – Об этом – позже, а сейчас мы возвращаемся к нашему чудотворцу. Он собрался проведать своего бывшего друга… Впрочем, зачем откладывать? Незаконной связью я называю промискуитет, то есть неупорядоченные половые отношения, существовавшие в первобытном обществе, то есть предшествовавшие возникновению брака и семьи.

Август плохо слышал, он был не в силах пошевелиться. Его тошнило, глаза и нос зудели. Он ощущал себя несчастным мучеником. Ему хотелось умереть. Когда перед ним возникло лицо Ювеналия, он вдруг вспомнил о том, что завтра годовщина смерти святого Августина, и почувствовал, что с ним с минуты на минуту должно что-то случиться.

– Август… – произнес Ювеналий.

– Что?

– Август…

– Да?

Август увидел полные скорби глаза Ювеналия, когда тот склонился над ним, словно хотел обнять его.

Августу в тот же миг показалось, будто он куда-то уплывает и его укачивает. А затем он снова увидел лицо Ювеналия, его глаза, почувствовал прикосновение его рук, пальцев, надавивших на веки. Зуд в глазах исчез, и подташнивать перестало. Он пошевелился, поднял и спустил свои руки. А затем раздался странный звук, будто что-то отвалилось от него и упало на пол.

Он привстал, свесил ноги с больничной кровати. О господи! Возле кровати лежал жесткий панцирь, сковывавший его. Гипсовое распятие раскололось на куски…

25

В студии поначалу возникло замешательство, а затем те, кто присутствовал в церкви Святого Джованни Боско, стали обмениваться впечатлениями.

– Его кровь похожа на красную краску. Понимаешь? – сказала Антуанетта Бейкер.

– Будет тебе! – одернул ее Билл Хилл. – Самая настоящая кровь.

– Я знаю, что настоящая, но она не выглядит такой. То же самое сказал Ричи тогда, в церкви. Я хотела взять его с собой, теперь жалею, что не взяла.

– Кровь настоящая, – повторил Билл Хилл. – Видишь, она проступает сквозь его рубашку… Видишь или нет?

– На белом фоне гипса она мне показалась чересчур яркой, вот и все! Слушай, а как он освободил его от гипса?

– Стянул, и все. Ухватился за край возле шеи и потянул… Хочешь еще выпить?

– Если ты серьезно, то наша официантка вон там…

Билл Хилл подал знак официантке, одетой в черную униформу, подняв два пальца и кивнув.

– Насчет гипса надо подумать. У человека сломаны обе руки, шейные позвонки, ребра, а он с легкостью стаскивает с себя гипс. Какая разница, как он это сделал? Врач, к примеру, снимает гипс с помощью электропилы.

– Один раз я сломала лодыжку, поскользнулась и упала. В этом чертовом баре кто-то разлил пиво…

– Ты веришь в то, что случилось чудо? – прервал ее Билл Хилл.

– А чего мне верить? Я видела все своими глазами. Все видели.

– Нет, не все, – возразил Билл Хилл. – Телезрители смотрели на Августа, а не на Ювеналия. А ты заметила, Говард дал знак режиссеру направить камеру на него самого?

– Я следила за Августом, я думала, он сейчас встанет и пойдет…

Август размахивал руками, поворачивал голову, поднимал и опускал руки вверх и вниз, потирал запястья, стоя в трусах фирмы «Жокей», со спущенными до щиколоток пижамными брюками. Затем он сбросил их и остался в трусах, в белых носках и сандалиях.

Говард Харт то вскакивал, то садился. Мельтешил, суетился…

– Кенни, тащи эту гребаную камеру сюда! – крикнул он, и телезрители услышали это без всякого «бипа».

– Обрати внимание на беспорядочную суетню, – сказал Билл Хилл. – Непонятно, что происходит…

Ювеналий стоял вытянув кровоточащие руки. Пиджак у него был распахнут, на рубашке проступала кровь.

Линн медленно шла к нему.

– Ювеналий, расскажите нам, как вы это сделали, – сказал Говард Харт.

– Пойдем, Ювеналий, – сказала Линн. – Чао, аферисты! – Она сделала ручкой Говарду, Биллу и Августу, которые смотрели на нее во все глаза.

Линн и Ювеналий скрылись за задником. Они ушли, осталось лишь кровавое пятно на краю занавески.

– Я пригласил мистера Марри на передачу, – сказал Говард Харт, – но у меня не было даже малейшего подозрения о том, что что-то может быть заранее подготовлено. Мистер Марри, пожалуйста, присядьте. Расскажите, при каких обстоятельствах вы оказались в гипсе.

– А чего тут рассказывать? – усмехнулся Август. – У меня были множественные переломы, а сейчас я целехонек и ухожу…

Он направился к выходу в своем нижнем белье, носках, со следами крови на лице и теле. Говард Харт последовал было за ним, потом сел за свой письменный стол.

– Как вам это нравится? – произнес он, покачивая головой, и оскалился.

– С ним что-то не так, – сказал Билл Хилл. – Ты не знаешь его. Он вроде бы как переродился…

– Август, да? – спросила Антуанетта. – Я разговаривала с ним здесь на прошлой неделе. Он точно был другим. Я понимаю, о чем ты… Тот, кто незнаком с ним, не поймет, в чем тут дело…

– Где уж тут понять! – покачал головой Билл Хилл. – Говард целый час до этого нес какую-то ахинею.

– Ага! – кивнула Антуанетта. – Все про секс да про секс… Может, он импотент?

– Телезрители, по-моему, сбиты с толку. Надо выяснить, что именно больше всего поразило их.

В течение последующих тридцати восьми минут, не считая рекламных пауз и телезаставок, Говард Харт отвечал на выборочные телефонные звонки и на вопросы присутствующих в студии.

Кто-то спросил: «Что все это значит?»

И Говард Харт ответил: «Вы все видели. Что вы сами об этом думаете?»

«Думаю, над сценарием передачи здорово потрудились загодя».

Кто-то предположил, что гипс был разрезан сзади, поэтому его удалось без труда скинуть на пол.

Но большинство телезрителей задавали вопросы типа: «Где вы их нашли? Это даже лучше, чем ваша передача с трансвеститами. Святой, живущий во грехе, – это балдеж!»

«Ваша манера поведения в прямом эфире отличается дурным вкусом – это удручает».

«В следующий раз мы узнаем о том, что папа римский завел себе подружку, да?»

«Разве это не святотатство – нарочито зацикливаться на сексе так называемой религиозной личности?»

«Ее вина очевидна – об этом можно судить по тому, как она бесстыдно выставляет напоказ свои ноги».

«Выдавать случайную половую связь за любовь – это самая гадкая ложь!»

«И снова ваше шоу попустительствует аморальности и восхваляет ее».

«И он называет себя мессией?»

«Шокирующий момент заключается не в том, что он вешает нам лапшу на уши – он, возможно, и честный, – а в том, что он на глиняных ногах».

«Что может подумать Господь?» и т. д.

Говард Харт говорил каждому звонившему:

– Благодарю за звонок. Мне доставила удовольствие беседа с вами.

Телеканал получил на передачу с участием Ювеналия рекордное количество откликов. Ток-шоу «В гостях у Говарда Харта» в тот субботний вечер затмило все рейтинговые передачи.

– Всяко бывает, – сказал Билл Хилл, прочитав об этом в газете.

– Пути Господни неисповедимы, – заметил Август Марри.

– Кто бы мог подумать! – развела руками Антуанетта Бейкер.

Линн и Ювеналию не довелось об этом прочитать. Они ехали в Техас, намереваясь по дороге сделать остановку в Нашвилле.