Текст книги "Прикосновение смерти"

Автор книги: Элмор Джон Леонард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– Сильно сказано! – улыбнулась Линн. – А я и без всякого ордена стараюсь так поступать. Вот ты сказал, что святой Чарлз был мучеником. А ты мученик?

– Мученичество – самый верный путь к святости – изжило себя, когда прекратились гонения на христиан, потому что не стало мучителей. Так что я не мученик…

– А может, ты святой?

– Не думаю…

Поразительно! Юви не рассмеялся, не одернул ее, а вот так просто: не думает, да и все тут!

– А я считала мучениками тех, кто истязает свое тело, чтобы оно перестало предъявлять греховные, так сказать, требования. Я читала, что для этого люди изнуряли себя постами, влача полуголодную жизнь, лишали себя сна, проводя ночи бдения, носили грубую и неудобную одежду и обувь, мучили себя тяжким физическим трудом…

– На ранней стадии христианства, – прервал ее Ювеналий, – существовало еще и самобичевание, когда человек до крови хлестал себя бичом, нередко с костяным наконечником, а также ношение власяниц – одежд из грубого конского волоса, которые надевали на голое тело.

– Сдохнуть можно! – покачала головой Линн, доставая из ведерка со льдом на журнальном столике бутылку шампанского «Асти Спуманте». – Ты как насчет шампанского?

– Нормально…

– Ну тогда давай выпьем! Разливай… Не будем умерщвлять свою плоть.

Линн хотела сказать «греховную плоть», но передумала.

– Понимаешь, Линн, – сказал Ювеналий, отхлебнув глоток из бокала, – человек самоистязал себя, но оставался таким же, каким и был, потому что никакие попытки умертвить свою плоть подобными невежественными методами не способны изменить несовершенную природу человека, что, видимо, под силу было только самому Иисусу Христу. – Ювеналий помолчал. – И пожалуй, основателю ордена францисканцев Франциску Ассизскому, в жизни которого, по сути, не было ничего, кроме должного следования евангельскому идеалу и духовному наследию Иисуса Христа, настолько совершенному, что его называют Alter Christus, то есть Второй Христос. Помню, мне было двадцать два, когда я прочитал «Житие святого Франциска Ассизского», где излагались также основы духовности францисканского ордена, поразившие меня.

– Слушай, расскажи мне о Франциске. Я слышала о нем, но мало что знаю. Сколько ему было, когда он умер?

– Сорок пять.

– А я считала, что он дожил до глубокой старости.

– Знаешь, «Гимн Солнцу» – первое стихотворение на итальянском языке, написанное Франциском, – дало толчок развитию поэзии, вдохновило великого Данте. Часто его называют «самым привлекательным святым», личность которого привлекает людей различных взглядов и мировоззрений как среди католиков, так и среди некатоликов и даже среди атеистов.

– Вот видишь! Давай рассказывай, я вся внимание.

– Родился он в 1181 году в городе Ассизи в итальянской провинции Умбрия, в семье купца и торговца тканями Пьетро Бернардоне. При крещении мать дала сыну имя Джованни, то есть Иоанн. Однако отец, бывший в то время в поездке, во Франции, после возвращения домой назвал мальчика Франциском.

– У итальянцев нет такого имени, – сказала Линн. – Или я ошибаюсь?

– Есть похожее по звучанию имя Франческо, но, очевидно, из уважения к стране, с которой отец поддерживал торговые связи, он дал ему имя Франциск, что означает «французик».

– Надо же! – Линн покачала головой. – А что было дальше?

– Учеба в школе не была продолжительной. Когда Франциску исполнилось четырнадцать, отец решил, что школьной премудрости тот уже набрался, чтобы вместе с братом помогать ему в торговле.

– А твой отец не возражал, когда ты подался в монахи?

– Я сирота, я не знаю своих родителей, – вздохнул Ювеналий.

– Получается, сам себя воспитал…

– И вера в Бога, – добавил Ювеналий. – Но вернемся к Франциску. Предводитель и любимец ассизской молодежи, юноша проводил дни в беззаботном веселье, а отец, в общем-то скуповатый, не жалел денег для своего любимого сына.

– Ох уж эти деньги! Английский писатель Сомерсет Моэм сказал, что деньги – это шестое чувство, без которого остальные пять бесполезны.

– А я позволю себе заметить, что состоятельный человек и состоявшийся – не одно и то же. Главное – духовное богатство. Не так ли?

– Так-то оно так, но все-таки… Ну и что Франциск?

– По мере взросления его воображение все сильнее захватывали баллады и песни странствующих трубадуров о рыцарских подвигах. И вот, когда ему минуло двадцать, он в рядах ассизцев принял участие в войне против города Перуджи в итальянской провинции Умбрия.

– Это что же, один город против другого в одной и той же провинции?

– В Средние века такое было сплошь и рядом. Случилось так, что ассизские отряды потерпели поражение, Франциск попал в плен, целый год провел в тюрьмах, а после освобождения заболел. Период пребывания в заточении и восстановления здоровья был для него временем размышлений. Он проникся состраданием к нуждающимся. Однажды, встретив бедного рыцаря, Франциск великодушно отдал ему свою одежду. Но он по-прежнему мечтал о рыцарских подвигах и славе. И вот спустя три года он отправляется в Апулию и однажды во сне видит прекрасный дворец, полный оружия и украшений. Ну и, разумеется, спрашивает, чей это дворец. И кто-то, кого он не видит, отвечает, что все принадлежит его воинству. Не поняв духовного смысла видения, Франциск принимает его за знак, предвещавший удачу в военном походе. Следующей ночью во сне Франциск слышит призыв следовать за Всевышним. Мне продолжать или достаточно?

– Пожалуйста, продолжай, ты интересно рассказываешь. Можно я закурю? – Она отхлебнула из бокала и закурила.

Ювеналий улыбнулся:

– Итак, я продолжаю. Франциск вернулся домой совершенно другим. Он потерял интерес к развлечениям, начал постепенно удаляться от мира, посвящая время постам и молитвам, стремясь определить свой жизненный путь. Важным моментом стала встреча с прокаженным, в котором он увидел страдающего Христа и обнял его. Продолжая работать в лавке своего отца, выручку от торговли Франциск начал раздавать бедным, и это привело к конфликту с отцом. Пьетро Бернардоне публично, перед епископским судом, лишил сына наследства, и тот немедленно отдал ему все – и деньги, и одежду. Было ему тогда двадцать пять лет. С тех пор он всегда ходил в тунике в виде креста, помогал больным и прокаженным. А когда ему исполнилось двадцать восемь, он основал орден францисканцев, устав которого устно утвердил папа римский Иннокентий III.

– А когда у него появились стигматы – до основания ордена или после?

– Стигматы он получил за два года до своей кончины. В 1224 году на горе Верна он проводил сорокадневный пост во славу святого архангела Михаила и, будучи сверх обычного преисполнен желания созерцания высших тайн, был объят пламенным стремлением увидеть небесное. И настало утро, когда он увидел Серафима с шестью крылами, спускавшегося с высоты небес. В стремительном полете по воздуху он достиг того места, где молился Франциск, и тут среди крыльев его явился образ человека распятого, руки и ноги которого были раскинуты и прибиты к кресту. Два крыла Серафима простерлись над его головой, двумя он поддерживал свое тело в полете, нижними двумя прикрывал тело распятого человека. Франциск понял, что под видом Серафима явился ему сам Христос, что по замыслу Божию видение это предстало перед ним именно тогда, когда он страстно молил Господа о ниспослании ему благодати, и именно такой, чтобы он осознал, что не мученичеством плоти, а всецелым устремлением духа сможет он преобразиться и уподобиться Христу распятому. И когда видение исчезло, в сердце Франциска горел пламень духовной страсти, да и на теле остались не менее удивительные знаки и отметины. У него на руках и на ногах начали проступать следы – словно от гвоздей, на правом боку, будто пробитом копьем, вздулся багровый рубец.

– Потрясающе! – воскликнула Линн. Помолчав, добавила: – Ты сказал, что на тебя произвели огромное впечатление основы францисканской духовности. Каковы эти основы, хотелось бы знать.

– Свой высший жизненный идеал францисканцы видят в жизни по Евангелию, в духе бедности и смирения. Орден францисканцев – это нищенствующий монашеский орден. Его устав требует от своих членов обязательного соблюдения бедности, отречения от любого имущества, существования исключительно на подаяние. Бедность францисканца предполагает полное упование на Бога во всех вопросах, служит средством преодоления любых преград в отношениях между Богом и человеком, а также между человеком и его ближними. Понимаешь, Линн, все данное человеку при рождении получено им от Всевышнего, поэтому и должно использоваться для служения ближним своим. Полностью принадлежат ему только грехи, и осознание этого приводит к смирению. При этом смирение заключается не в том, чтобы только умалять себя, но и давать высокую оценку другим людям, замечать в окружающих все хорошее, что в них есть, и постоянно служить ближним, и в особенности больным, униженным и отверженным. В то же время смирение не исключает решительности и твердости. Общинную жизнь францисканцев-монахов Франциск Ассизский понимал как послушание, соединенное с любовью, – как и в любой семье, в которой есть и подчинение, и свобода. В семье людей связывают узы любви, а любовь – единственное связующее звено между подчинением и свободой. Я понятно излагаю? Вопросы будут?

– Излагаешь замечательно, вопросы будут, – улыбнулась Линн. – Давай выпьем за послушание, соединенное с любовью, а потом я кое-что у тебя спрошу.

Ювеналий взял в руки бокал с шампанским, отпил пару глотков и откинулся на спинку кресла.

Подумать только! Юви, совершивший чудо, у нее в доме… Выглядит спокойным и умиротворенным.

– Слушай, Ювеналий, из тебя столько крови вытекло, а тебе хоть бы что… – улыбнулась Линн.

– Я к этому привык, – сказал Ювеналий. – Первые несколько раз я пугался до смерти.

– Не могу представить тебя испуганным.

– Я был просто ошеломлен.

– И сколько раз это было?

– Двадцать. Нет, теперь двадцать один.

– И давно это у тебя?

– В следующем месяце будет два года.

– И ты исцеляешь каждый раз, когда это случается?

– Думаю, да, хотя не уверен.

– А в первый раз как это произошло?

– Это случилось в Бразилии, в одной деревушке неподалеку от Сантарема. Ко мне подошел мальчик-калека, на костылях, и я обнял его. В тот же миг я почувствовал – что-то произойдет, и мне захотелось убежать.

– Боже! – воскликнула Линн.

– Я ощутил что-то влажное… Решил, что мальчик поранился… Потом я взглянул на свои руки, увидел раны и кровь на ладонях, кровь на ступнях – я был в сандалиях. Я не мог в это поверить. Затем подошла маленькая девочка…

– Можно взглянуть на твои руки?

Он протянул ей свои руки. На морщинистых, загрубелых ладонях виднелись красноватые шрамы, похожие на следы от химического карандаша.

– Надо же! Это у тебя навсегда?

– Нет, пройдет…

– Ну и что ты по этому поводу думаешь?

– В каком смысле?

– Стигматы, как у Франциска Ассизского?

– Думаю, да…

– И когда ты молишься, тебя тоже посещают благочестивые мысли?

– Мое обращение с молитвой к Господу больше похоже на беседу с Ним.

– Думаешь, Он слышит тебя?

– Конечно, иначе бы я не молился.

– А откуда ты знаешь, что Он слышит?

– Я не знаю, я верю в это.

– Ты всегда молишься распятию?

– Я молюсь не распятию, а перед распятием. Но не всегда…

– Дар исцеления у тебя от Господа, да?

– Думаю, да! Возможно, наука нашла бы иное объяснение, но иногда в природе наблюдают настолько необычные явления, что кажется неразумным позволять ученым портить ощущение от них. Согласна?

– Ты прав, конечно, – кивнула Линн. – Как реагировали на твой дар отцы Римско-католической церкви?

– Мне велели помалкивать об этом. Им не нужен еще один Христос или еще одна деревня Фатима, что в Португалии. Ажиотаж всегда чреват появлением всякого рода мошенников и жуликов.

– Об этом говорил Билл Хилл. Скоро стали бы продавать куклы, изображающие тебя, или нечто подобное.

– Мне надо встретиться с ним, – сказал Ювеналий.

– Он уже звонил, когда ты принимал душ. Хотел приехать, но я велела ему подождать. Вдруг что-то подобное случится еще раз.

– Думаю, долго ждать придется.

– Откуда ты знаешь? Ты что, чувствуешь приближение этого?

– Иногда я думаю, что это должно произойти, но это не происходит.

– А ты исцелял кого-либо без кровотечения?

– Нет. Вообще-то я не знаю, что происходит сначала. Может быть, и то и другое происходит одновременно.

– А почему ты уехал из Бразилии?

– Меня направили в семинарию, которую в XIV веке основал Джон Данс Скотус, схоласт-теолог. Это недалеко отсюда.

– Я знаю, где это, – сказала Линн. – Красивое место…

Ювеналий улыбнулся, увидев, как у Линн округлились глаза.

– Нет, не для того, чтобы кого-то исцелять. Мне просто нравится работать в больнице, я раньше, в юности, там работал. Мне велели подождать. Я прождал семь месяцев и ушел. Возможно, так не следовало поступать, но я распрощался с семинарией.

– И что потом? Ты попал в центр по лечению алкоголиков?

– Да, но не сразу.

Она ждала, что он расскажет, что было перед тем, как он оказался в реабилитационном центре, но он молчал. Юви, похоже, устал.

– Не возражаешь, если я задам один вопрос? – спросила она погодя.

– Не возражаю, задавай, – ответил он, кинув на нее внимательный взгляд.

– Впрочем, я и так задала тебе слишком много вопросов, этот подождет, – произнесла она в раздумье.

– Как знаешь! – улыбнулся Ювеналий. – А мне пора возвращаться в центр. Ты собираешься завершать свое лечение?

– Я уже вылечилась от алкоголизма, – усмехнулась Линн. – Но я тебя подвезу.

Они поехали по Вудворд-стрит, по широкой главной улице города, а не по автостраде. Всюду – жизнь, люди! Ювеналий сказал, что ему больше нравится смотреть по сторонам. Возле кафедрального собора чернокожая проститутка цеплялась к белому парню, что вызвало у него добродушную улыбку и незлобивый комментарий.

Ей нравилась его улыбка. Он вовсе не хотел казаться улыбчивым, и, уж конечно, он был не из тех, кто вечно скалится, чтобы показать свои зубы. Кстати, зубы в порядке, правда мелковатые. Когда он улыбался, казалось, он что-то знает. Но это не была улыбка типа «я знаю кое-что такое, от чего вам будет не до смеха». Такая улыбка была у Бобби Форши – дьявольски хитрованская, будто он уберегся от чего-то такого, чего никому знать не дано. У Ювеналия была милая, доброжелательная улыбка. Конечно же он этого не осознавал. Похоже, он вообще был не в состоянии уяснить истинную сущность самого себя.

Они какое-то время ехали молча, пока Ювеналий не сказал:

– Ты собиралась задать мне какой-то вопрос. Убежден, тебя интересует, как складываются мои отношения с женским полом. Думаешь, я не от мира сего или дал обет безбрачия по религиозным мотивам, а?

– Господи! – воскликнула Линн. – Ты что, читаешь чужие мысли?

– Обыкновенное экстрасенсорное восприятие, – пожал плечами Ювеналий.

– Как в тот вечер у тебя в кабинете?

– Ну да! – кивнул Ювеналий. – Когда мы разговаривали, у меня возникло ощущение, будто тебя волнует вопрос, нет ли у тебя рака груди. По-моему, ты хотела проверить меня.

– Ты подумал, что я сексуально озабочена?

– Ничего подобного!

– А почему ты положил свою ладонь мне на грудь?

– Потому что мы говорили о твоей груди.

Наступило молчание. Линн вела машину, глядя прямо перед собой.

– Хорошо, я задам тебе этот вопрос. У тебя пунктик в отношении женского пола?

– Вовсе нет. Но физическая близость – это кое-что неведомое мне. Ты была замужем, девять лет?

– Восемь с половиной.

– Ну, тогда ты испытала то, чего не испытывал я. У меня кровоточат стигматы, я исцеляю больных, но любовная страсть, похоже, обошла меня стороной…

17

В понедельник ежедневная утренняя газета «Детройт фри пресс» опубликовала на третьей полосе статью, которая могла бы служить передовицей для первой, если бы сопровождалась фотоснимками.

«КАК УТВЕРЖДАЮТ ОЧЕВИДЦЫ, В ОЛМОНТСКОЙ ЦЕРКВИ ПРОИЗОШЛО ЧУДО

Кэти Ворсингтон, наш собственный корреспондент.

Олмонт, штат Мичиган. На ладонях бывшего францисканского миссионера, известного лишь по имени Ювеналий, стоявшего в воскресенье в алтаре, появилась кровь в тот момент, когда он собирался благословить детей-калек, прибывших на освящение церкви Святого Джованни Боско.

Ладони стали кровоточить непроизвольно, что немедленно было провозглашено чудом, одной из форм стигматизма.

На литургии освящения церкви, места отправления религиозных обрядов католиками, ратующими за проведение службы на латинском языке в противовес новому формату католического богослужения на английском языке, одобренному Вторым Ватиканским собором, присутствовало около 200 прихожан, и все они стали свидетелями спонтанного кровоточения ладоней Ювеналия.

Ювеналий, которому около 30 лет, в течение 11 лет был монахом-францисканцем. Он служил в миссионерской миссии в Бразилии, прежде чем покинул орден францисканцев в прошлом году.

Многие из присутствовавших в церкви уверены, что этот феномен кровоточения – самые настоящие стигматы, отметины или раны на человеческом теле, соответствующие ранам Христа. Отец Нестор, патер церкви Святого Джованни Боско, сказал: „Вне всякого сомнения, это стигматы“.

Сразу же после случившегося прихожанам раздавали брошюру под названием „Стигматы“. Ювеналий, однако, оказался недоступен для вопросов либо пояснений.

Существует несколько противоречивых мнений, объясняющих появление стигматов. Одни утверждают, что это – чудо, знамение Господа, свидетельствующее о святости того, у кого они кровоточат. Другие полагают, что это явление, имеющее психогенетическую основу, объясняется эмоциональным состоянием, вызывающим физиологическую реакцию.

Последний известный обладатель стигматов падре Пио, итальянский монах-капуцин, получивший мировую известность как целитель и исповедник, скончался в 1968 году».

В статье не упоминалось ни об Августе Марри, ни об Обществе Святого Духа, ни о чудесном исцелении маленького Ричи Бейкера.

Утром в понедельник Билл Хилл первым делом позвонил Линн.

– Что новенького? – спросил он игривым голосом.

– Ничего, абсолютно ничего…

– Что собираешься делать?

– Собираюсь убрать квартиру, вымыть голову и сходить в магазин.

– Слушай, давай пообедаем вместе. Приглашаю… Ты как?

– Не знаю, если будет настроение.

– Линн, ведь именно я втянул тебя в это дело. Хотелось бы знать, что вы делали вдвоем, когда целых пять часов сидели у тебя дома.

– Что ты имеешь в виду? Думаешь, я соблазняла его или что-либо в этом роде?

– О чем вы говорили?

– О всякой всячине… – Она помолчала. – Он совершенно нормальный человек.

– Да уж! Когда руки у человека начинают кровоточить – это очень нормально.

– И не только руки. Я стирала его одежду.

– Иисусе Христе! Почему не оставила ее себе?

– А что же он, ты думаешь, надел? Что-либо из моего гардероба?

– Нам надо серьезно поговорить. Мне кажется, ты не осознаешь, во что ты ввязалась.

– Я не ввязалась ни во что. И если ты полагаешь, что я намерена помогать тебе в очередной твоей афере, то глубоко ошибаешься.

– Я заеду за тобой в полдень. Мы пообедаем вместе.

– Билл, отстань от меня со своим обедом. Я не стану работать на тебя, и мне не нравится твой тон. – Линн положила трубку.

О каком тоне она говорит? И что такого он ей сказал? Билл Хилл задумался.

Адрес типографии Августа Марри он нашел в выходных данных брошюры о стигматах и сразу поехал туда.

Август бросил на него неприветливый взгляд:

– Слушаю вас. Что вам угодно?

Вишь ты! Так сразу и скажи ему… Однако придется этого мрачного типа заинтересовать, хотя у него в этом деле, разумеется, свой интерес.

Билл Хилл рассказал о том, что был в воскресенье в церкви и стал свидетелем появления стигматов у молодого человека по имени Ювеналий. Вообще-то в церковь он пришел не как прихожанин, а как друг Вирджинии Уоррел.

Август никогда не слышал о Вирджинии. Билл Хилл уселся на стул и доверительным тоном поведал ему о том, что стал свидетелем ее прозрения. Ювеналий прикоснулся к ней, и она, бывшая незрячей целых пятнадцать лет, прозрела. Вирджиния будет счастлива публично подтвердить необыкновенную способность Ювеналия исцелять людей, если Август как-нибудь пригласит ее в церковь, хотя Вирджиния не исповедует католицизм. Он тоже не католик, но после того, что случилось на воскресной службе, он подумывает о том, чтобы принять католическое вероисповедание.

Август стал чуть-чуть дружелюбнее, хотя по-прежнему оставался мрачен.

– Газета не поместила ни одного из тех снимков, которые я им дал, и ни словом не обмолвилась о Ричи Бейкере. Хотя бы намекнула о том, что произошло с этим ребенком!

Ричи Бейкер… Ладно, узнает, что там случилось с ним.

– Меня больше всего поразило то, что в статье не упомянуто ваше имя. А ведь это вы, так сказать, все устроили.

– А я этого и не ждал! – поморщился Август. – Обо мне пишут только тогда, когда появляется возможность унизить меня, представить в нелицеприятном виде.

– Вы напечатали все фотографии, которые сделали?

– Все. Восемь на десять, на глянцевой бумаге. Хорошие снимки… Вот, взгляните. – Август достал из стола пачку фотографий. – Вот Ричи Бейкер, другие дети, вот Ювеналий. Я разослал и пресс-релизы с описанием того, что случилось в воскресенье в церкви Святого Джованни Боско, во все детройтские газеты, а также в еженедельник «Мичиганский католик», в надежде, что напечатают эти материалы.

– Пожалуй, я возьму у вас пачку фотографий и пресс-релизы…

– Зачем?

– Может, мне удастся пристроить все это на телевидении. У меня есть связи на третьем канале. Представьте, в следующую субботу вечером обо всем этом узнают миллионы…

Утром в понедельник Ричи Бейкер проснулся с волосами… Мягкий пушок покрывал всю его голову.

– О боже! – воскликнула его мать, Антуанетта Бейкер.

– Видишь? – сказал Ричи. – Я тебе говорил, а ты мне не верила!

Мать позвонила в детскую больницу и четверть часа говорила с лечащим врачом Ричи.

В конце концов она повысила голос:

– Ни о какой ремиссии не может быть и речи! Я говорю так, потому что вижу, что с ним происходит. Я его мать! С чего вы взяли, что я питаю ложные надежды? У него волосы на голове, и в этом нет ничего ложного.

Она бросила трубку и помчалась в кухню, где схватила газету «Детройт фри пресс» и на третьей полосе увидела и прочитала статью «Как утверждают очевидцы, в Олмонтской церкви произошло чудо».

Как утверждают очевидцы, видите ли! Подумать только…

Антуанетта Бейкер нашла номер телефона редакции, набрала его и попросила Кэти Ворсингтон. Пока длилась пауза, ей пришла в голову новая мысль, и, когда трубку взяла Кэти, Антуанетта сказала:

– Вы мне не нужны. Соедините меня с главным редактором или с вашим начальником, кто бы он ни был.

Джек Шихэн, заместитель заведующего редакцией репортажей, просматривал материалы Августа Марри, когда его соединили с Антуанеттой Бейкер.

– Да, слушаю вас! Как раз сейчас, собственно говоря, я и смотрю на фотографию Ричи.

Шихэну понравились и фотографии, и пресс-релиз. Ему вообще нравились материалы о неурядицах в религиозной жизни, всяческие конфликты в церкви. А так называемые чудеса он просто обожал! Собрать все это воедино, подверстать звонок от матери Ричи Бейкера – глядишь, и получится маленькое чудо само по себе. Три выпуска подряд будут нарасхват – отклики читателей, интервью с ребенком и его матерью, мнение лечащего врача, интервью с целителем-чудотворцем Ювеналием… А уж если тиснуть точку зрения медиков на эти стигматы, какого-нибудь заумного еврея-психиатра, а также мнение теолога, то бишь богослова, и краткие жизнеописания людей, у которых, как говорят, было отмечено это явление… Н-да!.. И зачем Августу Марри, этому ослу, весь этот материал, которого хватит на четыре или пять выпусков, да еще забойный очерк на первой полосе в воскресном выпуске?

– Ты на самом деле была там и видела все это, а мне писюлю на одну колонку?

– Ты сам сократил материал, – возразила Кэти. – Там было намного больше.

– Брось трепаться, – оборвал ее Джек Шихэн. – Мать мальчика сказала, что он исцелился.

– Лысый мальчик?

– Лысый мальчик больше не лысый. Уяснила? Короче, ты – автор первого материала, стало быть, право выбора за тобой! Кого выбираешь – мальчика или Ювеналия?

– Я беру Ювеналия и богослова.

Заполучив фотографии, Билл Хилл договорился о встрече с Говардом Хартом, телеведущим ток-шоу, и помчался по автостраде к телецентру, где потерял полтора часа, ожидая этого гребаного телеведущего.

Когда наконец тот появился, он с трудом сдерживался, чтобы не нахамить.

– Я понимаю, как вы заняты, – улыбнулся он. – У вас потрясающая программа, и я представляю, сколько она требует времени. Однако многое произошло после того, как я неоднократно звонил вам, а вы так и не смогли принять меня.

– Что там у вас? – Говард Харт кивнул на пакет в руках у Билла Хилла.

Что там у вас, видите ли… Лох фуфловый! Надвинул парик на самые зенки, одет как пугало огородное, а ведь такие бабки огребает…

Билл Хилл смотрел его ток-шоу «В гостях у Говарда Харта» пару раз в субботу вечером, с десяти до двенадцати, и понял, что у этого тупаря напрочь отсутствует чувство юмора, хотя иногда он и скалился, обнажая зубные протезы. А туда же!.. То и дело давит на чувства, умеет завести обывателя. Письма о том, какой он хороший, патриот Америки, частенько зачитывает в эфире. Уж не сам ли он себе их пишет? Обожает задавать своим гостям непотребные вопросы, а обывателю хоть бы хны.

Как-то раз пригласил транссексуалов после того, как те, с помощью хирургической операции, изменили свой пол на противоположный, и стал расспрашивать их об интимной жизни. А в конце ток-шоу объявил им, что они психически неуравновешенные. Допытывался у писательниц, не занимаются ли они сами всеми теми непристойностями, которые описывают в своих романах. Оскорбляет, льстит… Однажды у него на ток-шоу один чудила в маске рассказал, как он проник в апартаменты Греты Гарбо и украл все ее нижнее белье, не тронув меха и драгоценности. Одна американка мексиканского происхождения поведала, что она «занималась любовью» с Оззи Нельсоном «множество раз» на скамейке запасных. Говард Харт обвинил ее во лжи, заставил ее в этом признаться, доведя до слез. Вот такие дела! Некоторые приглашенные уходят в середине передачи, не желая больше беседовать с Говардом Хартом, как, например, Фрэнк Синатра-младший. Билл Хилл слышал об этом, но передачу не видел.

Он показал Говарду Харту фотографии, высказав краткие и дельные замечания.

– Он вскинул руки, будто распятый Христос, – Билл Хилл при этом вытянул свои, – и кровь капала на алтарь.

– И на ребенка, похоже, тоже, – сказал Говард Харт, склонившись над своим овальным столом и внимательно разглядывая фото.

– На этого мальчугана, который умер бы от рака крови, если бы Ювеналий не прикоснулся к нему.

– Кто это сказал?

– Я разговаривал с его матерью, – сказал Билл Хилл. – Приятная женщина по имени Антуанетта… Она разведена, работает день и ночь, чтобы обеспечить сыну лечение…

– А чем она занимается?

Теперь Говард Харт был у него в руках. Билл Хилл это понял. Он окинул взглядом его парик, купленный по дешевке, и грустно улыбнулся.

– Поверите ли? Его мать – исполнительница эротических танцев.

Говард Харт протянул руку, нажал кнопку внутренней связи и велел секретарше ни с кем его не соединять.

Работа, работа, работа… Но, черт побери, он чувствовал себя великолепно, он снова продвигал достойных людей, и не каких-нибудь занудных технарей-очкариков, норовивших развалиться на заднем сиденье его джипа, выпускаемого фирмой «Дженерал моторс». В реабилитационном центре Билл Хилл вручил отцу Квинну чек на двести долларов, пробормотав пару слов о борьбе с алкоголизмом.

– Вход сюда не покупается, – сказал Квинн.

– Мне хотелось бы только повидать его на минутку.

– В кафетерии уже выстроилась очередь, – заметил Квинн. – Следуйте за мной, – добавил он и повел его наверх, где сквозь приоткрытую дверь были видны собравшиеся. Вон Август Марри, вот та корреспондентка из «Детройт фри пресс». Парень рядом с ней – это фотограф. Остальные – из еженедельника «Мичиганский католик», из «Окленд каунти пресс», что в Рочестере, из Международной службы новостей.

– Моя цель, в отличие от них, не грузить его вопросами личного характера. Когда-то мои собственные религиозные убеждения были высмеяны прессой, и я понимаю, почему он избегает журналистов.

– Я тоже это понимаю, особенно тогда, когда меня начинают использовать, – усмехнулся отец Квинн. – Прошу вас, по крайней мере не ведите себя по отношению к нему навязчиво и некорректно. Посмотрим, что он скажет.

«Когда тебе улыбается удача, поди знай, куда она приведет!» – подумал Билл Хилл.

С плоской крыши здания центра, предназначенной для солнечных ванн, открывалась панорама деловой части города. Ювеналий сидел в полосатом полотняном шезлонге.

– Представляю, что вам пришлось испытать, – сказал ему Билл Хилл.

– Сомневаюсь, – покачал головой Ювеналий.

Тело у него было белым, руки – загорелыми. Билл Хилл не заметил никаких отметин у него на боку, а также на его голых ступнях.

– И все-таки, может быть, я смогу вам помочь, – сказал Билл Хилл.

– Знаете, почему я согласился разговаривать с вами? – спросил Ювеналий, кинув на него внимательный взгляд.

– Потому что вы отзывчивый.

– Потому что вы в приятельских отношениях с Линн.

– Она замечательная женщина, – кивнул Билл Хилл.

– Вы давно с ней знакомы?

– Я для нее как старый дядюшка, – улыбнулся Билл Хилл. – Интересуюсь ее делами, так сказать, опекаю… А почему вы спрашиваете?

– Просто интересно, – ответил Ювеналий.

– Она определенно вам симпатизирует, – заметил Билл Хилл, стараясь направить разговор в нужное ему русло. – Линн сказала мне, как… как легко вам было вдвоем. Однако она не понимает, почему вы держите в секрете уникальный дар, которым наделил вас Господь. Я попытался объяснить ей это, – продолжал Билл Хилл. – Сказал, что вы работаете в центре – как раз там, где сохраняете анонимность. Это ваше желание здесь понимают, поскольку вас уважают. Между прочим, если вы примете решение, так сказать, обнаружить себя, тогда позвольте Августу Марри действовать в качестве вашего пресс-секретаря.

– Зачем мне пресс-секретарь?

– Думаю, он вам понадобится. Я убежден, что Август сможет все организовать и сделать все возможное, чтобы оградить вас от всякого рода сложностей.

– А почему я не могу вести себя так, как хочу?

– Потому что представители средств массовой информации не позволят вам делать это. Вы попали в поле их зрения, так сказать, и они не выпустят вас из рук, пока не выжмут из вас все соки… – Он помолчал. – Лично я считаю, то есть мне кажется, что вам хотелось бы больше узнать этот мир, возможно, наверстать то, что вы упустили за прошедшие одиннадцать лет… Почувствовать вкус жизни, если угодно… Может быть, я не прав.