Текст книги "Мой (не)желанный малыш (СИ)"

Автор книги: Элли Шарм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Нереально оправдаться перед своей любимой женщиной словами по типу «все это было до тебя», «это ничего для меня не значит», «это не то, что ты думаешь». Зная живое воображение Кати, я понимал: любимая не простит и не примет моего прошлого. В ее мыслях я все равно остался бы предателем. Штамп есть – равно измена.

Мрачно усмехаюсь. А всего-то надо было подождать пару месяцев от силы, и в графе о семейном положении стоял бы другой штамп – о разводе. Хотя, положив руку на сердце, понимаю: это бы ровным счетом ничего не изменило. Все тайное становится явным. Всегда.

Как раз это и отравляет жизнь Зимину. Заставляет бегать по инвесторам, в надежде спасти свою фирму от неминуемого банкротства. Потому что понимает, следующий шаг – ранчо. Он знает, я не отсыплюсь. Мы оба больны прошлым.

Сощурив глаза, наслаждаюсь той бурей, что закипает в венах. «Winter» больше не существует. Уже завтра ее поглотит окончательно и бесповоротно «Дицони карпарейтинг». Ставлю туфельку Кати на тумбочку возле кровати. Уже почти полгода это ее место. Прежде, чем опуститься в большое кресло из телячьей кожи, скидываю небрежно с плеч рубашку.

Когда это закончится?! Эта жажда мести и справедливости утихнет? Принесет долгожданный покой? Нет того освобождения, что я так жаждал. Я уничтожил Зимина. Это неоспоримый факт. Он – финансовый труп. Только вот удовлетворения нет. Так, секундная вспышка триумфа, когда я взял в свои руки последний пакет акций Зимина – не в счет. Сжимаю кулаки крепче, когда прикасаюсь одним из них к губам.

Полностью победителем я буду чувствовать себя лишь тогда, когда Катя и ранчо будут моими. Вот это поставит точку в нашей вражде. Когда моя нога ступит на землю ранчо, когда именно я буду хозяином этой земли – Лола Дицони будет отомщена. Мое. Я заберу то, что принадлежит мне по праву. Ни больше, ни меньше…

Устало откидываюсь назад, прикрывая тыльной стороны руки глаза. Передо мной мгновенно появляется нежный, изысканный, девичий образ. Ее глаза – фиалковые озера… ненавидящие, усталые, тревожные, разочарованные, наивные, гордые, презрительные, но по-прежнему самые прекрасные во всем мире. Тяжело сглатываю, когда вспоминаю нежную трогательную округлость живота.

Екатерина Зимина относиться к тем редким женщинам, которых беременность не то, что не портит, а наоборот – делает просто неотразимыми. Алебастровая кожа буквально светится и сияет. Кудри по пояс блестят и переливаются, манят своей шелковистой длиной прижаться носом, вдохнуть этот сладкий ванильный аромат, прикоснуться. Только с ней я осознал, что такое быть по-настоящему полноценным человеком, во всех смыслах и, что без настоящей любви жизни просто не существует. Ее беременность подорвала все сваи, на которых держалось мое терпение. Это заставило действовать еще быстрее, еще жестче, если это возможно. Завтра Зимин потеряет все. АБСОЛЮТНО ВСЕ!

Никто не знает о том, что я, как одержимый, считал минуты до нашей с Катей встречи. Хотя был полностью уверен, что она ей не будет рада. Каждый раз я будто под гипнозом смотрел на нее. Нетерпение снедало, резало на части. Наша стычка с Сазоновым вышла на руку Зимину, чем он и не преминул воспользоваться.

Я был готов разорвать Сазонова, если тот только приблизится к Кате хотя бы на миллиметр. Тогда я буквально выл по ночам от безысходности. Cбивал руки в кровь, выбивая все, что можно из груши, представляя на ее месте Сазонова. Прятал в карманы брюк зудящие кулаки, когда видел никем не замеченный издалека, как этот кусок говна наклоняет свою белобрысую голову, чтобы расслышать, что говорит ему МОЯ Катя. Порвать на куски! Так, чтобы и ошметков не осталось. Только внушительный срок, который светил мне из-за шестерки Зимина, останавливал от этого шага. Только это. Никто не узнает и том, как я радовался, когда моя малышка брезгливо морщила носик, смахивая пальцы Сазонова со своей талии. Моя девочка!

Когда мы столкнулись с Катей в самолете… Столкнулись. Хмыкаю – так думает Катя. Когда это случилось, в мою кровь моментально словно щедрая порция дури попала, да такая забористая, что с ног чуть не сбила. Ее осунувшееся бледное личико самое красивое, что я когда-либо видел в своей жизни. Оно из тех, в которые влюбляешься мгновенно. Без каких-либо очевидных причин. Их просто нет. Потому, что для меня Катя – ангел. Ангел, который поверил обещаниям того, кто привык ко лжи. Того, кто вырос, дыша пропитанным обманом воздухом. Даже если бы Катя меня никогда не подпустила к себе, уверен, я бы навсегда запомнил ее образ, пронес бы его по жизни. Он бы был со мной до конца моих дней, до последнего вздоха. Никто и никогда не оставлял во мне такого впечатления, как Зимина Екатерина Борисовна. Никто не оставлял такого следа в моей душе с первого взгляда. Теперь я точно знаю, о чем ведут речь поэты, говоря об одержимой любви, от которой можно потерять себя, раствориться. Катя не понимает этого, даже не осознает, насколько низко я перед ней на коленях.

А вот я сразу понял, когда вошел в нашу пустую без Катиных вещей квартиру – не простит. Русской женщине проще похоронить мужчину, чем простить измену. Только как достучаться через эту стену гордости, что она воздвигла вокруг себя? Как доказать, что НЕ изменял я ей никогда… в упор других не видел.

Столько ждать встречи, чтобы за все свои усилия в награду получить лишь равнодушный взгляд фиалковых глаза, холодных, будто зимние озера. Короткий кивок, пара слов, и она, словно неуловимый ветерок, ускользнула из моих рук. Но и этого мне было достаточно… пока. Как на засушенную землю, на которую попала живительная капля воды, кровь в венах закипела. Впервые за долго время почувствовал себя живым! Не механическим роботом, а человеком из плоти и крови. Почти кожей чувствовал, как Катя боится, что я по ее лицу прочту правду.

Глава 61

Стэфан

Хищно усмехаюсь. Илья Сазонов никакого отношения не имеет к беременности Зиминой Екатерины Борисовны. Мой ребенок и точка. По-другому даже быть не может.

Один бог или дьявол, до сих пор не знаю, кто мне именно благоволит, какой всплеск эмоций накрыл, когда я впервые узнал про беременность Кати. Переживал до чертиков, гадая, зачем она так часто в больнице появляется.

Что с моей девочкой? Моя ли вина в этом? Невроз? Депрессия? Что, черт возьми?! А когда прижал через нужных людей медперсонал, будто обухом по голове дали! Как чумной по несколько раз перечитывал на копиях документов диагноз. Глазам не мог своим поверить. Это казалось чем-то нереальным, чем-то… Такого дикого первобытного чувства мужского удовлетворения, накрывшего с головы до ног, я еще никогда не испытывал. Никакие бабки, никакие контракты и рядом не стояли! Чистейшее чувство эйфории. Катя беременна! Она носит моего ребенка. ОХРЕНЕТЬ!

Хотелось все бросить. Наплевать на закон. Послать куда подальше всех этих зубастых адвокатов, которых десятками пачек откопал для меня Стас. И плевать что из-за старой судимости новый срок может стать реальным. Встать перед Катюшей на колени, прикоснуться лбом к ее животу. Стоять так… да хоть вечность! Просто, закрыв глаза, в тишине наслаждаться нашим единением.

Сжимаю зубы до скрипа, прикрыв на секунду глаза. Пытаюсь унять бушующий огонь в груди. Это почти не реально, когда вот так знаешь, что Катя скоро станет моей. Подушечки пальцев пощипывает от дикого желания притронуться к любимой. Очертить каждую голубую венку, просвечивающую через гладкую, как атлас, белоснежную кожу груди. Только чертов дьявол знает, чего мне стоило все это время держаться на расстоянии!

Зимин все хорошо продумал. Знает, паскуда, мои слабые места так же, как и я его. Мы изучили друг друга вдоль и поперек. Куда нажать, что подковырнуть так, чтобы кровью изойти от одной лишь незначительной на первый взгляд царапины.

Борис прикрылся своей шестеркой Сазоновым. Сделал все, чтобы я и на метр не мог приблизиться к своей малышке. Знал, если будет заварушка, мокрого места не оставлю от этого сопляка. Разнесу. По кусочкам будут собирать. Так и вышло: четверо против одного. Шакалье. Едко усмехаюсь.

Самый лучший звук для моих ушей – это звук ломающейся на осколки челюсти Сазонова. Страх этих маменькиных сосунков, рождённых с золотой ложкой во рту, до сих пор осязаем на моих рецепторах. Хотели количеством взять, а не вышло. Тягаться с тем, кто прошел жёсткую школу интернатской жизни, им не по зубам. Кишка тонка. Сазонову повезло, что я в пылу не покончил с его никчёмной жизнью. До конца жизни он, должно быть, благодарен Стасу, который, вовремя появившись, оттащил меня от этого куска дурно пахнущей кучи.

Азарт победил. Ревность собственническая глаза застелила. Зимин знал, что сорвусь, как наркоман, добравшийся до иглы, голову потеряю. От старого срока только обтерся, а на горизонте, благодаря Зимину, новый замаячил. Чертов ублюдок сразу условия выставил: никаких встреч с Катей. Как бы я не бесился, но понимал: нужно искать обходные пути. Никому лучше не будет, если лет пять строгача получу.

Думал, свихнусь, головой поеду. Просыпался и засыпал с мыслями о своей лапочке. Думал, разнесу всех, кто под руку попадется. Пока в руки себя не взял и с дьявольским упорством в работу не окунулся. Сделки. Крупные, одна за другой. Итог – за эти полгода мой капитал на пару миллионов вырос. Что, похоже, еще больше Зимина взбесило. Каждый шаг, приближающий меня к его акциям, заставлял отца Кати не просто холодным потом обливаться, а истерить. Буквально – в прямом смысле этого слова. Сегодня он окончательно потерял все.

Плеснув себе в стакан янтарной жидкости, делаю большой глоток, осушая его до дна, а затем обратно на тумбочку отправляю. С едкой усмешкой вспоминаю слова Яны о том, как Зимин весь телефон главного офиса оборвал, начиная с шести вечера. Просит поговорить. Ну, что же? Поговорим…завтра.

Опускаюсь в кресло, устало прикрываю глаза тыльной стороны руки. К черту Зимина. К черту все. Катя… В голове яркой вспышкой та самая ночь, которая долотом будто на подкорке моего мозга выбита. Жадно вспоминаю все, в мельчайших подробностях. Сатанею от желания. В тишине кабинета звук расстёгнутой молнии брюк особенно громко звучит…

…опрокинув девушку на кровать, благоговейно глажу белокурые локоны, длинную шею. Спускаюсь к четко выраженным ключицам, чтобы слегка прикусить выпирающие косточки. Идеальная! Моя! Не могу и не хочу ждать.

– Чёрт… – хлопаю по заднему карману штанов.

– Что такое? – приподнимается на локтях, смотрит своими совершенно невинными волшебными фиалковыми глазами.

– Резинки закончились, – срывается с губ, будто ругательство. Желваки на скулах ходят. Не могу даже представить, что свою сладенькую не получу. – Хотел в аптеку заехать, Лебедев отвлёк.

Катя обиженно дует припухшие влажные от жадных поцелуев губки.

– И что теперь?

В голову приходит сумасшедшая мысль. Она такая соблазнительная, что рот слюной наполняется.

– Кать, если…

Капризный ротик приоткрывается. Меж губ ровный ряд белоснежных зубов мелькает.

– Ммм?

– А может, – проведя по затылку пальцами, жадно путешествую взглядом по длиннющим стройным ножкам своей соблазнительной конфетки, – разок… без всякой фигни? Друг друга полностью почувствуем…

Когда выразительные глаза Кати испуганно округляются, поспешно добавляю:

– Я вовремя успею.

Фиалковые глаза, все еще подернутые дымкой страсти, проходятся по моим мышцам груди, а затем ниже, по кубикам пресса, пока не останавливаются на внушительно оттопыренной ширинке штанов. Прикусывает губу, оценивая силу моего рвущегося наружу желания. Неуверенный взгляд с моим встречается.

– А ты раньше, когда-нибудь…

– Нет, ни разу.

Не вру. Всегда предохранялся. Без резинки для меня – табу. Да и в голову такое не приходило до сегодняшнего дня.

– А ничего… точно не будет? – испуганный голосок почему-то еще больше заводит.

Вместо ответа милый ротик поцелуем затыкаю. Еще мгновение и себя ощущаю в самом настоящем раю. Дыхание сбивается, будто под дых дали.

Катя, судя по стонам, где-то совсем рядом со мной… в Эдеме. И только когда любимую окончательно уносит на самый пик, не в силах сдержать данное Кате обещание, срывающим голосом шепчу в нежное девичье ушко:

– Охренеть…

По телу одна за другой горячие волны пробегают. Открыв глаза, пытаюсь успокоить шумное дыхание. Черт… будто все вновь наяву пережил. Приподнявшись в кресле, тянусь к влажным салфеткам на тумбе. Уже через пару минут пряжку поправляю.

Я не просто знаю, что Катя от меня беременна, я могу назвать точную дату зачатия и время. Если Зимин хочет выжить, ему придется смириться с моими условиями. Его проблема в том, что я – ее решение. Завтра Зимина Екатерина станет Екатериной Дицони. У Бориса нет выхода.

Глава 62

Катя

Неделю спустя

– Екатерина Борисовна? – негромкий голосок Насти заставляет обернуться. – Можно? Я вас искала.

Девушка стоит на пороге, ожидая ответа. На румяном лице нет и намека на улыбку.

Мягким жестом руки приглашаю ее войти в спальню.

– Да, Даш, проходи, – прежде чем полностью переключить внимание на девушку, аккуратно поправляю в большой мраморной вазе срезанные в саду нежно-розовые тюльпаны. – Я в саду гуляла, даже не заметила, как время пролетело.

Притрагиваюсь к нежным лепесткам, наслаждаясь их напитанностью и бархатистостью.

Даша медлит, будто не решаясь начать разговор. Деликатно направляю ее в нужное русло:

– Ты что-то хотела? Если насчет выходных…

– Вас Борис Сергеевич ждет в кабинете, – перебивает горничная, и я отчётливо распознаю в больших карих глазах что-то так похожее на сострадание. – Просил поторопиться…

От слов Даши мгновенно впадаю в ступор. Улыбка тает на губах. Беспокойство холодной змеей, извиваясь, ползет куда-то за ворот.

Настороженно вглядываюсь в личико Дарьи. Оно выглядит взволнованным. Да тут не сострадание, а соболезнования! Прихожу к неутешительному выводу: девушка услышала что-то такое, что не предназначалось для ее ушей.

Осторожно прощупываю почву:

– Какое у него настроение, Даш?

По тому, как она отводит глаза, понимаю, что ничего хорошего не стоит ждать. Значит, намечается серьезный разговор. Хотя, собственно, чего еще ожидать от беседы с человеком, с которым прожила почти девятнадцать лет в нелюбви и непонимании друг к другу?

– Он не один, – чуть помявшись, добавляет совсем тихо. – Речь шла о вашей свадьбе…

Обескуражено свожу брови на переносице. Сазонов? Кто еще, как не Илья?

Что на этот раз затеяли эти двое, чтобы отравить мою жизнь? Раздосадовано прикусываю губу. Зря я не ответила на звонок Ильи. Возможно, Сазонов психанул и побежал жаловаться на поведение нерадивой невесты.

Неспроста от него висит больше десятка пропущенных с самого обеда! А что, если все гораздо серьезнее, и они решили не тянуть со свадьбой?

Одёргиваю плиссированную юбку скромного платья цвета жемчуга. Нет смысла гадать. Поблагодарив горничную, спешу вниз по лестнице в сторону кабинета. Ладонь свободно скользит по гладкой поверхности резных перил из лиственницы.

Легкий стук в дверь – не более, чем формальность, поэтому, не дожидаясь ответа, вхожу. Почти с порога ощущаю тяжелую энергетику. Давит. Здесь все пропитано статусом, как тяжелой артиллерией. Один только висящий на стене герб страны, выструганный из цельного куска карагача, чего стоит. Кабинет отца декорирован обоями, рисунок которых похож на золотые соты пчел. Забавно, ведь это является символом Наполеона Бонапарта.

Почти бесшумно ступаю тканевыми туфельками по полу, который устлан дорогими персидскими коврами в имперском* стиле. Обилие золоченых деталей – все это дань королевскому образу интерьера, который, несомненно, призван потакать тщеславию отца. Прячу саркастическую улыбку в уголках рта. Дизайнер справился со своей задачей на пять. Как хороший психолог, он с точностью до единицы прощупал не совсем здоровую тягу моего отца к власти. Стеллаж из ценных пород дерева, массивный стол, рабочее кресло – любимая обитель хозяина дома. Именно здесь он готов проводить все свое свободное время.

– Ты меня звал? – сухо спрашиваю, встречаясь с ледяным взглядом родителя.

– Да, Екатерина, – голос совершенно лишен эмоций, но лихорадочные красные пятна на скулах заставляют более внимательно приглядеться к отцу. Мышца на щеке судорожно подергивается, намекая на ураган эмоций. Да он не просто нервничает, а выбит из колеи! Никогда не видела его таким.

Сердце тревожно пропускает удар, и я машинально кладу руку на заметно округлившийся живот. Как вкопанная, останавливаюсь на пороге кабинета, когда замечаю широкоплечую фигуру у окна.

Стэфан Дицони!

Мурашки бегут вдоль рук от нервного напряжения. Меньше всего я ожидала, что увижу Стэфана Дицони здесь – в этом доме! С какой-то тоскливой жадностью смотрю на его, словно высеченный из скалы, профиль. Четкий. Гордый.

Неожиданно Стэфан оборачивается, и я встречаюсь с его глазами. Каждый раз забываю, какие они необычные. Гетерохрония делает их такими. Только вот эти глаза, судя по прищуру, ничего хорошего мне не сулят! Упрямый подбородок, пронзительный умный взгляд.

– Наконец-то ты удосужилась прийти, – недовольно бурчит отец, протягивая мне какой-то документ.

Дыхание сбивается. Перед глазами мельтешат разноцветные яркие точки. Делаю глубокий вдох. Не хватало еще грохнуть в обморок перед Дицони!

Отец, как всегда, не замечает или не хочет замечать мое состояние. Нетерпеливо подталкивает в мою сторону бумаги. Как же это в его стиле – не дать даже в себя прийти. Дела прежде всего. Должно быть, что-то мега-важное, раз оба мужчины не сводят с меня глаз. Стараясь ничем себя не выдать, небрежно принимаю кипенные белые листы. Но стоит мне пробежаться глазами по словам, написанным сухим юридическим языком, как шокировано приоткрываю рот.

– Я не подпишу это! – мне кажется или в моем голосе отчётливо звучит паника?

Глава 63

Катя

Протягиваю подрагивавшей рукой обратно документы, но отец игнорирует мой жест.

– Подпишешь, – жесткий рот становится одной сплошной линией.

Не могу поверить в то, что слышу! Ведь папа всегда ненавидел своего конкурента по бизнесу! А сейчас… сейчас хочет продать меня за свою чёртову компанию! Напрямую говорит, что в войне между этими двумя, я всего лишь пешка!

Судя по документам, Зимин Борис Сергеевич теперь полный ноль. Восемьдесят процентов компании в собственности Стэфана Дицони. Не может смириться со статусом банкрота?! А этот лист, подшитый к документам, именуемый, как брачный договор – это просто фарс какой-то! Отказываюсь понимать! Неужели отец готов пойти даже на брак между мной и Дицони, лишь бы спасти свою шкуру?!

Горько поджимаю губы. Имя… Ради своего имени и статуса он пойдёт на всё! Последние остатки уважения к отцу тают, просачиваются, как песок сквозь пальцы. А ведь в глубине души я всегда его оправдывала. Считала, что он заботится обо мне, пусть и в такой странной непонятной для меня форме, но заботится. Теперь-то я знаю, что никогда нельзя искать благородные оправдания для подлости. Их просто НЕ СУЩЕСТВУЕТ. Пока я оправдывала отца, он медленно, но верно, убивал меня своим равнодушием, ложью и трусостью.

Отхожу от отца, так и не притронувшись к документам. Противно стоять рядом с человеком, который считает, что стыдно быть бедным, но не стыдно быть самым последним подлецом, продавшим свою дочь. А Стэфан… Не поднимаю даже глаз в сторону этого человека. Такой же подлый! Развелся, лишь бы переиграть и уничтожить врага. Подавленно молчу, потому что прекрасно понимаю, что у меня просто нет выбора. Меня никто не спрашивает, а ставят перед фактом. Должна – и точка!

Гробовая тишина по нервам бьет, натягивает их до предела. Илью «слили», поэтому Сазонов так отчаянно пытался дозвониться. Пешки меняются, а суть игры остается неизменной. Я – всего лишь продукт, который отец слепил, чтобы потом цинично продать кому-нибудь подороже. Одного не понимаю: зачем этот брак Дицони? Какая выгода?! Какова конечная цель его мести? Нехорошее предчувствие темными тучами сгущается над головой. Машинально слизываю выступившие капельки пота над верхней губой. А что, если это мое ранчо?! Ведь, судя по завещанию моей бабушки, оно только мое. Отец не имеет на него никакого права.

Крупно вздрагиваю, когда Дицони отходит от окна. Наверняка Стэфан это знает. Вот для чего ему этот брак! Только меня это категорически не устраивает. Ни я, ни мой малыш не будем счастливы, ведь самое лучшее, что может сделать отец для своего ребенка – это искренне любить его мать.

Бросаю затравленный взгляд на договор. Здесь любовью и не пахнет. Я даже не уверена, что Дицони способен на такие чувства. Механическая машина, заточенная лишь на приумножение своей личной выгоды. Мне это до боли знакомо и своему ребенку я такого отца точно не пожелаю.

Стэфан приближается ко мне. Он похож на настороженного дикого зверя, который принюхивается к своей добыче. Обманчиво спокойный. Ленивый. Боюсь даже дышать, когда он оказывается возле меня. Первый мужчина в моей жизни и единственный. Ноздри щекочет едва уловимый до боли знакомый аромат табака и ванили. Сердце колотится, как ненормальное. Кого я обманываю? Не забыла. Не отболело… Судорожно вбираю в себя ноты терпкого аромата. Проникая в легкие, он с легкостью добирается до самого судорожно бьющегося сердца. Воскрешает в памяти те моменты из жизни, которые я так тщательно, будто клячкой**, стирала из воспоминаний.

Это аромат ванили, свежей травы… Так пахнет Стэфан Дицони. Так пахнет беда.

– А как же мой ребенок? – голос дрожит, когда я, с трудом игнорируя близкое присутствие Дицони, обращаюсь с намеком к родителю.

Я не позволю отобрать ранчо у моего ребенка! Это все, что у меня осталось. Это единственный путь когда-нибудь обрести свободу. Мне и моему всеми такому нежеланному малышу. Ни за что не признаюсь Стэфану, что это его ребенок! Малыш мой и…

Ответ получаю почти мгновенно, но не от отца, а от самого Стефана.

– Я знаю, что он мой, Катя, – затаив дыхание смотрю на его четко очерченные губы. – Я знаю, что ребенок от меня.

Мои нервы так долго находились в напряжении, что сейчас, когда их перерезал Дицони, они совсем не причиняют боль. Резко отворачиваюсь и иду к столу. Меньше минуты уходит на то, чтобы поставить свою подпись. Она выдает мое смятение неровными линиями. Я словно в тумане или во сне, но точку ставлю жирную, будто хочу ею бумагу порвать.

Этот мир принадлежит сильным. Я хочу выжить, а значит, должна быть расчетливой и циничной. Если кто-то из них думает, что я проиграла – ошибается. Я не сдамся!

* Имперский стиль – style Empire – «имперский стиль» – исторический художественный стиль, получивший распространение в странах Западной Европы и отчасти в России, в первой трети XIX века, главным образом в архитектуре, оформлении интерьера и декоративно-прикладном искусстве. Возник во Франции в период правления Наполеона Бонапарта.

** Клячка – (ластик-клячка, кляча, уст. сни́мка) – канцелярская принадлежность для коррекции и осветления угольных и пастельных рисунков, для удаления загрязнений с плёнки и кальки.

Глава 64

Катя

Задумчиво прикасаюсь подушечкой большого пальца к закругленным зубчикам на расческе. Глубоко погруженная в свои мысли, машинально проверяю их остроту по всему длинному ряду гребня. Кажется, пора оправдать то, как меня называют в обществе.

Сегодня, когда Дицони приедет за мной, его встретит не Екатерина Зимина, а Снежная Королева. Стэфан очень ошибается, если думает, что я буду кроткой овечкой! Я никогда не соглашусь на роль жертвы в его коварных планах. Мы еще поборемся, Стэфан Дицони! Я уже многое выдержала и ЭТО – лишь очередной барьер в моей жизни!

Делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. Элегантность – это то, что сегодня мне необходимо для осуществления цели. Убираю расческу на туалетный столик. Элегантные прически подразумевают, что волосы будут собраны, поэтому оставляю свой выбор на низком хвосте. Озадаченно хмурюсь. Что же выбрать? Завязать волосы резинкой – пружинкой или же предпочесть однотонную шелковую ленту? Соорудив из белой ленты бант, закрепляю выбившие пряди красивой серебряной заколкой. Готово! Остался последний штрих. Аккуратно наношу на кожу за ушами масляные духи. Неуловимым облачком поднимается нежный аромат фиалок, которые совершенно естественно дополняет яркая акцентная нота белых лилий.

Прежде чем подойти к окну, поднимаю с заправленной кремовым покрывалом кровати крохотные пинетки. Невероятно мягкая пряжа приятна на ощупь. Просто невозможно не умиляться милым носочкам ручной работы, которые подарила Полина. Такие пинетки согреют ножки малыша и подарят ему комфорт и уют. Благодаря высокой нетугой резинке, носочки не слезут с крохотной ножки малыша. Лучшая подруга все продумала. Даже не сомневаюсь, Полинка будет самой лучшей крестной матерью!

Негромкий скрип за спиной дает понять, что я больше не одна в комнате. Непроизвольно поджимаю губы. Ауру отца не спутать ни с чьей другой! Уголок губ инстинктивно ползет вниз, но, когда оборачиваюсь, удивлённо замираю. Передо мной стоит вовсе не отец, а Стэфан!

Сердце, как механический насос, мгновенно срывается с места. Бьется мощно – на износ! Вскидываю запальчиво подбородок.

– Сломал руки и не смог постучать? – весь мой так тщательно выстроенный образ холодной и бесчувственной королевы перечеркивает одна необдуманно брошенная фраза.

«Вот дурочка!» – ругаю себя с досадой.

В глазах Стэфана вспыхивают миллиарды янтарных крапинок. Взметнувшись вверх от темного зрачка, они придают более глубокий бархатный оттенок разноцветным глазам. Без сомнения, он удивлен моей показной грубостью. А чего ожидал?! Что я брошусь с распростертыми объятиями? Нет уж, дудки!

– Злючка, – беззлобно бросает Дицони.

С одобрением в глазах медленно оглядывает мой скромный наряд. Комфортное платье для беременных, подвязано тонким пояском чуть выше округлившейся талии, сшито из футера* моего любимого цвета – пыльная роза. Не остаюсь в долгу. Пусть не так дерзко, но, все же, изучаю Дицони в ответ. На Стэфане свитер крупной вязки без рисунка. Он идеально подходит к джинсам классического серого цвета. Вроде бы все скромно, а выглядит стилягой. А все потому что, рукава и плечи связаны из контрастной шерсти бело-серого цвета. Идеально подобрано. Только Стэфан так умеет…

Его лицо сосредоточенно и напряжено. Дицони с жадным интересом скользит взглядом с одного предмета обстановки комнаты на другой. Взгляд становится особенно цепким, когда останавливается на одной из моих любимых фарфоровых статуэток. Девочка с жеребенком. Дорогая для меня вещь и дело вовсе не в заоблачной цене. Антикварная статуэтка досталась мне по наследству от бабушки. Когда любимая вещица оказывается в руках Стэфана, непроизвольно затаив дыхание, слежу за манипуляциями его пальцев. Он поворачивает ее набок и, к моему потрясению, безошибочно притрагивается именно к тому месту, где раньше был скол. БЫЛ! Меньше года назад я отдавала статуэтку мастеру на реставрацию. Только вот Стэфан не мог об этом знать!

Становится не по себе. Мы будто меняемся со Стэфаном местами. Мои мышцы деревенеют, а Дицони… Напряжение постепенно покидает лицо Стэфана. Взгляд становится мягче.

– Вы похожи…

Не знаю даже, как расценивать эти слова. На что намекает Стэфан Дицони? Что я хрупкая? Холодная? Бесполезная?

Поставив статуэтку на место, Стэфан прячет руки в карманы. Поворачивается в сторону кровати, слегка сощурив выразительные глаза. Мои щеки мгновенно алеют. Есть в этом мужчине что-то такое, что сразу заставляет бурлить мою кровь. Должно быть, это его взгляд. Такой по-мужски примитивный, пропитанный сексуальной энергией. Неловко отрываю взгляд от его красивого лица с чеканными чертами, слегка заросшего щетиной. Пытаюсь посмотреть на свою комнату взглядом человека, видевшего ее впервые. Не знаю, как Стэфан оценит обстановку, но на мой взгляд комната выполнена в таком стиле, что атмосфера носит мечтательный характер. Здесь хочется творить, создавать прекрасное и отдыхать душой. Даже обои в пастельных тонах приятны глазу. Их украшает «вышивка» в нежном цветочном принте.

По обе стороны изголовья кровати размещены небольшие резные прикроватные тумбочки из массива дерева, покрашенного в молочный цвет. Они служат подставкой под бархатные торшеры и разные безделушки, такие любимые моему сердцу. Живые цветы в вазе, шкатулки, кованная мебель – все это дает дополнительную воздушность и уют.

Дурацкая неуместная жажда одобрения со стороны Стэфана заставляет трепетать каждый нерв.

– Всегда было интересно, как выглядит святая святых… – нарушает затянувшуюся тишину Стэфан. Его голос звучит как-то глухо, будто сказанные слова произнесены вслух машинально. – Спальня единственной дочери и наследницы Бориса Зимина. Очень… мило.

*Футер – одна из самых деликатных и приятных для тела тканей. Трикотажное полотно из хлопка с полиэстером или из вискозы с лайкрой.

Глава 65

Катя

Опускаю ресницы, чтобы спрятать за ними противоречивые чувства. Святая святых?! Вот это сравнение! Наши взгляды встречаются, и будто мир останавливается. Боюсь выдать себя дыханием, мурашками на коже, дрожью в коленях. Мне больно от одной мысли, что больше не вернуть то, что было между нами. Как оказалось, все это время мы сражались друг с другом, использовали, унижали и манипулировали – вот так и потеряли всё.

– Катя?! – доносится откуда-то совсем близко из коридора голос мамы. В нем звенит откровенный страх. – Дочка?!

Мама появляется в спальне совсем не так, как подобает леди из высшего общества, принадлежностью к которому так кичится отец. На ней простой махровый комбинезон коричневого цвета и видавшие виды кроссовки. То и дело с губ срывается сбившееся дыхание. Почему-то именно сейчас она выглядит так молодо и совершенно без пафоса. Такая настоящая! Светлые волнистые волосы убраны в высокий пучок. Несколько влажных от пота прядей у виска превратились в упругие пружинки. Такое ощущение, что она, бросив все дела, прибежала прямиком из сада.

Хотя почему ощущение? Наверняка, мама так торопилась, увидев припаркованную у дома машину Стэфана. Судя по садовой перчатке, выглядывающей из нагрудного кармана, мои догадки как никогда верны. Заметив высокую фигуру Дицони, мама останавливается, как вкопанная. С силой сжимает пальцами ручку двери так, что костяшки белеют. Переводя взгляд с меня обратно на Стэфана, в волнении с силой прикусывает губу.

– Уже? – делает шаг вперед, но останавливается. Ее голос дрожит, выдавая смятение и даже отчаянье. Она с немой мольбой смотрит на Дицони, но когда решается обратиться, выдавливает лишь одно слово полушепотом. – Пожалуйста.