Текст книги "Мой (не)желанный малыш (СИ)"
Автор книги: Элли Шарм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
– Стэфан, – кладу руку в беззащитном трогательном жесте на живот, где только что беспокойно ударил ножкой малыш. Да, я богиня манипуляции! И кто мне запретит? – Он мой отец. Пожалуйста. Нам надо хотя бы попытаться как-то наладить отношения до рождения малыша.
Скептически подняв бровь, любимый поджимает губы. На скулах отчётливо выделяются желваки. На лице Стэфана ещё какое-то непродолжительное время отражается борьба и он… сдаётся.
– Проклятье, лапочка! Пусть только скажут, что мне нет места в раю, – своеобразно в своём стиле соглашается Стэфан.
Взяв ложку, муж низко наклоняется над тарелкой. Обожаю смотреть, как мой мужчина ест с аппетитом. Есть в этом что-то такое…
– Чёртов ужин! С твоим чёртовым отцом, – бухтит любимый, надкусывая хлеб.
Стэфан за пару минут сметает все, что было в тарелке, и поднимается из-за стола.
Справедливости ради должна отметить, что он не выглядит уже таким злым, как был утром. Как говорила Мария: главное накормить мужчину, а потом уже можно и решать дела. Хихикаю довольно про себя. Кажется, я научилась вовремя дёргать за нужные верёвочки.
Чтобы увести разговор в более спокойное русло, выбираю совершенно нейтральную тему.
– Тебе понравился завтрак?
Несмотря на утреннюю ссору, я собрала на работу Стэфану салат с авокадо, киш с брокколи, киноа* с креветками и среднего размера кусок рыбного стейка.
– Мужики подозрительно косились на меня, – усмехается муж. – У нас тут знаешь, – пожимает плечами, щуря разноцветные глаза, – почти никто про киноа и не слышал. А тут ещё с креветками, но, чёрт возьми, – с чувством продолжает Стэфан. – Лапочка, это реально было годно!
Просияв от похвалы, позволяю утянуть себя в спальню.
Глава 80
Катя
Удобно устроившись на большой двуспальной кровати, наблюдаю, как Стэфан, начинает раздеваться. Сильными пальцами взявшись за край рубашки, стягивает её через голову, открывая моему взгляду стальной пресс и смуглую кожу. Расстегнув джинсы, лениво направляется в мою сторону.
И это всё моё! С гордостью разглядываю широкий разворот плеч и узкий торс. Пока взгляд не останавливается на мужественном лице, на котором горит ничем не прикрытое нетерпение. Усмехнувшись, складываю руки на груди.
– А кто тебе разрешал брать мой дорогущий скраб для лица?
Хохотнув, Стэфан опускается рядом на подушку. Поворачивается ко мне, приподнявшись на локте. В глазах горят лукавые искры.
– Как ты узнала?
– У тебя на коже блёстки.
Стэфан обаятельно улыбнувшись, трёт кожу на щеке.
Протянув руку, ласково веду подушечками пальцев по гладковыбритой высокой скуле мужа.
– Ну? – свожу грозно брови.
– Он пах так хорошо, малиной и… тобой, – прикусывает слегка мой пальчик, а затем дотрагивается до него языком посылая вдоль позвоночника сладкие мурашки. – Я не удержался.
Твёрдые губы в бесконечно мягком поцелуе касаются моих губ. Стэфан, будто пробует их на вкус, как дорогое изысканное вино. Дыхание мужа становится тяжелее. Широкая ладонь привычно ныряет в вырез моей ночной рубашки. Пальцы подрагивают, прикасаясь к нежной тёплой коже груди.
Прикрывая глаза, прикусываю губы, чтобы сдержать стон. Его руки просто творят магию. Особенно сейчас, когда из-за беременности кожа груди стала невыносимо чувствительной. Но как толь прикосновения Стэфана становятся настойчивее, отодвигаюсь на более безопасное расстояние.
– Стэфан…
– Ладно, лапочка, – поднимает руки вверх, будто сдаётся. – Я уже понял, что ты моей смерти желаешь, – коварно подмигивает муж. – А всё потому, что станешь богатой вдовой.
– Фу, Стэфан, – возмущённо восклицаю, – какие ты гадо…
– Шучу, милая, – целует поспешно в лоб и стонет так смешно, что я непроизвольно прячу улыбку. – Это будут самые долгие и невыносимые месяцы ожидания в моей жизни!
Схватив меня в охапку, прижимает к горячей груди. Под моей щекой отчаянно громко бьётся мужское сердце. Тяжёлая ладонь Стэфана проходится по моим волосам так ласково, будто я милая домашняя кошечка.
– Твои волосы, как расплавленное золото, – понижает интимно тон Стэфан, и я жмурюсь от удовольствия. Мне так нравится его голос – бархат… – Ничего красивее в жизни не видел.
Мою негу нарушает странный звук. Он пронзительный, но негромкий. Будто где-то вдалеке.
– Какого…?! – приподнимается муж, осторожно оттесняя меня на другую половину кровати.
Вскидываю беспокойный взгляд на любимого.
– Стэфан? – мягко тянусь рукой к плечу мужа, но странный звук повторяется вновь, заставляя вздрогнуть. – Что это?
– Звонок в дверь, – перекатившись на другой край кровати, любимый поспешно натягивает недавно скинутые джинсы.
– Никогда его раньше не слышала, – удивляюсь, наблюдая за тем, как муж выходит из спальни.
Растерянно провожу рукой по растрепавшимся волосам. Гостей у нас нет, а Мария всегда заходит по-свойски, естественно, заранее предупредив о своем намерении навестить. Да и поздний вечер уже. Сердце беспокойно дёргается, когда слышу голос мужа.
– Кать, подойди!
Поднимаюсь с кровати, поспешно накидывая поверх сорочки шелковый халат.
Надеюсь, ничего не случилось! Войдя в гостиную, оторопело останавливаюсь, глядя на… Веру.
– Екатерина Борисовна, – улыбается приветливо женщина. Карие глаза разом охватывают мой образ в целом. – Вам пошла на пользу жизнь загородом.
Тонкие губы женщины раздвигаются в еле заметной скромной улыбке. В уголках тёмных глаз появляются небольшие морщинки-гусиные лапки. В смешанных чувствах растерянно смотрю на женщину, только сейчас замечая возле ног Веры небольшой дорожный чемодан.
– Вера, – удивлённо бормочу, подходя ближе, – как вы…
Насчёт того, что мне здесь стало лучше, несомненно, это правда. Меньше чем за неделю моё состояние кардинально изменилось, я стала буквально летать. Прошёл токсикоз, прошла слабость и апатия.
Только одного не пойму: как и почему она приехала?! Здесь даже автобусы не ходят!
– Что вы здесь делаете? – спрашиваю смущённо, разглядывая женщину в чёрной форме. В той самой, на которой всегда настаивала моя мама.
Женщина, выглядит очень собранно и опрятно. На голове стандартный низкий пучок волос, в ушах скромные серьги-гвоздики. Всё по регламенту, прописанному собственноручно мамой.
Я растеряна. Меньше всего я ожидала увидеть Веру ЗДЕСЬ. Ранчо находится на приличном расстоянии. Это же сколько она добиралась?!
Сердце, дрогнув, летит в пятки. А что если…
– Что-то произошло? – прикусываю щеку изнутри, вглядываясь в карие глаза. Нервно тереблю тонкий поясок халатика, когда мне на плечо ложится горячая ладонь Стэфана. Кладу сверху его руки свою.
– Нет-нет, Екатерина Борисовна, – поспешно успокаивает Вера, прижимая к себе небольшой ридикюль. – Светлана Юрьевна сообщила о завтрашнем ужине. Я здесь, чтобы помочь вам.
Удивлённо хлопаю ресницами. Да, это в духе мамы! Прислать прислугу за тридевять земель, чтобы она помогла мне с одним-единственным ужином. И всё это ради того, чтобы угодить вечно недовольному папаше.
– Вы не против? – женщина неловко показывает на свои чемоданы. Её осунувшееся лицо слегка бледное и выглядит уставшим с дороги.
– Конечно-конечно, проходите, – поспешно отхожу в сторону, пропуская женщину вперёд. – Просто… не стоило. Правда.
– Я помогу вам, – оценив ситуацию, Стэфан тянется к чемодану прислуги.
Вера опережает его. Крепко взявшись за чемодан, она неожиданно твёрдо отвергает помощь моего мужа:
– Не надо, – сгладив отказ лёгкой улыбкой, добавляет. – Я сама. Не утруждайтесь.
Пожав плечами, Стэфан не настаивает. Судя по всему, он удивлён гостье не менее моего. Так, чтобы не видела Вера, посылаю мужу извиняющуюся улыбку. Что же, рано или поздно он привыкнет к выкрутасам моей мамочки. Чувствую неловкость от того, что Вере пришлось преодолеть такое расстояние из-за прихоти мамы, мягко показываю рукой в сторону коридора:
– Пойдёмте, вы должно быть, очень устали, – ступая бесшумно по ковру, показываю одну из трёх гостевых комнат. – Вот, сюда, – слегка свожу брови на переносице. – Вы в форме, Вера.
Женщина, кивая, поправляет волосы у виска. В тёмных аккуратно причёсанных прядях поблёскивают серебристые нити.
– Мне нравится эта форма, – мягко улыбается женщина.
Любовно проводит по чёрному пиджачку, за которым виднеется белоснежный, накрахмаленный до хруста воротничок. При взгляде на меня, карие глаза поддёргиваются пеленой. – Так я чувствую, что снова с вами, Екатерина Борисовна. Совсем как раньше.
Кино́а, или Квино́а, или Ки́нва – хлебная зерновая культура, относящаяся к псевдозерновым, однолетнее растение, вид рода Марь семейства Амарантовые, произрастающее на склонах Анд в Южной Америке. Киноа имеет древнее происхождение и было одним из важнейших видов пищи индейцев.
Глава 81
Катя
– Доченька, а пол малыша ещё не знаете?
Мило улыбнувшись, мама поправляет элегантный рукав голубого классического наряда. На ней платье сшитое из изящной ткани в мелкую плиссировку скромной длины миди. Идеальная посадка, правильный крой – Зимина Светлана Юрьевна сегодня, впрочем, как и всегда, сама элегантность.
Отец поднимает на маму угрюмый взгляд. Водя вилкой в тарелке со своим любимым гранатовым салатом, раздражённо бурчит:
– Да какая разница, Света? – вытерев сурово поджатые губы, отец, скомкав салфетку, небрежно кладёт её возле своей наполовину опустевшей тарелки.
Как и мама, он не отказал себе в привычке. На его широких плечах классический серый пиджак, на запястье золотые «Ролекс», а образ завершают тёмные строгие брюки. Даже на семейном ужине отец не отказался от такого лишнего и официального на мой взгляд, аксессуара, как галстук.
Глядя на родителей, становится невыносимо тоскливо на душе, будто кошки скребут. Неужели нет смысла даже стараться? Сколько раз я задавалась этим вопросом? Горько усмехаюсь. Давно уже нет. Именно сейчас я остро понимаю, что мы со Стэфаном будто из другого мира. Чуждого моему отцу.
Стэфану, как и мне, совсем не нужны все эти понты. Только такой уверенный в себе человек, как мой муж, одев спортивный костюм "клетка" уже выглядит ярко и самодостаточно. Его светло-коричневый бомбер и стильные брюки-джоггеры с контрастными лампасами создают крутой тандем.
Да и на мне наряд совсем не от кутюрье. Сегодня я остановила свой выбор на длинном платье с пуговицами. Лёгкое, свободного кроя… Расклёшенный фасон юбки платья добавляет ему романтичности и воздушности.
Нам нечего кому-то что-то доказывать – мы дома.
«Какая разница?» – словно на повторе звучат в голове слова отца.
Обидно и горько.
Лицо Стэфана выглядит застывшим. Я знаю, что за этим выражением он прячет настоящее – лицо протеста. Он не сказал ни слова на выпад отца, но его молчание красноречивее любых слов.
Успокаивающе кладу ладонь на руку любимого, лежащую поверх скатерти. Он с такой силой сжимает вилку, что, кажется, ещё немного и металл, словно сливочное масло, размякнет в его сильных смуглых пальцах.
Взглядом даю понять: я люблю тебя. Мой милый, нежный… Люблю твой голос, взгляд, улыбку и глаза. А ещё больше я уважаю тебя за терпение и поступки.
– Борис, – укоризненно делает замечание мама, а затем смущённо поворачивается ко мне. – Дочка, он не это хотел сказать.
Мама неловко замолкает, пытаясь подобрать слова, и я, сжалившись над ней, беру инициативу в свои руки. Не показывая, насколько меня это задело, отвечаю с лёгкой улыбкой:
– Папа прав, – демонстрирую мужу так полюбившиеся ему ямочки на щеках. – Для нас со Стэфаном не имеет никакого значения мальчик или девочка. Правда, любимый?
Моё лицо выражает спокойную уверенность женщины, которая знает – она любима.
Впервые за весь вечер черты лица мужа смягчаются. Даже линия подбородка не кажется уже такой упрямой.
– Конечно, – наклонившись вперёд, Стэфан целует меня в лоб под недовольным взглядом отца и убирает с моего округлого плеча золотистый локон. – Лишь бы был здоровый.
Слова любимого для меня, словно глоток свежего воздуха. Ведь за столом, будто туман, висит неловкая тишина. Даже мерный звон столовых приборов по тарелкам не снимает напряжения повисшее между всеми. А собственно, чего я ожидала от этого ужина? Сплошное разочарование.
Отец всем своим видом показывает, что между ним и Стэфаном никогда не быть миру. Мама с глупой улыбкой игнорирует витающее напряжение в воздухе. А что же до меня… Прикладываю ладонь к животу. Кажется, ко мне вновь возвращается плохое самочувствие. Тошнота, словно спрут, запускает куда-то в район желудка свои ледяные щупальца. Переворачивает всё, посылая один за другим спазмы. Над губой, словно прозрачные бисеринки, выступает пот. Настойчивый запах испорченных продуктов, буквально пытает моё обоняние. Только я знаю, что на самом деле мне все кажется. Просто это один из предвестников приступов мигрени. Неужели этот ад возвращается?
Сделав глоток чая, с трудом подавляю очередной рвотный позыв и поднимаюсь из-за стола. Одна только мысль о том, что те ужасные головные боли, мучавшие меня в городе, вновь возвращаются, кажутся невыносимыми.
– Извините, – тяжело сглотнув, отодвигаю стул. – Я выйду.
Глава 82
Катя
Стэфан тут же поднимается следом за мной. Аккуратно взяв под локоть, муж обеспокоенно вглядывается в моё осунувшееся, побледневшее лицо.
– Тебе нехорошо?
В который раз удивляюсь, до какой степени из Стэфана получился чуткий муж. Может быть, и не зря говорят, что из самых отъявленных холостяков выходят лучшие семьянины? Что-то в этом есть.
Любимый замечает буквально каждую мелочь, каждый нюанс, связанный со мной.
Стэфан кладет ладонь на уже прилично округлившийся живот. Малыш тут же отвечает на прикосновение мужа толчком, и мне ничего не остаётся, как поспешно успокоить любимого:
– Я просто устала и небольшая мигрень, – морщу слегка нос, будто извиняясь за то, что оставила его один на один с пираньями в открытом штормовом океане.
Нет, к маме это больше не относится! Нерожденный малыш уже давно смягчил ее сердце… Так что, точнее будет сказать, с одной упрямой, непробиваемой пиранью – награждаю про себя не очень лицеприятными эпитетами отца. Со смущением и раскаянием думаю о том, что ведь на этом ужине настаивала я. Даже с мужем поругалась… Дурная!
Не знаю, на что это списать. На прихоть беременной? Честное слово, лучше бы мел ела или озон от старого телевизора нюхала! Но как говорится, странности не выбирают, они нам не подвластны. Правда заключается в том, что я до последнего надеялась, что предстоящее чудо – рождение нового члена семьи, буквально заставит всех стать терпимее друг к другу.
Ошиблась.
А ведь папа мог постараться ради меня, но совсем не стал утруждаться. По выражению его угрюмого лица и так понятно, о чем он думает весь вечер. Не царское это дело – Зимину с Дицони за одним столом сидеть.
– Ты ведь бы мне сказала, если… – голос любимого останавливает невеселый ход мыслей.
Пожав беззаботно плечами, перебиваю Стэфана:
– Ничего серьёзного, любимый.
Мягкая улыбка, адресованная мужу, касается уголков рта, но мои мысли очень далеко. Всё, чего я хочу – прилечь. Маршрут построен: одеяло, подушка, здоровый сон!
– Давай, я отведу тебя наверх, – настаивает Стэфан, чутко погладив пальцем по серединке моей раскрытой ладони, ведет к раскрытой двойной двери из гостиной.
Большой палец в очередной раз делает круг по нежной чувствительной коже ладони. Эта небольшая мимолётная ласка Стэфана заставляет откликнуться сердце и наполниться нежностью душу. Это прикосновение, как и многие другие, будто стали частью нашего безмолвного языка. Даже головная боль отходит на второй план, когда я смотрю в любимые глаза. На моей душе становится теплее от одной только мысли, что Стэфан рядом. Именно он дал мне ДОМ. Не место, где можно переночевать, не место, где я всем обязана хозяину дома… Это МОЙ ДОМ, где я могу быть самой собой!
– Катенька, – обращается ко мне мама, когда мы уже подходим к двери. Хочет встать, но я, обернувшись, опережаю её:
– Не надо, мама, – мягко вынимаю ладонь из руки Стэфана и сразу ощущаю, будто лишилась чего-то близкого. – Я сама. Иди, милый, – пристав на цыпочки, целую мужа в гладковыбритую скулу и… встречаясь взглядом с отцом.
Впервые замечаю, какие глубокие у его рта залегли морщины тревоги и волнения, но, при всём этом, держится отец, как всегда, холодно. Скала – она и есть скала. Интересно может хоть что-то обнажить его настоящие чувства или же не стоит рассуждать о том, чего просто нет?
– Ты уверена? – наклонившись ко мне, муж касается губами моего лба.
Его движение выглядит настолько естественным и заботливым, что сердце тает. Разве мой муж не самый лучший мужчина на свете? Мой молчаливый вопрос относится к отцу. Как будто мылено пытаюсь доказать то, что он так упрямо не хочет признавать.
«Папа, посмотри, – кричит мой взгляд, – какой у тебя зять! Стэфан всегда рядом со мной в трудную минуту, поддержит и поможет. Он такой добрый, такой внимательный. Он смог мне дать всё то, чего не смог дать ТЫ! Стэфан не бросает меня, когда мне плохо. И он не предаёт, не хочет избавиться, когда я делаю что-то не так по его мнению. Ну, разве это не лучшее доказательство его любви? Почему ты не можешь быть счастлив за меня? Почему?! Почему ты не можешь быть рад, что я счастлива? Просто, как отец. Не бизнесмен Борис Зимин, а просто мой… папа».
Во взгляде отца ни единой эмоции – только равнодушие и пронизывающий до костей холод. Он явно дает понять, что не согласен.
Не знаю, сколько длится наш молчаливый диалог. Должно быть, не больше пары мгновений. Отец первым отводит взгляд.
– Да, уверена.
Переступив порог, я точно знаю, что на маму можно положиться. Как бы сказал Стэфан – она «вывезет» ужин. За все годы жизни с отцом, мама стала ничуть не хуже настоящего профессионального дипломата.
Прижимаю пальцы к вискам. Как же я ненавижу это состояние! В любом случае, завтра придётся во всём «сознаться» врачу. До отъезда на ранчо я сдала все анализы и у нас был уговор: если плохое самочувствие возобновится, я возвращаюсь в город и ложусь в стационар.
Вздрагиваю, когда слышу, словно издалека, голос отца:
– Стэфан, я хотел обсудить дела на ранчо.
Слегка массирую кожу головы. Слова папы звучат странно. Они тянутся, как старая, зажёванная, магнитофонная плёнка.
– Я делаю ремонт. Конюшни там ни к чёрту, – в голосе Стэфана не просто раздражение – он в ярости. Не удивительно, зная его любовь к лошадям. – Да и черепица полетела вся.
– Там всё нормально, – чопорно не соглашается отец. – Ранчо в прекрасном состоянии.
– Да, так прекрасно, – огрызается муж, – что уже больше пятидесяти кусков на ремонт улетело.
Замираю на первой ступени лестницы, убирая пальцы от висков. Я даже не думала, что Стэфан так много вложил денег в ранчо. Неловко запинаюсь на очередной ступени, двигаясь в сторону спальни. Неужели ранчо было в таком печальном состоянии? Любимый явно не из тех, кто будет сорить просто так деньгами налево и направо. Значит, на это была необходимость. Даже не удивлюсь, что отец из вредности перестал вкладывать в ранчо и поддерживать конюшни, по той лишь причине, что бабушка завещала его мне.
Непроизвольно ёжусь. В коридоре прохладно и темно. Меня ведёт в сторону и перед глазами начинают плясать сверкающие белые точки. Виски стискивает неожиданно резкая боль, похожая на тугой металлический обруч. Она сдавливает голову, заставляя жалобно застонать в слух. Проклятая мигрень! С трудом преодолев последнюю ступень, отмечаю неприятную слабость в конечностях. Кисти рук будто онемели. Растираю кожу на запястьях, чтобы хоть как-то разогнать кровь.
Добравшись наконец-то до кровати, вдыхаю в себя родной аромат одеколона мужа. Прикрываю глаза. Я знаю обо всем, что провоцирует у меня мигрень – голод, недосып, насыщенные парфюмерные запахи и самое основное – стресс. Совершенно не представляю, что именно стало причиной в этот раз. Нервы? Ведь стоит мне понервничать или заплакать – всё, на два дня невыносимая головная боль. Самое ужасное что она перетекает в тяжелый токсикоз, а это уже, как объяснил врач, достаточно опасно на моем сроке.
Сильнее сжимаю руками белоснежную пронизанную чистотой хлопковую наволочку подушки. Стараюсь всеми силами игнорировать накатывающие, словно огненные, волны боли в висках. Ради малыша мне надо отдохнуть и всё обязательно нормализуется…
Глава 83
Катя
Просыпаюсь резко, словно от толчка. Я лежу на боку, сверху накрывает легкое светло-голубое одеяло. Приподнявшись на локте, оглядываюсь вокруг, а затем медленно сажусь на край кровати. Комната освещена тусклым светом. Дрова в камине мерцают мягким пламенем. Стэфан приходил…
В спальне так тихо, что я слышу лишь свое дыхание и мерный треск дров. Как ни странно, чувствую себя не плохо, если не брать в расчет небольшой дискомфорт. В голове шумит, в животе легкий шторм. Единственное, не могу понять, почему на душе так тревожно?
Уверенно поднявшись на ноги, иду в сторону двери. Должно быть, родители уехали. За окном уже темно. К тому же, перед тем, как я ушла, терпение Стэфана было явно на грани.
Но как только выхожу на лестницу, тут же становится ясно. Я ошиблась. Родители еще здесь. Отец со Стэфаном разговаривают на повышенных тонах. Я не могу разобрать слова, но все понимаю. Мне не нужен ни один словарь, чтобы понять – это слова ненависти! Когда я миную последнюю ступеньку, сердце начинает биться чаще. По телу проходит мелкая дрожь. На кончике языка мгновенно появляется неприятный привкус жженого сахара.
Пройдя в гостиную, первая, кого я вижу – это мама.
Увидев меня, она на секунду прикрывает глаза. Сжимается в беззащитный испуганный комочек. На ее щеках блестят влажные дорожки от слез.
Что происходит?! Машинально поворачиваю голову в сторону закручивающегося, как спираль, конфликта.
Стэфан и отец стоят друг на против друга, и будто осязаемая дымка ненависти окутывает их со всех сторон. Она настолько плотная, что, кажется, эти двое никого не замечают вокруг. Эта стена вражды отгораживает их от всего мира.
Я не вижу лица Стфана – он стоит ко мне спиной. Но по тому, как перекатываются крупные узлы мышц на его спине, могу догадываться, насколько этот разговор тяжелый для мужа. Разговор, которому я стала нечаянной свидетельницей.
– Я ее оберегал! – почти рычит папа.
Из-за внушительной фигуры Стэфана я едва его вижу. Отец делает шаг в сторону, и я вижу его лицо, покрытое красными пятнами. Глаза – голубые холодные льдины – сверлят моего мужа.
– Оберегал?! – язвительно переспрашивая, усмехается любимый. – Ты ей чуть всю жизнь не испоганил! Не-еет, – тянет презрительно сквозь зубы Стэфан. – Ты просто ненавидел меня.
– Не правда! – яростно отрицает папа. – Я…
Делаю шаг вперед, протянув руку к мужу, но опускаю ее, будто врезаясь в невидимую стену. Эта стена – слова Стэфана:
– Черт возьми! – перебивает любимый моего отца. – А ведь все, чего я хотел, чтобы ты не смотрел на меня, как на грязь под своими ногтями!
Стэфан резко подается вперед. Испугавшись, что начнется драка, приоткрываю рот. Хочу остановить их! Попросить прекратить, но мое горло будто сжимает невидимая глазу стальная рука. Это не позволяет вымолвить ни единого слова.
– Будь мужиком, хотя бы сейчас! – Стэфан кидается словами, как стрелами с ядовитыми наконечниками. – Признай, что оклеветал мою мать. У нее не было никаких других мужчин, – сорвавшись, Стэфан, почти рычит. – Ты это знаешь! Знаешь – я твой родной сын! Но жена, беременная от другого, оказалась для тебя важнее.
Слова Стэфана, будто смертельные пули огромного калибра, достигают своей цели. Только попадают они не в отца, а В МЕНЯ!
Чувствую себя оглушенной. Уже через секунду чувствую, как мое сердце начинают лизать языки адского пламени. Что… Что он такое говорит?! Сердце пропускает удар, затем еще один… Сын? Вдоль моего позвоночника ползет, извиваясь, ледяная змея. Смертельная, ядовитая гадина – ЛОЖЬ! Накидывает на меня одно кольцо за другим, посылает импульсы прямо в спиной мозг. Душит, парализуя, все органы чувств. Слух, зрение – все, как в тумане.
– Иди к черту, Дицони! – ревет отец, как раненный зверь. Быстрым шагом подходит к столу, бьет с силой кулаком по столешнице из дорогой породы дерева. – Пошел к дьяволу, ублюдок!
Судорожно втягиваю воздух. Тяжело дышать… Грудную клетку, как будто терзают когти хищной птицы. Впиваются, рвут на части! И с каждым расчетливым ударом слова вгрызаются всё глубже в грудь. В самое сердце!
«Родной сын», – гулом молотка отбивает в голове.
«Жена, беременная от другого», – обжигает похлеще соляной кислоты!
Невыносимая боль. Боль, от которой хочется выть. Но боль не физическая, а душевная – от потери чего-то самого дорогого. Потери себя! Потери того, кем себя считала всю свою жизнь.
Как же так?! Ложь! Кругом ложь. Эту боль ничем не заглушить! Не утихает ни на минуту. Она внутри – уже проникла в душу, отравляя все вокруг. Даже хорошие воспоминания кажутся теперь какой-то издевкой. Инстинктивно прижимаю руки к груди, где хаотично бьется сердце. Я будто уронила его в непроглядную пропасть!
Все вокруг становится темным. Тьма заполняет собой, вытесняя свет. Прижимаю ладони к горячим щекам. Будто ветки деревьев с острыми шипами царапают меня по лицу! Ветер теребит волосы. Черные тучи закрывают небо…
Только на самом деле ничего не происходит. Абсолютно. Я стою все так же в гостиной, только не могу двинуться с места, будто ноги приросли к полу. А мир… так тщательно и ревностно вытраиваемый годами рушится под моими ногами. Словно фреска, разбивается на фрагменты.
Глава 84
Катя
С усилием пытаюсь взять себя в руки, не податься проклятой истерике, что пытается захватить надо мной власть. Пазлы складываются в непривычном, совсем другом порядке, приобретая очертания уродливой отталкивающей картины.
Машинально перевожу взгляд на маму. Ищу ответы, подтверждение услышанному. Пусть скажет, что все сошли с ума! Нет, что я сошла! Что это не правда, что…
Глядя на меня, мама обхватывает себя за плечи, будто хочет согреться. Она уже не плачет, а просто сидит, не шелохнувшись, на самом краю дивана. Словно птица, готовая в любой момент сорваться с места и улететь.
Я смотрю на неё и понимаю, что она устала. Вот он – ответ. Очень устала от этой лжи, что они с отцом плели вокруг меня, словно паук свою тонкую, но прочную паутину.
Все услышанное кажется до того нереальным, что мозг просто отказывается воспринимать.
Я не родная отцу. Не родная. Не родная. И это не сон. Не я, а Стэфан… Стэфан его родной сын!
Смотрю на отца и мне кажется, что я схожу с ума. В этот момент я чувствую себя такой маленькой, такой уязвимой. Все, чего мне хочется – спрятаться под одеялом и никогда не просыпаться.
– Ты стоял возле нее, наклонившись… и… – в чем-то запальчиво и бессвязно обвиняет отец моего мужа, – возле кроватки. Какого черта, Стэфан, ты там делал? Тебе было запрещено заходить в дом! Что мне оставалось думать?!
– Стоял, – соглашается ровным голосом Стэфан, а затем говорит так эмоционально, что мое сердце, резко дернувшись, рвется к нему навстречу. – Я был всего лишь ребенком! Мне было десять, – в голосе Стэфана слышится что-то такое, от чего хочется рассыпаться на части, разбиться в дребезги, – и мне было безумно интересно, как же НУЖНО выглядеть, чтобы тебя любил ТВОЙ ОТЕЦ.
Стэфан подчеркивает последние слова, и мои глаза наполняются невыплаканными слезами. Перед глазами стоит образ маленького мальчика, которого бросил отец…отказался, как от ненужной игрушки.
– Уже давно нет того мальчишки, который жаждал внимания отца, – плечи Стэфана напрягаются так, что через ткань рубашки обрисовываются напряженные до предела мышцы. – Его одобрения. Я стал другой личностью. Сам себя вылепил.
Отец раздувает ноздри. Напряжение, кажется, сочится из каждой его поры, каждой клетки.
Стэфан разводит руки в стороны. Этот жест… в нем я чувствую ВСЁ.
– Тогда тот десятилетний мальчик много не понимал. Да, моя кожа смуглая, у меня нет красивого золотистого оттенка волос, но… Почему? Почему ее любят, а меня нет? Ведь я родной, а она нет.
– Я… – отец замечает меня, стоящую, словно привидение. Бледнеет, хватаясь за галстук. В его глазах отражается самый настоящий ужас. Качнувшись, тяжело дышит, будто пробежал марафон не менее, чем в двадцать километров. Сжимает c силой переносицу двумя пальцами. – Катя…
Всегда уверенный в себе, он меняется в один миг. В глазах отца отражается откровенный шок. Он не ожидал, что все так всплывёт. На какое мгновение кажется, что его хватит удар. Лицо покрывает смертельная бледность. Хваленое самообладание Зимина Бориса Сергеевича тает, как дымка.
А я… я просто стою. Я еще, не понимаю, как дышу, после всего что узнала.
– Удивительная штука жизнь, – голос Стэфана звучит задумчиво. – Ты и правда за нее переживаешь, – прежде чем продолжить, Стэфан прячет руки в карманы. – В каком-то своем больном понимании… Думаешь, я ее обижу? Зря. Не суди меня по себе. Я другой. Абсолютно. Я умею ценить то, что мне дорого досталось. Костьми лягу, но не отдам!
Отец приоткрывает губы, но не может вымолвить и звука. Пальцы сжимаются в кулаки с такой силой, что костяшки суставов белеют. На шее с бешенной силой бьется жилка. Прижав кулак к сердцу, он кривит губы.
– У меня и мыслей не было причинить Кате боль. Никогда, —муж говорит так уверенно и непоколебимо, что не остается никаких сомнений – это чистая правда. – Ни тогда, ни сегодня. Она вне игры, – добавляет жестко, – потому что, в отличии от тебя, Зимин, для меня Катя никогда не была орудием мести или шантажа. Я просто ее полюбил.
– Я… – отец, как-то неловко ослабляет галстук. В уголках губ собирается слюна. – Я тебе не верю.
– Нежность, красота и отзывчивость чистого сердца. Все. Нет никаких подоплек, – голос Стэфана становится жестче, – тайных смыслов и прочей ерунды, что ты напридумывал своими извращенными мозгами.
Наблюдаю, как муж вытаскивает руку из кармана и проводит по затылку.
– Не делай с ней того, что ты сделал со мной, – в голосе Стэфана звучит предупреждение, – иначе ты ее потеряешь. Мне плевать на все говно, что ты крутишь возле меня. Я мужик, встал и отряхнулся, а Катя… хрупкая девочка. Не смей трогать ее! Запомни, будет поздно. Точка невозврата есть у всех.
Такие слова может сказать только сильный человек, переживший многое в жизни. И именно их глубина заставляет понять, насколько многогранен Стэфан Дицони.
– Кстати, – хриплый голос Стэфана рушит стену малейших сомнений, – если тебе интересно, я сделал тест ДНК. Девяносто девять и девять процентов. Чтобы ты не говорил, Зимин, а я – твой сын.
Видимо что-то поняв по лицу отца, Стэфан оборачивается и я встречаюсь с ним взглядом. Вздрагиваю, когда вижу, как в глазах Стэфана отражается не то, что боль… Там царит настоящий ад!
