Текст книги "Приятное и уединенное место"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

То, что Эллери вначале принял за хорошие копии, оказалось оригиналами в превосходном состоянии. Шкаф семнадцатого столетия из дуба, сосны и клена мог быть украден из музея «Метрополитен», а еще более ранние брустеровские стулья выглядели так, словно некогда принадлежали губернатору Уильяму Брэдфорду.[68]68
  Брэдфорд, Уильям (1590–1657) – один из первых британских поселенцев в Массачусетсе, второй губернатор Плимутской колонии.


[Закрыть] Каждый предмет в гостиной молодой вдовы был ценным и редким антикварным изделием.

– Вижу, вы восхищаетесь моими древностями, мистер Квин, – промолвила Вирджиния.

– Восхищаюсь – слишком мягко сказано, миссис Импортуна. Я потрясен.

– Я обставила мои личные апартаменты в первый год брака. Мой муж дал мне полную свободу в этом отношении. Мои предки с отцовской стороны – жители Новой Англии, а я всегда была помешана на мебели и артефактах дореволюционной Америки. Но впервые в жизни у меня появилась возможность собирать их.

– Очевидно, ваш муж был очень щедр к вам.

– О да, – быстро ответила Вирджиния. Слишком быстро? Эллери заинтересовало то, что она сразу сменила тему, словно не хотела обсуждать Нино Импортуну. – К сожалению, вы выбрали неудачное время, мистер Квин, чтобы посетить меня. Иногда я чувствую себя сказочной принцессой, которую заперли в башне, охраняемой драконами. Мне принадлежит не знаю сколько домов по всему миру, в большинстве которых я ни разу не бывала, но я не могу и носа высунуть из «99 Ист». Начинаю ненавидеть этот дом. Сколько еще времени это будет продолжаться?

– Думаю, до значительного прогресса в расследовании, – ответил Эллери. – Не хочу отнимать у вас много времени…

– Господи, да у меня его столько, что я не знаю, как его использовать. – Вирджиния вздохнула и посмотрела на свои руки, лежащие на коленях, которые тут же перестали вздрагивать. – Помимо необходимости подписывать тысячи бумаг, которые подсовывают мне адвокаты, мне абсолютно нечего делать. Так что поговорить с кем-то, кто не является полицейским, для меня удовольствие.

– Тогда, боюсь, мне придется вас разочаровать, – улыбнулся Эллери. Почему она так нервничает? За это время ей следовало привыкнуть к подобным визитам. – Хоть я и не полицейский, миссис Импортуна, но пришел задать вам несколько полицейских вопросов.

– Вот как?

Нотка удивления и сожаления в ее голосе показалась ему неискренней. Она должна была знать, что он явился сюда не для разговоров об антиквариате.

– Вы не возражаете?

Женщина пожала плечами:

– Никак не могу к этому привыкнуть, хотя давно пора. Конечно, я возражаю, мистер Квин, но от этого мне будет мало толку, не так ли?

С ее стороны это было умно. Эллери почувствовал знакомый прилив адреналина в ожидании битвы умов.

– Откровенно говоря, так, миссис Импортуна. Естественно, вы можете отказаться отвечать. Но я не вижу, зачем вам это делать, если вам нечего скрывать.

– Что вы хотите знать? – резко спросила она.

– Чугунная скульптура, которой воспользовался убийца, всегда стояла в спальне мистера Импортуны?

– Никогда. Она ему не нравилась.

– Где же она находилась?

– В главной гостиной.

– Не понимаю, миссис Импортуна. Это может оказаться важной информацией. Я читал протоколы большинства, если не всех ваших допросов и не помню, чтобы вы упоминали об этом факте. Почему?

– Потому что никто меня об этом не спрашивал! – Ее голубые глаза сверкали, как вода на солнце, скулы порозовели, придавая лицу кукольный вид. – Очевидно, я просто об этом не думала.

– Очень жаль. Видите, куда это приводит нас, миссис Импортуна? По пути в спальню вашего мужа убийца задержался в гостиной, чтобы выбрать оружие. Очевидно, он не принес с собой нож или пистолет, а если принес, то предпочел им эту скульптуру. Возникает вопрос: почему именно скульптуру? Я видел дюжину предметов в гостиной и спальне мистера Импортуны, которые ничуть не хуже могли бы послужить орудием убийства. Тем более что преступнику вообще незачем было проходить через главную гостиную, чтобы добраться до спальни вашего мужа. Следовательно, он намеренно свернул туда, чтобы взять скульптуру. Почему? Что такого важного было в этом абстрактном изделии?

– Не знаю.

– И даже не догадываетесь, миссис Импортуна?

– Нет.

– Форма скульптуры ничего вам не напоминает?

Она покачала головой.

– Ну, это не имеет значения. – Эллери снова улыбнулся. – Расскажите мне о ней, миссис Импортуна.

– Я не знаю, что рассказывать.

– По-моему, вы говорили, что скульптура не стояла в спальне мистера Импортуны, потому что она ему не нравилась.

– Это не совсем так. Я сделала два отдельных заявления, мистер Квин. Первое: скульптура не стояла в спальне моего мужа. Второе: она ему не нравилось. «Потому что» между ними не было.

– Понятно. Откуда она взялась?

– Это был подарок.

– Мистеру Импортуне?

– Нет.

– Вам?

– Да.

– И вы сказали, что она стояла в гостиной.

– Да, на подставке из черного дерева.

– Могу я спросить, кто и по какому случаю подарил вам ее?

– Мне подарили скульптуру на день рождения два года назад. Что касается того, кто ее подарил, то я не вижу, какое отношение это может иметь к тому, что мы обсуждаем.

– Знаю по собственному опыту, – заметил Эллери, – что никогда нельзя определить заранее, что окажется важным, а что нет. Хотя тот факт, о котором сообщают добровольно, обычно оказывается абсолютно неважным. Но я ощущаю сопротивление, миссис Импортуна, и это возбуждает мое любопытство. Если вы не захотите сообщить мне, кто подарил вам скульптуру, то уверяю вас, я смогу это выяснить. Как говорится, у меня свои методы.

– Питер Эннис, – с трудом вымолвила Вирджиния.

– Благодарю вас. Понимаю, почему вы предпочитали не сообщать об источнике подарка. Эннис практически жил здесь в качестве личного секретаря вашего мужа и его братьев. Он привлекательный молодой человек с нордической внешностью – идеальная пара для молодой и прекрасной хозяйки дома, которая вышла замуж за не блещущего красотой старика. Если бы стало известно, что секретарь делает жене подарки, могли бы начаться разговоры – особенно среди прислуги. А мистер Импортуна знал, что ценная скульптура подарена его секретарем его жене?

– Нет! Я солгала ему – сказала, что купила ее сама! – Ее блестящие волосы вдруг стали выглядеть растрепанными, а одежда – неряшливой. – Вы жестокий человек, мистер Квин. Нино был ревнив, и мой брак не назовешь самым легким в мире. Он был сопряжен с обстоятельствами, которые… – Она умолкла.

– Да? – подбодрил ее Эллери.

Но Вирджиния тряхнула локонами и улыбнулась:

– Вы ловки, как все ищейки. Я не собираюсь продолжать этот разговор. – Она встала, подошла к двери и дернула шнур звонка. – Крамп вас проводит.

– Простите, что расстроил вас, миссис Импортуна. Если бы вы знали меня лучше, то поняли, что я не жестокий, а просто сразу чую крысу. Не возражаете ответить еще на один вопрос?

– Смотря на какой.

– Скульптуры, как и картины, обычно имеют название. Оно было у той, которую вам подарил Питер Эннис?

– Да. Какое-то тошнотворно-сентиментальное… Оно было написано на табличке, прикрепленной к подставке… – Вирджиния нахмурилась, но внезапно ее лицо прояснилось. – Вспомнила! «Появление новорожденного на свет».

«Ну и тип же ты, Эннис», – подумал Эллери.

* * *

Крамп не проводил Эллери к выходу. Правда, его величавая британская походка свидетельствовала о подобном намерении, но Эллери остановил его через десять шагов:

– Перед уходом я бы хотел поговорить с мистером Эннисом. Он дома?

– Могу посмотреть, сэр. – Как ни странно, судя по тону, идея пришлась Крампу по душе.

– Будьте так добры.

Очевидно, Крамп все знал о хозяйке и секретаре, разумеется не одобряя их отношений. Нет более чопорной публики, чем старомодная прислуга, в первых рядах которой стоят дворецкие.

– Мистер Эннис говорит, что он очень занят, сэр.

– Случайно и я тоже. Так что мы будем заняты вместе. Куда идти, Крамп?

– Мистер Эннис говорит, сэр… – На сей раз тон дворецкого выражал сожаление типа «я вынужден повиноваться приказаниям, сэр».

– Беру всю ответственность на себя, Крамп. Где он?

– Благодарю вас, сэр. Сюда, мистер Квин.

Он быстро и с явным удовольствием проводил Эллери в «логово» Нино Импортуны, где на стуле покойного босса за столом Медичи восседал секретарь, погрузив руки в бумаги по самые локти. Оторвавшись от работы, Питер Эннис не скрывал недовольства.

– Я велел Крампу передать вам, Квин, что занят и не могу вас принять. У меня просто нет времени пережевывать одно и то же. А о вас, Крамп, я доложу миссис Импортуна.

– В таком случае вы обвините невиновного, – заявил Эллери, словно обращаясь к суду. – Крамп исполнил свой долг с верностью истинного англичанина. Мне пришлось применить мускулы, чтобы заставить его привести меня сюда. Разумеется, мускулы языка. Думаю, Крамп, вы больше не нужны – еще раз благодарю вас. Могу я сесть, Эннис? Это займет некоторое время. Нет? Чувствую, вы бы предпочли не беседовать со мной.

– Ладно, садитесь. – Питер пожал плечами. – Я не обязан с вами разговаривать, Квин, и делаю это только для того, чтобы скорее от вас избавиться. Вы не имеете никакого официального статуса – не могу понять, как вы сюда пробрались, учитывая, что вестибюль охраняется.

– Опять же не без усилий. – Эллери опустился на прямоугольный резной стул для посетителей и тут же пожалел об этом. – В том, кто выбрал этот стул, несомненно, было что-то от инквизитора. Полагаю, это Импортуна. Кстати, о нем: у него был друг детства, который стал судьей Верховного суда Соединенных Штатов?

– Если и был, то он о нем никогда при мне не упоминал.

– Тогда поставлю вопрос по-другому. Не знаете, связывался ли когда-либо Импортуна – письменно, по телефону, с помощью пони-экспресса,[69]69
  Пони-экспресс – система доставки почты верхом на пони на Американском Западе в 1860-х гг.


[Закрыть] как угодно – с каким-нибудь судьей Верховного суда?

– Не знаю.

– А какой-нибудь судья когда-либо связывался с ним?

– От вас так просто не отвяжешься, – усмехнулся Питер. – Нет, тоже не знаю. А при чем тут Верховный суд?

– Играл ли он в молодости в бейсбол? Под именем Нино Импортуна, Туллио Импортунато или каким-нибудь еще?

– В бейсбол? Нино Импортуна? – Питер усмехнулся еще шире. – Если бы его знали, Квин, то поняли бы, насколько нелеп этот вопрос.

– Нелеп или нет, вы на него не ответили.

– Он не упоминал о подобной страшной тайне своего прошлого – по крайней мере, мне. А я никогда не сталкивался в его личных бумагах с чем-либо, указывающим на это. – Питер посмотрел на Эллери и перестал усмехаться. – Вы это серьезно?

– Бингэмптон в штате Нью-Йорк что-нибудь говорит вам?

– В связи с мистером Импортуной? Бингэмптон? Абсолютно ничего.

– Тогда скажите, есть ли… было ли у него ранчо в Палм-Спрингс, в Калифорнии?

– На это могу ответить утвердительно.

– Правда? Значит, я хоть на что-то наткнулся! – Эллери склонился вперед. – И там была площадка для гольфа?

– Площадка для гольфа? Кто вам это сказал?

– Была или нет?

– Повторяя одно и то же, вы ничего не измените, Квин. И вы не можете порицать меня за то, что я удивлен таким вопросом. Ведь вы не работали на Нино Импортуну, в отличие от меня. Площадка для гольфа подходила ему не больше, чем роль вожатой герлскаутского отряда. Он считал гольф преступной тратой времени для взрослого человека – особенно для бизнесмена. Нет, у Нино не было площадки для гольфа ни в Палм-Спирнгс, ни где-либо еще. У него не было даже клюшек. Думаю, он вообще не умел играть в гольф.

Эллери пощипывал кончик носа, стараясь физической болью заглушить неудовлетворенность.

– А вы когда-нибудь видели среди его вещей кошку-девятихвостку?

– Видел… что?!

– Мы получили информацию, что Нино Импортуна любил ею орудовать или пробовать ее на себе. Что вы на это скажете, мистер секретарь?

Питер расхохотался:

– Уверяю вас, я не был настолько приближен! – Внезапно он перестал смеяться. – Если вы имеете в виду сексуальные извращения, то обратились не по адресу. Надежным источником была бы его жена, но надеюсь – даже уверен, – что она плюнет вам в глаза.

– У меня только что была беседа с миссис Импортуна, и по отдельным ее замечаниям я понял, что их сексуальная жизнь не вполне…

– Я не собираюсь обсуждать то, что не касается ни меня, ни вас, – чопорно сказал Питер.

– Импортуна был бабником? Уж об этом вы должны кое-что знать.

– Бабником? Но ведь он же был имп… – Питер оборвал себя на полуслове.

– Импотентом? – мягко осведомился Эллери.

– Мне не следовало этого говорить! Просто с языка сорвалось! Это касается только миссис Импортуна. Не могли бы вы забыть о моей глупой выходке? Хотя, конечно, нет.

– Разумеется. А откуда вы знаете, что Импортуна был импотентом? Он сам вам рассказал? Нет, мужчина не делится такими подробностями с более молодым и полноценным мужчиной – тем более маленький Наполеон вроде Нино Импортуны. Вероятно, вы узнали это от его жены. Я прав?

– Больше я не скажу ни слова!

Эллери дружелюбно отмахнулся от темы:

– Этот вопрос вас не обременит. Импортуна заказывал какому-нибудь скульптору изваять девять муз для его виллы на Лугано? Между прочим, у него была там вилла, не так ли?

– Да, но я ничего не знаю о заказе скульптур для нее. А я должен был знать, так как заниматься подобными проектами входило в мои обязанности. Нет, Квин, вы снова промазали? Хотите сделать еще одну подачу?

– Начинаю думать, что кто-то нарушает правила, – проворчал Эллери. – Еще один-два вопроса, Эннис, и я оставлю вас в покое, чего не могу обещать самому себе. Импортуна любил карты – покер, шмен-де-фер, бридж, фаро, пинокль, канасту, джин, любую карточную игру?

– Он не питал никакого интереса к картам или к какой-либо другой игре, за исключением игры на бирже, но это больше походило на искусство, чем на риск.

– А как насчет гадания на картах?

– Гадания? Похоже, кто-то накачал вас всех ЛСД. Нино Импортуна не стремился узнать свое будущее с помощью карт – он был слишком занят, создавая его.

– Кто такой мистер Э.?

– Вы перескакиваете с темы на тему… – Питер шевельнулся на стуле. – Мистер Э.? Теперь, когда империя Импортуны в тисках ликвидации, я не вижу вреда в том, чтобы ответить вам. В течение того времени, когда я работал здесь, мистер Э. действовал в качестве личного доверенного эксперта Импортуны по бизнесу – можно сказать, его секретного агента. Когда босс интересовался новым предприятием – чувствуя, что оно на подъеме или на спаде и его можно приобрести по дешевке, – он отправлял мистера Э. на разведку. Мистер Э. практически жил в самолетах, хотя ему приходилось передвигаться и на верблюдах. О результатах он всегда докладывал мистеру Импортуне лично и конфиденциально. И никому другому – даже Джулио и Марко.

– Как его имя? Едва ли просто Э.

– Нет, думаю, что Э. – инициал, но полного имени или фамилии я не знаю. Мистер Импортуна никогда мне их не называл, они не фигурировали в его переписке, а мои обязанности в отношении этого человека ограничивались организацией его встреч с боссом.

– Когда Импортуна хотел связаться с мистером Э., как он к нему обращался? Он должен был использовать какое-то имя.

– Нет. Он использовал кодовое слово, вроде телеграфного адреса. Такие закодированные адреса у него были во всех крупных городах мира. Между прочим, я сообщил всю эту информацию полиции. Мне казалось, они вам доверяют.

– Очевидно, не во всем, – вздохнул Эллери. – Этот мистер Э. кажется весьма таинственным.

– Большой бизнес всегда был для меня тайной, – сказал Питер Эннис. – Кстати, о тайнах, Квин, раз уж я позволил вам отнимать мое время, не разгадаете ли вы для меня одну тайну? Она не дает мне покоя с тех пор, как это произошло, а вы пользуетесь репутацией специалиста по таким вещам.

– По этому делу такого не скажешь, – отозвался Эллери. – Что у вас за тайна?

– Это случилось прошлым летом – по-моему, в июне. Мистер Импортуна диктовал мне в этом кабинете, ходя взад-вперед. Вдруг он остановился, уставился на книжную полку, а потом повернулся и набросился на меня, словно поймал запустившим руку в его бумажник. Оказывается, я заметил, что несколько книг стоит вверх ногами, и, будучи аккуратистом, как тот парень из «Странной пары»,[70]70
  «Странная пара» – пьеса американского драматурга Нила Саймона (р. 1927).


[Закрыть] перевернул их. Импортуна тут же перевернул их снова, напомнив, что велел мне не прикасаться ни к чему на этой полке, – даже приписал срыв сделки тому, что я не выполнил его приказ. С той поры это меня терзает. Что такого особенного в этих книгах? Почему он считал дурной приметой, если они стоят в правильном положении?

Эллери быстро подошел к перевернутым томам.

– «Основание Византия»… Мак-Листер… – Прочитав название и просмотрев несколько первых страниц текста, он обследовал таким же образом «Первоначальный Ку-клукс-клан» Борегара и «Поражение Помпея» Сантини.

Вернув их на полку в той же позиции, Эллери перелистал несколько томов, стоящих нормально, потом повернулся к Питеру и покачал головой:

– Импортуна был поистине одержимым. Какой бы из него вышел филателист! Он питал особый интерес к истории?

– Вовсе нет. Фактически он вообще едва ли читал что-нибудь, кроме биржевых и деловых сводок. Не знаю, почему он покупал эту библиотеку – разве только потому, что в кабинете полагается быть книгам.

– Эти три тома не просто занимают место на полке, Эннис. В них нет никакой тайны, если вы вспомните, как Импортуна был помешан на числе «девять». Книга Мак-Листера ставит своей целью доказать, что город Византии был основан в 666 году до Рождества Христова.

– В 666 году? – Какой-то момент Питер выглядел озадаченным, потом его осенило. – Вверх ногами 666 превращается в 999!

Эллери кивнул.

– А поставив книгу правильно, вы снова превратили это число в 666. Для поклоняющегося девяти это было святотатством.

То же касается книги Сантини. Она повествует о поражении, нанесенном Помпею парфянским императором Митридатом в 66 году до Рождества. Импортуна преобразил 66 в 99, а вы снова превратили священное число в бессмысленное. Неудивительно, что он рассвирепел.

Случай с «Первоначальным Ку-клукс-кланом» особенно интересен. Ку-клукс-клан был основан спустя год после окончания Гражданской войны – в 1866 году. Если вы перевернете книгу, всякое упоминание числа 1866 превращается в 9981. В сумме его цифры – 9, 9, 8 и 1 – составляют двадцать семь, а два плюс семь равняется магической девятке. Опрокинутое число 1866 представлялось Нино почти идеальным, вроде даты его рождения. Поставив «Первоначальный Ку-клукс-клан» в правильное положение, вы изменили 9981 на 1866, чьи цифры составляют в сумме всего лишь двадцать один, или два плюс один – то есть три. Число «три» было магическим для многих народов в течение тысячелетий, но не для вашего босса. Удивляюсь, что он не пристрелил вас на месте.

Питер махнул рукой:

– Нечто подобное я и предполагал. Импортуна был психом.

– Кто-то говорил – кажется, Стерн, автор «Тристрама Шенди», – что безумие более последовательно, чем разум. Хотите убедиться, насколько последовательным было безумие Импортуны? На той же полке находится книга «Высадка пилигримов». Она стоит правильно? По какой-либо особой причине? О да! Высадка на Плимутской скале произошла в 1620 году.[71]71
  Пилигримами называли первых английских поселенцев в Северной Америке, высадившихся в Массачусетсе в 1620 г.


[Закрыть] Число 1620 состоит из цифр 1, 6, 2 и 0, которые в сумме составляют девять. К тому же число 1620 делится на девять, давая результат сто восемьдесят. Но 1 + 8 + 0 снова равняется девяти! Можете представить, с какой радостью Импортуна потирал руки?

– Откровенно говоря, нет, – ответил Питер. – Его трудно было назвать жизнерадостным типом.

– Вы придираетесь к мелочам. Взгляните на эту книгу, Питер, – могу я называть вас по имени? Мне кажется, будто мы знакомы давным-давно. Она называется «Великая хартия в Раннимиде». Едва ли необходимо заглядывать внутрь. Как известно любому школьнику, короля Иоанна вынудили подписать Великую хартию вольностей в 1215 году. Сложите цифры этого числа, и что вы получите? Девять! А если разделить 1215 на девять, то получится 135. 1 + 3 + 5 снова дает девять! Еще один триумф великого магната.

Или вот эта книга, Питер, также стоящая в правильном положении. «Возникновение Римской империи». Ее создал к своей грядущей славе Август Цезарь после победы при Акции. Дата установления его принципата? 27 год до Рождества Христова. Добрые старые двадцать семь – составляющие его цифры в сумме дают девять, и само оно делится на девять. Правда, частное при этом получается не девять, а три, но нельзя иметь все сразу, верно?

Факт в том, Питер, что каждая книга на этой полке, в прямом или перевернутом положении, имеет отношение к мистической вере Импортуны в могущество числа «девять». Вот почему он велел вам не прикасаться к ним и так рассердился, когда вы это сделали.

– Я знал, что он считает девять счастливым числом, – сказал Питер, – но это уже совершеннейший бред!

– Как сказать. Вы упомянули его обвинение, будто из-за вас сорвалась сделка. Скажите, Питер, что произошло после того, как он снова поставил эти три исторические книги вверх ногами? Я уверен, что Импортуна, узнав причину срыва сделки, не смирился с этим.

– Вы правы. Он тут же созвал трансатлантическую конференцию по телефону и выдвинул новое предложение.

– С каким результатом?

– Сделка состоялась.

– Видите! – Эллери с триумфом пожал Питеру руку и удалился.

* * *

Придя в полицейское управление, Эллери узнал, что все удочки, заброшенные с Сентр-стрит, все еще остаются без улова. Несмотря на конфиденциальную экспедицию в священные пределы Верховного суда, вашингтонская фаза расследования не выявила никаких признаков «друга детства Нино», живого или мертвого, которому удалось занять судейское кресло. А проверка четвертого послания, где упоминалось, что покойный мультимиллионер в молодости играл в полупрофессиональной бейсбольной команде Бингэмптона, штат Нью-Йорк, не вызвала отклика ни в самом Бингэмптоне, ни где-либо еще.

Площадки для гольфа не оказалось ни на ранчо Импортуны в Палм-Спрингс, штат Калифорния, ни рядом с ним. Шестое сообщение было попросту лживым, и седьмое вроде бы тоже – по крайней мере, его не удалось подтвердить. Возможно, Нино Импортуна был привержен садистской или мазохистской сексуальной практике, но не обнаружилось никаких доказательств того, что он наслаждался использованием кошки-девятихвостки. Миссис Импортуна, которая, рассуждая логически, должна была знать об этом и которая решительно отказалась обсуждать какие-либо аспекты ее сексуальных отношений с покойным супругом, тем не менее на вопрос о кошке-девятихвостке заявила с некоторой горячностью, что, «насколько я знаю, это злобная выдумка».

На вилле Импортуны в Лугано не было никаких изображений муз. Не нашелся и скульптор, который получил заказ на подобные изображения, как говорилось в восьмом анонимном послании.

– Очевидно, анонимки присылал какой-то псих, – сказал инспектор Квин. – Мы решили бросить эту линию расследования.

– Мне это не кажется разумным, – отозвался Эллери, – но не спрашивай почему. Да, папа, мне нужна информация о доме «99 Ист». Подробности его продажи Импортуне, копия договора и так далее.

– Какое это может иметь отношение к делу?

– Если хочешь, называй это догадкой. И еще одно… Хотя об этом я сам позабочусь.

– О чем?

– Я телеграфирую в итальянское частное агентство, чьими услугами уже пользовался, с просьбой прислать мне авиапочтой копию свидетельства о крещении Туллио Импортунато из церковных архивов.

– Зачем? – буркнул инспектор. – Ладно, назовем это еще одной догадкой. Что ты обнаружил в пентхаусе?

Эллери посмотрел на отца:

– Откуда ты знаешь, что я там что-то обнаружил?

– Столько лет видя твою физиономию, я не мог не научиться читать по ней.

– Я не обнаружил ничего конкретного, но, по-моему – и это уже больше чем догадка, – Вирджиния Импортуна и Питер Эннис наставили целый частокол рогов на голову старика Нино. Готов поклясться, что они не ограничивались страстными взглядами с противоположных концов комнаты. А теперь скажи, что воскресило тебя?

– Воскресило?

– Несколько дней назад ты был готов уйти в дом престарелых, а сегодня выглядишь вполне жизнеспособным. Что здесь произошло?

– Ну, мы работаем над кое-чем, – осторожно сказал инспектор. – Вообще-то эта версия существовала с самого начала… Но все это строго секретно, Эллери, – начальство отберет у меня значок, если узнает, что я поделился даже с тобой.

– Чем поделился? Ты же ничего мне не сообщил!

– Ну, пока что мы двигаемся ощупью – мы не можем предпринять решительные меры без санкции окружного прокурора. Которого, кстати, очень заинтересует то, о чем ты только что рассказал мне. Это отлично укладывается в картину.

– В какую?

Но инспектор только покачал головой, и никакие льстивые уговоры сына не могли побудить старого сыщика к откровенности.

* * *

Эта осень мучила Эллери неудовлетворенностью. Девятки преследовали его и во сне, и за едой. Он продолжал изучать все девять анонимных посланий, ища в них тайный смысл, как обезьяна-мать ищет блох у детенышей, и размышляя, не следует ли ему проконсультироваться у специалиста-криптографа.

Здесь Эллери застревал, и не только из-за секретности, предписываемой Сентр-стрит. Сама мысль о подобной глупости, считал он, свидетельствует о степени его отчаяния.

Иногда Эллери испытывал сквозь пронесшиеся тысячелетия сочувствие к легендарному сыну Эгея и Эфры, пробиравшемуся ощупью по лабиринту под дворцом Миноса в Кноссосе навстречу лишь смутно представляемому чудовищу. «Беда в том, – думал Эллери, – что я не Тесей и у меня нет возлюбленной Ариадны, которая помогла бы мне найти Минотавра». Число «девять», в отличие от нити Ариадны, с любого места двигалось по кругу, не приводя никуда.

Эллери был уверен в одном: это число что-то означает. Ему казалось непостижимым, что они не могут понять его смысл. Выбор девятки в качестве символа являлся фактом, чреватым чём-то важным.

Чреватым? Беременным?

Это слово не выходило у него из головы. Он не понимал причину, но она существовала где-то, вне пределов досягаемости.

Если все дело походит на беременность, то не родится ли в итоге мертвый плод? Или у матери произойдет выкидыш? Или же она выдержит срок, но родит маленького монстра, которому врачи по молчаливой договоренности позволят умереть?

Девятимесячный монстр…

Девять…

Или 99?.. 999?.. 9,999?.. 99,999?.. Эта дорога вела к безумию.

Тем временем на Сентр-стрит расследование продвигалось, хотя и крайне медленно. Некоторые линии были отброшены, и это также считалось прогрессом, правда, не комиссаром и другими высшими чинами.

Анонимные послания, к досаде Эллери, были официально отвергнуты. Тщательная проверка внушительного списка деловых конкурентов Нино Импортуны лишь утомила следователей. По-прежнему нигде не было никаких следов загадочного мистера Э., как будто он сгинул в каком-то природном катаклизме. Эта линия оставалась открытой, но лишь как рутинная предосторожность.

Однажды в конце октября инспектор Квин объявил Эллери:

– Время пришло, сынок.

– Для чего? – проворчал Эллери. В эти дни он ворчал постоянно.

– Помнишь тот напыщенный замысловатый вздор, который ты нагородил после убийства Джулио Импортуны? Насчет передвинутого стола, убийцы-левши, клеветы на Марко и еще бог знает чего? Это звучало великолепно, но оказалось полной чушью. Когда Марко признался в убийстве Джулио, покончив с собой, все твои фантастические дедукции отправились прямиком в унитаз.

– Спасибо, папа, – поблагодарил его сын. – Визит в твой офис необычайно ободряет.

– И прекрати сосать палец. На сей раз не понадобятся никакие умственные сальто-мортале. Мы позволили увести себя от того, что с самого начала лежало у нас под носом.

– Должно быть, я слепну. Что именно лежало у нас под носом?

– Прежде всего, мотив.

– Мотив?

– Мотив убийства Импортуны, – раздраженно уточнил инспектор. – Что с тобой сегодня, Эллери? Ты как-то говорил мне что-то насчет куи…

– Cui bono.

– Вот-вот. Кому выгодно? Ну, ответ на это до обидного прост. Выгодно только Вирджинии Уайт Импортуна, которая получила полмиллиарда баксов.

Такая куча денег может ослепить, – философски заметил инспектор. – Подтверждением может служить то, что Импортуну прикончили только после того, как миссис Импортуна стала его единственной наследницей. Чернила на его новом завещании едва успели высохнуть. Правильно?

– Правильно, – ответил Эллери, – но…

– Никаких но. Это что касается мотива. Как насчет возможности? Ты всегда задаешь этот вопрос. Той ночью Вирджиния могла войти в спальню муженька. Кто мог проделать это легче или естественнее? О'кей?

– О'кей, – согласился Эллери, – но это не аргумент. Хочу напомнить…

– И наконец, оружие. Чугунная скульптура, принадлежащая ей.

– За которой убийца специально зашел – прошу прощения, зашла в гостиную, чтобы потом оставить возле трупа. Почему она не приколола к его пижаме подписанное признание? Это было бы еще остроумнее.

– Может быть, ты сначала правильно назвал пол убийцы, – сказал инспектор, проводя по носу указательным пальцем.

– Что ты имеешь в виду?

– Секретаря.

– Питера Энниса? Конечно, это возможно, особенно если окружной прокурор сможет предъявить доказательство, что у них была связь. С другой стороны, существует надежное свидетельство, что тем вечером он покинул «99 Ист» после утомительного обеда и вернулся в свою квартиру. Или есть какое-то доказательство, хотя бы косвенно связывающее Энниса с преступлением?

– Может быть.

– Ты что-то утаиваешь?

– Я вообще не должен был тебе это рассказывать. Предположим, у нас есть свидетель, который видел Энниса, отъезжающего от своего дома в автомобиле незадолго до девяти вечера, и другой свидетель, который видел, как он вернулся домой около половины четвертого ночи?

– А Энниса допрашивали по этому поводу?

– Да.

– И что он сказал?

– Что не покидал в тот вечер свою квартиру, вернувшись после обеда у Импортуны, – посмотрел телевизор и лег спать. Все участвующие в допросе сошлись во мнении, что это ложь. Врет он не слишком убедительно.

– Насколько надежны ваши свидетели?

– Окружной прокурор считает их достаточно надежными, чтобы предъявить обвинение в убийстве первой степени.

Эллери молчал.

– Значит, сговор? – спросил он наконец.

– Да.

– Прямых улик нет.

– А разве часто встречаются очевидцы убийства первой степени? – Инспектор пожал плечами. – Высокое начальство требует как можно скорее закрыть это дело. Оно может оказаться легче, чем выглядит. Эти двое с самого начала дурачили Импортуну, так что у них в любом случае нечиста совесть. Прокурор думает, что один из них может расколоться.

– А как насчет этих девяток? – спросил Эллери.

– Это работа психа. Или просто «копченые селедки».[72]72
  Английское выражение «red herring» («копченая селёдка») означает в переносном смысле отвлекающий маневр.


[Закрыть] В любом случае они не имеют значения.

– Что ты сказал?

– О чем?

– О «копченых селедках»?

– Ну и что?

– «Копченые селедки»… – как в бреду, повторил Эллери. Отец уставился на него. – Знаешь, папа, возможно, ты попал в точку. Это всего лишь «копченые селедки»!