Текст книги "Приятное и уединенное место"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

Эллери Квин
«Приятное и уединенное место»

Могила – приятное и уединенное место.

Эндрю Марвелл "К его скромной возлюбленной"

Как и матка.

Джордж Уолли "Поэтический процесс"

ПЕРЕД ОПЛОДОТВОРЕНИЕМ

В нормальных условиях яйцеклетка пребывает в матке в ожидании около двадцати четырех часов.

9 августа 1962 года

Уоллес Райерсон Уайт шагнул в пространство с уверенностью астронавта, убежденного в том, что законы вселенной не позволят ему упасть. Вера его не подвела – он стоял высоко над Ист-Ривер, скрытой туманом, который собрался после дождливого дня в холодных сумерках.

Узкий балкончик пентхауса с охраняющими его каменными горгульями был причудливым творением архитектора fin de siecle,[1]1
  Конец века (фр.) – имеется в виду XIX век. (Здесь и далее примеч. пер.)


[Закрыть] испытывавшего гомосексуальную неприязнь к легкомысленным дамам своей эпохи. Но высокий мужчина не думал об этом. Он склонился на парапет, решив с толком использовать время, которым располагал.

Мужчина попыхивал трубкой «Шаратан» стоимостью двести пять долларов, набитой удостоенным почетной медали табаком по доллару за унцию. На бархатный отворот пиджака в эдвардианском стиле упало немного пепла, но он не обращал на это внимания, пытаясь угадать причину, по которой его вызвал Импортуна. Сосредоточенность отражалась в его по-восточному раскосых глазах, прекрасно гармонировавших с загорелым лицом. Мужчина выглядел элегантно, но его элегантность казалась не вполне натуральной. Он привык скрывать ум и хитрость под фасадом родословной, перенасыщенной запылившимися добродетелями его класса. Отец давным-давно лишил его наследства, отчего он оказался первым мужчиной в трех поколениях рода, вынужденным зарабатывать себе на жизнь.

Похоже, дело было серьезным. Ему приходилось бывать в апартаментах верхнего этажа «99 Ист» для личных отчетов и по другим конфиденциальным делам, связанным с корпорацией «Импортуна индастрис», но Нино Импортуна никогда не приглашал своих служащих в пентхаус в нерабочее время по какому-либо ординарному поводу (или для ординарных развлечений).

По спине курильщика забегали мурашки.

Неужели Нино узнал?..

Бог все узнал, и теперь наступил Судный день…

Высокий мужчина выбил трубку о парапет и наблюдал за разлетающимися искрами, когда неприятный голос произнес слово «сэр» таким тоном, словно оно обозначало непристойность. Он повернулся, вопросительно приподняв брови. Это был Крамп – слуга Нино с украшенной бакенбардами физиономией, который впустил его в пентхаус. Крамп был одним из немногих английских дворецких, остававшихся на Манхэттене, и обладал свойственным его породе шестым чувством.

– Мистер Импортуна сейчас примет вас, сэр. Пожалуйста, следуйте за мной.

Высокий мужчина двинулся за слугой, стараясь не смотреть на его лакейскую спину и думая о том, насколько больше расписанный фресками потолок, арабески стен, великолепный мраморный камин и окна, наводящие на мысль о готическом соборе, подошли бы ему, чем Импортуне. Но мысль была подобна табачным искрам. Он никогда не мог полностью смириться с отсутствием таланта делать такие деньги, какими располагал Импортуна (а сколько людей им обладало?), но не позволял этому факту препятствовать привычному стилю его жизни. В конце концов, он умел извлекать лучшее из тех возможностей, которые жизнь предоставляла ему.

Крамп скользнул перед ним к порогу святая святых, шагнул в сторону и исчез, словно пройдя сквозь плотную стену. Высокий мужчина мог бы поклясться, что перед этим он многозначительно подмигнул.

В кабинете, за флорентийским папским столом, действительно некогда принадлежавшим Медичи, восседал сам понтифик. Нино Импортуна, приземистый человек, чье широкое и мясистое тело было вскормлено крестьянскими генами и пиццей, являл собой вполне ординарный южноитальянский тип. Но его массивную голову никак нельзя было назвать ординарной. Нос торчал на лице как бушприт. Маленький рот казался женственно мягким, но это впечатление было обманчивым. Когда он улыбался, обнажая большие белые зубы, что бывало редко, мягкость приобретала некий ужасающий оттенок. Оливковая кожа на гладко выбритых щеках и подбородке хорошо сочеталась с тусклым поблескиванием черных крашеных волос. Но глаза цвета мутного, застоявшегося кофе под густыми черными бровями придавали лицу властное выражение. Взгляд этих глаз почти всегда был враждебным – в нем отсутствовали тепло, любовь, даже человечность.

Сейчас глаза были устремлены на высокого мужчину, наполовину скрываясь под веками, а руки подпирали подбородок в дюреровской манере. Но индустриальный гений империи Импортуны отнюдь не молился, и посетителю его взгляд казался не усталым, а настороженным.

Дело наверняка было плохо…

– Entrate pure.[2]2
  Входите, пожалуйста (ит.).


[Закрыть] – Как обычно, по низкому итало-американскому голосу было невозможно судить о настроении его обладателя. Хотя, возможно, сегодня он звучал громче на несколько децибел. Импортуна указал на стул.

Высокий мужчина послушно подошел и сел. Стул был приземистым, как сам Импортуна, с резьбой, словно намеренно делавшей его неудобным. Нино называл эту комнату своим логовом, что было недалеко от истины. Лишенное окон помещение освещалось тусклым светом и одурманивало запахами дешевых сигар, крема для бритья по десять долларов за унцию и краски для волос. Не хватало только запаха засохшей крови былых жертв.

Высокий мужчина улыбнулся своим мыслям.

– Вы сегодня счастливы? – осведомился Импортуна.

– Прошу прощения?

– Вы улыбаетесь. Недавно наслаждались женщиной?

– Напротив, Нино. Я пришел прямо из офиса, как только мне передали ваш вызов.

– Тогда чему вы улыбаетесь?

Ох уж эта знаменитая техника Импортуны!..

– Ничему, Нино. – Столь же знаменитая техника наемного служащего. – Просто кое-что мелькнуло у меня в голове.

– Шутка?

– Нет… Хотя, пожалуй, да. В некотором роде.

– Тогда поделитесь ею со мной, amico. Сегодня я хотел бы услышать что-нибудь, что заставило бы меня улыбнуться.

Видя, что его ботинки зарываются в шелковистый ворс персидского ковра начала семнадцатого века, которому подобало бы висеть на стене, высокий мужчина почувствовал, что совершает святотатство, и перестал шаркать ногами. Он уже не улыбался и с усилием сдерживал гнев, понимая, что с Нино этот номер не пройдет. Нужно сохранять хладнокровие.

– Пустяк, – сказал высокий мужчина. – Давайте перейдем к делу. Что у вас на уме? – Это ошибка, сразу же подумал он. Нельзя обнаруживать страх перед Нино, иначе он одержит верх.

– А вы не знаете?

– Нет, Нино, не знаю.

На сей раз улыбнулся Импортуна. «Почему у тебя такие большие зубы, дедушка?»

– «Суперба фудс»? – внезапно осведомился Импортуна. – «Л. М. Т. Электроникс»? «Фермерское оборудование Харрис-Фуллер»? «Ултима майнинг»?

– О чем вы, Нино? – Высокий мужчина гордился собой – он и бровью не повел. Даже дыхание оставалось под контролем.

– Прикидываетесь stupido?[3]3
  Тупица (ит.).


[Закрыть] Напрасно – я не нанимаю stupidi[4]4
  Тупицы (ит.).


[Закрыть] на должность контролера. Итак, мой вице-президент по контролю играет в невинность. Но играть в невинность означает признать себя виновным. Bene?[5]5
  Верно? (ит.)


[Закрыть]

– Я бы хотел знать, Нино, что вы имеете в виду.

– Признать виновным, – повторил Импортуна, подчеркивая слова улыбкой. По спине высокого мужчины вновь забегали мурашки, но он озадаченно покачал головой.

– Виновным, Нино? В чем?

– «Л. М. Т.». «Ултима». «Суперба». «Харрис-Фуллер».

– Я это уже слышал и все еще не понимаю.

– Названы компании, входящие в корпорацию.

– Разумеется.

– Вы контролер этих компаний?

– Ну и что, Нино?

– Все-таки вы stupido. – Импортуна сунул в зубы свежую сигару и откинулся на спинку высокого вращающегося стула. – Думать, что вы можете выйти сухим из воды с вашей двойной бухгалтерией, мистер вице-президент по контролю, игрок, распутник и прожигатель жизни, само по себе признак глупости. Правда, цифрами вы манипулировали ловко – тут вы настоящий чародей, ничего не скажешь. Немного здесь, немного там, добавляем со счета одной компании на счет другой, со счета другой на счет третьей – и вы думали, что сможете проделывать это годами у меня под носом? По-вашему, amico, мне просто повезло, что я все это обнаружил? – Он закурил сигару, пустив через стол облако едкого дыма.

– Согласен с вами, Нино, – сказал высокий мужчина. – Нужно быть круглым дураком, чтобы пытаться вас обмануть. На это нет никаких шансов.

Массивная голова качнулась.

– Все еще играете в игры? Вы меня оскорбляете. Думаете, что я пытаюсь завлечь вас в ловушку, не имея никаких доказательств? Еще одна ваша ошибка, amico. Я поручил эксперту проверить ваши книги – разумеется, тайно.

– Этому новому сотруднику – Хартцу?

– S'intende.[6]6
  Разумеется (ит.).


[Закрыть] Он доложил мне, что мой смышленый вице-президент по контролю за последние три года ограбил меня и моих братьев более чем на триста тысяч долларов. Более того, он представил мне доказательства. Если я предъявлю их окружному прокурору или налоговой инспекции, мистер контролер, вы проведете остаток жизни либо в Синг-Синге,[7]7
  Синг-Синг – тюрьма штата Нью-Йорк в городе Оссининг.


[Закрыть] либо в тюрьме Дэнбери, в зависимости от того, кто первым наложит на вас руки – полиция штата Нью-Йорк или федеральное правительство. Что вы на это скажете?

– Могли бы предложить приговоренному сигару.

Выглядевший удивленным Импортуна протянул коробку сигар.

– Лучше не эти, – сказал высокий мужчина. – Гаванские, которые вы приберегаете для равных себе, больше соответствуют моему вкусу.

– Вашему вкусу! – Магнат улыбнулся в третий раз. Подобрав старинный флорентийский кинжал, используемый им для вскрывания писем, он подтолкнул им через стол кожаный портсигар. Контролер открыл его, достал горсть толстых и ароматных зеленых сигар, зажег одну из них, аккуратно спрятал остальные в нагрудный карман, откинулся на спинку стула и с удовольствием затянулся.

– Не знаю, сколько вы платите тому, кто контрабандой доставляет вам их с Кубы, но они того стоят. Как вы можете отравлять атмосферу этими жуткими черными кренделями, когда у вас есть такие сигары? Но я хотел сказать, Нино, что, если вы вызвали меня сюда сегодня вечером, чтобы поговорить об этом, значит, вы приготовили для меня не полицию и не налоговую инспекцию, а что-то совсем другое. Это было ясно с самого начала. Конечно, я не мог быть уверен и признаю, что немного нервничал. Но теперь я уверен. Ваши так называемые доказательства – рычаг, с помощью которого вы пытаетесь заставить меня войти с вами в сделку. Вы хотите что-то получить за ваши деньги, и, по-видимому, я этим располагаю.

Импортуна улыбнулся в четвертый раз.

– Вот это уже не слова stupido, за которого я вас принимал.

– Полагаю, что с присущими вам эффективностью и тщательностью вы покопались в моих действиях достаточно глубоко. В таком случае вы должны знать, на что и как истрачены якобы заимствованные средства и что у меня не осталось из них и десяти центов – что я в долгах по самую макушку. Следовательно, вы не можете рассчитывать на возмещение – по крайней мере, финансовое. Так в чем заключается quid pro quo,[8]8
  Что за что (лат).


[Закрыть] Нино? Что такое у меня есть, чего вы бы хотели заполучить?

– Вирджиния.

На мгновение высокий мужчина застыл как вкопанный. Его глаза потемнели.

– Вирджиния? – переспросил он, словно впервые слышал это имя.

– Вирджиния, – повторил магнат.

Высокий мужчина вынул изо рта сигару и прищурился, глядя на ее дым.

– Право, не знаю, Нино. Это не ваша горная Италия и не девятнадцатый век. Между прочим, вы намерены жениться на моей дочери, а не просто позабавиться с ней в постели?

– Maiale! Е figlio d'un maiale![9]9
  Свинья! Сын свиньи! (ит.)


[Закрыть]

Почти видимый пар, струящийся из кофейных глаз, не произвел впечатления на высокого мужчину. Правда, его слегка удивил гнев Импортуны – очевидно, девушка по-настоящему нравится старому козлу.

– Да, я хочу на ней жениться! – резко сказал человек за письменным столом. – И лучше не выводите меня из себя. Мое предложение заключается в следующем: вы уговариваете Вирджинию выйти за меня замуж, а я не только не стану преследовать вас за растрату, но даже оплачу ваши долги – сорок шесть тысяч долларов, не так ли?

– Сорок восемь с небольшим, – деликатно поправил растратчик.

– …потому что вы станете моим тестем – моим suocero, как говорят у меня на родине. Семья… Вы ведь знаете, как мы заботимся о семье… suocero.

– Я немного молод для этой роли, – пробормотал контролер, – но неудачливые воры как нищие, верно, Нино? – Он снова сунул в рот сигару. – Но кое-чего я не понимаю. Вы сказали, что хотите жениться на Вирджинии. Но вы никогда не казались мне итальянским Майлсом Стэндишем.[10]10
  Стэндиш, Майлс (ок. 1584–1656) – один из первых британских поселенцев в Массачусетсе, руководивший обороной Плимутской колонии.


[Закрыть] Если вы чего-то хотите, то обычно говорите об этом прямо. Почему вы не просили ее выйти за вас? Или просили?

– Много раз.

– Значит, она вам отказывала?

– Постоянно… – Импортуна собирался что-то добавить, но вместо этого стиснул зубами сигару.

– Тогда как, по-вашему, я заставлю ее передумать? Вы достаточно долго пробыли американцем, чтобы знать, что покорные дочери и устроенные браки давным-давно вышли из моды.

– Вы найдете нужные аргументы, suocero. Например, вы могли бы упомянуть ей о растраченных деньгах, которые вам не принадлежали. О жестких нарах в Синг-Синге и Дэнбери. О позоре, который падет на вашу древнюю фамилию. Выбор предоставляю вам, amico. Учитывая судьбу, которая ожидает вас в случае неудачи, я уверен, что вы с этим справитесь.

– Вы говорите как персонаж мыльной оперы, – пробормотал растратчик, уже обдумывая тактику. – Это будет нелегко, Нино. Вирджиния – своевольная девушка…

– Но она любит вас, – сказал Импортуна. – Хотя один Бог знает почему.

– И еще одно. Существуют религиозные различия…

– Она перейдет в католичество – это само собой разумеется.

– Вот как? Предположим, Нино, она просто откажется? Даже тюремный аргумент не дает никаких гарантий.

– Это ваша проблема. Но не забывайте, что, если вы не добьетесь успеха, я обвиню вас в краже в особо крупных размерах.

Гаванская сигара погасла. Контролер вынул ее изо рта, с сожалением посмотрел на нее и бросил в пепельницу.

– Сколько времени вы мне даете?

– Сегодня 9 августа. Даю вам на уговоры ровно один месяц. Я хочу жениться на Вирджинии 9 сентября.

– Понятно. – Остатки достоинства побудили его добавить: – Знаете, Нино, хоть я и мошенник, Вирджиния – мое единственное дитя, и мысль о том, чтобы принуждать ее выйти замуж за человека втрое старше ее…

– Может быть, мне заплакать, amico? – усмехнулся Импортуна. – Вы начинаете мне надоедать. Да вы бы продали дочь арабу, если бы он предложил вам достаточно денег! Я родился 9 сентября 1899 года, через месяц мне исполнится шестьдесят три, а Вирджинии сейчас двадцать один, значит, она действительно младше меня ровно втрое. Это будет отличный день для свадьбы – числа совпадают perfetto…[11]11
  Идеально (ит.).


[Закрыть]

– Ничего себе совпадают! Разница втрое…

– Довольно! – рявкнул Импортуна.

Высокий мужчина вздрогнул:

– Ладно, Нино.

Импортуна что-то пробормотал по-итальянски.

– Не вздумайте мне препятствовать. Я хочу ее, понимаете? Можете объяснить ей, что она приобретет, выйдя за меня замуж. Клянусь памятью матери, она получит все, что пожелает, – виллы, дворцы, яхту больше, чем у Онассиса и Ниархоса,[12]12
  Онассис, Аристотель Сократ (1906–1975), Ниархос, Спирос Ставрос (1953–1995) – греческие финансисты.


[Закрыть] собственный самолет, драгоценности, платья от лучших модельеров. Все!

– Все, кроме молодого мужа в постели. – Высокий мужчина не вполне понимал, почему сказал это, и тут же пожалел о своих словах. Кофе в глазах магната начал кипеть, а руки стиснули кинжал, но потом расслабились и снова по-дюреровски подперли подбородок.

– Неужели потеря столь велика, если она так много приобретает? – ледяным тоном осведомился Импортуна. – Избавьте меня от проявления отцовских чувств, amico. Я знаю, чего вы стоите.

«Может, да, а может, и нет», – подумал высокий мужчина.

– Значит, договорились? – спросил он вслух.

Импортуна покачал головой.

– Это еще не все?

– Si dawero, caro mio.[13]13
  Совершенно верно, дорогой мой (ит.).


[Закрыть] Вирджинии придется подписать добрачный договор.

– Какого рода?

– Она обязуется не предъявлять никаких прав на мое состояние – даже полагающихся вдове – до истечения пяти лет после свадьбы. Таким образом, она не сможет выйти за меня, а потом меня бросить. Но если Вирджиния будет придерживаться условий договора и проживет со мной до сентября 1967 года, то станет моей наследницей. Моей единственной наследницей, suocero. По-вашему, это не справедливо?

– Существует такая мелочь, как доверие между мужем и женой… – начал будущий тесть, но оборвал фразу и засмеялся. – Вы, безусловно, вправе защищать себя, учитывая… э-э… обстоятельства. – Протянув руку, он взял еще одну гаванскую сигару и зажег ее. – Но, Нино…

– Ora che cos'e?[14]14
  Что еще? (ит.)


[Закрыть]

– 9 сентября 1967 года вам исполнится… дайте подумать… шестьдесят восемь. Поскольку мы говорим откровенно, – продолжал он сквозь струйку сигарного дыма, – я должен упомянуть о неприятной возможности, что к этой дате вас уже не будет с нами. Что произойдет с моей дочерью, если вы умрете до истечения срока договора? Она останется без гроша.

– Да, – кивнул Импортуна, – и вы тоже.

– Но, Нино, в таком случае она зря потратит пять лет ее молодой жизни. Это не кажется справедливым.

– Согласен, amico. Но ей придется пойти на этот риск. Игра не такая плохая, учитывая ставки. Кроме того, попытайтесь взглянуть на это с моей точки зрения.

– Пытаюсь, Нино. Но Вирджиния – все, что у меня есть. Как вам известно, ее мать умерла. Никаких родственников ни с какой стороны у нас не осталось – во всяком случае, мы о них не знаем.

– Я скорблю вместе с вами, мой бедный будущий suocero. Но вы не потеряете дочь, а приобретете зятя.

– Тоже верно, – пробормотал высокий мужчина. – Ну, Нино, могу только обещать, что приложу все силы… Да, насчет этих доказательств…

– Я буду придерживаться условий сделки, – сказал Импортуна. – Вы сомневаетесь в моем слове?

– Конечно нет…

– И вы сохраните за собой пост вице-президента по контролю. В случае успеха я, возможно, прибавлю вам жалованье и предоставлю пакет акций. Но предупреждаю…

– О чем, Нино?

– Больше никаких заимствований у «Суперба фудс», «Ултима майнинг» и других компаний. Capito?[15]15
  Понятно? (ит.)


[Закрыть]

– Естественно.

– И больше никаких фокусов с книгами. Хартц будет вас проверять.

– Нино, даю вам слово…

– И не предлагайте Хартцу долю украденного за то, что он будет предоставлять мне фальшивые отчеты – кое-кто, кого вы не знаете, будет проверять его. Не то чтобы меня беспокоило, сгниете вы в тюрьме или нет, caro.[16]16
  Дорогой (ит.)


[Закрыть] Но как это будет выглядеть для жены Нино Импортуны? Ее родной отец! Прошу прощения. – Он снял трубку одного из батареи телефонов на флорентийском столе. – Да, Питер?

– Мистер Э. только что прибыл из Австралии.

– Мистер Э.? Он здесь? В апартаментах?

– Ждет.

– Отлично, Питер! Я хочу видеть его немедленно.

Импортуна положил трубку и махнул правой рукой визитеру, отпуская его. Казалось, он нисколько не стесняется того, что на этой руке только четыре пальца – указательный и средний срослись, как сиамские близнецы, в один палец двойной толщины, но удивительно гибкий.

– Ciao, suocero,[17]17
  Пока, тесть (ит.).


[Закрыть] – мягко произнес девятипалый миллионер.

ОПЛОДОТВОРЕНИЕ

В нормальных условиях яйцеклетка пребывает в матке в ожидании около двадцати четырех часов.

Если оплодотворение имеет место, тогда вместо того, чтобы пройти через матку в мир тщеты, организм – теперь зигота – прикрепляется к стенке матки и приступает к осуществлению заложенной в нем программы роста.

Из дневника Вирджинии Уайт Импортуна

9 декабря 1966 г.

Интересно, почему я продолжаю записи? Это нагромождение чувств, надежд, разочарований, страхов, радостей и прочего. Из-за радостей – тех немногих, которые у меня есть, – и из-за почти наркоманской жажды выразить их? Тогда почему я останавливаюсь на скверных эпизодах? Иногда я думаю, что это не стоит риска. Если Н. когда-нибудь найдет дневник… Что он может сделать?

Многое. И не только папе.

Смотри в лицо фактам, Вирджиния. Ты полностью в его в руках.

Сегодня был тяжелый день. Утро было таким чудесным, полным надежд и еще более глубоких чувств, какие возникают, когда слушаешь Сазерленд в «Метрополитен-оперу», если она в ударе… О, перестань нести чепуху, словно влюбившаяся впервые глупая девчонка! Тебе двадцать пять лет, и ты замужем!

Но я так надеялась побыть наедине с П., хотя не смела даже взглянуть на него, ведь этот жуткий тип Крамп шатается поблизости, не спускает с меня рыбьих глаз и произносит «мадам» ханжеским тоном, как будто пробуя меня на вкус.

И еще старая Эдитта с ее красным, хлюпающим носом. Я готова поклясться, что ее ноздри затрепетали, когда мы с П. едва не столкнулись в коридоре у моей гардеробной. Или мне это показалось, потому что я чувствую себя виноватой? Бояться собственной служанки, которая едва может членораздельно изъясняться на собственном родном языке, не говоря уже о моем!

У меня развивается паранойя. Вероятно, у старухи грипп, и она мечтает, чтобы я хоть раз приняла ванну и разделась перед сном самостоятельно.

Cara[18]18
  Дорогая (ит.)


[Закрыть] Эдитта, я бы с удовольствием! Не понимаю, почему Н. настаивает на этих рабских услугах, как будто я султанша. Хотя он-то султан, так что, очевидно, это вопрос его имиджа, его «я», а не моего. Я существую для приема его раболепных друзей, подчиненных и партнеров по бизнесу из Европы, Северной Африки, Ближнего Востока, наподобие шикарной пятизвездочной экономки, как называет меня П. (разумеется, не в присутствии Н.).

Как бы то ни было, на этот вечер я избавилась от бедняжки – заверила ее, что синьор ни о чем не узнает. Возможно, в будущем мы с Эдиттой подружимся? Напрасная надежда. Она так боится Нино, что от одного его сердитого взгляда у нее мокро в mutandine,[19]19
  Трусики (ит.).


[Закрыть] как выражается Джулио с присущим ему изяществом. И не от страсти – она давно миновала этот возраст. Бедная Эдитта.

Бедная я. Повторяю, день был жуткий. Моей «крышей», как говорят шпионы (если я не путаю термин – надо спросить у П.; он все знает), – короче, моей крышей, предлогом, алиби, или как там это называется, была необходимость сделать покупки к Рождеству («Сакс», «Бергдорф», «Бонвит», «Георг Йенсен», «Марк Кросс», «Сулка», «Брентано» – обычный маршрут), который увел бы меня от рыбьих глаз Крампа и кроличьего носа Эдитты в благословенную скверну Пятой авеню, к звону колокольчиков Санта-Клауса и тривиальным опасностям со стороны карманников, попрошаек и хулиганов. А так как Нино находится за многие тысячи миль в Западном Берлине, Белграде, Афинах или где-то еще, пытаясь заставить свои миллионы приносить еще большее количество миллионов (как вчера сказал Джулио или Марко, конгломерат теперь стоит почти полмиллиарда долларов – как человек способен переварить такую сумму?), – так как он находится по другую сторону океана, я могла провести большую часть дня с Питером! Могла быть безрассудной, как сейчас, когда пишу его имя полностью заглавными буквами.

ПИТЕР ЭННИС.

О, Питер, дорогой…

Мы вели себя достаточно легкомысленно. К счастью, это не причинило вреда. Хотя кто знает, откуда, когда и даже почему может прийти вред? Неужели у меня действительно паранойя? Питер говорит, что жизнь в Нью-Йорке в эти дни – бесконечная игра в русскую рулетку, и ты либо к ней привыкаешь, либо сходишь с ума, а вскоре даже начинаешь дерзко бросать ей вызов, прикрывая тем самым смертельный страх.

Хотя что такое громила с ножом позади тебя в темноте в сравнении с пребыванием в лапах такого демона, как Н.?

Ужасная мысль. Тысячи раз я просыпалась среди ночи, благодаря Бога за то, что все это было кошмарным сном, и обнаруживая, что это явь.

Я знаю, что люди сочли бы меня чокнутой, если бы услышали, как я говорю такое об Н. «Что ты, дорогая, он самый добрый, самый щедрый (и самый богатый) человек на всех четырех континентах! И он просто обожает тебя!» Конечно, он меня обожает – как индеец-хиваро обожает свои засушенные человеческие головы… Знали бы они, что означает для него слово «любовь». И что означает для девушки терпеть это целые четыре года…

Прости, дорогой дневник, мне нужно выпить. Вот так лучше.

Уже поздно, а я едва начала описывать сегодняшние события. Хотя кому это интересно? Еще раз прошу прощения, дневник. Теперь можно продолжать.

«У тебя есть все, что только может желать жена», – говорят мне их завистливые взгляды. Все? Хотела бы я посмотреть на такую жену!

Интересно, походил ли Савонарола[20]20
  Савонарола, Джироламо (1452–1498) – настоятель доминиканского монастыря во Флоренции, обличавший папство, возглавивший восстание против Медичи и сожженный на костре.


[Закрыть] на Нино? Как-нибудь нужно отыскать портрет старого монаха из Феррары. Держу пари, если их профили наложить друг на друга, они совпадут в точности.

Хотя скорее Нино напоминает злобную пародию на Федерико Феллини.[21]21
  Феллини, Федерико (1920–1993) – итальянский кинорежиссер.


[Закрыть] Я прикована к стареющему Феллини, который создает целые планеты иллюзий одним взмахом толстых потных рук. Эти его девять пальцев… Меня от них бросает в дрожь.

Конечно, с моей стороны это жестоко и бесчувственно. Нино виноват в своем врожденном уродстве не больше Минотавра[22]22
  Минотавр – в греческой мифологии получеловек-полубык, рожденный от связи жены царя Крита, Миноса, Пасифаи с быком бога Посейдона.


[Закрыть] или Квазимодо.[23]23
  Квазимодо – уродливый горбун-звонарь из романа Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери».


[Закрыть] Ведь я бы не стала отшатываться от мужчины с заячьей губой (если бы он не пытался поцеловать меня – брр!). Но что-то в его двойном пальце заставляет мой желудок опрокидываться. А когда он прикасается им ко мне… хотя к чему эти подробности?

А его нелепые суеверия! Вообразите себе одного из крупнейших магнатов мирового бизнеса, великого могола Уолл-стрит, Парижской биржи и Ближнего Востока, отбрасывающим две последние буквы фамилии его отца, деда и прадеда да еще подкрепляющим это официальным документом, заверенным судьей, только потому, что количество букв в фамилии, с которой он родился, не соответствует его счастливому числу, таким образом мстительно подчиняя судьбу своей воле! И он действительно верит в эту чепуху! Никто, даже Марко, который рожден, чтобы стать апостолом пророка, не может с этим примириться, хотя и пытается изо всех сил. Только эта история с фамилией вызывает у меня симпатию к Марко и Джулио. Эдитта рассказывала мне, как давил на них Нино – Большой Брат, – убеждая выбросить последние две буквы из фамилии Импортунато, как сделал он. Но они так и не согласились.

Кажется, сегодня вечером я постоянно отклоняюсь от темы. Ни на йоту дисциплины! И я еще собираюсь стать Эмили Дикинсон[24]24
  Дикинсон, Эмили (1830–1886) – американская поэтесса.


[Закрыть] двадцатого столетия! Хотя как муза может соперничать с третью полумиллиарда долларов? Не говоря уже о привязанности к папе, который втянул меня в это, потому что не мог не запускать руки в чужую собственность? О, папа, дорогой папа, если бы я тебя не любила, черт бы тебя побрал, то позволила бы тебе гнить под землей на глубине шесть футов, где для тебя самое подходящее место. А ты бы попрощался со мной, очаровательно улыбнувшись и чмокнув меня в затылок, как всегда делал, когда я была маленькой и ревновала тебя к маме, чьего лица я теперь даже не могу вспомнить.

После обеда я перелистывала «Песни опыта» Блейка и наткнулась на «Ядовитое дерево».

 
Когда на друга был сердит,
То гневу я сказал: «Уйди!»
Злясь на врага, я промолчал.
И с этих пор расти гнев стал.
 
 
Его слезами поливал,
Его улыбкой согревал,
Пока однажды летним днем
Не вырос сладкий плод на нем.
 
 
Увидел яблоко враг мой,
Пробрался в сад во тьме ночной.
А утром мертвый он лежал
Под деревом, что я сажал.
 

Я много лет не перечитывала это стихотворение. По-моему, оно ужасное, хотя раньше я его обожала. Но именно это происходит теперь у меня внутри, где жар становится невыносимым. Сейсмограф может зашкалить, когда этого меньше всего ожидаешь.

Мы с Питером поспорили («Когда на друга был сердит») из-за места встречи. По какой-то причине это казалось очень важным нам обоим. Питер пребывал в одном из тех настроений, когда обычно угрожал втолкнуть зубы Нино ему в глотку. На сей раз он хотел подняться на крышу ресторана «Билтмор» на Сорок третьей улице с мегафоном, чтобы каждый, выходящий из вокзала Грэнд-Сентрал на Вандербилт или идущий в противоположную сторону по Мэдисон, в том числе репортеры, слышали, как он кричит о нашей любви, ниспосланной звездами. Потом он стал предлагать «Павильон», «Двадцать один» и другие жуткие рестораны, где бывают абсолютно все и где официант хамит вам и отказывается сажать вас за столик, кем бы вы ни были. Но я протестовала, объяснив, что в таких местах тайный телеграф работает бесперебойно и что сведения о нашей встрече достигнут ушей Нино в Аддис-Абебе или где бы он ни находился. «Ну и что? – ответил Питер. – Чем скорее, тем лучше».

В конце концов мне удалось уговорить его пойти в уединенный немодный ресторанчик, куда меня как-то водил папа и где не было риска нарваться на кого-нибудь из знакомых. Готовят там лучше, чем во многих шикарных заведениях, где вашему спутнику засчитывают даже взгляд, который девушка, продающая сигареты, позволяет ему бросить за вырез ее платья.

Я думала, что первое появление с Питером на публике меня взбодрит, но оно произвело совсем противоположное действие. Во-первых, выглядела я, безусловно, не лучшим образом. Не знаю, почему я решила надеть платье от Поццуоли – я его ненавижу, так как выгляжу в нем так, словно скрываю беременность. Такое платье подходит, только если вы на девятом месяце или если у вас слоновьи бедра. А на кашемировом пальто с воротником из русской рыси, выбранном мной как самое неброское из всех зимних пальто, которые мой щедрый супруг позволил мне купить, оказалось ужасное пятно спереди, которое я не могла скрыть, не распахивая пальто и не демонстрируя ненавистное платье.

Во-вторых, я боялась, что меня узнают, несмотря на все меры предосторожности.

А в-третьих, вместо того, чтобы проявить мужскую чуткость и вести безобидную застольную беседу, Питер снова стал уговаривать меня развестись с Нино и выйти замуж за него. Как будто я сама этого не хотела!

«Питер, какой смысл снова это обсуждать? – ответила я самым рассудительным тоном, каким только смогла. – Ты знаешь, что это невозможно. Я бы хотела глог[25]25
  Глог – скандинавская разновидность глинтвейна.


[Закрыть]».

«В этой забегаловке, которую ты выбрала? – злобно усмехнулся Питер. – Они даже не поймут, о чем ты говоришь, дорогая моя. Предлагаю заказать пиво – это они поймут. И ничего невозможного не существует. Всегда есть какой-то выход».

«Мне холодно – я хочу чего-нибудь горячего, – сказала я. – И сарказм никогда не был твоим коньком. Повторяю, это невозможно. Я не могу оставить Нино. Он не отпустит меня».

«Как насчет обычного пролетарского «Тома и Джерри»?[26]26
  «Том и Джерри» – горячий напиток из рома с водой или молоком, взбитыми яйцами, пряностями и сахаром.


[Закрыть] Есть слабый шанс, что они знают о нем. Откуда тебе известно, что он не даст тебе развод, если ты ни разу его об этом не просила?»

«Нет, Питер! То, что ты целыми днями работаешь с Нино, не означает, что ты его знаешь. Говорю тебе, он не отпустит меня ни при каких обстоятельствах, даже если не считать чисто религиозных причин. Чувствую, мы зря пришли сюда».

«Неужели муж внушает тебе такой страх? Ну так я его не боюсь!»

«Знаю, дорогой, ты храбр как лев, а я обычный цыпленок. Кроме того, нужно думать о папе».

Уголки сексуального рта Питера сразу опустились. Эту тему мы стараемся не затрагивать. Питер знает, как я отношусь к папе, и пытается щадить мои чувства, хотя и без особого успеха. Питер приучил себя держаться на заднем плане, как подобает личному секретарю, но он слишком красив – высокий, широкоплечий, с золотистыми волосами и серыми, а временами голубыми или зелеными глазами (их цвет зависит от настроения), – чтобы оставаться незаметным все время. По крайней мере, я могу читать его мысли, как сигнал светофора. Сейчас готовился зажечься красный свет.